— Я не шучу, — повторил я еще серьезней.
— Ну да, — не поверил лжемарсианин.
— Это истинная правда!
Такое известие потрясло лжемарсианина.
— Как же так? — залепетал он. — Почему же тогда меня выставили на витрине?
Я передал ему то, что услышал на фабрике. Объяснил, как ошиблись продавцы, приняв его за марсианина.
Пока он переживал эту горькую весть, я сказал уродцу, чтобы он вылезал на сушу.
— Да, да, вылезай. Извини, пожалуйста, я же не знал, что я не марсианин, — добавил немного пришедший в себя лжемарсианин.
Игрушки поняли, что все кончилось хорошо, и разошлись по своим делам, а мы остались втроем.
— Что ж, пойду поищу себе место на полках, — уныло сказал бывший марсианин. — Может, кто-нибудь потеснится, пустит рядом с собой.
— Подождите, — сказал я ему. Я вспомнил, что будет с этой игрушкой, когда с фабрики придет настоящее письмо.
— Ну и пусть, — сказал бывший марсианин. — Мне теперь все равно. Кому нужна бракованная игрушка!
— А ты докажи, что мастер не зря потратил время и силы. Что хоть он и ошибся, но все равно ты такой же веселый и добрый, как самые красивые и дорогие куклы! — воскликнул уродец.
Потускневшие было от горя краски бывшего марсианина вновь стали яркими.
— Ах, как мне хочется доказать это! — сказал он горячо. — Но я уже не успею. В понедельник придет письмо, и ты слышал сам, что меня впереди ожидает!
Я предложил ему убежать. Но игрушки покачали головой. Оказывается, они не имеют права. Что бы было, если бы игрушки запросто бегали по улицам и дворам.
— Есть выход! — сказал я, вспомнив, как лжемарсианин похитил стюардессу с помощью сторожа.
Уродец и лжемарсианин наклонились ко мне, и я открыл им свой только что родившийся замысел. Обсудив его хорошенько, мы решили не тратить время зря и отправились в директорский кабинет.
Сторож спал сладким сном. Ему снилась любимая внучка, а это еще больше увеличивало наши шансы на успех. Мы с уродцем стали на страже, а лжемарсианин забрался на стол, взял авторучку директора и написал на календаре текст, придуманный нами по дороге. Я и сейчас дословно помню его:
Не забудь заплатить за две игрушки, что ты выбрал для внучки и положил в карман.
Я.
Потом мы сидели в углу кабинета и переговаривались тихонько. Когда за окном посветлело, уродец и лжемарсианин забрались в боковые карманы на пиджаке сторожа и помахали оттуда ладошками: мол, все в порядке, друг! А сторож тут же шевельнулся, потрогал во сне карманы руками и пробормотал удовлетворенно:
— Все в порядке.
Удостоверившись, что все идет по плану, я вылез на улицу и побежал в наш дом.
Отставной юнга вставал очень рано. Еще на лестнице было слышно, как он ходит по своей квартире, напевая старинные морские песни. Я опасался. что он не услышит меня, и изо всей силы застучал чемоданчиком в дверь.
Старый морской волк открыл дверь, окинул лестничную площадку орлиным взором, заметил меня внизу под ногами и, не сказав ни слова, впустил в квартиру.
Я попросил его посмотреть на меня через бинокль, только теперь через увеличивающие окуляры.
Моряк молча снял со стены свой первоклассный бинокль и начал смотреть на меня через увеличивающую оптику.
— Все в порядке? — спросил я. — Теперь я кажусь вам нормальным?
Моряк кивнул, опустил бинокль и, по-прежнему ни о чем не расспрашивая, отнес его на место.
— Спасибо, — сказал я, осматривая себя перед высоким зеркалом и лишний раз убеждаясь в том, что ко мне вернулся мой прежний рост.
— Пожалуйста, — невозмутимо ответил старый юнга.
И я как ни в чем не бывало отправился в свою жилищную контору, прямо к началу рабочего дня. После работы я узнал адрес сторожа и отправился к нему домой.
Сторож сразу узнал меня и сказал:
— У нас все в порядке. Все работает, ничто не протекает. Но все равно проходите, коль пришли. У нас сегодня праздник, — и широко распахнул передо мной дверь.
Из глубины квартиры донесся радостный детский смех.
— Сюда, — сказал старик и открыл дверь в комнату.
Я вошел и тотчас увидел своих маленьких друзей. Уродец сидел на тахте рядышком во своей стюардессой. И лица обоих были очень счастливые. А лжемарсианин смешил внучку сторожа, скатываясь со спины толстого добродушного бегемота.
В общем эта игрушка оказалась совсем не плохим парнем, подумал я, и, не скажи ей, что она марсианин, она бы никогда и никому не причинила зла.
Друзья, конечно, узнали меня, да только не подали вида. Потому что нельзя им, игрушкам, разговаривать с людьми. Иначе какие же они будут игрушки? Ведь без игрушек людям нельзя. Кажется, так говорила стюардесса.
— Ну, я пойду, коль у вас все в порядке, — сказал я сторожу.
Так закончилась история с тремя игрушками…
— А ты, Катя, значит, вот где? Ну что ж, судя по всему, ты попала в добрые руки, — сказал слесарь-водопроводчик, обращаясь к кукле.
Ее хозяйка вдруг смутилась, порывисто прижала куклу к себе и сказала шепотом:
— Катя, извини меня, пожалуйста. Я хотела оторвать тебе голову.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, в которой рассказывается о нашем военном походе и его последствиях
— Ну да, — не поверил лжемарсианин.
— Это истинная правда!
Такое известие потрясло лжемарсианина.
— Как же так? — залепетал он. — Почему же тогда меня выставили на витрине?
Я передал ему то, что услышал на фабрике. Объяснил, как ошиблись продавцы, приняв его за марсианина.
Пока он переживал эту горькую весть, я сказал уродцу, чтобы он вылезал на сушу.
— Да, да, вылезай. Извини, пожалуйста, я же не знал, что я не марсианин, — добавил немного пришедший в себя лжемарсианин.
Игрушки поняли, что все кончилось хорошо, и разошлись по своим делам, а мы остались втроем.
— Что ж, пойду поищу себе место на полках, — уныло сказал бывший марсианин. — Может, кто-нибудь потеснится, пустит рядом с собой.
— Подождите, — сказал я ему. Я вспомнил, что будет с этой игрушкой, когда с фабрики придет настоящее письмо.
— Ну и пусть, — сказал бывший марсианин. — Мне теперь все равно. Кому нужна бракованная игрушка!
— А ты докажи, что мастер не зря потратил время и силы. Что хоть он и ошибся, но все равно ты такой же веселый и добрый, как самые красивые и дорогие куклы! — воскликнул уродец.
Потускневшие было от горя краски бывшего марсианина вновь стали яркими.
— Ах, как мне хочется доказать это! — сказал он горячо. — Но я уже не успею. В понедельник придет письмо, и ты слышал сам, что меня впереди ожидает!
