Сабайтис Максим. Битва за небо

   Калитку перед Сергеем Владимировичем открыл дворник Афанасий, противоестественно трезвый, хотя и небритый.
   – Поликарп Матвеевич уже в кабинете, ждет, – доложил дворник футуроскописту. – Всех выгнал и ждет. Должно быть, снова секретничать затеял.
   Оставив Афанасия запирать калитку, Воронин пересек двор, парой стремительных Воздушных Ловушек очистил одежду и обувь от налипшего снега и лишь потом переступил через порог школы. Дорогу до кабинета он мог найти безо всяких подсказок, хотя в отсутствие слуг и учеников было немного не по себе. Половицы скрипели как-то тихо и сдержанно. Или не скрипели вовсе, даже в тех местах, где Воронин уже привык к скрипу. В кабинете помимо Архипова сидел еще один гость.
   – Ты меня удивляешь, – обратился Сергей Владимирович к гостю. – Я даже не предполагал, что ты появишься здесь раньше. В моих видениях все было не так.
   Поликарп Матвеевич отделился от окна, бесшумно подошел к двери и провел по дверному косяку лезвием меча.
   – Именно об этом мы и хотели поговорить, – прокомментировал гость. – Видения. Будущее. Наша цель.
   – Я получил письмо от Николая. – Архипов указал на рабочий стол где, против обыкновения, лежал один-единственный лист бумаги. – Прочитай сам, мы уже ознакомились.
   Воронин подошел к столу, уселся в кресло и машинально поправил бесполезные очки. Как будто это могло что-то изменить. Настоящее отодвинулось в сторону, заняло место среди других настоящих, так и не состоявшихся. Текст расплылся, стал множественным, как будто на одном листе написали сразу дюжину писем, одно поверх другого. Увиденное могло бы испугать профессора, но тот был уже готов к самому худшему.
   – Степень случайности написанного невелика, – сурово нахмурившись, доложил футуроскопист, изучая один текст за другим. – Если бы не какие-то детали, которые всегда не совпадают, я бы предположил, что мы имеем дело с неизбежностью. С роком. С фатумом. С любопытной футуроскопической аномалией. Каким образом вам удалось обнаружить этот феномен?
   – А мы не феномен обнаруживали, – буркнул Поликарп Матвеевич. – Мы письмо читали. Без психотехники читали, нормальными глазами.
   – Там и без фокусов немало интересного, – добавил гость, от нечего делать переставляя с места на место безделушки на каминной полке.
   Профессор Воронин перечитал письмо еще раз и задумался. Фатум выступал в странной и непривычной роли, менял тщательно выверенные планы, сбивал все расчеты.
   – Значит, к Захару Малышеву Николай так и не попал, – пробормотал он, беспомощно глядя по сторонам. – Нечто постороннее вмешивается и увозит подмастерья во Владивосток.
   – Дмитрий Ледянников был среди подмастерьев второго выпуска, – напомнил Поликарп Матвеевич. – Тогда деятельностью нашей школы как раз интересовалась контрразведка. Мы позволили им определить Дмитрия к Альберту Соренбергу, потому что у него была репутация строгого наставника. Второй выпуск мне всегда казался одним из самых неудачных – возможно, я ошибался.
   – А я всегда утверждал обратное. – Гость отставил в сторону фарфорового слоника и повернулся к сэнсэю лицом. – Да, обнаруженный Сергеем Владимировичем фактор фатума немного меняет дело, но ничего опасного для наших целей я пока не вижу.
   – Мы теряем контроль над ситуацией, – пожаловался Архипов.
   – А у нас он когда-то был?
   Воронин с любопытством посмотрел на гостя. Обычно этот человек на встречах вел себя гораздо спокойнее. Что-то изменилось. Но что – будущее или настоящее? И надо ли хоть что-то исправлять?
   – Туше, – признал Поликарп Матвеевич, проиграв безмолвную дуэль. – Но если у нас доселе была только иллюзия контроля, то сейчас мы лишились и ее.
   – Роскошь самообмана нам сейчас недоступна, – подтвердил гость. – Я еще четыре года назад, когда Британия вступила в эту дурацкую войну с японцами, говорил, что надо быть наготове. Начаться могло в любую минуту – ожидать, что Российской империи позволят оставаться нейтральной державой, было так нелепо, что я перестал читать столичные газеты.
   Прошедшее время в его монологе заметили оба психотехника.
