Устаров. Хотя пятничную молитву по Исламу положено совершать в одной мечети,
община была разделена на две части. Около года тому назад достигнута
договоренность собираться на пятничную молитву во главе с имамом
Саид-Хусеном не в первую, и не во вторую мечеть, а в спортзал, что
расположен на берегу реки, на базарной площади, где в субботу со всех сел и
с Ботлихского района стекаются торговцы. Мать очень волновалась, что я буду
болтать с людьми, а перед молитвой на улице кучкуются жители района. То
одного встретишь, то другого. Потому мы с отцом пошли на молитву впритык, я
попытался занять себе место ближе к первым рядам (слышимость в зале плохая).
Пятничную проповедь ведет не Саид-Хусен, а его заместитель. Сам имам сидит в
первом ряду. На предыдущих пятничных проповедях Саид-Хусен говорил о
необходимости компромисса с боевиками, о недопустимости кровопролития,
рассказывал о результатах встречи с лидерами боевиков, о негативной роли в
переговорах руководства района и республики, о создающемся информационном
вакууме вокруг событий в районе, а то и попытке руководства района сеять
среди населения панику и дезинформацию. "Оздоровление морально-нравственной
ситуации в районе - первый шаг к примирению и предотвращению конфликта, ибо
многие претензии мятежников с точки зрения Ислама обоснованы" - твердил он
на предыдущих пятничных молитвах, из-за чего определенная часть прихожан
настороженно стала слушать его. Видя публику прихожан, порой мне казалось,
не партийное ли (КП СС) собрание проводится здесь в спортзале, настолько
много было среди прихожан воинствующих атеистов от КП СС, бывших
ответственных работников РК. Я так думаю, что многие из них, да простит меня
Всевышний Аллах, ходят туда даже не совершив омовения. По заданию. Есть,
конечно, и покаявшиеся.
Проповедь была связана с нынешней ситуацией. Осуждение "экстремистов",
(пресса еще не успела окрестить мятежников "бандитами"). Заслуживает
внимания следующий момент. Один из присутствующих задал вопрос о месте
размещения солдат, которые вот-вот прибудут в Агвали:
- Я слышал, что руководство района планирует разместить солдат в этом
спортзале. Возникает вопрос, - где мы будем совершать пятничную молитву в
будущем? Можно ли будет совершать пятничную молитву в этом спортзале после
ухода солдат, когда мы не знаем, чем они тут будут заниматься?
Тут встал имам Саид-Хусен и сказал:
- В самом деле, был такой разговор. Дело в том, что руководство района
всячески пытается разместить солдат в этом спортзале, хотя есть клуб, перед
этим клубом тоже есть площадка для транспорта, есть школа, интернат, которые
в настоящее время пустуют. Руководство же зациклилось на спортзале. Вы все
помните, я надеюсь, как представители руководства нам мешали объединиться на
пятничную молитву в этом спортзале, как они были довольны, когда мы были
разделены по несущественным, мелким проблемам. Я по этому вопросу встречался
с военным комендантом района, сейчас такая должность есть в районе и им
является Магомед Омаров, заместитель министра ВД РД. Он мне дал слово, что
солдаты размещаться в спортзале не будут, мы и в следующую пятницу, и в
последующем, иншаллах, будем на молитву собираться в этом спортзале. Что же
касается другой стороны вопроса - можно ли после пребывания солдат в этом
зале совершать пятничные молитвы в будущем, то отвечаю, основываясь на нормы
Шариата - можно. Пребывание российских солдат не является осквернением
молитвенного зала.
На молитве прошло около часа-полутора. Каково же было удивление
прихожан - выйдя из зала, мы уткнулись носом в бронетехнику Российской
Армии! Базарная площадь переполнена БТРами, БМП, грузовиками, между ними с
автоматами, с пулеметами снуют солдаты, явно в ожидании освобождения
молитвенного зала, чтобы пройти в спортзал. Если в мечети было все мужское
население райцентра, то военных было бы гораздо больше прихожан. Не успели
все выйти из зала, солдаты встречным потоком пошли навстречу. Жители Агвали
постепенно рассосались кто куда. Мы с отцом пошли домой. Не знаю, что
делать. Пойти к кому-либо из руководства - кто я такой? Выступить на
каком-нибудь мероприятии, на митинге, который на днях должен быть - не
поймут. Мне главное разъяснить людям, что это провокация, выгодна она лишь
реакционным силам России, Армии, ФСБ. Так это или не так - не наломать дров,
ограничиться малой кровью, которая уже пролилась. Парализовать боевиков
переговорами. Компромиссом. Для этого привлечь любую силу - чеченский
джамаат, представителей официального Грозного, религиозных деятелей
Дагестана и Ичкерии. Добиться встречи руководителя Дагестана и Ичкерии прямо
в Агвали. Включить любую силу, только не оружие. Ведь если события 2
августа в с. Гигатли и Агвали получат продолжение в том же стиле, -
неизбежна большая война. Это гибель сотен, а то и тысяч солдат, мирных
жителей-мусульман, разрушения, эвакуация, сотни тысяч бездомных,
обездоленных войной переселенцев, а впереди зима. Взаимная ненависть на
десятилетия, что хуже всего для соседних братских народов. Это самое тяжелое
последствие войны, эта ненависть надолго ляжет черным, не выводимым пятном
на два народа. Этой ненавистью долгие годы будет пользоваться третья
сторона.
"Задержание" ОМОНом
- Что мы будем делать? Может, уедем, или ты будешь настаивать на 8
августа? Спрашивает Сакинат.
- Только после 8 августа. День села не отменен. Со всех концов страны
приедут сельчане, а я уеду?! Возможно, добираться нам придется тяжело,
возможно дорогу на днях взорвут, чтобы блокировать здесь армейские силы.
Будем добираться до Ботлиха пешком. Но мы останемся.
- А если повторится перестрелка? Если они займут район?
- День села состоится. В любом случае праздник не отменен. Праздник не
идеологический, мы не будем праздновать оккупацию района мятежниками или
несостоявшееся освобождение. 8 августа ДЕНЬ СЕЛА. Он не связан с режимом
правления. Тлондода, как село было при коммунистах, есть при дерьмократах,
точнее - казнокрадах, будет и при исламистах.
- Если, в самом деле, начнутся взрывы дорог, мостов, пойдет перестрелка
- что мы будем делать?
- Успеем, - все вместе поднимемся в Тлондода, нет - вы в подвал, а я
займусь гуманитарной деятельностью. Нейтральная гуманитарная деятельность,
врачебная деятельность. Голодного покорми, раненому помоги, гонимого приюти.
Аллаху Акбар!
- Да тебя тут же прикончат наши же!
- Кого ты имеешь в виду "наши"? Для меня и мятежники наши, и
милиционеры наши, и солдаты наши. В этом и вся беда конфликта.
