Он повернулся к сопровождающим, сотне или около того оставшихся верными ему кавалеристов, и сообщил им о своем намерении завернуть в Солиньолу. А затем первым поскакал по извилистой горной тропе.
Они покинули равнину Умбрии, серую, без единого листочка, печально лежащую под свинцовым зимним небом, и мимо маленьких деревень и отдельных ферм, разбросанных по тянущейся на восток долине, двинулись на восток. Земли эти принадлежали Солиньоле, но Бальони понимал, что беззащитные деревеньки в ближайшие часы станут легкой добычей Борджа. Разумеется, знал об этом и старый граф, но бывший правитель Перуджи полагал, что подобные пустяки никоим образом не повлияют на его решимость оказать герцогу яростное сопротивление. В этом Джанпаоло намеревался всячески содействовать Гвидо дельи Сперакцони.
Уже смеркалось, когда маленькая колонна беглецов из Перуджи достигла Северных ворот Солиньолы. Колокольный звон сзывал верующих на вечернюю молитву в соборе. Молились в Солиньоле пресвятой деве Марии, обращаясь к ней со смиренной просьбой — освободить Италию от нечестивого Борджа, занявшего папский престол. Всадники проскакали по мосту, переброшенному через горную расселину, на дне которой ревел бурный поток, воды прибавилось после недавних дождей.
Стража пропустила их, и по крутой узкой улице они поднялись к замку, грозно возвышавшемуся на вершине холма. Миновав еще один мост, попали в просторный внутренний двор, где их окружило множество вооруженных людей. Не потому, что старый граф встревожился из-за прибытия незнакомцев, но из желания узнать последние новости об армии Чезаре Борджа. Джанпаоло наскоро удовлетворил их любопытство и попросил отвести его к Гвидо дельи Сперанцони.
Правитель Солиньолы держал совет в Сала дель Анджиоли, зале, известном своими фресками. Луини изобразил на потолке разверзшиеся небеса и ангелов, выглядывающих из-за облаков. Вместе с ним заседали мессер дель Кампо, председатель совета старейших, мессер Пино Павано, возглавлявший гильдию ремесленников, два дворянина из долины, правители Альди и Барберо, деревень, которые с большой натяжкой можно было назвать городками, и один из Ассизи — мессер Джанлука делла Пьеве, а также два старших офицера графа — сенешаль Солиньолы и командир гарнизона Сантафора.
Сидели они по обе стороны длинного стола, в полумраке, освещенные только отсветами горящих в камине поленьев. Место напротив графа, у дальнего торца, занимала женщина, событие для тех времен почти невероятное, монна Пантазилия дельи Сперанцони. Годами еще молоденькая девушка, телом и лицом — цветущая женщина, с мужским умом и характером. Более всего подходило ей определение «virago», введенное небезызвестным Цеброне чуть более года назад. Так он называл женщин с душой и разумом мужчины.
Пантазилия, единственный ребенок и наследница графа, присутствовала на совете не только в силу своих несомненных достоинств, но и по статусу. И теперь внимательно слушала все, что говорилось о вторжении армии Борджа. Высокого роста, с величественной осанкой, классическим лицом с огромными черными глазами, в обрамлении роскошных рыжеватых волос, белоснежной кожей, которой славились женщины севера Италии, Пантазилия могла претендовать на звание первой красавицы страны. Цвет чувственных губ указывал на то, что в жилах ее течет горячая кровь, а их изгиб и форма подтверждали решительность и силу воли.
При появлении Джанпаоло Бальони все встали. Граф Гвидо вышел из-за стола, чтобы обнять его, обратился к нему с теплыми словами приветствия, которые сказали Бальони все, что он хотел знать. Затем граф представил его присутствующим и предложил занять место за столом и принять участие в обсуждении непростой ситуации, в которой оказалась Солиньола. Ибо появился он крайне своевременно, чтобы посоветовать, как им поступить.
Бальони поблагодарил за оказанную честь и в клацанье шпор опустился на предложенный стул. Граф Гвидо приказал принести свечи, и все увидели, как осунулся Джанпаоло Бальони. Взгляд его прошелся по садящим за столом и остановился на дворянине из Ассизи, Джанлуке делла Пьеве. Бальони улыбнулся.
— Как я ни спешил, но меня, похоже, опередили, и вы знаете, что произошло в Ассизи.
— Я прибыл три часа назад, — ответил Джанлука делла Пьеве, — и поставил всех в известность, что Ассизи распахнул ворота, чтобы впустить завоевателя. К его прибытию готовят лучший дворец города, где он и останется, готовясь к штурму тех окрестных крепостей, что решатся на сопротивление.
— Надеюсь, среди них будет и Солиньола, — Бальони перевел взгляд на графа Гвидо.
Правитель Солиньолы встретил его взгляд спокойно, лицо его, когда-то красивое, но по-прежнему волевое, осталось бесстрастным.
— Мы собрались именно по этому поводу. Можете ли вы добавить что-либо к тому, что сообщил нам делла Пьеве?
— Нет. Он рассказал нам все.
— Тем не менее я рад вашему приезду. Мы никак не можем прийти к общему решению. Возможно, вы укажете нам путь истинный.
— Видите ли, мессер Бальони, — вставил правитель Барберо, краснолицый, с тяжелой челюстью, средних лет, — интересы наши различны, а действуем мы, естественно, исходя из них.
— Как вы указали, естественно, — в голосе Бальони слышались ироничные нотки.
— Мы живем в долине, я я мой друг Франческо д'Альди. Нет нужды отрицать, что долина открыта для прямой атаки, а мы беззащитны. Если вокруг наших поселении и есть стены, то артиллерия герцога разнесет их в считанные минуты. Графу Гвидо и жителям Солиньолы можно говорить о сопротивлении. Город практически неприступен. В нем сильный гарнизон, запасов еды и питья хватит на много месяцев. Граф может обороняться долго и заключить перемирие с герцогом на выгодных условиях. Но что будет с жителями долины? Чезаре Борджа поквитается с нами за упорство обороняющихся. Поэтому мы уговариваем его светлость, и нас поддерживает глава гильдии ремесленников, последовать примеру Ассизи и вашей родной Перуджи (Джанпаоло аж перекосило) и послать послов к герцогу.
Джанпаоло покачал головой.
— Герцог не будет мстить окружающим поселениям за сопротивление крепости. Это не в его стиле. Он милует тех, кто сам сдается ему. Так что не станет он жечь ваши деревни. И гнев его обрушится только на Солиньолу, если, разумеется, она станет у него на пути. Я знаю, о чем говорю, ибо служил у Борджа. Позвольте привести вам в пример Фаэнцу. Причинили ли войска герцога какой-либо урон Валь ди Ламоне? Отнюдь. Те, кто сдался, не подверглись насилию, хотя Фаэнца сопротивлялась до последнего.
