Страница:
По опросу многих профессиональных атлетов, спортсменов и даже упомянутых ранее опытных энтузиастов и продвинутых любителей, «увесистый» стаж пребывания в индустрии позволил каждому из них накопить нужный «домашний» текстовый и видеоматериал, сформировав свои собственные библиотеки, напичканные богатой специализированной литературой по смежным и сопутствующим разделам физической культуры и спорта.
Штрихи сомнений
Физическая подготовка в форме различных проявлений многим даже самым примитивным дилетантам представляется неотъемлемой частью абсолютно любого вида спорта. Но реальные жизненные обстоятельства и наблюдения говорят совсем о другом. Видимо, истинный критерий оценки причастности какого-либо вида игры (или организованного командного и индивидуального увлечения) как к полноценному характерному виду спорта еще человечеством не выработан. Тем более зачем говорить о каких-то древних греках, если идеологи от осовремененных видов спорта, по видимому, считают их поистине интеллектуально «древними».
В современном мире достаточное количество видов спорта для нормального человека являются подозрительными или, выражаясь точнее, сомнительными. Некоторые мои коллеги классифицируют их как «иные виды спорта» или «прочие виды», другие смело причисляют их к категории «всякие» или «остальные». К ним относятся в первую очередь разновидность развлекательных видов спорта, акцентированных на временно-фрагментарное физически-эмоциональное утомление, например боулинг, бильярд или крикет, который по-русски можно было назвать просто – швабрение. Еще не менее удивительными для спортивного воображения представляются сидяче-настольно-логические виды спорта, такие как шахматы, шашки, го или бридж. Нельзя сбрасывать со счетов и такие уникальные по своей идее (вернее сказать, задумке) процедурно-эмоционально-релаксирующие виды, как, например, популярнейший дайвинг. Легкое недоумение вызывают различные статически концентрирующие «стрелковые» виды – это стрельба из лука, а так же всех видов огнестрельного оружия.
Если брать во внимание такой популярный в алкогольно-питейных местах дартс, то есть гарантия того, что когда-нибудь для всей существующей «стрелковой ситуации» достойную конкуренцию составят новомодные и незаслуженно забытые арбалеты или различного рода рогатки, а также оружие школьников – плевательные трубки. К последнему оружию в качестве оздоровительного эффекта запросто можно приписать бронхолитический. Можно задуматься и о такой игре, как гольф, который радует больше трезвых наблюдателей, чем зрителей или игроков, так как представляет на планете «взрослые» игры, в которых, безусловно, многие именно взрослые нуждаются.
Проблем нет. Пусть играют и даже пусть состязаются, но не возводят их в культ и статус как полноценный вид спорта, который непременно нужно сделать олимпийским. А то ведь скоро сами будут верить в то, что якобы по последним раскопкам археологов выяснилось: гольф обожали родоначальники Олимпийских игр – древние греки – и были самыми закоренелыми гольфистами. Удивительно то, что почти каждому виду спорта его представители или, точнее сказать, изобретатели приписывают целую философию, образ и стиль жизни. На самом деле придумать что-то новое несложно, достаточно оттолкнуться от уже существующих классических олимпийских видов спорта. Итак, как можно придумать новый вид спорта.
Лучше вообще не углубляться в классификации видов спорта, потому что можно зайти в тупик. Например, я натолкнулся в Интернете на такой весьма популярный в США вид спорта, как «birding», – это состязания по распознаванию и нахождению птиц. Удивительно, но факт – существование таких полноценных клубов любителей этого вида состязаний отнюдь немалочисленное и проведение соревнований осуществляется по четко организованным правилам, что заслуживает восхищения.
Мне понравилось изумление одного интернетовского критика по поводу того, что одним из принципов понятия «айкидо», внесенного в классификацию полноценных соревновательных видов спорта, является искусство, обязательно отрицающее состязательность. Для людей, приученных к структурности, критерий классификаций многих видов спорта непонятен и является загадкой, с одновременным пониманием, что этим занимаются не боги с Олимпа, а простые смертные дельцы от спорта.
Самые последние дилетанты на Земле давно осознали, что существуют зимние и летние виды спорта, и уяснили суть индивидуальных видов и командных видов спорта. Поэтому возникает вопрос: почему бы, например, большой теннис не оставить только индивидуальным? Ведь раз ему позволили стать парным соревнованием, значит, не за горами и командный вариант игры по четыре и более человека на корте.
Настораживает и ситуация, когда объявляют такие разновидности, как экстремальные или экзотические виды спорта.
Думаю, не для кого не будет секретом, что изначально те самые древние греки, изобретая или создавая олимпийские виды спорта, руководствовались основополагающим требованием, суть которого заключалась в абсолютном, безусловном и однозначном совершенствовании именно физического и силового развития человека. Под этой физически-силовой направленностью когда-то подразумевался банальный и привычный девиз: «Выше, дальше, быстрее».
Жаль, что постепенно стираются границы между понятием спортивного соревнования и примитивного «состязательства», критерий физически-силового совершенства которого может у многих вызвать большое сомнение. Такие состязательства смело позиционируются его приверженцами как полноценные виды спорта, отметая подозрения о том, что они создаются для того, чтобы придвинуться поближе к олимпийским и другим финансовым потокам, что уже не является новостью.
При наблюдении и анализе неиссякаемой рождаемости «новых видов» спорта создается впечатление, что в принципе организовать можно любую федерацию и любое соревнование и что псевдоизобретателей и организаторов к таким авантюрным выдумкам подталкивает неприкрытый, но не примитивный коммерческий мотив. Проще говоря, перспективные кассово-собирательские намерения вынуждают определенных аферистов от спорта организовывать различные виды спорта и создавать целые спортивные федерации, а затем добиваться всенародного и международного признания, формируя высокий статус мастерски затеянной авантюры.
