Было ясное апрельское утро. Трое индейцев вышли из леса и вступили в лагерь. Впереди шел высокий широкоплечий индеец с длинными руками и горделивой осанкой. Одежду его составляли штаны из недубленых шкур и красное одеяло, накинутое на плечи, как плащ. Обнаженная грудь была расписана черными и красными полосами. Золотая пластинка в форме полумесяца, продетая в нос, покачивалась над верхней губой, в ушах поблескивали массивные золотые кольца. Пучок орлиных перьев торчал в иссиня-черных гладких и блестящих волосах. В руке он держал копье, опираясь на него, как на посох.
Он спокойно, без тени замешательства, вступил в толпу глазевших на него корсаров и на весьма примитивном испанском языке объявил им, что он - кацик Гванахани, прозванный испанцами Бразо Ларго [79], и попросил отвести его к капитану, которого он также назвал на испанский лад - дон Педро Сангре.
Корсары подняли его на борт флагманского корабля "Арабелла", где в капитанской каюте ему оказал любезный прием высокий худощавый человек, одетый элегантно, как испанский гранд; его бронзово-смуглое мужественное лицо с резко очерченными скулами и орлиным носом могло бы принадлежать индейцу, если бы не пронзительно-синие глаза.
Бразо Ларго, без лишних слов, ввиду незначительности их запаса, тотчас приступил прямо к делу:
- Вы идите со мной, я вам давать много испанский золото. - И добавил несколько неожиданно и не совсем к месту: - Карамба!
Синие глаза капитана взглянули на него с интересом. Рассмеявшись, он ответил на отличном испанском языке, которым овладел еще в те далекие годы, когда его разрыв с цивилизацией не был столь полным:
- Вы явились как раз вовремя. Карамба! Где же находится это испанское золото?
- Там! - Индеец неопределенно махнул рукой куда-то в западном направлении. - Десять дней ходу.
Капитан Блад хмуро сдвинул брови. Ему вспомнился поход Моргана через перешеек, и он спросил наугад:
- Панама?
Но индеец покачал головой, и на суровом его лице отразилось нетерпение.
- Нет. Санта-Мария.
На корявом испанском языке он стал объяснять, что на берег реки, носящей это название, свозится все золото, добываемое в окрестных горах, а оттуда его потом переправляют в Панаму. И как раз в это время года золота скапливается там очень много, но скоро его увезут. Если капитан Блад хочет захватить это золото, а его сейчас там видимо-невидимо - это Бразо Ларго хорошо известно, - надо отправляться туда тотчас же.
У капитана Блада ни на секунду не возникло сомнения в искренности этого кацика и в отсутствии у него злого умысла. Лютая ненависть к Испании горела в груди каждого индейца и бессознательно делала его союзником любого врага испанской короны.
Капитан Блад присел на крышку ларя под кормовыми окнами и поглядел на гладь залива, искрившуюся в лучах солнца.
- Сколько потребуется на это людей? - спросил он.
- Сорок десять. Пятьдесят десять, - ответил Бразо Ларго, из чего капитан Блад вывел заключение, что потребуется человек четыреста - пятьсот.
Он подробно расспросил индейца о стране, через которую им предстояло пройти, и о Санта-Марии - о его оборонительных укреплениях. Индеец обрисовал все в самом благоприятном свете, решительно отметая всякие затруднения, и пообещал, что не только сам поведет их, но и даст им носильщиков, чтобы помочь тащить снаряжение. Глаза его сверкали от возбуждения, он без конца твердил одно:
- Золото. Много-много испанский золото. Карамба! - Он, словно попугай, так часто испускал этот крик, так явно горел желанием увлечь Блада своей затеей, что тот уже начал спрашивать себя, не слишком ли большую заинтересованность проявляет индеец, чтобы быть правдивым до конца.
Его подозрения вылились в форме вопроса:
- Ты очень хочешь, чтобы мы отправились в эту экспедицию, друг мой?
- Да, вы пойти. Пойти. Испанцы любят золото. Гванахани не любит испанцев.
- Ты, значит, хочешь насолить им? Да, похоже, что ты их крепко ненавидишь.
- Ненавидишь! - как эхо повторил Бразо Ларго. Губы его искривились; он издал резкий гортанный звук: - Гу! Гу! - словно подтверждая: "Да, да! "
- Ладно, я должен подумать.
Капитан Блад крикнул боцмана и поручил индейца его попечению. С квартердека "Арабеллы" рожок проиграл сигнал к сбору на военный совет, который собрался тотчас, как только все, кому положено было на нем присутствовать, поднялись на борт.
Как и подобало представителям этого необычного воинства, раскинувшего свой лагерь на берегу, корсары, собравшиеся вокруг дубового стола в капитанской каюте, являли глазам довольно пестрое зрелище. Во главе стола сидел сам капитан Блад, похожий на испанского гранда в своем роскошном мрачном одеянии, черном с серебром, в пышном черном парике, длинные локоны которого ниспадали на воротник; бесхитростная простодушная физиономия Джерри Питта и его простая домотканая одежда изобличали в нем английского пуританина, каким он, в сущности, и был; Хагторп, суровый, коренастый, крепко сбитый, в добротной, но мешковато сидевшей одежде, был настоящий морской волк с головы до пят и легко мог бы сойти за капитана любого торгового флота; геркулес Волверстон, чей единственный глаз горел свирепым огнем, далеко превосходящим свирепость его натуры, медно-смуглый, живописно-неряшливый в своей причудливой пестрой одежде, был, пожалуй, единственным корсаром, внешность которого соответствовала его ремеслу; Маккит и Джеймс имели вид обычных моряков, а Ибервиль - командир французских корсаров, соперничавший в элегантности костюма с Бладом, внешностью и манерами больше походил на версальского щеголя, нежели на главаря шайки отчаянных, кровожадных пиратов.
Адмирал - титул этот был недавно присвоен капитану Бладу его подчиненными и приверженцами - изложил совету предложение Бразо Ларго. От себя он добавил только, что поступило оно довольно своевременно, ибо они в настоящую минуту сидят без дела.
