Страница:
— Не может быть! — ответил Гарри. — Десять минут тому назад мы оставили его живым и здоровым, вряд ли за этот короткий промежуток времени с ним могло случиться что-нибудь серьезное!
Мэксим с сомнением покачал головою и на несколько минут придержал свою лошадь. Но из ущелья уже не было слышно ничего, кроме сухой трескотни выстрелов и боевых криков краснокожих.
— Ну, трогаемся! — скомандовал наконец Джон, по-видимому победив в себе какое-то сильное сомнение. — Полковник теперь уже, вероятно, сражается во главе своих солдат с этими красными чертями сиу, которым во что бы то ни стало хочется спуститься сюда, в прерии арапахо и чейенов!
Миновав первый каньон, путники спустились во второй, такой же скалистый и такой же труднопроходимый, за которым начинался широкий простор прерий, населенных стадами диких бизонов и антилоп и такими же дикими кочевыми племенами краснокожих наездников.
Путь был настолько труден, что уже через полчаса езды потребовалось дать отдых лошадям. Сойдя на землю, трапперы внимательно стали прислушиваться к отдаленной перестрелке. Несмотря на значительность расстояния, до их слуха ясно доносилась беспорядочная трескотня индейских ружей, прерываемая время от времени дружными и ровными залпами солдатских винтовок.
— А сражение, кажется, разыгрывается не на шутку! — заметил агент, на лице которого все более и более заметно стали проявляться признаки беспокойства. — Черт бы побрал всех этих Птиц Ночи и Ялл, с их покушениями на детей полковника!.. Благодаря им в нашем отряде, что сдерживает теперь натиск этих проклятых сиу, стало тремя меткими карабинами меньше.
— Да! — со вздохом отозвался Джордж. — И еще неизвестно, удастся ли нам вовремя поспеть, чтобы спасти детей командира.
— Все будет зависеть от быстроты наших коней! — ответил Джон.
Отдохнув немного, отряд снова двинулся в путь. Каньон казался бесконечным. По дороге то и дело попадались причудливые скалы, шумные водопады, цепкие колючие кустарники. Но выносливые мустанги, управляемые опытной рукой своих седоков, настойчиво прокладывали себе путь среди всех этих препятствий и с каждым шагом приближались к прерии, где путь должен был стать уже гораздо легче.
Через четыре часа трапперы достигли наконец выхода из последнего каньона. Мэксим еще раз остановил своего мустанга и прислушался.
— Ничего! — сказал он наконец. — Сражение кончилось.
— Только в чью пользу, хотел бы я знать? — заметил Гарри. — Я не знаю, что бы я отдал, чтобы сейчас быть там, в нашем лагере, и своими глазами видеть исход битвы!
— Будем надеяться, что счастье выпало на долю полковника Деванделля.
Снова злая улыбка промелькнула на губах дикой девчонки.
— В чем дело, Миннегага? Что обозначает эта улыбка? — строго спросил ее агент.
— Мне показалось, что на меня смотрит из своей норы степной койот! — ответила девочка, моментально меняя выражение лица.
— Удивительно смешно! — проворчал Мэксим. — Ты слишком несерьезна, чтобы быть настоящей индианкой! Затем, обернувшись к своим спутникам, он спросил:
— Ну что же, друзья, двигаемся дальше?
— Разумеется! — ответил Джордж. — У нас есть приказание полковника, и чем скорее мы его выполним, тем лучше.
— Ну, так в дорогу! — заключил беседу Джон. — Пусть будет что будет, а мы доставим полковнику его детей целыми и невредимыми.
При этих словах на губах Миннегаги опять зазмеилась ядовитая усмешка.
— Черт возьми! — совсем уже рассердился агент. — Ты сегодня что-то в слишком смешливом настроении, негодная девчонка! Потрудись сейчас же закрыть свою пасть, иначе я швырну тебя, как собаку, в каньон! Право, я начинаю уже жалеть, что взял тебя с собою. Было бы гораздо лучше, если бы ты осталась вместе с полковником в лагере, авось какая-нибудь шальная пуля твоих соплеменников ухлопала бы тебя в Ущелье Смерти.
— Я, кажется, не сказала тебе, что сиу мои соплеменники! — недовольно ответила девочка.
— А мне-то какое до этого дело? Ты краснокожая, и этого для меня достаточно! Все вы из одной лужи лягушки!
Миннегага гневно сверкнула своими черными глазами и стиснула зубы. Увидев это, Гарри разразился хохотом.
— Ого! Джордж! Смотри, какая злючка! Настоящий тигренок!..
— Ну, довольно! — сумрачно перебил индейский агент. — Не будем терять время на пустую болтовню. Приготовимся лучше к всевозможным случайностям. Еще десяток минут — и мы будем в прерии. Вы не слышите ничего больше со стороны Ущелья Смерти?
— Ничего! — ответил Джордж.
— Ну, это хороший знак! Очевидно, полковнику удалось-таки справиться с этими краснокожими дьяволами.
Через несколько минут, в тот самый момент, когда на горизонте показалось яркое солнце, осветившее своими лучами вершину горной цепи, трапперы вышли из каньона и вступили на территорию необозримых прерий.
КРОВАВЫЙ 1863 ГОД
Мэксим с сомнением покачал головою и на несколько минут придержал свою лошадь. Но из ущелья уже не было слышно ничего, кроме сухой трескотни выстрелов и боевых криков краснокожих.
— Ну, трогаемся! — скомандовал наконец Джон, по-видимому победив в себе какое-то сильное сомнение. — Полковник теперь уже, вероятно, сражается во главе своих солдат с этими красными чертями сиу, которым во что бы то ни стало хочется спуститься сюда, в прерии арапахо и чейенов!
Миновав первый каньон, путники спустились во второй, такой же скалистый и такой же труднопроходимый, за которым начинался широкий простор прерий, населенных стадами диких бизонов и антилоп и такими же дикими кочевыми племенами краснокожих наездников.
Путь был настолько труден, что уже через полчаса езды потребовалось дать отдых лошадям. Сойдя на землю, трапперы внимательно стали прислушиваться к отдаленной перестрелке. Несмотря на значительность расстояния, до их слуха ясно доносилась беспорядочная трескотня индейских ружей, прерываемая время от времени дружными и ровными залпами солдатских винтовок.