- Я имею в виду дагестанские силовые структуры, ФСБ, местную мафию.
- Но я стрелять не буду. Ни при каких обстоятельствах я оружие в руки
не возьму. Если меня найдут мертвого с автоматом, - не верь, - подложили.
Вот так проходят последние дни отпуска. Отдохнули. Надо бы встретиться
с военным комендантом. С тем, о котором сегодня говорил Саид-Хусен на
молитве. Только - как? Не примет. Не станет дискутировать, не станет
слушать. А то и посадит, как пособника. Наверняка знают, что я встречался с
боевиками. Да и Шарип студент Университета Короля Саудовской Аравии. Для них
все саудовцы - "ваххабиты". Короче, мы все ненормальные, нас будут
сторониться. Нет. Примет он меня сам попросит немедленно явиться! У меня
созрел план! Чтобы не тревожить домашних, - я ведь без разрешения мамы не
могу выйти никуда, такой домашний арест, - я беру дочку, кинокамеру и
направляюсь из дома.
- Куда это ты направился? - уставилась мама.
- Да я прогуляюсь с дочкой, пойду к речке.
Мы с Фатимкой прогулочным шагом движемся в сторону большой реки. На
базарную площадь. К спортзалу. От этой площади поднимается ввысь тропа к
краю Агвали, к единственной автодороге, пересекающей село от начала до
конца, далее следующая к границе Грузии, заканчивающаяся в непроходимых
ущельях, не доходя до Грузии. В 100-150 м от края села окнами на эту дорогу
расположено РУВД, ныне штаб силовых структур. Поднимаясь по тропе к краю
села, я включаю кинокамеру и снимаю расположение бронетехники на площади.
Меня замечает российский офицер, но особого внимания не обращает. Продолжая
снимать, поднимаюсь выше. Солдаты топят полевые печи, двое женщин в военной
форме готовят еду. Несколько солдат поднялись на кузов КРАЗа и чистят ствол
орудия. На краю дороги над нами несколько любопытных жителей Агвали
наблюдают за техникой. Они сверху как на ладони видят и нас, и расположение
армии.
- Доченька, когда мы поднимемся на ту дорогу, к нам могут подойти
солдаты или милиционеры. Ты не бойся. Они просто хотят провести нас к одному
моему знакомому. А он такой шутник, что хочет нас напугать. Будто нас
арестуют, заберут в милицию, будут на нас кричать, ругаться. А в самом деле,
- это шутка. Он давно меня не видел, соскучился по мне и хочет со мной
поговорить, чайку попить.
- А зачем нас забирать в милицию? Он не может к нам позвонить и
пригласить к себе, если он хочет тебя видеть?
- Нет, доченька, я же тебе говорю - он - шутник. Он любит преподносить
сюрпризы. Как в кино. Сначала пугают, чуть ли не в драку лезут, а потом
обнимаются, смеются и садятся пить чай. Так что ты не бойся. Те, кто придут
нас приглашать к моему приятелю могут и в самом деле ругаться, руки могут
мне скрутить. Но это будет игра, шутка. Ты не бойся.
Дочь обещала не волноваться. Она готова к спектаклю. Мы уже поднимаемся
к дороге, меня еще не "берут". Странно, неужели агентуры нет в селе, ведь
нас видят десятки людей. Помимо любопытствующих на дороге, десятки окон
выходят на эту площадь. Поднял трубку и позвонил в милицию или в ФСБ: "Тут
один тип снимает военную технику, не шпион ли? ". Поднявшись до дороги, мы
сворачиваем в сторону Агвали. Встречаю бывшую работницу РК КП СС, вечно
улыбающуюся, обаятельную и веселую Рашидат.
- Сними, пожалуйста, меня, направь камеру на меня, - говорит Рашидат, и
я выполняю ее просьбу.
- Разве нам нужны были эти "ваххабиты"? Зачем они нарушили наш покой,
кто их звал? Посмотрите, что делается, к чему все идет? - не переставая,
глаголет она.
На заднем фоне окуляра за спиной Рашидат я вижу, как два здоровенных
мужика в камуфляжной форме бегут к нам. Я выключаю камеру, вешаю на плечо и
продолжаю идти на встречу к людям в форме. Не убавляя темп, будто я убегаю,
они подбегают ко мне, один из них без всяких слов хватает камеру.
- Стоп, камеру не трогать, она слишком дорогая, в случае чего не
расплатишься. В чем дело?
- Что ты снимал? Почему ты ходишь с кинокамерой? - спрашивает один из
них.
- Все понял. Я законопослушный гражданин, видимо сам того не понимая,
нарушил какой-то порядок, а именно - снимал расположение воинской части. Ну
что ж, я готов нести ответственность, признаю свою халатность и
невнимательность к соблюдению Российского закона, готов следовать с вами к
Вашему начальству. Там мы или сотрем запись, или уничтожим пленку при вас.
Один из них опять протянул руку к камере и попытался забрать у меня
камеру.
- Нет, камеру я Вам не доверю, она моя, я ее сам донесу туда, куда Вы
прикажете.
- Ты откуда сам? Кто ты? - спрашивает меня человек в форме, и мы делаем
первые шаги в сторону Агвали, точнее в РУВД.
- Я отсюда. Я когда-то имел несчастье родиться здесь. А живу и работаю
в Москве. Вы откуда сами?
- Мы тоже цумадинские.
- Что же мы тогда говорим по-русски? - и я перешел на аварский.
Прошагав мимо бывшего кинотеатра, куда мы в детстве иногда позволяли
даже убегать с уроков, мы прошагали в милицию. Вокруг милиции сотни
работников ВД в бронежилетах, все здание окружено ДЗОТами, на чердаках
близлежащих домов, на крыше даже курятника Хасбуллы, жившего рядом с
милицией, мешки с песком, за ними с направленными на главную дорогу
автоматами постоянно лежат милиционеры. При входе во двор милиции КПП, при
входе в само здание РУВД - КПП, проходим в коридор. Темно, суета, беготня,
каждый о чем-то говорит, бегают по кабинетам. Меня провели в кабинет в
глубине коридора справа.
- Товарищ капитан! Вот гражданин, снимал военную технику, - докладывают
мои спутники на русском языке.
- Проходи, садись, спокойно говорит хозяин кабинета.
- Да, имею такой грех, готов повиноваться. Или забирайте кассету, или
давайте я включу камеру на стирание и при вас сотру все, что снимал. Пока
запись не попала к врагам.
- А что ты снимал?
- Базарную площадь снимал. И в прошлом году я ее снимал. Ну, так
получилось... Давайте при вас я включаю камеру, к черту стираем эту запись.
- Ну, включай, - говорит хозяин кабинета.
