Страница:
Прилагаю к этому документу, написанному в двух экземплярах, на английском и испанском языках, два одинаковых куска древесной коры с нарисованными мной изображениями трех ноту. Эта птица служит эмблемой моего племени, и кусочки коры с ее изображениями должны служить указанием моим детям, если они решатся пуститься на поиски сокровища.
Чувствую, что смерть быстрыми шагами приближается ко мне. На днях, во время праздника «пилу-пилу», неизвестной рукой мне в грудь была пущена стрела, по всей вероятности отравленная.
Прошу всех, кому попадет в руки один из бочонков, бросаемых мной в море из залива Диа, доставить его моим детям, живущим в Вальпараисо, на улице Алькала.
Капитан Фернандо де Бельграно
Прочитав документ, капитан Ульоа некоторое время молча и с серьезным видом смотрел на молодых людей, с нетерпением ожидавших, что он скажет.
— Гм… «Много миллионов» — это очень заманчиво, — произнес он наконец, закуривая новую трубку. — Это может вскружить голову даже самому хладнокровному человеку во всей Южной Америке.
— Что бы вы сделали с этими документами в руках? — спросил дон Педро.
— Конечно, тотчас отправился бы на всех парусах в Новую Каледонию и стал бы там отыскивать эти миллионы, если бы даже ради этого пришлось пожертвовать в пользу тамошних людоедов целой половиной тела!
— Вот именно за этим-то, за отысканием сокровища мы и обратились к вам, сеньор Ульоа. Я был уверен, что вы как друг нашего отца не откажетесь помочь нам в этом деле, а мы, со своей стороны, готовы предоставить вам известную часть того, что будет нами найдено в Голубых горах. Выскажусь определеннее, — продолжал молодой человек, немного подумав, — если вы согласитесь посвятить себя исключительно нашему делу, оставив все остальные, хоть на полгода. Думаю, наши поиски займут не больше времени— Итак, дон Хосе, если вы найдете возможным предоставить себя и свой корабль в наше распоряжение на полугодовой срок, то мы обязуемся вознаградить вас третьей частью всего сокровища, скрытого для нас нашим отцом в Голубых горах. В случае же, если наше предприятие почему-либо не увенчается успехом, вы получите вознаграждение по высшей оценке из состояния, оставленного нам отцом, а это состояние тоже довольно порядочное.
— Вы все это говорите серьезно, сеньор Бельграно? — спросил Ульоа, вскочив со своего места.
— Вполне серьезно, — подтвердил молодой человек. — Ну так как же, сеньор Ульоа, можем мы надеяться на ваше согласие?
— Разумеется! — весело вскричал моряк, срывая с себя фуражку и подбрасывая ее вверх. — Черт возьми, неужели я похож на дурака, который способен отказаться от подобного предложения! А когда вы желали бы отправиться в путь?
— Чем скорее, тем лучше, ввиду того что второй экземпляр наших документов находится в руках капитана Рамиреса, и он наверняка поспешит воспользоваться этим.
—А вы не знаете, где в настоящее время этот пират? — осведомился капитан.
— Корабль его все еще в порту, а на корабле ли сам его владелец — не знаю.
— Гм„ Ну, он может обогнать нас, если даже выйдет и позже. Судно у него образцовое, быстроходнее моего, — проговорил с задумчивым видом моряк. — Еще только десять, — прибавил он, взглянув на часы. — Времени у нас достаточно, успеем до вечера погрузить все необходимое. Итак, если вам угодно, ровно в полночь мы можем поднять паруса.
— Отлично, капитан. К этому времени мы с сестрой будем на вашем корабле. А пока до свидания.
Оставшись один, Ульоа крикнул:
— Эй, Эмилио!
На этот зов явился тот самый юнга, который перед тем подавал кофе, и почтительно спросил:
— Что прикажете, капитан?
— Где экипаж?
— С вашего разрешения, капитан, весь на берегу.
— Это я знаю. Но где именно?
— Боцман говорил, что его самого и всех остальных в случае надобности можно найти в таверне Быка.
— Ну, так ступай туда и скажи им от моего имени, чтобы все они немедленно собрались на борту. Ночью выходим.
— Слушаю, капитан! — проговорил юнга и бросился исполнять полученное приказание.
Не прошел он и двадцати шагов по набережной, как какой-то плотный, коренастый человек, с лицом индейца из области Кордильер, только более грубым и неприятным, схватил его за руку и так сжал ее, что бедный малый чуть не взвыл от боли.
— Молчи! — угрожающим шепотом предупредил его незнакомец. — Молчи и следуй за мной, если хочешь быть богатым» Ведь ты — юнга с «Андалузии»?
— Да, сеньор. Но я послан по спешному делу и…
— Ладно! Я не стану надолго задерживать тебя» Всего на четверть часа. Потом можешь идти, куда тебе нужно» Называй меня капитаном и следуй за мной так, чтобы это не очень бросалось в глаза разным любопытным.
III. Гибель «Андалузии»
IV. На плоту
Чувствую, что смерть быстрыми шагами приближается ко мне. На днях, во время праздника «пилу-пилу», неизвестной рукой мне в грудь была пущена стрела, по всей вероятности отравленная.
Прошу всех, кому попадет в руки один из бочонков, бросаемых мной в море из залива Диа, доставить его моим детям, живущим в Вальпараисо, на улице Алькала.
Капитан Фернандо де Бельграно
Прочитав документ, капитан Ульоа некоторое время молча и с серьезным видом смотрел на молодых людей, с нетерпением ожидавших, что он скажет.
— Гм… «Много миллионов» — это очень заманчиво, — произнес он наконец, закуривая новую трубку. — Это может вскружить голову даже самому хладнокровному человеку во всей Южной Америке.
— Что бы вы сделали с этими документами в руках? — спросил дон Педро.
— Конечно, тотчас отправился бы на всех парусах в Новую Каледонию и стал бы там отыскивать эти миллионы, если бы даже ради этого пришлось пожертвовать в пользу тамошних людоедов целой половиной тела!