— А сражение, кажется, разыгрывается не на шутку! — заметил агент, на лице которого все более и более заметно стали проявляться признаки беспокойства. — Черт бы побрал всех этих Птиц Ночи и Ялл, с их покушениями на детей полковника!.. Благодаря им в нашем отряде, что сдерживает теперь натиск этих проклятых сиу, стало тремя меткими карабинами меньше.
— Да! — со вздохом отозвался Джордж. — И еще неизвестно, удастся ли нам вовремя поспеть, чтобы спасти детей командира.
— Все будет зависеть от быстроты наших коней! — ответил Джон.
Отдохнув немного, отряд снова двинулся в путь. Каньон казался бесконечным. По дороге то и дело попадались причудливые скалы, шумные водопады, цепкие колючие кустарники. Но выносливые мустанги, управляемые опытной рукой своих седоков, настойчиво прокладывали себе путь среди всех этих препятствий и с каждым шагом приближались к прерии, где путь должен был стать уже гораздо легче.
Через четыре часа трапперы достигли наконец выхода из последнего каньона. Мэксим еще раз остановил своего мустанга и прислушался.
— Ничего! — сказал он наконец. — Сражение кончилось.
— Только в чью пользу, хотел бы я знать? — заметил Гарри. — Я не знаю, что бы я отдал, чтобы сейчас быть там, в нашем лагере, и своими глазами видеть исход битвы!
— Будем надеяться, что счастье выпало на долю полковника Деванделля.
Снова злая улыбка промелькнула на губах дикой девчонки.
— В чем дело, Миннегага? Что обозначает эта улыбка? — строго спросил ее агент.
— Мне показалось, что на меня смотрит из своей норы степной койот! — ответила девочка, моментально меняя выражение лица.
— Удивительно смешно! — проворчал Мэксим. — Ты слишком несерьезна, чтобы быть настоящей индианкой! Затем, обернувшись к своим спутникам, он спросил:
— Ну что же, друзья, двигаемся дальше?
— Разумеется! — ответил Джордж. — У нас есть приказание полковника, и чем скорее мы его выполним, тем лучше.
— Ну, так в дорогу! — заключил беседу Джон. — Пусть будет что будет, а мы доставим полковнику его детей целыми и невредимыми.
При этих словах на губах Миннегаги опять зазмеилась ядовитая усмешка.
— Черт возьми! — совсем уже рассердился агент. — Ты сегодня что-то в слишком смешливом настроении, негодная девчонка! Потрудись сейчас же закрыть свою пасть, иначе я швырну тебя, как собаку, в каньон! Право, я начинаю уже жалеть, что взял тебя с собою. Было бы гораздо лучше, если бы ты осталась вместе с полковником в лагере, авось какая-нибудь шальная пуля твоих соплеменников ухлопала бы тебя в Ущелье Смерти.
— Я, кажется, не сказала тебе, что сиу мои соплеменники! — недовольно ответила девочка.
— А мне-то какое до этого дело? Ты краснокожая, и этого для меня достаточно! Все вы из одной лужи лягушки!
Миннегага гневно сверкнула своими черными глазами и стиснула зубы. Увидев это, Гарри разразился хохотом.
— Ого! Джордж! Смотри, какая злючка! Настоящий тигренок!..
— Ну, довольно! — сумрачно перебил индейский агент. — Не будем терять время на пустую болтовню. Приготовимся лучше к всевозможным случайностям. Еще десяток минут — и мы будем в прерии. Вы не слышите ничего больше со стороны Ущелья Смерти?
— Ничего! — ответил Джордж.
— Ну, это хороший знак! Очевидно, полковнику удалось-таки справиться с этими краснокожими дьяволами.
Через несколько минут, в тот самый момент, когда на горизонте показалось яркое солнце, осветившее своими лучами вершину горной цепи, трапперы вышли из каньона и вступили на территорию необозримых прерий.
КРОВАВЫЙ 1863 ГОД
Этот год неизгладимо запечатлен на страницах истории Американского континента.
Тому, кто перелистывает эти страницы, кажется, будто они залиты алой человеческой кровью.
Задумаешься над рассказом о 1863 годе, и чудится, что кругом тебя реют грозные призраки, слышатся крики и стоны беспощадно истребляющих друг друга людей, грохочут выстрелы, звенят сабли, плачут стрелы, проносясь в воздухе в поисках намеченной жертвы. Стелется дым пожаров, пожирающих поселки, и жадно пьет оскверненная людьми мать-земля людскую кровь…
Год 1863-й был решающим в истории многовековой распри между белыми и краснокожими.
Если бы коренные обитатели Америки в дни, когда появились у ее берегов первые белые, поняли грозящую им опасность и соединились для совместного отпора общему врагу, то им было бы легко справиться с европейцами и отстоять свою независимость. Но Америка была поделена между отдельными племенами, каждое племя делилось на роды. Роды дробились в свою очередь, и на всем пространстве Америки кипела яростная междоусобная война, шло дикое взаимоистребление краснокожих. В результате, когда появились первые колонии европейцев, краснокожие дали им возможность окрепнуть и развиться. Белые истребляли ближайшие к их поселкам индейские племена и очень часто при этом пользовались услугами индейских же племен, посылая брата на брата.
В середине XIX века белые уже были полновластными хозяевами Американского континента, но в руках обнищавших, обескровленных, почти уничтоженных краснокожих, загнанных в глубь Америки, еще находились богатейшие области.
Начало второй половины XIX века ознаменовалось колоссальным наплывом переселенцев из Европы. Это было второе великое переселение народов. Сами североамериканцы словно сошли с ума: их манил на Дальний Запад роковой призрак — Золотой Молох. Чтобы попасть в обетованный край — Калифорнию, сотни тысяч людей двинулись через степи и горы, леса и реки, через территории индейцев — их последнее убежище. За искателями золота шел земледелец, лесоруб, торговец, ремесленник. Вдоль дорог, по которым шло сообщение между восточными и западными штатами, словно чудом вырастали бесчисленные поселки белых, вырубались леса, распахивалась степь, прокладывались линии железных дорог, строились мосты.
В сущности, если бы индейцы были способны перейти от своей кочевой охотничьей жизни к оседлому земледельческому быту, то места хватило бы для всех, даже с избытком. Но перестать быть охотником, перестать быть вольным воином, отказаться от права бродить по бесконечным равнинам следом за бесчисленными стадами бизонов, приняться за совершенно незнакомый тяжелый труд земледельца — это для индейцев означало перестать быть индейцами. Такая эволюция с целым народом, конечно, могла произойти, но для этого требуются столетия, а тут речь шла о необходимости перерождения многих сотен тысяч людей чуть ли не в два-три года. И требование переродиться предъявлялось пришельцами тем, кто еще так недавно сами были полными хозяевами целого континента.
