- Меня это нисколько не утомит! - вскричал его превосходительство, от любопытства теряя свою чванливость.
Однако дон Педро не пожелал вдаваться в подробности, невзирая на проявленный к ним интерес.
- Нет, нет, как-нибудь потом, если у вас еще не пропадет охота. Не столь уж это существенно. Для вашего превосходительства существенно, главным образом, то, что мне удалось бежать. Меня подобрал корабль "Сент-Томас" и доставил сюда, и я счастлив, что могу выполнить данное мне поручение. - Он протянул губернатору свернутый пергамент. - Я упомянул о моих злоключениях лишь для того, чтобы объяснить вам, как могло случиться, что этот документ так сильно пострадал от морской воды, хотя, впрочем, не настолько, чтобы стать неудобочитаемым. В этом послании государственный секретарь его величества оповещает вас о том, что нашему монарху, да хранит его бог, угодно было в знак признания ваших уже упомянутых мною заслуг одарить вас своей высокой милостью, возведя в ранг рыцаря самого высшего ордена ордена святого Якова Компостельского.
Дон Хайме побледнел, затем побагровел. В неописуемом волнении он взял дрожащей рукой послание и развернул его. Документ и в самом деле был сильно подпорчен морской водой. Некоторые слова совсем расплылись. На месте титула губернатора ПуэртоРико и его фамилии было водянистое чернильное пятно, а еще несколько слов и вовсе смыло водой, однако основное содержание письма, целиком соответствовавшее сообщению дона Педро, явствовало из этого послания с полной очевидностью и было скреплено королевской подписью, которая нисколько не пострадала.
Когда дон Хайме оторвал наконец глаза от бумаги, дон Педро протянул ему кожаный футляр и нажал пружинку. Крышка отскочила, и глаза губернатора ослепил блеск рубинов, сверкавших, подобно раскаленным углям, на черном бархате футляра.
- Вот орден, - сказал дон Педро. - Крест святого Якова Компостельского - самый высокий и почетный из всех орденов, и вы им награждаетесь.
Дон Хайме с опаской, словно святыню, взял в руки футляр и уставился на сверкающий крест. Монах, приблизившись к губернатору, бормотал слова поздравления. Любой орден был бы высокой и нежданной наградой для дона Хайме за его заслуги перед испанской короной. Но награждение его самым высоким, самым почетным из всех орденов превосходило всякое вероятие, и губернатор Пуэрто-Рико на какое-то мгновение был совершенно ошеломлен величием этого события.
Однако через несколько минут, когда в комнату вошла очаровательная молодая дама, изящная и хрупкая, к дону Хайме уже вернулись его обычное самодовольство и самоуверенность.
Увидав элегантного незнакомца, тотчас поднявшегося при ее появлении, дама в смущении и нерешительности замерла на пороге. Она обратилась к дону Хайме:
- Извините. Я не знала, что вы заняты.
Дон Хайме язвительно рассмеялся и повернулся к монаху.
- Вы слышите! Она не знала, что я занят. Я - представитель короля на Пуэрто-Рико, губернатор этого острова по повелению его величества, а моя супруга не знает, что я могу быть занят, - она полагает, что у меня много свободного времени! Это же просто невообразимо! Однако подойди сюда, Эрнанда, подойди сюда! - В голосе его зазвучали хвастливые нотки. Взгляни, какой чести удостоил король своего ничтожного слугу. Быть может, хотя бы это поможет тебе понять то, что уже понял его величество, воздав мне должное, в то время как моя супруга оказалась не в состоянии этого сделать, - король оценил по заслугам усердие, с коим несу я бремя моего поста.
Донья Эрнанда робко приблизилась, повинуясь его зову.
- Что это, дон Хайме?
- "Что это"! - насмешливо передразнил дон Хайме свою супругу. - Да всего-навсего вот что! - Он раскрыл перед ней футляр. - Его величество награждает меня крестом святого Якова Компостельского!
Донья Эрнанда чувствовала, что над ней смеются. Ее бледные, нежные щеки слегка порозовели. Но не радость, нет, породила этот румянец, и тоскующий взгляд больших темных глаз не заискрился от удовольствия при виде ордена. Скорее, подумалось дону Педро, донья Эрнанда покраснела от негодования и стыда за своего грубияна мужа, так презрительно и неучтиво обошедшегося с ней в присутствии незнакомца.
- Я очень рада, дон Хайме, - сказала она мягко. Голос ее прозвучал устало. - Поздравляю вас. Я очень рада.
- Ах, вот как! Вы рады? Фрей Алонсо, прошу вас отметить, что донья Эрнанда рада. - В своих насмешках над женой дон Хайме даже не давал себе труда проявлять остроумие. - Кстати, этот господин, доставивший сюда орден, какой-то твой родственник, Эрнанда.
Донья Эрнанда обернулась, снова взглянула на элегантного незнакомца взглянула как на чужого. Однако она как будто не решалась заявить, что не знает его. Отказаться признать посланца короля, принесшего весть о высокой награде, да еще в присутствии такого супруга, как дон Хайме, - на это решиться нелегко. К тому же род их был очень многочислен, и могли ведь оказаться у нее и такие родственники, с которыми она не была знакома лично.
Незнакомец низко поклонился; локоны парика почти закрыли его лицо.
- Вы едва ли помните меня, донья Эрнанда. Тем не менее, я ваш кузен, и вы, без сомнения, слышали обо мне от другого вашего кузена - Родриго. Я Педро де Кейрос.
- Вы Педро? Вот как... - Она вгляделась в него более пристально и принужденно рассмеялась. - Я помню Педро. Мы играли вместе, когда были детьми, Педро и я.
В ее голосе прозвучал оттенок недоверия. Но Педро невозмутимо произнес, глядя ей в глаза:
- Вероятно, это было в Сантарене?
- Да, в Сантарене. - Его уверенность, казалось, поколебала ее. - Но вы тогда были толстый, маленький крепыш с золотистыми кудрями.
Дон Педро рассмеялся:
- Я немного отощал, пока рос, и мне пришелся по вкусу черный парик.
- Вероятно, от этого глаза у вас неожиданно стали синими. Я что-то не помню, чтобы у вас были синие глаза...
- О боже праведный, ну не дурочка ли! - не выдержал ее супруг. - Вы же никогда ничего не помните!
Она повернулась к нему, губы ее задрожали, но глаза твердо встретили его насмешливый взгляд. Резкое слово вот-вот готово было слететь с ее губ, но она сдержалась и промолвила очень тихо:
- О нет. Есть вещи, которых женщины не забывают.
- Что касается памяти, - с холодным достоинством произнес дон Педро, обращаясь к губернатору, - то я, со своей стороны, тоже что-то не припомню, чтобы в нашем роду встречались дурочки.