— Но Борджа одержал верх, — сухо напомнил Павано, глава гильдии ремесленников.
— Не о том речь, — вмешался граф Гвидо. — И месторасположение Солиньолы выгодно отличается от Фаэнцы.
— Тем не менее, вы должны сдаться, — воскликнул Барберо. — Вы же не сможете долго противостоять десятитысячной армии.
— А они не смогут долго осаждать нас, — прорычал Сантафора, командир гарнизона.
Бальони, откинувшись на спинку стула, вслушивался в разгоревшийся спор. Точно так же вел себя и старый граф, взгляд его переходил с одного оратора на другого, лицо напоминало маску. Дочь его смотрела только на отца, наклонившись вперед, уперев локти в стол, охватив ладонями подбородок. И она ловила каждое слово, глаза ее то вспыхивали огнем, то наполнялись презрением, в зависимости от стремления говорившего защищать или сдавать город. Так прошло еще полчаса, но совет ни на йоту не приблизился к окончательному решению.
Вот тогда-то граф Гвидо повернулся к перуджийцу и, воспользовавшись секундной паузой, последовавшей за страстным призывом Сантафоры к защите города, предложил тому высказаться.
— Возможно, мои слова покажутся вам небезынтересными, — медленно начал Бальони, — ибо мое предложение отличается от двух рассматриваемых вами вариантов. Я хочу представить на ваш суд нечто среднее, а потому надеюсь примирить всех и прошу меня выслушать.
Над столом повисла тишина, все взгляды, в том числе и Пантазилии, ранее не сводившей глаз с отца, скрестились на бородатом лице Бальони.
— Господа, здесь говорили о сдаче и обороне. Но почему-то никто из вас не упомянул об атаке.
— А зачем? — Сантафора нахмурился. — У нас лишь пятьсот человек.
Но Бальони нетерпеливо махнул рукой, предлагая командиру гарнизона помолчать.
— Дослушайте до конца, прежде чем оценивать мое предложение, и не опережайте меня с выводами. Вам, наверное, известно, а возможно, и нет, поскольку Италия наводнена лживыми слухами о том, что привело моих отважных друзей в Синегаллию, где они нашли смерть, от которой мне удалось спастись лишь беспредельной милостью Божьей, — и Бальони истово перекрестился. — Мы намеревались покончить с герцогом. Арбалетчик сидел в засаде, чтобы застрелить Борджа при въезде в город. Но он не человек — дьявол. И прознал о наших замыслах. Pramonitus at pramunitus. Предупрежден — вооружен. Западня захлопнулась за теми, кто готовил ее. Остальное вы знаете, — он наклонился вперед, налитые кровью глаза обвели сидящих за столом. — Господа, потерпев неудачу в Синегаллии, мы можем добиться успеха в Ассизи.
Тишину нарушил скрип стульев, вздохи.
— Нужно ли что-то добавить к уже сказанному? — с вызовом вопросил Бальони.
— Да, — кивнул мессер Павано. — Как это сделать, когда и каким образом?
— В этом вы, несомненно, правы. Но поначалу… — и Бальони повернулся к графу Гвидо. — Согласны ли вы ступить на этот путь? Одним ударом избавить Италию от этого мерзавца. Спасти ваши владения от разграбления? Раздавите Чезаре Борджа, и вы лишите армию папы ее мозга и сердца. Будет положен конец покорению Романы, за которой неизбежно наступит черед всей срединной Италии. Живой, он не успокоится, не подмяв под себя Тоскану. Добраться до него непросто, после Синегаллии он стал очень осторожен. Однако в Ассизи, где он остановился на отдых, у нас есть шанс, если вы готовы попытаться его использовать.
Граф Гвидо задумчиво хмурился, но несколько лиц осветились решимостью. Были и сомневающиеся, но против выступил лишь старик дель Кампо.
— Вы предлагаете нам убийство, — ледяным тоном упрекнул он Бальони.
— И что? С каких это пор простое слово стало непреодолимым барьером для зрелых мужчин? — возразил ему Бальони.
— Одну известную мне женщину оно не остановит, — раздался звонкий голосок монны Пантазилии. Впервые она раскрыла рот, тем самым приковав к себе все взгляды. Темные глаза лихорадочно горели, щеки пылали румянцем. Общее внимание не смутило девушку. Она продолжила:
— Пока Чезаре Борджа жив, не будет мира в Италии. Спасти Солиньолу может лишь одно — смерть Чезаре Борджа.
Одобрительный гул пронесся над столом: если не слова Бальони, то красота и женственность Пантазилии убедили их. Ибо только женщина может заставить мужчин забыть о логике, чести и даже здравом смысле.
Лишь старика дель Кампо не тронуло обаяние дочери графа. Он встал, едва стих шум за столом. Повернулся к Гвидо дельи Сперанцони.
— Мой господин, — вновь ледяной тон, — согласны ли вы с тем, что только что произнесено за этим столом?
Волевое лицо графа ясно показывало, что решение принято. Голос звучал твердо.
— В данной ситуации, мессер дель Кампо, выбора у нас просто нет. Или вы думаете иначе?
Председатель совета старейшин выдержал взгляд графа, потом поклонился.
— Ответ мне ясен, — он отодвинул стул. — Позвольте мне, мой господин, удалиться до того, как вы продолжите дальнейшее обсуждение, участвовать в котором я не считаю для себя возможным.
Дель Кампо поклонился всем остальным, запахнул подбитый мехом плащ и в гордом одиночестве проследовал к двери.
Едва она закрылась за ним, побледневший от волнения Джанпаоло вскочил на ноги.
— Господин граф, этот человек не должен выйти из замка. От этого, возможно, будут зависеть наши жизни. Нужно-то совсем ничего, чтобы поставить крест на нашем замысле. У Чезаре Борджа шпионы повсюду. Найдутся они и в Солиньоле. И если дель Кампо скажет хоть слово о том, что здесь готовится, герцог уже завтра будет знать обо всем.
В наступившей тишине граф Гвидо встретился взглядом с Бальони.
— В нашем замке нет достаточно надежной темницы, где мессер дель Кампо мог бы посидеть до реализации наших планов. — А после короткой паузы граф продолжил свою мысль:
— Да и сомневаюсь я, что такая темница найдется где-то еще, — и повернулся к Сантафоре. — Разберитесь с этим.
Командир гарнизона встал и вышел вслед за дель Кампо.
Монна Пантазилия побледнела как полотно, глаза ее округлились. Она поняла, какая участь грозит старому дель Кампо, давнишнему другу отца, к которому она всегда обращалась за советом, но подавила женскую слабость, ибо не могла оспорить необходимость принимаемых мер и не подала голоса в его защиту.