Я перематываю пленку на самое начало, включаю "Запись" и спокойно кладу
камеру на стол с закрытым объективом. В этот момент заходят двое, начинают
докладывать:
- В ту ночь (ночь со 2 августа на 3, когда в 1. 5 км от Агвали шел бой)
в Кучали где-то около часа ночи в одном из домов периодически включался и
выключался свет. Нам об этом доложил житель поселка Кучали. Не сигнальные ли
были эти мигания света в доме в столь поздний час? Не плохо бы обыскать и
проверить хозяев дома.
Я в этот момент, проявив вежливость и культуру привстав, сказал:
- Я не буду мешать вашим разговорам, пойду перекурю на улице, пока
камера стирает?
- Пожалуйста, идите.
Камера-то моя работает, значит записывает! Я покинул кабинет и у входа
в РУВД под окнами курю. Тут я встречаюсь с торопливо выходящим из здания
РУВД начальником Зикрулой. Он на ходу протягивает мне руку, говорит:
- Я в курсе о твоем задержании. Сейчас всеми управляет зам. министра.
Неплохой он человек, только я тебя прошу, - не груби, объясни, все должно
быть нормально.
Он помчался куда-то и через пару минут в таком же темпе зашел обратно.
Я про себя думаю: "Может быть тот доносчик, который наблюдал за соседями в
столь поздний час, САМ томился в ожидании "боевиков", сотрудничал с ними, в
случае их успешного прорыва хотел присоединиться к ним? Зря органы его не
арестовали до выяснения обстоятельств и причин его бессонницы". Тут я понял,
что дальнейшие мои рассуждения пойдут по типу изложения Хармса или
Войновича, и оборвал эту мысль.
Молодые, крепкие ребята из дагестанского ОМОНа, аварцы, даргинцы,
кумыки, русские. Одни подходят к дежурному, другие выходят, суета. Некоторые
останавливают взгляд на мне, тут подходит симпатичная девушка лет 20-25,
разговаривает с капитаном:
- Я к Вам, вот мне передали, что лидер фундаменталистов Багаудин хочет
со мной встретиться.
Тут я понял, что она и есть Эльмира Кожаева, корреспондент газеты
"Молодежь Дагестана", которая встречалась и с Хаттабом, и с Н. Хачилаевым, и
с Багаудином. В этот момент я слышу крики в коридоре:
- Выключай камеру, тебе говорю!
- Камера не моя, я не умею ее выключать!
- Выключайте кто ни-будь камеру! Кто велел включить камеру! Надо же
было просмотреть, что там снято! Немедленно выключите камеру!
- Сам и выключай, что ты на нас кричишь!
- Ищите быстро хозяина, пусть выключит камеру!
Я быстро смотрю на часы. По времени почти все стерто. Но еще полминуты
протяну. Я вхожу в тесный коридор. У кабинета, где я оставил камеру встречаю
знакомого работника Малача. Спрашиваю его, мол, что за шум, что случилось? В
это время подходит сам Магомед Омаров - зам. министра ВД РД.
- Сколько раз вам, болванам, я говорю заниматься своим делом! Ты что
здесь делаешь?! - кричит он на Малача. - Идиоты! Ваша камера? - обращается
он ко мне.
- Да, камера моя - отвечаю я, держа за руку дочку.
- Что вы снимали?
- Сейчас посмотрим, что я снимал. Да, то, что я снимал, наверное, уже
стерто. Снимал природу, речку, людей.
- А зачем снимал?
- Я каждый год приезжаю сюда в отпуск, и каждый раз снимаю одни и те же
места. Вот и в этом году решил снимать.
- Ты же снимал военную технику? Говоришь о природе.
- Так она на природе и стоит, - отвечаю я в тоне Жванецкого. - Надо же
было ее в другое место, что ли ставить, чтобы никто не мог снимать. Тут же и
природу, и технику какую-то перепутали. Не я же украсил природу БТРами и
пушками - опускаю я голову, играя дурачка.
- Ты из Агвали? Иди немедленно отведи ребенка и возвращайся, мы
разберемся для чего и для кого ты снимал расположение техники.
Мы кратчайшим путем идем домой. Я беру адаптер, ухожу из дома.
- Где твоя камера? - спрашивает Сакинат.
- У одного моего приятеля. Решили посмотреть съемки, пришлось вернуться
за адаптером. Если хочешь - пойдем и ты, чайку попьем, познакомишься с моими
друзьями?
- Нет, у меня сотни дел, мне некогда.
Удаляясь от калитки, слышу - мама спрашивает у Сакинат: "Куда он опять
пошел? "
Я у РУВД. Дежурный мне говорит, что М. Омаров начал совещание в
кабинете начальника. Жду минут 15. Ничего не меняется. Одному из проходящих
офицеров говорю:
- Передайте, пожалуйста, Омарову, что хозяин кинокамеры явился, а то я
боюсь, что меня за опоздание арестуют и дадут лет 15. А я давно здесь.
Тот тут же возвращается и рукой зазывает меня. Прохожу в кабинет
начальника РУВД. Кабинет переполнен, негде сесть, М. Омаров сидит под
огромным портретом Ф. Дзержинского на месте начальника. В кабинете полутьма
- электричества видимо нет.
- Это я. Принес адаптер, чтобы просмот...
- Проходи, садись, Абдурашид. - прерывает меня Омаров и освобождает
место справа от себя у окна.
- Спасибо, - я прохожу к свободному стулу и до того как сесть говорю -
я не помешаю?
- Садись. Помню я тебя. Как ты мне тогда надоел со своими митингами в
Махачкале!
- Я вас понимаю. У вас работа такая. Ничего не поделаешь.
- Я был тогда начальником Советского РУВД. Г. Махачкалы. Забери свою
камеру, - протянул он камеру в мою сторону и положил на стол.
- Ваш подчиненный, шеф угрозыска, нынешний министр ВД Дагестана ведь
приезжал за мной в Москву. Так что Вы сделали все, чтобы меня упрятать, а я
сделал все, чтобы не попасть в ваши руки. Вы и судили меня в августе 1988
или 1989 года. Помешали "Московские новости".
- Ладно, не будем об этом. Что же получилось-то? Вот она, хваленная
тобой демократия! Во что превратили республику, страну? Кругом бардак!
- Да, согласен. Но демократы тут причем? Власть у Вас. Правите балом
Вы, коммунисты. Разве в руководстве Дагестана произошли какие-то изменения?
Я то при чем тут? Все это из-за отсутствия покаяния за содеянное, да чего
нам долго говорить. Вы можете оглянуться и посмотреть на портрет за вашей
спиной - вот в чем причина. Для Вас и сегодня Дзержинский символ
правопорядка, а фактически с него и начала работу мельница режима, которая
перемолотила миллионы граждан.
- Давай о твоем районе говорить. Как вы допустили такое? Район на грани
войны, бардак такой творится?
- Оружие распространяли начиная с 1990-91 года вы, работники МВД, КГБ.
