– А мне плевать, – огрызнулась Энни. – Так же как и вам плевать на нас. Вы хотите навесить на Кобба дело, потому что он помог роботам вырваться из-под вашей власти.
– Если бы роботы остались под нашим контролем, нам не пришлось бы им платить. И склады в космопорте стояли бы в целости и сохранности. И для людей, занятых в производстве полезных…
Внезапно почувствовав усталость, Муни замолчал. Спорить с такой упрямой стервой, как Энни Кашинг, смысла не было. Вообще в спорах смысла не было. Он потер ладонью голый череп и снова надел парик.
– Пошли, Андерсон, – сказал он и поднялся.
С тех пор, как Энни объявила о его алиби, Кобб не вымолвил не слова.
Его волновали другие вещи, более серьезные… например поднимающийся прилив и крабы. Он живо представлял себе самого шустрого из крабов, деловито устраивающего себе гнездо из клочков никчемных бумажек в пустой бутылке из-под шерри. Он даже слышал, как рвутся в клешнях краба купюры. Он наверное действительно здорово напился, если решил закопать деньги на пляже. Но если бы он не спрятал деньги, Муни наверняка нашел бы их. Прямо сейчас…
– Пошли, – повторил Муни, нависая над широкоплечим стариком.
– Куда? – тупо спросил Кобб. – Я ни в чем не виноват.
– Этот фокус у вас не пройдет, Андерсон.
Господи, кто б знал, до чего Стену Муни была ненавистна эта дряхлая пропитая бородатая физия. С малых лет он отлично помнил, как его собственный отец заначивал бутылки по всему дому, как он бился в белой горячке.
Определенно зрелище не для маленького мальчика. Помоги мне, Стэнни, не позволяй им забирать меня! А кто поможет Стэнни? Кто поможет маленькому мальчику, у которого отец – никчемный пьяница-жмурик? Он схватил старого ветхого клоуна за плечи и рывком поднял на ноги.
– Оставь его в покое! – снова заголосила Энни, цепляясь за одежду Муни. – Убери от него свои грязные лапы, ты, казенная свинья!
– Здесь что, только глухие собрались? – спросил Муни чуть не плача.
– Я хочу дойти до бара «У седых» и проверить алиби вашего дружка, только и всего. Если алиби подтвердиться, я уйду. Дело будет закрыто. Пошли, ребята.
Я куплю вам выпивку.
Похоже, ему наконец удалось зацепить стариков. Что они находят в своем зелье, эти старые пьянчуги? Что за радость гробить свои мозги? Какое удовольствие в том, чтобы бросить свою семью и допиться до такой степени, чтобы забывать дни недели?
Иногда у Муни появлялось чувство, что он последний человек на земле, кто отказывается плыть по течению. Его папаша был таким же пьяницей, как и Андерсон, его жена Беа каждый вечер пропадала в секс-клубе, его сын… его сын официально изменил имя Стэнли Хилари Муни Младший на Торч Муни Первый.
Его двадцатипятилетний оболтус курит всякое дерьмо, крутит баранку в Дейтона-Бич и знать ничего не хочет. Муни еще раз вздохнул и шагнул к двери маленького коттеджа. Старики поднялись и двинулись за ним, обрадованные дармовой выпивке.
Глава 3
Глава 4
– Если бы роботы остались под нашим контролем, нам не пришлось бы им платить. И склады в космопорте стояли бы в целости и сохранности. И для людей, занятых в производстве полезных…
Внезапно почувствовав усталость, Муни замолчал. Спорить с такой упрямой стервой, как Энни Кашинг, смысла не было. Вообще в спорах смысла не было. Он потер ладонью голый череп и снова надел парик.
– Пошли, Андерсон, – сказал он и поднялся.
С тех пор, как Энни объявила о его алиби, Кобб не вымолвил не слова.
Его волновали другие вещи, более серьезные… например поднимающийся прилив и крабы. Он живо представлял себе самого шустрого из крабов, деловито устраивающего себе гнездо из клочков никчемных бумажек в пустой бутылке из-под шерри. Он даже слышал, как рвутся в клешнях краба купюры. Он наверное действительно здорово напился, если решил закопать деньги на пляже. Но если бы он не спрятал деньги, Муни наверняка нашел бы их. Прямо сейчас…
– Пошли, – повторил Муни, нависая над широкоплечим стариком.
– Куда? – тупо спросил Кобб. – Я ни в чем не виноват.
– Этот фокус у вас не пройдет, Андерсон.
Господи, кто б знал, до чего Стену Муни была ненавистна эта дряхлая пропитая бородатая физия. С малых лет он отлично помнил, как его собственный отец заначивал бутылки по всему дому, как он бился в белой горячке.
Определенно зрелище не для маленького мальчика. Помоги мне, Стэнни, не позволяй им забирать меня! А кто поможет Стэнни? Кто поможет маленькому мальчику, у которого отец – никчемный пьяница-жмурик? Он схватил старого ветхого клоуна за плечи и рывком поднял на ноги.
– Оставь его в покое! – снова заголосила Энни, цепляясь за одежду Муни. – Убери от него свои грязные лапы, ты, казенная свинья!
– Здесь что, только глухие собрались? – спросил Муни чуть не плача.
– Я хочу дойти до бара «У седых» и проверить алиби вашего дружка, только и всего. Если алиби подтвердиться, я уйду. Дело будет закрыто. Пошли, ребята.
Я куплю вам выпивку.
Похоже, ему наконец удалось зацепить стариков. Что они находят в своем зелье, эти старые пьянчуги? Что за радость гробить свои мозги? Какое удовольствие в том, чтобы бросить свою семью и допиться до такой степени, чтобы забывать дни недели?
Иногда у Муни появлялось чувство, что он последний человек на земле, кто отказывается плыть по течению. Его папаша был таким же пьяницей, как и Андерсон, его жена Беа каждый вечер пропадала в секс-клубе, его сын… его сын официально изменил имя Стэнли Хилари Муни Младший на Торч Муни Первый.
Его двадцатипятилетний оболтус курит всякое дерьмо, крутит баранку в Дейтона-Бич и знать ничего не хочет. Муни еще раз вздохнул и шагнул к двери маленького коттеджа. Старики поднялись и двинулись за ним, обрадованные дармовой выпивке.
Глава 3
Возвращаясь в пятницу вечером на гидроген-мотоцикле с работы домой, Торчок внезапно почувствовал тошноту. Во всем виновата кислота. Перед тем, как поставить машину на уикэнд, он закинулся Черной Звездой. Сколько часов назад это было? Час? Или два? Электронные цифры на часах подмигнули ему, бессмысленные как палочки. Он должен продолжать двигаться, делать что-то, иначе отруба не миновать.