- Значит, черт побери, вам нужно было попасть в Пуэрто-Рико, чтобы сделать это открытие, - хрипло расхохотавшись, отпарировал его превосходительство.
- О! - со вздохом произнес дон Педро. - Мои открытия могут не ограничиться только этим.
Что-то в его тоне не понравилось дону Хайме. Большая голова его заносчиво откинулась назад, брови нахмурились.
- Что вы имеете в виду? - вопросил он.
Дон Педро уловил мольбу в темном, влажном взгляде маленькой, хрупкой женщины, стоявшей перед ним. Снисходя к этой мольбе, он рассмеялся и сказал:
- Мне еще, по-видимому, предстоит открыть, где ваше превосходительство соблаговолит поместить меня на то время, пока я вынужден пользоваться вашим гостеприимством. Если мне позволено будет сейчас удалиться...
Губернатор резко обернулся к донье Эрнанде:
- Вы слышали? Ваш родственник вынужден напомнить нам о наших обязанностях по отношению к гостю. А вам даже в голову не пришло, что вы должны позаботиться о нем.
- Но я же не знала... Мне никто не сказал, что у нас гость...
- Прекрасно. Теперь вы знаете. Обедать мы будем через полчаса.
За обедом дон Хайме пребывал в преотличнейшем расположении духа, иначе говоря, был попеременно то невероятно важен, то невероятно шумлив, и стены столовой то и дело дрожали от его громового хохота.
Дон Педро почти не давал себе труда скрывать неприязнь к нему. Он держался с ним все более холодно и надменно и почти полностью перенес свое внимание на подвергавшуюся насмешкам супругу.
- У меня есть весточка для вас, - сообщил он ей, когда подали десерт. - От кузена Родриго.
- Вот как? - язвительно заметил дон Хайме. - Она будет рада получить от него весть. Моя супруга всегда проявляла необычайный интерес к своему кузену Родриго, а он - к ней.
Донья Эрнанда вспыхнула, но не подняла глаз. Дон Педро легко, непринужденно тотчас пришел ей на выручку.
- В нашей семье все привыкли проявлять интерес друг к другу. Все, кто носит фамилию Кейрос, считают своим долгом заботиться друг о друге и готовы в любую минуту этот долг исполнить. - Говоря это, дон Педро в упор посмотрел на дона Хайме, как бы призывая губернатора получше вникнуть в скрытый смысл его слов. - И это имеет прямое отношение к тому, о чем я собираюсь поведать вам, кузина Эрнанда. Как я уже имел честь сообщить его превосходительству, корабль, на котором мы с доном Родриго отплыли вместе из Испании, подвергся нападению этого ужасного пирата капитана Блада и был потоплен. Пираты захватили в плен нас обоих, однако мне посчастливилось бежать...
- Но вы не поведали нам, как вам это удалось, - прервал его губернатор. - Вот теперь расскажите.
Однако дон Педро пренебрежительно махнул рукой.
- Это не столь уж интересно, и я не люблю говорить о себе - мне становится скучно. Но если вы так настаиваете... Нет, как-нибудь в другой раз. Сейчас я лучше расскажу вам о Родриго. Он узник капитана Блада. Но не поддавайтесь чрезмерной тревоге.
Слова ободрения пришлись как нельзя более кстати. Донья Эрнанда, слушавшая его затаив дыхание, смертельно побледнела.
- Не тревожьтесь. Родриго здоров, и жизни его ничто не угрожает. Мне из личного опыта известно, что этот страшный человек, этот Блад, не чужд понятия рыцарственности. Он человек чести, хотя и пират.
- Пират - человек чести? - Дон Хайме так и покатился со смеху. Вот это здорово, клянусь жизнью! Вы мастер говорить парадоксами, дон Педро. А что скажете вы, Фрей Алонсо?
Тощий монах угодливо улыбнулся. Донья Эрканда, побледневшая, испуганная, терпеливо ждала, когда дон Педро сможет продолжать. Дон Педро сдвинул брови.
- Парадокс не во мне, парадоксален сам капитан Блад. Этот грабитель, этот сатана в облике человека никогда не проявляет бессмысленной жестокости и всегда держит слово. Вот почему я повторяю, что вы можете не опасаться за судьбу дона Родриго. Вопрос о его выкупе уже согласован между ним и капитаном Бладом, и я взялся этот выкуп добыть. А пока что Родриго чувствует себя совсем неплохо, с ним обращаются почтительно, и, пожалуй, можно даже сказать, что у них с капитаном Бладом завязалось нечто вроде дружбы.
- Вот этому я охотно могу поверить, черт побери! - вскричал губернатор, а донья Эрнанда со вздохом облегчения откинулась на спинку стула. - Родриго всегда готов был водить дружбу с мошенниками. Верно, Эрнанда?
- На мой взгляд... - негодующе начала донья Эрнанда, но внезапно умолкла и добавила другим тоном: - Я никогда этого не замечала.
- Вы никогда этого не замечали! А вы вообще когда-нибудь что-нибудь замечали, позвольте вас спросить? Так-так, значит, Родриго ждет выкупа. Какой же назначен выкуп?
- Вы хотите внести свою долю? - обрадованно и уже почти дружелюбно воскликнул дон Педро.
Губернатор подскочил так, словно его ужалили. Лицо его сразу стало хмурым.
- Я? Нет, клянусь святой девой Марией! И не подумаю. Это дело касается только семейства Кейрос.
Улыбка сбежала с лица дона Педро. Он вздохнул.
- Разумеется, разумеется! Тем не менее... Мне все же думается, что вы со своей стороны еще внесете кое-какую лепту.
- Напрасно вам это думается, - со смехом возразил дон Хайме, - ибо вас постигнет горькое разочарование.
Обед закончился, все встали из-за стола и, как повелось в часы полуденного зноя, разошлись по своим комнатам отдыхать.
Они встретились снова за ужином в той же комнате, уже в приятной вечерней прохладе, при зажженных свечах в тяжелых серебряных подсвечниках, привезенных из Испании.
Самодовольство губернатора, радость его по поводу полученной им необычайно высокой награды не знали границ; весь свой послеобеденный отдых он провел в созерцании драгоценного ордена. Он был чрезвычайно весел, шутлив и шумен, но и тут не обошел донью Эрнанду своими насмешками. Вернее, именно ее-то он и избрал мишенью своих грубых шуток. Он высмеивал свою супругу на все лады и призывал дона Педро и монаха посмеяться вместе с ним. Дон Педро, однако, не смеялся. Он оставался странно серьезен: пожалуй, даже в его взгляде, устремленном на бледное, страдальческое, трагически-терпеливое лицо доньи Эрнанды, мелькало сочувствие.