В начале шестидесятых годов среди индейских племен наблюдалось явление, которое можно назвать пробуждением национального самосознания.
В прериях Северной Америки прозвучал лозунг: «Прерии для индейцев!»
Уже сами индейцы понимали, что фактически нет никакой возможности провозгласить другой лозунг, тот, который должен был бы прозвучать на несколько веков раньше: «Америка для коренного населения!»
Теперь многие миллионы белых людей по праву называли и считали себя американцами, так как были рождены в Америке и основали сильные государства.
Индейцам приходилось довольствоваться предъявлением своих прав хотя бы на последние владения на Великие равнины.
Надо отметить, что на протяжении многих десятилетий XIX века теснимые белыми индейцы осаждали Вашингтон просьбами об урегулировании их положения и защите их территорий от переселенцев. Но это не могло привести ни к чему, ибо и само американское правительство было бессильно приостановить наплыв стремящихся поселиться на безлюдных территориях скваттеров.
Даже когда Вашингтон давал какие бы то ни было обещания, представители обеих сторон подписывали взаимные обязательства и клялись сохранить мир, — конечно, «вечный мир», — в это время на Дальнем Западе шла та же кровавая борьба из-за земли: белые теснили краснокожих, краснокожие мстили белым.
История этой борьбы знает массу трагических эпизодов.
Бывали периоды, когда отряды индейцев устраивали настоящие бойни, истребляли многолюдные караваны, разрушали пограничные города, стирали с лица земли сотни отдельных ферм и иногда уничтожали хорошо вооруженные отряды не только ополченцев, но даже регулярных войск.
Но это не могло остановить потока скваттеров, и белые страшно мстили краснокожим.
Буду откровенен: если индейцы совершали ужасные жестокости, если во время своих набегов они подвергали пленных невероятным мучениям, убивали женщин и даже детей, если они украшали свои вигвамы, одежды и оружие скальпами белых, — то и белые в свою очередь не знали, что такое жалость и пощада, когда речь заходила о краснокожем.
Воин, взятый в плен в бою с оружием в руках или застигнутый врасплох безоружный путник, дряхлый старик или грудной ребенок, подросток, женщина, девушка, если только они были краснокожими и попадали в руки белого, — им не было пощады.
Там, где действовали регулярные войска или ополчение, краснокожих просто истребляли.
Кровавая борьба шла по всему фронту: в ней принимали участие целые отряды так называемых волонтеров, в ряды которых завербовывались, с одной стороны, родственники погибших от руки индейцев, охваченные жаждой мести, с другой — всякие авантюристы, которых гнала жажда наживы и страсть к приключениям.
И вот эти-то волонтеры сплошь и рядом совершали такие зверства, перед которыми бледнеет все содеянное индейцами.
У краснокожих было по крайней мере то оправдание, что они были дикарями. Какое же оправдание можно найти белым людям, осмеливавшимся на каждом шагу произносить имя Христа, говорить о цивилизации и культуре? Какое оправдание можем найти для людей, которые вели поход против индейцев будто бы во имя цивилизации?
Обострение отношений достигло своей крайней степени в 1862 году, а в следующем, 1863 году произошел давно ожидавшийся взрыв: три величайших индейских племени, сиу, чейены и арапахо, ранее всегда враждовавшие друг с другом, а теперь доведенные до отчаяния, перед лицом общей опасности наконец-то заключили общий союз, целью которого была борьба с белыми.
Война вспыхнула внезапно — никто не предвидел близкого ее начала. Войну начали сами индейцы, открыли военные действия одновременно в северных частях Колорадо, на востоке штата Канзас и на границах штатов Вайоминг, Юта и даже Невада.
Целые караваны эмигрантов, застигнутые индейцами в необозримых прериях, были вырезаны все до последнего человека. Почтовые фургоны захватывались и сжигались вместе со своими пассажирами. Все уединенные фермы, все плантации, принадлежавшие бледнолицым, — словом, все, что носило на себе печать чуждой индейцам культуры, было безжалостно разграблено, разрушено, опустошено.
Американское правительство, застигнутое врасплох этим взрывом ненависти, который грозил нанести серьезный вред эмиграции, надеялось сначала расправиться со взбунтовавшимися краснокожими путем посылки нескольких добровольческих отрядов, но скоро увидело, что жестоко обманулось в своих расчетах. Отряды эти таяли в схватках с индейцами, как весенний снег, и перевес в силе все время оставался на стороне краснокожих. Только один полковник Деванделль, далеко не в первый раз принимавший участие в войнах с дикими обитателями прерий, ухитрялся еще ускользать от индейцев, до тех пор пока правительство не поручило ему трудную и ответственную задачу — перекрыть сиу проход через горную цепь Ларами и тем самым дать время арканзасскому ополчению укрепиться настолько, чтобы выдержать натиск краснокожих воинов, угрожавших прорваться к берегам Миссисипи.
Зная, что из-за общего восстания индейских племен теперь легко натолкнуться на отряд если не сиу, то их союзников чейенов, Джон Мэксим, выбравшись из последнего каньона, устроил военный совет со своими спутниками, дабы уяснить, какой путь следует выбрать, какая дорога будет более безопасной.
На север раскинулась долина, покрытая высокой травой и усеянная там и сям небольшими рощицами или просто группами молодых дубков и ореховых кустарников, у подножия которых шумели, разбиваясь о камни, многочисленные ручьи. На юг простиралась необозримая прерия, покрытая роскошной растительностью, густой и пестрой, но не настолько высокой, чтобы скрыть всадника.
Первое направление казалось не вполне безопасным, потому что в многочисленных перелесках легко могла укрыться неприятельская засада. Не меньшую опасность, впрочем, представляла и прерия, так как в случае встречи с индейцами путникам с их лошадями вряд ли удалось бы скрыться в низкой траве от зорких глаз врага.
— Говоря откровенно, я предпочитаю эту лесистую долину прерии, — заметил индейский агент, внимательно осмотрев придирчивым взглядом расстилавшуюся на север и юг панораму. — В случае возможной встречи с индейцами эти кустарники могут сослужить нам добрую службу. Мы можем подняться через них вплоть до самой Кампы в относительной безопасности и нагнать последний караван, идущий к Соленому озеру.
