Сальгари Эмилио. Сокровище Голубых гор

   Такие балы обыкновенно заканчиваются пиром, главное лакомство на котором составляет человечье мясо. Но так как Ульоа выразил полное отвращение к такому угощению, то дикари на этот раз скрепя сердце избавили нового вождя от этого лакомства и взамен предложили ему ужин вроде утреннего завтрака. После чего дикари с особенными почестями проводили своего вождя и его спутников до их жилища, потом и сами разошлись по своим хижинам.
   Но если бы этому вождю пришло в голову некоторое время спустя пройтись по лесу, он застал бы всех старейшин и других почетных лиц племени весело пирующими над останками убитого им посланного Рамиреса, полусъеденное тело которого им удалось отбить от целого полчища крыс.

XIII. Муравьиная пытка

   На другой день, вечером, небольшой отряд воинов нуку под предводительством дона Хосе и в сопровождении обоих канаков тихо вышел из селения и углубился в лесную чащу.
   Днем посланные капитаном разведчики вернулись с известием, что Рамирес собирается к реке Диа, в устье которой должен находиться его корабль, а союзники Рамиреса, кети, уже назначили день, когда будет устроено грандиозное пилу-пилу для принесения в жертву и съедения одного из белых пленников. Это известие заставило дона Хосе поспешить на выручку Ретона и Эмилио из рук людоедов.
   Чтобы не подвергать девушку лишней опасности, с которой несомненно была сопряжена предпринимаемая экспедиция, Ульоа оставил ее в селении под охраной ее брата, которому на время своего отсутствия передал всю полноту власти. Оставил он им и Гермозу, внушавшую дикарям страх своим ростом, а некоторых случаях свирепостью; в общем же умное животное вело себя очень хорошо.
   Отряд направился к северу, к селению кети. Несмотря на царивший вокруг мрак, Ульоа не позволял зажигать факелы, предполагая, что враги могли выслать разведчиков.
   Обоих канаков он выучил обращению с огнестрельным оружием, и они с гордостью выступали, вооруженные карабинами дона Педро и его сестры.
   Вслед за белым вождем шел его темнокожий помощник, не пожелавший отставать от своего нового повелителя в его опасном предприятии.
   В полночь отряд остановился в миле от селения кети; все взобрались на огромное банановое дерево, которое в случае необходимости могло послужить хорошим убежищем.
   После короткого совещания было решено отправить вперед разведчиков, которые должны были узнать, где именно находятся пленники. Войти прямо в селение было очень рискованно, так как довольно многочисленное само по себе племя кети могло быть подкреплено еще частью экипажа «Эсмеральды».
   Математе выбрал среди воинов четверых самых смышленых и ловких и отправился с ними на разведку.
   — Хорошо было бы, если бы вам удалось захватить в плен хоть одного кети и доставить его сюда, — сказал им Ульоа. — Тогда мы узнали бы от него все, что нам нужно.
   — Постараемся, вождь, — ответил канак.
   В ожидании нападения со стороны врагов ночь прошла очень тревожно. К счастью, все ограничилось одной тревогой: ни один враг нигде не показывался. День также прошел невесело: разведчики не возвращались, и Ульоа сильно беспокоился о них. Он уже хотел было двинуться вслед за ними, когда вдруг перед заходом солнца один из дозорных, расставленных в лесу для караула, прибежал с известием о возвращающихся разведчиках.
   Действительно, несколько минут спустя перед Ульоа предстал Математе со своим отрядом; посреди отряда находился новый туземец, всю одежду которого составлял широкий бахромчатый пояс, сплетенный из травы.
   — Вот, вождь, мы привели тебе пленника, как ты приказывал, — доложил Математе. — Это кети, которого мы захватили в лесу. Он притворяется, что не знает нашего языка, между тем как все его племя говорит по-нашему. Быть может, ты заставишь его развязать язык.
   Пленник, типичный образчик новокаледонского туземца, высокий, сильный, бородатый, впился своими пылавшими мрачным огнем черными глазами сначала в капитана, потом обвел ими всех присутствовавших и проговорил на местном наречии:
   — Леле тайос. (Новые друзья.)
   — Если ты считаешь нас своими друзьями, то не должен отказываться отвечать на наши вопросы, — сказал ему на языке крагоа дон Хосе.
   Дикарь сморщил лоб, словно стараясь понять смысл сказанного ему, потом развел руками и молча покачал головой.