— Вот именно за этим-то, за отысканием сокровища мы и обратились к вам, сеньор Ульоа. Я был уверен, что вы как друг нашего отца не откажетесь помочь нам в этом деле, а мы, со своей стороны, готовы предоставить вам известную часть того, что будет нами найдено в Голубых горах. Выскажусь определеннее, — продолжал молодой человек, немного подумав, — если вы согласитесь посвятить себя исключительно нашему делу, оставив все остальные, хоть на полгода. Думаю, наши поиски займут не больше времени— Итак, дон Хосе, если вы найдете возможным предоставить себя и свой корабль в наше распоряжение на полугодовой срок, то мы обязуемся вознаградить вас третьей частью всего сокровища, скрытого для нас нашим отцом в Голубых горах. В случае же, если наше предприятие почему-либо не увенчается успехом, вы получите вознаграждение по высшей оценке из состояния, оставленного нам отцом, а это состояние тоже довольно порядочное.
— Вы все это говорите серьезно, сеньор Бельграно? — спросил Ульоа, вскочив со своего места.
— Вполне серьезно, — подтвердил молодой человек. — Ну так как же, сеньор Ульоа, можем мы надеяться на ваше согласие?
— Разумеется! — весело вскричал моряк, срывая с себя фуражку и подбрасывая ее вверх. — Черт возьми, неужели я похож на дурака, который способен отказаться от подобного предложения! А когда вы желали бы отправиться в путь?
— Чем скорее, тем лучше, ввиду того что второй экземпляр наших документов находится в руках капитана Рамиреса, и он наверняка поспешит воспользоваться этим.
—А вы не знаете, где в настоящее время этот пират? — осведомился капитан.
— Корабль его все еще в порту, а на корабле ли сам его владелец — не знаю.
— Гм„ Ну, он может обогнать нас, если даже выйдет и позже. Судно у него образцовое, быстроходнее моего, — проговорил с задумчивым видом моряк. — Еще только десять, — прибавил он, взглянув на часы. — Времени у нас достаточно, успеем до вечера погрузить все необходимое. Итак, если вам угодно, ровно в полночь мы можем поднять паруса.
— Отлично, капитан. К этому времени мы с сестрой будем на вашем корабле. А пока до свидания.
Оставшись один, Ульоа крикнул:
— Эй, Эмилио!
На этот зов явился тот самый юнга, который перед тем подавал кофе, и почтительно спросил:
— Что прикажете, капитан?
— Где экипаж?
— С вашего разрешения, капитан, весь на берегу.
— Это я знаю. Но где именно?
— Боцман говорил, что его самого и всех остальных в случае надобности можно найти в таверне Быка.
— Ну, так ступай туда и скажи им от моего имени, чтобы все они немедленно собрались на борту. Ночью выходим.
— Слушаю, капитан! — проговорил юнга и бросился исполнять полученное приказание.
Не прошел он и двадцати шагов по набережной, как какой-то плотный, коренастый человек, с лицом индейца из области Кордильер, только более грубым и неприятным, схватил его за руку и так сжал ее, что бедный малый чуть не взвыл от боли.
— Молчи! — угрожающим шепотом предупредил его незнакомец. — Молчи и следуй за мной, если хочешь быть богатым» Ведь ты — юнга с «Андалузии»?
— Да, сеньор. Но я послан по спешному делу и…
— Ладно! Я не стану надолго задерживать тебя» Всего на четверть часа. Потом можешь идти, куда тебе нужно» Называй меня капитаном и следуй за мной так, чтобы это не очень бросалось в глаза разным любопытным.
III. Гибель «Андалузии»
Самый страшный бич для мореплавателей — это подводный смерч, свирепствующий только в океанах, потому что в обыкновенных морях ему негде разгуляться. Водяным смерчем называется страшное явление, когда среди бушующих волн вдруг до самых облаков поднимается и соединяется с ними водяной столб, который, с необыкновенной быстротой вращаясь вокруг самого себя, так же быстро проносится по воде. Ужасны песчаные смерчи, временами проносящиеся по пустыне Сахара и погребающие под собой целые караваны, но еще более страшны морские. Горе несчастному кораблю, попавшему во власть всеразрушающего, крутящегося водяного столба; гибель судна тогда неизбежна — от него не остается ничего, кроме разбросанных по морю жалких щеп.
Смерч, готовившийся обрушиться на злополучную «Андалузию», был невероятных размеров и крутился с ужасающей быстротой. Океан во время образования смерча бесновался с такой чудовищной силой, точно на дне его действовало несколько вулканов. Все пространство вокруг корабля постепенно вздувалось до размеров огромной горы. Из недр этой водяной горы временами раздавался шум, подобный раскатам подземной грозы.
Капитан, боцман и дон Педро стояли на носу судна, наблюдая за зловещим явлением, угрожавшим всем неминуемой гибелью.
— Буря улеглась, как это всегда бывает при смерче, — заметил капитан. — Но это только для того, чтобы вскоре разразиться с еще большей силой и уничтожить судно.
— Неужели нет возможности уклониться от смерча? — тоскливо спрашивал дон Педро, думая о своей сестре, которую должен был покинуть одну в каюте.
— Если не удастся рассеять его пушечным выстрелом, то спасения нет, — ответил дон Хосе.
— Если не удастся? Следовательно, это не всегда удается?
— Увы, да! Это зависит от разных условий. К тому же такая мера уже сама по себе представляет опасность для корабля.
— Почему, капитан?
— Потому, что смерч, разбиваясь, рождает огромные водяные валы, способные потопить любое судно.
Между тем на палубу уже выкатили небольшое орудие, обыкновенно хранившееся в недоступном для сырости месте, и пушкарь, по указанию капитана, устанавливал прицел. Одновременно с этим старый боцман, суеверный, как все моряки из простонародья, пустил в море маленький бочонок, на котором острием ножа начертил кабалистический знак, так называемый Крест Соломона, обладавший будто бы силой уничтожать смерчи.