Впоследствии, по прошествии энного количества лет, заматеревшие активисты-авантюристы (родоначальники этих своих собственных движений) могут напрочь, видимо, забыть об идее создания на свой страх и риск первых робких соревнований, переросших впоследствии в индустриальную машину по заколачиванию денег.
Изобретатели упражнений
Даже если в ситуации отдельно взятого тренажера, на каркасе которого в виде рисунка изображена конкретная мышечная группа, рекомендованная производителем тренажера с четким указанием конкретной динамики движения, все равно есть возможность создавать прецеденты иного применения данного тренажера. Иное применение подразумевает то, что на тренажере, который используется для подтягиваний в висе для «прокачки», например, круглой мышцы спины, можно, поменяв положение тела относительно этого тренажера, прорабатывать шею или трицепс.
Таким творческим тренерам и инструкторам при изобретении не только упражнений как биомеханики движения хочется пожелать следующее.
• Не гнаться за количеством создания нетрадиционных упражнений.
• Не усложнять ради внешних эффектов визуальный ряд движения.
• Излагать на бумаге текстуальные описания доступно, грамотно и лаконично.
• Дополнять в обязательном порядке описательные тексты минимальным числом фотографий либо рисунков с максимально доходчивыми изображениями реального осуществления движений.
• При создании упражнений:
– обеспечивать удобство положения и исполнения;
– учитывать длину конечностей атлета;
– обеспечить безопасность положения и движения;
– исключить прилив крови к голове;
– учитывать эстетическую особенность положения.
В описательной части вновь изобретаемых упражнений важно отобразить не просто общую суть, но сосредоточить внимание читателя на укомплектовании в упражнении значимых мельчайших составляющих, которые в своей совокупности дадут абсолютное представление о движении.
Шаги в индустрию
Моя мама дала мне самое первое и самое простое представление о гармонии и красоте и, безусловно, о культуре, став моим генеральным наставником в жизни и на пути к этой сложной и неоднозначной индустрии – физической культуре, вмещающей в себя три неделимые культурологические составные, которые я постарался коротко охарактеризовать так.
• «Культура физической активности» есть аспект, отражающий интеллектуальный подход к двигательным процессам и процедурам внутри каждого используемого вида физического совершенства, с присутствием интеллигентного исполнения не в плане манер, а в плане разумного, осмысленного и обоснованного понимания.
• «Культура физических движений» – рационально-выверенно-скорректированная, грациозно-элегантно-эстетичная динамика движений, жестов и поз всех без исключения частей тела.
• «Культура тела» есть аспект, воссоздающий все телесные качества и свойства, сочетающие в себе систему основных и смежных направлений, отражающих контурно-визуальный и тактильно-пальпированный характер.
По мере погружения в кладовые этой сферы я в конечном итоге без колебаний отдал приоритет одному из направлений, точнее, импонирующей мне основе старороссийской (традиционной) школе физического совершенства, название которой «атлетическая гимнастика» или более современно – «атлетизм».
Моя мама, Римма Кирилловна Варзиева (в девичестве Кулова), человек по складу характера добросовестный, тактичный и по природе интеллектуально-аналитический, по какой– то своей, непонятной для всех остальных причине – видимо, интуитивно – дала мне именно эту книгу. Являясь по образованию химиком-биологом, а по духу истинным педагогом, сочетающим в себе гениальную лаконичность и немногословность в постановке фраз, способным довести до сознания суть, по-видимому, на базе своих методических навыков к структурированию научного исследования, она заглянула далеко за рамки моего постпубертатного периода.
Содержание той «далекой» книги давно уже стерлось в моей памяти, но вот в названии, насколько я могу сейчас помнить, присутствовало слово, которое ассоциировалось со словом «эстетика», а в самом ее текстовом наполнении присутствовало слово «античность».
На тот момент меня в книге, естественно, могли заинтересовать только иллюстрации, которые казались на самом деле какими-то «взрослыми», и поэтому я их рассматривал с большими радостью, интересом и осторожностью. В моих руках был не избитый настольный пресловутый «шедевр» тех времен, «Книга о вкусной и здоровой пище» издания 1954 года, который своими иллюстрациями провоцировал у многих неподдельный аппетит и бесконтрольное выделение слюны с последующими за ним обязательным по законам физиологии глотательными рефлексами, а что-то более таинственное и загадочное.
Только теперь, спустя много лет, я понимаю, что не только книга, но и многое другое в моей жизни происходило не случайно, совершая в моем мировоззрении всякие перевороты и революции подобно этим античным изображениям, повлиявшим на мое «рисовательство». Мои природные способности в рисовании оценивали соседи, родственники, знакомые родителей и многие другие. Где-то в 5-м или 6-м классе я умудрился выиграть всесоюзный конкурс детского политического рисунка, наградой за победу в котором была поездка во всесоюзный лагерь «Артек» или «Орленок». Так вот, я рисовал, со слов окружающих, более чем хорошо. Даже на уроках рисования в 1-3-м классах учительница нередко выходила из класса и возвращалась обратно, приводя с собой группу учителей по другим предметам, которые вставали за моей спиной и шушукались, рассматривая мою текущую работу.