В тяжелом черном шелковом платье, резко оттенявшем ослепительную белизну ее шеи и плеч, она казалась особенно стройной и хрупкой, а гладко причесанные, блестящие черные волосы подчеркивали бледность ее нежного лица. Она была похожа на изваяние из слоновой кости и черного дерева и казалась дону Педро безжизненной, как изваяние, пока после ужина он не остался с ней наедине в одной из оплетенных жасмином, овеваемых прохладным ночным бризом с моря лоджий.
Его превосходительство удалился сочинять благодарственное послание королю и для подмоги взял с собой монаха. Гостя он оставил на попечении своей супруги, не забыв посочувствовать ему по этому случаю. Донья Эрнанда предложила дону Педро выйти на воздух, и, когда теплая тропическая ночь повеяла на них своим ароматом, супруга губернатора внезапно пробудилась к жизни и, задыхаясь от волнения, обратилась с вопросом к гостю:
- Все это правда - то, что рассказали вы нам сегодня о доне Родриго? Его действительно захватил и держит в плену капитан Блад? И он в самом деле цел и невредим и ожидает выкупа?
- Все истинная правда, от слова до слова.
- И вы... вы можете поручиться в этом? Поручиться честным словом джентльмена? Я не могу не считать вас джентльменом, раз вы посланец короля.
- Единственно по этой причине? - Дон Педро был несколько задет.
- Можете вы поручиться мне честным словом? - настойчиво повторила она.
- Без малейшего колебания. Даю вам честное слово. Почему вы сомневаетесь?
- Вы дали мне повод. Вы не слишком правдивы. Зачем, например, выдаете вы себя за моего кузена?
- Значит, вы не помните меня?
- Я помню Педро де Кейроса. Годы могли прибавить ему роста и стройности, солнце могло покрыть бронзовым загаром его лицо, а волосы под этим черным париком могут быть по-прежнему белокуры, хотя я позволю себе усомниться в этом, - но каким образом, разрешите вас спросить, мог измениться цвет его глаз? Ведь у вас глаза синие, а у Педро были карие.
С минуту он молчал, словно обдумывая что-то, а она глядела на его красивое, суровое лицо, отчетливо выступавшее из мрака в резком луче света, падавшем из окна. Он не смотрел на нее. Его взгляд был обращен вдаль, к морю, которое серебрилось под усыпанным звездами небом, отражая мерцающие огни стоявших на рейде судов. Потом его глаза проследили полет светлячка, преследующего мотылька в кустах... Дон Педро глядел по сторонам, избегая взгляда хрупкой, маленькой женщины, стоявшей возле него.
Наконец он заговорил спокойно, с легкой усмешкой признаваясь в обмане:
- Мы надеялись, что вы забудете эту маленькую подробность.
- Мы? - переспросила она.
- Да, мы с Родриго. Мы с ним в самом деле подружились. Он спешил к вам, когда все это произошло. Вот почему мы оказались на одном корабле.
- И он сам пожелал, чтобы вы явились сюда самозванцем?
- Он подтвердит вам это, когда прибудет сюда. А он будет здесь через несколько дней, не сомневайтесь. Он явится к вам, как только я смогу его выкупить, что произойдет тотчас после моего отъезда. Когда я бежал - я ведь, в отличие от него, не был связан словом, - он попросил меня явиться сюда и назваться вашим кузеном, чтобы до его прибытия служить вам, если это потребуется.
Она задумалась. В молчании они сделали несколько шагов по лоджии.
- Вы подвергали себя непростительному риску, - сказала она, давая понять, что верит его словам.
- Джентльмен, - произнес он сентенциозно, - всегда готов рискнуть ради дамы.
- Вы рискуете ради меня?
- А вам кажется, что я рискую для собственного удовольствия?
- Нет. Едва ли.
- Так зачем понапрасну ломать себе голову? Я поступаю так, как пожелал Родриго. Он явится и сам объяснит вам, зачем ему это понадобилось. А пока я - ваш кузен и прибыл сюда вместо него. Если этот мужлан, ваш супруг, будет вам слишком докучать...
- Зачем вы это говорите? - В ее голосе прозвенело смущение.
- Ведь я здесь вместо Родриго. Не забывайте об этом, больше я вас ни о чем не прошу.
- Благодарю вас, кузен, - сказала она и оставила его одного.
Прошло трое суток. Дон Педро продолжал быть гостем губернатора Пуэрто-Рико, и каждый последующий день был похож на предыдущий, если не считать того, что дон Хайме день ото дня все сильнее проникался сознанием своего величия, вследствие чего становился все более невыносим. Однако дон Педро с завидной стойкостью терпел его общество, и порой ему словно бы даже нравилось разжигать чудовищное тщеславие губернатора. Так, на третьи сутки за ужином дон Педро предложил его превосходительству отметить оказанную ему высокую монаршью милость каким-либо событием, которое запечатлелось бы у всех в памяти и нашло бы свое место в анналах острова Пуэрто-Рико.
Дон Хайме жадно ухватился за это предложение.
- Да, да. Это великолепная мысль. Что бы вы мне посоветовали предпринять?
Дон Педро, улыбаясь, запротестовал:
- Как могу я давать советы дону Хайме де Вилламарга? Но, во всяком случае, это должно быть нечто такое, что было бы под стать столь значительному и торжественному событию.
- Да, разумеется... Это верно. (Однако мозг этого тупицы был не способен родить какую-либо идею. ) Вопрос в том, что именно можно считать приличествующим случаю?
Фрей Алонсо предложил устроить большой бал в доме губернатора, и донья Эрнанда зааплодировала. Но дон Педро позволил себе не согласиться с ней: по его мнению, бал останется в памяти только у тех, кто будет на него приглашен. Надо придумать нечто такое, что произведет неизгладимое впечатление на всех жителей острова.
- Почему бы вам не объявить амнистию? - предложил он наконец.
- Амнистию? - Три пары удивленных глаз вопросительно уставились на него.
- Именно. Почему бы нет? Вот это был бы поистине королевский жест. А разве губернатор не является в какой-то мере королем - вице-королем, наместником монарха, - и разве народ не ждет от него поступков, достойных короля? В честь полученной вами высокой награды откройте ваши тюрьмы, дон Хайме, как делают это короли в день своей коронации!
Дон Хайме, ошеломленный величием этой идеи, не сразу вышел из столбняка. Наконец он стукнул по столу кулаком и заявил, что это блестящая мысль. Завтра он обнародует свое решение, отменит судебные приговоры и выпустит на волю всех преступников.
- Кроме, - добавил он, - шестерых пиратов. Населению не понравится, если я их освобожу тоже.
- Мне кажется, - сказал дон Педро, - что любое исключение сведет на нет значение всего акта. Исключений не должно быть.
- Но эти преступники сами исключение. Разве вы не помните - я рассказал вам, как захватил шестерых пиратов из тех, что имели наглость высадиться на Пуэрто-Рико?
Дон Педро нахмурился, припоминая.
- Да, да! - воскликнул он. - Вы что-то рассказывали.