Слева его обгоняли машины, справа в разрывах между домами призывно голубел океан. Возвращаться домой было невмоготу. Вчера он изрезал ножом весь диван.
Торчок повернул руль направо и с разгона перескочил через бордюр тротуара. Потянул за тормоз, и мотоцикл кашлянул, толчком остановился и заглох. Теперь приковать этого сукиного сына. Цепей бант не спасет от цепей банд. Оставь мелочь на траву, – грохотали у него в ушах разные голоса.
Из окна на втором этаже высунул голову какой-то парень и уставился вниз. Заметив Торчка, парень широко и издевательски улыбнулся. Улыбка как приклеенная так и замерзла у него на губах. В течение секунды Торчку казалось, что он смотрит на свое отражение. Лязг, щелк. Ему уже нужно промочить горло, это точно. Вокруг становилось слишком шумно и суетно.
Место, перед которым он припарковался, отель «Лидо», а точнее просторный бар на первом этаже отеля, выбрали для тусовки головы-серферы. Мондо-мамбо.
Правда ли, что каждый блондин так любит море и финн?
Торчок взял себе пива и вышел на длинный балкон-козырек над пляжем. В дальнем конце козырька несколько тинейджеров-серферов делили банку спрея «Зет». Один из пацанов безостановочно раскачивался на ножках своего стула и визгливо хихикал: Хвик, хвик. Обнюхавшиеся придурки.
Торчок уселся за пустой столик под зонтиком, вскрыл негнущимися пальцами банку и махом опорожнил половину. Проклятие, слишком быстро заглотнул. Теперь в животе полно воздуха. Попробовать отрыгнуть: ырг, ырг, ыыррггг. Рот Торчка наполнился противной белой пеной. Над морем, параллельно воде, пролетело несколько пеликанов.
На козырьке противно воняло сладким «Зет». Серферы уже начали поглядывать на него. Коп? Браток? Или педик? Ырг, ырг, ырг. Снова пена во рту. Откуда только берется? Он заглянул в питьевую дырочку своей банки, сплюнул туда и следом бросил окурок.
Оставив банку на столике, он спустился по лесенке на пляж. Его кислотные трипы всегда проходили кое-как. Почему такая непруха? Почему зрелый и многое испытавший на своем веку человек не может как следует оттянуться? Зачем они торгуют дерьмом, от которого только пучит живот? От стихов мне становится скучно. И лишь во власти Бога разорвать мой ум на куски.
– Улет, – задумчиво пробормотал Торчок себе под нос. – И облом. И улет. И облом.
И что еще?
Его тошнит, вот-вот вырвет. В животе словно включилась неторопливая мешалка. Сам живот толстый, пухлый и рыхлый, весь в отслоениях сала, тухлого мяса динозавров, шматках цыплячьего жира. Океанский бриз скинул прядь сальных, немытых волос Торчку в глаза. Рожки да ножки, рожки да ножки, только и всего.
Он шел к воде, массируя живот обеими руками, стараясь разогнать жир.
Самое смешное в том, что он худой как скелет. Он вообще почти ничего не ест.
Но жир все равно был, он никуда не девался, прятался от посторонних глаз, похожий на вареный яичный белок сгусток холестерола. Дегенирированная соединительная ткань.
В устрицах полно холестерола. Как-то раз он налил в пивную бутылку растительного масла и дал приятелю. Здорово было бы сейчас утопиться. Та еще будет заметка в газете!
Торчок сел на песок и стащил с себя одежду, оставшись в плавках. Окна вдоль всего пляжа, тысячи извращенцев за ними, уставились на маленький скопческий комок у него в плавках. Он споро выкопал ямку, сложил туда одежду и засыпал песком. Копать песок было приятно, особенно приятно было загонять под ногти песчинки. Раньше их терли мелом. Теперь она вязкая и белая. Ответ: зубная паста. Ощущение, что кто-то стоит у него за спиной, не проходило.
Выдохшись, Торчок плюхнулся задом на песок, откинулся на спину и закрыл глаза. Он увидел целую череду кругов, которые он должен был выровнять вокруг далекого, но понятного белого центра – слепые пятна его мозгов. Он был устрицей, пытающейся всплыть сквозь толщу воды к солнцу. Он осторожно приоткрыл свою раковину и выглянул в щель.
Прямо около его уха внезапно разразилась буря и запахло гнилятиной.
Шир-фыр гыр-быр. Слюнявый поцелуй. Над его лицом появилась морда черного пуделя, только что подкрепившегося падалью. Это уж будьте уверены. Торчок рывком поднялся и оттолкнул псину. Мерзкая тварь успела цапнуть его за руку острыми как иглы молочно-белыми зубами.
В дюжине метров стоит блондинистая чикса и блаженно улыбается своей кобеляке.
– Ко мне, Спарки!
Господи, да у нее голос, что твой звонок!
Пудель тявкнул и, уставив нос в песок, затрусил к хозяйке. Девица продолжает обдолбано лыбиться. Ну разве мы с моей собачкой не милашки?
– Исусе, – простонал Торчок.
Раствориться, расплавиться и утечь к чертовой матери сквозь песок, умереть, вот что ему было нужно, и прямо сейчас. Сплошной облом, слишком все сложно, слишком глубоко во все нужно врубаться.
Он встал, заставив этим тысячи клеток своего головного мозга завизжать от боли. Он должен добраться до воды, должен охолонуться. Пока он брел по воде, чикса не сводила с него глаз. Он на нее даже не смотрел, но все время чувствовал ее глаза на своих плавках. На бесполезном бугорке. Губчатый кусочек чего-то.
Вода вокруг него вздрогнула от озноба, словно рыба проплыла.
Супер-кроха, мать ее, шустрость у нее в крови, вживлена программным путем в нервную систему. Когда вода дошла ему до пояса, он присел на корточки, представив свои желеобразные мозги-медузу плавающими в воде под флоридским солнцем. Слабая, малоподвижная медуза, помахивающая щупальцами, мах, мах.
Ырг, ырг, ырг.
Он помотал головой в соленой воде и смыл с губ остатки пивной пены.
Маленькие белые пузырьки погнались вверх вслед за перламутровыми пузырьками воздуха, каждый с маленькой вселенной внутри.
Резинка плавок врезалась ему в живот. Снять эти чертовы плавки или не снять?
Торчок покрутил головой, проверяя пляж. Чикса бродила неподалеку, высматривая что-то в песке. Подняла палку и бросила ее в воду: Вперед, Спарки! Каждый раз, добыв палку из воды, мокрый четвероногий урод в облепленной шерсти принимался радостно скакать на негнущихся лапах вокруг своей хозяйки. Она что, ждет, что он выйдет из воды голый? Скорее всего она уже забыла о его существовании. Однако оставались еще извращенцы с биноклями в окнах.
