Садовников Георгий
Пешком над облаками
Георгий Садовников
Пешком над облаками
ПРЕДИСЛОВИЕ, в котором рассказчик обещает обойтись без предисловия, потому что сам страсть как не переносит предисловий
Это верно, я ужас как не люблю предисловий, смотреть на них не могу. В самом деле, что может быть хуже: ты открываешь книжку, трепеща перед таинственным сюжетом, готовясь с первых строк уйти с головой в увлекательное действие, но автор вместо того, чтобы сразу приступить к делу, начав, скажем, так: "Наш герой шагнул в темноту, и тут же почва ушла из-под его ног. Он полетел в неизведанное..." Так вот, вместо того, чтобы с места в карьер бросить тебя (да что там бросить - швырнуть!) в гущу событий, автор медленно начинает испытывать твое терпение. Нет, не люблю я предисловия и, сам перенеся эти ни с чем не сравнимые муки, со всей ответственностью заявляю тебе, читатель: "Не бойся, мой друг, уж я-то от предисловия тебя избавлю. Хотя в отличие от иных, лично мне предисловие необходимо как воздух, как вода. Чтобы напомнить о себе, читатель".
Но я не стану этого делать. Потому что, как ты уже знаешь, ужасно не люблю предисловия. И во-вторых: не сомневаюсь, все и так узнали меня. Да, да я тот самый известный Иван Иванович, который полвека проплавал юнгой на линии Новороссийск - Туапсе, а потом, удалившись на отдых в дачное место Кратово, пересказал содержание книги "Продавец приключений", повествующей о похождениях бывалого астронавта Аскольда Витальевича и его юных друзей.
Но главное, что удерживает меня от соблазна, это моя неизменная скромность. И если уж мне пришлось сказать несколько вступительных слов, то лишь ради того, чтобы объяснить причины, принудившие меня сесть за эту книгу.
Впрочем, причина всего одна: желание защитить свое доброе имя, на скромность которого многие мои современники бросили тень. Уж что они только не насочиняли обо мне! Если верить им, то я и самый мудрый, и самый находчивый на Земле. И ко всему еще самый отважный! Бывало, куда ни заглянешь - на бак ли корабля, в уютную беседку городского парка, - всюду слышишь: "А Иван-то Иваныч..." А вот недавно совсем, разыскивая следы слесаря-сантехника, зашел я в клуб при нашем домоуправлении и попал на встречу старых пенсионеров. Ветераны сидели кружком на сцене и с удовольствием вспоминали минувшие дни. В тот самый момент, когда я вошел и скромненько сел у входа, дали слово знаменитому в прошлом летчику-испытателю.
- Может, хотя бы вы поведаете о своих подвигах-приключениях? - сказал ему председатель собрания. - А то все воспоминания наши как-то свелись к одному человеку.
- А чем я хуже других? - обиделся старый летчик. - Я тоже хочу рассказать о юнге Иван Иваныче. О том, например, как он здорово вышел из абсолютно безвыходного положения.
И он сейчас же придумал обо мне какую-то фантастическую небылицу. То есть сам факт в истории место имел И я действительно нашел выход из абсолютно безвыходного положения. Но в этом не было ни малейшей моей заслуги. Мне даже неловко стало за себя.
- Позвольте, - подал я голос из зала, - позвольте, но в этой истории ничего особенного нет. Обычная, товарищи, произошла история, и каждый из вас, окажись на моем месте, тоже бы вышел из положения. И даже ловчее меня!
Ветераны обернулись на мой голос и, сгоряча не узнав меня, сказали голосом летчика:
- Да как вы можете сравнивать нас с Иваном Иванычем? Как только у вас, честное слово, повернулся язык! Сразу видно, вы ничего не смыслите в людях!
- Ну, знаете! - совершенно справедливо возмутился я и вышел из зала.
Во мне все так и кипело. "Что же такое творится? - подумал я. - Сколько можно напраслину возводить на человека? Сколько можно незаслуженно расхваливать его?"
Этот случай переполнил чашу моего терпения. После таких нападок я решил сесть за письменный стол и, припомнив кое-что немногое из своих многочисленных историй, рассказать самолично, как все было на самом деле. Скромность требовала защиты, и я прибег к помощи истины!
К тому же мудрый астронавт Аскольд Витальевич был прав, когда говорил своему славному экипажу: "Вам не хочется расставаться с нашим путешествием и со всем, что было с ним связано. Но, увы, когда-то это приходится делать, и тогда, чтобы как-то вознаградить вас, наступает пора воспоминаний. Если уж откровенничать - не менее прекрасная пора. И сразу же намотайте на ус: предаваться воспоминаниям можно в любом состоянии, но лучше всего это делать в глубоком кресле. Уйдя в него с головой, откинувшись на спину и закрыв глаза, вы постоянно погружаетесь в минувшие события".
Итак, я в кресле. Глаза мои закрыты, затылок покоится на мягкой спинке кресла. Передо мной гудит, потрескивает воображаемый камин. За окном воет воображаемая метель. Все готово для воспоминаний. И я говорю: "Друзья, вперед! Без предисловий, прямо в гущу небывалых приключений, в начало книги!"
ГЛАВА I, которую иначе никак не назовешь, потому что она и есть самая первая и служит началом всей истории
В тот день мы уходили в свой обычный каботажный рейс а далекий, но тем не менее известный каждому жителю Новороссийска порт Туапсе. Я бы с удовольствием добавил слово "заморский" - это так украшает далекие города. Но по странному стечению обстоятельств город Туапсе тоже стоял на побережье Черного моря, и я, как человек объективный, все же вынужден отказать себе в понятном каждому моряку удовольствии. И потому мы плавали в просто далекий порт Туапсе. Но сам путь вознаграждал нас в избытке за это маленькое упущение со стороны первых строителей Туапсе. Он лежал через Дарданеллы и все Средиземное море. Потом, пройдя Гибралтар, мы повернем на юго-запад, прямо на мыс Горн. Обогнув Южную Америку, наш маленький, но отважный буксир ляжет курсом на Мыс Доброй Надежды. Ну, а оттуда, от Южной Африки до Туапсе, как известно каждому школьнику, уже подать рукой. В общем, рейс предстоял самый обычный, рабочий рейс. За те пятьдесят лет, что я плавал юнгой на портовом буксире "Перепелкино", мы так изучили свой маршрут в Туапсе, что нам была знакома каждая волна в морях и океанах, встречающихся у нас на пути. Я мог, закрыв глаза, моментально вспомнить ее высоту и цвет. И норов, И тем не менее каждый наш рейс изобиловал массой самых невероятных приключений.