Предложение, как и следовало ожидать, пришлось не по душе тем, кто по натуре своей прежде всего были моряками, - Джерри Питту, Маккиту и Джеймсу. Каждый из них по очереди указывал на опасности и трудности большого похода в глубь страны. Хагторп и Волверстон, окрыленные тем, что они смогут нанести испанцам весьма чувствительный удар, сразу ухватились за предложение и напомнили совету об удачном набеге Моргана на Панаму. Ибервиль, француз и гугенот, осужденный и изгнанный за свою веру и пылавший одним желанием перерезать горло испанским фанатикам, где, когда и кому безразлично, также высказался за поход в выражениях столь же изящных и утонченных, сколь жесток и кровожаден был их смысл.
Так голоса разделились надвое, и теперь от решения Блада зависел исход спора. Но адмирал колебался и, в конце концов, предоставил командам решать самим. Если желающих наберется достаточно, он поведет их на перешеек. Остальные могут оставаться на кораблях.
Командиры одобрили его решение, и все тотчас сошли на берег, взяв индейца с собой. На берегу капитан Блад обратился с речью к своим корсарам, беспристрастно изложив им все "за" и "против".
- Сам я пойду с вами в том случае, - сказал он, - если среди вас наберется достаточно охотников. - Вытащив из ножен свою рапиру, он, как некогда Писарро, провел острием линию на песке. - Все, кто хочет идти со мной на перешеек, встаньте с наветренной стороны.
Не меньше половины корсаров шумными возгласами выразили желание отправиться в поход. В первую очередь, это были беглецы с Эспаньолы, привыкшие сражаться на суше, самые отчаянные головы этого отчаянного воинства, а за ними - почти все лесорубы из Кампече, не страшившиеся ни джунглей, ни болот.
Бразо Ларго, медное лицо которого сияло от удовольствия, отправился за своими носильщиками и пригнал их на следующее же утро - пятьдесят здоровенных рослых индейцев. Корсары были уже готовы двинуться в путь. Они разделились на три отряда - под командованием Волверстона, Хагторпа и Ибервиля, сменившего свои кружева и банты на кожаные штаны охотника.
Впереди шли индейцы, тащившие все снаряжение: палатки, шесть небольших медных пушек, железные ящики с зажигательными ядрами, хороший запас продовольствия - лепешки и сушеную черепашину - и ящик с медикаментами. С палуб кораблей рожок протрубил им прощальный сигнал; Питт, оставшийся за главного, дал - из чистого озорства - орудийный залп, и джунгли поглотили искателей приключений.
Десять дней спустя, покрыв около ста шестидесяти миль, отряды остановились в волнующей близости от цели своего похода. Первая половина пути оказалась наиболее тяжелой: шесть дней пробирались отряды среди скалистых круч, преодолевая один перевал за другим. На седьмой день они расположились на отдых в большом индейском поселении, где вождь кациков, уведомленный Бразо Ларго о цели похода, оказал им торжественный прием. Произошел обмен подарками: одна сторона преподнесла ножи, ножницы и бусы, другая - бананы и сахарный тростник. Отсюда отряды двинулись дальше, получив значительное подкрепление в лице индейцев.
На рассвете они вышли к реке Санта-Мария, где погрузились в приготовленные для них индейцами пироги. Поначалу этот способ передвижения показался им далеко не столь легким и приятным, как они ожидали. То и дело, не покрыв и расстояния, на которое летит брошенный от руки камень, приходилось останавливаться и перетаскивать свои челны через скалистые пороги или поваленные поперек потока деревья, и так продолжалось целые сутки, а на следующие сутки повторялось снова. Но вот наконец река стала глубже, раздалась вширь, и индейцы, бросив шесты, с помощью которых они управляли пирогами, взялись за весла.
Глубокой ночью они приблизились к поселению Санта-Мария на расстояние пушечного выстрела. Город был скрыт за излучиной реки, но до него оставалось не больше полумили.
Корсары принялись выгружать оружие и амуницию - пушки, мушкеты, ящики с патронами, пороховницы, сделанные из рогов, - все, что было надежно упаковано и укреплено в пирогах. Они не решились раскладывать костры, чтобы не выдать своего присутствия, и, выставив дозорных, легли отдохнуть до рассвета.
Капитан Блад рассчитывал захватить испанцев врасплох и, прежде чем они успеют принять меры к обороне города, взять его без кровопролития. Эти расчеты, однако, не оправдались: на заре из города стала доноситься стрельба и барабаны забили тревогу, предупреждая корсаров, что их приближение не осталось незамеченным.
Волверстону выпала честь возглавить авангардный отряд, состоявший из сорока корсаров, вооруженных самодельными гранатами - цилиндрическими жестянками, заполненными порохом и смолой. Остальные корсары тащили пушки, находившиеся под командой Огла - канонира с флагманского корабля. Отряд Хагторпа шел вторым, Ибервиль со своим отрядом двигался в арьергарде.
Быстрым шагом они прошли через лес, за которым начиналась саванна, и примерно в четверти мили от опушки леса увидели свой Эльдорадо [80].
Вид этого поселения разочаровал их. Вместо богатого испанского города, рисовавшегося их воображению, они увидели несколько деревянных одноэтажных строении, крытых пальмовыми листьями или тростником, сгрудившихся вокруг часовни и охраняемых фортом. Поселок, в сущности, представлял собой лишь пересыльный пункт, куда свозилось золото, добываемое в окрестных горах, и население его состояло почти исключительно из гарнизона и рабов, занятых добычей золота на приисках. Глинобитный форт, повернутый лицом к реке, боком к саванне, растянулся почти на длину поселка. Кроме того, для защиты от враждебно настроенных индейцев Санта Мария был окружен крепким частоколом футов в двадцать высотой, с бойницами для мушкетов.
Дробь барабанов затихла, но когда корсары, прежде чем двинуться к городу, выслали из леса на разведку несколько лазутчиков, те отчетливо услышали шум и движение за частоколом. На бруствере форта стояла небольшая кучка людей в кирасах и шлемах. За частоколом, колыхаясь, поднимался к небу дымок - значит, испанские мушкетеры не дремали, и их запальные фитили уже начали тлеть.
Капитан Блад приказал выдвинуть вперед пушки, решив пробить брешь в северо-восточном углу частокола, где штурмующие были бы менее всего уязвимы для обстрела из пушек форта. В соответствии с этим приказом Огл двинул вперед свою батарею под прикрытием выступающего клином леса. Но легкий восточный бриз донес дым их запалов до форта, выдал их присутствие и вызвал на них огонь испанских мушкетеров. Пули уже свистели и щелкали среди ветвей, когда Огл дал первый залп из своих пушек. Пробить брешь в частоколе, никак не способном противостоять орудийному огню, да еще с такого близкого расстояния, было делом совсем несложным. Испанский гарнизон, руководимый не слишком умелым командиром, был направлен на защиту этой бреши и тотчас отброшен назад беспощадным огнем пушек, после чего Блад приказал Волверстону атаковать:
- Зажигательные банки в авангард! Приближайтесь перебежками, рассыпным строем. Да хранит тебя бог, Нэд! Вперед!