А граф тем временем торжественно обратился к совету:
— Господа, оставшись за этим столом, вы подтвердили свое согласие с предложением мессера Джанпаоло.
— Вот какая мысль пришла мне в голову, — подал голос Франческо д'Альди и мгновенно завладел вниманием присутствующих. Был он ученым, покровительствовал искусствам, обладал немалыми знаниями и богатым жизненным опытом, побывал при многих королевских дворах, а один год представлял Солиньолу в Ватикане. — Меня гложет сомнение, а так ли разумно предложение месера Бальони?
В награду он получил сердитые взгляды, возгласы недовольства и пренебрежительный смешок, сорвавшийся с губ Джанпаоло. Подобная реакция не смутила Франческо д'Альди, но не успел он продолжить, как в зал вернулся Сантафора.
— Терпение, господа, — Франческо чуть улыбнулся. — У меня нет желания составить компанию дель Кампо.
Сантафора сел, мрачно усмехаясь, вопросов ему не задали, все поняли без слов.
— Говори, — разлепил губы граф. — Мы всегда готовы выслушать тебя, Франческо.
Мессер д'Альди поклонился, откашлялся.
— Мессер Джанпаоло объяснил нам, к каким последствиям для страны приведет смерть Чезаре Борджа. Тут и спорить не о чем: цель оправдывает средства. Но мы должны подумать и о другом: а как его смерть отразится на нас?
— Жертвовать собой во благо государства — святая обязанность каждого гражданина, — просипел Джанпаоло.
— Так как мессер Джанпаоло намеревается укрыться в Сиене, ему легко говорить об этом, — поддел Бальони Франческо.
Кто-то засмеялся, Бальони сердито выругался, и графу Гвидо пришлось вмешаться, чтобы успокоить его.
— Лично я полагаю, что нет нужды идти на жертвы, если, как в нашем конкретном случае, можно обойтись без них. Мы должны учитывать, что под началом Чезаре Борджа служат преданные ему капитаны: Корелла, Шипионе, делла Вольпе, можно назвать и других. Такие люди не оставят безнаказанной смерть герцога. А какой будет их месть, сейчас не скажет никто. Вполне возможно, что Солиньола перестанет существовать. Не только город, но и все его жители. В ярости своей они могут не пощадить ни женщин, ни детей, о мужчинах я и не говорю. Нельзя исключить такой исход, не правда ли, господа? — Мрачные взгляда подсказывали ему, что подобные мысли ранее не посещали присутствующих. — Вот почему я хочу внести иное предложение, которое, собственно, направлено на достижение той же цели, но лишено крайне негативных последствий для Солиньолы и, пожалуй, Ассизи. Ибо, если герцога убьют, тамошним жителям также достанется от его капитанов.
Я предлагаю взять герцога Валентино живым и держать его в заложниках, угрожая повесить, если армия осадит Солиньолу. Тем самым капитаны не будут досаждать нам, а мы отправим послов к папе. Предложим его святейшеству жизнь и свободу его сына в обмен на наши жизни и нашу свободу, а также буллу, гарантирующую нам неприсоединение к землям церкви. А чтобы его святейшество не слишком долго раздумывал, назначим крайний срок, пообещав повесить господина нашего Чезаре Борджа, если по его истечений мы не получим требуемую буллу.
— Блестящая мысль! — воскликнул Бальони.
Остальные зааплодировали.
— Дело за немногим, — добавил Франческо д'Альди, захватить герцога в плен.
— Это точно, — тяжело вздохнул мессер Павано.
— Но полагаю, хитростью нам удастся заманить его в ловушку.
— Для этого хитростью нам надо сравняться с Борджа, — пробурчал Сантафора.
Посыпались различные предложения, столь очевидные, что браться за их реализацию не имело и смысла. В бесплодной дискуссии прошли еще полчаса, но они так и не приблизились к желанному результату. Над столом повеяло отчаянием когда слово взяла монна Пантазилия.
Она медленно поднялась, высокая, стройная, в желтовато-коричневом обтягивающем стан платье. Чуть наклонилась вперед, грудь ее вздымалась и опускалась, выдавая учащенное от волнения дыхание, щеки раскраснелись, в глазах появился охотничий блеск.
— Настал час, когда будущая правительница Солиньолы должна спасти город. Тем самым я докажу мое право властвовать здесь, хотя и молю Бога, чтобы время это наступило не скоро.
Тишину крайнего изумления, упавшую на зал после столь эмоционального монолога Пантазилии, нарушил ее отец.
— Ты, Пантазилия? Да что ты можешь?
— То, на что не способен ни один из мужчин. Ибо сражаться нам надлежит не оружием, но женскими чарами.
Поднялся гвалт, запротестовали все, за исключением Бальони, которого заботило лишь одно: устранение герцога. Как это будет сделано, его не волновало.
Пантазилия подняла руку, призывая дать ей возможность продолжить, и скоро добилась своего.
— Сейчас мы говорим о спасении Солиньолы. И этого вполне достаточно, чтобы я выступила против герцога. Но за ним есть еще один должок, — она смертельно побледнела, покачнулась, на мгновение закрыла глаза. Затем, взяв себя в руки, заговорила вновь:
— Этой весной я и Пьетро Варано собирались пожениться. Но три месяца назад Пьетро Варано по приговору герцога задушили на рыночной площади в Пезаро. Я должна рассчитаться с герцогом Валентино, и жажда мести укрепит меня в осуществлении того, что под силу лишь женщине.
— Но это же опасно! — вскричал старый граф.
— Не думаю. Да и какая может грозить мне опасность? В Ассизи меня не знают, последний раз я бывала там лишь маленькой девочкой. Едва ли узнают меня и в Солиньоле, после возвращения из Мантуи я редко показывалась на улицах. И я буду осторожна. Господа, не нужно меня отговаривать. Я решила взвалить на себя тяжкую ношу спасения нашей Солиньолы, тысяч ее граждан. Как правильно указал мессер Джанпаоло, святая обязанность каждого — жертвовать собой ради государства. Обычно такого от нас не требуется. Сегодня — это насущная необходимость.
Мужчины заворчали, но вслух возражать не стали, а повернулись к отцу Пантазилии. Решение мог вынести только он. Граф глубоко задумался, обхватив голову руками.
— Но… что вы задумали? — спросил Джанлука делла Пьеве.
Незамедлительный ответ Пантазилии показал всем, что предложение ее базируется на прочном фундаменте.