Я предложил ему убежать. Но игрушки покачали головой. Оказывается, они не имеют права. Что бы было, если бы игрушки запросто бегали по улицам и дворам.
— Есть выход! — сказал я, вспомнив, как лжемарсианин похитил стюардессу с помощью сторожа.
Уродец и лжемарсианин наклонились ко мне, и я открыл им свой только что родившийся замысел. Обсудив его хорошенько, мы решили не тратить время зря и отправились в директорский кабинет.
Сторож спал сладким сном. Ему снилась любимая внучка, а это еще больше увеличивало наши шансы на успех. Мы с уродцем стали на страже, а лжемарсианин забрался на стол, взял авторучку директора и написал на календаре текст, придуманный нами по дороге. Я и сейчас дословно помню его:
Не забудь заплатить за две игрушки, что ты выбрал для внучки и положил в карман.
Я.
Потом мы сидели в углу кабинета и переговаривались тихонько. Когда за окном посветлело, уродец и лжемарсианин забрались в боковые карманы на пиджаке сторожа и помахали оттуда ладошками: мол, все в порядке, друг! А сторож тут же шевельнулся, потрогал во сне карманы руками и пробормотал удовлетворенно:
— Все в порядке.
Удостоверившись, что все идет по плану, я вылез на улицу и побежал в наш дом.
Отставной юнга вставал очень рано. Еще на лестнице было слышно, как он ходит по своей квартире, напевая старинные морские песни. Я опасался. что он не услышит меня, и изо всей силы застучал чемоданчиком в дверь.
Старый морской волк открыл дверь, окинул лестничную площадку орлиным взором, заметил меня внизу под ногами и, не сказав ни слова, впустил в квартиру.
Я попросил его посмотреть на меня через бинокль, только теперь через увеличивающие окуляры.
Моряк молча снял со стены свой первоклассный бинокль и начал смотреть на меня через увеличивающую оптику.
— Все в порядке? — спросил я. — Теперь я кажусь вам нормальным?
Моряк кивнул, опустил бинокль и, по-прежнему ни о чем не расспрашивая, отнес его на место.
— Спасибо, — сказал я, осматривая себя перед высоким зеркалом и лишний раз убеждаясь в том, что ко мне вернулся мой прежний рост.
— Пожалуйста, — невозмутимо ответил старый юнга.
И я как ни в чем не бывало отправился в свою жилищную контору, прямо к началу рабочего дня. После работы я узнал адрес сторожа и отправился к нему домой.
Сторож сразу узнал меня и сказал:
— У нас все в порядке. Все работает, ничто не протекает. Но все равно проходите, коль пришли. У нас сегодня праздник, — и широко распахнул передо мной дверь.
Из глубины квартиры донесся радостный детский смех.
— Сюда, — сказал старик и открыл дверь в комнату.
Я вошел и тотчас увидел своих маленьких друзей. Уродец сидел на тахте рядышком во своей стюардессой. И лица обоих были очень счастливые. А лжемарсианин смешил внучку сторожа, скатываясь со спины толстого добродушного бегемота.
В общем эта игрушка оказалась совсем не плохим парнем, подумал я, и, не скажи ей, что она марсианин, она бы никогда и никому не причинила зла.
Друзья, конечно, узнали меня, да только не подали вида. Потому что нельзя им, игрушкам, разговаривать с людьми. Иначе какие же они будут игрушки? Ведь без игрушек людям нельзя. Кажется, так говорила стюардесса.
— Ну, я пойду, коль у вас все в порядке, — сказал я сторожу.
Так закончилась история с тремя игрушками…
— А ты, Катя, значит, вот где? Ну что ж, судя по всему, ты попала в добрые руки, — сказал слесарь-водопроводчик, обращаясь к кукле.
Ее хозяйка вдруг смутилась, порывисто прижала куклу к себе и сказала шепотом:
— Катя, извини меня, пожалуйста. Я хотела оторвать тебе голову.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, в которой рассказывается о нашем военном походе и его последствиях
— Знаешь, что я сейчас придумала? — спросила Зоя, прожевав откушенный кусочек бутерброда.
— Нет, — ответил я, говоря чистейшую правду.
Мы стояли возле окна на лестничной площадке между вторым и третьим этажом и смотрели на улицу. Там, напротив нашего дома, остановилось такси, украшенное разноцветными лентами. Из машины вылезли жених и невеста и еще какие-то веселые молодые люди. Жених поднял невесту на руки и внес в дом. Молодые люди и просто остановившиеся прохожие захлопали в ладоши.
— Вот что, когда я стану взрослой, я, пожалуй, выйду замуж за тебя, — задумчиво сказала Зоя.
— Правда? — обрадовавшись, спросил я.
— Ага, — сказала Зоя.
— А почему за меня? Что, Феликс и Яша лучше? — спросил я обиженно.
— Ага, — опять сказала Зоя. — У них есть характер. А у тебя нет. Я буду этим пользоваться, и ты будешь покупать варенья, сколько захочу.
— Зоя, я и так буду покупать тебе варенье, хоть всю жизнь. Сколько хочешь! Только не выходи замуж за меня, ладно? А то мне всегда достается больше всех, — попросил я. — Лучше выйди за Яшу. Помнишь, он не дал тебе лишнюю марку?
Мое напоминание подействовало на Зою, она задумалась, но что произошло у нее в голове, я так и не узнал в этот день. И видимо, теперь мне придется ждать до тех пор. пока Зоя станет взрослой, и нам тогда будет известно, на ком же из нас она остановила выбор.
А сегодня ей помешал отчаянный топот, донесшийся с первого этажа, а вскоре перед нами появился сам Яша, собственной персоной. Я даже с ужасом подумал, что мой приятель научился читать мысли на расстоянии, и вот теперь прибежал, чтобы осудить меня за предательство.
Но если и Яша научился проникать в чужие мысли, то все равно сейчас он был поглощен совершенно другим занятием.
— Ребята, там Великий Реалист зовет. Говорит, покажет что-то интересное! — крикнул Яша, переводя дыхание.
В таких случаях нас не приходилось звать дважды, мы с Зоей переглянулись и, разом забыв про наш разговор, помчались вместе с Яшей во двор.
Вениамин стоял посреди двора и почему-то прикрывал ладонью один глаз.
— Я нашел их! Вот они, — с гордостью доложил Яша.
— Молодец, Селедка, — промурлыкал Вениамин. — Подождем, сейчас вернется четвертый рекрут.
— А где Феликс? Он же был здесь? — удивился Яша.
— Сейчас будет ваш Феликс, — почему-то усмехнулся Вениамин.
И Феликс не заставил себя ждать. Он прибежал во двор с улицы.
— А я вас искал, — сказал нам запыхавшийся Феликс.
— Теперь еще рекрута ждать? — спросил я, теряя терпение.
— Да, пожалуй, уже ни к чему, — сказал Вениамин и усмехнулся опять.
А мы уставились на него, ожидая, что же он покажет нам.