- А говорил ли я вам, сэр, что один из этих пиратов не кто иной, как эта собака Волверстон.
- Волверстон? - повторил дон Педро. - Вы схватили Волверстона? - Не могло быть сомнений в том, что это сообщение глубоко его поразило, да и неудивительно: ведь Волверстон считался правой рукой капитана Блада. Испанцам он был так же хорошо известен, как сам капитан Блад, и ненавидели они его, пожалуй, не меньше. - Вы схватили Волверстона? - повторил дон Педро и в первый раз за все время поглядел на дона Хайме с явным уважением. - Вы мне этого не говорили. Ну, в таком случае, друг мой, вы подрезали капитану Бладу крылья. Без Волверстона он уже наполовину не так страшен. Теперь недолго ждать, чтобы погиб и он, и своим избавлением от него Испания будет обязана вам.
Дон Хайме с притворным смирением развел руками.
- Быть может, этим я хоть немного заслужу ту великую честь, которой удостоил меня король.
- Хоть немного! - повторил дон Педро. - Будь его величество оповещен об этом, он, быть может, почел бы даже орден святого Якова Компостельского недостаточно почетным для вас.
Донья Эрнанда бросила на него быстрый взгляд, полагая, что он шутит. Но дон Педро, казалось, говорил вполне искренне и серьезно. И даже обычное его высокомерие сейчас не так бросалось в глаза. Помолчав, он добавил:
- Да, разумеется, разумеется, этих преступников вы ни в коем случае не должны амнистировать. Это же не заурядные злодеи, это заклятые враги Испании. - Внезапно, словно придя к какому-то решению, он спросил: - Как вы намерены с ними поступить?
Дон Хайме задумчиво выпятил нижнюю губу.
- Я еще до сих пор не решил, отправить ли мне их на виселицу или отдать Фрею Алонсо для предания огню как еретиков. По-моему, я уже говорил вам об этом.
- Да, конечно, но я не знал тогда, что один из них - Волверстон. Это меняет дело.
- Почему же?
- Ну как же, судите сами! Подумайте хорошенько. По некотором размышлении вы сами поймете, что вам следует сделать. Это же совершенно ясно.
Дон Хайме начал размышлять, как ему было предложено. Потом пожал плечами.
- Черт побери, сеньор, это может быть ясно для вас, но я, по правде говоря, не вижу, что тут еще можно придумать, кроме костра или веревки.
- В конечном счете так оно и будет. Либо то, либо другое. Но не здесь, не на Пуэрто-Рико. Это было бы недостаточно эффектным завершением ваших славных дел. Отправьте этих преступников в Испанию, дон Хайме. Пошлите их его величеству в знак вашего усердия, за которое он удостоил вас своей награды. Пусть это послужит доказательством, что вы действительно заслуживаете награды и даже еще более высоких наград в будущем. Так вы проявите свою благодарность монарху.
С минуту дон Хайме безмолвствовал, выпучив от удивления и восторга глаза. Щеки его пылали.
- Видит бог, я бы никогда до этого не додумался, - промолвил он наконец.
- Ваша скромность единственно тому причиной.
- Все может быть, - согласился дон Хайме.
- Но теперь вам уже самому все ясно?
- О да, теперь мне ясно. Король, конечно, будет поражен.
Но Фрей Алонсо огорчился. Он очень мечтал об аутодафе. А донью Эрнанду более всего поразила внезапная перемена, происшедшая в ее кузене: куда девалось его презрительное высокомерие, почему он вдруг стал так мягок и обходителен? Дон Педро же тем временем все подливал масла в огонь.
- Его величество сразу увидит, что таланты вашего превосходительства растрачиваются впустую в таком незначительном поселении, как здесь, на этом Пуэрто-Рико. Я уже вижу вас губернатором куда более обширной колонии. Быть может, даже вицекоролем, как знать... Вы проявили столько рвения, как ни один из наместников Испании в ее заокеанских владениях.
- Но как же я переправлю их в Испанию? - заволновался дон Хайме, уже не сомневавшийся более в целесообразности самого мероприятия.
- А вот тут я могу оказать услугу вашему превосходительству. Я возьму их на борт "Сент-Томаса", который должен прийти за мной с минуты на минуту. Вы напишете еще одно письмо его величеству о том, что препровождаете ему это живое свидетельство вашего усердия, а я доставлю ваше послание вместе с заключенными. Общую амнистию вы повремените объявлять, пока мой корабль не отвалит от пристани, и тогда это торжество ничем не будет омрачено. Оно будет совершенным, полным и весьма внушительным.
Дон Хайме был в восторге и, рассыпаясь в благодарностях перед гостем, дошел даже до такой крайности, что позволил себе назвать его кузеном.
Решение было принято как раз вовремя, ибо на следующее утро на заре жители Сантьяго были потревожены пушечным выстрелом и, пожелав узнать причину этой тревоги, увидели, что желтый испанский корабль, доставивший к берегам острова дона Педро, снова входит в бухту.
Дон Педро немедленно разыскал губернатора и, сообщив ему, что то был сигнал к отплытию, учтиво выразил сожаление, что его обязанности не позволяют ему злоупотреблять долее великодушным гостеприимством дона Хайме.
Пока негр-лакей укладывал его саквояж, дон Педро пошел попрощаться с доньей Эрнандой и еще раз заверил эту миниатюрную задумчивую женщину в том, что у нее нет оснований тревожиться за судьбу своего кузена Родриго, который в самом непродолжительном времени предстанет перед ней.
После этого дон Хайме в сопровождении адъютанта повез дона Педро в городскую тюрьму, где содержались пираты.
В полутемной камере, освещавшейся только маленьким незастекленным окошком с толстой решеткой под самым потолком, они лежали на голом каменном полу вместе с двумя-тремя десятками разного рода преступников. В этом тесном, грязном помещении стояло такое зловоние, что дон Педро отшатнулся, словно от удара в грудь, и дон Хайме громко расхохотался над его чувствительностью. Однако сам он вытащил из кармана носовой платок, благоухавший вербеной, и поднес его к носу, после чего время от времени повторял эту операцию снова и снова.
Волверстон и его пятеро товарищей, закованные в тяжелые цепи, образовали небольшую группу немного поодаль от остальных заключенных. Одни лежали, другие сидели на корточках у стены, где на пол было брошено немного гнилой соломы, заменявшей им постель. Грязные, нечесаные и небритые, так как все туалетные принадлежности были у них отобраны, они жались друг к другу, словно стремясь обрести в своем союзе силу и защиту против окружавших их жуликов и бандитов. Гиганта Волверстона по одежде можно было бы принять за купца. Дайк, в прошлом младший офицер королевского военноморского флота, имел вид почтенного добропорядочного горожанина. Остальные четверо были в бумажных рубашках и кожаных штанах - обычной одежде всех флибустьеров - и с цветными повязками на головах.