Низко пригнувшись к земле, корсары бросились на штурм и пробежали больше половины расстояния, прежде чем испанцы накрыли их мушкетным огнем. Корсары залегли, распластавшись ничком в невысокой траве, дожидаясь, когда стрельба ослабеет; затем вскочили и, пока испанцы перезаряжали свои мушкеты, снова ринулись вперед. Огл же тем временем, повернув жерла своих пушек, бомбардировал город пятифунтовыми ядрами, расчищая путь атакующим.
Семеро волверстоновских солдат остались лежать на земле, еще десятерых настигли пули во время второй перебежки, но Волверстон с остальными уже ворвался в пролом. Полетели зажигательные банки, сея ужас и смерть, и прежде чем испанцы успели опомниться, страшные пираты, с дикими криками выскочив из клубов дыма и пыли, схватились с испанцами врукопашную.
Командир испанцев, храбрый, хотя и недальновидный офицер, по имени дон Доминго Фуэнтес, сумел воодушевить своих солдат, и схватка длилась еще минут пятнадцать: корсаров то отбрасывали за частокол, то они снова прорывались в брешь.
Однако не существовало таких солдат на свете, которые в рукопашном бою могли бы долго противостоять крепким, выносливым и безрассудно смелым корсарам. Мало-помалу изрыгающие проклятия испанцы были неумолимо отброшены назад корсарами Волверстона, плечом к плечу с которыми рубились уже все остальные корсары под командой самого капитана Блада.
Все дальше и дальше отступали испанцы под этим бешеным натиском, оказывая отчаянное, но бесплодное сопротивление, и наконец их ряды дрогнули. Испанцы разбежались кто куда, а затем, соединившись снова, отступили, сражаясь, к форту и укрылись в нем, оставив город во власти неприятеля.
Под защитой форта дон Доминго Фуэнтес созвал совет своего гарнизона, от трехсот защитников которого осталось в живых двести перепуганных солдат, выкинул флаг перемирия и послал к капитану Бладу парламентера, соглашаясь сдаться на милость победителя, но на почетных условиях, то есть с сохранением оружия.
Однако благоразумие подсказало капитану Бладу, что подобные условия для него неприемлемы. Он знал, что его солдаты будут все, без изъятия, пьяны еще до захода солнца, и иметь при этом под боком две сотни вооруженных испанцев было бы слишком рискованно. Вместе с тем, будучи противником всякого бессмысленного кровопролития, он стремился как можно скорее положить конец этой драке и ответил дону Доминго, что гарнизон должен сложить оружие: тогда он гарантирует ему, так же как и всему населению Санта-Марии, полную свободу и безопасность.
Испанцы сложили оружие на большой площади в центре форта, и корсары с развернутыми знаменами вошли в форт, трубя в рог. Испанский командир выступил вперед, чтобы отдать победителям свою шпагу. За его спиной стояли двести безоружных солдат, а позади них - немногочисленное население города, искавшее в форте прибежища от неприятеля. Жителей было человек шестьдесят, и среди них около дюжины женщин, несколько негров и три монаха в черно-белом одеянии ордена святого Доминика. Почти все цветное население города, состоявшее из рабов, находилось, как выяснилось, на приисках в горах.
Дон Доминго, высокий мужчина лет тридцати, красивый, представительный, с черной остроконечной бородкой, еще более удлинявшей его продолговатое лицо, облаченный в кирасу и шлем из вороненой стали, разговаривал с капитаном Бладом свысока.
- Я поверил вам на слово, - сказал он, - потому что хотя вы разбойник, пират и еретик и во всех отношениях человек, лишенный чести, но тем не менее о вас идет такая молва, будто слово свое вы умеете держать.
Капитан Блад поклонился. Вид его, прямо надо сказать, оставлял желать лучшего. В схватке он был ранен в голову, одежда на спине висела клочьями. И все же, невзирая на кровь, пот и пороховой дым, ни осанка, ни манеры его не утратили своего благородства.
- Ваша любезность обезоруживает меня, - сказал он.
- Моя любезность не распространяется на грабителей и пиратов, отвечал непреклонный кастилец, и Ибервиль, самый яростный ненавистник испанцев, тяжело дыша, выступил вперед, но капитан Блад его остановил.
- Я жду, - невозмутимо продолжал дон Доминго, - чтобы вы объяснили мне причину вашего разбойничьего появления здесь. Как вы, английский подданный, осмелились напасть на испанское население, в то время как ваша страна не ведет с Испанией войны?
Капитан Блад усмехнулся:
- Клянусь честью, это все соблазн золота, соблазн, столь же могущественный для пиратов, как и для более высокопоставленных негодяев, одинаково действующий во всех уголках земного шара, - тот самый соблазн, который заставил вас, испанцев, построить этот город в такой удобной близости от золотых приисков. Короче говоря, капитан, мы явились сюда, чтобы освободить вас от последнего снятого вами на приисках урожая, и чем быстрее вы его нам передадите, тем быстрее мы, в свою очередь, освободим вас от нашего присутствия.
Испанец рассмеялся и оглянулся на своих солдат, словно приглашая их разделить его веселье.
- Ей-богу, вы, кажется, принимаете меня за дурака, - сказал он.
- Надеюсь, ради вашего же собственного благополучия, вы мне докажете, что это не так.
- Неужели вы думаете, что я, будучи предупрежден о вашем появлении, продолжал держать золото здесь, в Санта-Марии? - с издевкой спросил капитан. - Вы опоздали, капитан Блад. Золото сейчас уже находится на пути в Панаму. Еще ночью мы погрузили его в пироги и отправили отсюда под охраной сотни солдат. Вот почему мой гарнизон оказался в таком плачевном состоянии и вот почему я без колебаний решил сдаться вам.
И он снова рассмеялся, заметив разочарование, отразившееся на лице капитана Блада.