— Видели? — произнес Вениамин и опустил руку, которой прикрывал глаз. и нам открылся лиловый синяк под глазом. — Так оскорбили вашего верховного главнокомандующего, — с торжественной скорбью произнес Вениамин.
— Кто же это сделал? — сочувственно спросили мы.
— Тут один. — И Вениамин кивнул в сторону соседнего двора.
Мы поняли, что речь идет о хулигане. А мы-то уж и забыли о нем. В последний раз он приходил, чтобы сообщить свою фамилию, и с тех пор больше не появлялся в нашем дворе.
— И что, он взял и прямо ударил? Ни с того ни с сего? — спросила Зоя.
— Я спросил его про кличку, а ему, видишь ли, не понравилось. У него, видишь ли, есть фамилия. Оладушкин — тоже мне фамилия, — презрительно произнес Вениамин.
«Ого, — подумал я. — теперь в нашем дворе завелся собственный хулиган!»
— В ответ на его возмутительный выпад правой рукой я решил объявить войну. Теперь вы мои рекруты. Я собрал вас под свои знамена, — объявил напыщенно наш собственный хулиган.
— Мы пришли для другого. Ты обещал показать нам что-то очень интересное, — напомнил Феликс.
— Это что же получается? Что синяк на лице вашего вождя вас вовсе не трогает? — промурлыкал Великий Реалист.
— Трогает. Но ты же сам был виноват. Зачем обижал хулигана? — сказал Яша с упреком.
— Я же и виноват? Вы еще будете рассуждать, мои рекруты? А ну стройся! — рявкнул Вениамин. — А ты должна вот это сейчас же отдать своему командиру!
— И он простер свою хищную руку к священному Зоиному бутерброду.
Такое кощунство настолько поразило нашу никогда не терявшую присутствия духа Зою, что она послушно протянула ему остаток своего прекрасного и неприкосновенного бутерброда.
Вениамин засунул его в рот целиком и зачавкал. Мне казалось, что сейчас разверзнется земля или грозно сверкнет среди ясного неба все испепеляющая молния. Но Вениамин остался цел и невредим. Он стряхнул с рук крошки, вытер губы рукавом и повелительно произнес:
— Стройся! Кому я сказал?
Ударь он кого-нибудь, и мы бы разбежались кто куда. Но его расправа над Зоиным бутербродом настолько парализовала нашу волю, что мы послушно выстроились в колонну по одному.
— Шагом марш! — скомандовал Великий Реалист, и мы покорно побрели на улицу.
Вениамин шагал сбоку на командирском месте и воинственно на всю улицу рассуждал:
— Я его сейчас ногой — раз! Он мне — раз! А я падаю на спину и ему — раз! А вы заходите сзади! И ему тоже — раз! Под ноги!
А мы чувствовали себя несчастными, потому что нас гнали чинить явно несправедливое дело. И самое ужасное заключалось в том, что теперь хулиган нам был ни капельки не страшен
— Правое плечо вперед! — скомандовал Вениамин, и наш отряд вступил в соседний двор.
Оладушкин сидел на скамейке прямо напротив ворот и — неслыханное дело! — читал книгу. Услышав топот наших ног, он поднял голову и, наверное, целую вечность — так показалось мне — удивленно рассматривал нас. Потом его ноздри раздулись по-боевому, он положил книгу рядом с собой на скамейку и начал медленно подниматься.
— В атаку! Бей его! — завизжал наш верховный главнокомандующий.
И через секунду оказался на крыше сарая. А мы — Феликс, Яша и я — повисли в могучих руках Оладушкина, точно связка африканских бананов. Он держал нас за воротники и потряхивал слегка, будто сбивал пыль. Я поискал глазами Зою, думал, может, хоть та жива-невредима, но Зои не было видно.
— Эй вы, жалкие трусы! — закричал Вениамин с крыши сарая. — Трое не можете справиться с одним, да? Вперед, мои рекруты, вперед!
— Ну-ну, империалисты, вперед. А я вот что сейчас сделаю с вами, — сказал Оладушкин. — Или «салазки» загну. Или сейчас увидите «Москву», колонизаторы. Хотя нет, теперь я сделаю по-другому: предам вас суду чести.
Пока он прикидывал, как с нами поступить, мы молчали, чувствуя свою вину и понимая, что сопротивляться не имеем никакого права.
И вдруг Яша, болтавшийся где-то рядом со мной, вздохнул и сказал:
— Оладушкин, не стесняйся! Наказывай нас! Мы не обидимся на тебя. Ты ведь борешься за правое дело!
Услышав из уст пленника такую необычную речь, Оладушкин поставил нас на ноги, изумленно спросил:
— А что же вы тогда, если знаете? Я-то что, я ведь раньше был темный человек, не понимал, что благородно, а что не благородно. А вы, ай-яй-яй, такие воспитанные дети и вдруг сознательно вторглись на мирную территорию.
Можно было все свалить на нового жильца, но, наверное, это было бы не совсем справедливо. Тут и наша была вина. Мы ведь даже не подняли восстания против тирана. Так что уж лучше было промолчать. И мы промолчали.
— Впрочем, я все понимаю, — сказал Оладушкин. — Вот кто виноват во всем! Этот кровавый диктатор! Этот истребитель мирных индейцев! — И он направился к сараю.
— Мама! — завопил Вениамин и полез на гребень крыши.
Будто услышав его призыв, в соседский двор вбежали Зоя и Базиль Тихонович.
— Оладушкин, ты опять за свое? — крикнул слесарь.
— Да я только хотел попугать, — смутился Оладушкин и отошел от сарая.
— Зачем? Он же сдался и так. Надо быть великодушным, Оладушкин, великодушным. — Слесарь покачал головой и спросил Вениамина: — Ты ведь точно сдался?
— А как же, на милость победителя! — охотно откликнулся Великий Реалист.
— Тогда слезай, — сказал Базиль Тихонович. Вениамин побоялся, что слесарь вдруг передумает и лишит своей защиты, и мигом очутился на земле.
— А теперь ступай домой, завоеватель несчастный, — сказал ему слесарь.
Но Великий Реалист уже понял, что гроза миновала, что теперь никто его не тронет и пальцем, и, вместо того чтобы поблагодарить Базиля Тихоновича за помощь, вдруг запетушился, начал на него наседать.
— А чего оскорбляете? Чего оскорбляете? — закричал он на слесаря. — Думаете, спасли, и все? А я человек гордый и не прощаю тех, кто меня спасал! Поняли? — И он удалился, засунув руки в карманы, чтобы видели все, какой он гордый и независимый человек. И я понял, что теперь у Базиля Тихоновича появился непримиримый и коварный враг.
— А знаете, кто он на самом деле? — спросил Базиль Тихонович, задумчиво глядя вслед Вениамину.
— Нет, — ответили мы дружно.
— Это молодой Рошфор!
— Какой же он Рошфор! Рошфор был благородным человеком. С ним даже подружился д'Артаньян! — возразил Феликс.
— Все правильно, — кивнул Базиль Тихонович. — Но это будет уже потом. Он еще станет лучше. Жизнь его научит многому. Учтите, нет неисправимых людей. В каждом человеке много хорошего. Только он иногда не знает этого сам.