— Я поеду в Ассизи в сопровождении дюжины солдат Сантафоры, переодетых крестьянами и слугами. И пока Солиньола будет противостоять Борджа, которому из-за этого придется задержаться в Ассизи. я найду способ заманить его в западню, свяжу по рукам и ногам и переправлю в Сиену, где будет ждать мессер Джанпаоло. Мессер делла Пьеве, мне потребуется ваш дом в Ассизи. Надеюсь, вы предоставите его в мое полное распоряжение?
— Предоставить вам мой дом? Предоставить его вам, нашей несравненной красавице, чтобы он стал мышеловкой, а вы — кусочком сыра, приманкой? — ужаснулся делла Пьеве. — Об этом вы меня просите?
Пантазилия потупила взор. Покраснела еще сильнее.
— Солиньола в опасности. Тысячи женщин и детей могут лишиться не только крова, но и жизни. И может ли одна женщина колебаться, — она подняла голову и яростным взором окинула сидящих за столом, — если принесенная ею маленькая жертва может осчастливить целую страну.
Вот тут заговорил старый граф. Лицо его разом осунулось.
— Она права. Это ее долг перед людьми, которыми она рождена править. Никто из нас не может предложить лучшего. Поэтому вы, делла Пьеве, отдадите Пантазилии свой дом, а ты, Сантафора, выделишь дюжину солдат.
И пусть рушились троны, гибли правители, сменялись династии, горожане по-прежнему ели, пили, спали, воспитывали детей и занимались повседневными делами. Противники Чезаре, разумеется, покинули Ассизи, но большая часть населения обнажила головы и поклонами приветствовала того, кто взял на себя труд объединить Романью в могущественное государство, изгнав многочисленных мелких тиранов.
Половина армии Борджа осталась у стен Ассизи, вторая, под командованием Микеле да Корелла, выдвинулась вперед, на осаду Солиньолы: на предложение о сдаче граф Гвидо дельи Сперанцони ответил отказом.
Опытный полководец, Чезаре Борджа понимал, что взять Солиньолу с наскока не удастся, и предпочел не спешить, дабы избежать ненужных потерь. Кроме того, пребывая в Ассизи, он мог вести переговоры с Сиеной и Флоренцией, благо оба эти города-государства находились неподалеку. Поэтому герцог терпеливо ожидал, чего добьется Корелла, исполняя отданные ему приказы.
Герцог хотел подорвать минами стену в южной части города, на самом склоне холма. Добраться до указанного места было нелегко, мешали частые и решительные наскоки защитников, и неделю спустя стало ясно, что меньше чем за месяц брешь в стене пробить невозможно. Чезаре начал подумывать насчет бомбардировки Солиньолы, но гористый рельеф мешал эффективной стрельбе, а тратить попусту ядра и порох не имело смысла.
Упорное, но обреченное на неудачу сопротивление Солиньолы удивляло Чезаре Борджа, и он пришел к выводу, что на то есть веская, хотя и пока непонятная ему, причина. Над разгадкой этой шарады он думал постоянно, ибо Синегаллия заставила его удвоить бдительность.
Ясным февральским утром, когда уже жаркие золотые лучи солнца извещали о приближении весны, Чезаре ехал по крутой улочке, ведущей от рыночной площади, в окружении блестящей свиты: офицеры в доспехах, разодетые придворные, а рядом с Борджа, на белоснежном муле, — папский легат, кардинал Ремолино.
С шутками, смехом, а большинство в кавалькаде составляли молодые люди, одного возраста с герцогом, направлялись они в лагерь Кореллы под Солиньолой.
На площади у монастыря святой Клары им пришлось остановиться, чтобы пропустить паланкин. Несли его два мула, сопровождали два лакея и элегантный мужчина на крепком жеребце. Путь они держали к одной из улиц, ведущих к Сан-Руфино.
Кардинал что-то говорил Чезаре Борджа, а тот рассеянно оглядывался, ибо слушал не слишком внимательно. Случайно взгляд его остановился на паланкине, а уж потом он не смог отвести глаз.
Потому что в этот самый момент полог отдернулся, а всадник наклонился, чтобы указать на него, так показалось герцогу, женщине, сидевшей в паланкине. Именно ее красота приковала взгляд герцога. Подняла глаза и она, большие и серьезные, как у ребенка.
Когда же их взгляды встретились, Чезаре заметил, как в удивлении чуть разошлись ее губы, а румянец исчез с ее щек, побледневших, как мел. И отдавая должное не женщине, но ее несравненной красоте, которая в Италии ценилась едва ли не превыше всего, герцог сдернул с головы шляпу и поклонился до холки лошади.
Кардинал, оборвав монолог на полуслове, сердито нахмурился, недовольный, что его не слушают, а Борджа лишь добавил масла в огонь, спросив: «Не знаете ли, кто эта дама?»
Прелат, известный ценитель женщин, проследил за взглядом герцога. Но полог уже опустился, лишив его удовольствия лицезреть прекрасную незнакомку.
Чезаре, с улыбкой на устах, тем не менее глубоко задумался, ибо встреча эта показалась ему далеко не случайной. Во-первых, сопровождающий паланкин всадник указал женщине на него, во-вторых, она необъяснимо побледнела. С чего бы это? Герцог не припоминал, чтобы видел ее ранее, а такие лица не забывались. Так почему же один лишь его облик так повлиял на нее? Многие мужчины бледнели, представ перед ним, женщины — тоже. Но тому всегда находилась причина. В чем состояла она в данном случае?
Паланкин и его сопровождающие уже исчезли в одной из боковых улиц, но сидевшая в нем дама никак не выходила у Чезаре из головы. Он повернулся к дворянину из Ассизи, ехавшему среди придворных.
— Не могли бы вы сказать, что за всадник сопровождал паланкин? Он из Ассизи?
— Да, ваша светлость, — последовал ответ. — Это мессер Джанлука делла Пьеве.
— Делла Пьеве, — покивал герцог. — Тот самый член городского совета, что пребывал неизвестно где, когда приносилась клятва верности. Ха! Надо бы нам узнать поболе об этом господине и причинах его отсутствия. — Чезаре приподнялся на стременах и через головы окружавших его позвал: Шипионе!
Один из закованных в сталь офицеров мгновенно оказался рядом с ним.
— Вы видели паланкин и всадника рядом с ним. Это мессер Джанлука делла Пьеве. Следуй за ними, а потом сообщи мне, где живет эта женщина. С собой захвати мессера делла Пьеве. Пусть он обождет меня во дворце. Если понадобится, возьми его под стражу. Удачи тебе. Вперед, господа.
А Бальдассаре Шипионе вывалился из кавалькады и, выполняя полученный приказ, последовал за паланкином. Чезаре продолжил путь к Солиньоле, вновь и вновь задавая себе один вопрос: «Почему она побледнела?»