Мои способности рисовать, со слов очевидцев, были замечательные, но еще больший талант я имел в даре срисовывать, подмечая каждую деталь, неважно чего: яблока с тенью на столе, лошади или избушки из сказов Бажова. Кстати, Павлу Петровичу Бажову особая признательность за то, что его проникнутые верно угаданной своеобразной детской духовностью сказки повлияли на дальнейшее развитие моих рисовальных способностей. Именно в дошкольном возрасте я срисовал почти все иллюстрации из серии «Сказы Бажова». Стаж конкретного срисовывания расставил в моем детском изобразительном восприятии свои приоритеты. Они воплотились в желании изображать не столько пейзажи или натюрморты, сколько людей. После той загадочно оказавшейся у меня в руках «античной» книги я неутомимо срисовывал только тех сказочных героев, у которых были явно выражены атлетические задатки. Даже если это был былинный богатырь, то я все равно дорисовывал ему какие-то свои надуманные атлетические контуры, которые, как мне казалось, сильнее придавали ему богатырский вид.
Последней и окончательной ступенью срисовывания человеческих тел или просто фигур стало знакомство со зрелым по своему духу эпосом, истоки которого восходят к третьему тысячелетию до нашей эры, – «Осетинскими нартскими сказаниями», издания 1948 года. Его иллюстрации были выполнены в характерной манере выдающегося осетинского художника М. Туганова. Мое детское воображение подкупало странное сочетание в характере персонажей нартского эпоса: каждый из них, являясь героем-богатырем, имел несметный список подвигов, совершенных не ради забавы, а как бы застенчиво, по нравственному убеждению или делу чести.
Анализируя (даже бегло и поверхностно) свое детство, сегодня я понимаю, насколько значимо с самого первого момента рождения быть под родительской сплоченностью и «унисонностью» в желаниях и стремлениях не столько воспитывать, сколько развивать! Помню, что в мой адрес очень редко употреблялись слова «этого нельзя», «это можно» или «нужно не так». Питая с детства абсолютное к родителям доверие, я наблюдал за тем, что и как они делают, и, видимо, просто внимал и копировал. Иногда, оставаясь по разным обстоятельствам один на один с мамой, или с бабушкой, или с папой, я почти не замечал разницы в их манере взрослой опеки. Каждый из них для условий рисования создавал мне за столом в гостиной некое подобие рабочего места, аккуратно раскладывая горсть наточенных карандашей, ластик и стопку листов бумаги. Причем ластик был тщательно вымыт и на нем никогда не было черно-серых графитовых карандашных пятен. Видимо, все готовилось в ожидании долгожданного шедевра. Но каждый раз он так и не рождался. Вначале я рисовал сразу начисто, сильно от старания продавливая бумагу карандашом, выводя общие контуры, но моя мама, указав на ошибку, посоветовала делать вначале легкий набросок, а потом уже обводить. Совершалось все так. После завтрака я набрасывал легкий эскиз образа человека, затем делал перерыв на обед, а потом вырисовывал его отдельные части: голову, лицо, руки и ноги, а затем, поужинав, дорисовывал какие-то мелкие детали.
А еще я помню, что мои родители и бабушка (и для меня это осталось загадкой) почему-то не просто позволяли, а предлагали в очень позднее даже для многих взрослых людей время смотреть передачу (и только ее) с выступлением известного и популярного литературоведа, милейшего Ираклия Луарсабовича Андроникова. Какой это был слог! Какие неподражаемые интонации! Я так заслушивался, что часто терял нить воспроизведенного им монолога.
В общем, три кита в образе сказов Бажова, нартского эпоса и телепередачи «Слово Андроникова», уютно расположившись на трех рабочих слонах моего детства в образе мамы, бабушки и чуть реже папы в силу его постоянных гастролей, совместными усилиями нивелировали мое человеческое и профессиональное становление.
Отец, Хаджисмел Петрович Варзиев (заслуженный деятель искусств России), привил мне фундаментальные представления о выразительных возможностях техники жестов, движений и поз, позволяя мне безошибочно находить брешь в динамике действий атлетов во время выполнения упражнений, привязывая нужные образы. Он является блестящим балетмейстером, учеником народного артиста СССР, доктора искусствоведения, автора известных балетных постановок: «Кавказский пленник», «Медный всадник» и «Бахчисарайский фонтан» Захарова Р. В., который в 1974 году в своей знаменитой книге «Записки балетмейстера» не без основания отметил Х. Варзиева как руководителя, чья плодотворная работа позволила его молодому коллективу за короткое время получить широкую известность и популярность не только в СССР, но и за рубежом. Цитата из той же книги звучит так:
«Возникшие в советское время ансамбли народного танца и их создатели – балетмейстеры Т. Устинова, И. Моисеев, Н. Надеждина, П. Вирский, С. Сухишвили и Н. Рамишвили… Х. Варзиев – прославились не только у себя на родине, но и во всем мире. Собранный и обработанный ими драгоценный фольклорный материал стал благодаря их неустанному труду и таланту достоянием всех народов Советского Союза и многих зарубежных стран».
Мне хочется уточнить, что перечисленные балетмейстеры – это были заслуженные и народные артисты СССР, а мой отец, Х. Варзиев, к тому времени был лишь заслуженным артистом СО АССР. Видимо, главный мэтр народной хореографии действительно высоко оценил творчество моего отца и его коллектива, поставив их на одну ступень с титанами народной хореографии, руководителями «Хора имени Пятницкого», ансамбля «Березка», ансамблей Украины и Грузии, каждый из которых – что ни имя, то история.
Так вот, чем лучше мои глаза и интеллект начинали воспринимать тексты, точнее, чем более бегло я читал, тем чаще увлекался читкой спортивных журналов, которыми меня бесперебойно снабжала моя мама. Хочу уточнить, что это были всевозможные советские спортивные печатные издания, на которые в конце концов мама ради меня оформила подписку и следила, чтобы все доставлялось в срок – в заранее трепетно ожидаемый день недели или число месяца. Это были: цветной иллюстрированный журнал «ФиС», газета «Советский спорт», а также еженедельник «Футбол и хоккей» и чехословацкий ежемесячный модный спортивный журнал «Sport», который из-за какой-то загадочной для меня загогулины над первой буквой странно читался как «Шпорт».