Вы вооружали, по крайней мере, закрывали глаза на то, как до зубов
вооружались полукриминальные силы в республике, создавая бандформирования по
национальным признакам. О том, что рано или поздно это оружие будет
направлено против вас, я предупреждал вашего бывшего министра Полунина.
Можете поднять газету "Дагестан" за март или апрель 1992 г. Антироссийские
митинги в начале 1990-х годов в Махачкале проходили с попустительства МВД и
КГБ республики. На одном из таких митингов участники абхазской войны во
главе с Ю. Шанибовым, открыто призывали дагестанцев готовиться к войне с
Россией. В это время руководители МВД и КГБ с руководством Ставропольского
края, с которым был в те дни подписан Договор о дружбе, "отмечали"
подписание этого "эпохального" документа. Я в те дни встречался и с зам.
Министра ВД РД г-ном Беевым, с министром ВД М. Абдуразаковым, с начальником
ГУВД г. Махачкалы Г. Гаджимагомедовым и говорил о недопустимости пропаганды
войны на территории Дагестана. Вот когда вам надо было действовать, вот на
что вам надо было обращать внимание. Что же касается нашего района - это не
ко мне, - наклонившись, я посмотрел направо и нашел начальника Цумадинского
РУВД и указал на него - это к нему вопрос. Я не имею к этому району никакого
отношения, кроме пребывания во время летнего отпуска.
- Я о "ваххабитах", которые заполонили район. У нас в Мекеги, откуда я
родом, лет 8-10 тому назад появились два бородача. Так мы с Гамидом (бывший
министр финансов Дагестана, взорванный террористами) поехали в свое село,
собрали джамаат у мечети, взяли этих двух бородачей и перед всем селом
предупредили: "Если вы будете продолжать эту идеологию, даем слово перед
всем селом - мы вас спустим с верхушки в-о-о-он того минарета! " С тех пор у
нас в Мекеги нет ни одного "ваххабита". Почему вы так не поступили?
Правильно поступает руководство Карачаево-Черкесии, которое выдворяет всех
носителей этого бреда.
- Запрет это наиболее легкий для исполнения, не требующий ума метод, но
последствия любого запрета, особенно запрета на мысль, идеологию, всегда
плачевные. Была возможность не допустить этого в начале 1990 г., когда
только начиналась травля "ваххабитов". Для этого нужно было прекратить
разделение мусульман на "хороших" и "плохих", дать всем равные права и
свободы, исключая призывы к насилию, на антиконституционную деятельность.
Однако призывов к насилию со стороны традиционалистов вы не слышали,
малейшее отклонение от норм "ваххабитов" преподносилось как ЧП.
- По-твоему, надо было им дать зеленый свет, соглашаться с ними?
- Государство у нас светское. Соглашаться с ними или не
соглашаться, не меняет государственной линии. Не давать и тем, и другим
выходить за правовые нормы. Всего лишь. Получилось так, что одним давали
целые страницы государственных изданий, в которых они критиковали других,
давали теле- и радиоэфир, других затыкали, не давая возможность высказаться,
хотя бы опровергнуть клевету, опубликованную в подконтрольной не
духовенству, а правительству Дагестана прессе. Вы, руководство республики
сделали их изгоями, преследования и угрозы заставили Багаудина и его
сторонников перебраться в Чечню. Что же Вы хотели получить, подарки и письма
благодарности? Их экстремизм был ответной мерой на полное отвержение их
властью, на клевету и дискредитацию, наконец, преследования.
- Багаудина никто не преследовал, ему никто не угрожал, он тоже имел
возможность публиковаться в прессе и публиковался. Он имел возможность
выступать по телевидению и не раз пользовался этой возможностью. Не надо
говорить, что мы их ограничивали в чем-то!
- На счет свободы Вы сами себе противоречите, точнее Вы правду уже
сказали. Угроза быть скинутым с высоты минарета - это не ограничение свобод,
это не угроза жизни? Давайте поднимем подшивку любой республиканской газеты
за любой месяц, к примеру, за 1993 или 1994 год и проанализируем статистику,
- сколько антиваххабистских статей за месяц и сколько статей, авторами
которых являлись бы представители Партии Исламского возрождения?
- Причем тут статистика, газеты? Вам давно надо было так поступить со
своим Багаудином и с его несколькими сторонниками, а не сейчас! Тогда слово
"ваххабизм" ни о чем и не говорило. Не было бы никакой надобности копаться
ни в статистике, ни в газетах.
- Нет человека - нет проблем? Извините, здесь столько серьезных и
занятых людей, я, наверное, вас задерживаю, я пойду, с вашего позволения?
- Нет, посиди. Ну, ты скажи, что сейчас, по-твоему, нужно делать? Убили
нескольких работников ВД республики, мусульман, пролилась кровь. Мы это так
оставим?!
- Я вижу только путь переговоров. (На слово "переговоры" у многих
сидевших в зале лишь усмешка на лице). Переговоров с самим Багаудином. Он
никого не убивал. Он ученый. Только переговоры и поиск компромисса может
удержать нас от гражданской войны. Переговоры даже с дьяволом
предпочтительны, чем бросать в пожар войны молодых, здоровых ребят.
- Да мы их всех до единого прикончим! Какие переговоры?!
- Вот у вас здесь я вижу сотни молодых крепких ребят, которые
прикомандированы в Цумада. Среди них хоть один есть такой, что не жалко было
бы его потерять? Хоть один есть, у кого не было бы матери, жены, детей? Ведь
все они нам всем и их семьям нужны. Уничтожение тех не обойдется без жертв
для вас. Ради сохранения жизни вашим работникам, нашим дагестанцам надо бы
думать о бескровном урегулировании этого конфликта.
- Мы знаем где, по каким селениям они расположились, знаем, кто и где
сейчас выжидательно осели, мы не оставим ни одного "ваххабита" в Дагестане!
Что же ты не пойдешь, не поговоришь со своим другом Багаудином, может, ты
его убедишь?
- Для этого нужны какие-то полномочия, с чем я пойду к нему, кто я
такой?
- Какие полномочия тебе нужны? Езжай и все. Он же тебя знает?
- Чем я могу ему ответить на какие-то социальные требования,
политические требования?
- Требований у него не может быть, он - никто! (Еще одна правда из уст
высокопоставленного чиновника. Вот она, политика власти к религиозным
инакомыслящим! Вот где корни конфликта! И это не сегодняшняя позиция, это
начиная с 1990-91 гг. )
- Вот и начнется 1929 год. Точнее 1918 год. Вредными и ненужными
Дагестану окажутся сотни и тысячи людей. Только по признаку бороды. По
инакомыслию.
- Тут включился седоволосый молодой человек (лет под сорок) и задал мне
вопрос:
- А что, до 1929 года все хорошо было у нас, да?
- Да, была разграбленная большевиками, разрушенная гражданской войной
нищая, голодная страна. Готовились эшелоны раскулаченных. Готовились
процессы против врагов народа. Все было прекрасно!