— Кто бы мог подумать, что с нами разговаривал сам Рошфор! — сказал восторженно Яша.
А Базиль Тихонович вдруг на что-то отважился, и мы услышали из его уст поразительную вещь.
— Ребята, вы небось думаете, будто наш дом населяют рядовые, обычные люди, — сказал он. загораясь. — Это только кажется так. Вот истопник Иван Иваныч, кто он, по-вашему?
— Истопник, кто же еще? — сказал Яша с недоумением.
— Верно. Но не только истопник. Это Жан Вальжан! Помните книгу «Отверженные»? Так это написано про него.
Базиль Тихонович обвел наши лица торжествующим взглядом. Он наслаждался впечатлением, которое произвели на нас его слова.
— А ты, Зоя, даже не подозреваешь, что твоя мама еще и Элли, — продолжал слесарь. — Ты читала книжку про Волшебника Изумрудного города?
— Читала, — сказала потрясенная Зоя, а ее, как вы заметили, удивить не очень легко.
Загадочные люди эти взрослые, подумал я. От них только и жди сюрприза. С одной стороны, можно подумать, что они и часа не могут прожить без ванной и крана, из которого не капает вода. И вдруг те же самые взрослые летят в Антарктиду и карабкаются на вершины гор» — словом, охотно забираются в такие места, где нет никаких удобств. Где даже нельзя вымыть руки перед едой, а ведь это самое любимое занятие взрослых.
Вот и Зоина мать — гроза всех ребят, оказывается, временами тайком от нас путешествует по волшебным странам.
— А твоя бабушка, Вася… — услышал я, и сердце мое бешено заколотилось.
Неужели моя бабушка не просто бабушка, а кто-то еще?
— А твоя бабушка, Вася, это Миронова Маша. Про нее еще Пушкин рассказывал в «Капитанской дочке».
Вот это номер! Я так и остолбенел. Слышал точно сквозь толстое стекло, как что-то говорят Феликс и Яша. Братья, наверное, спрашивали про своих родителей. А Базиль Тихонович отвечал им лукаво:
— Этого я не знаю еще. А вы попробуйте выяснить сами.
«Бабушка — Миронова Маша, только подумать! Это же надо: Гринев любил мою бабушку, и бабушка была знакома с Пугачевым, как я, скажем, с Феликсом! Нет, нет, это нужно проверить» — вот что проносилось в это время в моей голове.
— А как же они попали в наш дом и стали нашими родителями? — спросила практичная Зоя.
— Вот это мне неизвестно, — признался слесарь. — Если вы что-то узнаете, обязательно скажите мне. Идет?
— Идет! — ответила Зоя за всех. — Уж я-то у мамы выведаю все! В два счета!
— Так она и скажет тебе, — хмыкнул Яша. — Ты думаешь, для этого она все держит в тайне, чтобы тебе сразу открыть, да?
— Ничего, — произнесла Зоя. — Откроет! Хотя мама и очень строгая, но все говорят, что она у меня под башмаком.
— Базиль Тихоныч, — подал голос молчавший Оладушкин. — А я просто Оладушкин? И больше никто?
Слесарь подумал, потер лоб и сказал:
— Точно сказать не могу, но, по-моему, ты из дружины Александра Невского. Ну-ка постарайся что-нибудь припомнить! Ну, ну!
И на наших глазах Оладушкин заморгал глазами и растерянно молвил:
— Кажется, что-то припоминаю.
— А мы кто? А мы? — загалдели мои друзья.
— В вас еще трудно что-нибудь угадать. Вы еще совсем маленькие, — сокрушенно ответил слесарь.
Ребята приуныли, а мне было достаточно и того, что моя бабушка не просто бабушка.
Мне не терпелось помчаться домой и проверить — правду ли говорил слесарь про бабушку. И едва мы разошлись, я бросился домой, достал семейный альбом и нашел фотографию бабушки, на которой ей было как раз восемнадцать лет.
Я и раньше не раз рассматривал этот снимок, но обнаружил только теперь, как потрясающе красива была моя бабушка в молодости. Правда, прическа у нее была короткой, и носила она совсем не прошловековый костюм, а такой, какие я видел в старых довоенных фильмах. Но зато она держала в руках книгу, на которой было написано: «А. С. Пушкин»! Ну конечно же, она читала про саму себя! Про то, как описал ее Пушкин.
Я бросился на кухню, где бабушка гремела посудой — готовила обед, и крикнул, влетая в двери:
— Маша! Маша!
— А? Тебе чего? — сразу выдала бабушка себя и тут же спохватилась, начала притворяться. — Ты какую Машу зовешь? — спросила она, будто бы ничего не понимая.
— А какую же еще? Тебя, конечно! Ведь ты Маша, правда?
— Как же я могу быть Машей, если зовут меня Натальей Михайловной? — затемнила бабушка.
Но я-то уже знал точно, что бабушка и Миронова Маша — это одно лицо. Только как она перенеслась в наше время? Вот что было интересно узнать.
— А какую Машу ты имеешь в виду? — спросила бабушка, решив прощупать, что и в какой мере известно мне.
— Да Машу Миронову! Тебя, в общем. Можешь не притворяться, — сказал я ей прямо в глаза.
— А кто это тебе сказал? — осторожно спросила бабушка.
— Базиль Тихоныч! Выходит, ты видела Пугачева, как меня?
— Вот так, как сейчас вижу тебя? — переспросила бабушка.
— Конечно!
— Поди же ты, а я этого и не знала, — совершенно искренне сказала она.
Что-что, а лгать, как уже известно вам, она не умела. «Что ж, такое бывает со старыми людьми. Они многое не помнят. А жаль», — подумал я с досадой.
То, что бабушка моя и вправду оказалась Машей Мироновой, было фактом чрезвычайной важности. Долг перед друзьями повелевал мне отправиться сейчас же к ним и рассказать, что слесарь оказался прав Я сказал бабушке, что меня ждут неотложные дела во дворе. Но бабушка, видно, вспомнила, что она Капитанская дочка, и решила проявить характер. Она сказала, что нечего бегать без толку целый день, не мешало бы и порисовать немножко. Вот если я нарисую дерево баобаб, охваченное весенним цветением, она отпустит меня погулять.
Я нарисовал ей целый лес цветущих баобабов, даже прибавил одну саговую пальму, тронутую осенним увяданием, и, получив в награду долгожданное разрешение, выскочил за дверь и помчался по коридору, Наш дом, говорят, был похож на гостиницу: через каждый этаж тянулся коридор, а в него выходили двери квартир. Так вот, я, точно ветер, пролетел через весь коридор и выскочил на лестничную площадку.
На площадке работал Базиль Тихонович. Он сидел на корточках и что-то подкручивал на трубе, по которой бежала холодная вода.
— Привет от Мироновой! — крикнул я и, не задерживаясь, побежал вниз по лестнице.