Я, будучи школьником средних классов, аккуратно вел толстенные красочные альбомы, где каждому направлению спорта отводил свое место. Например, про футбол было два альбома, в одном из них были наклеены лучшие футбольные клубы мира и сборные команды, а в другом – вырезки, посвященные отдельным звездам мирового футбола: Пеле, Эйсебио, Круиффу, Беккенбауэру и т. д. Были альбомы и про бокс, где, без сомнений, я отдавал приоритет Мохаммеду Али, и только потом всем остальным. Культуризм или бодибилдинг представляли Лэрри Скотт, Сержио Олива, Серж Нубре и т. д. Еще о двух альбомах мне хотелось упомянуть, содержание которых странно прозвучит не для моей ранней юности 12–13 лет, а для времен 1976–1977 годов, – это вырезки с фотографиями лучших гонщиков формулы «F-1» тех далеких семидесятых: Джеймса Ханта, Ники Лауда, Марио Андретти… И конечно же большой теннис: Джимми Коннорс, Крис Эверт, Бьерн Борг.
Как только я начал тренироваться по системе, то результат «распухания» не заставил себя долго ждать, я пух как на дрожжах, потребляя дополнительно к обычной еде советское детское питание и молочные смеси под названием «Малютка», которые выпускались в виде сухого порошка. Я разбавлял их водой, выпивал, можно сказать, килолитрами не только конкретно сразу после тренировки, но и в течение всего дня между приемами пищи.
Формы моего тела заметно менялись, и это замечали окружающие: плечи и объем груди, соответственно, расширились и увеличились, а талия осталась на том же уровне, но приобрела некую качественность в виде более явно выраженных «кубиков». В общем через 10 лет, с учетом перерывов и тренировочных затиший, мой пиджак имел выше уровня талии 62-й размер, брюки в тазе «проходил» под 58-м размером, а бедра были примерно 64-го! Что делать, как и где одеваться? Вопрос с костюмами меня волновал больше всего, так как благодаря заботе своей мамы я уже с детства «пижонничал» в большом количестве модных, хотя и детских костюмов, которые мне не только покупали в лучших магазинах СССР, но и привозили из-за границы.
Первым модельером, который приложил свою руку имиджмейкера, была Гульжан Намазбаева, ныне позиционирующая себя под фамилией Стэйн, делавшая тогда первые шаги в серьезном модельерстве. Я прекрасно помню тот первый, сшитый для меня, светло-серый в тонкую белую полоску летний костюм, который, к моему удивлению был выполнен ею достаточно быстро и имел нетрадиционные и непривычные для моего восприятия линии. Не меньшее мастерство Гульжан показала в умении убедить и настоять на творческом применении нетрадиционных канонов, которые к тому времени к моей «физической» мышечной ситуации оказались довольно-таки уместными. Потом Гульжан уехала в Казахстан. А так как необходимость в индивидуальном пошиве одежды оставалась, я обратился к еще одной знакомой. Это была Флора Измайлова, работавшая в то время в Доме моды маэстро Славы Зайцева, с которым впоследствии я был хорошо знаком.
Во времена юношеского увлечения атлетизмом, или, как тогда еще говорили, «культуризмом», с точки зрения его практического применения меня уже тогда в большей степени волновала экспериментальная суть познания. Кроме физических возможностей человека и сроков достижения запланированного результата я, естественно, интересовался сравнением не только «соревновательных» телесных пропорций, но и «бытовых». Я понимал, что пропорции играют важную роль в оценке форм тела человек, но меня мучил один вопрос: насколько важны эти пропорции и каков объективный критерий их оценки? Я бесконечно собирал вырезки с культуристами из всех попадавших ко мне иностранных журналов, чаще всего американских, и добросовестно составлял коллекцию. Как ни странно, но мама, разглядывая из-за моего плеча на фотографии атлетов, также давала свою оценку, например в виде обычной реплики: «Почему они именно так отставляют ногу? Ведь смотрится не-су-ра-зно!» Вспоминая сейчас тот далекий по времени, первый «сырой» анализ фотографий атлетов, могу с уверенностью сказать, что я не просто устремлял внимание на формы или объемы культуристов, а уже подсознательно сосредотачивался на позе каждого из них. Тогда мне казалось странным, что в одной и той же заученной позе атлеты воспринимаются по-разному. Рейтинг атлетов в моей коллекции с годами постоянно менялся.
Штрихи сомнений
Сомневаться – значит творить.
Физическая подготовка в форме различных проявлений многим даже самым примитивным дилетантам представляется неотъемлемой частью абсолютно любого вида спорта. Но реальные жизненные обстоятельства и наблюдения говорят совсем о другом. Видимо, истинный критерий оценки причастности какого-либо вида игры (или организованного командного и индивидуального увлечения) как к полноценному характерному виду спорта еще человечеством не выработан. Тем более зачем говорить о каких-то древних греках, если идеологи от осовремененных видов спорта, по видимому, считают их поистине интеллектуально «древними».
В современном мире достаточное количество видов спорта для нормального человека являются подозрительными или, выражаясь точнее, сомнительными. Некоторые мои коллеги классифицируют их как «иные виды спорта» или «прочие виды», другие смело причисляют их к категории «всякие» или «остальные». К ним относятся в первую очередь разновидность развлекательных видов спорта, акцентированных на временно-фрагментарное физически-эмоциональное утомление, например боулинг, бильярд или крикет, который по-русски можно было назвать просто – швабрение. Еще не менее удивительными для спортивного воображения представляются сидяче-настольно-логические виды спорта, такие как шахматы, шашки, го или бридж. Нельзя сбрасывать со счетов и такие уникальные по своей идее (вернее сказать, задумке) процедурно-эмоционально-релаксирующие виды, как, например, популярнейший дайвинг. Легкое недоумение вызывают различные статически концентрирующие «стрелковые» виды – это стрельба из лука, а так же всех видов огнестрельного оружия.