Поэтому, когда я в сопровождении своей восьмилетней внучки спустился по кривой улице к морю, берег Цемесской бухты был уже усеян празднично одетыми людьми. На наши проводы вышло все население Новороссийска,
А сам-то город! Сам город был украшен флагами. Суда, стоявшие в бухте, то и дело подавали приветственные гудки. Торжественно, точно салютуя нам, клубились красивым желтым дымом трубы знаменитых цементных заводов.
Этот дым и был нашим главным грузом. Мы возили его в далекий и славный порт Туапсе. Там дымом надували воздушные шары, и дети пускали их в небеса. Дело в том, что туземная промышленность не могла обеспечить свой город достаточным количеством дыма, и его привозили из других богатых этим бесценным продуктом мест. И ребята города Туапсе, играя в полезные игры, то и дело поглядывали в сторону моря: не везет ли буксир "Перепелкино" новую партию дыма?
Мое появление на территории порта было, как всегда, встречено овацией. Мальчишки кричали, смущая меня:
- Юнга! Юнга! Сам героический юнга идет! - и бежали следом за мной, а самые предприимчивые из них по очереди несли мой старинный матросский сундучок.
- Вы ошибаетесь. Нет во мне ничего геройского, - отвечал я, краснея.
Да и что говорить про малых ребят, когда суровые седые капитаны, забыв про свои пенковые трубочки - носогрейки, и те жадно следили за мной со своих капитанских мостиков. Если им верить, каждый из них многое бы отдал, только бы получить на свое судно такого опытного, по их словам, видавшего виды юнгу. Потому что если на судне нет настоящего юнги, то не видать экипажу приключений, как своих ушей.
Говорят, в давние времена флибустьеры, прежде чем напасть на мирный корабль, кричали со своего борта:
- Юнга у вас есть?.. И как он? Достаточно смекалист и отважен?
И если капитан мирного корабля подтверждал, что его юнга достаточно отважен и смекалист, чтобы заварить целую кашу из преследований, погонь и кораблекрушений, флибустьеры шли на абордаж. А иначе и не желали терять попусту время - тут же раздували черные паруса и отправлялись искать другой корабль.
И уж как только не соблазняли меня капитаны, обещали попасть вместе со мной в самый сильный ураган на свете, наткнуться на айсберг. Клялись найти еще никому не известный необитаемый остров и совершенно случайно забыть меня на нем, специально позаботившись, чтобы у меня не оказалось ни пищи, ни воды, ни огня. А течь в днище судна и дрейф с поломанной машиной и вышедшей из строя рацией, если верить их словам, будет случаться каждые пять миль. Но я не поддавался на их уговоры, храня верность нашему старенькому буксиру и твердо зная, что нам он не даст скучать.
К тому же для меня до сих пор оставалось загадкой, чем могла привлечь такое внимание опытных капитанов лично моя неприметная особа. И я отказывал капитанам, предохраняя их от заведомой ошибки.
Словом, меня окружали толпы моих почитателей, которые непонятно что во мне нашли. Но все же я вдруг ощутил еле уловимое зловещее дуновение, пронзившее атмосферу всеобщего праздника. Оно мелькнуло точно молния и исчезло с такой быстротой, что, кроме меня, никто почему-то этого не заметил. Я взглянул в сторону моря и увидел судно, входящее в бухту. Это был пассажирский пароход из Туапсе. Его капитан, высунувшись из рубки, приветственно махал мне фуражкой и потому пропустил то, что не ускользнуло от моего зоркого глаза. С кормы его парохода незаметно прыгнул в воду худой бородатый человек в джинсах, засученных почти до колен, и оранжевой футболке. Незнакомец держал в углу рта зажженную сигарету и временами, взяв ее правой рукой, стряхивал в море пепел, продолжая грести левой рукой к берегу. Выйдя на берег, он отшвырнул сигарету, сплюнул попавшие в рот крошки табака и исчез за старой, ржавой баржей, давным-давно выброшенной на берег, и больше не показывался на глаза, но я почувствовал, что с этой минуты за нами следит кто-то враждебный, обеспокоенный тем, что мы везем туапсинским ребятам бесценный груз.
Но я специально не придал этому значения, потому что путешествие еще только начиналось и все еще было впереди, и приветствуемый на каждом шагу земляками, осыпаемый их добрыми пожеланиями, застенчиво проследовал на пирс, в которому был пришвартован буксир "Перепелкино". Как и положено юнге, я слегка опоздал. И капитан уже привычно волновался. Потому что судно было готово к отходу. За его кормой на тросе, точно на веревочке воздушный шарик, висел огромный баллон, наполненный желтым дымом. Словом, время для опасений, что юнга может остаться на берегу, было самое подходящее. И, увидев меня, капитан, как и положено, погрозил мне пальцем. У трапа я распрощался с внучкой. Она расправила веером мою пушистую седую бороду и сказала:
- Ну, юнга, будь умницей. Слушайся капитана. Не пей сырую воду. И не выходи на берег один в чужом порту.
Не успели мы с внучкой расцеловаться как следует, как раздался молодой голос капитана:
- Эй, юнга, долго мы еще будем вас ждать? Он крикнул так грозно не потому, что сердился на меня, а потому, что капитан должен то и дело воспитывать юнгу.
Я быстро взбежал на борт, и капитан крикнул:
- Боцман! Проверить: нет ли на борту переодетых пиратов! Не проникли ли к нам на судно диверсанты какого другого сорта, чтобы сразу чинить нам препятствия!
- Капитан! Мы осмотрели все! Нет ни пиратов, ни других диверсантов, способных тотчас чинить нам препятствия! - доложил боцман, едва скрывая разочарование.
- Ну, а такие, чтоб не сразу? Потенциальные? - спросил капитан.
- Увы, - ответил боцман, разводя руками.
- Жаль, - проговорился капитан и, вздохнув, подал команду: - Все же отдать швартовы!
Я и матросы щедро отдали швартовы, а люди на пирсе с благодарностью приняли их.
- Полный вперед! Скорость сразу двадцать узлов! - приказал капитан, и наш буксир под одобрительные возгласы зрителей и гудки кораблей поплыл к выходу из бухты.
Свободные от вахты члены команды тотчас спустились в машинное отделение вязать узлы, а в моей душе появилось ощущение, что именно в это время крайне необходимо случайно забрести на корму. И точно: сейчас же луна решила затмить солнце, и порт погрузился в подозрительные сумерки. Я отправился туда, куда меня тихонько подталкивала судьба, и увидел долговязую, худую фигуру в засученных по колено джинсах и оранжевой футболке. Незнакомец был бос. Он только что вылез из моря, с него еще ручьями стекала вода. Одной рукой незнакомец поддерживал тяжелые от впитанной воды джинсы, в другой тускло блестели длинные портновские ножницы. Его седые космы были нечесаны, а клочья свалявшейся бороды напоминали старую щетку.