Возмущенный ропот пробежал по рядам корсаров, они ближе придвинулись к своему главарю. Весть облетела всех, словно искра, попавшая в порох, и казалось, взрыв неминуем. Грозно зазвенело оружие, раздались яростные проклятия, и корсары уже готовы были броситься на испанского командира, который, как им казалось, одурачил их, и прикончить его тут же на месте, но капитан Блад их опередил: встав перед доном Доминго, он прикрыл его своим телом, словно щитом.
- Назад! - крикнул он, и голос его был подобен звуку рога. - Дон Доминго - мой пленник, и я дал слово, что ни один волос не упадет с его головы.
Чувства всех выразил Ибервиль, вскричавший вне себя от злобы:
- Ты будешь держать слово, данное этому исранскому псу, который нас обманул? Вздернуть его на сук, и все!
- Он только выполнил свой долг, и я не позволю вешать человека, если в этом вся его вина.
Яростный рев на какой-то миг заглушил голос капитана Блада, но он спокойно стоял, не меняя позы, его светлые глаза смотрели сурово, поднятая вверх рука удерживала на месте разъяренную толпу.
- Замолчите и слушайте меня! Мы только напрасно теряем время. Дело еще поправимо. Они опередили нас с этим золотом всего на несколько часов. Ты, Ибервиль, и ты, Хагторп, сейчас же сажайте своих людей в лодки. Вы нагоните испанцев, прежде чем они достигнут пролива, и даже если это вам не удастся, вы, во всяком случае, успеете перехватить их еще задолго до берегов Панамы. Отправляйтесь! А Волверстон со своими людьми будет дожидаться вас здесь вместе со мной.
Это был единственный способ обуздать их ярость и помешать им убить безоружных испанцев. Повторять приказ дважды не пришлось. Корсары устремились вон из форта и из города еще быстрее, чем проникли туда. Недовольство выражала только та сотня людей из волверстоновского отряда, которая получила приказ оставаться на месте. Всех испанцев согнали в один из бараков форта и заперли там, после чего корсары разбрелись по городу, надеясь хоть чем-нибудь поживиться и раздобыть пищи.
А капитан Блад занялся ранеными, которых поместили - и корсаров и испанцев, всех вместе - в другом бараке, уложив их на подстилки из сухих листьев. Раненых оказалось человек около пятидесяти, из них корсаров меньше половины. Всего убитыми и ранеными испанцы потеряли свыше ста человек, а корсары - около сорока.
Взяв себе в помощь шестерых людей, в том числе одного испанца, обладавшего кое-какими познаниями по части медицины, капитан Блад принялся вправлять суставы и обрабатывать раны. Погруженный в это занятие, он не прислушивался к шуму, долетавшему снаружи - с той стороны, где расположились индейцы, попрятавшиеся во время сражения, - как вдруг пронзительный вопль заставил его насторожиться.
Дверь барака распахнулась, и какая-то женщина, прижимая к груди младенца" с отчаянным воплем бросилась к капитану Бладу, называя его на испанский лад:
- Дон Педро? Дон Педро Сангре!
Нахмурившись, он шагнул к ней навстречу, а она, задыхаясь, судорожно вцепившись рукой в ворот своей одежды, упала перед ним на колени.
- Спасите его! Они его убивают, убивают! - как безумная выкрикивала она по-испански.
Это было совсем еще юное создание, почти девочка, едва успевшая стать матерью, по виду и одежде похожая на испанскую крестьянку. Такие иссинячерные волосы, смуглая кожа и влажные черные глаза не редкость и среди андалузок. Лишь широкие скулы и характерный сероватый оттенок губ выдавали ее истинное происхождение.
- Что случилось? - спросил Блад. - Кого убивают?
Чья-то тень легла на пол, и на пороге распахнутой двери с видом мрачным и решительным возник исполненный достоинства Бразо Ларго.
Оцепенев от ужаса при виде его, женщина скорчилась на полу. Испуг сковал ей язык.
Бразо Ларго шагнул к ней. Наклонившись, он положил руку ей на плечо, быстро произнес что-то на своем гортанном языке, и хотя Блад не понял ни единого слова, суровый тон приказания был ему ясен.
В отчаянии женщина устремила полубезумный взгляд на капитана Блада.
- Он велит мне присутствовать при казни. Пощадите меня, дон Педро! Спасите его!
- Кого спасти? - крикнул капитан Блад, выведенный всем этим из себя.
Бразо Ларго объяснил:
- Моя дочь - эта. Капитан Доминго - он приходил селенье год назад уводил ее с собой. Карамба! Теперь я его на костер, а ее домой. - Он повернулся к дочери: - Вамос, ты идти со мной, - приказал он ей на своем ломаном испанском языке. - Ты глядеть, как враг умирать, потом идти домой селенье.
Капитан Блад нашел это объяснение исчерпывающим. Ему мгновенно припомнилось необычайное рвение, с которым Гванахани старался увлечь его в эту экспедицию за испанским золотом, - рвение, показавшееся ему несколько подозрительным. Теперь он понял все. Этот набег на Санта-Марию, в который Бразо Ларго вовлек его вместе с другими корсарами, был нужен индейцу, чтобы вернуть себе похищенную дочь и отомстить капитану Доминго Фуэнтес. Но вместе с тем капитану Бладу стало ясно и другое. Если похищение и заслуживало кары, то дальнейшее поведение испанца по отношению к этой девушке, которая, быть может, даже не была похищена, а последовала за ним по доброй воле, было таково, что побуждало ее оставаться с ним, и она, обезумев от страха за него, молила сохранить ему жизнь.
- Он говорит, что дон Доминго соблазнил тебя. Это правда? - спросил ее капитан Блад.
- Он взял меня в жены, он мой муж, и я люблю его, - отвечала она страстно, а влажный взор ее больших темных глаз продолжал его молить. - Это наш ребенок. Не позволяйте им убивать его отца, дон Педро! А если они убьют Доминго, - вне себя вскричала она, - я покончу с собой!
Капитан Блад покосился на угрюмое лицо индейца.
- Ты слышал? Этот испанец был добр к ней. Твоя дочь хочет, чтобы мы сохранили ему жизнь. А если, как ты сам сказал, вина его в том, что он обидел ее, значит, она и должна решить его участь. Что вы сделали с ним?
Оба заговорили одновременно: отец - злобно, возмущенно, почти нечленораздельно от гнева, дочь - захлебываясь слезами пылкой благодарности. Вскочив на ноги, она потянула Блада за рукав.
Но Бразо Ларго, продолжая протестовать, преградил им дорогу. Он заявил, что капитан Блад нарушает их союз.