Раздался выстрел, но внезапно налетевшим сильнейшим вихрем ядро подхватило и отнесло в сторону от цели. Крик ужаса, вырвавшийся у всего экипажа, был покрыт воем и свистом разнузданных стихий.
На палубе появилась бледная как смерть и с трудом державшаяся на ногах сеньора Мина и повисла на руке у брата.
— Я не могла дольше оставаться в одиночестве, — прошептала она. — Уж если погибать, так рядом с тобой, дорогой Педро.
Молодой человек молча прижал к себе руку сестры.
— Конец всему, дон Хосе? — немного погодя спросил он у капитана.
— Это известно одному Богу, — ответил тот, нервно теребя кончик бороды. — Кажется, столб изменил направление, так что, быть может, на нас обрушится не вся его сила» Бывает и так.
— А не попытаться ли дать второй выстрел?
Капитан не успел ничего ответить, потому что в это мгновение новым напором вихря сорвало верхушку фок-мачты. К счастью, она тотчас же была унесена за борт, иначе придавила бы собой всех стоявших на носу. Вслед за тем «Андалузия» чуть было не опрокинулась от страшного толчка; зачерпнув много воды и сильно накренившись на бок, она удержалась только чудом. Некоторое время разъяренные волны играли судном словно мячиком. Мина, обхватив руками брата, державшегося за борт, была близка к обмороку. Моряки и дон Педро про себя творили молитву. Момент был критический, это чувствовали все. Даже бесшабашный Эмилио совсем притих, забившись куда-то в угол.
Целые горы волн одна за другой обрушивались на злосчастное судно и гуляли по его палубе из конца в конец, целыми водопадами устремляясь через борта и отдушины обратно в море.
Смерч находился всего в нескольких метрах от корабля. Основание водяного столба было окружено блестящей белой пеной, между тем как его совершенно черная вершина, имевшая в объеме не менее сотни метров, освещалась вспыхивавшими внутри багровыми огнями. Разветвления этой вершины, соединявшейся с тучей, казались огромными руками, тянувшимися к все ниже и ниже опускавшейся грозной туче. Вдруг вместо красных огней без блеска во все стороны засверкали яркие разноцветные молнии, и небо затряслось под беспрерывными раскатами такого грома, о каком в умеренных поясах не имеют и понятия.
— Дон Хосе, скажите прямо: нет никакой надежды на спасение? — с отчаянием вскричал дон Педро, крепко прижимая к своей груди полумертвую от ужаса сестру. — Мне страшно не за себя, вы понимаете?
— Увы! Ничего не могу сказать, — отозвался старый моряк, сам с не меньшим ужасом наблюдавший игру разрушительных сил природы. — Все зависит от того, в какую сторону обрушится смерч. Он может, не коснувшись нас, вдруг перекинуться далеко в сторону.
— Ах, все равно нам погибать, если не от самого смерча, то от сопровождающего его вихря!
— Мы уже выдержали несколько его напоров. Может быть, выдержим и остальные. Конечно, судно сильно пострадает, но это еще не значит конец всему» Смотрите, дон Педро, столб раскачивается из стороны в сторону и временами прекращает свое движение. Это может продолжаться довольно долго, пока он не разобьется своей собственной силой или под действием гонящего его урагана. Эта буря должна отозваться на всем восточном побережье острова Куни, самого южного из здешних островов, и вплоть до Балабио, самого северного» Но вот что: снесите-ка лучше свою сестру опять в каюту; там ей все-таки будет поудобнее, — вдруг добавил дон Хосе, видя, что его собеседник растерялся, не зная, что делать с замершей у него на руках девушкой. — Пусть вам помогут боцман и его подручный.
Девушку отнесли и уложили на койку, поручив заботам жены корабельного повара, единственной женщины в составе экипажа.
Когда дон Педро снова появился на капитанском мостике, смерч, разражаясь бесчисленными молниями и временами раздувая бока, с оглушительным громом, ревом и гулом надвинулся на корабль и подбросил его в самую середину соединенной с ним густой грозовой тучи. Казалось, теперь уже больше нечего было надеяться на спасение.
Но судьба смилостивилась над несчастными. Под неописуемый адский шум, слабое подобие которого представляет канонада из тысячи орудий или стук тысячи молотов по железу, «Андалузия» рухнула в раскрывшуюся под ней морскую бездну, но тут же снова была выброшена на поверхность чудовищно вздымавшихся волн и несколько секунд вертелась в страшном водовороте, после чего вдруг почти остановилась на месте. Пронесшись мимо судна, смерч с оглушительным воем и ревом рассыпался по океану, а ураган сразу затих.
— Живы! Уцелели!.. Благодарение Господу Богу! — вскричал дон Педро.
— Да, но этим еще не все кончилось, — проговорил капитан. — Очевидно, смерч разбился, наткнувшись своим основанием на подводный утес; на этот же утес попали и мы. Слышите треск во всем судне?
— Слышу, слышу! Значит…
— Да, это значит, что в корпусе судна сильная пробоина и что, уцелев от смерча, мы можем пойти ко дну.
— Но, дон Хосе, неужели…
— Да, мой юный друг, едва ли нам удастся добраться до Голубых гор. До этой минуты я еще надеялся, а теперь, когда я слышу, как под моими ногами расползается судно…
— Но, может быть, пробоина такого рода, что ее можно будет заделать? — искал утешения молодой человек.
— Заделать! — повторил моряк. — Да вы поймите, что раз корабль вдруг перестал двигаться, несмотря на сильное волнение моря, то, значит, острие утеса проникло в самые недра корабля, и он теперь как бы пришпилен к утесу, а при таком условии о «заделке» и думать нечего.
— Но у нас есть шлюпка, капитан.
— Ее и следа не осталось. Разве вы не видите, что место, где она была, пусто. Ее снесло одновременно с верхушкой фок-мачты. Я еще тогда заметил это, да решил промолчать.
— Боже мой! Боже мой! — с отчаянием восклицал молодой человек, заламывая руки. — Следовательно, мы погибли, и сокровище, собранное отцом для нас с сестрой, должно попасть в руки этого разбойника Рамиреса?