   — Ага, хорошо! Понимаю, в чем дело, — произнес с улыбкой Ульоа и, обратившись к своему помощнику, приказал: — Привязать пленника и хорошенько стеречь его. Мы потом потолкуем с ним и постараемся развязать ему язык.
   Сделав это распоряжение, он отвел в сторону Математе и спросил его:
   — Ну, разузнал ты что-нибудь о белых пленниках, которые находятся во власти кети?
   — К сожалению, нет, великий вождь, — с виноватым видом ответил канак. — Мы не могли приблизиться к селению кети: все их племя вооружено, словно на войну, и по всему лесу ходят разведчики. Только по особо счастливому случаю нам удалось захватить вот этого человека, иначе пришлось бы вернуться к тебе ни с чем.
   — Уж не собираются ли они напасть на нуку?
   — Это может тебе сказать только человек, которого мы привели к тебе, великий вождь
   — А если он откажется говорить?
   — Тогда его можно заставить, — с многозначительною усмешкой ответил дикарь.
   — Ты намекаешь на пытку, Математе? Но мне очень не хотелось бы прибегать к ней, притом у нас и мало времени на это. Пока мы будем заниматься превращением немого в говорящего, мои люди могут быть уже съедены.
   — На мелаленко не потребуется много времени, великий вождь.
   — Что это за «мелаленко»? — полюбопытствовал Ульоа.
   — А вот пойдем со мной и этим немым человеком, и ты увидишь, что это такое средство, которое сразу заставит самого немого человека развязать язык, — скаля свои белые зубы, проговорил канак.
   — А далеко идти?
   — Нет, тут поблизости.
   — Хорошо, пойдем, — согласился Ульоа, которому было очень важно заставить пленника заговорить.
   Математе распорядился срезать с ниаули несколько продолговатых полос коры, из которых делались факелы, и заявил Ульоа, что он готов к его услугам.
   Наказав своему помощнику не покидать стоянки и зорко следить за врагами, дон Хосе стал во главе маленького отряда вместе с Математе, показывавшим путь Четверо воинов, вооруженных каменными топорами и деревянными копьями, шли по обеим сторонам пленника, держа его за концы лиан, которыми он был скручен.
   Пленник казался совершенно спокойным и не выказывал ни малейшего признака страха. Хотя он, вероятно, и думал, что его ведут убивать, чтобы потом съесть, но, очевидно, покорился своей участи.
   Пройдя несколько сот шагов, отряд очутился на обширной поляне, посередине которой возвышалось с десяток деревьев какой-то еще не виданной доном Хосе породы. Они походили на оливковые деревья с белыми блестящими стволами и немногими прихотливо расположенными ветвями; ветви были покрыты продолговатыми листьями мрачного темно-зеленого цвета, придававшими деревьям печальный вид, вроде того, каким отличаются кипарисы на кладбищах.
   В тени этих деревьев не было никакой растительности, точно они выделяли из себя испарения, губительные для всего живого. Даже та растительность, которая находилась на некотором расстоянии от них, была редкая и хилая.
   Сначала Ульоа подумал, что это упасы, ядовитые деревья, преимущественно произрастающие на Малайских островах, но Математе вывел его из этого заблуждения.
   — Вот мелаленко, вождь, — проговорил он, указывая на группу этих деревьев.
   — Значит, они ядовитые и, кроме вреда, ничего не приносят? — спросил Ульоа, с любопытством рассматривая это интересное произведение природы.
   — Да, очень ядовитые, — отвечал канак. — Но они приносят пользу: мы добываем из них смолу для факелов, а их корой, сквозь которую не может пройти самый сильный дождь, покрываем свои хижины.
   — Все это так, — проговорил Ульоа. — Но какое же отношение имеют эти деревья к нашему пленнику?
   — А вот сейчас увидишь, вождь, — улыбнулся дикарь. — Мы привяжем этого человека к одному из деревьев. Не успеет он и опомниться, как почувствует страшную боль в голове и во всем теле, потом у него начнется сильная рвота, будет выворачивать все внутренности… Но этим, пожалуй, его не проймешь: люди нашего острова долго могут выносить все это, и нам придется прибегнуть еще к одному средству, чтобы заставить пленника развязать язык. Против этого средства уж никто не устоит… Видишь, вождь, вот эти кучки? — указал он на находившиеся под деревьями конусообразные холмики белесоватой глины.