Однако дон Педро не пожелал вдаваться в подробности, невзирая на проявленный к ним интерес.
- Нет, нет, как-нибудь потом, если у вас еще не пропадет охота. Не столь уж это существенно. Для вашего превосходительства существенно, главным образом, то, что мне удалось бежать. Меня подобрал корабль "Сент-Томас" и доставил сюда, и я счастлив, что могу выполнить данное мне поручение. - Он протянул губернатору свернутый пергамент. - Я упомянул о моих злоключениях лишь для того, чтобы объяснить вам, как могло случиться, что этот документ так сильно пострадал от морской воды, хотя, впрочем, не настолько, чтобы стать неудобочитаемым. В этом послании государственный секретарь его величества оповещает вас о том, что нашему монарху, да хранит его бог, угодно было в знак признания ваших уже упомянутых мною заслуг одарить вас своей высокой милостью, возведя в ранг рыцаря самого высшего ордена ордена святого Якова Компостельского.
Дон Хайме побледнел, затем побагровел. В неописуемом волнении он взял дрожащей рукой послание и развернул его. Документ и в самом деле был сильно подпорчен морской водой. Некоторые слова совсем расплылись. На месте титула губернатора ПуэртоРико и его фамилии было водянистое чернильное пятно, а еще несколько слов и вовсе смыло водой, однако основное содержание письма, целиком соответствовавшее сообщению дона Педро, явствовало из этого послания с полной очевидностью и было скреплено королевской подписью, которая нисколько не пострадала.
Когда дон Хайме оторвал наконец глаза от бумаги, дон Педро протянул ему кожаный футляр и нажал пружинку. Крышка отскочила, и глаза губернатора ослепил блеск рубинов, сверкавших, подобно раскаленным углям, на черном бархате футляра.
- Вот орден, - сказал дон Педро. - Крест святого Якова Компостельского - самый высокий и почетный из всех орденов, и вы им награждаетесь.
Дон Хайме с опаской, словно святыню, взял в руки футляр и уставился на сверкающий крест. Монах, приблизившись к губернатору, бормотал слова поздравления. Любой орден был бы высокой и нежданной наградой для дона Хайме за его заслуги перед испанской короной. Но награждение его самым высоким, самым почетным из всех орденов превосходило всякое вероятие, и губернатор Пуэрто-Рико на какое-то мгновение был совершенно ошеломлен величием этого события.
Однако через несколько минут, когда в комнату вошла очаровательная молодая дама, изящная и хрупкая, к дону Хайме уже вернулись его обычное самодовольство и самоуверенность.
Увидав элегантного незнакомца, тотчас поднявшегося при ее появлении, дама в смущении и нерешительности замерла на пороге. Она обратилась к дону Хайме:
- Извините. Я не знала, что вы заняты.
Дон Хайме язвительно рассмеялся и повернулся к монаху.
- Вы слышите! Она не знала, что я занят. Я - представитель короля на Пуэрто-Рико, губернатор этого острова по повелению его величества, а моя супруга не знает, что я могу быть занят, - она полагает, что у меня много свободного времени! Это же просто невообразимо! Однако подойди сюда, Эрнанда, подойди сюда! - В голосе его зазвучали хвастливые нотки. Взгляни, какой чести удостоил король своего ничтожного слугу. Быть может, хотя бы это поможет тебе понять то, что уже понял его величество, воздав мне должное, в то время как моя супруга оказалась не в состоянии этого сделать, - король оценил по заслугам усердие, с коим несу я бремя моего поста.
Донья Эрнанда робко приблизилась, повинуясь его зову.
- Что это, дон Хайме?
- "Что это"! - насмешливо передразнил дон Хайме свою супругу. - Да всего-навсего вот что! - Он раскрыл перед ней футляр. - Его величество награждает меня крестом святого Якова Компостельского!
Донья Эрнанда чувствовала, что над ней смеются. Ее бледные, нежные щеки слегка порозовели. Но не радость, нет, породила этот румянец, и тоскующий взгляд больших темных глаз не заискрился от удовольствия при виде ордена. Скорее, подумалось дону Педро, донья Эрнанда покраснела от негодования и стыда за своего грубияна мужа, так презрительно и неучтиво обошедшегося с ней в присутствии незнакомца.
- Я очень рада, дон Хайме, - сказала она мягко. Голос ее прозвучал устало. - Поздравляю вас. Я очень рада.
- Ах, вот как! Вы рады? Фрей Алонсо, прошу вас отметить, что донья Эрнанда рада. - В своих насмешках над женой дон Хайме даже не давал себе труда проявлять остроумие. - Кстати, этот господин, доставивший сюда орден, какой-то твой родственник, Эрнанда.
Донья Эрнанда обернулась, снова взглянула на элегантного незнакомца взглянула как на чужого. Однако она как будто не решалась заявить, что не знает его. Отказаться признать посланца короля, принесшего весть о высокой награде, да еще в присутствии такого супруга, как дон Хайме, - на это решиться нелегко. К тому же род их был очень многочислен, и могли ведь оказаться у нее и такие родственники, с которыми она не была знакома лично.
Незнакомец низко поклонился; локоны парика почти закрыли его лицо.
- Вы едва ли помните меня, донья Эрнанда. Тем не менее, я ваш кузен, и вы, без сомнения, слышали обо мне от другого вашего кузена - Родриго. Я Педро де Кейрос.
- Вы Педро? Вот как... - Она вгляделась в него более пристально и принужденно рассмеялась. - Я помню Педро. Мы играли вместе, когда были детьми, Педро и я.
В ее голосе прозвучал оттенок недоверия. Но Педро невозмутимо произнес, глядя ей в глаза:
- Вероятно, это было в Сантарене?
- Да, в Сантарене. - Его уверенность, казалось, поколебала ее. - Но вы тогда были толстый, маленький крепыш с золотистыми кудрями.
Дон Педро рассмеялся:
- Я немного отощал, пока рос, и мне пришелся по вкусу черный парик.
- Вероятно, от этого глаза у вас неожиданно стали синими. Я что-то не помню, чтобы у вас были синие глаза...
- О боже праведный, ну не дурочка ли! - не выдержал ее супруг. - Вы же никогда ничего не помните!
Она повернулась к нему, губы ее задрожали, но глаза твердо встретили его насмешливый взгляд. Резкое слово вот-вот готово было слететь с ее губ, но она сдержалась и промолвила очень тихо:
- О нет. Есть вещи, которых женщины не забывают.
- Что касается памяти, - с холодным достоинством произнес дон Педро, обращаясь к губернатору, - то я, со своей стороны, тоже что-то не припомню, чтобы в нашем роду встречались дурочки.
- Значит, черт побери, вам нужно было попасть в Пуэрто-Рико, чтобы сделать это открытие, - хрипло расхохотавшись, отпарировал его превосходительство.