- А до 1917 года все было нормально?
община была разделена на две части. Около года тому назад достигнута
договоренность собираться на пятничную молитву во главе с имамом
Саид-Хусеном не в первую, и не во вторую мечеть, а в спортзал, что
расположен на берегу реки, на базарной площади, где в субботу со всех сел и
с Ботлихского района стекаются торговцы. Мать очень волновалась, что я буду
болтать с людьми, а перед молитвой на улице кучкуются жители района. То
одного встретишь, то другого. Потому мы с отцом пошли на молитву впритык, я
попытался занять себе место ближе к первым рядам (слышимость в зале плохая).
Пятничную проповедь ведет не Саид-Хусен, а его заместитель. Сам имам сидит в
первом ряду. На предыдущих пятничных проповедях Саид-Хусен говорил о
необходимости компромисса с боевиками, о недопустимости кровопролития,
рассказывал о результатах встречи с лидерами боевиков, о негативной роли в
переговорах руководства района и республики, о создающемся информационном
вакууме вокруг событий в районе, а то и попытке руководства района сеять
среди населения панику и дезинформацию. "Оздоровление морально-нравственной
ситуации в районе - первый шаг к примирению и предотвращению конфликта, ибо
многие претензии мятежников с точки зрения Ислама обоснованы" - твердил он
на предыдущих пятничных молитвах, из-за чего определенная часть прихожан
настороженно стала слушать его. Видя публику прихожан, порой мне казалось,
не партийное ли (КП СС) собрание проводится здесь в спортзале, настолько
много было среди прихожан воинствующих атеистов от КП СС, бывших
ответственных работников РК. Я так думаю, что многие из них, да простит меня
Всевышний Аллах, ходят туда даже не совершив омовения. По заданию. Есть,
конечно, и покаявшиеся.
Проповедь была связана с нынешней ситуацией. Осуждение "экстремистов",
(пресса еще не успела окрестить мятежников "бандитами"). Заслуживает
внимания следующий момент. Один из присутствующих задал вопрос о месте
размещения солдат, которые вот-вот прибудут в Агвали:
- Я слышал, что руководство района планирует разместить солдат в этом
спортзале. Возникает вопрос, - где мы будем совершать пятничную молитву в
будущем? Можно ли будет совершать пятничную молитву в этом спортзале после
ухода солдат, когда мы не знаем, чем они тут будут заниматься?
Тут встал имам Саид-Хусен и сказал:
- В самом деле, был такой разговор. Дело в том, что руководство района
всячески пытается разместить солдат в этом спортзале, хотя есть клуб, перед
этим клубом тоже есть площадка для транспорта, есть школа, интернат, которые
в настоящее время пустуют. Руководство же зациклилось на спортзале. Вы все
помните, я надеюсь, как представители руководства нам мешали объединиться на
пятничную молитву в этом спортзале, как они были довольны, когда мы были
разделены по несущественным, мелким проблемам. Я по этому вопросу встречался
с военным комендантом района, сейчас такая должность есть в районе и им
является Магомед Омаров, заместитель министра ВД РД. Он мне дал слово, что
солдаты размещаться в спортзале не будут, мы и в следующую пятницу, и в
последующем, иншаллах, будем на молитву собираться в этом спортзале. Что же
касается другой стороны вопроса - можно ли после пребывания солдат в этом
зале совершать пятничные молитвы в будущем, то отвечаю, основываясь на нормы
Шариата - можно. Пребывание российских солдат не является осквернением
молитвенного зала.
На молитве прошло около часа-полутора. Каково же было удивление
прихожан - выйдя из зала, мы уткнулись носом в бронетехнику Российской
Армии! Базарная площадь переполнена БТРами, БМП, грузовиками, между ними с
автоматами, с пулеметами снуют солдаты, явно в ожидании освобождения
молитвенного зала, чтобы пройти в спортзал. Если в мечети было все мужское
население райцентра, то военных было бы гораздо больше прихожан. Не успели
все выйти из зала, солдаты встречным потоком пошли навстречу. Жители Агвали
постепенно рассосались кто куда. Мы с отцом пошли домой. Не знаю, что
делать. Пойти к кому-либо из руководства - кто я такой? Выступить на
каком-нибудь мероприятии, на митинге, который на днях должен быть - не
поймут. Мне главное разъяснить людям, что это провокация, выгодна она лишь
реакционным силам России, Армии, ФСБ. Так это или не так - не наломать дров,
ограничиться малой кровью, которая уже пролилась. Парализовать боевиков
переговорами. Компромиссом. Для этого привлечь любую силу - чеченский
джамаат, представителей официального Грозного, религиозных деятелей
Дагестана и Ичкерии. Добиться встречи руководителя Дагестана и Ичкерии прямо
в Агвали. Включить любую силу, только не оружие. Ведь если события 2
августа в с. Гигатли и Агвали получат продолжение в том же стиле, -
неизбежна большая война. Это гибель сотен, а то и тысяч солдат, мирных
жителей-мусульман, разрушения, эвакуация, сотни тысяч бездомных,
обездоленных войной переселенцев, а впереди зима. Взаимная ненависть на
десятилетия, что хуже всего для соседних братских народов. Это самое тяжелое
последствие войны, эта ненависть надолго ляжет черным, не выводимым пятном
на два народа. Этой ненавистью долгие годы будет пользоваться третья
сторона.
"Задержание" ОМОНом
- Что мы будем делать? Может, уедем, или ты будешь настаивать на 8
августа? Спрашивает Сакинат.
- Только после 8 августа. День села не отменен. Со всех концов страны
приедут сельчане, а я уеду?! Возможно, добираться нам придется тяжело,
возможно дорогу на днях взорвут, чтобы блокировать здесь армейские силы.
Будем добираться до Ботлиха пешком. Но мы останемся.
- А если повторится перестрелка? Если они займут район?
- День села состоится. В любом случае праздник не отменен. Праздник не
идеологический, мы не будем праздновать оккупацию района мятежниками или
несостоявшееся освобождение. 8 августа ДЕНЬ СЕЛА. Он не связан с режимом
правления. Тлондода, как село было при коммунистах, есть при дерьмократах,
точнее - казнокрадах, будет и при исламистах.
- Если, в самом деле, начнутся взрывы дорог, мостов, пойдет перестрелка
- что мы будем делать?
- Успеем, - все вместе поднимемся в Тлондода, нет - вы в подвал, а я
займусь гуманитарной деятельностью. Нейтральная гуманитарная деятельность,
врачебная деятельность. Голодного покорми, раненому помоги, гонимого приюти.
Аллаху Акбар!
- Да тебя тут же прикончат наши же!
- Кого ты имеешь в виду "наши"? Для меня и мятежники наши, и
милиционеры наши, и солдаты наши. В этом и вся беда конфликта.
- Я имею в виду дагестанские силовые структуры, ФСБ, местную мафию.