— Хорошо, если этот караван еще цел! — скептически заметил Гарри. — Чейены рыщут там, вероятно, уже несколько недель, а они не станут бродить без дела, только для своего собственного удовольствия!
— Ну так что ж?! — возразил Джон. — Если нам не удастся нагнать караван или найти его остатки, мы просто-напросто продолжим путь сами по себе. Вот и все…
— Ладно! — согласился Гарри. — Через долину так через долину. По мне, решительно все равно! Если нам суждено попасть на ужин краснокожим, то это случится в любом случае, возьмем ли мы курс на прерию или же на эту лесистую равнину.
— Признаться, я гораздо охотнее предпочел бы прерию! — нерешительно сказал Джордж. — Здесь по крайней мере можно свободно пустить во весь опор своего коня… В случае опасности это может сыграть очень важную роль. Не правда ли, Джон?
Мэксим не знал, на что ему решиться. Но в тот момент, когда Джордж уже повернул своего мустанга в прерию, лошадь индейского агента вдруг тревожно зафыркала и звонко заржала.
— Стой! — воскликнул Джон, натягивая поводья, и дал трапперам знак взяться за винтовки. — Здесь поблизости есть кто-то посторонний. Моя лошадь за версту чует присутствие врага.
— Мой мустанг тоже беспокоится! — присоединился к нему Гарри. — Неужели тут где-нибудь по соседству скрывается банда краснокожих? Это было бы не очень приятным сюрпризом.
В этот момент из-за соседних кустов орешника как бы в ответ на этот разговор послышалось громкое ржание лошади, присутствие которой до сих пор нельзя было обнаружить благодаря густому кустарнику, скрывавшему ее от глаз наших путников.
Мэксим и его спутники остановились как вкопанные, ожидая, что будет дальше. Они взвели курки своих карабинов, готовые стрелять при первом признаке опасности.
Таинственное ржание повторилось.
— Что бы это могло значить? Быть может, какой-нибудь дикий мустанг? Но ведь мустанг, почуяв нас, давно бы убежал, — сказал Джон. — Обойдем кругом кустарник и посмотрим!
Они направились один за другим, едва сдерживая своих лошадей, которые артачились и сворачивали то вправо, то влево, словно чуя какую-то опасность.
С каждым шагом кустарник делался все гуще, продвигаться вперед становилось все труднее, и искусство наездников подвергалось весьма серьезному испытанию. Несколько минут спустя лошадь агента заупрямилась, потом шарахнулась в сторону, в то же мгновение из чащи вылетел мустанг, оседланный по-мексикански, с высоким жестким седлом и короткими стременами, который тотчас же скрылся в перелеске.
— Стой! — воскликнул Джон, успокаивая своего коня, дрожавшего всем телом. — Здесь кто-то скрывается. Надо разобраться.
При виде мустанга, скрывающегося в зарослях, черные глаза девочки заблестели, но с ее уст не сорвалось ни единого звука.
— Понимаете ли вы что-нибудь, Джон? — обратился к индейскому агенту Гарри.
— Пока нет. Но меня волнует беспокойство моего коня! — ответил Джон Мэксим.
— Да и наши тоже очень беспокойны и предпочли бы скорее удрать, чем идти напролом! — отозвался Джордж. В это время из кустов раздался отчаянный крик:
— На помощь! На помощь!
Следом прозвучали один за другим два выстрела, вероятно из небольших пистолетов.
— Вперед, друзья! — крикнул агент. — Там кого-то убивают! Проклятые индейцы! Вперед же!
Пришпоренные кони понеслись вихрем и через несколько секунд остановились на берегу небольшой речушки, замерли и тревожно заржали. Посреди реки, погрузившись в воду по пояс, отчаянно защищался от барибала, то есть черного медведя, какой-то человек, высокий и тощий, по всем признакам застигнутый хищником врасплох и потому не могущий дать зверю серьезного отпора.
Барибал, или мусква, как называют индейцы черных медведей Северной Америки, не так свиреп и ужасен, как гризли или серый медведь Скалистых гор, но и барибал очень опасен, когда голоден. Обычно он питается медом диких пчел, насекомыми, мелкой живностью, но в голодные дни, переставая бояться человека, он нападает и на вооруженных людей. Причем оказывается весьма опасным противником: почти два метра в длину, иногда даже больше, барибал очень силен, у него ужасные когти и зубы, способные перекусить железную штангу.
Беда тому неосторожному охотнику, который попадет в объятия барибала: он будет раздавлен, превращен в мешок изорванных мускулов и раздробленных костей в одну секунду.
Если несчастному и удастся вырваться из крепких объятий черного медведя, то всегда с ужасными ранами, нанесенными острыми кривыми когтями зверя. В большинстве случаев эти раны залечиваются с огромным трудом, причиняя неимоверные мучения. Они постоянно гноятся, часто вновь открываются, а заживая, оставляют страшные рубцы.
Нашим путникам представилась странная картина: стоявший по пояс в воде человек отбивался от наседавшего на него черного медведя длинным, острым охотничьим ножом, отступая перед зверем. Положение человека было отчаянным, медведь пытался схватить его передними лапами, грозя одним ударом размозжить ему череп. В то же время движения человека были скованы быстрым течением реки, грозившим свалить его с ног при малейшем неверном шаге, и тогда медведю ничего не стоило бы прикончить своего противника.
Мэксим и его спутники, держа карабины наизготовку, принялись кричать, чтобы привлечь к себе внимание медведя. И через мгновение барибал, оставив в покое незнакомца, с поразительной быстротой выбрался из воды и бросился на новую жертву. Первым на его пути был Джон — он едва успел отвести свою лошадь в сторону и всадить заряд карабина прямо в разинутую пасть зверя. Выстрел был сделан в упор, так что пуля, пыж и раскаленные газы из дула карабина вместе ворвались в глотку медведя, челюсти которого были буквально разворочены в пух. Свинцовый подарок остановил его на бегу, правда только на одно мгновение, но этого мгновения было достаточно, чтобы решилась участь свирепого животного. Трапперы в свою очередь выстрелили в него почти в упор, пули их карабинов прошили его тело, и медведь рухнул на землю, истекая кровью.
— Подох! — воскликнул Гарри, всаживая на всякий случай еще одну пулю в голову барибала. — Ну и зверюга же! У него, должно быть, дьявол сидел в печенке. Я на своем веку уложил немало медведей, но с таким бешеным иметь дело мне еще не приходилось! Зато у него, должно быть, чудесное мясо!