Он повернул голову, и я тотчас узнал его. Это был мой давний противник известный туапсинский хулиган Пыпин, который вот уже целых пятьдесят лет наводил ужас на школы и родителей, очень плохо влияя на детей.
На ближнем пирсе замелькали темные фигуры людей с музыкальными инструментами. Это был симфонический оркестр Комитета по делам кинематографии. Пыпин приглашал его каждый раз, когда собирался совершить особенно тяжкий поступок. Он хотел, чтобы оркестр силой своего искусства подчеркивал весь драматизм его преступления. "Желаю, чтобы у меня было как в кино", - говаривал Пыпин.
Дирижер постучал палочкой по пюпитру и объявил своим музыкантам: "Тема: Преступление под покровом солнечного затмения".
Оркестр заиграл очень тревожный мотив, и Пыпин с ножницами наперевес двинулся крадучись к тросу, который удерживал рвущийся в небо баллон.
А с пирса доносился голос дирижера, направлявшего своих музыкантов:
- Мрачно... Мрачнее... Еще мрачнее! Совсем зловеще!
- А теперь мой ход, семья и школа! - цедил сквозь зубы хулиган. - Пусть ваши дети останутся без новых игрушек. Не имея игрушек, они будут шляться по улице, не зная, куда себя деть, и вот тут-то я научу их курить и не слушаться старших.
Злоумышленник поднес ножницы к тросу. Над бухтой рассыпалась дробь барабана.
- Что вы делаете, Пыпин? Вы же так перережете трос, - произнес я с самым искренним удивлением.
Пыпин выронил ножницы за борт и, крикнув: "Дяденька, это не я!" плюхнулся вслед за ножницами в море. Передо мной мелькнули его желтые пятки.
Дирижер оглянулся через плечо и, заметив меня, взволнованно крикнул оркестру:
- Появились светлые силы! Добро торжествует! Теперь бодро! Оптимистично! Совсем триумфально!
Одновременно с радостными аккордами музыки вновь засияло солнце и на бухту вернулся ясный солнечный день.
Я поискал глазами бежавшего диверсанта. Его голова скрылась за бурунами, потом он вылез невдалеке на мол, подбежал к бульдозеру, оставленному нерадивым шофером, прыгнул в кабину и укатил за гребень высокого берега.
А я присоединился к товарищам, вязавшим узлы.
Я очень люблю эти часы. Они напоминают мне старинные сельские посиделки. Матросы вяжут и ведут неторопливый разговор. Сколько наслушаешься тут историй! Увлекательных и самых невероятных!
А судно весело бежит по волнам, постепенно наращивая скорость: пятнадцать узлов... двадцать... тридцать!..
Потом кто-нибудь, слегка пригорюнившись, запевает тоненьким тенорком на мотив популярной "Пряхи":
Ночь. Иллюминатор.
Лампочка горит.
Молодой матросик
В кубрике сидит.
И остальные, забыв об узлах, проникновенно подтягивают ему густыми басами:
Приключений жаждет,
Годы напролет,
Только почему-то
Буря не грядет!
Есть вода под килем,
Там полно акул,
Только он ни разу
В жизни не тонул.
Но тут мы вовремя вспоминаем про благородную цель нашего рейса, о том, что везем радость детишкам, и в голоса наши вливается бодрость:
Не горюй, матросик:
Коль гуманна цель,
Будут ураганы,
В днище будет щель1!
Из-за нехватки узлов скорость буксира постепенно падает. Заметив это, капитан кричит в переговорное устройство:
- Прибавить обороты!
И мы, спохватившись, начинаем вязать дружно и накрепко. Да так, что узел не разрубить топором...
Так, незаметно, за посиделками, мы миновали Черное и Средиземное моря, обкатанные за тысячи лет различных цивилизаций и потому гладкие, как асфальт, и вышли в Атлантический океан. Вода здесь, особенно в Бискайском заливе, была неровной, волнистой, и наш буксир молодецки запрыгал на ухабах.
И капитану теперь часто приходилось выходить на свой мостик и, лизнув указательный палец, показывать его ветру. Заметив поднятый палец, простодушный ветер начинает смеяться и тем самым выдает себя.
Однажды утром мы, связав тридцать прочных узлов, взяли мел и занялись чисткой медных частей корабля, а капитан вышел на мостик, показал ветру палец, но вместо ожидаемого приступа смеха услышал в ответ гробовое молчание.
На этот раз нам подвернулся ветер, начисто лишенный чувства юмора. И все же наш бравый капитан не отступал. У него уже затек палец - так долго он его держал перед носом тупицы, но тот по-прежнему помалкивал, затаившись в снастях.
Наш капитан был еще молод и неопытен. Его прислали к нам прямо из высшего морского училища, и ему до сих пор приходилось иметь дело только с нормально развитыми ветрами. Поэтому на помощь капитану поспешил боцман Пасенюк. Бывалый моряк поднялся на капитанский мостик и отпустил соленое словцо, способное рассмешить и глухого. Но ветер будто и вправду оглох. Вскоре на мостике собрался весь экипаж, кроме юнги, - кроме меня, значит. Такого концерта юмора и сатиры, наверное, не слышал ни один зрительный зал. Наши моряки перебрали все известные и даже еще не известные им анекдоты и забавные случаи и даже придумали массу новых, а ветер хоть бы хихикнул разок.
Экипаж нашего славного буксира никогда не терялся, даже в самых фантастических переделках. А тут все, как один, упали духом. Потому что нельзя плавать по морю, не зная, где в это время находится ветер.
И тогда кто-то, будто невзначай, сказал:
- Капитан, может, кликнуть юнгу? И как следовало по традиции, боцман Пасенюк ответил сердясь:
- Да что он может? Сосунок еще, салага! Вы бы еще грудное дитя о помощи попросили.
- А все-таки можно попробовать. Разве мы не должны заботиться, чтобы юнга рос, набирался опыта, - возразил капитан и послал за мной матроса Костю.
Я в это время безмятежно лежал на корме и словно бы в первый, а на самом деле в сто первый раз читал поучительный роман Р.Стивенсона "Остров сокровищ", из которого каждый юнга мог почерпнуть много полезных сведений.
- Иван Иванович, вставайте, вас капитан зовет, - сказал матрос Костя, прибежав на корму.
- За что? Как будто я ничего такого не сделал? Кажется, еще не залил чернилами карту в каюте у штурмана. И случайно не упал за борт исключительно по своей вине, - сказал я, притворяясь обеспокоенным, и нехотя поднялся, потому что матрос прервал меня на странице, рассказывающей, как должен вести себя юнга, попавший к пиратам в плен.
Но я и в самом деле был удивлен ранним вызовом капитана. Рейс только начинался, и до приключений, по моим расчетам, было еще далеко.