Во дворе никого не было. Я обошел все углы, подождал на бревнах, но терпеть, когда тебе есть что рассказать и некому, — адская мука. Я не выдержал и отправился к ребятам домой.
Ближе всех жил Яша. Его квартира находилась прямо на первом этаже. Я позвонил, и дверь мне открыла Яшина мать.
— Проходи, Вася, проходи. Ты только полюбуйся на своего приятеля! — сказала она возмущенно. — Ему мало той матери, какая у него есть! Уж не Жанна ли д'Арк я? Ты слышишь, о чем спрашивает он? И отца такого мало! Ему, видишь ли, нужно, чтобы его родители были кем-то еще! А мы — это мы! Разве этого мало5 — Она повернулась в сторону комнаты, в которой обычно играл Яша, и закричала: — Мы между тем добросовестно делаем свое дело! Я вырастила такого оболтуса, как ты. Думаешь, это было просто? А твой отец заслуженный шофер! Он совсем не хуже Ермака! Только подумать, на девятом году жизни он спрашивает: кто мы?
Яшина мать могла говорить очень долго, я слышал, как она выступала на собрании жильцов нашего дома, но на этот раз на кухне у нее что-то зашипело, и она убежала к плите.
Я вошел к Яше в комнату. Мой приятель стоял за столом и обескураженно смотрел на меня.
— Почему ты не вышел во двор5 — первым делом спросил я.
— Мама не пустила. Обиделась. Ты же слышал сам, — ответил Яша с долгим печальным вздохом.
Я решил пока промолчать про бабушку. Не стоит хвастать своими успехами, когда твой товарищ еще не оправился от неудачи. Так бы сказала сама бабушка. Поэтому я отложил свое сообщение до встречи с Феликсом.
— Знаешь что? Давай сходим к Феликсу, — сказал я своему незадачливому приятелю.
— Мама, можно я к Феликсу схожу?! — крикнул Яша.
Его мать вышла из кухни с полотенцем и чистой посудой в руках и сказала:
— Ступай поучись у брата, как нужно уважать отца и мать! Я всегда говорила, что моей сестре повезло: у нее сын как сын! Он ценит своих родителей!
Мы вышли за дверь, и Яша огорченно сказал:
— Видишь, не доверяет. Считает маленьким.
Мы были настолько возбуждены, что миновали второй этаж, на котором жил Феликс, и поднялись на третий, где только что Базиль Тихонович чинил трубу с холодной водой.
Но слесаря уже не было. Зато возле этой трубы крутился Вениамин.
Он покраснел, зачем-то закрыл собой трубу и грубо сказал:
— Ну, что уставились? Марш отсюда! Конфеты здесь не дают!
Мы удивленно переглянулись: с чего это он? Но связываться с ним не стали и скатились на второй этаж.
На звонок вышел сам Феликс, он подмигнул, приложил палец к губам, впуская нас в квартиру.
— Как раз узнаю, — шепнул Феликс.
Мы прошли за ним в комнату и поздоровались с его отцом.
Отец Феликса сидел в кресле с газетой в руках, отдыхал после работы.
Приятель указал нам жестом на диван — прошу, мол, располагаться — и подошел к отцу.
— Пап, а пап… — вкрадчиво позвал он.
— Аа… — отозвался его отец.
— Пап, ты кто? — спросил Феликс.
— Иван Иваныч Кабанов, — буркнул отец, не отрываясь от газеты.
— Это я знаю, — сказал Феликс. — Ну, а между нами, кто ты еще?
— Если я могу быть еще кем-то, значит, я не просто Кабанов, а Змей Горыныч о семи головах, — рассеянно пробормотал отец Феликса.
— Пап, я серьезно. Скажи, а ты, случайно, не Александр Македонский? — не отставал Феликс от своего отца.
— Я — Иван Сусанин, — сказал отец. — Я всегда питал неприязнь к завоевателям. Даже великим! Тебе это подходит?
— Вполне, — ответил наш друг и даже вздохнул с облегчением, точно весь день таскал на плечах тяжелый груз и вот сбросил его… Он даже вытер вспотевший лоб, подходя к нам. Сразу видно, человек потрудился.
— Пытал два часа, — сообщил Феликс шепотом. — А мать так и не сломилась. Крепкая, как Джордано Бруно!
— А может, она и есть? — заикнулся было его брат.
— Я бы не против, — сказал Феликс. — Но Бруно — мужчина! Сам понимаешь. А папка-то мой, а? Кто бы подумал? — закончил он с гордостью.
Итак, мы узнали, что в нашем доме живут Капитанская дочь и Иван Сусанин. Что ж, для начала это было неплохо.
— Как ваша добыча? — спросил Феликс, уведя нас в ванную.
Мы рассказали о Яшином провале, потом я поделился своей удачей и постарался представить свое достижение как можно скромней. И хорошо, что так сделал, потому что Феликс сказал, подводя итоги:
— Нам с Васей повезло. Вася уже знал все, и бабушке просто некуда было деться. А я случайно попал в самую точку. Но впереди у нас еще пропасть работы. Сколько жильцов в нашем доме?
— Выходит, мы должны узнать про всех? — ужаснулся Яша.
— А тебе разве не интересно? — в свою очередь удивился его брат.
— Ты меня не так понял, — обиделся Яша. — Я просто хотел сказать: как нам придется трудно.
— А ты как думал! — сказал Феликс серьезно. — Теперь нам придется попыхтеть. Мы должны следить за каждым взрослым из нашего дома. Все равно рано или поздно, но они выдадут себя. Победит тот, у кого зоркий глаз и выдержка, как у настоящего охотника.
— Нет, — ответил я, говоря чистейшую правду.
Мы стояли возле окна на лестничной площадке между вторым и третьим этажом и смотрели на улицу. Там, напротив нашего дома, остановилось такси, украшенное разноцветными лентами. Из машины вылезли жених и невеста и еще какие-то веселые молодые люди. Жених поднял невесту на руки и внес в дом. Молодые люди и просто остановившиеся прохожие захлопали в ладоши.
— Вот что, когда я стану взрослой, я, пожалуй, выйду замуж за тебя, — задумчиво сказала Зоя.
— Правда? — обрадовавшись, спросил я.
— Ага, — сказала Зоя.
— А почему за меня? Что, Феликс и Яша лучше? — спросил я обиженно.
— Ага, — опять сказала Зоя. — У них есть характер. А у тебя нет. Я буду этим пользоваться, и ты будешь покупать варенья, сколько захочу.
— Зоя, я и так буду покупать тебе варенье, хоть всю жизнь. Сколько хочешь! Только не выходи замуж за меня, ладно? А то мне всегда достается больше всех, — попросил я. — Лучше выйди за Яшу. Помнишь, он не дал тебе лишнюю марку?
Мое напоминание подействовало на Зою, она задумалась, но что произошло у нее в голове, я так и не узнал в этот день. И видимо, теперь мне придется ждать до тех пор. пока Зоя станет взрослой, и нам тогда будет известно, на ком же из нас она остановила выбор.