— Бросьте заниматься убитым зверем! Надо посмотреть, что сталось с человеком. Сойдем с лошадей! — распорядился индейский агент.
Пока они, сойдя с лошадей, привязывали их к ветвям ближайшего кустарника, защищавшийся от нападения зверя человек уже успел выбраться из воды на берег.
— Медвежий завтрак на двух ногах идет сюда, — пошутил кто-то из трапперов.
— Ну, завтрак не из самых аппетитных: кожа да кости! — отозвался другой. — У барибала, очевидно, плохой вкус!
В самом деле, спасшийся от медведя человек как нельзя более подходил под это определение: он был высок и очень худ, на его лице виднелись глубокие морщины, делавшие его похожим на старика, но по упругости его движений можно было предположить, что это человек очень крепкий, ловкий, обладающий редкой физической силой. Хотя на нем был живописный костюм гамбусино, то есть мексиканского искателя золота, но по его внешнему виду трудно было определить, к какой именно расе он принадлежит.
На его голове плотно сидела круглая шапка из бобрового меха, на плечах была куртка из голубой шерсти, перехваченная по талии широким поясом из оленьей кожи, на ногах «митассэас» — кожаные штаны, заправленные в мокасины индейского покроя.
Невольно рождалось предположение, что этот странный золотоискатель скорее принадлежит к индейцам, чем является каким-нибудь метисом: в пользу этого говорил бронзовый цвет морщинистой кожи на его лице, длинные черные, жирные волосы, орлиный нос, близко посаженные глаза, которые к тому же заметно косили.
С другой стороны, у него была борода, правда очень жиденькая, а кроме того, были брови, тогда как индейцы тщательно удаляют каждый волосок с подбородка и даже выщипывают брови.
— Добрый день, сеньоры! — сказал он, поднимаясь на берег и все еще держа в руках нож. Вода ручьями стекала с него, но он не обращал на это никакого внимания. — Привет вам! Прошу принять мою благодарность: я вам обязан жизнью!
— Пустяки! — ответил Джон, пожимая плечами. — В степях такой обычай — помогать друг другу против врагов, ходят ли они на двух или на четырех ногах. Вы, кажется, золотоискатель? По крайней мере так можно судить если не по вашему лицу, то по вашему костюму.
— Вы угадали, сеньор! — ответил незнакомец ворчливым голосом. — Моя специальность — разыскивать золотые россыпи.
— Но не работать в них? — несколько иронически перебил Максим. — Положим, в прериях можно найти искателей приключений всех сортов…
Гамбусино не отвечая пожал плечами. Если бы агент и трапперы были повнимательнее, они заметили бы, как взор гамбусино скользнул по лицу маленькой индианки и как Миннегага чуть заметно улыбнулась ему.
— Откуда вы пришли сюда? — спросил агент.
— Из окрестностей гор Ларами.
— А индейцы сиу не преследовали вас?
— Гнались, и довольно долго. Ну да мы, гамбусино, умеем спасать свою шкуру. Знаем все ходы и выходы! А вы, если не ошибаюсь, принадлежите к отряду полковника Деванделля, который загораживает выход индейцам сиу в прерию?
— Правильно! — ответил агент. — Но почему же вы, гамбусино, зная, что мы деремся с индейцами и нуждаемся в поддержке, не предложили своих услуг полковнику, а шляетесь здесь, в долине?
— Посмотрите на мое лицо! — хладнокровно ответил золотоискатель. — Долго ли до греха? Ваши милиционеры — народ скорый на расправу, а я все-таки сильно смахиваю на индейца, и, попади я им в руки, кто поручится, что они по ошибке не отправят меня на тот свет искать луга Великого Духа? Я же не испытываю пока ни малейшего желания отправиться в такое дальнее путешествие ни при помощи ваших товарищей, ни при помощи господ краснокожих, от которых мне удалось, слава Богу, благополучно отделаться!
— Но куда же вы направляетесь теперь? — задал вопрос авантюристу Джон Мэксим.
Гамбусино пожал плечами.
— Покуда я уносил ноги от краснокожих, мне было не до того, чтобы думать о дальнейшем. Лишь бы свой скальп спасти да живым уйти. А куда, если позволите вас спросить, направляетесь вы сами?
— К Кампе. Попробуем присоединиться к какому-нибудь каравану, идущему на Соленое озеро. Мы ведь тоже беглецы! — ответил Джон Мэксим.
Гамбусино посмотрел на него, улыбаясь несколько иронически.
— Солдаты, которые бегут от индейцев? — произнес он. — Прикажите поверить, так поверю! Но вероятней, что вы посланы с каким-нибудь важным поручением!
— Может быть! — ответил сухо индейский агент. — Но вас, надеюсь, это не касается?
— Само собой разумеется. Не люблю совать нос в чужие дела! У меня и своих собственных достаточно. Если сказал, то только так, между прочим. А на самом деле, бежали ли вы, отправляетесь ли с каким-либо поручением — мне что за дело? Вот что вы спасли меня, это я знаю, потому что это ближе всего касается моей собственной шкуры..
Тому, кто перелистывает эти страницы, кажется, будто они залиты алой человеческой кровью.
Задумаешься над рассказом о 1863 годе, и чудится, что кругом тебя реют грозные призраки, слышатся крики и стоны беспощадно истребляющих друг друга людей, грохочут выстрелы, звенят сабли, плачут стрелы, проносясь в воздухе в поисках намеченной жертвы. Стелется дым пожаров, пожирающих поселки, и жадно пьет оскверненная людьми мать-земля людскую кровь…
Год 1863-й был решающим в истории многовековой распри между белыми и краснокожими.
Если бы коренные обитатели Америки в дни, когда появились у ее берегов первые белые, поняли грозящую им опасность и соединились для совместного отпора общему врагу, то им было бы легко справиться с европейцами и отстоять свою независимость. Но Америка была поделена между отдельными племенами, каждое племя делилось на роды. Роды дробились в свою очередь, и на всем пространстве Америки кипела яростная междоусобная война, шло дикое взаимоистребление краснокожих. В результате, когда появились первые колонии европейцев, краснокожие дали им возможность окрепнуть и развиться. Белые истребляли ближайшие к их поселкам индейские племена и очень часто при этом пользовались услугами индейских же племен, посылая брата на брата.