Если брать во внимание такой популярный в алкогольно-питейных местах дартс, то есть гарантия того, что когда-нибудь для всей существующей «стрелковой ситуации» достойную конкуренцию составят новомодные и незаслуженно забытые арбалеты или различного рода рогатки, а также оружие школьников – плевательные трубки. К последнему оружию в качестве оздоровительного эффекта запросто можно приписать бронхолитический. Можно задуматься и о такой игре, как гольф, который радует больше трезвых наблюдателей, чем зрителей или игроков, так как представляет на планете «взрослые» игры, в которых, безусловно, многие именно взрослые нуждаются.
Проблем нет. Пусть играют и даже пусть состязаются, но не возводят их в культ и статус как полноценный вид спорта, который непременно нужно сделать олимпийским. А то ведь скоро сами будут верить в то, что якобы по последним раскопкам археологов выяснилось: гольф обожали родоначальники Олимпийских игр – древние греки – и были самыми закоренелыми гольфистами. Удивительно то, что почти каждому виду спорта его представители или, точнее сказать, изобретатели приписывают целую философию, образ и стиль жизни. На самом деле придумать что-то новое несложно, достаточно оттолкнуться от уже существующих классических олимпийских видов спорта. Итак, как можно придумать новый вид спорта.
«Левизна» в спорте
Взять, например, греблю на байдарках. Ради принципа можно задаться целью и наподобие гонок на автомобилях формулы Ф-1 устроить гонки на байдарках, например с веслами формулы БСЛ-110, то есть вместо применяемого классического привычного вида весел использовать необычные – БСЛ-110 (Большая Совковая Лопата с длиной черенка 110 мм). Для этого вначале необходимо определить и утвердить некие параметры, а затем, чтобы придать этому действу спортивно-оздоровительный окрас, нужно упомянуть о неимоверном физически-координационном сложном воспроизведении движений с обязательным присутствием невообразимого мужества, смекалки и воспитания человеческой сплоченности, формирующих якобы настоящее гендерное братство между мужчиной– загребным и обязательно женщинами-гребчихами.Лучше вообще не углубляться в классификации видов спорта, потому что можно зайти в тупик. Например, я натолкнулся в Интернете на такой весьма популярный в США вид спорта, как «birding», – это состязания по распознаванию и нахождению птиц. Удивительно, но факт – существование таких полноценных клубов любителей этого вида состязаний отнюдь немалочисленное и проведение соревнований осуществляется по четко организованным правилам, что заслуживает восхищения.
Мне понравилось изумление одного интернетовского критика по поводу того, что одним из принципов понятия «айкидо», внесенного в классификацию полноценных соревновательных видов спорта, является искусство, обязательно отрицающее состязательность. Для людей, приученных к структурности, критерий классификаций многих видов спорта непонятен и является загадкой, с одновременным пониманием, что этим занимаются не боги с Олимпа, а простые смертные дельцы от спорта.
Самые последние дилетанты на Земле давно осознали, что существуют зимние и летние виды спорта, и уяснили суть индивидуальных видов и командных видов спорта. Поэтому возникает вопрос: почему бы, например, большой теннис не оставить только индивидуальным? Ведь раз ему позволили стать парным соревнованием, значит, не за горами и командный вариант игры по четыре и более человека на корте.
Настораживает и ситуация, когда объявляют такие разновидности, как экстремальные или экзотические виды спорта.
Думаю, не для кого не будет секретом, что изначально те самые древние греки, изобретая или создавая олимпийские виды спорта, руководствовались основополагающим требованием, суть которого заключалась в абсолютном, безусловном и однозначном совершенствовании именно физического и силового развития человека. Под этой физически-силовой направленностью когда-то подразумевался банальный и привычный девиз: «Выше, дальше, быстрее».
Жаль, что постепенно стираются границы между понятием спортивного соревнования и примитивного «состязательства», критерий физически-силового совершенства которого может у многих вызвать большое сомнение. Такие состязательства смело позиционируются его приверженцами как полноценные виды спорта, отметая подозрения о том, что они создаются для того, чтобы придвинуться поближе к олимпийским и другим финансовым потокам, что уже не является новостью.
При наблюдении и анализе неиссякаемой рождаемости «новых видов» спорта создается впечатление, что в принципе организовать можно любую федерацию и любое соревнование и что псевдоизобретателей и организаторов к таким авантюрным выдумкам подталкивает неприкрытый, но не примитивный коммерческий мотив. Проще говоря, перспективные кассово-собирательские намерения вынуждают определенных аферистов от спорта организовывать различные виды спорта и создавать целые спортивные федерации, а затем добиваться всенародного и международного признания, формируя высокий статус мастерски затеянной авантюры.
Впоследствии, по прошествии энного количества лет, заматеревшие активисты-авантюристы (родоначальники этих своих собственных движений) могут напрочь, видимо, забыть об идее создания на свой страх и риск первых робких соревнований, переросших впоследствии в индустриальную машину по заколачиванию денег.
Изобретатели упражнений
Любая команда тренеров и инструкторов, имея определенный суммарный потенциал творчества, опыта и интеллекта, безусловно, в состоянии для каждой мышечной группы, исходя из существующего в клубах перечня тренажеров, придумывать достаточное количество новых нетрадиционных движений. Именно такие «придумки» впоследствии становятся устоявшимися и признанными упражнениями, по крайней мере на территории их клуба либо внутри сети клубов. Но случается и так, что упражнения начинают гастролировать по клубам, городам и странам.