Они покинули равнину Умбрии, серую, без единого листочка, печально лежащую под свинцовым зимним небом, и мимо маленьких деревень и отдельных ферм, разбросанных по тянущейся на восток долине, двинулись на восток. Земли эти принадлежали Солиньоле, но Бальони понимал, что беззащитные деревеньки в ближайшие часы станут легкой добычей Борджа. Разумеется, знал об этом и старый граф, но бывший правитель Перуджи полагал, что подобные пустяки никоим образом не повлияют на его решимость оказать герцогу яростное сопротивление. В этом Джанпаоло намеревался всячески содействовать Гвидо дельи Сперакцони.
Уже смеркалось, когда маленькая колонна беглецов из Перуджи достигла Северных ворот Солиньолы. Колокольный звон сзывал верующих на вечернюю молитву в соборе. Молились в Солиньоле пресвятой деве Марии, обращаясь к ней со смиренной просьбой — освободить Италию от нечестивого Борджа, занявшего папский престол. Всадники проскакали по мосту, переброшенному через горную расселину, на дне которой ревел бурный поток, воды прибавилось после недавних дождей.
Стража пропустила их, и по крутой узкой улице они поднялись к замку, грозно возвышавшемуся на вершине холма. Миновав еще один мост, попали в просторный внутренний двор, где их окружило множество вооруженных людей. Не потому, что старый граф встревожился из-за прибытия незнакомцев, но из желания узнать последние новости об армии Чезаре Борджа. Джанпаоло наскоро удовлетворил их любопытство и попросил отвести его к Гвидо дельи Сперанцони.
Правитель Солиньолы держал совет в Сала дель Анджиоли, зале, известном своими фресками. Луини изобразил на потолке разверзшиеся небеса и ангелов, выглядывающих из-за облаков. Вместе с ним заседали мессер дель Кампо, председатель совета старейших, мессер Пино Павано, возглавлявший гильдию ремесленников, два дворянина из долины, правители Альди и Барберо, деревень, которые с большой натяжкой можно было назвать городками, и один из Ассизи — мессер Джанлука делла Пьеве, а также два старших офицера графа — сенешаль Солиньолы и командир гарнизона Сантафора.
Сидели они по обе стороны длинного стола, в полумраке, освещенные только отсветами горящих в камине поленьев. Место напротив графа, у дальнего торца, занимала женщина, событие для тех времен почти невероятное, монна Пантазилия дельи Сперанцони. Годами еще молоденькая девушка, телом и лицом — цветущая женщина, с мужским умом и характером. Более всего подходило ей определение «virago», введенное небезызвестным Цеброне чуть более года назад. Так он называл женщин с душой и разумом мужчины.
Пантазилия, единственный ребенок и наследница графа, присутствовала на совете не только в силу своих несомненных достоинств, но и по статусу. И теперь внимательно слушала все, что говорилось о вторжении армии Борджа. Высокого роста, с величественной осанкой, классическим лицом с огромными черными глазами, в обрамлении роскошных рыжеватых волос, белоснежной кожей, которой славились женщины севера Италии, Пантазилия могла претендовать на звание первой красавицы страны. Цвет чувственных губ указывал на то, что в жилах ее течет горячая кровь, а их изгиб и форма подтверждали решительность и силу воли.
При появлении Джанпаоло Бальони все встали. Граф Гвидо вышел из-за стола, чтобы обнять его, обратился к нему с теплыми словами приветствия, которые сказали Бальони все, что он хотел знать. Затем граф представил его присутствующим и предложил занять место за столом и принять участие в обсуждении непростой ситуации, в которой оказалась Солиньола. Ибо появился он крайне своевременно, чтобы посоветовать, как им поступить.
Бальони поблагодарил за оказанную честь и в клацанье шпор опустился на предложенный стул. Граф Гвидо приказал принести свечи, и все увидели, как осунулся Джанпаоло Бальони. Взгляд его прошелся по садящим за столом и остановился на дворянине из Ассизи, Джанлуке делла Пьеве. Бальони улыбнулся.
— Как я ни спешил, но меня, похоже, опередили, и вы знаете, что произошло в Ассизи.
— Я прибыл три часа назад, — ответил Джанлука делла Пьеве, — и поставил всех в известность, что Ассизи распахнул ворота, чтобы впустить завоевателя. К его прибытию готовят лучший дворец города, где он и останется, готовясь к штурму тех окрестных крепостей, что решатся на сопротивление.
— Надеюсь, среди них будет и Солиньола, — Бальони перевел взгляд на графа Гвидо.
Правитель Солиньолы встретил его взгляд спокойно, лицо его, когда-то красивое, но по-прежнему волевое, осталось бесстрастным.
— Мы собрались именно по этому поводу. Можете ли вы добавить что-либо к тому, что сообщил нам делла Пьеве?
— Нет. Он рассказал нам все.
— Тем не менее я рад вашему приезду. Мы никак не можем прийти к общему решению. Возможно, вы укажете нам путь истинный.
— Видите ли, мессер Бальони, — вставил правитель Барберо, краснолицый, с тяжелой челюстью, средних лет, — интересы наши различны, а действуем мы, естественно, исходя из них.
— Как вы указали, естественно, — в голосе Бальони слышались ироничные нотки.
— Мы живем в долине, я я мой друг Франческо д'Альди. Нет нужды отрицать, что долина открыта для прямой атаки, а мы беззащитны. Если вокруг наших поселении и есть стены, то артиллерия герцога разнесет их в считанные минуты. Графу Гвидо и жителям Солиньолы можно говорить о сопротивлении. Город практически неприступен. В нем сильный гарнизон, запасов еды и питья хватит на много месяцев. Граф может обороняться долго и заключить перемирие с герцогом на выгодных условиях. Но что будет с жителями долины? Чезаре Борджа поквитается с нами за упорство обороняющихся. Поэтому мы уговариваем его светлость, и нас поддерживает глава гильдии ремесленников, последовать примеру Ассизи и вашей родной Перуджи (Джанпаоло аж перекосило) и послать послов к герцогу.
Джанпаоло покачал головой.
— Герцог не будет мстить окружающим поселениям за сопротивление крепости. Это не в его стиле. Он милует тех, кто сам сдается ему. Так что не станет он жечь ваши деревни. И гнев его обрушится только на Солиньолу, если, разумеется, она станет у него на пути. Я знаю, о чем говорю, ибо служил у Борджа. Позвольте привести вам в пример Фаэнцу. Причинили ли войска герцога какой-либо урон Валь ди Ламоне? Отнюдь. Те, кто сдался, не подверглись насилию, хотя Фаэнца сопротивлялась до последнего.