- "Союз"! - фыркнул Блад. - Ты использовал меня в своих целях. Ты должен был откровенно рассказать мне о ссоре с доном Доминго, прежде чем я связал себя словом, обещав ему полную неприкосновенность. Ну, а теперь...
Он спокойно, без тени замешательства, вступил в толпу глазевших на него корсаров и на весьма примитивном испанском языке объявил им, что он - кацик Гванахани, прозванный испанцами Бразо Ларго [79], и попросил отвести его к капитану, которого он также назвал на испанский лад - дон Педро Сангре.
Корсары подняли его на борт флагманского корабля "Арабелла", где в капитанской каюте ему оказал любезный прием высокий худощавый человек, одетый элегантно, как испанский гранд; его бронзово-смуглое мужественное лицо с резко очерченными скулами и орлиным носом могло бы принадлежать индейцу, если бы не пронзительно-синие глаза.
Бразо Ларго, без лишних слов, ввиду незначительности их запаса, тотчас приступил прямо к делу:
- Вы идите со мной, я вам давать много испанский золото. - И добавил несколько неожиданно и не совсем к месту: - Карамба!
Синие глаза капитана взглянули на него с интересом. Рассмеявшись, он ответил на отличном испанском языке, которым овладел еще в те далекие годы, когда его разрыв с цивилизацией не был столь полным:
- Вы явились как раз вовремя. Карамба! Где же находится это испанское золото?
- Там! - Индеец неопределенно махнул рукой куда-то в западном направлении. - Десять дней ходу.
Капитан Блад хмуро сдвинул брови. Ему вспомнился поход Моргана через перешеек, и он спросил наугад:
- Панама?
Но индеец покачал головой, и на суровом его лице отразилось нетерпение.
- Нет. Санта-Мария.
На корявом испанском языке он стал объяснять, что на берег реки, носящей это название, свозится все золото, добываемое в окрестных горах, а оттуда его потом переправляют в Панаму. И как раз в это время года золота скапливается там очень много, но скоро его увезут. Если капитан Блад хочет захватить это золото, а его сейчас там видимо-невидимо - это Бразо Ларго хорошо известно, - надо отправляться туда тотчас же.
У капитана Блада ни на секунду не возникло сомнения в искренности этого кацика и в отсутствии у него злого умысла. Лютая ненависть к Испании горела в груди каждого индейца и бессознательно делала его союзником любого врага испанской короны.
Капитан Блад присел на крышку ларя под кормовыми окнами и поглядел на гладь залива, искрившуюся в лучах солнца.
- Сколько потребуется на это людей? - спросил он.
- Сорок десять. Пятьдесят десять, - ответил Бразо Ларго, из чего капитан Блад вывел заключение, что потребуется человек четыреста - пятьсот.
Он подробно расспросил индейца о стране, через которую им предстояло пройти, и о Санта-Марии - о его оборонительных укреплениях. Индеец обрисовал все в самом благоприятном свете, решительно отметая всякие затруднения, и пообещал, что не только сам поведет их, но и даст им носильщиков, чтобы помочь тащить снаряжение. Глаза его сверкали от возбуждения, он без конца твердил одно:
- Золото. Много-много испанский золото. Карамба! - Он, словно попугай, так часто испускал этот крик, так явно горел желанием увлечь Блада своей затеей, что тот уже начал спрашивать себя, не слишком ли большую заинтересованность проявляет индеец, чтобы быть правдивым до конца.
Его подозрения вылились в форме вопроса:
- Ты очень хочешь, чтобы мы отправились в эту экспедицию, друг мой?
- Да, вы пойти. Пойти. Испанцы любят золото. Гванахани не любит испанцев.
- Ты, значит, хочешь насолить им? Да, похоже, что ты их крепко ненавидишь.
- Ненавидишь! - как эхо повторил Бразо Ларго. Губы его искривились; он издал резкий гортанный звук: - Гу! Гу! - словно подтверждая: "Да, да! "
- Ладно, я должен подумать.
Капитан Блад крикнул боцмана и поручил индейца его попечению. С квартердека "Арабеллы" рожок проиграл сигнал к сбору на военный совет, который собрался тотчас, как только все, кому положено было на нем присутствовать, поднялись на борт.
Как и подобало представителям этого необычного воинства, раскинувшего свой лагерь на берегу, корсары, собравшиеся вокруг дубового стола в капитанской каюте, являли глазам довольно пестрое зрелище. Во главе стола сидел сам капитан Блад, похожий на испанского гранда в своем роскошном мрачном одеянии, черном с серебром, в пышном черном парике, длинные локоны которого ниспадали на воротник; бесхитростная простодушная физиономия Джерри Питта и его простая домотканая одежда изобличали в нем английского пуританина, каким он, в сущности, и был; Хагторп, суровый, коренастый, крепко сбитый, в добротной, но мешковато сидевшей одежде, был настоящий морской волк с головы до пят и легко мог бы сойти за капитана любого торгового флота; геркулес Волверстон, чей единственный глаз горел свирепым огнем, далеко превосходящим свирепость его натуры, медно-смуглый, живописно-неряшливый в своей причудливой пестрой одежде, был, пожалуй, единственным корсаром, внешность которого соответствовала его ремеслу; Маккит и Джеймс имели вид обычных моряков, а Ибервиль - командир французских корсаров, соперничавший в элегантности костюма с Бладом, внешностью и манерами больше походил на версальского щеголя, нежели на главаря шайки отчаянных, кровожадных пиратов.
Адмирал - титул этот был недавно присвоен капитану Бладу его подчиненными и приверженцами - изложил совету предложение Бразо Ларго. От себя он добавил только, что поступило оно довольно своевременно, ибо они в настоящую минуту сидят без дела.
Предложение, как и следовало ожидать, пришлось не по душе тем, кто по натуре своей прежде всего были моряками, - Джерри Питту, Маккиту и Джеймсу. Каждый из них по очереди указывал на опасности и трудности большого похода в глубь страны. Хагторп и Волверстон, окрыленные тем, что они смогут нанести испанцам весьма чувствительный удар, сразу ухватились за предложение и напомнили совету об удачном набеге Моргана на Панаму. Ибервиль, француз и гугенот, осужденный и изгнанный за свою веру и пылавший одним желанием перерезать горло испанским фанатикам, где, когда и кому безразлично, также высказался за поход в выражениях столь же изящных и утонченных, сколь жесток и кровожаден был их смысл.