- Но я стрелять не буду. Ни при каких обстоятельствах я оружие в руки
не возьму. Если меня найдут мертвого с автоматом, - не верь, - подложили.
Вот так проходят последние дни отпуска. Отдохнули. Надо бы встретиться
с военным комендантом. С тем, о котором сегодня говорил Саид-Хусен на
молитве. Только - как? Не примет. Не станет дискутировать, не станет
слушать. А то и посадит, как пособника. Наверняка знают, что я встречался с
боевиками. Да и Шарип студент Университета Короля Саудовской Аравии. Для них
все саудовцы - "ваххабиты". Короче, мы все ненормальные, нас будут
сторониться. Нет. Примет он меня сам попросит немедленно явиться! У меня
созрел план! Чтобы не тревожить домашних, - я ведь без разрешения мамы не
могу выйти никуда, такой домашний арест, - я беру дочку, кинокамеру и
направляюсь из дома.
- Куда это ты направился? - уставилась мама.
- Да я прогуляюсь с дочкой, пойду к речке.
Мы с Фатимкой прогулочным шагом движемся в сторону большой реки. На
базарную площадь. К спортзалу. От этой площади поднимается ввысь тропа к
краю Агвали, к единственной автодороге, пересекающей село от начала до
конца, далее следующая к границе Грузии, заканчивающаяся в непроходимых
ущельях, не доходя до Грузии. В 100-150 м от края села окнами на эту дорогу
расположено РУВД, ныне штаб силовых структур. Поднимаясь по тропе к краю
села, я включаю кинокамеру и снимаю расположение бронетехники на площади.
Меня замечает российский офицер, но особого внимания не обращает. Продолжая
снимать, поднимаюсь выше. Солдаты топят полевые печи, двое женщин в военной
форме готовят еду. Несколько солдат поднялись на кузов КРАЗа и чистят ствол
орудия. На краю дороги над нами несколько любопытных жителей Агвали
наблюдают за техникой. Они сверху как на ладони видят и нас, и расположение
армии.
- Доченька, когда мы поднимемся на ту дорогу, к нам могут подойти
солдаты или милиционеры. Ты не бойся. Они просто хотят провести нас к одному
моему знакомому. А он такой шутник, что хочет нас напугать. Будто нас
арестуют, заберут в милицию, будут на нас кричать, ругаться. А в самом деле,
- это шутка. Он давно меня не видел, соскучился по мне и хочет со мной
поговорить, чайку попить.
- А зачем нас забирать в милицию? Он не может к нам позвонить и
пригласить к себе, если он хочет тебя видеть?
- Нет, доченька, я же тебе говорю - он - шутник. Он любит преподносить
сюрпризы. Как в кино. Сначала пугают, чуть ли не в драку лезут, а потом
обнимаются, смеются и садятся пить чай. Так что ты не бойся. Те, кто придут
нас приглашать к моему приятелю могут и в самом деле ругаться, руки могут
мне скрутить. Но это будет игра, шутка. Ты не бойся.
Дочь обещала не волноваться. Она готова к спектаклю. Мы уже поднимаемся
к дороге, меня еще не "берут". Странно, неужели агентуры нет в селе, ведь
нас видят десятки людей. Помимо любопытствующих на дороге, десятки окон
выходят на эту площадь. Поднял трубку и позвонил в милицию или в ФСБ: "Тут
один тип снимает военную технику, не шпион ли? ". Поднявшись до дороги, мы
сворачиваем в сторону Агвали. Встречаю бывшую работницу РК КП СС, вечно
улыбающуюся, обаятельную и веселую Рашидат.
- Сними, пожалуйста, меня, направь камеру на меня, - говорит Рашидат, и
я выполняю ее просьбу.
- Разве нам нужны были эти "ваххабиты"? Зачем они нарушили наш покой,
кто их звал? Посмотрите, что делается, к чему все идет? - не переставая,
глаголет она.
На заднем фоне окуляра за спиной Рашидат я вижу, как два здоровенных
мужика в камуфляжной форме бегут к нам. Я выключаю камеру, вешаю на плечо и
продолжаю идти на встречу к людям в форме. Не убавляя темп, будто я убегаю,
они подбегают ко мне, один из них без всяких слов хватает камеру.
- Стоп, камеру не трогать, она слишком дорогая, в случае чего не
расплатишься. В чем дело?
- Что ты снимал? Почему ты ходишь с кинокамерой? - спрашивает один из
них.
- Все понял. Я законопослушный гражданин, видимо сам того не понимая,
нарушил какой-то порядок, а именно - снимал расположение воинской части. Ну
что ж, я готов нести ответственность, признаю свою халатность и
невнимательность к соблюдению Российского закона, готов следовать с вами к
Вашему начальству. Там мы или сотрем запись, или уничтожим пленку при вас.
Один из них опять протянул руку к камере и попытался забрать у меня
камеру.
- Нет, камеру я Вам не доверю, она моя, я ее сам донесу туда, куда Вы
прикажете.
- Ты откуда сам? Кто ты? - спрашивает меня человек в форме, и мы делаем
первые шаги в сторону Агвали, точнее в РУВД.
- Я отсюда. Я когда-то имел несчастье родиться здесь. А живу и работаю
в Москве. Вы откуда сами?
- Мы тоже цумадинские.
- Что же мы тогда говорим по-русски? - и я перешел на аварский.
Прошагав мимо бывшего кинотеатра, куда мы в детстве иногда позволяли
даже убегать с уроков, мы прошагали в милицию. Вокруг милиции сотни
работников ВД в бронежилетах, все здание окружено ДЗОТами, на чердаках
близлежащих домов, на крыше даже курятника Хасбуллы, жившего рядом с
милицией, мешки с песком, за ними с направленными на главную дорогу
автоматами постоянно лежат милиционеры. При входе во двор милиции КПП, при
входе в само здание РУВД - КПП, проходим в коридор. Темно, суета, беготня,
каждый о чем-то говорит, бегают по кабинетам. Меня провели в кабинет в
глубине коридора справа.
- Товарищ капитан! Вот гражданин, снимал военную технику, - докладывают
мои спутники на русском языке.
- Проходи, садись, спокойно говорит хозяин кабинета.
- Да, имею такой грех, готов повиноваться. Или забирайте кассету, или
давайте я включу камеру на стирание и при вас сотру все, что снимал. Пока
запись не попала к врагам.
- А что ты снимал?
- Базарную площадь снимал. И в прошлом году я ее снимал. Ну, так
получилось... Давайте при вас я включаю камеру, к черту стираем эту запись.
- Ну, включай, - говорит хозяин кабинета.