В середине XIX века белые уже были полновластными хозяевами Американского континента, но в руках обнищавших, обескровленных, почти уничтоженных краснокожих, загнанных в глубь Америки, еще находились богатейшие области.
Начало второй половины XIX века ознаменовалось колоссальным наплывом переселенцев из Европы. Это было второе великое переселение народов. Сами североамериканцы словно сошли с ума: их манил на Дальний Запад роковой призрак — Золотой Молох. Чтобы попасть в обетованный край — Калифорнию, сотни тысяч людей двинулись через степи и горы, леса и реки, через территории индейцев — их последнее убежище. За искателями золота шел земледелец, лесоруб, торговец, ремесленник. Вдоль дорог, по которым шло сообщение между восточными и западными штатами, словно чудом вырастали бесчисленные поселки белых, вырубались леса, распахивалась степь, прокладывались линии железных дорог, строились мосты.
В сущности, если бы индейцы были способны перейти от своей кочевой охотничьей жизни к оседлому земледельческому быту, то места хватило бы для всех, даже с избытком. Но перестать быть охотником, перестать быть вольным воином, отказаться от права бродить по бесконечным равнинам следом за бесчисленными стадами бизонов, приняться за совершенно незнакомый тяжелый труд земледельца — это для индейцев означало перестать быть индейцами. Такая эволюция с целым народом, конечно, могла произойти, но для этого требуются столетия, а тут речь шла о необходимости перерождения многих сотен тысяч людей чуть ли не в два-три года. И требование переродиться предъявлялось пришельцами тем, кто еще так недавно сами были полными хозяевами целого континента.
В начале шестидесятых годов среди индейских племен наблюдалось явление, которое можно назвать пробуждением национального самосознания.
В прериях Северной Америки прозвучал лозунг: «Прерии для индейцев!»
Уже сами индейцы понимали, что фактически нет никакой возможности провозгласить другой лозунг, тот, который должен был бы прозвучать на несколько веков раньше: «Америка для коренного населения!»
Теперь многие миллионы белых людей по праву называли и считали себя американцами, так как были рождены в Америке и основали сильные государства.
Индейцам приходилось довольствоваться предъявлением своих прав хотя бы на последние владения на Великие равнины.
Надо отметить, что на протяжении многих десятилетий XIX века теснимые белыми индейцы осаждали Вашингтон просьбами об урегулировании их положения и защите их территорий от переселенцев. Но это не могло привести ни к чему, ибо и само американское правительство было бессильно приостановить наплыв стремящихся поселиться на безлюдных территориях скваттеров.
Даже когда Вашингтон давал какие бы то ни было обещания, представители обеих сторон подписывали взаимные обязательства и клялись сохранить мир, — конечно, «вечный мир», — в это время на Дальнем Западе шла та же кровавая борьба из-за земли: белые теснили краснокожих, краснокожие мстили белым.
История этой борьбы знает массу трагических эпизодов.
Бывали периоды, когда отряды индейцев устраивали настоящие бойни, истребляли многолюдные караваны, разрушали пограничные города, стирали с лица земли сотни отдельных ферм и иногда уничтожали хорошо вооруженные отряды не только ополченцев, но даже регулярных войск.
Но это не могло остановить потока скваттеров, и белые страшно мстили краснокожим.
Буду откровенен: если индейцы совершали ужасные жестокости, если во время своих набегов они подвергали пленных невероятным мучениям, убивали женщин и даже детей, если они украшали свои вигвамы, одежды и оружие скальпами белых, — то и белые в свою очередь не знали, что такое жалость и пощада, когда речь заходила о краснокожем.
Воин, взятый в плен в бою с оружием в руках или застигнутый врасплох безоружный путник, дряхлый старик или грудной ребенок, подросток, женщина, девушка, если только они были краснокожими и попадали в руки белого, — им не было пощады.
Там, где действовали регулярные войска или ополчение, краснокожих просто истребляли.
Кровавая борьба шла по всему фронту: в ней принимали участие целые отряды так называемых волонтеров, в ряды которых завербовывались, с одной стороны, родственники погибших от руки индейцев, охваченные жаждой мести, с другой — всякие авантюристы, которых гнала жажда наживы и страсть к приключениям.
И вот эти-то волонтеры сплошь и рядом совершали такие зверства, перед которыми бледнеет все содеянное индейцами.
У краснокожих было по крайней мере то оправдание, что они были дикарями. Какое же оправдание можно найти белым людям, осмеливавшимся на каждом шагу произносить имя Христа, говорить о цивилизации и культуре? Какое оправдание можем найти для людей, которые вели поход против индейцев будто бы во имя цивилизации?
Обострение отношений достигло своей крайней степени в 1862 году, а в следующем, 1863 году произошел давно ожидавшийся взрыв: три величайших индейских племени, сиу, чейены и арапахо, ранее всегда враждовавшие друг с другом, а теперь доведенные до отчаяния, перед лицом общей опасности наконец-то заключили общий союз, целью которого была борьба с белыми.
Война вспыхнула внезапно — никто не предвидел близкого ее начала. Войну начали сами индейцы, открыли военные действия одновременно в северных частях Колорадо, на востоке штата Канзас и на границах штатов Вайоминг, Юта и даже Невада.
Целые караваны эмигрантов, застигнутые индейцами в необозримых прериях, были вырезаны все до последнего человека. Почтовые фургоны захватывались и сжигались вместе со своими пассажирами. Все уединенные фермы, все плантации, принадлежавшие бледнолицым, — словом, все, что носило на себе печать чуждой индейцам культуры, было безжалостно разграблено, разрушено, опустошено.
Американское правительство, застигнутое врасплох этим взрывом ненависти, который грозил нанести серьезный вред эмиграции, надеялось сначала расправиться со взбунтовавшимися краснокожими путем посылки нескольких добровольческих отрядов, но скоро увидело, что жестоко обманулось в своих расчетах. Отряды эти таяли в схватках с индейцами, как весенний снег, и перевес в силе все время оставался на стороне краснокожих. Только один полковник Деванделль, далеко не в первый раз принимавший участие в войнах с дикими обитателями прерий, ухитрялся еще ускользать от индейцев, до тех пор пока правительство не поручило ему трудную и ответственную задачу — перекрыть сиу проход через горную цепь Ларами и тем самым дать время арканзасскому ополчению укрепиться настолько, чтобы выдержать натиск краснокожих воинов, угрожавших прорваться к берегам Миссисипи.