- О! - со вздохом произнес дон Педро. - Мои открытия могут не ограничиться только этим.
Что-то в его тоне не понравилось дону Хайме. Большая голова его заносчиво откинулась назад, брови нахмурились.
- Что вы имеете в виду? - вопросил он.
Дон Педро уловил мольбу в темном, влажном взгляде маленькой, хрупкой женщины, стоявшей перед ним. Снисходя к этой мольбе, он рассмеялся и сказал:
- Мне еще, по-видимому, предстоит открыть, где ваше превосходительство соблаговолит поместить меня на то время, пока я вынужден пользоваться вашим гостеприимством. Если мне позволено будет сейчас удалиться...
Губернатор резко обернулся к донье Эрнанде:
- Вы слышали? Ваш родственник вынужден напомнить нам о наших обязанностях по отношению к гостю. А вам даже в голову не пришло, что вы должны позаботиться о нем.
- Но я же не знала... Мне никто не сказал, что у нас гость...
- Прекрасно. Теперь вы знаете. Обедать мы будем через полчаса.
За обедом дон Хайме пребывал в преотличнейшем расположении духа, иначе говоря, был попеременно то невероятно важен, то невероятно шумлив, и стены столовой то и дело дрожали от его громового хохота.
Дон Педро почти не давал себе труда скрывать неприязнь к нему. Он держался с ним все более холодно и надменно и почти полностью перенес свое внимание на подвергавшуюся насмешкам супругу.
- У меня есть весточка для вас, - сообщил он ей, когда подали десерт. - От кузена Родриго.
- Вот как? - язвительно заметил дон Хайме. - Она будет рада получить от него весть. Моя супруга всегда проявляла необычайный интерес к своему кузену Родриго, а он - к ней.
Донья Эрнанда вспыхнула, но не подняла глаз. Дон Педро легко, непринужденно тотчас пришел ей на выручку.
- В нашей семье все привыкли проявлять интерес друг к другу. Все, кто носит фамилию Кейрос, считают своим долгом заботиться друг о друге и готовы в любую минуту этот долг исполнить. - Говоря это, дон Педро в упор посмотрел на дона Хайме, как бы призывая губернатора получше вникнуть в скрытый смысл его слов. - И это имеет прямое отношение к тому, о чем я собираюсь поведать вам, кузина Эрнанда. Как я уже имел честь сообщить его превосходительству, корабль, на котором мы с доном Родриго отплыли вместе из Испании, подвергся нападению этого ужасного пирата капитана Блада и был потоплен. Пираты захватили в плен нас обоих, однако мне посчастливилось бежать...
- Но вы не поведали нам, как вам это удалось, - прервал его губернатор. - Вот теперь расскажите.
Однако дон Педро пренебрежительно махнул рукой.
- Это не столь уж интересно, и я не люблю говорить о себе - мне становится скучно. Но если вы так настаиваете... Нет, как-нибудь в другой раз. Сейчас я лучше расскажу вам о Родриго. Он узник капитана Блада. Но не поддавайтесь чрезмерной тревоге.
Слова ободрения пришлись как нельзя более кстати. Донья Эрнанда, слушавшая его затаив дыхание, смертельно побледнела.
- Не тревожьтесь. Родриго здоров, и жизни его ничто не угрожает. Мне из личного опыта известно, что этот страшный человек, этот Блад, не чужд понятия рыцарственности. Он человек чести, хотя и пират.
- Пират - человек чести? - Дон Хайме так и покатился со смеху. Вот это здорово, клянусь жизнью! Вы мастер говорить парадоксами, дон Педро. А что скажете вы, Фрей Алонсо?
Тощий монах угодливо улыбнулся. Донья Эрканда, побледневшая, испуганная, терпеливо ждала, когда дон Педро сможет продолжать. Дон Педро сдвинул брови.
- Парадокс не во мне, парадоксален сам капитан Блад. Этот грабитель, этот сатана в облике человека никогда не проявляет бессмысленной жестокости и всегда держит слово. Вот почему я повторяю, что вы можете не опасаться за судьбу дона Родриго. Вопрос о его выкупе уже согласован между ним и капитаном Бладом, и я взялся этот выкуп добыть. А пока что Родриго чувствует себя совсем неплохо, с ним обращаются почтительно, и, пожалуй, можно даже сказать, что у них с капитаном Бладом завязалось нечто вроде дружбы.
- Вот этому я охотно могу поверить, черт побери! - вскричал губернатор, а донья Эрнанда со вздохом облегчения откинулась на спинку стула. - Родриго всегда готов был водить дружбу с мошенниками. Верно, Эрнанда?
- На мой взгляд... - негодующе начала донья Эрнанда, но внезапно умолкла и добавила другим тоном: - Я никогда этого не замечала.
- Вы никогда этого не замечали! А вы вообще когда-нибудь что-нибудь замечали, позвольте вас спросить? Так-так, значит, Родриго ждет выкупа. Какой же назначен выкуп?
- Вы хотите внести свою долю? - обрадованно и уже почти дружелюбно воскликнул дон Педро.
Губернатор подскочил так, словно его ужалили. Лицо его сразу стало хмурым.
- Я? Нет, клянусь святой девой Марией! И не подумаю. Это дело касается только семейства Кейрос.
Улыбка сбежала с лица дона Педро. Он вздохнул.
- Разумеется, разумеется! Тем не менее... Мне все же думается, что вы со своей стороны еще внесете кое-какую лепту.
- Напрасно вам это думается, - со смехом возразил дон Хайме, - ибо вас постигнет горькое разочарование.
Обед закончился, все встали из-за стола и, как повелось в часы полуденного зноя, разошлись по своим комнатам отдыхать.
Они встретились снова за ужином в той же комнате, уже в приятной вечерней прохладе, при зажженных свечах в тяжелых серебряных подсвечниках, привезенных из Испании.
Самодовольство губернатора, радость его по поводу полученной им необычайно высокой награды не знали границ; весь свой послеобеденный отдых он провел в созерцании драгоценного ордена. Он был чрезвычайно весел, шутлив и шумен, но и тут не обошел донью Эрнанду своими насмешками. Вернее, именно ее-то он и избрал мишенью своих грубых шуток. Он высмеивал свою супругу на все лады и призывал дона Педро и монаха посмеяться вместе с ним. Дон Педро, однако, не смеялся. Он оставался странно серьезен: пожалуй, даже в его взгляде, устремленном на бледное, страдальческое, трагически-терпеливое лицо доньи Эрнанды, мелькало сочувствие.
В тяжелом черном шелковом платье, резко оттенявшем ослепительную белизну ее шеи и плеч, она казалась особенно стройной и хрупкой, а гладко причесанные, блестящие черные волосы подчеркивали бледность ее нежного лица. Она была похожа на изваяние из слоновой кости и черного дерева и казалась дону Педро безжизненной, как изваяние, пока после ужина он не остался с ней наедине в одной из оплетенных жасмином, овеваемых прохладным ночным бризом с моря лоджий.