- Сейчас все узнаете сами, - добродушно ответил Костя и подбадривающе потрепал меня по плечу, потому что каждый матрос должен оказывать юнге покровительство.
Придя на капитанский мостик, я случайно сразу понял, что этот недотепа-ветер из северо-восточных. Мне давно была известна эта угрюмая семейка, что ни ветер - то бука. Темнота, деревенщина, одним словом. Но этот новый норд-ост был мне пока не знаком. Видно, он появился на свет совсем недавно. Но уже сейчас можно было с уверенностью сказать, что этот юнец характером в остальную родню. Что такого и в самом деле непросто расшевелить. Тут без тонкого знания психологии не обойдешься. "Так-с, что же он из себя представляет? Наверняка был отпетый двоечник и боялся школьного начальства", мысленно прикинул я, совсем не считая себя тонким психологом.
И вдруг громко и озорно крикнул:
- Полундра! Метеоролог идет!
Молодой норд-ост по привычке перепугался, дунул, собираясь удрать, и запутался в снастях. Это был такой могучий порыв, что даже наш бывалый буксир и тот едва не перевернулся вверх килем. Мы ухватились, кто за что успел, чтобы не свалиться в море. Все, что не было прочно к этому времени закрепленным на палубе, начало ездить от борта к борту. А одна из крепко привязанных шлюпок вдруг откинулась набок, и мы увидели мальчика. Он лежал под шлюпкой, свернувшись калачиком.
Мальчик живо вскочил на ноги и с надеждой спросил:
- Мы тонем? Мы уже идем ко дну?
Мы изумленно молчали2. Дети, удиравшие из дома на поиски приключений, не были редкостью на нашем борту, и каждый раз, перед тем как отдать швартовы, команда осматривала корабль и возвращала беглецов на пирс" Но этот "заяц" каким-то образом сумел забраться под шлюпку и пролежать, согнувшись, много дней без пищи и воды. И притом он не только остался живым, но и выглядел еще ко всему розовощеким и бодреньким, будто вернулся с новогодней елки. Пока мы прикидывали, как же это могло случиться, мальчик увидел, что буксир как ни в чем не бывало летит по волнам Атлантического океана, и этот отрадный факт почему-то вызвал у него откровенное неудовольствие.
- Ничего не случилось? А я-то думал, что нас вот-вот поглотит пучина, разочарованно произнес мальчик.
- Ну, к счастью, до этого еще далеко. А ты кто будешь, мальчик? - спросил капитан, одним из первых придя в себя.
- Я - Толик Слонов из четвертого "А", - невозмутимо представился непрошеный пассажир.
- А теперь, Толик Слонов, скажи: когда ты успел забраться под шлюпку? продолжал капитан свой допрос.
- Ну, может, час тому назад. А может, полтора. Я забыл посмотреть на часы, - так же невозмутимо пояснил Толик.
Если судить по его здоровому виду, то мальчик говорил сущую правду. Но вот только как он попал к нам на борт, если буксир уже который день находился в открытом океане, вдали от оживленных морских и воздушных путей? Этот вопрос возник у каждого члена экипажа.
Мы тут же дружно осмотрели небо и горизонт, но они были пусты.
- Лишние полчаса не играют существенной роли, - сказал капитан, стараясь сохранить самообладание. - Суть в том, что ты находишься на палубе нашего буксира.
- Верно! Я здесь, и это самое главное! - возбужден но воскликнул мальчик.
- И каким же образом тебе удалось это сделать? - спросил капитан, отводя глаза, чтобы Толик не заметил в них жадного любопытства.
- Да очень просто, - небрежно отмахнулся мальчик. - Настолько легко, что говорить об этом не стоит.
Мы тогда подумали, что он не желает открыть свой секрет. А как следует попросить его нам мешала гордость.
- В общем, неважно, с помощью чего ты проник на буксир, - сказал капитан, пряча обиду. - Если ты даже попал к нам с помощью волшебной лампы, все равно мы должны доставить тебя в ближайший порт. И не потому, что будто бы нам всем обидно. Просто ребенок не имеет права плавать на корабле, не отпросившись у родителей. Ты же не спрашивал, я угадал?
- Угадали! - честно признался Толик. - Но я так спешил... Мне так не терпелось!.. А они были на работе.
- Эй, на руле! Курс сто восемьдесят градусов! - решительно скомандовал капитан.
- Есть курс сто восемьдесят градусов!
Но он так и не успел направить буксир в сторону ближайшего порта. Что-то вновь испугало застрявший в снастях ветер. Он забился в путах, пытаясь вырваться на свободу, и развел вокруг нашего судна такой невообразимый шторм, что о возвращении в порт не могло быть и речи. Огромные волны, разъяренные тем, что кто-то нарушил их покой, гнали нас в сторону от берега, бесцеремонно перебрасывая буксир из рук в руки друг другу. Баллон с желтым дымом бился где-то под облаками, точно последний лист на ветру.
"Э, тут что-то не так. Не зря все совпало: и неожиданное и пока необъяснимое появление мальчика, и буря, из-за которой нельзя его отправить домой", - подумал я.
Но я-то ладно, у меня за плечами такой опыт, что посмотрел краем глаза - и все как на ладони. Удивительно то, что мальчишка сразу понял, что обстановка сложилась в его пользу. Я даже заметил довольную усмешку, мелькнувшую на его губах.
- Ну-с, кэп, поплыли навстречу опасностям? - произнес осмелевший мальчишка, подражая морским волкам.
"Ваня, к нам, на буксир, пробрался маленький авантюрист, держи с ним ухо востро", - сказал я себе.
А ничего не подозревавший экипаж окружил Толика Слонова, и на мальчишку посыпались возгласы невольного одобрения:
- Непослушный, но смелый мальчик!
- Вот это пацан! Ему все нипочем!
- Это же прирожденный путешественник, ребята! Порази меня насморк, если я ошибся!
Мои мужественные, но простодушные друзья, привыкшие иметь дело со скромными людьми, не подозревали, что в этот момент собственными руками раздувают огонь, опасный для нашего старого доброго буксира.
Как я и ожидал, чрезмерная и еще не заслуженная похвала ударила мальчику в голову. В его главах вспыхнул огонь азарта. Толик окинул неистовым взглядом палубу, выискивая что-то, и вдруг бросился к мачте.
- Анатолий, ты куда? - окликнул его капитан.
- Я полез по вантам! - небрежно бросил мальчик.
- Э, у нас не парусный корабль, - засмеялся боцман. - У нас ванты не водятся.
Мальчик остановился и оглядел наш буксир от носа до кормы, словно только что его увидел. На лице его появилось горькое разочарование. И обида, словно кто-то обманом заманил Толика на этот корабль.