Я перематываю пленку на самое начало, включаю "Запись" и спокойно кладу
камеру на стол с закрытым объективом. В этот момент заходят двое, начинают
докладывать:
- В ту ночь (ночь со 2 августа на 3, когда в 1. 5 км от Агвали шел бой)
в Кучали где-то около часа ночи в одном из домов периодически включался и
выключался свет. Нам об этом доложил житель поселка Кучали. Не сигнальные ли
были эти мигания света в доме в столь поздний час? Не плохо бы обыскать и
проверить хозяев дома.
Я в этот момент, проявив вежливость и культуру привстав, сказал:
- Я не буду мешать вашим разговорам, пойду перекурю на улице, пока
камера стирает?
- Пожалуйста, идите.
Камера-то моя работает, значит записывает! Я покинул кабинет и у входа
в РУВД под окнами курю. Тут я встречаюсь с торопливо выходящим из здания
РУВД начальником Зикрулой. Он на ходу протягивает мне руку, говорит:
- Я в курсе о твоем задержании. Сейчас всеми управляет зам. министра.
Неплохой он человек, только я тебя прошу, - не груби, объясни, все должно
быть нормально.
Он помчался куда-то и через пару минут в таком же темпе зашел обратно.
Я про себя думаю: "Может быть тот доносчик, который наблюдал за соседями в
столь поздний час, САМ томился в ожидании "боевиков", сотрудничал с ними, в
случае их успешного прорыва хотел присоединиться к ним? Зря органы его не
арестовали до выяснения обстоятельств и причин его бессонницы". Тут я понял,
что дальнейшие мои рассуждения пойдут по типу изложения Хармса или
Войновича, и оборвал эту мысль.
Молодые, крепкие ребята из дагестанского ОМОНа, аварцы, даргинцы,
кумыки, русские. Одни подходят к дежурному, другие выходят, суета. Некоторые
останавливают взгляд на мне, тут подходит симпатичная девушка лет 20-25,
разговаривает с капитаном:
- Я к Вам, вот мне передали, что лидер фундаменталистов Багаудин хочет
со мной встретиться.
Тут я понял, что она и есть Эльмира Кожаева, корреспондент газеты
"Молодежь Дагестана", которая встречалась и с Хаттабом, и с Н. Хачилаевым, и
с Багаудином. В этот момент я слышу крики в коридоре:
- Выключай камеру, тебе говорю!
- Камера не моя, я не умею ее выключать!
- Выключайте кто ни-будь камеру! Кто велел включить камеру! Надо же
было просмотреть, что там снято! Немедленно выключите камеру!
- Сам и выключай, что ты на нас кричишь!
- Ищите быстро хозяина, пусть выключит камеру!
Я быстро смотрю на часы. По времени почти все стерто. Но еще полминуты
протяну. Я вхожу в тесный коридор. У кабинета, где я оставил камеру встречаю
знакомого работника Малача. Спрашиваю его, мол, что за шум, что случилось? В
это время подходит сам Магомед Омаров - зам. министра ВД РД.
- Сколько раз вам, болванам, я говорю заниматься своим делом! Ты что
здесь делаешь?! - кричит он на Малача. - Идиоты! Ваша камера? - обращается
он ко мне.
- Да, камера моя - отвечаю я, держа за руку дочку.
- Что вы снимали?
- Сейчас посмотрим, что я снимал. Да, то, что я снимал, наверное, уже
стерто. Снимал природу, речку, людей.
- А зачем снимал?
- Я каждый год приезжаю сюда в отпуск, и каждый раз снимаю одни и те же
места. Вот и в этом году решил снимать.
- Ты же снимал военную технику? Говоришь о природе.
- Так она на природе и стоит, - отвечаю я в тоне Жванецкого. - Надо же
было ее в другое место, что ли ставить, чтобы никто не мог снимать. Тут же и
природу, и технику какую-то перепутали. Не я же украсил природу БТРами и
пушками - опускаю я голову, играя дурачка.
- Ты из Агвали? Иди немедленно отведи ребенка и возвращайся, мы
разберемся для чего и для кого ты снимал расположение техники.
Мы кратчайшим путем идем домой. Я беру адаптер, ухожу из дома.
- Где твоя камера? - спрашивает Сакинат.
- У одного моего приятеля. Решили посмотреть съемки, пришлось вернуться
за адаптером. Если хочешь - пойдем и ты, чайку попьем, познакомишься с моими
друзьями?
- Нет, у меня сотни дел, мне некогда.
Удаляясь от калитки, слышу - мама спрашивает у Сакинат: "Куда он опять
пошел? "
Я у РУВД. Дежурный мне говорит, что М. Омаров начал совещание в
кабинете начальника. Жду минут 15. Ничего не меняется. Одному из проходящих
офицеров говорю:
- Передайте, пожалуйста, Омарову, что хозяин кинокамеры явился, а то я
боюсь, что меня за опоздание арестуют и дадут лет 15. А я давно здесь.
Тот тут же возвращается и рукой зазывает меня. Прохожу в кабинет
начальника РУВД. Кабинет переполнен, негде сесть, М. Омаров сидит под
огромным портретом Ф. Дзержинского на месте начальника. В кабинете полутьма
- электричества видимо нет.
- Это я. Принес адаптер, чтобы просмот...
- Проходи, садись, Абдурашид. - прерывает меня Омаров и освобождает
место справа от себя у окна.
- Спасибо, - я прохожу к свободному стулу и до того как сесть говорю -
я не помешаю?
- Садись. Помню я тебя. Как ты мне тогда надоел со своими митингами в
Махачкале!
- Я вас понимаю. У вас работа такая. Ничего не поделаешь.
- Я был тогда начальником Советского РУВД. Г. Махачкалы. Забери свою
камеру, - протянул он камеру в мою сторону и положил на стол.
- Ваш подчиненный, шеф угрозыска, нынешний министр ВД Дагестана ведь
приезжал за мной в Москву. Так что Вы сделали все, чтобы меня упрятать, а я
сделал все, чтобы не попасть в ваши руки. Вы и судили меня в августе 1988
или 1989 года. Помешали "Московские новости".
- Ладно, не будем об этом. Что же получилось-то? Вот она, хваленная
тобой демократия! Во что превратили республику, страну? Кругом бардак!
- Да, согласен. Но демократы тут причем? Власть у Вас. Правите балом
Вы, коммунисты. Разве в руководстве Дагестана произошли какие-то изменения?
Я то при чем тут? Все это из-за отсутствия покаяния за содеянное, да чего
нам долго говорить. Вы можете оглянуться и посмотреть на портрет за вашей
спиной - вот в чем причина. Для Вас и сегодня Дзержинский символ
правопорядка, а фактически с него и начала работу мельница режима, которая
перемолотила миллионы граждан.
- Давай о твоем районе говорить. Как вы допустили такое? Район на грани
войны, бардак такой творится?
- Оружие распространяли начиная с 1990-91 года вы, работники МВД, КГБ.
Вы вооружали, по крайней мере, закрывали глаза на то, как до зубов
вооружались полукриминальные силы в республике, создавая бандформирования по
национальным признакам. О том, что рано или поздно это оружие будет
направлено против вас, я предупреждал вашего бывшего министра Полунина.