Даже если в ситуации отдельно взятого тренажера, на каркасе которого в виде рисунка изображена конкретная мышечная группа, рекомендованная производителем тренажера с четким указанием конкретной динамики движения, все равно есть возможность создавать прецеденты иного применения данного тренажера. Иное применение подразумевает то, что на тренажере, который используется для подтягиваний в висе для «прокачки», например, круглой мышцы спины, можно, поменяв положение тела относительно этого тренажера, прорабатывать шею или трицепс.
Таким творческим тренерам и инструкторам при изобретении не только упражнений как биомеханики движения хочется пожелать следующее.
• Не гнаться за количеством создания нетрадиционных упражнений.
• Не усложнять ради внешних эффектов визуальный ряд движения.
• Излагать на бумаге текстуальные описания доступно, грамотно и лаконично.
• Дополнять в обязательном порядке описательные тексты минимальным числом фотографий либо рисунков с максимально доходчивыми изображениями реального осуществления движений.
• При создании упражнений:
– обеспечивать удобство положения и исполнения;
– учитывать длину конечностей атлета;
– обеспечить безопасность положения и движения;
– исключить прилив крови к голове;
– учитывать эстетическую особенность положения.
В описательной части вновь изобретаемых упражнений важно отобразить не просто общую суть, но сосредоточить внимание читателя на укомплектовании в упражнении значимых мельчайших составляющих, которые в своей совокупности дадут абсолютное представление о движении.
Шаги в индустрию
Чтобы ростки превращались в деревья, их нужно по меньшей мере поливать.
Моя бабушка
Моя мама дала мне самое первое и самое простое представление о гармонии и красоте и, безусловно, о культуре, став моим генеральным наставником в жизни и на пути к этой сложной и неоднозначной индустрии – физической культуре, вмещающей в себя три неделимые культурологические составные, которые я постарался коротко охарактеризовать так.
• «Культура физической активности» есть аспект, отражающий интеллектуальный подход к двигательным процессам и процедурам внутри каждого используемого вида физического совершенства, с присутствием интеллигентного исполнения не в плане манер, а в плане разумного, осмысленного и обоснованного понимания.
• «Культура физических движений» – рационально-выверенно-скорректированная, грациозно-элегантно-эстетичная динамика движений, жестов и поз всех без исключения частей тела.
• «Культура тела» есть аспект, воссоздающий все телесные качества и свойства, сочетающие в себе систему основных и смежных направлений, отражающих контурно-визуальный и тактильно-пальпированный характер.
По мере погружения в кладовые этой сферы я в конечном итоге без колебаний отдал приоритет одному из направлений, точнее, импонирующей мне основе старороссийской (традиционной) школе физического совершенства, название которой «атлетическая гимнастика» или более современно – «атлетизм».
Сотворенное детство
Итак, на страницах распахнутой мною книги, название которой я уже точно не помню, изображались бесконечные обнаженные тела мужчин и женщин, выполненные в виде рисунков и различных скульптур. Мне было тогда 7–8 лет и, увидев в моих руках такую «взрослую» обложку, соседка, детский врач-инфекционист, зашедшая к нам в гости, осталась в легком недоумении, посчитав, что мой детский возраст не в состоянии переварить «всякие обнаженности» в литературе, не предназначенной для детей.Моя мама, Римма Кирилловна Варзиева (в девичестве Кулова), человек по складу характера добросовестный, тактичный и по природе интеллектуально-аналитический, по какой– то своей, непонятной для всех остальных причине – видимо, интуитивно – дала мне именно эту книгу. Являясь по образованию химиком-биологом, а по духу истинным педагогом, сочетающим в себе гениальную лаконичность и немногословность в постановке фраз, способным довести до сознания суть, по-видимому, на базе своих методических навыков к структурированию научного исследования, она заглянула далеко за рамки моего постпубертатного периода.
Содержание той «далекой» книги давно уже стерлось в моей памяти, но вот в названии, насколько я могу сейчас помнить, присутствовало слово, которое ассоциировалось со словом «эстетика», а в самом ее текстовом наполнении присутствовало слово «античность».
На тот момент меня в книге, естественно, могли заинтересовать только иллюстрации, которые казались на самом деле какими-то «взрослыми», и поэтому я их рассматривал с большими радостью, интересом и осторожностью. В моих руках был не избитый настольный пресловутый «шедевр» тех времен, «Книга о вкусной и здоровой пище» издания 1954 года, который своими иллюстрациями провоцировал у многих неподдельный аппетит и бесконтрольное выделение слюны с последующими за ним обязательным по законам физиологии глотательными рефлексами, а что-то более таинственное и загадочное.
Только теперь, спустя много лет, я понимаю, что не только книга, но и многое другое в моей жизни происходило не случайно, совершая в моем мировоззрении всякие перевороты и революции подобно этим античным изображениям, повлиявшим на мое «рисовательство». Мои природные способности в рисовании оценивали соседи, родственники, знакомые родителей и многие другие. Где-то в 5-м или 6-м классе я умудрился выиграть всесоюзный конкурс детского политического рисунка, наградой за победу в котором была поездка во всесоюзный лагерь «Артек» или «Орленок». Так вот, я рисовал, со слов окружающих, более чем хорошо. Даже на уроках рисования в 1-3-м классах учительница нередко выходила из класса и возвращалась обратно, приводя с собой группу учителей по другим предметам, которые вставали за моей спиной и шушукались, рассматривая мою текущую работу.