   – Ты полагаешь, что уже началось? – осторожно спросил Воронин, вспоминая, в каком из университетских тайников лежит пакет с наркотиком. – Началось, а мы умудрились этого не заметить? Впрочем, футуроскопия…
   – Умудрились не заметить, – уверенно подтвердил гость. – Поликарп, ты даже не обратил внимания на дату отправления письма…
   – Что с ней не так? – забеспокоился сэнсэй, бросаясь к столу в поисках конверта.
   – «Михайло Ломоносов», на котором отправился в путешествие Николай Разумовский, ходит по довольно строгому расписанию. Это комфортабельный дирижабль, но не слишком быстрый. Наверное, поэтому ты и не заметил. Письмо было отправлено из Иркутска – если верить штемпелю на конверте, то получается, что Николай прибыл туда не на «Ломоносове». «Ломоносов» прилетел в Иркутск через два дня после того, как было отправлено письмо. Вот и скажите мне, на какой воздушный корабль, где и в каком месте следует пересесть, чтобы на этом выиграть целых два дня?
   – А ведь ты прав, – сделал подсчет профессор Воронин. – Чертовски близко получается. Только что в этом случае делать всем нам теперь?
   – Продолжать, – заглянув ему в глаза, ответил гость. – Любой ценой продолжать. Этот выпуск должен уйти в полном объеме. И особо берегите Ксению. Сдается мне, она ключевая фигура во всей нашей почти безнадежной игре.
 
   На следующий же день Платон Эдуардович назначил какое-то большое собрание. Нам с Дмитрием на правах ассистента и напарника ассистента вменялось в обязанности на нем присутствовать, по мере своих возможностей помогать секретарю советника, Леонарду Шульману, обеспечивать должный уровень организованности, а также внимательно слушать и по завершении заседания высказать непосредственно Платону Эдуардовичу свое мнение относительно случившегося.
   По мне так не было ничего нелепее наименования моей должности – напарник ассистента. Это попахивало махровой бюрократией, на худой конец – чрезмерно усложненной иерархией. Так что когда тот же Несвицкий поинтересовался моим мнением относительно круга моих обязанностей, я был предельно честен и откровенен.
   – Не бери в голову, – выслушав меня, улыбнулся Платон Эдуардович. – Для меня ты будешь вторым ассистентом, без всяких бюрократических премудростей. Не стоит смешивать работу и обучение. Многое в жизни можно совмещать, но не смешивать.
   Ему удалось меня вдохновить. Когда к конференц-залу стали подходить люди, я уже пообщался с Леонардом Аркадьевичем и знал должности и фамилии приглашенных.
   Первыми пришли дипломаты – Эрнест Измаилович Костровицкий, специалист по русско-японским взаимоотношениям, и Аполлон Константинович Солнцев, эксперт по Британской империи.
   Сразу следом за ними подошли представители военной разведки, начальник картографической службы тихоокеанской администрации, пятеро военно-морских капитанов и восемь капитанов воздушных кораблей.
   Последними явились два старичка из Департамента – гроссмейстер Михаил Пахомович Жуков и мастер Валентин Андреевич Спешинский. Про старичков я, само собой, загнул – каждому из них было лет по семьдесят, для следящего за собой «психа» самая благодатная пора – выглядишь на пятьдесят, а знаешь, будучи представителем высоких иерархий, на все сто. Валентина Андреевича сопровождал подмастерье – долговязый юноша с надменным лицом и тщательно скрываемым Намерением.
   И меня и этого юношу усадили рядом с нашими напарниками, как равных. Платон Эдуардович сверился со списком, окинул взглядом собравшихся – нам с Дмитрием незаметно для всех подмигнул.
   – Мне кажется, или где-то за стеной играет патефон, – прошептал я Ледянникову, пока представители Департамента что-то уточняли у Несвицкого. – «Прощание славянки», если не ошибаюсь. Но кто там крутит ручку и не может ли быть, чтобы он нас подслушивал?
   – Никакого патефона, – сдерживая улыбку, ответил мне Дмитрий. – Эти звуки исходят от самого гроссмейстера. Каждый «псих» на высших уровнях ходит в сопровождении своей собственной музыкальной темы, которую наигрывают создаваемые им Воздушные Ловушки. Это одновременно и хорошая тренировка сил, и способ показать, чего ты стоишь. Как правило, гроссмейстеров стараются всячески уважать в любом цивилизованном месте.