— Ну, об этом еще рано беспокоиться. Если Рамирес вышел вслед за нами, то и его не миновала эта гроза; быть может, от него самого и от его судна теперь уж и следа не осталось, как от нашей шлюпки.
— Что же нам теперь делать, капитан? Неужели мы так и будем сложа руки ожидать своей гибели?
— Вовсе нет. Дайте немного улечься морю. Тогда посмотрим, нельзя ли будет соорудить плот и попытаться добраться на нем до берега. При спокойном море не страшно и на плоту.
— Да ведь неизвестно, когда оно успокоится, дон Хосе!
— По вашим возражениям видно, что вы в первый раз оказались лицом к лицу с опасностью, которой я подвергался десятки раз. Ураганы в Великом океане чрезвычайно сильны, зато непродолжительны. Не пройдет и ночи, как море совершенно успокоится. А когда перестанет свирепствовать ураган и исчезнет смерч, можно будет надеяться на долгое спокойствие. Не каждый же день случаются такие ужасы.
Действительно, оставленные бурей в покое, огромные водяные валы понемногу стали уменьшаться, и под утро море пришло в обычное состояние. Солнце, появившееся во всем своем блеске, озарило совершенно чистое ярко-голубое небо и мелкую морскую рябь, слегка подернутую жемчужной пеной, сгущенной лишь вокруг огромного кораллового рифа, посередине которого застряла «Андалузия». Этот риф, занимавший довольно большое пространство, отличался изумительным количеством причудливо иззубренных вершин, напоминавших ветвистые деревья. Можно было только изумляться гигантским сооружениям, создаваемым неустанным трудом крохотных водяных существ в течение десятков, а может быть, и сотен тысяч лет, усеявших Тихий океан множеством островов, покрытых пышной растительностью. Рифы — это только, так сказать, фундамент для будущих островов, и тем опаснее они для мореходов.
— Нет худа без добра, — заметил капитан, внимательно осматривая место своей невольной стоянки. — Если бы судно не было сразу пробито насквозь одной из вершин этого рифа, застрявшей в его боках, то разбилось бы вдребезги, чего я и боялся, потому что тогда мы все погибли бы.
— Однако мы и сейчас не в блестящем положении, — процедил сквозь зубы молодой человек.
— Но все же еще живы и невредимы, — возразил моряк. — Пойдемте-ка, осмотрим мою бедную «Андалузию», с которой, очевидно, нам придется проститься. Иди и ты, боцман. Обсудим на месте, что можно сделать.
Трюм оказался наполненным водой, проникавшей в него через множество трещин в корпусе, с каждой минутой все более и более расширявшихся. Только при помощи сильных паровых насосов можно было бы выкачать всю эту массу воды, но и это уже не спасло бы судно, потому что в то время на берегах островов Тихого океана еще не было корабельных верфей, где бы можно было его отремонтировать и привести в годное состояние.
— Я не ошибся в своем предположении: моя бедная «Андалузия» доживает последние минуты, — сказал дон Хосе, поднимаясь обратно на палубу вместе со своими двумя спутниками. Но слава Богу, что хоть мы сами-то все уцелели.
— За это скажите спасибо мне, капитан, — самодовольно проговорил боцман, — если бы я не бросил в море бочонок с Крестом Соломона, то и нам несдобровать бы.
— Честь тебе и хвала, друг Ретон, за твое умение колдовать! — со смехом промолвил дон Хосе, хлопнув старика по плечу. — Научи этому своих помощников и подручных. На всякий случай.
— Дон Хосе, — раздался вдруг голос сеньориты Мины, только что вышедшей из каюты после крепкого предутреннего сна, вознаградившего девушку за перенесенные ею ночные страхи, — говорят, мы сели на риф и судно распадается на части. Что же вы теперь думаете предпринять?
— Соорудим из имеющегося под руками материала хороший плот и на нем продолжим путь. До берегов Новой Каледонии осталось всего миль сто. Дня через три будем там, — уверенно проговорил моряк.
— А если поднимется новая буря? — спросил дон Педро.
— Едва ли в такой короткий промежуток времени. Это был бы совсем уж исключительный случай, — ответил капитан, затем, обернувшись к боцману, озабоченно спросил его: — Ретон, ты смотрел, кладовая для съестных припасов еще не под водой?
— Силы небесные! У меня это совсем из головы вылетело! Ах я, старый безмозглый дурак! — обругал сам себя боцман. — Я сейчас.
И он опрометью бросился к спуску в нижние помещения. Через минуту старик, запыхавшись и с искаженным от ужаса лицом, вернулся и хриплым голосом еще издали крикнул:
— Все пропало, капитан! Вся кладовая под водой! Наступило тяжелое молчание. Все, слышавшие эту страшную весть, были поражены как громом. Первым пришел в себя капитан.
— Ребята, — обратился он к окружавшей его команде, — нет ли чего-нибудь съестного в вашем помещении?
— У меня есть немного сухарей, — заявил один из матросов.
—А я сберег свою вчерашнюю порцию солонины, — сказал другой.
— У меня баночка с сардинами, — послышалось со стороны третьего.
Остальные матросы и другие члены экипажа зловеще молчали.
— Больше ничего ни у кого нет? — спросил капитан. Полное безмолвие было самым красноречивым ответом.
— В таком случае, друзья мои, — по возможности спокойным тоном сказал капитан, — нужно приступить к сооружению плота, не медля ни одной минуты. С Богом, за дело! К счастью, огнестрельное оружие и амуниция находятся у меня в каюте вместе с другими важными инструментами и приборами, а это самое главное в настоящих условиях.
Не прошло и четверти часа, как на борту погибавшего корабля уже закипела работа. Вооружившись ломами, топорами и пилами, весь экипаж, начиная с боцмана и кончая младшим юнгой, спешно разбирал мачты и обшивку судна, подготавливая материал для плота. Боязнь призрака голодной смерти удесятеряла силы работавших и объединяла в дружном порыве самые противоположные характеры этой кучки людей.