Можете поднять газету "Дагестан" за март или апрель 1992 г. Антироссийские
митинги в начале 1990-х годов в Махачкале проходили с попустительства МВД и
КГБ республики. На одном из таких митингов участники абхазской войны во
главе с Ю. Шанибовым, открыто призывали дагестанцев готовиться к войне с
Россией. В это время руководители МВД и КГБ с руководством Ставропольского
края, с которым был в те дни подписан Договор о дружбе, "отмечали"
подписание этого "эпохального" документа. Я в те дни встречался и с зам.
Министра ВД РД г-ном Беевым, с министром ВД М. Абдуразаковым, с начальником
ГУВД г. Махачкалы Г. Гаджимагомедовым и говорил о недопустимости пропаганды
войны на территории Дагестана. Вот когда вам надо было действовать, вот на
что вам надо было обращать внимание. Что же касается нашего района - это не
ко мне, - наклонившись, я посмотрел направо и нашел начальника Цумадинского
РУВД и указал на него - это к нему вопрос. Я не имею к этому району никакого
отношения, кроме пребывания во время летнего отпуска.
- Я о "ваххабитах", которые заполонили район. У нас в Мекеги, откуда я
родом, лет 8-10 тому назад появились два бородача. Так мы с Гамидом (бывший
министр финансов Дагестана, взорванный террористами) поехали в свое село,
собрали джамаат у мечети, взяли этих двух бородачей и перед всем селом
предупредили: "Если вы будете продолжать эту идеологию, даем слово перед
всем селом - мы вас спустим с верхушки в-о-о-он того минарета! " С тех пор у
нас в Мекеги нет ни одного "ваххабита". Почему вы так не поступили?
Правильно поступает руководство Карачаево-Черкесии, которое выдворяет всех
носителей этого бреда.
- Запрет это наиболее легкий для исполнения, не требующий ума метод, но
последствия любого запрета, особенно запрета на мысль, идеологию, всегда
плачевные. Была возможность не допустить этого в начале 1990 г., когда
только начиналась травля "ваххабитов". Для этого нужно было прекратить
разделение мусульман на "хороших" и "плохих", дать всем равные права и
свободы, исключая призывы к насилию, на антиконституционную деятельность.
Однако призывов к насилию со стороны традиционалистов вы не слышали,
малейшее отклонение от норм "ваххабитов" преподносилось как ЧП.
- По-твоему, надо было им дать зеленый свет, соглашаться с ними?
- Государство у нас светское. Соглашаться с ними или не
соглашаться, не меняет государственной линии. Не давать и тем, и другим
выходить за правовые нормы. Всего лишь. Получилось так, что одним давали
целые страницы государственных изданий, в которых они критиковали других,
давали теле- и радиоэфир, других затыкали, не давая возможность высказаться,
хотя бы опровергнуть клевету, опубликованную в подконтрольной не
духовенству, а правительству Дагестана прессе. Вы, руководство республики
сделали их изгоями, преследования и угрозы заставили Багаудина и его
сторонников перебраться в Чечню. Что же Вы хотели получить, подарки и письма
благодарности? Их экстремизм был ответной мерой на полное отвержение их
властью, на клевету и дискредитацию, наконец, преследования.
- Багаудина никто не преследовал, ему никто не угрожал, он тоже имел
возможность публиковаться в прессе и публиковался. Он имел возможность
выступать по телевидению и не раз пользовался этой возможностью. Не надо
говорить, что мы их ограничивали в чем-то!
- На счет свободы Вы сами себе противоречите, точнее Вы правду уже
сказали. Угроза быть скинутым с высоты минарета - это не ограничение свобод,
это не угроза жизни? Давайте поднимем подшивку любой республиканской газеты
за любой месяц, к примеру, за 1993 или 1994 год и проанализируем статистику,
- сколько антиваххабистских статей за месяц и сколько статей, авторами
которых являлись бы представители Партии Исламского возрождения?
- Причем тут статистика, газеты? Вам давно надо было так поступить со
своим Багаудином и с его несколькими сторонниками, а не сейчас! Тогда слово
"ваххабизм" ни о чем и не говорило. Не было бы никакой надобности копаться
ни в статистике, ни в газетах.
- Нет человека - нет проблем? Извините, здесь столько серьезных и
занятых людей, я, наверное, вас задерживаю, я пойду, с вашего позволения?
- Нет, посиди. Ну, ты скажи, что сейчас, по-твоему, нужно делать? Убили
нескольких работников ВД республики, мусульман, пролилась кровь. Мы это так
оставим?!
- Я вижу только путь переговоров. (На слово "переговоры" у многих
сидевших в зале лишь усмешка на лице). Переговоров с самим Багаудином. Он
никого не убивал. Он ученый. Только переговоры и поиск компромисса может
удержать нас от гражданской войны. Переговоры даже с дьяволом
предпочтительны, чем бросать в пожар войны молодых, здоровых ребят.
- Да мы их всех до единого прикончим! Какие переговоры?!
- Вот у вас здесь я вижу сотни молодых крепких ребят, которые
прикомандированы в Цумада. Среди них хоть один есть такой, что не жалко было
бы его потерять? Хоть один есть, у кого не было бы матери, жены, детей? Ведь
все они нам всем и их семьям нужны. Уничтожение тех не обойдется без жертв
для вас. Ради сохранения жизни вашим работникам, нашим дагестанцам надо бы
думать о бескровном урегулировании этого конфликта.
- Мы знаем где, по каким селениям они расположились, знаем, кто и где
сейчас выжидательно осели, мы не оставим ни одного "ваххабита" в Дагестане!
Что же ты не пойдешь, не поговоришь со своим другом Багаудином, может, ты
его убедишь?
- Для этого нужны какие-то полномочия, с чем я пойду к нему, кто я
такой?
- Какие полномочия тебе нужны? Езжай и все. Он же тебя знает?
- Чем я могу ему ответить на какие-то социальные требования,
политические требования?
- Требований у него не может быть, он - никто! (Еще одна правда из уст
высокопоставленного чиновника. Вот она, политика власти к религиозным
инакомыслящим! Вот где корни конфликта! И это не сегодняшняя позиция, это
начиная с 1990-91 гг. )
- Вот и начнется 1929 год. Точнее 1918 год. Вредными и ненужными
Дагестану окажутся сотни и тысячи людей. Только по признаку бороды. По
инакомыслию.
- Тут включился седоволосый молодой человек (лет под сорок) и задал мне
вопрос:
- А что, до 1929 года все хорошо было у нас, да?
- Да, была разграбленная большевиками, разрушенная гражданской войной
нищая, голодная страна. Готовились эшелоны раскулаченных. Готовились
процессы против врагов народа. Все было прекрасно!
- А до 1917 года все было нормально?