Пешком над облаками
ПРЕДИСЛОВИЕ, в котором рассказчик обещает обойтись без предисловия, потому что сам страсть как не переносит предисловий
Это верно, я ужас как не люблю предисловий, смотреть на них не могу. В самом деле, что может быть хуже: ты открываешь книжку, трепеща перед таинственным сюжетом, готовясь с первых строк уйти с головой в увлекательное действие, но автор вместо того, чтобы сразу приступить к делу, начав, скажем, так: "Наш герой шагнул в темноту, и тут же почва ушла из-под его ног. Он полетел в неизведанное..." Так вот, вместо того, чтобы с места в карьер бросить тебя (да что там бросить - швырнуть!) в гущу событий, автор медленно начинает испытывать твое терпение. Нет, не люблю я предисловия и, сам перенеся эти ни с чем не сравнимые муки, со всей ответственностью заявляю тебе, читатель: "Не бойся, мой друг, уж я-то от предисловия тебя избавлю. Хотя в отличие от иных, лично мне предисловие необходимо как воздух, как вода. Чтобы напомнить о себе, читатель".
Но я не стану этого делать. Потому что, как ты уже знаешь, ужасно не люблю предисловия. И во-вторых: не сомневаюсь, все и так узнали меня. Да, да я тот самый известный Иван Иванович, который полвека проплавал юнгой на линии Новороссийск - Туапсе, а потом, удалившись на отдых в дачное место Кратово, пересказал содержание книги "Продавец приключений", повествующей о похождениях бывалого астронавта Аскольда Витальевича и его юных друзей.
Но главное, что удерживает меня от соблазна, это моя неизменная скромность. И если уж мне пришлось сказать несколько вступительных слов, то лишь ради того, чтобы объяснить причины, принудившие меня сесть за эту книгу.
Впрочем, причина всего одна: желание защитить свое доброе имя, на скромность которого многие мои современники бросили тень. Уж что они только не насочиняли обо мне! Если верить им, то я и самый мудрый, и самый находчивый на Земле. И ко всему еще самый отважный! Бывало, куда ни заглянешь - на бак ли корабля, в уютную беседку городского парка, - всюду слышишь: "А Иван-то Иваныч..." А вот недавно совсем, разыскивая следы слесаря-сантехника, зашел я в клуб при нашем домоуправлении и попал на встречу старых пенсионеров. Ветераны сидели кружком на сцене и с удовольствием вспоминали минувшие дни. В тот самый момент, когда я вошел и скромненько сел у входа, дали слово знаменитому в прошлом летчику-испытателю.
- Может, хотя бы вы поведаете о своих подвигах-приключениях? - сказал ему председатель собрания. - А то все воспоминания наши как-то свелись к одному человеку.
- А чем я хуже других? - обиделся старый летчик. - Я тоже хочу рассказать о юнге Иван Иваныче. О том, например, как он здорово вышел из абсолютно безвыходного положения.
И он сейчас же придумал обо мне какую-то фантастическую небылицу. То есть сам факт в истории место имел И я действительно нашел выход из абсолютно безвыходного положения. Но в этом не было ни малейшей моей заслуги. Мне даже неловко стало за себя.
- Позвольте, - подал я голос из зала, - позвольте, но в этой истории ничего особенного нет. Обычная, товарищи, произошла история, и каждый из вас, окажись на моем месте, тоже бы вышел из положения. И даже ловчее меня!
Ветераны обернулись на мой голос и, сгоряча не узнав меня, сказали голосом летчика:
- Да как вы можете сравнивать нас с Иваном Иванычем? Как только у вас, честное слово, повернулся язык! Сразу видно, вы ничего не смыслите в людях!
- Ну, знаете! - совершенно справедливо возмутился я и вышел из зала.
Во мне все так и кипело. "Что же такое творится? - подумал я. - Сколько можно напраслину возводить на человека? Сколько можно незаслуженно расхваливать его?"
Этот случай переполнил чашу моего терпения. После таких нападок я решил сесть за письменный стол и, припомнив кое-что немногое из своих многочисленных историй, рассказать самолично, как все было на самом деле. Скромность требовала защиты, и я прибег к помощи истины!
К тому же мудрый астронавт Аскольд Витальевич был прав, когда говорил своему славному экипажу: "Вам не хочется расставаться с нашим путешествием и со всем, что было с ним связано. Но, увы, когда-то это приходится делать, и тогда, чтобы как-то вознаградить вас, наступает пора воспоминаний. Если уж откровенничать - не менее прекрасная пора. И сразу же намотайте на ус: предаваться воспоминаниям можно в любом состоянии, но лучше всего это делать в глубоком кресле. Уйдя в него с головой, откинувшись на спину и закрыв глаза, вы постоянно погружаетесь в минувшие события".
Итак, я в кресле. Глаза мои закрыты, затылок покоится на мягкой спинке кресла. Передо мной гудит, потрескивает воображаемый камин. За окном воет воображаемая метель. Все готово для воспоминаний. И я говорю: "Друзья, вперед! Без предисловий, прямо в гущу небывалых приключений, в начало книги!"
ГЛАВА I, которую иначе никак не назовешь, потому что она и есть самая первая и служит началом всей истории
В тот день мы уходили в свой обычный каботажный рейс а далекий, но тем не менее известный каждому жителю Новороссийска порт Туапсе. Я бы с удовольствием добавил слово "заморский" - это так украшает далекие города. Но по странному стечению обстоятельств город Туапсе тоже стоял на побережье Черного моря, и я, как человек объективный, все же вынужден отказать себе в понятном каждому моряку удовольствии. И потому мы плавали в просто далекий порт Туапсе. Но сам путь вознаграждал нас в избытке за это маленькое упущение со стороны первых строителей Туапсе. Он лежал через Дарданеллы и все Средиземное море. Потом, пройдя Гибралтар, мы повернем на юго-запад, прямо на мыс Горн. Обогнув Южную Америку, наш маленький, но отважный буксир ляжет курсом на Мыс Доброй Надежды. Ну, а оттуда, от Южной Африки до Туапсе, как известно каждому школьнику, уже подать рукой. В общем, рейс предстоял самый обычный, рабочий рейс. За те пятьдесят лет, что я плавал юнгой на портовом буксире "Перепелкино", мы так изучили свой маршрут в Туапсе, что нам была знакома каждая волна в морях и океанах, встречающихся у нас на пути. Я мог, закрыв глаза, моментально вспомнить ее высоту и цвет. И норов, И тем не менее каждый наш рейс изобиловал массой самых невероятных приключений.