   — Вижу, — отозвался Ульоа, продолжая недоумевать. — Это муравейники, и я все-таки не понимаю.
   — Мы привяжем пленника так, чтобы его ноги касались одной из этих куч, и ты посмотришь, как он заговорит, когда муравьи примутся высасывать из него кровь. Этого, повторяю, не выносит.
   — Но я не желал бы подвергать его такой ужасной пытке! — с ужасом воскликнул Ульоа.
   — Ну, тогда ничего и не узнаешь! — невозмутимо проговорил канак, пожимая плечами. — Другого способа развязать этому человеку язык я не знаю, а время, ты сам говоришь, дорого. Твои люди могут быть съедены, пока мы будем придумывать, как заставить заговорить притворщика. Если ты сам не желаешь видеть, как нам будут помогать муравьи, отойди от этого места, а мы займемся делом. Пленник от этого не умрет. У него только убавится немного крови.
   Все эти доводы подействовали на Ульоа. Он отошел в сторону, предоставив канаку полную свободу действий, но при этом все-таки предупредил его, чтобы он не слишком мучил несчастного.
   Когда пленника подвели к муравьиной куче, лоб его нахмурился, но с его губ по-прежнему не сорвалось ни звука.
   — Ну, теперь будешь отвечать нашему вождю? — спросил Математе у пленника, когда его привязали к дереву, причем ноги его оказались в муравейнике.
   Пленник покачал головой, как бы желая показать, что он не понимает вопроса.
   —Ага! Не желаешь? — продолжал со злорадной усмешкой канак. — Хорошо, муравьи сейчас развяжут тебе язык!
   С этими словами канак сделал несколько царапин на ногах пленника. Из царапин тотчас же стала струиться кровь. Привыкший к гораздо более болезненной операции татуировки всего тела, пленник даже и глазом не моргнул из-за такого пустяка.
   После этого Математе зажег два факела и воткнул их в землю по обе стороны жертвы, потом разворотил копьем муравейник и поспешил отойти на такое расстояние от деревьев, чтобы его не достигали их ядовитые испарения. Усевшись с поджатыми под себя ногами, он уставил выжидающий взор в лицо пленника. Но тот продолжал оставаться точно каменным, хотя отлично знал, какие страшные муки предстоят ему.
   Не прошло и двух минут, как из отверстий, проделанных канаком в муравейнике, стали показываться первые ряды муравьев-мясоедов, спешивших на лакомый запах свежей крови.
   Подобно Америке, где водятся кровожадные симбос, и Африке, изобилующей не менее свирепыми термитами, все острова Полинезии также имеют плотоядных муравьев. Достигая трех сантиметров в длину, эти страшные насекомые крайне свирепы и кровожадны; горе человеку или животному, если их кожа окажется во власти этих маленьких кровопийц. Они набрасываются на свою жертву огромными массами и своими острыми и крепкими клещиками в короткое время уничтожают все ткани тела жертвы, не исключая даже самых плотных, мускульных, так что от нее потом остается голый, точно искусно препарированный костяк.
   Когда живая черная масса стала наползать на пленника, начинавшего уже страдать от ядовитых испарений мелаленко, у несчастного невольно вырвался крик ужаса.
   — Ага, почувствовал наконец! — злорадно вскричал Математе.
   — Я не могу допустить, чтобы муравьи съели его заживо! — проговорил Ульоа, подходя к злорадствовавшему канаку и с содроганием глядя на начинавшиеся муки пытаемого.
   — Не беспокойся, вождь, до этого не дойдет, — успокаивал его Математе, — он заговорит при первом же настоящем наступлении муравьев. Пока они только довольствуются вытекшей уже из него кровью, но вот когда примутся высасывать из него свежую, тогда он сдастся.
   — А каким же образом ты извлечешь его тогда из муравейника?
   — Сейчас увидишь, вождь, — ответил канак и, приказав своему брату срезать несколько длинных и гибких густолиственных ветвей, часть их взял себе и брату, а другие раздал остальным дикарям.
   В этот момент воздух прорезал громкий крик жертвы, и несчастный рванулся с привязи.
   — Начинается! — радовался Математе. — Теперь он быстро заговорит.
   Покрыв ноги пленника, муравьи вонзили в них свои ужасные клещи, отчего возникало такое ощущение, точно тело жгли раскаленными угольями. Через уже насевших на жертву кровопийц переваливались целые ряды других. Копошась и отталкивая друг друга, они пробирались на незанятые еще места, чтобы скорее полакомиться теплой кровью жертвы.