К полудню на рифах уже громоздились груды досок, остатки мачт и такелажа, так что плотники могли приступить к сооружению плота. Капитан лично наблюдал за всем и подбадривал работавших. Он убедился, наблюдая за барометром, что давление поднимается очень медленно, и это вызвало в старом моряке опасение, как бы не оказался прав дон Педро, высказавший предположение о возможности повторения страшного урагана. Но пока, к счастью, море оставалось совершенно спокойным, и это благоприятствовало работе.
В три часа дня было уже готово основание плота, а к шести успели приколотить настил, устроить каюту и два небольших трюма.
— Молодцы, ребята! — похвалил капитан усталую команду. — Отдохните немного, а потом — в путь. Как ты полагаешь, боцман, успеем мы добраться до бухты заблаговременно? Дон Педро тут недавно высказал опасение, что ураган может повториться. Ты человек бывалый и редко ошибаешься.
— Сейчас не могу вам сказать ничего определенного, капитан, — пожав плечами, ответил боцман, окидывая своим ястребиным взором небо и море. — Во всяком случае, советую как можно скорее пересаживаться на плот, благо он готов. На нем будет безопаснее, чем на «Андалузии», которая того и гляди вся расползется по швам.
— Провизию свою забрали, ребята? — снова обратился капитан к команде.
— Она вся у нас в сумках, капитан.
— А воду?
— Она уже в трюме на плоту. Три бочки по сто литров в каждой.
— Хорошо. Отдохнуть вы можете и на плоту, поэтому готовьтесь перейти на него. Забирайте с собой все, что кому дорого.
— Мы все уже снесли туда, капитан.
— Тем лучше. Сеньорита Мина, пожалуйте сюда. Вам первой спускаться. На новоселье, так сказать.
С помощью дона Хосе, брата и боцмана молодая девушка была переправлена со зловеще трещавшего остова «Андалузии» на плот; за нею помогли спуститься и жене повара.
Через несколько минут на ободранном борту «Андалузии» не осталось никого, кроме капитана и юнги.
— А ты что же, Эмилио? — спросил дон Хосе, с удивлением глядя на молодого парня, спокойно усевшегося на обрубке мачты. — Чего ты еще ожидаешь тут?
— Я бы желал, с вашего позволения, капитан, остаться для охраны вашего корабля, — ответил юнга, лениво поднимаясь на ноги.
— Что такое?! — еще более удивился капитан. — Да ты с ума, что ли, сошел!
— Напротив, капитан, я вполне в здравом уме! Отец не раз мне рассказывал, как он близ берегов Огненной Земли, во время такой же бури, какая потрепала нас прошлой ночью, спасся только потому, что остался на своем корабле, между тем как весь его экипаж погиб на плоту.
— Это могла быть только счастливая случайность.
— Почем знать, капитан, может статься, и мне суждено такое же счастье.
— Ну, я таким случайностям не доверяю, — уже начиная раздражаться, возразил дон Хосе. — Я даже и права не имею покидать кого бы то ни было одного среди моря. Садись на плот. Живее, без дальнейших рассуждений! Слышал?
Юнга с недовольным видом проворчал что-то себе под нос и, весь съежившись под строгим взглядом капитана, поспешил спрыгнуть на плот, но с таким расчетом, чтобы наделать при этом как можно больше шуму.
«Ладно, — шептал он про себя, злобно сверкая глазами, — я все-таки всех вас перехитрю, что ни делайте со мной!»
— Прощай, моя бедная «Андалузия»! — взволнованным голосом говорил капитан, спускаясь последним с борта своего судна, лишенного красивой обшивки и обреченного на полное разрушение при первом же натиске ветра и волн.
Каждый моряк привязывается к своему кораблю, как к домашнему очагу, и с трудом покидает его. Горько было и дону Хосе Ульоа расставаться навсегда со своим плавучим домом, который, по его мнению, должен был бы пережить своего владельца.
Впрочем, дон Хосе был человек слишком энергичный, чтобы долго предаваться личным чувствам, в особенности когда на нем лежали заботы и ответственность за весь экипаж и, вдобавок, за двух пассажиров, доверивших ему свою жизнь.
Смерч, готовившийся обрушиться на злополучную «Андалузию», был невероятных размеров и крутился с ужасающей быстротой. Океан во время образования смерча бесновался с такой чудовищной силой, точно на дне его действовало несколько вулканов. Все пространство вокруг корабля постепенно вздувалось до размеров огромной горы. Из недр этой водяной горы временами раздавался шум, подобный раскатам подземной грозы.
Капитан, боцман и дон Педро стояли на носу судна, наблюдая за зловещим явлением, угрожавшим всем неминуемой гибелью.
— Буря улеглась, как это всегда бывает при смерче, — заметил капитан. — Но это только для того, чтобы вскоре разразиться с еще большей силой и уничтожить судно.
— Неужели нет возможности уклониться от смерча? — тоскливо спрашивал дон Педро, думая о своей сестре, которую должен был покинуть одну в каюте.
— Если не удастся рассеять его пушечным выстрелом, то спасения нет, — ответил дон Хосе.
— Если не удастся? Следовательно, это не всегда удается?
— Увы, да! Это зависит от разных условий. К тому же такая мера уже сама по себе представляет опасность для корабля.
— Почему, капитан?
— Потому, что смерч, разбиваясь, рождает огромные водяные валы, способные потопить любое судно.
Между тем на палубу уже выкатили небольшое орудие, обыкновенно хранившееся в недоступном для сырости месте, и пушкарь, по указанию капитана, устанавливал прицел. Одновременно с этим старый боцман, суеверный, как все моряки из простонародья, пустил в море маленький бочонок, на котором острием ножа начертил кабалистический знак, так называемый Крест Соломона, обладавший будто бы силой уничтожать смерчи.
Раздался выстрел, но внезапно налетевшим сильнейшим вихрем ядро подхватило и отнесло в сторону от цели. Крик ужаса, вырвавшийся у всего экипажа, был покрыт воем и свистом разнузданных стихий.