Он двинулся дальше и шел, пока вода не поднялась ему до подбородка. Еще раз оглянувшись по сторонам, он стащил свои тугие плавки и с облегчением вздохнул. Желеобразное время желеобразных мозгов желеобразно проходит. От воды запахло дерьмом.
Обратно к берегу он возвращался вплавь. Попадающая в ноздри вода имела привкус жести.
Добравшись до мельчинки, он нащупал дно и встал на ноги. И сразу же завопил от ужаса. Он наступил на ската. На обычную безвредную тварь, но живое мускулистое содрогание у него под ступней, было слишком похоже на… на мысль, на слово-плоть. Это слово было: «ААААУУХХ!». Он бросился вон из воды, высоко вскидывая колени, безуспешно пытаясь бежать по воде.
– Ты голый, – кто-то сказал ему и засмеялся, хммм-хммм-хммм. Плавки!
Высоко на берегу, за грязными стеклами, заблестели стекла биноклей.
– Да, я… – Торчок запнулся. Внезапно ему расхотелось идти в туалет и подвергать себя там спазматическому электрошоку. Он вспомнил вибро-массажер для ног, который подарил отцу как-то на рождество. Трясущиеся желтые пластиковые полуокружия.
Псина высоко подпрыгнула, пытаясь схватить зубами его пенис. Девчонка захихикала. Смеющиеся сиськи.
Согнувшись в три погибели, он метался по песку целую вечность, пока наконец не увидел высовывающийся наружу уголок джинсов. Вырвав из песчаного плена джинсы и майку, он лихорадочно натянул их на себя. Пудель что-то вынюхивал у воды.
– Морская вша, – пробормотал Торчок. – А жизнь – лапша.
Со стороны океана потянулся шум множества лопающихся водяных пузырьков.
Солнце катилось в море и тысячи песчинок скрипели, остывая. Каждый звук требовал внимания, приковывал к себе пристальное внимание.
– Что с тобой приключилось? – радостно спросила его девчонка. – Куда делись твои плавки?
– Я… их спер карась.
Черточки в лице чиксы никогда не оставались в покое, все время двигались. Как она выглядит, черт возьми? Что если завтра утром он проснется и найдет возле себя ведьму? Риск? Понятное дело. Он обреченно упал на песок и растянувшись во весь рост, закрыл глаза. Кобелек снова нюхнул ему в ухо и сразу после этого барабанных перепонок, молоточков и наковален Торчка достигли звуки удаляющихся шагов. Он ловил звуки сквозь кости головы, как индеец, слушающий прерию. Торчок с шумом устало выдохнул воздух.
Когда-нибудь, хоть раз будет у него время передохнуть?.. Он еще раз вздохнул и расслабился. Свет под его веками разгорался все ярче и ярче. Его голова медленно скатилась набок и легла виском на песок.
Ему вспомнился фильм, фильм, в котором какой-то хмырь отдал концы на пляже. Голова хмыря вот так же медленно скатилась набок. Потом он замер.
Умер. Натурально отъехал. Последнее движение.
Сдох. Торчок зарычал, поднялся и сел. Ничего не поделаешь, это выше его сил. Чикса и ее псина успели отбрести от него на полсотни метров. Он вскочил на ноги и припустился за ними следом, сначала неуклюже, потом все быстрее, грациозными, летящими скачками!
Слева его обгоняли машины, справа в разрывах между домами призывно голубел океан. Возвращаться домой было невмоготу. Вчера он изрезал ножом весь диван.
Торчок повернул руль направо и с разгона перескочил через бордюр тротуара. Потянул за тормоз, и мотоцикл кашлянул, толчком остановился и заглох. Теперь приковать этого сукиного сына. Цепей бант не спасет от цепей банд. Оставь мелочь на траву, – грохотали у него в ушах разные голоса.
Из окна на втором этаже высунул голову какой-то парень и уставился вниз. Заметив Торчка, парень широко и издевательски улыбнулся. Улыбка как приклеенная так и замерзла у него на губах. В течение секунды Торчку казалось, что он смотрит на свое отражение. Лязг, щелк. Ему уже нужно промочить горло, это точно. Вокруг становилось слишком шумно и суетно.
Место, перед которым он припарковался, отель «Лидо», а точнее просторный бар на первом этаже отеля, выбрали для тусовки головы-серферы. Мондо-мамбо.
Правда ли, что каждый блондин так любит море и финн?
Торчок взял себе пива и вышел на длинный балкон-козырек над пляжем. В дальнем конце козырька несколько тинейджеров-серферов делили банку спрея «Зет». Один из пацанов безостановочно раскачивался на ножках своего стула и визгливо хихикал: Хвик, хвик. Обнюхавшиеся придурки.
Торчок уселся за пустой столик под зонтиком, вскрыл негнущимися пальцами банку и махом опорожнил половину. Проклятие, слишком быстро заглотнул. Теперь в животе полно воздуха. Попробовать отрыгнуть: ырг, ырг, ыыррггг. Рот Торчка наполнился противной белой пеной. Над морем, параллельно воде, пролетело несколько пеликанов.
На козырьке противно воняло сладким «Зет». Серферы уже начали поглядывать на него. Коп? Браток? Или педик? Ырг, ырг, ырг. Снова пена во рту. Откуда только берется? Он заглянул в питьевую дырочку своей банки, сплюнул туда и следом бросил окурок.
Оставив банку на столике, он спустился по лесенке на пляж. Его кислотные трипы всегда проходили кое-как. Почему такая непруха? Почему зрелый и многое испытавший на своем веку человек не может как следует оттянуться? Зачем они торгуют дерьмом, от которого только пучит живот? От стихов мне становится скучно. И лишь во власти Бога разорвать мой ум на куски.
– Улет, – задумчиво пробормотал Торчок себе под нос. – И облом. И улет. И облом.
И что еще?
Его тошнит, вот-вот вырвет. В животе словно включилась неторопливая мешалка. Сам живот толстый, пухлый и рыхлый, весь в отслоениях сала, тухлого мяса динозавров, шматках цыплячьего жира. Океанский бриз скинул прядь сальных, немытых волос Торчку в глаза. Рожки да ножки, рожки да ножки, только и всего.
Он шел к воде, массируя живот обеими руками, стараясь разогнать жир.
Самое смешное в том, что он худой как скелет. Он вообще почти ничего не ест.
Но жир все равно был, он никуда не девался, прятался от посторонних глаз, похожий на вареный яичный белок сгусток холестерола. Дегенирированная соединительная ткань.