Так голоса разделились надвое, и теперь от решения Блада зависел исход спора. Но адмирал колебался и, в конце концов, предоставил командам решать самим. Если желающих наберется достаточно, он поведет их на перешеек. Остальные могут оставаться на кораблях.
Командиры одобрили его решение, и все тотчас сошли на берег, взяв индейца с собой. На берегу капитан Блад обратился с речью к своим корсарам, беспристрастно изложив им все "за" и "против".
- Сам я пойду с вами в том случае, - сказал он, - если среди вас наберется достаточно охотников. - Вытащив из ножен свою рапиру, он, как некогда Писарро, провел острием линию на песке. - Все, кто хочет идти со мной на перешеек, встаньте с наветренной стороны.
Не меньше половины корсаров шумными возгласами выразили желание отправиться в поход. В первую очередь, это были беглецы с Эспаньолы, привыкшие сражаться на суше, самые отчаянные головы этого отчаянного воинства, а за ними - почти все лесорубы из Кампече, не страшившиеся ни джунглей, ни болот.
Бразо Ларго, медное лицо которого сияло от удовольствия, отправился за своими носильщиками и пригнал их на следующее же утро - пятьдесят здоровенных рослых индейцев. Корсары были уже готовы двинуться в путь. Они разделились на три отряда - под командованием Волверстона, Хагторпа и Ибервиля, сменившего свои кружева и банты на кожаные штаны охотника.
Впереди шли индейцы, тащившие все снаряжение: палатки, шесть небольших медных пушек, железные ящики с зажигательными ядрами, хороший запас продовольствия - лепешки и сушеную черепашину - и ящик с медикаментами. С палуб кораблей рожок протрубил им прощальный сигнал; Питт, оставшийся за главного, дал - из чистого озорства - орудийный залп, и джунгли поглотили искателей приключений.
Десять дней спустя, покрыв около ста шестидесяти миль, отряды остановились в волнующей близости от цели своего похода. Первая половина пути оказалась наиболее тяжелой: шесть дней пробирались отряды среди скалистых круч, преодолевая один перевал за другим. На седьмой день они расположились на отдых в большом индейском поселении, где вождь кациков, уведомленный Бразо Ларго о цели похода, оказал им торжественный прием. Произошел обмен подарками: одна сторона преподнесла ножи, ножницы и бусы, другая - бананы и сахарный тростник. Отсюда отряды двинулись дальше, получив значительное подкрепление в лице индейцев.
На рассвете они вышли к реке Санта-Мария, где погрузились в приготовленные для них индейцами пироги. Поначалу этот способ передвижения показался им далеко не столь легким и приятным, как они ожидали. То и дело, не покрыв и расстояния, на которое летит брошенный от руки камень, приходилось останавливаться и перетаскивать свои челны через скалистые пороги или поваленные поперек потока деревья, и так продолжалось целые сутки, а на следующие сутки повторялось снова. Но вот наконец река стала глубже, раздалась вширь, и индейцы, бросив шесты, с помощью которых они управляли пирогами, взялись за весла.
Глубокой ночью они приблизились к поселению Санта-Мария на расстояние пушечного выстрела. Город был скрыт за излучиной реки, но до него оставалось не больше полумили.
Корсары принялись выгружать оружие и амуницию - пушки, мушкеты, ящики с патронами, пороховницы, сделанные из рогов, - все, что было надежно упаковано и укреплено в пирогах. Они не решились раскладывать костры, чтобы не выдать своего присутствия, и, выставив дозорных, легли отдохнуть до рассвета.
Капитан Блад рассчитывал захватить испанцев врасплох и, прежде чем они успеют принять меры к обороне города, взять его без кровопролития. Эти расчеты, однако, не оправдались: на заре из города стала доноситься стрельба и барабаны забили тревогу, предупреждая корсаров, что их приближение не осталось незамеченным.
Волверстону выпала честь возглавить авангардный отряд, состоявший из сорока корсаров, вооруженных самодельными гранатами - цилиндрическими жестянками, заполненными порохом и смолой. Остальные корсары тащили пушки, находившиеся под командой Огла - канонира с флагманского корабля. Отряд Хагторпа шел вторым, Ибервиль со своим отрядом двигался в арьергарде.
Быстрым шагом они прошли через лес, за которым начиналась саванна, и примерно в четверти мили от опушки леса увидели свой Эльдорадо [80].
Вид этого поселения разочаровал их. Вместо богатого испанского города, рисовавшегося их воображению, они увидели несколько деревянных одноэтажных строении, крытых пальмовыми листьями или тростником, сгрудившихся вокруг часовни и охраняемых фортом. Поселок, в сущности, представлял собой лишь пересыльный пункт, куда свозилось золото, добываемое в окрестных горах, и население его состояло почти исключительно из гарнизона и рабов, занятых добычей золота на приисках. Глинобитный форт, повернутый лицом к реке, боком к саванне, растянулся почти на длину поселка. Кроме того, для защиты от враждебно настроенных индейцев Санта Мария был окружен крепким частоколом футов в двадцать высотой, с бойницами для мушкетов.
Дробь барабанов затихла, но когда корсары, прежде чем двинуться к городу, выслали из леса на разведку несколько лазутчиков, те отчетливо услышали шум и движение за частоколом. На бруствере форта стояла небольшая кучка людей в кирасах и шлемах. За частоколом, колыхаясь, поднимался к небу дымок - значит, испанские мушкетеры не дремали, и их запальные фитили уже начали тлеть.
Капитан Блад приказал выдвинуть вперед пушки, решив пробить брешь в северо-восточном углу частокола, где штурмующие были бы менее всего уязвимы для обстрела из пушек форта. В соответствии с этим приказом Огл двинул вперед свою батарею под прикрытием выступающего клином леса. Но легкий восточный бриз донес дым их запалов до форта, выдал их присутствие и вызвал на них огонь испанских мушкетеров. Пули уже свистели и щелкали среди ветвей, когда Огл дал первый залп из своих пушек. Пробить брешь в частоколе, никак не способном противостоять орудийному огню, да еще с такого близкого расстояния, было делом совсем несложным. Испанский гарнизон, руководимый не слишком умелым командиром, был направлен на защиту этой бреши и тотчас отброшен назад беспощадным огнем пушек, после чего Блад приказал Волверстону атаковать:
- Зажигательные банки в авангард! Приближайтесь перебежками, рассыпным строем. Да хранит тебя бог, Нэд! Вперед!