Мои способности рисовать, со слов очевидцев, были замечательные, но еще больший талант я имел в даре срисовывать, подмечая каждую деталь, неважно чего: яблока с тенью на столе, лошади или избушки из сказов Бажова. Кстати, Павлу Петровичу Бажову особая признательность за то, что его проникнутые верно угаданной своеобразной детской духовностью сказки повлияли на дальнейшее развитие моих рисовальных способностей. Именно в дошкольном возрасте я срисовал почти все иллюстрации из серии «Сказы Бажова». Стаж конкретного срисовывания расставил в моем детском изобразительном восприятии свои приоритеты. Они воплотились в желании изображать не столько пейзажи или натюрморты, сколько людей. После той загадочно оказавшейся у меня в руках «античной» книги я неутомимо срисовывал только тех сказочных героев, у которых были явно выражены атлетические задатки. Даже если это был былинный богатырь, то я все равно дорисовывал ему какие-то свои надуманные атлетические контуры, которые, как мне казалось, сильнее придавали ему богатырский вид.
Последней и окончательной ступенью срисовывания человеческих тел или просто фигур стало знакомство со зрелым по своему духу эпосом, истоки которого восходят к третьему тысячелетию до нашей эры, – «Осетинскими нартскими сказаниями», издания 1948 года. Его иллюстрации были выполнены в характерной манере выдающегося осетинского художника М. Туганова. Мое детское воображение подкупало странное сочетание в характере персонажей нартского эпоса: каждый из них, являясь героем-богатырем, имел несметный список подвигов, совершенных не ради забавы, а как бы застенчиво, по нравственному убеждению или делу чести.
Анализируя (даже бегло и поверхностно) свое детство, сегодня я понимаю, насколько значимо с самого первого момента рождения быть под родительской сплоченностью и «унисонностью» в желаниях и стремлениях не столько воспитывать, сколько развивать! Помню, что в мой адрес очень редко употреблялись слова «этого нельзя», «это можно» или «нужно не так». Питая с детства абсолютное к родителям доверие, я наблюдал за тем, что и как они делают, и, видимо, просто внимал и копировал. Иногда, оставаясь по разным обстоятельствам один на один с мамой, или с бабушкой, или с папой, я почти не замечал разницы в их манере взрослой опеки. Каждый из них для условий рисования создавал мне за столом в гостиной некое подобие рабочего места, аккуратно раскладывая горсть наточенных карандашей, ластик и стопку листов бумаги. Причем ластик был тщательно вымыт и на нем никогда не было черно-серых графитовых карандашных пятен. Видимо, все готовилось в ожидании долгожданного шедевра. Но каждый раз он так и не рождался. Вначале я рисовал сразу начисто, сильно от старания продавливая бумагу карандашом, выводя общие контуры, но моя мама, указав на ошибку, посоветовала делать вначале легкий набросок, а потом уже обводить. Совершалось все так. После завтрака я набрасывал легкий эскиз образа человека, затем делал перерыв на обед, а потом вырисовывал его отдельные части: голову, лицо, руки и ноги, а затем, поужинав, дорисовывал какие-то мелкие детали.
А еще я помню, что мои родители и бабушка (и для меня это осталось загадкой) почему-то не просто позволяли, а предлагали в очень позднее даже для многих взрослых людей время смотреть передачу (и только ее) с выступлением известного и популярного литературоведа, милейшего Ираклия Луарсабовича Андроникова. Какой это был слог! Какие неподражаемые интонации! Я так заслушивался, что часто терял нить воспроизведенного им монолога.
В общем, три кита в образе сказов Бажова, нартского эпоса и телепередачи «Слово Андроникова», уютно расположившись на трех рабочих слонах моего детства в образе мамы, бабушки и чуть реже папы в силу его постоянных гастролей, совместными усилиями нивелировали мое человеческое и профессиональное становление.
Отец, Хаджисмел Петрович Варзиев (заслуженный деятель искусств России), привил мне фундаментальные представления о выразительных возможностях техники жестов, движений и поз, позволяя мне безошибочно находить брешь в динамике действий атлетов во время выполнения упражнений, привязывая нужные образы. Он является блестящим балетмейстером, учеником народного артиста СССР, доктора искусствоведения, автора известных балетных постановок: «Кавказский пленник», «Медный всадник» и «Бахчисарайский фонтан» Захарова Р. В., который в 1974 году в своей знаменитой книге «Записки балетмейстера» не без основания отметил Х. Варзиева как руководителя, чья плодотворная работа позволила его молодому коллективу за короткое время получить широкую известность и популярность не только в СССР, но и за рубежом. Цитата из той же книги звучит так:
«Возникшие в советское время ансамбли народного танца и их создатели – балетмейстеры Т. Устинова, И. Моисеев, Н. Надеждина, П. Вирский, С. Сухишвили и Н. Рамишвили… Х. Варзиев – прославились не только у себя на родине, но и во всем мире. Собранный и обработанный ими драгоценный фольклорный материал стал благодаря их неустанному труду и таланту достоянием всех народов Советского Союза и многих зарубежных стран».
Мне хочется уточнить, что перечисленные балетмейстеры – это были заслуженные и народные артисты СССР, а мой отец, Х. Варзиев, к тому времени был лишь заслуженным артистом СО АССР. Видимо, главный мэтр народной хореографии действительно высоко оценил творчество моего отца и его коллектива, поставив их на одну ступень с титанами народной хореографии, руководителями «Хора имени Пятницкого», ансамбля «Березка», ансамблей Украины и Грузии, каждый из которых – что ни имя, то история.