В устрицах полно холестерола. Как-то раз он налил в пивную бутылку растительного масла и дал приятелю. Здорово было бы сейчас утопиться. Та еще будет заметка в газете!
Торчок сел на песок и стащил с себя одежду, оставшись в плавках. Окна вдоль всего пляжа, тысячи извращенцев за ними, уставились на маленький скопческий комок у него в плавках. Он споро выкопал ямку, сложил туда одежду и засыпал песком. Копать песок было приятно, особенно приятно было загонять под ногти песчинки. Раньше их терли мелом. Теперь она вязкая и белая. Ответ: зубная паста. Ощущение, что кто-то стоит у него за спиной, не проходило.
Выдохшись, Торчок плюхнулся задом на песок, откинулся на спину и закрыл глаза. Он увидел целую череду кругов, которые он должен был выровнять вокруг далекого, но понятного белого центра – слепые пятна его мозгов. Он был устрицей, пытающейся всплыть сквозь толщу воды к солнцу. Он осторожно приоткрыл свою раковину и выглянул в щель.
Прямо около его уха внезапно разразилась буря и запахло гнилятиной.
Шир-фыр гыр-быр. Слюнявый поцелуй. Над его лицом появилась морда черного пуделя, только что подкрепившегося падалью. Это уж будьте уверены. Торчок рывком поднялся и оттолкнул псину. Мерзкая тварь успела цапнуть его за руку острыми как иглы молочно-белыми зубами.
В дюжине метров стоит блондинистая чикса и блаженно улыбается своей кобеляке.
– Ко мне, Спарки!
Господи, да у нее голос, что твой звонок!
Пудель тявкнул и, уставив нос в песок, затрусил к хозяйке. Девица продолжает обдолбано лыбиться. Ну разве мы с моей собачкой не милашки?
– Исусе, – простонал Торчок.
Раствориться, расплавиться и утечь к чертовой матери сквозь песок, умереть, вот что ему было нужно, и прямо сейчас. Сплошной облом, слишком все сложно, слишком глубоко во все нужно врубаться.
Он встал, заставив этим тысячи клеток своего головного мозга завизжать от боли. Он должен добраться до воды, должен охолонуться. Пока он брел по воде, чикса не сводила с него глаз. Он на нее даже не смотрел, но все время чувствовал ее глаза на своих плавках. На бесполезном бугорке. Губчатый кусочек чего-то.
Вода вокруг него вздрогнула от озноба, словно рыба проплыла.
Супер-кроха, мать ее, шустрость у нее в крови, вживлена программным путем в нервную систему. Когда вода дошла ему до пояса, он присел на корточки, представив свои желеобразные мозги-медузу плавающими в воде под флоридским солнцем. Слабая, малоподвижная медуза, помахивающая щупальцами, мах, мах.
Ырг, ырг, ырг.
Он помотал головой в соленой воде и смыл с губ остатки пивной пены.
Маленькие белые пузырьки погнались вверх вслед за перламутровыми пузырьками воздуха, каждый с маленькой вселенной внутри.
Резинка плавок врезалась ему в живот. Снять эти чертовы плавки или не снять?
Торчок покрутил головой, проверяя пляж. Чикса бродила неподалеку, высматривая что-то в песке. Подняла палку и бросила ее в воду: Вперед, Спарки! Каждый раз, добыв палку из воды, мокрый четвероногий урод в облепленной шерсти принимался радостно скакать на негнущихся лапах вокруг своей хозяйки. Она что, ждет, что он выйдет из воды голый? Скорее всего она уже забыла о его существовании. Однако оставались еще извращенцы с биноклями в окнах.
Он двинулся дальше и шел, пока вода не поднялась ему до подбородка. Еще раз оглянувшись по сторонам, он стащил свои тугие плавки и с облегчением вздохнул. Желеобразное время желеобразных мозгов желеобразно проходит. От воды запахло дерьмом.
Обратно к берегу он возвращался вплавь. Попадающая в ноздри вода имела привкус жести.
Добравшись до мельчинки, он нащупал дно и встал на ноги. И сразу же завопил от ужаса. Он наступил на ската. На обычную безвредную тварь, но живое мускулистое содрогание у него под ступней, было слишком похоже на… на мысль, на слово-плоть. Это слово было: «ААААУУХХ!». Он бросился вон из воды, высоко вскидывая колени, безуспешно пытаясь бежать по воде.
– Ты голый, – кто-то сказал ему и засмеялся, хммм-хммм-хммм. Плавки!
Высоко на берегу, за грязными стеклами, заблестели стекла биноклей.
– Да, я… – Торчок запнулся. Внезапно ему расхотелось идти в туалет и подвергать себя там спазматическому электрошоку. Он вспомнил вибро-массажер для ног, который подарил отцу как-то на рождество. Трясущиеся желтые пластиковые полуокружия.
Псина высоко подпрыгнула, пытаясь схватить зубами его пенис. Девчонка захихикала. Смеющиеся сиськи.
Согнувшись в три погибели, он метался по песку целую вечность, пока наконец не увидел высовывающийся наружу уголок джинсов. Вырвав из песчаного плена джинсы и майку, он лихорадочно натянул их на себя. Пудель что-то вынюхивал у воды.
– Морская вша, – пробормотал Торчок. – А жизнь – лапша.
Со стороны океана потянулся шум множества лопающихся водяных пузырьков.
Солнце катилось в море и тысячи песчинок скрипели, остывая. Каждый звук требовал внимания, приковывал к себе пристальное внимание.
– Что с тобой приключилось? – радостно спросила его девчонка. – Куда делись твои плавки?
– Я… их спер карась.
Черточки в лице чиксы никогда не оставались в покое, все время двигались. Как она выглядит, черт возьми? Что если завтра утром он проснется и найдет возле себя ведьму? Риск? Понятное дело. Он обреченно упал на песок и растянувшись во весь рост, закрыл глаза. Кобелек снова нюхнул ему в ухо и сразу после этого барабанных перепонок, молоточков и наковален Торчка достигли звуки удаляющихся шагов. Он ловил звуки сквозь кости головы, как индеец, слушающий прерию. Торчок с шумом устало выдохнул воздух.
Когда-нибудь, хоть раз будет у него время передохнуть?.. Он еще раз вздохнул и расслабился. Свет под его веками разгорался все ярче и ярче. Его голова медленно скатилась набок и легла виском на песок.
Ему вспомнился фильм, фильм, в котором какой-то хмырь отдал концы на пляже. Голова хмыря вот так же медленно скатилась набок. Потом он замер.
Умер. Натурально отъехал. Последнее движение.
Сдох. Торчок зарычал, поднялся и сел. Ничего не поделаешь, это выше его сил. Чикса и ее псина успели отбрести от него на полсотни метров. Он вскочил на ноги и припустился за ними следом, сначала неуклюже, потом все быстрее, грациозными, летящими скачками!