   Вот так всегда, стоит задать интересный вопрос, как оказываешься в дураках. Сэнсэй про музыкальные темы гроссмейстеров не упоминал, наверное, не видел в этом необходимости. Вот тебе, Николай, одно из первых доказательств необходимости продолжать обучение.
   – До сегодняшнего дня некоторые основополагающие сведения считались секретными, – начал советник после того, как дверь в конференц-зал была заперта. – Если кто-то из вас имел дело с какими-то из этих сведений – ему будет полезно прослушать самую полную версию. Если кто-то до сих пор оставался не в курсе – пусть теперь слушает внимательно.
   Я был не в курсе, а потому вошел в состояние мнемонической активности, запоминая каждую деталь, каждую интонацию Платона Эдуардовича, каждый шорох в зале.
   Оказывается, о появлении в Тихом океане неизвестной субмарины Дмитрий знал давно – это я определил сам. Более того, выяснилось, что он сопровождал Несвицкого и видел останки потопленных броненосцев. Каюсь, в эти минуты я позавидовал своему напарнику – побывать в настоящем воздушном сражении, пусть даже в роли наблюдателя от нейтральной стороны, мне хотелось с самого детства.
   Затем я узнал о японской ноте протеста. Дмитрий и тут не выказал никакого удивления – разумеется, в качестве ассистента Платона Эдуардовича он был в курсе всех местных новостей. Только…
   Пока я делал подсчеты, выясняя, когда же Ледянников успел побывать в Петербурге, Несвицкий затронул эту тему сам. Привезенные из Генерального штаба данные говорили о том, что субмарина действовала в регионе еще за две недели до случая с броненосцами Куриты. Японцы зачем-то пытались засекретить данные о, по меньшей мере, пяти нападениях на грузовые суда. Британские подводные лодки, базировавшиеся в Новой Зеландии, участия во всех этих событиях не принимали, а других субмарин у англичан в Тихом океане не было. Бразильцев и испанцев тоже следовало исключить: все их военно-морские силы располагались в Атлантике, через мыс Горн не проходили, а строительство Панамского канала, начатое в восьмидесятых годах испанским правительством, заглохло из-за войны с Бразилией.
   – Остается всего два варианта, – подытожил Платон Эдуардович. – Поскольку японцы обладают приблизительно тем же объемом разведывательной информации, они неизбежно придут к одному из них. Субмарина может оказаться российской…
   Офицеры военно-морского флота возмущенно зашумели.
   – Данные из Генерального штаба свидетельствуют, что это не так, – продолжил Платон Эдуардович, делая вид, будто не замечает их реакции. – Обе наши подводные лодки стоят здесь, в бухте Золотого Рога, одна из них проходит плановую модернизацию, другая была построена еще в первой половине века и для операций таких масштабов не годится. Я в курсе, господа офицеры. Думается, что японцы тоже знают об «Акуле» и «Миноге»; в их головы обязательно придет мысль о третьей, секретной субмарине – эту мысль желательно опровергнуть, не нарушая общего режима секретности.
   Офицеры тут же замолкли. Очевидно, кое-кто сразу же стал обдумывать способы, которыми можно осуществить желаемое опровержение.
   – Вариант второй, – объявил Несвицкий. – Это самый неприятный вариант – неизвестная субмарина, возможно даже не принадлежащая ни одной стране. Классический пират. Чтобы убедить вас в том, что нам придется работать именно по этому варианту, мне пришлось совершить несколько дипломатических маневров и раздобыть одну синематографическую ленту документального характера.
   По команде Платона Эдуардовича половина газовых ламп была погашена, и в полумраке конференц-зала застрекотал портативный синематографический аппарат.
   Насколько мне удалось понять из переплетения излучаемых Намерений, документальная съемка в подобных делах считалась явлением редким, к нему стоило присмотреться как следует, возможно – даже запомнить с точностью до кадра.
 
   На развернутом вместо подробной карты региона экране разворачивалась настоящая морская трагедия – тонул пассажирский корабль. Большой пассажирский корабль под японским флагом.
   От непосредственного момента катастрофы до начала съемок прошло немало времени – крен на правый борт был заметен невооруженным глазом. Волны уже добрались до верхнего ряда иллюминаторов, нижняя палуба неминуемо окажется под водой в течение ближайших минут.