Его превосходительство удалился сочинять благодарственное послание королю и для подмоги взял с собой монаха. Гостя он оставил на попечении своей супруги, не забыв посочувствовать ему по этому случаю. Донья Эрнанда предложила дону Педро выйти на воздух, и, когда теплая тропическая ночь повеяла на них своим ароматом, супруга губернатора внезапно пробудилась к жизни и, задыхаясь от волнения, обратилась с вопросом к гостю:
- Все это правда - то, что рассказали вы нам сегодня о доне Родриго? Его действительно захватил и держит в плену капитан Блад? И он в самом деле цел и невредим и ожидает выкупа?
- Все истинная правда, от слова до слова.
- И вы... вы можете поручиться в этом? Поручиться честным словом джентльмена? Я не могу не считать вас джентльменом, раз вы посланец короля.
- Единственно по этой причине? - Дон Педро был несколько задет.
- Можете вы поручиться мне честным словом? - настойчиво повторила она.
- Без малейшего колебания. Даю вам честное слово. Почему вы сомневаетесь?
- Вы дали мне повод. Вы не слишком правдивы. Зачем, например, выдаете вы себя за моего кузена?
- Значит, вы не помните меня?
- Я помню Педро де Кейроса. Годы могли прибавить ему роста и стройности, солнце могло покрыть бронзовым загаром его лицо, а волосы под этим черным париком могут быть по-прежнему белокуры, хотя я позволю себе усомниться в этом, - но каким образом, разрешите вас спросить, мог измениться цвет его глаз? Ведь у вас глаза синие, а у Педро были карие.
С минуту он молчал, словно обдумывая что-то, а она глядела на его красивое, суровое лицо, отчетливо выступавшее из мрака в резком луче света, падавшем из окна. Он не смотрел на нее. Его взгляд был обращен вдаль, к морю, которое серебрилось под усыпанным звездами небом, отражая мерцающие огни стоявших на рейде судов. Потом его глаза проследили полет светлячка, преследующего мотылька в кустах... Дон Педро глядел по сторонам, избегая взгляда хрупкой, маленькой женщины, стоявшей возле него.
Наконец он заговорил спокойно, с легкой усмешкой признаваясь в обмане:
- Мы надеялись, что вы забудете эту маленькую подробность.
- Мы? - переспросила она.
- Да, мы с Родриго. Мы с ним в самом деле подружились. Он спешил к вам, когда все это произошло. Вот почему мы оказались на одном корабле.
- И он сам пожелал, чтобы вы явились сюда самозванцем?
- Он подтвердит вам это, когда прибудет сюда. А он будет здесь через несколько дней, не сомневайтесь. Он явится к вам, как только я смогу его выкупить, что произойдет тотчас после моего отъезда. Когда я бежал - я ведь, в отличие от него, не был связан словом, - он попросил меня явиться сюда и назваться вашим кузеном, чтобы до его прибытия служить вам, если это потребуется.
Она задумалась. В молчании они сделали несколько шагов по лоджии.
- Вы подвергали себя непростительному риску, - сказала она, давая понять, что верит его словам.
- Джентльмен, - произнес он сентенциозно, - всегда готов рискнуть ради дамы.
- Вы рискуете ради меня?
- А вам кажется, что я рискую для собственного удовольствия?
- Нет. Едва ли.
- Так зачем понапрасну ломать себе голову? Я поступаю так, как пожелал Родриго. Он явится и сам объяснит вам, зачем ему это понадобилось. А пока я - ваш кузен и прибыл сюда вместо него. Если этот мужлан, ваш супруг, будет вам слишком докучать...
- Зачем вы это говорите? - В ее голосе прозвенело смущение.
- Ведь я здесь вместо Родриго. Не забывайте об этом, больше я вас ни о чем не прошу.
- Благодарю вас, кузен, - сказала она и оставила его одного.
Прошло трое суток. Дон Педро продолжал быть гостем губернатора Пуэрто-Рико, и каждый последующий день был похож на предыдущий, если не считать того, что дон Хайме день ото дня все сильнее проникался сознанием своего величия, вследствие чего становился все более невыносим. Однако дон Педро с завидной стойкостью терпел его общество, и порой ему словно бы даже нравилось разжигать чудовищное тщеславие губернатора. Так, на третьи сутки за ужином дон Педро предложил его превосходительству отметить оказанную ему высокую монаршью милость каким-либо событием, которое запечатлелось бы у всех в памяти и нашло бы свое место в анналах острова Пуэрто-Рико.
Дон Хайме жадно ухватился за это предложение.
- Да, да. Это великолепная мысль. Что бы вы мне посоветовали предпринять?
Дон Педро, улыбаясь, запротестовал:
- Как могу я давать советы дону Хайме де Вилламарга? Но, во всяком случае, это должно быть нечто такое, что было бы под стать столь значительному и торжественному событию.
- Да, разумеется... Это верно. (Однако мозг этого тупицы был не способен родить какую-либо идею. ) Вопрос в том, что именно можно считать приличествующим случаю?
Фрей Алонсо предложил устроить большой бал в доме губернатора, и донья Эрнанда зааплодировала. Но дон Педро позволил себе не согласиться с ней: по его мнению, бал останется в памяти только у тех, кто будет на него приглашен. Надо придумать нечто такое, что произведет неизгладимое впечатление на всех жителей острова.
- Почему бы вам не объявить амнистию? - предложил он наконец.
- Амнистию? - Три пары удивленных глаз вопросительно уставились на него.
- Именно. Почему бы нет? Вот это был бы поистине королевский жест. А разве губернатор не является в какой-то мере королем - вице-королем, наместником монарха, - и разве народ не ждет от него поступков, достойных короля? В честь полученной вами высокой награды откройте ваши тюрьмы, дон Хайме, как делают это короли в день своей коронации!
Дон Хайме, ошеломленный величием этой идеи, не сразу вышел из столбняка. Наконец он стукнул по столу кулаком и заявил, что это блестящая мысль. Завтра он обнародует свое решение, отменит судебные приговоры и выпустит на волю всех преступников.
- Кроме, - добавил он, - шестерых пиратов. Населению не понравится, если я их освобожу тоже.
- Мне кажется, - сказал дон Педро, - что любое исключение сведет на нет значение всего акта. Исключений не должно быть.
- Но эти преступники сами исключение. Разве вы не помните - я рассказал вам, как захватил шестерых пиратов из тех, что имели наглость высадиться на Пуэрто-Рико?
Дон Педро нахмурился, припоминая.
- Да, да! - воскликнул он. - Вы что-то рассказывали.