— Но Борджа одержал верх, — сухо напомнил Павано, глава гильдии ремесленников.
— Не о том речь, — вмешался граф Гвидо. — И месторасположение Солиньолы выгодно отличается от Фаэнцы.
— Тем не менее, вы должны сдаться, — воскликнул Барберо. — Вы же не сможете долго противостоять десятитысячной армии.
— А они не смогут долго осаждать нас, — прорычал Сантафора, командир гарнизона.
Бальони, откинувшись на спинку стула, вслушивался в разгоревшийся спор. Точно так же вел себя и старый граф, взгляд его переходил с одного оратора на другого, лицо напоминало маску. Дочь его смотрела только на отца, наклонившись вперед, уперев локти в стол, охватив ладонями подбородок. И она ловила каждое слово, глаза ее то вспыхивали огнем, то наполнялись презрением, в зависимости от стремления говорившего защищать или сдавать город. Так прошло еще полчаса, но совет ни на йоту не приблизился к окончательному решению.
Вот тогда-то граф Гвидо повернулся к перуджийцу и, воспользовавшись секундной паузой, последовавшей за страстным призывом Сантафоры к защите города, предложил тому высказаться.
— Возможно, мои слова покажутся вам небезынтересными, — медленно начал Бальони, — ибо мое предложение отличается от двух рассматриваемых вами вариантов. Я хочу представить на ваш суд нечто среднее, а потому надеюсь примирить всех и прошу меня выслушать.
Над столом повисла тишина, все взгляды, в том числе и Пантазилии, ранее не сводившей глаз с отца, скрестились на бородатом лице Бальони.
— Господа, здесь говорили о сдаче и обороне. Но почему-то никто из вас не упомянул об атаке.
— А зачем? — Сантафора нахмурился. — У нас лишь пятьсот человек.
Но Бальони нетерпеливо махнул рукой, предлагая командиру гарнизона помолчать.
— Дослушайте до конца, прежде чем оценивать мое предложение, и не опережайте меня с выводами. Вам, наверное, известно, а возможно, и нет, поскольку Италия наводнена лживыми слухами о том, что привело моих отважных друзей в Синегаллию, где они нашли смерть, от которой мне удалось спастись лишь беспредельной милостью Божьей, — и Бальони истово перекрестился. — Мы намеревались покончить с герцогом. Арбалетчик сидел в засаде, чтобы застрелить Борджа при въезде в город. Но он не человек — дьявол. И прознал о наших замыслах. Pramonitus at pramunitus. Предупрежден — вооружен. Западня захлопнулась за теми, кто готовил ее. Остальное вы знаете, — он наклонился вперед, налитые кровью глаза обвели сидящих за столом. — Господа, потерпев неудачу в Синегаллии, мы можем добиться успеха в Ассизи.
Тишину нарушил скрип стульев, вздохи.
— Нужно ли что-то добавить к уже сказанному? — с вызовом вопросил Бальони.
— Да, — кивнул мессер Павано. — Как это сделать, когда и каким образом?
— В этом вы, несомненно, правы. Но поначалу… — и Бальони повернулся к графу Гвидо. — Согласны ли вы ступить на этот путь? Одним ударом избавить Италию от этого мерзавца. Спасти ваши владения от разграбления? Раздавите Чезаре Борджа, и вы лишите армию папы ее мозга и сердца. Будет положен конец покорению Романы, за которой неизбежно наступит черед всей срединной Италии. Живой, он не успокоится, не подмяв под себя Тоскану. Добраться до него непросто, после Синегаллии он стал очень осторожен. Однако в Ассизи, где он остановился на отдых, у нас есть шанс, если вы готовы попытаться его использовать.
Граф Гвидо задумчиво хмурился, но несколько лиц осветились решимостью. Были и сомневающиеся, но против выступил лишь старик дель Кампо.
— Вы предлагаете нам убийство, — ледяным тоном упрекнул он Бальони.
— И что? С каких это пор простое слово стало непреодолимым барьером для зрелых мужчин? — возразил ему Бальони.
— Одну известную мне женщину оно не остановит, — раздался звонкий голосок монны Пантазилии. Впервые она раскрыла рот, тем самым приковав к себе все взгляды. Темные глаза лихорадочно горели, щеки пылали румянцем. Общее внимание не смутило девушку. Она продолжила:
— Пока Чезаре Борджа жив, не будет мира в Италии. Спасти Солиньолу может лишь одно — смерть Чезаре Борджа.
Одобрительный гул пронесся над столом: если не слова Бальони, то красота и женственность Пантазилии убедили их. Ибо только женщина может заставить мужчин забыть о логике, чести и даже здравом смысле.
Лишь старика дель Кампо не тронуло обаяние дочери графа. Он встал, едва стих шум за столом. Повернулся к Гвидо дельи Сперанцони.
— Мой господин, — вновь ледяной тон, — согласны ли вы с тем, что только что произнесено за этим столом?
Волевое лицо графа ясно показывало, что решение принято. Голос звучал твердо.
— В данной ситуации, мессер дель Кампо, выбора у нас просто нет. Или вы думаете иначе?
Председатель совета старейшин выдержал взгляд графа, потом поклонился.
— Ответ мне ясен, — он отодвинул стул. — Позвольте мне, мой господин, удалиться до того, как вы продолжите дальнейшее обсуждение, участвовать в котором я не считаю для себя возможным.
Дель Кампо поклонился всем остальным, запахнул подбитый мехом плащ и в гордом одиночестве проследовал к двери.
Едва она закрылась за ним, побледневший от волнения Джанпаоло вскочил на ноги.
— Господин граф, этот человек не должен выйти из замка. От этого, возможно, будут зависеть наши жизни. Нужно-то совсем ничего, чтобы поставить крест на нашем замысле. У Чезаре Борджа шпионы повсюду. Найдутся они и в Солиньоле. И если дель Кампо скажет хоть слово о том, что здесь готовится, герцог уже завтра будет знать обо всем.
В наступившей тишине граф Гвидо встретился взглядом с Бальони.
— В нашем замке нет достаточно надежной темницы, где мессер дель Кампо мог бы посидеть до реализации наших планов. — А после короткой паузы граф продолжил свою мысль:
— Да и сомневаюсь я, что такая темница найдется где-то еще, — и повернулся к Сантафоре. — Разберитесь с этим.
Командир гарнизона встал и вышел вслед за дель Кампо.
Монна Пантазилия побледнела как полотно, глаза ее округлились. Она поняла, какая участь грозит старому дель Кампо, давнишнему другу отца, к которому она всегда обращалась за советом, но подавила женскую слабость, ибо не могла оспорить необходимость принимаемых мер и не подала голоса в его защиту.