Пробовать и выбирать
Признаюсь в том, что хаос увлечений в детстве, а именно в начальных классах, вмещал в себя секцию баскетбола, волейбола, шахмат и футбола, слесарного и столярного дела. Как говорится, обо мне можно было смело говорить: «Пляшет, вяжет, с парашютом прыгает!» До сих пор не понимаю, когда я успевал делать уроки.Так вот, чем лучше мои глаза и интеллект начинали воспринимать тексты, точнее, чем более бегло я читал, тем чаще увлекался читкой спортивных журналов, которыми меня бесперебойно снабжала моя мама. Хочу уточнить, что это были всевозможные советские спортивные печатные издания, на которые в конце концов мама ради меня оформила подписку и следила, чтобы все доставлялось в срок – в заранее трепетно ожидаемый день недели или число месяца. Это были: цветной иллюстрированный журнал «ФиС», газета «Советский спорт», а также еженедельник «Футбол и хоккей» и чехословацкий ежемесячный модный спортивный журнал «Sport», который из-за какой-то загадочной для меня загогулины над первой буквой странно читался как «Шпорт».
Я, будучи школьником средних классов, аккуратно вел толстенные красочные альбомы, где каждому направлению спорта отводил свое место. Например, про футбол было два альбома, в одном из них были наклеены лучшие футбольные клубы мира и сборные команды, а в другом – вырезки, посвященные отдельным звездам мирового футбола: Пеле, Эйсебио, Круиффу, Беккенбауэру и т. д. Были альбомы и про бокс, где, без сомнений, я отдавал приоритет Мохаммеду Али, и только потом всем остальным. Культуризм или бодибилдинг представляли Лэрри Скотт, Сержио Олива, Серж Нубре и т. д. Еще о двух альбомах мне хотелось упомянуть, содержание которых странно прозвучит не для моей ранней юности 12–13 лет, а для времен 1976–1977 годов, – это вырезки с фотографиями лучших гонщиков формулы «F-1» тех далеких семидесятых: Джеймса Ханта, Ники Лауда, Марио Андретти… И конечно же большой теннис: Джимми Коннорс, Крис Эверт, Бьерн Борг.
Первые прикосновения к атлетизму
В те советские времена (конец 70-х – начало 80-х гг.) у меня началась пора, которую можно было охарактеризовать, как период более тесного знакомства с «металлом», общение с которым проходило вначале в домашней обстановке и мной особо не афишировалось. Первый инвентарь представлял собой чугунные гири, весом, не превышающим 16 килограммов, которые по просьбе моей мамы кто-то привез к нам домой. К счастью, возня с ними продолжалась недолго, и в конце концов начальные пудовые гири быстро сдались и уступили потом свою позицию более увесистым снарядам в 24 кг, а в последствии и в 32 килограмма.Как только я начал тренироваться по системе, то результат «распухания» не заставил себя долго ждать, я пух как на дрожжах, потребляя дополнительно к обычной еде советское детское питание и молочные смеси под названием «Малютка», которые выпускались в виде сухого порошка. Я разбавлял их водой, выпивал, можно сказать, килолитрами не только конкретно сразу после тренировки, но и в течение всего дня между приемами пищи.
Формы моего тела заметно менялись, и это замечали окружающие: плечи и объем груди, соответственно, расширились и увеличились, а талия осталась на том же уровне, но приобрела некую качественность в виде более явно выраженных «кубиков». В общем через 10 лет, с учетом перерывов и тренировочных затиший, мой пиджак имел выше уровня талии 62-й размер, брюки в тазе «проходил» под 58-м размером, а бедра были примерно 64-го! Что делать, как и где одеваться? Вопрос с костюмами меня волновал больше всего, так как благодаря заботе своей мамы я уже с детства «пижонничал» в большом количестве модных, хотя и детских костюмов, которые мне не только покупали в лучших магазинах СССР, но и привозили из-за границы.
Первым модельером, который приложил свою руку имиджмейкера, была Гульжан Намазбаева, ныне позиционирующая себя под фамилией Стэйн, делавшая тогда первые шаги в серьезном модельерстве. Я прекрасно помню тот первый, сшитый для меня, светло-серый в тонкую белую полоску летний костюм, который, к моему удивлению был выполнен ею достаточно быстро и имел нетрадиционные и непривычные для моего восприятия линии. Не меньшее мастерство Гульжан показала в умении убедить и настоять на творческом применении нетрадиционных канонов, которые к тому времени к моей «физической» мышечной ситуации оказались довольно-таки уместными. Потом Гульжан уехала в Казахстан. А так как необходимость в индивидуальном пошиве одежды оставалась, я обратился к еще одной знакомой. Это была Флора Измайлова, работавшая в то время в Доме моды маэстро Славы Зайцева, с которым впоследствии я был хорошо знаком.
Во времена юношеского увлечения атлетизмом, или, как тогда еще говорили, «культуризмом», с точки зрения его практического применения меня уже тогда в большей степени волновала экспериментальная суть познания. Кроме физических возможностей человека и сроков достижения запланированного результата я, естественно, интересовался сравнением не только «соревновательных» телесных пропорций, но и «бытовых». Я понимал, что пропорции играют важную роль в оценке форм тела человек, но меня мучил один вопрос: насколько важны эти пропорции и каков объективный критерий их оценки? Я бесконечно собирал вырезки с культуристами из всех попадавших ко мне иностранных журналов, чаще всего американских, и добросовестно составлял коллекцию. Как ни странно, но мама, разглядывая из-за моего плеча на фотографии атлетов, также давала свою оценку, например в виде обычной реплики: «Почему они именно так отставляют ногу? Ведь смотрится не-су-ра-зно!» Вспоминая сейчас тот далекий по времени, первый «сырой» анализ фотографий атлетов, могу с уверенностью сказать, что я не просто устремлял внимание на формы или объемы культуристов, а уже подсознательно сосредотачивался на позе каждого из них. Тогда мне казалось странным, что в одной и той же заученной позе атлеты воспринимаются по-разному. Рейтинг атлетов в моей коллекции с годами постоянно менялся.