На палубе появилась бледная как смерть и с трудом державшаяся на ногах сеньора Мина и повисла на руке у брата.
— Я не могла дольше оставаться в одиночестве, — прошептала она. — Уж если погибать, так рядом с тобой, дорогой Педро.
Молодой человек молча прижал к себе руку сестры.
— Конец всему, дон Хосе? — немного погодя спросил он у капитана.
— Это известно одному Богу, — ответил тот, нервно теребя кончик бороды. — Кажется, столб изменил направление, так что, быть может, на нас обрушится не вся его сила» Бывает и так.
— А не попытаться ли дать второй выстрел?
Капитан не успел ничего ответить, потому что в это мгновение новым напором вихря сорвало верхушку фок-мачты. К счастью, она тотчас же была унесена за борт, иначе придавила бы собой всех стоявших на носу. Вслед за тем «Андалузия» чуть было не опрокинулась от страшного толчка; зачерпнув много воды и сильно накренившись на бок, она удержалась только чудом. Некоторое время разъяренные волны играли судном словно мячиком. Мина, обхватив руками брата, державшегося за борт, была близка к обмороку. Моряки и дон Педро про себя творили молитву. Момент был критический, это чувствовали все. Даже бесшабашный Эмилио совсем притих, забившись куда-то в угол.
Целые горы волн одна за другой обрушивались на злосчастное судно и гуляли по его палубе из конца в конец, целыми водопадами устремляясь через борта и отдушины обратно в море.
Смерч находился всего в нескольких метрах от корабля. Основание водяного столба было окружено блестящей белой пеной, между тем как его совершенно черная вершина, имевшая в объеме не менее сотни метров, освещалась вспыхивавшими внутри багровыми огнями. Разветвления этой вершины, соединявшейся с тучей, казались огромными руками, тянувшимися к все ниже и ниже опускавшейся грозной туче. Вдруг вместо красных огней без блеска во все стороны засверкали яркие разноцветные молнии, и небо затряслось под беспрерывными раскатами такого грома, о каком в умеренных поясах не имеют и понятия.
— Дон Хосе, скажите прямо: нет никакой надежды на спасение? — с отчаянием вскричал дон Педро, крепко прижимая к своей груди полумертвую от ужаса сестру. — Мне страшно не за себя, вы понимаете?
— Увы! Ничего не могу сказать, — отозвался старый моряк, сам с не меньшим ужасом наблюдавший игру разрушительных сил природы. — Все зависит от того, в какую сторону обрушится смерч. Он может, не коснувшись нас, вдруг перекинуться далеко в сторону.
— Ах, все равно нам погибать, если не от самого смерча, то от сопровождающего его вихря!
— Мы уже выдержали несколько его напоров. Может быть, выдержим и остальные. Конечно, судно сильно пострадает, но это еще не значит конец всему» Смотрите, дон Педро, столб раскачивается из стороны в сторону и временами прекращает свое движение. Это может продолжаться довольно долго, пока он не разобьется своей собственной силой или под действием гонящего его урагана. Эта буря должна отозваться на всем восточном побережье острова Куни, самого южного из здешних островов, и вплоть до Балабио, самого северного» Но вот что: снесите-ка лучше свою сестру опять в каюту; там ей все-таки будет поудобнее, — вдруг добавил дон Хосе, видя, что его собеседник растерялся, не зная, что делать с замершей у него на руках девушкой. — Пусть вам помогут боцман и его подручный.
Девушку отнесли и уложили на койку, поручив заботам жены корабельного повара, единственной женщины в составе экипажа.
Когда дон Педро снова появился на капитанском мостике, смерч, разражаясь бесчисленными молниями и временами раздувая бока, с оглушительным громом, ревом и гулом надвинулся на корабль и подбросил его в самую середину соединенной с ним густой грозовой тучи. Казалось, теперь уже больше нечего было надеяться на спасение.
Но судьба смилостивилась над несчастными. Под неописуемый адский шум, слабое подобие которого представляет канонада из тысячи орудий или стук тысячи молотов по железу, «Андалузия» рухнула в раскрывшуюся под ней морскую бездну, но тут же снова была выброшена на поверхность чудовищно вздымавшихся волн и несколько секунд вертелась в страшном водовороте, после чего вдруг почти остановилась на месте. Пронесшись мимо судна, смерч с оглушительным воем и ревом рассыпался по океану, а ураган сразу затих.
— Живы! Уцелели!.. Благодарение Господу Богу! — вскричал дон Педро.
— Да, но этим еще не все кончилось, — проговорил капитан. — Очевидно, смерч разбился, наткнувшись своим основанием на подводный утес; на этот же утес попали и мы. Слышите треск во всем судне?
— Слышу, слышу! Значит…
— Да, это значит, что в корпусе судна сильная пробоина и что, уцелев от смерча, мы можем пойти ко дну.
— Но, дон Хосе, неужели…
— Да, мой юный друг, едва ли нам удастся добраться до Голубых гор. До этой минуты я еще надеялся, а теперь, когда я слышу, как под моими ногами расползается судно…
— Но, может быть, пробоина такого рода, что ее можно будет заделать? — искал утешения молодой человек.
— Заделать! — повторил моряк. — Да вы поймите, что раз корабль вдруг перестал двигаться, несмотря на сильное волнение моря, то, значит, острие утеса проникло в самые недра корабля, и он теперь как бы пришпилен к утесу, а при таком условии о «заделке» и думать нечего.
— Но у нас есть шлюпка, капитан.
— Ее и следа не осталось. Разве вы не видите, что место, где она была, пусто. Ее снесло одновременно с верхушкой фок-мачты. Я еще тогда заметил это, да решил промолчать.
— Боже мой! Боже мой! — с отчаянием восклицал молодой человек, заламывая руки. — Следовательно, мы погибли, и сокровище, собранное отцом для нас с сестрой, должно попасть в руки этого разбойника Рамиреса?