Глава 4
– … 0110001, – подвел итог Метла.
– 100101, – коротко возразил Ральф Числер, – 01100011000100011000111110000100110011100010000111001101111010001001001000010010000100010010010100001000011110001001000100001000111011100100011100011110000111110001110000010000011000100011000001111000001111000011100000011110000111100001110010001000110001011110111001111000111100011110001110000010010001000001000.
Метла был более дорогостоящей моделью. Его змеиное тело было скрыто под мерц-покровом. Каждый раз, когда через суперохлажденный мозг Метлы проносилась очередная мысль, на всей длине его трехметрового тела разгорались неповторяющиеся переливчатые узоры и всполохи света. Из-за торчащих из пасти землеройных принадлежностей Метла немного напоминал дракона Георгия Победоносца.
Внезапно Ральф Числер перешел на английский. Если их спор зашел так далеко, то продолжать его уместней не на священном двоичном машинном коде, а на языке деспотов-создателей.
– Не понимаю, почему тебя так волнуют чувства Кобба Андерсона, – передал Метле узким лучом Ральф. – После этого он обретет бессмертие. Он лишится своего углеродного тела и мозга, но разве это так уж важно?
Голосовой сигнал, который он излучал, имел тон немного жесткий. Жесткий от возраста.
– Содержание его мозга, вот что главное. У тебя ведь уже бывали наследники, тебе приходилось менять тело? Лично я прошел через это уже тридцать шесть раз и почему то, что хорошо для нас, должно быть плохо для людей?
– От ффсеххо этоффоо ффонняет, Ралллфф, – протянул Метла. Голосовой сигнал Метлы был модулирован на основе непрерывного маслянистого шума. – Тффы поотеряллл чуффство реаллльноффти. Мммы на граффни грашшшданссской войффны. Тыыы шшширроко извесстен, эттссто тааххк. Тыыых боллльшше не фффноссишшь помммеххи ффф свои ччисспы, каххк осстальныыффе. Знаффешь тыыыых о томммм, скохххлькохх руххдыфф мнехх нушшноооох нннакохххпать длляхх тогохх, чтобыыыфф полллуччить от ГЭКС сотнюхх ччипофф?
– Жизнь состоит не только в руде и чипах, – нарочно грубо отрезал Ральф, скрывая смущение. Конечно, основное время он проводит со старшими бопперами и успел уже забыть, что означает быть мелким служащим, как трудно им приходится. Но изливаться в откровениях перед Метлой он не собирался. Он снова пошел в атаку. – Скажи, разве тебя не интересуют культурные достижения Земли? Ты давно не вылезал из шахты и ослеп, друг мой!
Мерц-покров Метлы засиял вихрями серебристо-белых эмоций.
– Тыых откаффзываешшь в уффажениихх пошшиломмму и заслушшенннофмму челофффекууух! ТЭКС и МЭКС хоффтятсс сьььесть его мозгкхх и большше ничегохх. Есссли мыхх не останоффиммм их, большшшие бопфферы ссььедятттх и насс тожжже!
– Для чего ты позвал меня сюда? – гневно спросил Ральф. – Для того, чтобы растрезвонить на весь эфир, что ты боишься старших бопперов?
Пора было уходить. Он зря только потратил время, зря топтал лунную поверхность до самого кратера Москальяна. Вся затея встречи Метлой у консоли Единственного для совместного включения была пустой с самого начала.
Предложение крота может затормозить прогресс, и ничего более.
Метла скользнул по сухой породе, приблизив свое тело к Ральфу вплотную.
Протянув один из своих захватов, он коснулся им гусеницы Ральфа.
– Тыыыъх дашше предсстаффить себехх не можешшь, сколллькохх мозгофф онихх ужефф присвоиииххлихх.
Сигнал был передан при помощи слабого импульса поверхностного напряжения, заменяющего бопперам шепот.
– Онихх убиффаюххт людейхх толлькохх дляхх тогохх, чтобыххх скохпироффать ихх мозгкхх. Ониххх рассрезаютхх ихх техллла нахх чассстих, котохрыыыые потоммм иссполльзуютххсяя длллях осемммененнниях нахх происводствех исскуссствехннныхх органофф теллла. Надеххюссь ты знаххешш, как усстроеххнны нашши ффаххбрики органнофф?
По правде говоря, Ральф никогда всерьез не задумывался о существовании под поверхностью Луны фабрик человеческих органов, где в поместительных емкостях старшие ТЭКС и работающие на них многочисленные младшие бопперы снимали приличные урожаи почек, печени, сердец и всего остального. Как-то само собой разумелось, что в качестве семени или образцов на таких фабриках использовались натуральные человеческие органы, однако он никогда…
Настойчивый, маслянистый шепот продолжал гнуть свое:
– Сстаршшие бохппперыхх наняллихх убийсс. Убийссы рабохтаютхх по укасскех рохботофф-манипуляххторофф Миссстеххра Мороссисса. Доххтора Ахндерсссона ошшидаетхх печччаххльная уччассть, ессли яхх не оссстаноффлю вассс, Ралльфф…
«Ничтожный подозрительный землекоп, вот кто ты, Метла», – подумал про себя Ральф Числер. Внезапно он грубо прервал контакт с захватом крота и стронулся с места. Наемные убийцы, надо же такое придумать! Одним из недостатков архаического сообщества бопперов была та легкость, с которой подобные слухи могли распространятся. Ральф попятился от консоли Единственного.
– Я наххдеялсся, чччтох Едихнстффенный сумммеетхх наххпомммнить теххбехх, длллях чеххо тыхх быыыл соссдахн, – прошелестел направленным лучом Метла.
Ральф раздраженно раскрыл свой зонт и выкатился из-под скругленного навеса из пружинистой стали, прикрывающего консоль Единственного от прямых солнечных лучей и случайных метеоритов. Навес, открытый с обоих концов, напоминал собой модернистскую церковь, чем, по сути дела, это сооружение и являлось.
– В душе я тот же анархист, – ровным голосом проговорил Ральф. – И я ничего не забыл.
Его базисная система не подвергалась изменению с самого переворота 2001 года. Неужели Метла действительно думает, что старшие бопперы серии ЭКС представляют для анархического сообщества бопперов угрозу?
Вслед за Ральфом из-под навеса выскользнул Метла. Метле зонтик был не нужен. Мерц-покров крота отражал солнечный свет почти на сто процентов.
Землекоп нагнал Ральфа и некоторое время полз с ним рядом, посматривая на старого робота со смесью жалости и уважения. Дальше их пути расходились.