Низко пригнувшись к земле, корсары бросились на штурм и пробежали больше половины расстояния, прежде чем испанцы накрыли их мушкетным огнем. Корсары залегли, распластавшись ничком в невысокой траве, дожидаясь, когда стрельба ослабеет; затем вскочили и, пока испанцы перезаряжали свои мушкеты, снова ринулись вперед. Огл же тем временем, повернув жерла своих пушек, бомбардировал город пятифунтовыми ядрами, расчищая путь атакующим.
Семеро волверстоновских солдат остались лежать на земле, еще десятерых настигли пули во время второй перебежки, но Волверстон с остальными уже ворвался в пролом. Полетели зажигательные банки, сея ужас и смерть, и прежде чем испанцы успели опомниться, страшные пираты, с дикими криками выскочив из клубов дыма и пыли, схватились с испанцами врукопашную.
Командир испанцев, храбрый, хотя и недальновидный офицер, по имени дон Доминго Фуэнтес, сумел воодушевить своих солдат, и схватка длилась еще минут пятнадцать: корсаров то отбрасывали за частокол, то они снова прорывались в брешь.
Однако не существовало таких солдат на свете, которые в рукопашном бою могли бы долго противостоять крепким, выносливым и безрассудно смелым корсарам. Мало-помалу изрыгающие проклятия испанцы были неумолимо отброшены назад корсарами Волверстона, плечом к плечу с которыми рубились уже все остальные корсары под командой самого капитана Блада.
Все дальше и дальше отступали испанцы под этим бешеным натиском, оказывая отчаянное, но бесплодное сопротивление, и наконец их ряды дрогнули. Испанцы разбежались кто куда, а затем, соединившись снова, отступили, сражаясь, к форту и укрылись в нем, оставив город во власти неприятеля.
Под защитой форта дон Доминго Фуэнтес созвал совет своего гарнизона, от трехсот защитников которого осталось в живых двести перепуганных солдат, выкинул флаг перемирия и послал к капитану Бладу парламентера, соглашаясь сдаться на милость победителя, но на почетных условиях, то есть с сохранением оружия.
Однако благоразумие подсказало капитану Бладу, что подобные условия для него неприемлемы. Он знал, что его солдаты будут все, без изъятия, пьяны еще до захода солнца, и иметь при этом под боком две сотни вооруженных испанцев было бы слишком рискованно. Вместе с тем, будучи противником всякого бессмысленного кровопролития, он стремился как можно скорее положить конец этой драке и ответил дону Доминго, что гарнизон должен сложить оружие: тогда он гарантирует ему, так же как и всему населению Санта-Марии, полную свободу и безопасность.
Испанцы сложили оружие на большой площади в центре форта, и корсары с развернутыми знаменами вошли в форт, трубя в рог. Испанский командир выступил вперед, чтобы отдать победителям свою шпагу. За его спиной стояли двести безоружных солдат, а позади них - немногочисленное население города, искавшее в форте прибежища от неприятеля. Жителей было человек шестьдесят, и среди них около дюжины женщин, несколько негров и три монаха в черно-белом одеянии ордена святого Доминика. Почти все цветное население города, состоявшее из рабов, находилось, как выяснилось, на приисках в горах.
Дон Доминго, высокий мужчина лет тридцати, красивый, представительный, с черной остроконечной бородкой, еще более удлинявшей его продолговатое лицо, облаченный в кирасу и шлем из вороненой стали, разговаривал с капитаном Бладом свысока.
- Я поверил вам на слово, - сказал он, - потому что хотя вы разбойник, пират и еретик и во всех отношениях человек, лишенный чести, но тем не менее о вас идет такая молва, будто слово свое вы умеете держать.
Капитан Блад поклонился. Вид его, прямо надо сказать, оставлял желать лучшего. В схватке он был ранен в голову, одежда на спине висела клочьями. И все же, невзирая на кровь, пот и пороховой дым, ни осанка, ни манеры его не утратили своего благородства.
- Ваша любезность обезоруживает меня, - сказал он.
- Моя любезность не распространяется на грабителей и пиратов, отвечал непреклонный кастилец, и Ибервиль, самый яростный ненавистник испанцев, тяжело дыша, выступил вперед, но капитан Блад его остановил.
- Я жду, - невозмутимо продолжал дон Доминго, - чтобы вы объяснили мне причину вашего разбойничьего появления здесь. Как вы, английский подданный, осмелились напасть на испанское население, в то время как ваша страна не ведет с Испанией войны?
Капитан Блад усмехнулся:
- Клянусь честью, это все соблазн золота, соблазн, столь же могущественный для пиратов, как и для более высокопоставленных негодяев, одинаково действующий во всех уголках земного шара, - тот самый соблазн, который заставил вас, испанцев, построить этот город в такой удобной близости от золотых приисков. Короче говоря, капитан, мы явились сюда, чтобы освободить вас от последнего снятого вами на приисках урожая, и чем быстрее вы его нам передадите, тем быстрее мы, в свою очередь, освободим вас от нашего присутствия.
Испанец рассмеялся и оглянулся на своих солдат, словно приглашая их разделить его веселье.
- Ей-богу, вы, кажется, принимаете меня за дурака, - сказал он.
- Надеюсь, ради вашего же собственного благополучия, вы мне докажете, что это не так.
- Неужели вы думаете, что я, будучи предупрежден о вашем появлении, продолжал держать золото здесь, в Санта-Марии? - с издевкой спросил капитан. - Вы опоздали, капитан Блад. Золото сейчас уже находится на пути в Панаму. Еще ночью мы погрузили его в пироги и отправили отсюда под охраной сотни солдат. Вот почему мой гарнизон оказался в таком плачевном состоянии и вот почему я без колебаний решил сдаться вам.
И он снова рассмеялся, заметив разочарование, отразившееся на лице капитана Блада.
Возмущенный ропот пробежал по рядам корсаров, они ближе придвинулись к своему главарю. Весть облетела всех, словно искра, попавшая в порох, и казалось, взрыв неминуем. Грозно зазвенело оружие, раздались яростные проклятия, и корсары уже готовы были броситься на испанского командира, который, как им казалось, одурачил их, и прикончить его тут же на месте, но капитан Блад их опередил: встав перед доном Доминго, он прикрыл его своим телом, словно щитом.