   Неведомый синематографист продемонстрировал нам процесс эвакуации, поспешный и беспорядочный. Шлюпок явно не хватало – те, что удавалось спустить, уходили прочь изрядно перегруженными. Многие пассажиры, судя по одежде – китайского происхождения, бросались в воду самостоятельно. На некоторых из них не было даже спасательного жилета, хотя в холодных водах Тихого океана не помог бы даже жилет.
   Синематографист облетел корабль по кругу, поэкспериментировал с резкостью, но существенно качество изображения не улучшил.
   – Сейчас вода доберется до паровых котлов, – тихо прокомментировал один из морских капитанов. – У пассажирских этого класса котлы достаточно низко. Даже если они остановили машины, котел все равно взрывоопасен. Я не вижу, чтобы они стравливали пар.
   – Экипаж решил рискнуть и машин не останавливал, – грустно сказал Платон Эдуардович. – Пока шла борьба за плавучесть, капитан направил корабль к ближайшей земле. Это давало хоть какой-то шанс тем, кто сумел попасть в шлюпки.
   Собравшиеся в конференц-зале напряглись, приготовясь наблюдать взрыв. Когда же кормовая надстройка вспучилась и разлетелась в стороны, выяснилось, что разглядывать-то и нечего. Воздухоплавательное средство, на котором находился оператор, очевидно, отбросило в сторону взрывной волной – мельтешение светлых и темных пятен по экрану ни о чем не говорило.
   – Легкий слишком, вот и снесло, – выдохнул капитан дирижабля «Дежнев». – Снимали с патрульного. У них даже не было возможности помочь.
   Наконец синематографисту удалось вновь поймать тонущее судно в объектив. От него уже отходили последние шлюпки – судя по увеличивающемуся крену, корабль должен был в ближайшие минуты перевернуться и уйти на дно. От кормовых надстроек мало что осталось – объятую пламенем корму милосердно укрывал от снимающего густой черный дым. Патрульный дирижабль подался вперед, фокус камеры сместился к носу тонущего корабля.
   Внимание снимавшего привлек одетый в темно-коричневую куртку человек. Он стоял около якорного порта и вглядывался в волны. Вокруг него суетились обреченные пассажиры – типичные китайцы-переселенцы, как я понял из шепота, которым обменивались офицеры. Кто-то пытался в последние минуты соорудить из подручных материалов подобие плота, кто-то нервно ждал, пока плот будет построен, чтобы его отобрать. Большинство же бестолково бегали по наклонной поверхности или молились о чуде. На их фоне странный человек выглядел образцом спокойствия. Меньше чем на секунду фокус камеры стал аномально четким, наверное, кто-то из патрульных соорудил временную психотехническую линзу из воздуха.
   Спокойный человек отбросил в сторону недокуренную сигарету и засунул руку во внутренний карман.
   – В этот момент патрульные пришли к выводу, что возможности дирижабля позволяют спасти с тонущего корабля одного человека, – со вздохом произнес Платон Эдуардович.
   Дирижабль снизился, описал дугу вокруг носа, на мгновение отбросил тень на палубу. Если раньше его замечали единицы, к числу которых человек в куртке, очевидно, не относился, то теперь люди на палубе как по команде бросились ему навстречу. Все, кроме незнакомца. Подобное поведение заставило синематографиста поймать его лицо крупным планом. Во взгляде незнакомца читалась неприкрытая ненависть.
   Камера резко дернулась в сторону, запрокинулась и стала показывать вылинявшую от времени и непогоды газовую камеру. Мелькнул и тут же исчез из кадра окровавленный платок.
   – Неизвестный, которого патрульный выделил за проявленное мужество и решил спасти, обстрелял оператора Куросаву, тяжело ранил пилота и убил дежурного психотехника, – раскрыл тайну смены ракурса Несвицкий. – Куросава был вынужден принять управление патрульным дирижаблем на себя. Сейчас мы увидим последние кадры этой хроники.
   Из записи кто-то вырезал кусок – изображение дернулось, и перед нами снова возник тонущий корабль. Теперь расстояние до него увеличилось как минимум втрое – в кадр попали две перевернутые шлюпки, густо облепленные мокрыми людьми, какие-то совсем уж невообразимые плоты, отползавшие в сторону от места катастрофы. Дыма стало гораздо больше – перед тем как уйти на дно, судно занялось пламенем практически полностью.
   Человек в коричневом по-прежнему находился на носу, теперь он копошился в каком-то объемистом мешке, что-то деловито монтировал. На удаляющийся дирижабль он уже не обращал никакого внимания.