   Корчась в судорогах невыносимой боли, с глазами навыкате, с покрытыми кровавой пеной губами, несчастный тщетно старался разорвать связывающие его узы и испускал раздиравшие душу вопли и стоны.
   — Довольно, Математе! — воскликнул возмущенный Ульоа. — Прекрати эту невозможную пытку! Я не могу допустить, чтобы на моих глазах так ужасно погибал человек. Наверное, теперь он сдастся.
   Математе нехотя поднялся и с ветвью в руках направился к пытаемому, сделав знак другим дикарям следовать за собой. Подойдя к мучавшемуся пленнику, все принялись энергично сбивать с него ветвями муравьев, потом, перерезав веревки, которыми он был привязан к дереву, вытащили его из муравейника и повели под руки к Ульоа.
   Ноги несчастного снизу доверху были покрыты кровоточащими и сильно припухшими ранками, и сам он еле двигался. Ему осторожно обмыли израненные ноги водой, обвязали какой-то целебной травой, быстро утоляющей боль и затягивающей раны, потом дали выпить целый кокосовый орех для подкрепления сил. Через несколько минут дикарь пришел в себя, боль у него затихла, и он мог говорить.
   — Теперь, — сказал Математе, — отвечай на все, о чем тебя будет спрашивать вождь. Но смотри, — прибавил он с угрожающим видом, — не вздумай увиливать и лгать! Тогда ты снова будешь поставлен ногами в муравейник и брошен там. Помни это. Не забывай и того, что белые умеют читать наши мысли.
   После этого внушения начался допрос пленника.
   — В вашем селении есть белые? — спросил Ульоа.
   — Был, а теперь его нет, — ответил допрашиваемый.
   — Куда же он девался?
   — Не знаю. Я видел только, как он вчера на восходе солнца с отрядом наших воинов отправился в ту сторону, где заходит солнце.
   — Если знаешь, зачем он отправился туда, то лучше говори не таясь. Мы, белые, умеем читать мысли не хуже ваших вьерреданов (колдунов).
   — Я не таюсь, — возразил пленник, — но не могу сказать того, чего не знаю. Говорили, что белый отправился к своей большой лодке за подарками для племени крагоа, к которым он хотел потом пойти, но наверняка сказать не могу.
   — А где находится его большая лодка?
   — Говорят, на реке Диа.
   — Это далеко отсюда?
   — Два дня ходьбы.
   — Этот белый давно живет у вас?
   Пленник пустился было в какие-то таинственные вычисления по пальцам, но запутался, с досадой покачал головой и сконфуженно произнес:
   — Не могу сказать этого!
   — Так скажи, по крайней мере, почему твое племя приняло к себе этого белого, вместо того чтобы, по вашему обычаю, съесть его?
   — Он убил молнией из своей волшебной палки нашего вождя, потом дал нам много подарков и объявил себя нашим вождем.
   — Взял он недавно в плен двух белых?
   — Взял.
   — Что он сделал с ними? — с тревогой осведомился Ульоа.
   — Старого держат в пещере, и он будет съеден завтра при восходе луны, после большого пилу-пилу, а молодой…
   — Ты знаешь, где эта пещера? Можешь провести нас туда? — прервал Ульоа.
   Заметив, что пленник, вместо того чтобы прямо ответить на эти вопросы, как и на предыдущие, замялся, Математе с угрожающим видом занес над его головой топор. Эта угроза заставила пленника быстро проговорить:
   — Могу! Могу!
   — А что сделали с молодым белым? — продолжал допытываться Ульоа.
   — Он на свободе и отправился вместе с вождем.
   — Ах, каналья! — прошептал сквозь зубы Ульоа, сжимая кулаки. — Ну, теперь мне все ясно. Так я и чувствовал в последнее время, что этот негодяй испортил мои инструменты и указал значками Рамиресу наш путь. Можно ли было ожидать столько дьявольской хитрости со стороны почти еще мальчишки? Мой старый Ретон был абсолютно прав, сразу невзлюбив этого предателя. Он понял его лучше меня. Ну, попадись только он мне в руки, несдобровать ему!
   — Вот что, друг, — снова обратился он к пленнику, — желаешь сохранить свою жизнь, которую я только что спас тебе, и служить мне, а не тому белому?
   — Хочу, вождь! — воскликнул дикарь, и в тоне его ответа послышалась искренность
   — В таком случае веди нас к той пещере, где находится старый белый пленник» Ведь ты говоришь, что знаешь ее?