Зная, что из-за общего восстания индейских племен теперь легко натолкнуться на отряд если не сиу, то их союзников чейенов, Джон Мэксим, выбравшись из последнего каньона, устроил военный совет со своими спутниками, дабы уяснить, какой путь следует выбрать, какая дорога будет более безопасной.
На север раскинулась долина, покрытая высокой травой и усеянная там и сям небольшими рощицами или просто группами молодых дубков и ореховых кустарников, у подножия которых шумели, разбиваясь о камни, многочисленные ручьи. На юг простиралась необозримая прерия, покрытая роскошной растительностью, густой и пестрой, но не настолько высокой, чтобы скрыть всадника.
Первое направление казалось не вполне безопасным, потому что в многочисленных перелесках легко могла укрыться неприятельская засада. Не меньшую опасность, впрочем, представляла и прерия, так как в случае встречи с индейцами путникам с их лошадями вряд ли удалось бы скрыться в низкой траве от зорких глаз врага.
— Говоря откровенно, я предпочитаю эту лесистую долину прерии, — заметил индейский агент, внимательно осмотрев придирчивым взглядом расстилавшуюся на север и юг панораму. — В случае возможной встречи с индейцами эти кустарники могут сослужить нам добрую службу. Мы можем подняться через них вплоть до самой Кампы в относительной безопасности и нагнать последний караван, идущий к Соленому озеру.
— Хорошо, если этот караван еще цел! — скептически заметил Гарри. — Чейены рыщут там, вероятно, уже несколько недель, а они не станут бродить без дела, только для своего собственного удовольствия!
— Ну так что ж?! — возразил Джон. — Если нам не удастся нагнать караван или найти его остатки, мы просто-напросто продолжим путь сами по себе. Вот и все…
— Ладно! — согласился Гарри. — Через долину так через долину. По мне, решительно все равно! Если нам суждено попасть на ужин краснокожим, то это случится в любом случае, возьмем ли мы курс на прерию или же на эту лесистую равнину.
— Признаться, я гораздо охотнее предпочел бы прерию! — нерешительно сказал Джордж. — Здесь по крайней мере можно свободно пустить во весь опор своего коня… В случае опасности это может сыграть очень важную роль. Не правда ли, Джон?
Мэксим не знал, на что ему решиться. Но в тот момент, когда Джордж уже повернул своего мустанга в прерию, лошадь индейского агента вдруг тревожно зафыркала и звонко заржала.
— Стой! — воскликнул Джон, натягивая поводья, и дал трапперам знак взяться за винтовки. — Здесь поблизости есть кто-то посторонний. Моя лошадь за версту чует присутствие врага.
— Мой мустанг тоже беспокоится! — присоединился к нему Гарри. — Неужели тут где-нибудь по соседству скрывается банда краснокожих? Это было бы не очень приятным сюрпризом.
В этот момент из-за соседних кустов орешника как бы в ответ на этот разговор послышалось громкое ржание лошади, присутствие которой до сих пор нельзя было обнаружить благодаря густому кустарнику, скрывавшему ее от глаз наших путников.
Мэксим и его спутники остановились как вкопанные, ожидая, что будет дальше. Они взвели курки своих карабинов, готовые стрелять при первом признаке опасности.
Таинственное ржание повторилось.
— Что бы это могло значить? Быть может, какой-нибудь дикий мустанг? Но ведь мустанг, почуяв нас, давно бы убежал, — сказал Джон. — Обойдем кругом кустарник и посмотрим!
Они направились один за другим, едва сдерживая своих лошадей, которые артачились и сворачивали то вправо, то влево, словно чуя какую-то опасность.
С каждым шагом кустарник делался все гуще, продвигаться вперед становилось все труднее, и искусство наездников подвергалось весьма серьезному испытанию. Несколько минут спустя лошадь агента заупрямилась, потом шарахнулась в сторону, в то же мгновение из чащи вылетел мустанг, оседланный по-мексикански, с высоким жестким седлом и короткими стременами, который тотчас же скрылся в перелеске.
— Стой! — воскликнул Джон, успокаивая своего коня, дрожавшего всем телом. — Здесь кто-то скрывается. Надо разобраться.
При виде мустанга, скрывающегося в зарослях, черные глаза девочки заблестели, но с ее уст не сорвалось ни единого звука.
— Понимаете ли вы что-нибудь, Джон? — обратился к индейскому агенту Гарри.
— Пока нет. Но меня волнует беспокойство моего коня! — ответил Джон Мэксим.
— Да и наши тоже очень беспокойны и предпочли бы скорее удрать, чем идти напролом! — отозвался Джордж. В это время из кустов раздался отчаянный крик:
— На помощь! На помощь!
Следом прозвучали один за другим два выстрела, вероятно из небольших пистолетов.
— Вперед, друзья! — крикнул агент. — Там кого-то убивают! Проклятые индейцы! Вперед же!
Пришпоренные кони понеслись вихрем и через несколько секунд остановились на берегу небольшой речушки, замерли и тревожно заржали. Посреди реки, погрузившись в воду по пояс, отчаянно защищался от барибала, то есть черного медведя, какой-то человек, высокий и тощий, по всем признакам застигнутый хищником врасплох и потому не могущий дать зверю серьезного отпора.
Барибал, или мусква, как называют индейцы черных медведей Северной Америки, не так свиреп и ужасен, как гризли или серый медведь Скалистых гор, но и барибал очень опасен, когда голоден. Обычно он питается медом диких пчел, насекомыми, мелкой живностью, но в голодные дни, переставая бояться человека, он нападает и на вооруженных людей. Причем оказывается весьма опасным противником: почти два метра в длину, иногда даже больше, барибал очень силен, у него ужасные когти и зубы, способные перекусить железную штангу.
Беда тому неосторожному охотнику, который попадет в объятия барибала: он будет раздавлен, превращен в мешок изорванных мускулов и раздробленных костей в одну секунду.
Если несчастному и удастся вырваться из крепких объятий черного медведя, то всегда с ужасными ранами, нанесенными острыми кривыми когтями зверя. В большинстве случаев эти раны залечиваются с огромным трудом, причиняя неимоверные мучения. Они постоянно гноятся, часто вновь открываются, а заживая, оставляют страшные рубцы.