Поэтому, когда я в сопровождении своей восьмилетней внучки спустился по кривой улице к морю, берег Цемесской бухты был уже усеян празднично одетыми людьми. На наши проводы вышло все население Новороссийска,
А сам-то город! Сам город был украшен флагами. Суда, стоявшие в бухте, то и дело подавали приветственные гудки. Торжественно, точно салютуя нам, клубились красивым желтым дымом трубы знаменитых цементных заводов.
Этот дым и был нашим главным грузом. Мы возили его в далекий и славный порт Туапсе. Там дымом надували воздушные шары, и дети пускали их в небеса. Дело в том, что туземная промышленность не могла обеспечить свой город достаточным количеством дыма, и его привозили из других богатых этим бесценным продуктом мест. И ребята города Туапсе, играя в полезные игры, то и дело поглядывали в сторону моря: не везет ли буксир "Перепелкино" новую партию дыма?
Мое появление на территории порта было, как всегда, встречено овацией. Мальчишки кричали, смущая меня:
- Юнга! Юнга! Сам героический юнга идет! - и бежали следом за мной, а самые предприимчивые из них по очереди несли мой старинный матросский сундучок.
- Вы ошибаетесь. Нет во мне ничего геройского, - отвечал я, краснея.
Да и что говорить про малых ребят, когда суровые седые капитаны, забыв про свои пенковые трубочки - носогрейки, и те жадно следили за мной со своих капитанских мостиков. Если им верить, каждый из них многое бы отдал, только бы получить на свое судно такого опытного, по их словам, видавшего виды юнгу. Потому что если на судне нет настоящего юнги, то не видать экипажу приключений, как своих ушей.
Говорят, в давние времена флибустьеры, прежде чем напасть на мирный корабль, кричали со своего борта:
- Юнга у вас есть?.. И как он? Достаточно смекалист и отважен?
И если капитан мирного корабля подтверждал, что его юнга достаточно отважен и смекалист, чтобы заварить целую кашу из преследований, погонь и кораблекрушений, флибустьеры шли на абордаж. А иначе и не желали терять попусту время - тут же раздували черные паруса и отправлялись искать другой корабль.
И уж как только не соблазняли меня капитаны, обещали попасть вместе со мной в самый сильный ураган на свете, наткнуться на айсберг. Клялись найти еще никому не известный необитаемый остров и совершенно случайно забыть меня на нем, специально позаботившись, чтобы у меня не оказалось ни пищи, ни воды, ни огня. А течь в днище судна и дрейф с поломанной машиной и вышедшей из строя рацией, если верить их словам, будет случаться каждые пять миль. Но я не поддавался на их уговоры, храня верность нашему старенькому буксиру и твердо зная, что нам он не даст скучать.
К тому же для меня до сих пор оставалось загадкой, чем могла привлечь такое внимание опытных капитанов лично моя неприметная особа. И я отказывал капитанам, предохраняя их от заведомой ошибки.
Словом, меня окружали толпы моих почитателей, которые непонятно что во мне нашли. Но все же я вдруг ощутил еле уловимое зловещее дуновение, пронзившее атмосферу всеобщего праздника. Оно мелькнуло точно молния и исчезло с такой быстротой, что, кроме меня, никто почему-то этого не заметил. Я взглянул в сторону моря и увидел судно, входящее в бухту. Это был пассажирский пароход из Туапсе. Его капитан, высунувшись из рубки, приветственно махал мне фуражкой и потому пропустил то, что не ускользнуло от моего зоркого глаза. С кормы его парохода незаметно прыгнул в воду худой бородатый человек в джинсах, засученных почти до колен, и оранжевой футболке. Незнакомец держал в углу рта зажженную сигарету и временами, взяв ее правой рукой, стряхивал в море пепел, продолжая грести левой рукой к берегу. Выйдя на берег, он отшвырнул сигарету, сплюнул попавшие в рот крошки табака и исчез за старой, ржавой баржей, давным-давно выброшенной на берег, и больше не показывался на глаза, но я почувствовал, что с этой минуты за нами следит кто-то враждебный, обеспокоенный тем, что мы везем туапсинским ребятам бесценный груз.
Но я специально не придал этому значения, потому что путешествие еще только начиналось и все еще было впереди, и приветствуемый на каждом шагу земляками, осыпаемый их добрыми пожеланиями, застенчиво проследовал на пирс, в которому был пришвартован буксир "Перепелкино". Как и положено юнге, я слегка опоздал. И капитан уже привычно волновался. Потому что судно было готово к отходу. За его кормой на тросе, точно на веревочке воздушный шарик, висел огромный баллон, наполненный желтым дымом. Словом, время для опасений, что юнга может остаться на берегу, было самое подходящее. И, увидев меня, капитан, как и положено, погрозил мне пальцем. У трапа я распрощался с внучкой. Она расправила веером мою пушистую седую бороду и сказала:
- Ну, юнга, будь умницей. Слушайся капитана. Не пей сырую воду. И не выходи на берег один в чужом порту.
Не успели мы с внучкой расцеловаться как следует, как раздался молодой голос капитана:
- Эй, юнга, долго мы еще будем вас ждать? Он крикнул так грозно не потому, что сердился на меня, а потому, что капитан должен то и дело воспитывать юнгу.
Я быстро взбежал на борт, и капитан крикнул:
- Боцман! Проверить: нет ли на борту переодетых пиратов! Не проникли ли к нам на судно диверсанты какого другого сорта, чтобы сразу чинить нам препятствия!
- Капитан! Мы осмотрели все! Нет ни пиратов, ни других диверсантов, способных тотчас чинить нам препятствия! - доложил боцман, едва скрывая разочарование.
- Ну, а такие, чтоб не сразу? Потенциальные? - спросил капитан.
- Увы, - ответил боцман, разводя руками.
- Жаль, - проговорился капитан и, вздохнув, подал команду: - Все же отдать швартовы!
Я и матросы щедро отдали швартовы, а люди на пирсе с благодарностью приняли их.
- Полный вперед! Скорость сразу двадцать узлов! - приказал капитан, и наш буксир под одобрительные возгласы зрителей и гудки кораблей поплыл к выходу из бухты.
Свободные от вахты члены команды тотчас спустились в машинное отделение вязать узлы, а в моей душе появилось ощущение, что именно в это время крайне необходимо случайно забрести на корму. И точно: сейчас же луна решила затмить солнце, и порт погрузился в подозрительные сумерки. Я отправился туда, куда меня тихонько подталкивала судьба, и увидел долговязую, худую фигуру в засученных по колено джинсах и оранжевой футболке. Незнакомец был бос. Он только что вылез из моря, с него еще ручьями стекала вода. Одной рукой незнакомец поддерживал тяжелые от впитанной воды джинсы, в другой тускло блестели длинные портновские ножницы. Его седые космы были нечесаны, а клочья свалявшейся бороды напоминали старую щетку.