А сегодня ей помешал отчаянный топот, донесшийся с первого этажа, а вскоре перед нами появился сам Яша, собственной персоной. Я даже с ужасом подумал, что мой приятель научился читать мысли на расстоянии, и вот теперь прибежал, чтобы осудить меня за предательство.
Но если и Яша научился проникать в чужие мысли, то все равно сейчас он был поглощен совершенно другим занятием.
— Ребята, там Великий Реалист зовет. Говорит, покажет что-то интересное! — крикнул Яша, переводя дыхание.
В таких случаях нас не приходилось звать дважды, мы с Зоей переглянулись и, разом забыв про наш разговор, помчались вместе с Яшей во двор.
Вениамин стоял посреди двора и почему-то прикрывал ладонью один глаз.
— Я нашел их! Вот они, — с гордостью доложил Яша.
— Молодец, Селедка, — промурлыкал Вениамин. — Подождем, сейчас вернется четвертый рекрут.
— А где Феликс? Он же был здесь? — удивился Яша.
— Сейчас будет ваш Феликс, — почему-то усмехнулся Вениамин.
И Феликс не заставил себя ждать. Он прибежал во двор с улицы.
— А я вас искал, — сказал нам запыхавшийся Феликс.
— Теперь еще рекрута ждать? — спросил я, теряя терпение.
— Да, пожалуй, уже ни к чему, — сказал Вениамин и усмехнулся опять.
А мы уставились на него, ожидая, что же он покажет нам.
— Видели? — произнес Вениамин и опустил руку, которой прикрывал глаз. и нам открылся лиловый синяк под глазом. — Так оскорбили вашего верховного главнокомандующего, — с торжественной скорбью произнес Вениамин.
— Кто же это сделал? — сочувственно спросили мы.
— Тут один. — И Вениамин кивнул в сторону соседнего двора.
Мы поняли, что речь идет о хулигане. А мы-то уж и забыли о нем. В последний раз он приходил, чтобы сообщить свою фамилию, и с тех пор больше не появлялся в нашем дворе.
— И что, он взял и прямо ударил? Ни с того ни с сего? — спросила Зоя.
— Я спросил его про кличку, а ему, видишь ли, не понравилось. У него, видишь ли, есть фамилия. Оладушкин — тоже мне фамилия, — презрительно произнес Вениамин.
«Ого, — подумал я. — теперь в нашем дворе завелся собственный хулиган!»
— В ответ на его возмутительный выпад правой рукой я решил объявить войну. Теперь вы мои рекруты. Я собрал вас под свои знамена, — объявил напыщенно наш собственный хулиган.
— Мы пришли для другого. Ты обещал показать нам что-то очень интересное, — напомнил Феликс.
— Это что же получается? Что синяк на лице вашего вождя вас вовсе не трогает? — промурлыкал Великий Реалист.
— Трогает. Но ты же сам был виноват. Зачем обижал хулигана? — сказал Яша с упреком.
— Я же и виноват? Вы еще будете рассуждать, мои рекруты? А ну стройся! — рявкнул Вениамин. — А ты должна вот это сейчас же отдать своему командиру!
— И он простер свою хищную руку к священному Зоиному бутерброду.
Такое кощунство настолько поразило нашу никогда не терявшую присутствия духа Зою, что она послушно протянула ему остаток своего прекрасного и неприкосновенного бутерброда.
Вениамин засунул его в рот целиком и зачавкал. Мне казалось, что сейчас разверзнется земля или грозно сверкнет среди ясного неба все испепеляющая молния. Но Вениамин остался цел и невредим. Он стряхнул с рук крошки, вытер губы рукавом и повелительно произнес:
— Стройся! Кому я сказал?
Ударь он кого-нибудь, и мы бы разбежались кто куда. Но его расправа над Зоиным бутербродом настолько парализовала нашу волю, что мы послушно выстроились в колонну по одному.
— Шагом марш! — скомандовал Великий Реалист, и мы покорно побрели на улицу.
Вениамин шагал сбоку на командирском месте и воинственно на всю улицу рассуждал:
— Я его сейчас ногой — раз! Он мне — раз! А я падаю на спину и ему — раз! А вы заходите сзади! И ему тоже — раз! Под ноги!
А мы чувствовали себя несчастными, потому что нас гнали чинить явно несправедливое дело. И самое ужасное заключалось в том, что теперь хулиган нам был ни капельки не страшен
— Правое плечо вперед! — скомандовал Вениамин, и наш отряд вступил в соседний двор.
Оладушкин сидел на скамейке прямо напротив ворот и — неслыханное дело! — читал книгу. Услышав топот наших ног, он поднял голову и, наверное, целую вечность — так показалось мне — удивленно рассматривал нас. Потом его ноздри раздулись по-боевому, он положил книгу рядом с собой на скамейку и начал медленно подниматься.
— В атаку! Бей его! — завизжал наш верховный главнокомандующий.
И через секунду оказался на крыше сарая. А мы — Феликс, Яша и я — повисли в могучих руках Оладушкина, точно связка африканских бананов. Он держал нас за воротники и потряхивал слегка, будто сбивал пыль. Я поискал глазами Зою, думал, может, хоть та жива-невредима, но Зои не было видно.
— Эй вы, жалкие трусы! — закричал Вениамин с крыши сарая. — Трое не можете справиться с одним, да? Вперед, мои рекруты, вперед!
— Ну-ну, империалисты, вперед. А я вот что сейчас сделаю с вами, — сказал Оладушкин. — Или «салазки» загну. Или сейчас увидите «Москву», колонизаторы. Хотя нет, теперь я сделаю по-другому: предам вас суду чести.
Пока он прикидывал, как с нами поступить, мы молчали, чувствуя свою вину и понимая, что сопротивляться не имеем никакого права.
И вдруг Яша, болтавшийся где-то рядом со мной, вздохнул и сказал:
— Оладушкин, не стесняйся! Наказывай нас! Мы не обидимся на тебя. Ты ведь борешься за правое дело!
Услышав из уст пленника такую необычную речь, Оладушкин поставил нас на ноги, изумленно спросил:
— А что же вы тогда, если знаете? Я-то что, я ведь раньше был темный человек, не понимал, что благородно, а что не благородно. А вы, ай-яй-яй, такие воспитанные дети и вдруг сознательно вторглись на мирную территорию.
Можно было все свалить на нового жильца, но, наверное, это было бы не совсем справедливо. Тут и наша была вина. Мы ведь даже не подняли восстания против тирана. Так что уж лучше было промолчать. И мы промолчали.
— Впрочем, я все понимаю, — сказал Оладушкин. — Вот кто виноват во всем! Этот кровавый диктатор! Этот истребитель мирных индейцев! — И он направился к сараю.
— Мама! — завопил Вениамин и полез на гребень крыши.
Будто услышав его призыв, в соседский двор вбежали Зоя и Базиль Тихонович.
— Оладушкин, ты опять за свое? — крикнул слесарь.
— Да я только хотел попугать, — смутился Оладушкин и отошел от сарая.