   Палуба вздрогнула и рывком приподнялась вверх и в сторону. Человек в коричневом, казалось, только этого и ждал. Немногие к тому моменту еще остававшиеся в живых пассажиры отчаянно цеплялись за поручни, кого-то безжалостно выбросило за борт. Мешок, с которым работал незнакомец, медленно скользнул вниз – человек запрыгнул внутрь, закрылся изнутри и сделал что-то, отчего мешок раздулся до шарообразного вида, перекатился по палубе и свалился в воду. Камера попыталась поймать его в фокус, но ветер над местом происшествия развернул дирижабль на сотню с лишним градусов, заставив Куросаву вернуться к штурвалу.
   – Пассажирский корабль «Кама Икада» следовал рейсом Шанхай – Сан-Франциско, – зачитал Платон Эдуардович из лежащей на коленях папки с бумагами, пока мы приходили в себя после увиденного. – Семнадцатого января тысяча девятьсот девяносто первого года, в десять часов утра, так, тут координаты… да, возле Токара-Ретто дежурный психотехник заметил прямо по курсу неизвестный объект искусственного происхождения, предположительно подводный корабль. В ответ на предложение назвать себя, переданное посредством семафора, субмарина выпустила по «Кама Икаде» две торпеды – вероятно малого калибра, поскольку после получения пробоин японский пассажирский корабль боролся за жизнь еще полтора часа. Экипажу удалось направить «Кама Икаду» в направлении острова, однако скорость быстро падала. В начале двенадцатого сигнальный дым был замечен патрульным дирижаблем «Дзансин».
   – Сколько людей было на «Кама Икаде»? – осторожно поинтересовался Дмитрий. – Сколько из них спаслись? Я видел, что спасательных средств было явно недостаточно…
   – По официальным данным компании, которой принадлежал корабль, в момент катастрофы на нем находились четыреста двадцать два пассажира и тридцать шесть членов экипажа, – моментально ответил Несвицкий. – Я давал эту пленку на растерзание нашим аналитикам. Они поломали головы и пришли к выводу, что эта цифра серьезно занижена. Не учтены нелегалы, контрабандисты и дети. В противном случае спасательных средств хватило бы на всех. Что до вопроса о количестве спасшихся – это отдельная тема для разговора. Спаслись пятеро, один из них оказался вахтенным матросом – от него наши японские коллеги смогли узнать детали, которые я только что зачитал.
   Даже не будучи «психом», можно было заметить, как посерьезнели собравшиеся: подтянулись офицеры ВВС, помрачнели приглашенные капитаны военно-морских сил, замкнулись, не желая усиливать свое впечатление восприятием чужих эмоций, психотехники.
   – Черт побери, – тихо выругался пожилой моряк в дальнем конце стола. – Это же тысячу человек положили двумя выстрелами. Гражданское судно…
   – Сумасшествие какое-то, – поддакнул кто-то со стороны авиаторов. – Это же противоречит всем международным законам. Классическое пиратство, любого из экипажа можно без суда отправлять прямиком в ад…
   – Так их сначала еще поймать надо, – огрызнулся морской капитан, впечатленный зрелищем потопленного корабля. – Конечно, подводная лодка далеко не уйдет, а ну как ей оказывает поддержку еще какое-то судно? Или, чего доброго, дирижабль? Вовек не найдем, а и найдем – не сможем доказать, что они это именно они.
   – Вы совершенно правы, Леонид Аркадьевич, – вмешался Несвицкий. – Но теперь вам уже известно, что это только половина проблемы. Вторую половину озвучивать мне бы не хотелось, но придется. Если нам не удастся поймать этих пиратов, всех собак повесят на Россию. К величайшему моему сожалению, желания и возможности для этого есть как у японской, так и у британской стороны.
 
   Во Фриско приличных питейных заведений было меньше, чем зубов после хорошей потасовки. Неприличных, правда, на порядок больше – особенно таких, в которых язву желудка заработать легче, чем получить бесплатный напиток от бармена.
   Заведение Мак-Дональда относилось ко второй категории. За последние восемь лет его трижды поджигали не в меру патриотичные ирландцы, полагавшие, что использование ирландской фамилии в названии позорит всю нацию. Каждый раз после этих пожаров старикашка Мак-Дональд получал страховку и нанимал новых поваров, из района Кастро. Качество еды от этого не улучшалось, зато с переломанными руками, ногами и носами по кухне никто не шастал, да и текучесть кадров сводилась к нулю.