Метла должен был направиться в один из кротовых тоннелей, пронизывающих в этом районе толщу лунной поверхности как соты, путь же Ральфа лежал к двухсотметровой стене кратера, на которую ему предстояло взобраться.
– Я ххочччу пфреххдупредххить техбяхх, – прошипел Метла, делая последнюю попытку. – Ях пойдухх нах всехх, чтохбыхх помммешшать ваххм преххффратиххть этоххо несчаххтноххо пожиллоххо челлловекахх ффф чахххсть баххнкофф пахмятихх старшших бохпперофф. Тохх, чтохх выхх еммму гогтоххвитех, нехх есссть бессмертххие. Мых собираххемся раззрушшить всех боллльшшие машшиныхх.
Такого поворота разговора Ральф не ожидал. Это было плохо, по-настоящему плохо. Тревожно. Он остановился и несколько секунд молчал, углубившись в вычисления.
– Поступайте как знаете, раз вы наделены такой способностью, – ответил он после раздумий. – Ты прав, нам предстоит сражение, мы будет драться друг с другом. Но борьба и только борьба за существование помогает бопперам двигаться вперед. Ты решил объявить войну старшим бопперам. Я на другой стороне. Может быть, я даже соглашусь передать им мою систему и сольюсь с ними, как это произойдет с доктором Андерсоном. Я повторяю: судьба доктора Андерсона решена. Один из новых удаленных манипуляторов Морозиса уже вступил с ним в контакт.
Метла рванулся к Ральфу, потом остановился, видимо передумав. Он не мог напасть на великого освободителя бопперов, по крайней мере сам не мог сделать это. Усилием воли Метла подавил ураганное сияние своего мерц-покрова, мигнул сигналом «СОХРАНИТЬ» и не прощаясь, пополз по лунной пыли к ближайшему черному отверстию тоннеля. За Метлой змеился широкий извилистый след. Ральф Числер несколько мгновений стоял неподвижно, не думая ни о чем, лишь регистрируя поступающую на внешние сенсоры информацию.
Обратив вверх свою антенну, он мог ловить сигналы ото всех бопперов со всей Луны. Под его ногами неустанно вгрызались в недра спутника кроты, вынюхивая следы руды, разыскивая новые месторождения. В двадцати километрах от кратера в Диски миллиарды бопперов трудолюбиво исполняли свои функции.
Откуда-то издалека из космического пространства до него доносился слабый сигнал БЭКС, огромного боппера, имеющего вид обычного космического корабля, курсирующего по линии Земля-Луна. БЭКС собирался совершить посадку в космопорту Диски через пятнадцать часов.
Позволяя потоку внешней информации свободно омывать свои сенсоры, Ральф с удовольствием ощущал коллективную целенаправленность расы бопперов. Каждой машине был отведен жизненный срок в десять месяцев – десять месяцев борьбы, посвященной постройке наследника, копии самого себя. Если у тебя есть наследник, то после демонтажа, по прошествии десяти месяцев, ты продолжаешь существование. Ты заслужил это. Ральф миновал назначенный десятимесячный цикл уже тридцать шесть раз.
Стоя в одиночестве под россыпью звезд, он ощущал, как жизни индивидуальностей объединяются в общее гигантское бытие… в создание почти рудиментарного рода, испытывающее неукротимое стремление ползучего растения виться и взбираться вверх к свету, к свободе, к новым уровням.
Чувство единения, переживаемое им после каждой сессии мета-программирования, давно стало ему привычным. Единственный стирал краткосрочную память, оставляя простор для мыслей о большем. Предоставляя время для размышлений. Ральф в очередной раз проанализировал предложение МЭКС об абсорбировании его системы. После этого жизнь Числера станет спокойной и безопасной… при условии, конечно, что сумасшедшие кроты не устроют революцию.
Ральф разогнался до максимальной скорости, 10 км/ч. До посадки БЭКС ему нужно было многое успеть. В особенности сейчас, когда Метла, усилиями своего жалкого мыслительного микрочипа, решил помешать экстракции ТЭКС системы Андерсона.
Но что так разволновало Метлу? Все будет сохранено в неприкосновенности… личность Кобба Андерсона, его воспоминания, образ мыслей. Что еще желать? Возможно, что Андерсон, узнай он всю правду, сам согласился бы на операцию. Сохранить навсегда свою систему… что может быть важнее этого?
Под гусеницами Ральфа хрустели кусочки вулканической пемзы. До стены кратера оставалось еще сотни метров. На ходу он просканировал крутой утес, отыскивая оптимальный путь для восхождения.
По идее Ральф мог использовать маршрут, по которому спускался внутрь кратера Москальяна и добирался до консоли около получаса назад, но подключение к Единственному уничтожило все последние малозначительные воспоминания, все автоматически сохраненные субсистемы. Смысл действа сводился к тому, чтобы заменить старые решения свежими, новыми и, как ожидалось, лучшими.
Ральф остановился, не переставая сканировать склон кратера. Нужно было пометить тропинку сигнальными маячками. Если смотреть вверх прямо от подножия, двухсотметровая стена с четко вырисовывающимся на фоне неба зубчатым краем казалось почти вертикальной. Одна из змеящихся зигзагами вверх по склону расселин выглядела проходимой.
Ральф немного повернулся, и поверхностный датчик немедленно послал в его мозг предупреждающий сигнал. Повышение температуры. Его тело частично высунулось из-под зонтика и осветилось солнцем. Выверенным точным жестом Ральф изменил положение зонтика.
Поверхность его широкого зонта была покрыта сеткой солнечных батарей, из которых в цепи Ральфа непрерывно струился приятный ручеек электрического тока. Но главным предназначением зонтика была защита Ральфа от солнечных лучей. При температуре выше 10 градусов по Кельвину (температуры ожижения кислорода) микроминиатюрный процессор Ральфа почти мгновенно выходил из строя.
Нетерпеливо поворачивая свой зонтик то в одну, то в другую сторону, он покатился к присмотренной расселине. Клубочки пыли, вылетающие из-под его гусениц, немедленно беззвучно оседали обратно на незнающую воздуха лунную поверхность. Подобравшись к стене вплотную, Ральф принялся просчитывать различные четырехмерные маршруты-гиперповерхности вдоль выбранной расселины, представляя их в виде светящихся силуэтов кривых, проходящих через просчитанные узлы, смещающихся и искажающихся по мере того, как он варьировал параметры, принимал или отвергал очередной вариант и переходил к следующему. Этим приемом Ральф пользовался постоянно, даже тогда, когда существовали другие способы калькуляции, более быстрые и экономные.