   — Еще бы не знать, вождь, когда в этой пещере постоянно происходят наши пиры после пилу-пилу. Я сведу тебя туда, но только…
   И дикарь замялся.
   — Что еще? — с нетерпением спросил Ульоа.
   — Только, если ты обещаешь не выдавать меня белому вождю нашего племени. Он узнает, что я все рассказал тебе, и отдаст меня на съедение.
   — А! Не беспокойся, я не выдам тебя, если только ты будешь верно служить мне, — прервал его Ульоа. — Теперь веди нас скорее… Впрочем, нет, — продолжал он, подумав немного, — сначала необходимо заручиться большими силами, а потом уж и действовать. До завтрашнего вечера мы еще успеем выручить старика Математе, — обратился он к канаку, который был его правой рукой, — сведи пленника в наше становище и хорошенько стереги его. Потом пошли в наше селение за молодым белым. Пусть он приведет ко мне еще отряд самых храбрых воинов» Я думаю, теперь вполне можно положиться на нуку?
   — О да, вождь! Ты им послан на счастье, и они не могут задумать ничего дурного против тебя.
   — А девушку можно оставить под их охраной?
   — Можно, вождь. Ведь ее брат имеет табу.
   — Ах, да! Значит, она неприкосновенна и вполне в безопасности.
   Успокоившись относительно этого, Ульоа вернулся на место ночной стоянки, где все вокруг казалось спокойным. Он расставил новую смену караульных и, страшно утомленный, улегся в приготовленный для него из лиан гамак и тотчас же крепко заснул.
   Остальная часть ночи прошла без всяких тревог. К утру прибыл молодой Бельграно с отрядом воинов, выбранных им из самых рослых, крепких и храбрых людей. Каждый из них принес по корзине с провизией: жареной рыбой, плодами и овощами.
   — Пора приступить к действиям, — сказал Ульоа молодому человеку, обменявшись с ним приветствиями и узнав, что в селении все благополучно и что Мина чувствует себя хорошо. — Сегодня вечером назначено жертвоприношение в лице нашего бравого Ретона. Но я знаю, где находится старик, и его спасение будет зависеть исключительно от нашего мужества и нашей ловкости.
   — За этим дело не станет! — уверенно проговорил молодой человек. — Я твердо надеюсь, что нам удастся вырвать из рук людоедов нашего старого друга.
   — Надеюсь и я, — продолжал Ульоа — Мы отправимся перед солнечным закатом. Вечером будет не так заметно наше передвижение. Зададим страха этим проклятым людоедам, уже точащим зубы на бедного Ретона, выручим его, а потом займемся и самим Рамиресом.

XIV. Пещера людоедов

   Только что начало смеркаться, и огромные летучие собакоголовые мыши целыми стаями покидали свои дневные убежища, чтобы полакомиться насекомыми и плодами, когда отряд дона Хосе, состоявший из двадцати человек, двинулся в путь по направлению к селению кета Дорогу показывал пленник, по бокам которого шли оба канака, зорко наблюдавшие за его малейшим подозрительным движением.
   В лесной чаще, через которую приходилось проходить, царила томящая духота; все небо было покрыто тяжелыми тучами, насыщенными электричеством. Очевидно, над островом готовился пронестись один из тех страшных ураганов, какие нашим путешественникам уже пришлось испытать на море.
   Шли более часа. Вдруг проводник обернулся и тихо проговорил:
   — Теперь нужно идти как можно осторожнее: мы приближаемся к нашему селению.
   — Мы-то будем молчать, а вот ты сам, смотри, не вздумай издать какого-нибудь предательского звука. Тогда тебе тут же и конец! — угрожающе предупредил его Математе.
   — Не беспокойся: раз вы меня оставили в живых, я вас не выдам и до конца буду стоять за вас. У меня не двойной язык, — с достоинством проговорил пленник.
   — А далеко еще до места? — спросил Ульоа, услыхав разговор пленника с канаком.
   — Нет, — ответил пленник. — Вон уж и берег.
   — Твои соплеменники уже там?
   — Нет. Они соберутся при восходе луны.
   Лес начал сильно редеть. Высокие деревья не любят близости моря, где их так беспощадно треплют и ломают свирепые ураганы. Только кокосовые и каурисовые деревья да морские сосны отваживаются выдвигаться дальше других, гордо вознося свои пышные вершины на высоту сорока метров над землей.