— Зачем? Он же сдался и так. Надо быть великодушным, Оладушкин, великодушным. — Слесарь покачал головой и спросил Вениамина: — Ты ведь точно сдался?
— А как же, на милость победителя! — охотно откликнулся Великий Реалист.
— Тогда слезай, — сказал Базиль Тихонович. Вениамин побоялся, что слесарь вдруг передумает и лишит своей защиты, и мигом очутился на земле.
— А теперь ступай домой, завоеватель несчастный, — сказал ему слесарь.
Но Великий Реалист уже понял, что гроза миновала, что теперь никто его не тронет и пальцем, и, вместо того чтобы поблагодарить Базиля Тихоновича за помощь, вдруг запетушился, начал на него наседать.
— А чего оскорбляете? Чего оскорбляете? — закричал он на слесаря. — Думаете, спасли, и все? А я человек гордый и не прощаю тех, кто меня спасал! Поняли? — И он удалился, засунув руки в карманы, чтобы видели все, какой он гордый и независимый человек. И я понял, что теперь у Базиля Тихоновича появился непримиримый и коварный враг.
— А знаете, кто он на самом деле? — спросил Базиль Тихонович, задумчиво глядя вслед Вениамину.
— Нет, — ответили мы дружно.
— Это молодой Рошфор!
— Какой же он Рошфор! Рошфор был благородным человеком. С ним даже подружился д'Артаньян! — возразил Феликс.
— Все правильно, — кивнул Базиль Тихонович. — Но это будет уже потом. Он еще станет лучше. Жизнь его научит многому. Учтите, нет неисправимых людей. В каждом человеке много хорошего. Только он иногда не знает этого сам.
— Кто бы мог подумать, что с нами разговаривал сам Рошфор! — сказал восторженно Яша.
А Базиль Тихонович вдруг на что-то отважился, и мы услышали из его уст поразительную вещь.
— Ребята, вы небось думаете, будто наш дом населяют рядовые, обычные люди, — сказал он. загораясь. — Это только кажется так. Вот истопник Иван Иваныч, кто он, по-вашему?
— Истопник, кто же еще? — сказал Яша с недоумением.
— Верно. Но не только истопник. Это Жан Вальжан! Помните книгу «Отверженные»? Так это написано про него.
Базиль Тихонович обвел наши лица торжествующим взглядом. Он наслаждался впечатлением, которое произвели на нас его слова.
— А ты, Зоя, даже не подозреваешь, что твоя мама еще и Элли, — продолжал слесарь. — Ты читала книжку про Волшебника Изумрудного города?
— Читала, — сказала потрясенная Зоя, а ее, как вы заметили, удивить не очень легко.
Загадочные люди эти взрослые, подумал я. От них только и жди сюрприза. С одной стороны, можно подумать, что они и часа не могут прожить без ванной и крана, из которого не капает вода. И вдруг те же самые взрослые летят в Антарктиду и карабкаются на вершины гор» — словом, охотно забираются в такие места, где нет никаких удобств. Где даже нельзя вымыть руки перед едой, а ведь это самое любимое занятие взрослых.
Вот и Зоина мать — гроза всех ребят, оказывается, временами тайком от нас путешествует по волшебным странам.
— А твоя бабушка, Вася… — услышал я, и сердце мое бешено заколотилось.
Неужели моя бабушка не просто бабушка, а кто-то еще?
— А твоя бабушка, Вася, это Миронова Маша. Про нее еще Пушкин рассказывал в «Капитанской дочке».
Вот это номер! Я так и остолбенел. Слышал точно сквозь толстое стекло, как что-то говорят Феликс и Яша. Братья, наверное, спрашивали про своих родителей. А Базиль Тихонович отвечал им лукаво:
— Этого я не знаю еще. А вы попробуйте выяснить сами.
«Бабушка — Миронова Маша, только подумать! Это же надо: Гринев любил мою бабушку, и бабушка была знакома с Пугачевым, как я, скажем, с Феликсом! Нет, нет, это нужно проверить» — вот что проносилось в это время в моей голове.
— А как же они попали в наш дом и стали нашими родителями? — спросила практичная Зоя.
— Вот это мне неизвестно, — признался слесарь. — Если вы что-то узнаете, обязательно скажите мне. Идет?
— Идет! — ответила Зоя за всех. — Уж я-то у мамы выведаю все! В два счета!
— Так она и скажет тебе, — хмыкнул Яша. — Ты думаешь, для этого она все держит в тайне, чтобы тебе сразу открыть, да?
— Ничего, — произнесла Зоя. — Откроет! Хотя мама и очень строгая, но все говорят, что она у меня под башмаком.
— Базиль Тихоныч, — подал голос молчавший Оладушкин. — А я просто Оладушкин? И больше никто?
Слесарь подумал, потер лоб и сказал:
— Точно сказать не могу, но, по-моему, ты из дружины Александра Невского. Ну-ка постарайся что-нибудь припомнить! Ну, ну!
И на наших глазах Оладушкин заморгал глазами и растерянно молвил:
— Кажется, что-то припоминаю.
— А мы кто? А мы? — загалдели мои друзья.
— В вас еще трудно что-нибудь угадать. Вы еще совсем маленькие, — сокрушенно ответил слесарь.
Ребята приуныли, а мне было достаточно и того, что моя бабушка не просто бабушка.
Мне не терпелось помчаться домой и проверить — правду ли говорил слесарь про бабушку. И едва мы разошлись, я бросился домой, достал семейный альбом и нашел фотографию бабушки, на которой ей было как раз восемнадцать лет.
Я и раньше не раз рассматривал этот снимок, но обнаружил только теперь, как потрясающе красива была моя бабушка в молодости. Правда, прическа у нее была короткой, и носила она совсем не прошловековый костюм, а такой, какие я видел в старых довоенных фильмах. Но зато она держала в руках книгу, на которой было написано: «А. С. Пушкин»! Ну конечно же, она читала про саму себя! Про то, как описал ее Пушкин.
Я бросился на кухню, где бабушка гремела посудой — готовила обед, и крикнул, влетая в двери:
— Маша! Маша!
— А? Тебе чего? — сразу выдала бабушка себя и тут же спохватилась, начала притворяться. — Ты какую Машу зовешь? — спросила она, будто бы ничего не понимая.
— А какую же еще? Тебя, конечно! Ведь ты Маша, правда?
— Как же я могу быть Машей, если зовут меня Натальей Михайловной? — затемнила бабушка.
Но я-то уже знал точно, что бабушка и Миронова Маша — это одно лицо. Только как она перенеслась в наше время? Вот что было интересно узнать.
— А какую Машу ты имеешь в виду? — спросила бабушка, решив прощупать, что и в какой мере известно мне.
— Да Машу Миронову! Тебя, в общем. Можешь не притворяться, — сказал я ей прямо в глаза.
— А кто это тебе сказал? — осторожно спросила бабушка.
— Базиль Тихоныч! Выходит, ты видела Пугачева, как меня?
— Вот так, как сейчас вижу тебя? — переспросила бабушка.
— Конечно!