— Ну, об этом еще рано беспокоиться. Если Рамирес вышел вслед за нами, то и его не миновала эта гроза; быть может, от него самого и от его судна теперь уж и следа не осталось, как от нашей шлюпки.
— Что же нам теперь делать, капитан? Неужели мы так и будем сложа руки ожидать своей гибели?
— Вовсе нет. Дайте немного улечься морю. Тогда посмотрим, нельзя ли будет соорудить плот и попытаться добраться на нем до берега. При спокойном море не страшно и на плоту.
— Да ведь неизвестно, когда оно успокоится, дон Хосе!
— По вашим возражениям видно, что вы в первый раз оказались лицом к лицу с опасностью, которой я подвергался десятки раз. Ураганы в Великом океане чрезвычайно сильны, зато непродолжительны. Не пройдет и ночи, как море совершенно успокоится. А когда перестанет свирепствовать ураган и исчезнет смерч, можно будет надеяться на долгое спокойствие. Не каждый же день случаются такие ужасы.
Действительно, оставленные бурей в покое, огромные водяные валы понемногу стали уменьшаться, и под утро море пришло в обычное состояние. Солнце, появившееся во всем своем блеске, озарило совершенно чистое ярко-голубое небо и мелкую морскую рябь, слегка подернутую жемчужной пеной, сгущенной лишь вокруг огромного кораллового рифа, посередине которого застряла «Андалузия». Этот риф, занимавший довольно большое пространство, отличался изумительным количеством причудливо иззубренных вершин, напоминавших ветвистые деревья. Можно было только изумляться гигантским сооружениям, создаваемым неустанным трудом крохотных водяных существ в течение десятков, а может быть, и сотен тысяч лет, усеявших Тихий океан множеством островов, покрытых пышной растительностью. Рифы — это только, так сказать, фундамент для будущих островов, и тем опаснее они для мореходов.
— Нет худа без добра, — заметил капитан, внимательно осматривая место своей невольной стоянки. — Если бы судно не было сразу пробито насквозь одной из вершин этого рифа, застрявшей в его боках, то разбилось бы вдребезги, чего я и боялся, потому что тогда мы все погибли бы.
— Однако мы и сейчас не в блестящем положении, — процедил сквозь зубы молодой человек.
— Но все же еще живы и невредимы, — возразил моряк. — Пойдемте-ка, осмотрим мою бедную «Андалузию», с которой, очевидно, нам придется проститься. Иди и ты, боцман. Обсудим на месте, что можно сделать.
Трюм оказался наполненным водой, проникавшей в него через множество трещин в корпусе, с каждой минутой все более и более расширявшихся. Только при помощи сильных паровых насосов можно было бы выкачать всю эту массу воды, но и это уже не спасло бы судно, потому что в то время на берегах островов Тихого океана еще не было корабельных верфей, где бы можно было его отремонтировать и привести в годное состояние.
— Я не ошибся в своем предположении: моя бедная «Андалузия» доживает последние минуты, — сказал дон Хосе, поднимаясь обратно на палубу вместе со своими двумя спутниками. Но слава Богу, что хоть мы сами-то все уцелели.
— За это скажите спасибо мне, капитан, — самодовольно проговорил боцман, — если бы я не бросил в море бочонок с Крестом Соломона, то и нам несдобровать бы.
— Честь тебе и хвала, друг Ретон, за твое умение колдовать! — со смехом промолвил дон Хосе, хлопнув старика по плечу. — Научи этому своих помощников и подручных. На всякий случай.
— Дон Хосе, — раздался вдруг голос сеньориты Мины, только что вышедшей из каюты после крепкого предутреннего сна, вознаградившего девушку за перенесенные ею ночные страхи, — говорят, мы сели на риф и судно распадается на части. Что же вы теперь думаете предпринять?
— Соорудим из имеющегося под руками материала хороший плот и на нем продолжим путь. До берегов Новой Каледонии осталось всего миль сто. Дня через три будем там, — уверенно проговорил моряк.
— А если поднимется новая буря? — спросил дон Педро.
— Едва ли в такой короткий промежуток времени. Это был бы совсем уж исключительный случай, — ответил капитан, затем, обернувшись к боцману, озабоченно спросил его: — Ретон, ты смотрел, кладовая для съестных припасов еще не под водой?
— Силы небесные! У меня это совсем из головы вылетело! Ах я, старый безмозглый дурак! — обругал сам себя боцман. — Я сейчас.
И он опрометью бросился к спуску в нижние помещения. Через минуту старик, запыхавшись и с искаженным от ужаса лицом, вернулся и хриплым голосом еще издали крикнул:
— Все пропало, капитан! Вся кладовая под водой! Наступило тяжелое молчание. Все, слышавшие эту страшную весть, были поражены как громом. Первым пришел в себя капитан.
— Ребята, — обратился он к окружавшей его команде, — нет ли чего-нибудь съестного в вашем помещении?
— У меня есть немного сухарей, — заявил один из матросов.
—А я сберег свою вчерашнюю порцию солонины, — сказал другой.
— У меня баночка с сардинами, — послышалось со стороны третьего.
Остальные матросы и другие члены экипажа зловеще молчали.
— Больше ничего ни у кого нет? — спросил капитан. Полное безмолвие было самым красноречивым ответом.
— В таком случае, друзья мои, — по возможности спокойным тоном сказал капитан, — нужно приступить к сооружению плота, не медля ни одной минуты. С Богом, за дело! К счастью, огнестрельное оружие и амуниция находятся у меня в каюте вместе с другими важными инструментами и приборами, а это самое главное в настоящих условиях.
Не прошло и четверти часа, как на борту погибавшего корабля уже закипела работа. Вооружившись ломами, топорами и пилами, весь экипаж, начиная с боцмана и кончая младшим юнгой, спешно разбирал мачты и обшивку судна, подготавливая материал для плота. Боязнь призрака голодной смерти удесятеряла силы работавших и объединяла в дружном порыве самые противоположные характеры этой кучки людей.