- Назад! - крикнул он, и голос его был подобен звуку рога. - Дон Доминго - мой пленник, и я дал слово, что ни один волос не упадет с его головы.
Чувства всех выразил Ибервиль, вскричавший вне себя от злобы:
- Ты будешь держать слово, данное этому исранскому псу, который нас обманул? Вздернуть его на сук, и все!
- Он только выполнил свой долг, и я не позволю вешать человека, если в этом вся его вина.
Яростный рев на какой-то миг заглушил голос капитана Блада, но он спокойно стоял, не меняя позы, его светлые глаза смотрели сурово, поднятая вверх рука удерживала на месте разъяренную толпу.
- Замолчите и слушайте меня! Мы только напрасно теряем время. Дело еще поправимо. Они опередили нас с этим золотом всего на несколько часов. Ты, Ибервиль, и ты, Хагторп, сейчас же сажайте своих людей в лодки. Вы нагоните испанцев, прежде чем они достигнут пролива, и даже если это вам не удастся, вы, во всяком случае, успеете перехватить их еще задолго до берегов Панамы. Отправляйтесь! А Волверстон со своими людьми будет дожидаться вас здесь вместе со мной.
Это был единственный способ обуздать их ярость и помешать им убить безоружных испанцев. Повторять приказ дважды не пришлось. Корсары устремились вон из форта и из города еще быстрее, чем проникли туда. Недовольство выражала только та сотня людей из волверстоновского отряда, которая получила приказ оставаться на месте. Всех испанцев согнали в один из бараков форта и заперли там, после чего корсары разбрелись по городу, надеясь хоть чем-нибудь поживиться и раздобыть пищи.
А капитан Блад занялся ранеными, которых поместили - и корсаров и испанцев, всех вместе - в другом бараке, уложив их на подстилки из сухих листьев. Раненых оказалось человек около пятидесяти, из них корсаров меньше половины. Всего убитыми и ранеными испанцы потеряли свыше ста человек, а корсары - около сорока.
Взяв себе в помощь шестерых людей, в том числе одного испанца, обладавшего кое-какими познаниями по части медицины, капитан Блад принялся вправлять суставы и обрабатывать раны. Погруженный в это занятие, он не прислушивался к шуму, долетавшему снаружи - с той стороны, где расположились индейцы, попрятавшиеся во время сражения, - как вдруг пронзительный вопль заставил его насторожиться.
Дверь барака распахнулась, и какая-то женщина, прижимая к груди младенца" с отчаянным воплем бросилась к капитану Бладу, называя его на испанский лад:
- Дон Педро? Дон Педро Сангре!
Нахмурившись, он шагнул к ней навстречу, а она, задыхаясь, судорожно вцепившись рукой в ворот своей одежды, упала перед ним на колени.
- Спасите его! Они его убивают, убивают! - как безумная выкрикивала она по-испански.
Это было совсем еще юное создание, почти девочка, едва успевшая стать матерью, по виду и одежде похожая на испанскую крестьянку. Такие иссинячерные волосы, смуглая кожа и влажные черные глаза не редкость и среди андалузок. Лишь широкие скулы и характерный сероватый оттенок губ выдавали ее истинное происхождение.
- Что случилось? - спросил Блад. - Кого убивают?
Чья-то тень легла на пол, и на пороге распахнутой двери с видом мрачным и решительным возник исполненный достоинства Бразо Ларго.
Оцепенев от ужаса при виде его, женщина скорчилась на полу. Испуг сковал ей язык.
Бразо Ларго шагнул к ней. Наклонившись, он положил руку ей на плечо, быстро произнес что-то на своем гортанном языке, и хотя Блад не понял ни единого слова, суровый тон приказания был ему ясен.
В отчаянии женщина устремила полубезумный взгляд на капитана Блада.
- Он велит мне присутствовать при казни. Пощадите меня, дон Педро! Спасите его!
- Кого спасти? - крикнул капитан Блад, выведенный всем этим из себя.
Бразо Ларго объяснил:
- Моя дочь - эта. Капитан Доминго - он приходил селенье год назад уводил ее с собой. Карамба! Теперь я его на костер, а ее домой. - Он повернулся к дочери: - Вамос, ты идти со мной, - приказал он ей на своем ломаном испанском языке. - Ты глядеть, как враг умирать, потом идти домой селенье.
Капитан Блад нашел это объяснение исчерпывающим. Ему мгновенно припомнилось необычайное рвение, с которым Гванахани старался увлечь его в эту экспедицию за испанским золотом, - рвение, показавшееся ему несколько подозрительным. Теперь он понял все. Этот набег на Санта-Марию, в который Бразо Ларго вовлек его вместе с другими корсарами, был нужен индейцу, чтобы вернуть себе похищенную дочь и отомстить капитану Доминго Фуэнтес. Но вместе с тем капитану Бладу стало ясно и другое. Если похищение и заслуживало кары, то дальнейшее поведение испанца по отношению к этой девушке, которая, быть может, даже не была похищена, а последовала за ним по доброй воле, было таково, что побуждало ее оставаться с ним, и она, обезумев от страха за него, молила сохранить ему жизнь.
- Он говорит, что дон Доминго соблазнил тебя. Это правда? - спросил ее капитан Блад.
- Он взял меня в жены, он мой муж, и я люблю его, - отвечала она страстно, а влажный взор ее больших темных глаз продолжал его молить. - Это наш ребенок. Не позволяйте им убивать его отца, дон Педро! А если они убьют Доминго, - вне себя вскричала она, - я покончу с собой!
Капитан Блад покосился на угрюмое лицо индейца.
- Ты слышал? Этот испанец был добр к ней. Твоя дочь хочет, чтобы мы сохранили ему жизнь. А если, как ты сам сказал, вина его в том, что он обидел ее, значит, она и должна решить его участь. Что вы сделали с ним?
Оба заговорили одновременно: отец - злобно, возмущенно, почти нечленораздельно от гнева, дочь - захлебываясь слезами пылкой благодарности. Вскочив на ноги, она потянула Блада за рукав.
Но Бразо Ларго, продолжая протестовать, преградил им дорогу. Он заявил, что капитан Блад нарушает их союз.
- "Союз"! - фыркнул Блад. - Ты использовал меня в своих целях. Ты должен был откровенно рассказать мне о ссоре с доном Доминго, прежде чем я связал себя словом, обещав ему полную неприкосновенность. Ну, а теперь...