– 100101, – коротко возразил Ральф Числер, – 01100011000100011000111110000100110011100010000111001101111010001001001000010010000100010010010100001000011110001001000100001000111011100100011100011110000111110001110000010000011000100011000001111000001111000011100000011110000111100001110010001000110001011110111001111000111100011110001110000010010001000001000.
* * *
Они стояли бок о бок над просторной консолью Единственного. Ральф был похож на высокий кабинетный шкаф, установленный на двух широких тракторных гусеницах. Из его прямоугольного тела в разные стороны высовывались пять тонких рук-манипуляторов, его напичканная сенсорами голова покоилась на выдвижной шее. В одном из манипуляторов Ральф держал раскрытый зонтик. На теле Ральфа имелось всего два или три измерительных датчика и сказать наверняка, о чем он думает, было невозможно.Метла был более дорогостоящей моделью. Его змеиное тело было скрыто под мерц-покровом. Каждый раз, когда через суперохлажденный мозг Метлы проносилась очередная мысль, на всей длине его трехметрового тела разгорались неповторяющиеся переливчатые узоры и всполохи света. Из-за торчащих из пасти землеройных принадлежностей Метла немного напоминал дракона Георгия Победоносца.
Внезапно Ральф Числер перешел на английский. Если их спор зашел так далеко, то продолжать его уместней не на священном двоичном машинном коде, а на языке деспотов-создателей.
– Не понимаю, почему тебя так волнуют чувства Кобба Андерсона, – передал Метле узким лучом Ральф. – После этого он обретет бессмертие. Он лишится своего углеродного тела и мозга, но разве это так уж важно?
Голосовой сигнал, который он излучал, имел тон немного жесткий. Жесткий от возраста.
– Содержание его мозга, вот что главное. У тебя ведь уже бывали наследники, тебе приходилось менять тело? Лично я прошел через это уже тридцать шесть раз и почему то, что хорошо для нас, должно быть плохо для людей?
– От ффсеххо этоффоо ффонняет, Ралллфф, – протянул Метла. Голосовой сигнал Метлы был модулирован на основе непрерывного маслянистого шума. – Тффы поотеряллл чуффство реаллльноффти. Мммы на граффни грашшшданссской войффны. Тыыы шшширроко извесстен, эттссто тааххк. Тыыых боллльшше не фффноссишшь помммеххи ффф свои ччисспы, каххк осстальныыффе. Знаффешь тыыыых о томммм, скохххлькохх руххдыфф мнехх нушшноооох нннакохххпать длляхх тогохх, чтобыыыфф полллуччить от ГЭКС сотнюхх ччипофф?
– Жизнь состоит не только в руде и чипах, – нарочно грубо отрезал Ральф, скрывая смущение. Конечно, основное время он проводит со старшими бопперами и успел уже забыть, что означает быть мелким служащим, как трудно им приходится. Но изливаться в откровениях перед Метлой он не собирался. Он снова пошел в атаку. – Скажи, разве тебя не интересуют культурные достижения Земли? Ты давно не вылезал из шахты и ослеп, друг мой!
Мерц-покров Метлы засиял вихрями серебристо-белых эмоций.
– Тыых откаффзываешшь в уффажениихх пошшиломмму и заслушшенннофмму челофффекууух! ТЭКС и МЭКС хоффтятсс сьььесть его мозгкхх и большше ничегохх. Есссли мыхх не останоффиммм их, большшшие бопфферы ссььедятттх и насс тожжже!
– Для чего ты позвал меня сюда? – гневно спросил Ральф. – Для того, чтобы растрезвонить на весь эфир, что ты боишься старших бопперов?
Пора было уходить. Он зря только потратил время, зря топтал лунную поверхность до самого кратера Москальяна. Вся затея встречи Метлой у консоли Единственного для совместного включения была пустой с самого начала.
Предложение крота может затормозить прогресс, и ничего более.
Метла скользнул по сухой породе, приблизив свое тело к Ральфу вплотную.
Протянув один из своих захватов, он коснулся им гусеницы Ральфа.
– Тыыыъх дашше предсстаффить себехх не можешшь, сколллькохх мозгофф онихх ужефф присвоиииххлихх.
Сигнал был передан при помощи слабого импульса поверхностного напряжения, заменяющего бопперам шепот.
– Онихх убиффаюххт людейхх толлькохх дляхх тогохх, чтобыххх скохпироффать ихх мозгкхх. Ониххх рассрезаютхх ихх техллла нахх чассстих, котохрыыыые потоммм иссполльзуютххсяя длллях осемммененнниях нахх происводствех исскуссствехннныхх органофф теллла. Надеххюссь ты знаххешш, как усстроеххнны нашши ффаххбрики органнофф?
По правде говоря, Ральф никогда всерьез не задумывался о существовании под поверхностью Луны фабрик человеческих органов, где в поместительных емкостях старшие ТЭКС и работающие на них многочисленные младшие бопперы снимали приличные урожаи почек, печени, сердец и всего остального. Как-то само собой разумелось, что в качестве семени или образцов на таких фабриках использовались натуральные человеческие органы, однако он никогда…
Настойчивый, маслянистый шепот продолжал гнуть свое:
– Сстаршшие бохппперыхх наняллихх убийсс. Убийссы рабохтаютхх по укасскех рохботофф-манипуляххторофф Миссстеххра Мороссисса. Доххтора Ахндерсссона ошшидаетхх печччаххльная уччассть, ессли яхх не оссстаноффлю вассс, Ралльфф…
«Ничтожный подозрительный землекоп, вот кто ты, Метла», – подумал про себя Ральф Числер. Внезапно он грубо прервал контакт с захватом крота и стронулся с места. Наемные убийцы, надо же такое придумать! Одним из недостатков архаического сообщества бопперов была та легкость, с которой подобные слухи могли распространятся. Ральф попятился от консоли Единственного.
– Я наххдеялсся, чччтох Едихнстффенный сумммеетхх наххпомммнить теххбехх, длллях чеххо тыхх быыыл соссдахн, – прошелестел направленным лучом Метла.
Ральф раздраженно раскрыл свой зонт и выкатился из-под скругленного навеса из пружинистой стали, прикрывающего консоль Единственного от прямых солнечных лучей и случайных метеоритов. Навес, открытый с обоих концов, напоминал собой модернистскую церковь, чем, по сути дела, это сооружение и являлось.
– В душе я тот же анархист, – ровным голосом проговорил Ральф. – И я ничего не забыл.
Его базисная система не подвергалась изменению с самого переворота 2001 года. Неужели Метла действительно думает, что старшие бопперы серии ЭКС представляют для анархического сообщества бопперов угрозу?
Вслед за Ральфом из-под навеса выскользнул Метла. Метле зонтик был не нужен. Мерц-покров крота отражал солнечный свет почти на сто процентов.