Он повернул голову, и я тотчас узнал его. Это был мой давний противник известный туапсинский хулиган Пыпин, который вот уже целых пятьдесят лет наводил ужас на школы и родителей, очень плохо влияя на детей.
На ближнем пирсе замелькали темные фигуры людей с музыкальными инструментами. Это был симфонический оркестр Комитета по делам кинематографии. Пыпин приглашал его каждый раз, когда собирался совершить особенно тяжкий поступок. Он хотел, чтобы оркестр силой своего искусства подчеркивал весь драматизм его преступления. "Желаю, чтобы у меня было как в кино", - говаривал Пыпин.
Дирижер постучал палочкой по пюпитру и объявил своим музыкантам: "Тема: Преступление под покровом солнечного затмения".
Оркестр заиграл очень тревожный мотив, и Пыпин с ножницами наперевес двинулся крадучись к тросу, который удерживал рвущийся в небо баллон.
А с пирса доносился голос дирижера, направлявшего своих музыкантов:
- Мрачно... Мрачнее... Еще мрачнее! Совсем зловеще!
- А теперь мой ход, семья и школа! - цедил сквозь зубы хулиган. - Пусть ваши дети останутся без новых игрушек. Не имея игрушек, они будут шляться по улице, не зная, куда себя деть, и вот тут-то я научу их курить и не слушаться старших.
Злоумышленник поднес ножницы к тросу. Над бухтой рассыпалась дробь барабана.
- Что вы делаете, Пыпин? Вы же так перережете трос, - произнес я с самым искренним удивлением.
Пыпин выронил ножницы за борт и, крикнув: "Дяденька, это не я!" плюхнулся вслед за ножницами в море. Передо мной мелькнули его желтые пятки.
Дирижер оглянулся через плечо и, заметив меня, взволнованно крикнул оркестру:
- Появились светлые силы! Добро торжествует! Теперь бодро! Оптимистично! Совсем триумфально!
Одновременно с радостными аккордами музыки вновь засияло солнце и на бухту вернулся ясный солнечный день.
Я поискал глазами бежавшего диверсанта. Его голова скрылась за бурунами, потом он вылез невдалеке на мол, подбежал к бульдозеру, оставленному нерадивым шофером, прыгнул в кабину и укатил за гребень высокого берега.
А я присоединился к товарищам, вязавшим узлы.
Я очень люблю эти часы. Они напоминают мне старинные сельские посиделки. Матросы вяжут и ведут неторопливый разговор. Сколько наслушаешься тут историй! Увлекательных и самых невероятных!
А судно весело бежит по волнам, постепенно наращивая скорость: пятнадцать узлов... двадцать... тридцать!..
Потом кто-нибудь, слегка пригорюнившись, запевает тоненьким тенорком на мотив популярной "Пряхи":
Ночь. Иллюминатор.
Лампочка горит.
Молодой матросик
В кубрике сидит.
И остальные, забыв об узлах, проникновенно подтягивают ему густыми басами:
Приключений жаждет,
Годы напролет,
Только почему-то
Буря не грядет!
Есть вода под килем,
Там полно акул,
Только он ни разу
В жизни не тонул.
Но тут мы вовремя вспоминаем про благородную цель нашего рейса, о том, что везем радость детишкам, и в голоса наши вливается бодрость:
Не горюй, матросик:
Коль гуманна цель,
Будут ураганы,
В днище будет щель1!
Из-за нехватки узлов скорость буксира постепенно падает. Заметив это, капитан кричит в переговорное устройство:
- Прибавить обороты!
И мы, спохватившись, начинаем вязать дружно и накрепко. Да так, что узел не разрубить топором...
Так, незаметно, за посиделками, мы миновали Черное и Средиземное моря, обкатанные за тысячи лет различных цивилизаций и потому гладкие, как асфальт, и вышли в Атлантический океан. Вода здесь, особенно в Бискайском заливе, была неровной, волнистой, и наш буксир молодецки запрыгал на ухабах.
И капитану теперь часто приходилось выходить на свой мостик и, лизнув указательный палец, показывать его ветру. Заметив поднятый палец, простодушный ветер начинает смеяться и тем самым выдает себя.
Однажды утром мы, связав тридцать прочных узлов, взяли мел и занялись чисткой медных частей корабля, а капитан вышел на мостик, показал ветру палец, но вместо ожидаемого приступа смеха услышал в ответ гробовое молчание.
На этот раз нам подвернулся ветер, начисто лишенный чувства юмора. И все же наш бравый капитан не отступал. У него уже затек палец - так долго он его держал перед носом тупицы, но тот по-прежнему помалкивал, затаившись в снастях.
Наш капитан был еще молод и неопытен. Его прислали к нам прямо из высшего морского училища, и ему до сих пор приходилось иметь дело только с нормально развитыми ветрами. Поэтому на помощь капитану поспешил боцман Пасенюк. Бывалый моряк поднялся на капитанский мостик и отпустил соленое словцо, способное рассмешить и глухого. Но ветер будто и вправду оглох. Вскоре на мостике собрался весь экипаж, кроме юнги, - кроме меня, значит. Такого концерта юмора и сатиры, наверное, не слышал ни один зрительный зал. Наши моряки перебрали все известные и даже еще не известные им анекдоты и забавные случаи и даже придумали массу новых, а ветер хоть бы хихикнул разок.
Экипаж нашего славного буксира никогда не терялся, даже в самых фантастических переделках. А тут все, как один, упали духом. Потому что нельзя плавать по морю, не зная, где в это время находится ветер.
И тогда кто-то, будто невзначай, сказал:
- Капитан, может, кликнуть юнгу? И как следовало по традиции, боцман Пасенюк ответил сердясь:
- Да что он может? Сосунок еще, салага! Вы бы еще грудное дитя о помощи попросили.
- А все-таки можно попробовать. Разве мы не должны заботиться, чтобы юнга рос, набирался опыта, - возразил капитан и послал за мной матроса Костю.
Я в это время безмятежно лежал на корме и словно бы в первый, а на самом деле в сто первый раз читал поучительный роман Р.Стивенсона "Остров сокровищ", из которого каждый юнга мог почерпнуть много полезных сведений.
- Иван Иванович, вставайте, вас капитан зовет, - сказал матрос Костя, прибежав на корму.
- За что? Как будто я ничего такого не сделал? Кажется, еще не залил чернилами карту в каюте у штурмана. И случайно не упал за борт исключительно по своей вине, - сказал я, притворяясь обеспокоенным, и нехотя поднялся, потому что матрос прервал меня на странице, рассказывающей, как должен вести себя юнга, попавший к пиратам в плен.
Но я и в самом деле был удивлен ранним вызовом капитана. Рейс только начинался, и до приключений, по моим расчетам, было еще далеко.