Нашим путникам представилась странная картина: стоявший по пояс в воде человек отбивался от наседавшего на него черного медведя длинным, острым охотничьим ножом, отступая перед зверем. Положение человека было отчаянным, медведь пытался схватить его передними лапами, грозя одним ударом размозжить ему череп. В то же время движения человека были скованы быстрым течением реки, грозившим свалить его с ног при малейшем неверном шаге, и тогда медведю ничего не стоило бы прикончить своего противника.
Мэксим и его спутники, держа карабины наизготовку, принялись кричать, чтобы привлечь к себе внимание медведя. И через мгновение барибал, оставив в покое незнакомца, с поразительной быстротой выбрался из воды и бросился на новую жертву. Первым на его пути был Джон — он едва успел отвести свою лошадь в сторону и всадить заряд карабина прямо в разинутую пасть зверя. Выстрел был сделан в упор, так что пуля, пыж и раскаленные газы из дула карабина вместе ворвались в глотку медведя, челюсти которого были буквально разворочены в пух. Свинцовый подарок остановил его на бегу, правда только на одно мгновение, но этого мгновения было достаточно, чтобы решилась участь свирепого животного. Трапперы в свою очередь выстрелили в него почти в упор, пули их карабинов прошили его тело, и медведь рухнул на землю, истекая кровью.
— Подох! — воскликнул Гарри, всаживая на всякий случай еще одну пулю в голову барибала. — Ну и зверюга же! У него, должно быть, дьявол сидел в печенке. Я на своем веку уложил немало медведей, но с таким бешеным иметь дело мне еще не приходилось! Зато у него, должно быть, чудесное мясо!
— Бросьте заниматься убитым зверем! Надо посмотреть, что сталось с человеком. Сойдем с лошадей! — распорядился индейский агент.
Пока они, сойдя с лошадей, привязывали их к ветвям ближайшего кустарника, защищавшийся от нападения зверя человек уже успел выбраться из воды на берег.
— Медвежий завтрак на двух ногах идет сюда, — пошутил кто-то из трапперов.
— Ну, завтрак не из самых аппетитных: кожа да кости! — отозвался другой. — У барибала, очевидно, плохой вкус!
В самом деле, спасшийся от медведя человек как нельзя более подходил под это определение: он был высок и очень худ, на его лице виднелись глубокие морщины, делавшие его похожим на старика, но по упругости его движений можно было предположить, что это человек очень крепкий, ловкий, обладающий редкой физической силой. Хотя на нем был живописный костюм гамбусино, то есть мексиканского искателя золота, но по его внешнему виду трудно было определить, к какой именно расе он принадлежит.
На его голове плотно сидела круглая шапка из бобрового меха, на плечах была куртка из голубой шерсти, перехваченная по талии широким поясом из оленьей кожи, на ногах «митассэас» — кожаные штаны, заправленные в мокасины индейского покроя.
Невольно рождалось предположение, что этот странный золотоискатель скорее принадлежит к индейцам, чем является каким-нибудь метисом: в пользу этого говорил бронзовый цвет морщинистой кожи на его лице, длинные черные, жирные волосы, орлиный нос, близко посаженные глаза, которые к тому же заметно косили.
С другой стороны, у него была борода, правда очень жиденькая, а кроме того, были брови, тогда как индейцы тщательно удаляют каждый волосок с подбородка и даже выщипывают брови.
— Добрый день, сеньоры! — сказал он, поднимаясь на берег и все еще держа в руках нож. Вода ручьями стекала с него, но он не обращал на это никакого внимания. — Привет вам! Прошу принять мою благодарность: я вам обязан жизнью!
— Пустяки! — ответил Джон, пожимая плечами. — В степях такой обычай — помогать друг другу против врагов, ходят ли они на двух или на четырех ногах. Вы, кажется, золотоискатель? По крайней мере так можно судить если не по вашему лицу, то по вашему костюму.
— Вы угадали, сеньор! — ответил незнакомец ворчливым голосом. — Моя специальность — разыскивать золотые россыпи.
— Но не работать в них? — несколько иронически перебил Максим. — Положим, в прериях можно найти искателей приключений всех сортов…
Гамбусино не отвечая пожал плечами. Если бы агент и трапперы были повнимательнее, они заметили бы, как взор гамбусино скользнул по лицу маленькой индианки и как Миннегага чуть заметно улыбнулась ему.
— Откуда вы пришли сюда? — спросил агент.
— Из окрестностей гор Ларами.
— А индейцы сиу не преследовали вас?
— Гнались, и довольно долго. Ну да мы, гамбусино, умеем спасать свою шкуру. Знаем все ходы и выходы! А вы, если не ошибаюсь, принадлежите к отряду полковника Деванделля, который загораживает выход индейцам сиу в прерию?
— Правильно! — ответил агент. — Но почему же вы, гамбусино, зная, что мы деремся с индейцами и нуждаемся в поддержке, не предложили своих услуг полковнику, а шляетесь здесь, в долине?
— Посмотрите на мое лицо! — хладнокровно ответил золотоискатель. — Долго ли до греха? Ваши милиционеры — народ скорый на расправу, а я все-таки сильно смахиваю на индейца, и, попади я им в руки, кто поручится, что они по ошибке не отправят меня на тот свет искать луга Великого Духа? Я же не испытываю пока ни малейшего желания отправиться в такое дальнее путешествие ни при помощи ваших товарищей, ни при помощи господ краснокожих, от которых мне удалось, слава Богу, благополучно отделаться!
— Но куда же вы направляетесь теперь? — задал вопрос авантюристу Джон Мэксим.
Гамбусино пожал плечами.
— Покуда я уносил ноги от краснокожих, мне было не до того, чтобы думать о дальнейшем. Лишь бы свой скальп спасти да живым уйти. А куда, если позволите вас спросить, направляетесь вы сами?
— К Кампе. Попробуем присоединиться к какому-нибудь каравану, идущему на Соленое озеро. Мы ведь тоже беглецы! — ответил Джон Мэксим.
Гамбусино посмотрел на него, улыбаясь несколько иронически.
— Солдаты, которые бегут от индейцев? — произнес он. — Прикажите поверить, так поверю! Но вероятней, что вы посланы с каким-нибудь важным поручением!
— Может быть! — ответил сухо индейский агент. — Но вас, надеюсь, это не касается?
— Само собой разумеется. Не люблю совать нос в чужие дела! У меня и своих собственных достаточно. Если сказал, то только так, между прочим. А на самом деле, бежали ли вы, отправляетесь ли с каким-либо поручением — мне что за дело? Вот что вы спасли меня, это я знаю, потому что это ближе всего касается моей собственной шкуры..