А граф тем временем торжественно обратился к совету:
— Господа, оставшись за этим столом, вы подтвердили свое согласие с предложением мессера Джанпаоло.
— Вот какая мысль пришла мне в голову, — подал голос Франческо д'Альди и мгновенно завладел вниманием присутствующих. Был он ученым, покровительствовал искусствам, обладал немалыми знаниями и богатым жизненным опытом, побывал при многих королевских дворах, а один год представлял Солиньолу в Ватикане. — Меня гложет сомнение, а так ли разумно предложение месера Бальони?
В награду он получил сердитые взгляды, возгласы недовольства и пренебрежительный смешок, сорвавшийся с губ Джанпаоло. Подобная реакция не смутила Франческо д'Альди, но не успел он продолжить, как в зал вернулся Сантафора.
— Терпение, господа, — Франческо чуть улыбнулся. — У меня нет желания составить компанию дель Кампо.
Сантафора сел, мрачно усмехаясь, вопросов ему не задали, все поняли без слов.
— Говори, — разлепил губы граф. — Мы всегда готовы выслушать тебя, Франческо.
Мессер д'Альди поклонился, откашлялся.
— Мессер Джанпаоло объяснил нам, к каким последствиям для страны приведет смерть Чезаре Борджа. Тут и спорить не о чем: цель оправдывает средства. Но мы должны подумать и о другом: а как его смерть отразится на нас?
— Жертвовать собой во благо государства — святая обязанность каждого гражданина, — просипел Джанпаоло.
— Так как мессер Джанпаоло намеревается укрыться в Сиене, ему легко говорить об этом, — поддел Бальони Франческо.
Кто-то засмеялся, Бальони сердито выругался, и графу Гвидо пришлось вмешаться, чтобы успокоить его.
— Лично я полагаю, что нет нужды идти на жертвы, если, как в нашем конкретном случае, можно обойтись без них. Мы должны учитывать, что под началом Чезаре Борджа служат преданные ему капитаны: Корелла, Шипионе, делла Вольпе, можно назвать и других. Такие люди не оставят безнаказанной смерть герцога. А какой будет их месть, сейчас не скажет никто. Вполне возможно, что Солиньола перестанет существовать. Не только город, но и все его жители. В ярости своей они могут не пощадить ни женщин, ни детей, о мужчинах я и не говорю. Нельзя исключить такой исход, не правда ли, господа? — Мрачные взгляда подсказывали ему, что подобные мысли ранее не посещали присутствующих. — Вот почему я хочу внести иное предложение, которое, собственно, направлено на достижение той же цели, но лишено крайне негативных последствий для Солиньолы и, пожалуй, Ассизи. Ибо, если герцога убьют, тамошним жителям также достанется от его капитанов.
Я предлагаю взять герцога Валентино живым и держать его в заложниках, угрожая повесить, если армия осадит Солиньолу. Тем самым капитаны не будут досаждать нам, а мы отправим послов к папе. Предложим его святейшеству жизнь и свободу его сына в обмен на наши жизни и нашу свободу, а также буллу, гарантирующую нам неприсоединение к землям церкви. А чтобы его святейшество не слишком долго раздумывал, назначим крайний срок, пообещав повесить господина нашего Чезаре Борджа, если по его истечений мы не получим требуемую буллу.
— Блестящая мысль! — воскликнул Бальони.
Остальные зааплодировали.
— Дело за немногим, — добавил Франческо д'Альди, захватить герцога в плен.
— Это точно, — тяжело вздохнул мессер Павано.
— Но полагаю, хитростью нам удастся заманить его в ловушку.
— Для этого хитростью нам надо сравняться с Борджа, — пробурчал Сантафора.
Посыпались различные предложения, столь очевидные, что браться за их реализацию не имело и смысла. В бесплодной дискуссии прошли еще полчаса, но они так и не приблизились к желанному результату. Над столом повеяло отчаянием когда слово взяла монна Пантазилия.
Она медленно поднялась, высокая, стройная, в желтовато-коричневом обтягивающем стан платье. Чуть наклонилась вперед, грудь ее вздымалась и опускалась, выдавая учащенное от волнения дыхание, щеки раскраснелись, в глазах появился охотничий блеск.
— Настал час, когда будущая правительница Солиньолы должна спасти город. Тем самым я докажу мое право властвовать здесь, хотя и молю Бога, чтобы время это наступило не скоро.
Тишину крайнего изумления, упавшую на зал после столь эмоционального монолога Пантазилии, нарушил ее отец.
— Ты, Пантазилия? Да что ты можешь?
— То, на что не способен ни один из мужчин. Ибо сражаться нам надлежит не оружием, но женскими чарами.
Поднялся гвалт, запротестовали все, за исключением Бальони, которого заботило лишь одно: устранение герцога. Как это будет сделано, его не волновало.
Пантазилия подняла руку, призывая дать ей возможность продолжить, и скоро добилась своего.
— Сейчас мы говорим о спасении Солиньолы. И этого вполне достаточно, чтобы я выступила против герцога. Но за ним есть еще один должок, — она смертельно побледнела, покачнулась, на мгновение закрыла глаза. Затем, взяв себя в руки, заговорила вновь:
— Этой весной я и Пьетро Варано собирались пожениться. Но три месяца назад Пьетро Варано по приговору герцога задушили на рыночной площади в Пезаро. Я должна рассчитаться с герцогом Валентино, и жажда мести укрепит меня в осуществлении того, что под силу лишь женщине.
— Но это же опасно! — вскричал старый граф.
— Не думаю. Да и какая может грозить мне опасность? В Ассизи меня не знают, последний раз я бывала там лишь маленькой девочкой. Едва ли узнают меня и в Солиньоле, после возвращения из Мантуи я редко показывалась на улицах. И я буду осторожна. Господа, не нужно меня отговаривать. Я решила взвалить на себя тяжкую ношу спасения нашей Солиньолы, тысяч ее граждан. Как правильно указал мессер Джанпаоло, святая обязанность каждого — жертвовать собой ради государства. Обычно такого от нас не требуется. Сегодня — это насущная необходимость.
Мужчины заворчали, но вслух возражать не стали, а повернулись к отцу Пантазилии. Решение мог вынести только он. Граф глубоко задумался, обхватив голову руками.
— Но… что вы задумали? — спросил Джанлука делла Пьеве.
Незамедлительный ответ Пантазилии показал всем, что предложение ее базируется на прочном фундаменте.
— Я поеду в Ассизи в сопровождении дюжины солдат Сантафоры, переодетых крестьянами и слугами. И пока Солиньола будет противостоять Борджа, которому из-за этого придется задержаться в Ассизи. я найду способ заманить его в западню, свяжу по рукам и ногам и переправлю в Сиену, где будет ждать мессер Джанпаоло. Мессер делла Пьеве, мне потребуется ваш дом в Ассизи. Надеюсь, вы предоставите его в мое полное распоряжение?