   Бобби Длинный Язык, отчаявшийся заснуть в трезвом состоянии, провел в баре у Мак-Дональда целую ночь. Механик исправно соблюдал график и никогда не пропускал рюмку реже чем раз в десять минут. Не бог весть какой факт, тем более для парней его круга, но один из немногих, о котором стоило бы трепаться на следующий вечер.
   Незадолго до восхода солнца, «Возвращения светила с оккупированных территорий», место рядом с Бобби занял старик с пенсне на шее и кольцом в виде семигранной гайки на пальце левой руки. Заметив украшение, Длинный Язык заказал себе вытрезвляющий коктейль и тут же залпом уронил его внутрь себя.
   – Молодец, – удовлетворенно пробормотал сосед по стойке. – Только слишком поздно, друг. С него тебе следовало начинать и тут же покидать это гостеприимное местечко. Разве ты не боишься опоздать на корабль?
   Бобби аж передернуло от иронии, с которой были сказаны последние слова. Он был готов признать, что кое-какие рюмки, возможно, были и лишними, но все они были выпиты по уважительной причине, в форс-мажорных обстоятельствах.
   У Длинного Языка ссыхалась и покрывалась трещинками вечно влажная душа – ее следовало время от времени протирать алкоголем, смачивать виски, окунать в спиртосодержащие жидкости с головой и держать ее там, пока она не перестанет трепыхаться.
   – Мэтт, дружище, – пролепетал Бобби, но обнаружил, что в отличие от души язык, наоборот, размок и стал неповоротливым. Да и не слушал его оправданий парень с кольцом. – Послушай, я тебе сейчас все…
   – И правда все, – перебил тот, кого Бобби знал под именем Мэтьюс или Маттиас Кинг. – Ты уж действительно извини, «дружище». Ничего личного.
   Пистолет был без глушителя, крупнокалиберный, заряженный разрывными пулями. Грохот выстрелов заставил завсегдатаев вздрогнуть и повернуться в сторону стойки.
   – Внимание, друзья! – воскликнул Мэтт, поднимая к потолку руку с еще дымящимся стволом. – Следующий круг оплачиваю я! Выпьем, господа американцы, за упокой грешной души Роберта Шонсона, если она у него когда-то была!
   Труп Бобби проворные мальчишки из прислуги уже оттаскивали на задний двор. Завсегдатаи переглянулись и поняли, что одним из немногих фактов, о котором стоило бы трепаться на следующий вечер, а также во все прочие времена суток и года, было то, что Бобби по прозвищу Длинный Язык провел в баре у Мак-Дональда всю ночь, а затем куда-то отошел. То ли в мир иной, то ли попросту отлить.
 
   – Бред! – возмутился пожилой капитан крейсера «Паллада». – Частная подводная лодка! Вы хотя бы представляете, сколько стоит строительство боевого корабля?
   – Разумеется представляем. – Платон Эдуардович кивнул, стоявший за его спиной секретарь немедленно подал ему очередную папку. – Вот тут у нас финансовые документы тихоокеанской верфи. Так что масштаб затрат нам известен.
   – Тогда вы должны понимать, что это фантастика, а не предположение, – продолжал бушевать капитан. – Не забудьте еще о том, что необходимо обеспечивать режим секретности с того часа, как будет создан первый чертеж, до тех пор, пока ваша гипотетическая частная субмарина не скроется в нейтральных водах.
   – Наши аналитики полагают, что нижним пределом затрат на такое строительство будет сто восемьдесят миллионов рублей, – произнес Несвицкий и замолчал, любуясь произведенным эффектом.
   Я тоже оказался под впечатлением. Моя нынешняя заработная плата, казавшаяся неприлично высокой, по сравнению с этой суммой выглядела… нет, совсем никак не выглядела. Где-нибудь за двадцать-тридцать тысяч лет я, пожалуй, смог бы скопить на такую подводную лодку, но не раньше. Даже если буду класть все деньги на долгосрочные счета.
   – Итак, какой-то индийский раджа решил построить супероружие, продал все драгоценности, накопленные предками, ухитрился при этом не обрушить рынок, а потом? – Капитан «Авроры» с улыбкой оглядел собравшихся. – Откуда ему взять специалистов, такое количество стали, оборудование? Неоткуда! Так что забудьте про идею вольных пиратов – в этом деле видна длинная рука Британской империи. Ищите мотивы!