- Сейчас все узнаете сами, - добродушно ответил Костя и подбадривающе потрепал меня по плечу, потому что каждый матрос должен оказывать юнге покровительство.
Придя на капитанский мостик, я случайно сразу понял, что этот недотепа-ветер из северо-восточных. Мне давно была известна эта угрюмая семейка, что ни ветер - то бука. Темнота, деревенщина, одним словом. Но этот новый норд-ост был мне пока не знаком. Видно, он появился на свет совсем недавно. Но уже сейчас можно было с уверенностью сказать, что этот юнец характером в остальную родню. Что такого и в самом деле непросто расшевелить. Тут без тонкого знания психологии не обойдешься. "Так-с, что же он из себя представляет? Наверняка был отпетый двоечник и боялся школьного начальства", мысленно прикинул я, совсем не считая себя тонким психологом.
И вдруг громко и озорно крикнул:
- Полундра! Метеоролог идет!
Молодой норд-ост по привычке перепугался, дунул, собираясь удрать, и запутался в снастях. Это был такой могучий порыв, что даже наш бывалый буксир и тот едва не перевернулся вверх килем. Мы ухватились, кто за что успел, чтобы не свалиться в море. Все, что не было прочно к этому времени закрепленным на палубе, начало ездить от борта к борту. А одна из крепко привязанных шлюпок вдруг откинулась набок, и мы увидели мальчика. Он лежал под шлюпкой, свернувшись калачиком.
Мальчик живо вскочил на ноги и с надеждой спросил:
- Мы тонем? Мы уже идем ко дну?
Мы изумленно молчали2. Дети, удиравшие из дома на поиски приключений, не были редкостью на нашем борту, и каждый раз, перед тем как отдать швартовы, команда осматривала корабль и возвращала беглецов на пирс" Но этот "заяц" каким-то образом сумел забраться под шлюпку и пролежать, согнувшись, много дней без пищи и воды. И притом он не только остался живым, но и выглядел еще ко всему розовощеким и бодреньким, будто вернулся с новогодней елки. Пока мы прикидывали, как же это могло случиться, мальчик увидел, что буксир как ни в чем не бывало летит по волнам Атлантического океана, и этот отрадный факт почему-то вызвал у него откровенное неудовольствие.
- Ничего не случилось? А я-то думал, что нас вот-вот поглотит пучина, разочарованно произнес мальчик.
- Ну, к счастью, до этого еще далеко. А ты кто будешь, мальчик? - спросил капитан, одним из первых придя в себя.
- Я - Толик Слонов из четвертого "А", - невозмутимо представился непрошеный пассажир.
- А теперь, Толик Слонов, скажи: когда ты успел забраться под шлюпку? продолжал капитан свой допрос.
- Ну, может, час тому назад. А может, полтора. Я забыл посмотреть на часы, - так же невозмутимо пояснил Толик.
Если судить по его здоровому виду, то мальчик говорил сущую правду. Но вот только как он попал к нам на борт, если буксир уже который день находился в открытом океане, вдали от оживленных морских и воздушных путей? Этот вопрос возник у каждого члена экипажа.
Мы тут же дружно осмотрели небо и горизонт, но они были пусты.
- Лишние полчаса не играют существенной роли, - сказал капитан, стараясь сохранить самообладание. - Суть в том, что ты находишься на палубе нашего буксира.
- Верно! Я здесь, и это самое главное! - возбужден но воскликнул мальчик.
- И каким же образом тебе удалось это сделать? - спросил капитан, отводя глаза, чтобы Толик не заметил в них жадного любопытства.
- Да очень просто, - небрежно отмахнулся мальчик. - Настолько легко, что говорить об этом не стоит.
Мы тогда подумали, что он не желает открыть свой секрет. А как следует попросить его нам мешала гордость.
- В общем, неважно, с помощью чего ты проник на буксир, - сказал капитан, пряча обиду. - Если ты даже попал к нам с помощью волшебной лампы, все равно мы должны доставить тебя в ближайший порт. И не потому, что будто бы нам всем обидно. Просто ребенок не имеет права плавать на корабле, не отпросившись у родителей. Ты же не спрашивал, я угадал?
- Угадали! - честно признался Толик. - Но я так спешил... Мне так не терпелось!.. А они были на работе.
- Эй, на руле! Курс сто восемьдесят градусов! - решительно скомандовал капитан.
- Есть курс сто восемьдесят градусов!
Но он так и не успел направить буксир в сторону ближайшего порта. Что-то вновь испугало застрявший в снастях ветер. Он забился в путах, пытаясь вырваться на свободу, и развел вокруг нашего судна такой невообразимый шторм, что о возвращении в порт не могло быть и речи. Огромные волны, разъяренные тем, что кто-то нарушил их покой, гнали нас в сторону от берега, бесцеремонно перебрасывая буксир из рук в руки друг другу. Баллон с желтым дымом бился где-то под облаками, точно последний лист на ветру.
"Э, тут что-то не так. Не зря все совпало: и неожиданное и пока необъяснимое появление мальчика, и буря, из-за которой нельзя его отправить домой", - подумал я.
Но я-то ладно, у меня за плечами такой опыт, что посмотрел краем глаза - и все как на ладони. Удивительно то, что мальчишка сразу понял, что обстановка сложилась в его пользу. Я даже заметил довольную усмешку, мелькнувшую на его губах.
- Ну-с, кэп, поплыли навстречу опасностям? - произнес осмелевший мальчишка, подражая морским волкам.
"Ваня, к нам, на буксир, пробрался маленький авантюрист, держи с ним ухо востро", - сказал я себе.
А ничего не подозревавший экипаж окружил Толика Слонова, и на мальчишку посыпались возгласы невольного одобрения:
- Непослушный, но смелый мальчик!
- Вот это пацан! Ему все нипочем!
- Это же прирожденный путешественник, ребята! Порази меня насморк, если я ошибся!
Мои мужественные, но простодушные друзья, привыкшие иметь дело со скромными людьми, не подозревали, что в этот момент собственными руками раздувают огонь, опасный для нашего старого доброго буксира.
Как я и ожидал, чрезмерная и еще не заслуженная похвала ударила мальчику в голову. В его главах вспыхнул огонь азарта. Толик окинул неистовым взглядом палубу, выискивая что-то, и вдруг бросился к мачте.
- Анатолий, ты куда? - окликнул его капитан.
- Я полез по вантам! - небрежно бросил мальчик.
- Э, у нас не парусный корабль, - засмеялся боцман. - У нас ванты не водятся.
Мальчик остановился и оглядел наш буксир от носа до кормы, словно только что его увидел. На лице его появилось горькое разочарование. И обида, словно кто-то обманом заманил Толика на этот корабль.