- А говорил ли я вам, сэр, что один из этих пиратов не кто иной, как эта собака Волверстон.
- Волверстон? - повторил дон Педро. - Вы схватили Волверстона? - Не могло быть сомнений в том, что это сообщение глубоко его поразило, да и неудивительно: ведь Волверстон считался правой рукой капитана Блада. Испанцам он был так же хорошо известен, как сам капитан Блад, и ненавидели они его, пожалуй, не меньше. - Вы схватили Волверстона? - повторил дон Педро и в первый раз за все время поглядел на дона Хайме с явным уважением. - Вы мне этого не говорили. Ну, в таком случае, друг мой, вы подрезали капитану Бладу крылья. Без Волверстона он уже наполовину не так страшен. Теперь недолго ждать, чтобы погиб и он, и своим избавлением от него Испания будет обязана вам.
Дон Хайме с притворным смирением развел руками.
- Быть может, этим я хоть немного заслужу ту великую честь, которой удостоил меня король.
- Хоть немного! - повторил дон Педро. - Будь его величество оповещен об этом, он, быть может, почел бы даже орден святого Якова Компостельского недостаточно почетным для вас.
Донья Эрнанда бросила на него быстрый взгляд, полагая, что он шутит. Но дон Педро, казалось, говорил вполне искренне и серьезно. И даже обычное его высокомерие сейчас не так бросалось в глаза. Помолчав, он добавил:
- Да, разумеется, разумеется, этих преступников вы ни в коем случае не должны амнистировать. Это же не заурядные злодеи, это заклятые враги Испании. - Внезапно, словно придя к какому-то решению, он спросил: - Как вы намерены с ними поступить?
Дон Хайме задумчиво выпятил нижнюю губу.
- Я еще до сих пор не решил, отправить ли мне их на виселицу или отдать Фрею Алонсо для предания огню как еретиков. По-моему, я уже говорил вам об этом.
- Да, конечно, но я не знал тогда, что один из них - Волверстон. Это меняет дело.
- Почему же?
- Ну как же, судите сами! Подумайте хорошенько. По некотором размышлении вы сами поймете, что вам следует сделать. Это же совершенно ясно.
Дон Хайме начал размышлять, как ему было предложено. Потом пожал плечами.
- Черт побери, сеньор, это может быть ясно для вас, но я, по правде говоря, не вижу, что тут еще можно придумать, кроме костра или веревки.
- В конечном счете так оно и будет. Либо то, либо другое. Но не здесь, не на Пуэрто-Рико. Это было бы недостаточно эффектным завершением ваших славных дел. Отправьте этих преступников в Испанию, дон Хайме. Пошлите их его величеству в знак вашего усердия, за которое он удостоил вас своей награды. Пусть это послужит доказательством, что вы действительно заслуживаете награды и даже еще более высоких наград в будущем. Так вы проявите свою благодарность монарху.
С минуту дон Хайме безмолвствовал, выпучив от удивления и восторга глаза. Щеки его пылали.
- Видит бог, я бы никогда до этого не додумался, - промолвил он наконец.
- Ваша скромность единственно тому причиной.
- Все может быть, - согласился дон Хайме.
- Но теперь вам уже самому все ясно?
- О да, теперь мне ясно. Король, конечно, будет поражен.
Но Фрей Алонсо огорчился. Он очень мечтал об аутодафе. А донью Эрнанду более всего поразила внезапная перемена, происшедшая в ее кузене: куда девалось его презрительное высокомерие, почему он вдруг стал так мягок и обходителен? Дон Педро же тем временем все подливал масла в огонь.
- Его величество сразу увидит, что таланты вашего превосходительства растрачиваются впустую в таком незначительном поселении, как здесь, на этом Пуэрто-Рико. Я уже вижу вас губернатором куда более обширной колонии. Быть может, даже вицекоролем, как знать... Вы проявили столько рвения, как ни один из наместников Испании в ее заокеанских владениях.
- Но как же я переправлю их в Испанию? - заволновался дон Хайме, уже не сомневавшийся более в целесообразности самого мероприятия.
- А вот тут я могу оказать услугу вашему превосходительству. Я возьму их на борт "Сент-Томаса", который должен прийти за мной с минуты на минуту. Вы напишете еще одно письмо его величеству о том, что препровождаете ему это живое свидетельство вашего усердия, а я доставлю ваше послание вместе с заключенными. Общую амнистию вы повремените объявлять, пока мой корабль не отвалит от пристани, и тогда это торжество ничем не будет омрачено. Оно будет совершенным, полным и весьма внушительным.
Дон Хайме был в восторге и, рассыпаясь в благодарностях перед гостем, дошел даже до такой крайности, что позволил себе назвать его кузеном.
Решение было принято как раз вовремя, ибо на следующее утро на заре жители Сантьяго были потревожены пушечным выстрелом и, пожелав узнать причину этой тревоги, увидели, что желтый испанский корабль, доставивший к берегам острова дона Педро, снова входит в бухту.
Дон Педро немедленно разыскал губернатора и, сообщив ему, что то был сигнал к отплытию, учтиво выразил сожаление, что его обязанности не позволяют ему злоупотреблять долее великодушным гостеприимством дона Хайме.
Пока негр-лакей укладывал его саквояж, дон Педро пошел попрощаться с доньей Эрнандой и еще раз заверил эту миниатюрную задумчивую женщину в том, что у нее нет оснований тревожиться за судьбу своего кузена Родриго, который в самом непродолжительном времени предстанет перед ней.
После этого дон Хайме в сопровождении адъютанта повез дона Педро в городскую тюрьму, где содержались пираты.
В полутемной камере, освещавшейся только маленьким незастекленным окошком с толстой решеткой под самым потолком, они лежали на голом каменном полу вместе с двумя-тремя десятками разного рода преступников. В этом тесном, грязном помещении стояло такое зловоние, что дон Педро отшатнулся, словно от удара в грудь, и дон Хайме громко расхохотался над его чувствительностью. Однако сам он вытащил из кармана носовой платок, благоухавший вербеной, и поднес его к носу, после чего время от времени повторял эту операцию снова и снова.
Волверстон и его пятеро товарищей, закованные в тяжелые цепи, образовали небольшую группу немного поодаль от остальных заключенных. Одни лежали, другие сидели на корточках у стены, где на пол было брошено немного гнилой соломы, заменявшей им постель. Грязные, нечесаные и небритые, так как все туалетные принадлежности были у них отобраны, они жались друг к другу, словно стремясь обрести в своем союзе силу и защиту против окружавших их жуликов и бандитов. Гиганта Волверстона по одежде можно было бы принять за купца. Дайк, в прошлом младший офицер королевского военноморского флота, имел вид почтенного добропорядочного горожанина. Остальные четверо были в бумажных рубашках и кожаных штанах - обычной одежде всех флибустьеров - и с цветными повязками на головах.