   Уже засверкали первые молнии и загрохотал вдали гром, когда отряд, выбравшись на окаймленную густым кустарником лесную опушку, оказался перед селением кети. Селение было довольно большое и состояло из разбросанных среди обширной поляны хижин, напоминавших своим видом большие ульи.
   Нигде не было заметно никакого движения. Вероятно, все население уже отправилось к месту сборища, чтобы сначала поплясать, а потом урвать хоть кусочек останков злополучного боцмана.
   Осторожно миновав этот поселок, отряд вступил в новую полосу гигантских ризофоров, тянувшуюся параллельно морю, глухой рев которого уже слышался невдалеке.
   Вдруг откуда-то донеслись продолжительные раскаты словно подземного грома.
   — Опоздали! — в ужасе вскричали канаки. — Этот шум возвещает начало пляски в честь бога Тики.
   — Что вы говорите? — поспешил осведомиться Ульоа.
   — Мои соплеменники, кажется, раньше времени начали свое празднество. Этого прежде никогда не бывало. Пилу-пилу всегда начиналось только при восходе луны, а она еще не показывалась, — бормотал пленник, сам, видимо, пораженный.
   — Значит, твои соплеменники уже собрались в пещере? — продолжал Ульоа.
   — Да, вождь, должно быть. Хотя еще рано, и я не могу понять…
   — А что, вход в пещеру только один?
   — Нет, два. Но один из них будет очень неудобен для тебя, вождь. По нему надо спускаться ползком, и притом…
   — Это ничего не значит! Веди! Нам необходимо захватить твоих сородичей врасплох. Прямого нападения лучше избежать.
   — Хорошо, вождь, идем! — вдруг сказал кети тоном человека, принявшего какое-то важное решение.
   — Смотри, не вздумай завлечь нас в ловушку! Ты первый погибнешь тогда от моей рутси! — предупредил его Ульоа, подметив этот тон.
   — Ты подарил мне жизнь, вождь, и я теперь твой. Кети неблагодарным не бывает! — возразил дикарь, и в тоне его голоса слышалась полная искренность. — Идем скорее! Как только окончится пляска, твой белый друг будет убит и положен на огонь.
   С соблюдением всевозможных предосторожностей и в полном безмолвии отряд двинулся вперед вслед за проводником, быстрым и уверенным шагом направившимся к холму, поросшему величественными кокосовыми пальмами и густым кустарником.
   Подземный рокот деревянных барабанов, возвещавших начало пилу-пилу, с каждым шагом вперед становился все слышнее и слышнее. По временам этот шум перекрывался пронзительными взвизгиваниями и криками.
   «Интересно бы знать, сколько собралось там этих дьяволов в человеческом образе? — спрашивал сам себя Ульоа, сердце которого усиленно билось, когда он начинал опасаться за успех своего рискованного предприятия. — В состоянии ли мы будем одолеть их и вырвать из их рук беднягу Ретона?»
   Между тем проводник, которого оба канака продолжали крепко держать на привязи из лиан, вдруг остановился на краю холма, указал на зиявшую внизу пустоту и сказал:
   — Вот вход в пещеру.
   Ульоа заглянул в эту пустоту и спросил:
   — А что, если мы зажжем факелы, чтобы удобнее пройти там, не выдадим себя этим раньше времени?
   — Нет, вождь, — ответил пленник. — Проход очень извилистый. Факелы можно будет потушить, когда мы переберемся через подземный канал, питающий лагуну.
   — Разве там, в пещере, есть и вода?
   — Да, вождь, есть лагуна, посредине которой стоит изображение доброго духа моря, Тики.
   Ульоа при помощи своего огнива зажег один из имевшихся в отряде факелов из коры ниаули, потом вслед за проводником сполз с почти отвесной крутизны скалистого холма. Математе, продолжавший не доверять пленнику, первый, и также ползком, протиснулся сквозь узкую расщелину, через которую, по словам пленника, можно было проникнуть в пещеру. Факелом он освещал путь себе и другим. За Математе следовал пленник, потом Котуре. Таким образом, кети находился как бы в тисках, готовых сдавить его при малейшем подозрительном движении или звуке с его стороны. Ульоа со своим отрядом пока оставался в некотором отдалении позади передовой группы.
   Узкий проход весь был загроможден острыми выступами скалы. Пробираться между этими препятствиями было нелегко и довольно опасно.