— Поди же ты, а я этого и не знала, — совершенно искренне сказала она.
Что-что, а лгать, как уже известно вам, она не умела. «Что ж, такое бывает со старыми людьми. Они многое не помнят. А жаль», — подумал я с досадой.
То, что бабушка моя и вправду оказалась Машей Мироновой, было фактом чрезвычайной важности. Долг перед друзьями повелевал мне отправиться сейчас же к ним и рассказать, что слесарь оказался прав Я сказал бабушке, что меня ждут неотложные дела во дворе. Но бабушка, видно, вспомнила, что она Капитанская дочка, и решила проявить характер. Она сказала, что нечего бегать без толку целый день, не мешало бы и порисовать немножко. Вот если я нарисую дерево баобаб, охваченное весенним цветением, она отпустит меня погулять.
Я нарисовал ей целый лес цветущих баобабов, даже прибавил одну саговую пальму, тронутую осенним увяданием, и, получив в награду долгожданное разрешение, выскочил за дверь и помчался по коридору, Наш дом, говорят, был похож на гостиницу: через каждый этаж тянулся коридор, а в него выходили двери квартир. Так вот, я, точно ветер, пролетел через весь коридор и выскочил на лестничную площадку.
На площадке работал Базиль Тихонович. Он сидел на корточках и что-то подкручивал на трубе, по которой бежала холодная вода.
— Привет от Мироновой! — крикнул я и, не задерживаясь, побежал вниз по лестнице.
Во дворе никого не было. Я обошел все углы, подождал на бревнах, но терпеть, когда тебе есть что рассказать и некому, — адская мука. Я не выдержал и отправился к ребятам домой.
Ближе всех жил Яша. Его квартира находилась прямо на первом этаже. Я позвонил, и дверь мне открыла Яшина мать.
— Проходи, Вася, проходи. Ты только полюбуйся на своего приятеля! — сказала она возмущенно. — Ему мало той матери, какая у него есть! Уж не Жанна ли д'Арк я? Ты слышишь, о чем спрашивает он? И отца такого мало! Ему, видишь ли, нужно, чтобы его родители были кем-то еще! А мы — это мы! Разве этого мало5 — Она повернулась в сторону комнаты, в которой обычно играл Яша, и закричала: — Мы между тем добросовестно делаем свое дело! Я вырастила такого оболтуса, как ты. Думаешь, это было просто? А твой отец заслуженный шофер! Он совсем не хуже Ермака! Только подумать, на девятом году жизни он спрашивает: кто мы?
Яшина мать могла говорить очень долго, я слышал, как она выступала на собрании жильцов нашего дома, но на этот раз на кухне у нее что-то зашипело, и она убежала к плите.
Я вошел к Яше в комнату. Мой приятель стоял за столом и обескураженно смотрел на меня.
— Почему ты не вышел во двор5 — первым делом спросил я.
— Мама не пустила. Обиделась. Ты же слышал сам, — ответил Яша с долгим печальным вздохом.
Я решил пока промолчать про бабушку. Не стоит хвастать своими успехами, когда твой товарищ еще не оправился от неудачи. Так бы сказала сама бабушка. Поэтому я отложил свое сообщение до встречи с Феликсом.
— Знаешь что? Давай сходим к Феликсу, — сказал я своему незадачливому приятелю.
— Мама, можно я к Феликсу схожу?! — крикнул Яша.
Его мать вышла из кухни с полотенцем и чистой посудой в руках и сказала:
— Ступай поучись у брата, как нужно уважать отца и мать! Я всегда говорила, что моей сестре повезло: у нее сын как сын! Он ценит своих родителей!
Мы вышли за дверь, и Яша огорченно сказал:
— Видишь, не доверяет. Считает маленьким.
Мы были настолько возбуждены, что миновали второй этаж, на котором жил Феликс, и поднялись на третий, где только что Базиль Тихонович чинил трубу с холодной водой.
Но слесаря уже не было. Зато возле этой трубы крутился Вениамин.
Он покраснел, зачем-то закрыл собой трубу и грубо сказал:
— Ну, что уставились? Марш отсюда! Конфеты здесь не дают!
Мы удивленно переглянулись: с чего это он? Но связываться с ним не стали и скатились на второй этаж.
На звонок вышел сам Феликс, он подмигнул, приложил палец к губам, впуская нас в квартиру.
— Как раз узнаю, — шепнул Феликс.
Мы прошли за ним в комнату и поздоровались с его отцом.
Отец Феликса сидел в кресле с газетой в руках, отдыхал после работы.
Приятель указал нам жестом на диван — прошу, мол, располагаться — и подошел к отцу.
— Пап, а пап… — вкрадчиво позвал он.
— Аа… — отозвался его отец.
— Пап, ты кто? — спросил Феликс.
— Иван Иваныч Кабанов, — буркнул отец, не отрываясь от газеты.
— Это я знаю, — сказал Феликс. — Ну, а между нами, кто ты еще?
— Если я могу быть еще кем-то, значит, я не просто Кабанов, а Змей Горыныч о семи головах, — рассеянно пробормотал отец Феликса.
— Пап, я серьезно. Скажи, а ты, случайно, не Александр Македонский? — не отставал Феликс от своего отца.
— Я — Иван Сусанин, — сказал отец. — Я всегда питал неприязнь к завоевателям. Даже великим! Тебе это подходит?
— Вполне, — ответил наш друг и даже вздохнул с облегчением, точно весь день таскал на плечах тяжелый груз и вот сбросил его… Он даже вытер вспотевший лоб, подходя к нам. Сразу видно, человек потрудился.
— Пытал два часа, — сообщил Феликс шепотом. — А мать так и не сломилась. Крепкая, как Джордано Бруно!
— А может, она и есть? — заикнулся было его брат.
— Я бы не против, — сказал Феликс. — Но Бруно — мужчина! Сам понимаешь. А папка-то мой, а? Кто бы подумал? — закончил он с гордостью.
Итак, мы узнали, что в нашем доме живут Капитанская дочь и Иван Сусанин. Что ж, для начала это было неплохо.
— Как ваша добыча? — спросил Феликс, уведя нас в ванную.
Мы рассказали о Яшином провале, потом я поделился своей удачей и постарался представить свое достижение как можно скромней. И хорошо, что так сделал, потому что Феликс сказал, подводя итоги:
— Нам с Васей повезло. Вася уже знал все, и бабушке просто некуда было деться. А я случайно попал в самую точку. Но впереди у нас еще пропасть работы. Сколько жильцов в нашем доме?
— Выходит, мы должны узнать про всех? — ужаснулся Яша.
— А тебе разве не интересно? — в свою очередь удивился его брат.
— Ты меня не так понял, — обиделся Яша. — Я просто хотел сказать: как нам придется трудно.
— А ты как думал! — сказал Феликс серьезно. — Теперь нам придется попыхтеть. Мы должны следить за каждым взрослым из нашего дома. Все равно рано или поздно, но они выдадут себя. Победит тот, у кого зоркий глаз и выдержка, как у настоящего охотника.