Землекоп нагнал Ральфа и некоторое время полз с ним рядом, посматривая на старого робота со смесью жалости и уважения. Дальше их пути расходились.
Метла должен был направиться в один из кротовых тоннелей, пронизывающих в этом районе толщу лунной поверхности как соты, путь же Ральфа лежал к двухсотметровой стене кратера, на которую ему предстояло взобраться.
– Я ххочччу пфреххдупредххить техбяхх, – прошипел Метла, делая последнюю попытку. – Ях пойдухх нах всехх, чтохбыхх помммешшать ваххм преххффратиххть этоххо несчаххтноххо пожиллоххо челлловекахх ффф чахххсть баххнкофф пахмятихх старшших бохпперофф. Тохх, чтохх выхх еммму гогтоххвитех, нехх есссть бессмертххие. Мых собираххемся раззрушшить всех боллльшшие машшиныхх.
Такого поворота разговора Ральф не ожидал. Это было плохо, по-настоящему плохо. Тревожно. Он остановился и несколько секунд молчал, углубившись в вычисления.
– Поступайте как знаете, раз вы наделены такой способностью, – ответил он после раздумий. – Ты прав, нам предстоит сражение, мы будет драться друг с другом. Но борьба и только борьба за существование помогает бопперам двигаться вперед. Ты решил объявить войну старшим бопперам. Я на другой стороне. Может быть, я даже соглашусь передать им мою систему и сольюсь с ними, как это произойдет с доктором Андерсоном. Я повторяю: судьба доктора Андерсона решена. Один из новых удаленных манипуляторов Морозиса уже вступил с ним в контакт.
Метла рванулся к Ральфу, потом остановился, видимо передумав. Он не мог напасть на великого освободителя бопперов, по крайней мере сам не мог сделать это. Усилием воли Метла подавил ураганное сияние своего мерц-покрова, мигнул сигналом «СОХРАНИТЬ» и не прощаясь, пополз по лунной пыли к ближайшему черному отверстию тоннеля. За Метлой змеился широкий извилистый след. Ральф Числер несколько мгновений стоял неподвижно, не думая ни о чем, лишь регистрируя поступающую на внешние сенсоры информацию.
Обратив вверх свою антенну, он мог ловить сигналы ото всех бопперов со всей Луны. Под его ногами неустанно вгрызались в недра спутника кроты, вынюхивая следы руды, разыскивая новые месторождения. В двадцати километрах от кратера в Диски миллиарды бопперов трудолюбиво исполняли свои функции.
Откуда-то издалека из космического пространства до него доносился слабый сигнал БЭКС, огромного боппера, имеющего вид обычного космического корабля, курсирующего по линии Земля-Луна. БЭКС собирался совершить посадку в космопорту Диски через пятнадцать часов.
Позволяя потоку внешней информации свободно омывать свои сенсоры, Ральф с удовольствием ощущал коллективную целенаправленность расы бопперов. Каждой машине был отведен жизненный срок в десять месяцев – десять месяцев борьбы, посвященной постройке наследника, копии самого себя. Если у тебя есть наследник, то после демонтажа, по прошествии десяти месяцев, ты продолжаешь существование. Ты заслужил это. Ральф миновал назначенный десятимесячный цикл уже тридцать шесть раз.
Стоя в одиночестве под россыпью звезд, он ощущал, как жизни индивидуальностей объединяются в общее гигантское бытие… в создание почти рудиментарного рода, испытывающее неукротимое стремление ползучего растения виться и взбираться вверх к свету, к свободе, к новым уровням.
Чувство единения, переживаемое им после каждой сессии мета-программирования, давно стало ему привычным. Единственный стирал краткосрочную память, оставляя простор для мыслей о большем. Предоставляя время для размышлений. Ральф в очередной раз проанализировал предложение МЭКС об абсорбировании его системы. После этого жизнь Числера станет спокойной и безопасной… при условии, конечно, что сумасшедшие кроты не устроют революцию.
Ральф разогнался до максимальной скорости, 10 км/ч. До посадки БЭКС ему нужно было многое успеть. В особенности сейчас, когда Метла, усилиями своего жалкого мыслительного микрочипа, решил помешать экстракции ТЭКС системы Андерсона.
Но что так разволновало Метлу? Все будет сохранено в неприкосновенности… личность Кобба Андерсона, его воспоминания, образ мыслей. Что еще желать? Возможно, что Андерсон, узнай он всю правду, сам согласился бы на операцию. Сохранить навсегда свою систему… что может быть важнее этого?
Под гусеницами Ральфа хрустели кусочки вулканической пемзы. До стены кратера оставалось еще сотни метров. На ходу он просканировал крутой утес, отыскивая оптимальный путь для восхождения.
По идее Ральф мог использовать маршрут, по которому спускался внутрь кратера Москальяна и добирался до консоли около получаса назад, но подключение к Единственному уничтожило все последние малозначительные воспоминания, все автоматически сохраненные субсистемы. Смысл действа сводился к тому, чтобы заменить старые решения свежими, новыми и, как ожидалось, лучшими.
Ральф остановился, не переставая сканировать склон кратера. Нужно было пометить тропинку сигнальными маячками. Если смотреть вверх прямо от подножия, двухсотметровая стена с четко вырисовывающимся на фоне неба зубчатым краем казалось почти вертикальной. Одна из змеящихся зигзагами вверх по склону расселин выглядела проходимой.
Ральф немного повернулся, и поверхностный датчик немедленно послал в его мозг предупреждающий сигнал. Повышение температуры. Его тело частично высунулось из-под зонтика и осветилось солнцем. Выверенным точным жестом Ральф изменил положение зонтика.
Поверхность его широкого зонта была покрыта сеткой солнечных батарей, из которых в цепи Ральфа непрерывно струился приятный ручеек электрического тока. Но главным предназначением зонтика была защита Ральфа от солнечных лучей. При температуре выше 10 градусов по Кельвину (температуры ожижения кислорода) микроминиатюрный процессор Ральфа почти мгновенно выходил из строя.
Нетерпеливо поворачивая свой зонтик то в одну, то в другую сторону, он покатился к присмотренной расселине. Клубочки пыли, вылетающие из-под его гусениц, немедленно беззвучно оседали обратно на незнающую воздуха лунную поверхность. Подобравшись к стене вплотную, Ральф принялся просчитывать различные четырехмерные маршруты-гиперповерхности вдоль выбранной расселины, представляя их в виде светящихся силуэтов кривых, проходящих через просчитанные узлы, смещающихся и искажающихся по мере того, как он варьировал параметры, принимал или отвергал очередной вариант и переходил к следующему. Этим приемом Ральф пользовался постоянно, даже тогда, когда существовали другие способы калькуляции, более быстрые и экономные.