— Предоставить вам мой дом? Предоставить его вам, нашей несравненной красавице, чтобы он стал мышеловкой, а вы — кусочком сыра, приманкой? — ужаснулся делла Пьеве. — Об этом вы меня просите?
Пантазилия потупила взор. Покраснела еще сильнее.
— Солиньола в опасности. Тысячи женщин и детей могут лишиться не только крова, но и жизни. И может ли одна женщина колебаться, — она подняла голову и яростным взором окинула сидящих за столом, — если принесенная ею маленькая жертва может осчастливить целую страну.
Вот тут заговорил старый граф. Лицо его разом осунулось.
— Она права. Это ее долг перед людьми, которыми она рождена править. Никто из нас не может предложить лучшего. Поэтому вы, делла Пьеве, отдадите Пантазилии свой дом, а ты, Сантафора, выделишь дюжину солдат.
***
Ассизи, сдавшийся без сопротивления, вернулся к обычной жизни, которую, впрочем, не так уж и нарушил приход Чезаре Борджа.И пусть рушились троны, гибли правители, сменялись династии, горожане по-прежнему ели, пили, спали, воспитывали детей и занимались повседневными делами. Противники Чезаре, разумеется, покинули Ассизи, но большая часть населения обнажила головы и поклонами приветствовала того, кто взял на себя труд объединить Романью в могущественное государство, изгнав многочисленных мелких тиранов.
Половина армии Борджа осталась у стен Ассизи, вторая, под командованием Микеле да Корелла, выдвинулась вперед, на осаду Солиньолы: на предложение о сдаче граф Гвидо дельи Сперанцони ответил отказом.
Опытный полководец, Чезаре Борджа понимал, что взять Солиньолу с наскока не удастся, и предпочел не спешить, дабы избежать ненужных потерь. Кроме того, пребывая в Ассизи, он мог вести переговоры с Сиеной и Флоренцией, благо оба эти города-государства находились неподалеку. Поэтому герцог терпеливо ожидал, чего добьется Корелла, исполняя отданные ему приказы.
Герцог хотел подорвать минами стену в южной части города, на самом склоне холма. Добраться до указанного места было нелегко, мешали частые и решительные наскоки защитников, и неделю спустя стало ясно, что меньше чем за месяц брешь в стене пробить невозможно. Чезаре начал подумывать насчет бомбардировки Солиньолы, но гористый рельеф мешал эффективной стрельбе, а тратить попусту ядра и порох не имело смысла.
Упорное, но обреченное на неудачу сопротивление Солиньолы удивляло Чезаре Борджа, и он пришел к выводу, что на то есть веская, хотя и пока непонятная ему, причина. Над разгадкой этой шарады он думал постоянно, ибо Синегаллия заставила его удвоить бдительность.
Ясным февральским утром, когда уже жаркие золотые лучи солнца извещали о приближении весны, Чезаре ехал по крутой улочке, ведущей от рыночной площади, в окружении блестящей свиты: офицеры в доспехах, разодетые придворные, а рядом с Борджа, на белоснежном муле, — папский легат, кардинал Ремолино.
С шутками, смехом, а большинство в кавалькаде составляли молодые люди, одного возраста с герцогом, направлялись они в лагерь Кореллы под Солиньолой.
На площади у монастыря святой Клары им пришлось остановиться, чтобы пропустить паланкин. Несли его два мула, сопровождали два лакея и элегантный мужчина на крепком жеребце. Путь они держали к одной из улиц, ведущих к Сан-Руфино.
Кардинал что-то говорил Чезаре Борджа, а тот рассеянно оглядывался, ибо слушал не слишком внимательно. Случайно взгляд его остановился на паланкине, а уж потом он не смог отвести глаз.
Потому что в этот самый момент полог отдернулся, а всадник наклонился, чтобы указать на него, так показалось герцогу, женщине, сидевшей в паланкине. Именно ее красота приковала взгляд герцога. Подняла глаза и она, большие и серьезные, как у ребенка.
Когда же их взгляды встретились, Чезаре заметил, как в удивлении чуть разошлись ее губы, а румянец исчез с ее щек, побледневших, как мел. И отдавая должное не женщине, но ее несравненной красоте, которая в Италии ценилась едва ли не превыше всего, герцог сдернул с головы шляпу и поклонился до холки лошади.
Кардинал, оборвав монолог на полуслове, сердито нахмурился, недовольный, что его не слушают, а Борджа лишь добавил масла в огонь, спросив: «Не знаете ли, кто эта дама?»
Прелат, известный ценитель женщин, проследил за взглядом герцога. Но полог уже опустился, лишив его удовольствия лицезреть прекрасную незнакомку.
Чезаре, с улыбкой на устах, тем не менее глубоко задумался, ибо встреча эта показалась ему далеко не случайной. Во-первых, сопровождающий паланкин всадник указал женщине на него, во-вторых, она необъяснимо побледнела. С чего бы это? Герцог не припоминал, чтобы видел ее ранее, а такие лица не забывались. Так почему же один лишь его облик так повлиял на нее? Многие мужчины бледнели, представ перед ним, женщины — тоже. Но тому всегда находилась причина. В чем состояла она в данном случае?
Паланкин и его сопровождающие уже исчезли в одной из боковых улиц, но сидевшая в нем дама никак не выходила у Чезаре из головы. Он повернулся к дворянину из Ассизи, ехавшему среди придворных.
— Не могли бы вы сказать, что за всадник сопровождал паланкин? Он из Ассизи?
— Да, ваша светлость, — последовал ответ. — Это мессер Джанлука делла Пьеве.
— Делла Пьеве, — покивал герцог. — Тот самый член городского совета, что пребывал неизвестно где, когда приносилась клятва верности. Ха! Надо бы нам узнать поболе об этом господине и причинах его отсутствия. — Чезаре приподнялся на стременах и через головы окружавших его позвал: Шипионе!
Один из закованных в сталь офицеров мгновенно оказался рядом с ним.
— Вы видели паланкин и всадника рядом с ним. Это мессер Джанлука делла Пьеве. Следуй за ними, а потом сообщи мне, где живет эта женщина. С собой захвати мессера делла Пьеве. Пусть он обождет меня во дворце. Если понадобится, возьми его под стражу. Удачи тебе. Вперед, господа.
А Бальдассаре Шипионе вывалился из кавалькады и, выполняя полученный приказ, последовал за паланкином. Чезаре продолжил путь к Солиньоле, вновь и вновь задавая себе один вопрос: «Почему она побледнела?»