К полудню на рифах уже громоздились груды досок, остатки мачт и такелажа, так что плотники могли приступить к сооружению плота. Капитан лично наблюдал за всем и подбадривал работавших. Он убедился, наблюдая за барометром, что давление поднимается очень медленно, и это вызвало в старом моряке опасение, как бы не оказался прав дон Педро, высказавший предположение о возможности повторения страшного урагана. Но пока, к счастью, море оставалось совершенно спокойным, и это благоприятствовало работе.
В три часа дня было уже готово основание плота, а к шести успели приколотить настил, устроить каюту и два небольших трюма.
— Молодцы, ребята! — похвалил капитан усталую команду. — Отдохните немного, а потом — в путь. Как ты полагаешь, боцман, успеем мы добраться до бухты заблаговременно? Дон Педро тут недавно высказал опасение, что ураган может повториться. Ты человек бывалый и редко ошибаешься.
— Сейчас не могу вам сказать ничего определенного, капитан, — пожав плечами, ответил боцман, окидывая своим ястребиным взором небо и море. — Во всяком случае, советую как можно скорее пересаживаться на плот, благо он готов. На нем будет безопаснее, чем на «Андалузии», которая того и гляди вся расползется по швам.
— Провизию свою забрали, ребята? — снова обратился капитан к команде.
— Она вся у нас в сумках, капитан.
— А воду?
— Она уже в трюме на плоту. Три бочки по сто литров в каждой.
— Хорошо. Отдохнуть вы можете и на плоту, поэтому готовьтесь перейти на него. Забирайте с собой все, что кому дорого.
— Мы все уже снесли туда, капитан.
— Тем лучше. Сеньорита Мина, пожалуйте сюда. Вам первой спускаться. На новоселье, так сказать.
С помощью дона Хосе, брата и боцмана молодая девушка была переправлена со зловеще трещавшего остова «Андалузии» на плот; за нею помогли спуститься и жене повара.
Через несколько минут на ободранном борту «Андалузии» не осталось никого, кроме капитана и юнги.
— А ты что же, Эмилио? — спросил дон Хосе, с удивлением глядя на молодого парня, спокойно усевшегося на обрубке мачты. — Чего ты еще ожидаешь тут?
— Я бы желал, с вашего позволения, капитан, остаться для охраны вашего корабля, — ответил юнга, лениво поднимаясь на ноги.
— Что такое?! — еще более удивился капитан. — Да ты с ума, что ли, сошел!
— Напротив, капитан, я вполне в здравом уме! Отец не раз мне рассказывал, как он близ берегов Огненной Земли, во время такой же бури, какая потрепала нас прошлой ночью, спасся только потому, что остался на своем корабле, между тем как весь его экипаж погиб на плоту.
— Это могла быть только счастливая случайность.
— Почем знать, капитан, может статься, и мне суждено такое же счастье.
— Ну, я таким случайностям не доверяю, — уже начиная раздражаться, возразил дон Хосе. — Я даже и права не имею покидать кого бы то ни было одного среди моря. Садись на плот. Живее, без дальнейших рассуждений! Слышал?
Юнга с недовольным видом проворчал что-то себе под нос и, весь съежившись под строгим взглядом капитана, поспешил спрыгнуть на плот, но с таким расчетом, чтобы наделать при этом как можно больше шуму.
«Ладно, — шептал он про себя, злобно сверкая глазами, — я все-таки всех вас перехитрю, что ни делайте со мной!»
— Прощай, моя бедная «Андалузия»! — взволнованным голосом говорил капитан, спускаясь последним с борта своего судна, лишенного красивой обшивки и обреченного на полное разрушение при первом же натиске ветра и волн.
Каждый моряк привязывается к своему кораблю, как к домашнему очагу, и с трудом покидает его. Горько было и дону Хосе Ульоа расставаться навсегда со своим плавучим домом, который, по его мнению, должен был бы пережить своего владельца.
Впрочем, дон Хосе был человек слишком энергичный, чтобы долго предаваться личным чувствам, в особенности когда на нем лежали заботы и ответственность за весь экипаж и, вдобавок, за двух пассажиров, доверивших ему свою жизнь.
IV. На плоту
— Трави канат! — Скомандовал он, придавая своему голосу обычную твердость. Канат живо был обрублен — этим обрывалась последняя связь с судном. Парус на мачте посреди плота сразу надулся, и неуклюжее сооружение довольно плавно вышло из широкого прохода между рифами и понеслось, подгоняемое свежим попутным ветерком, дувшим прямо на берег. Вместо руля боцман осторожно управлял длинным веслом; старик опасался, как бы это весло тут же не сломалось о невидимый подводный риф. Положим, весел в запасе было много, но могло случиться, что они все будут переломаны, пока плот выйдет из полосы рифов. К счастью, его опасения не оправдались.
Убрав в каюту собственноручно взятые с корабля документы и разные приборы, необходимые для ориентировки на море, капитан вернулся к своим пассажирам, стоявшим рука об руку под мачтой и грустно смотревшим на покинутое судно.
— Бодритесь, друзья мои, — сказал он им, — если ветер не переменится, мы дня через три, самое большее — через четыре достигнем залива Диа, ведущего в бухту острова Балабио… Дон Педро, где ваш талисман?
— При мне, как всегда, дон Хосе.
— То-то, молодой человек. Берегите его пуще всего, иначе, если он у вас пропадет, нам всем не миновать беды…
— Дикари сжарят нас живьем и полакомятся нами? — с горькой усмешкой проговорил молодой дон Педро. — Да, я знаю, что дикари этих широт большие любители нашего мяса. Но мой талисман спасет нас только от одного племени, а разве не может случиться, что мы встретимся при высадке на берег с другим?
— Тогда нам придется повоевать с ним — вот и все! К счастью, у нас достаточно оружия, пуль и пороха, и живыми мы в руки не дадимся.
— Есть еще большая опасность, капитан: мы можем столкнуться с Рамиресом. Это человек отчаянный…
— Знаю, знаю, дон Педро. Я и сам побаиваюсь этого. Ах, если бы не вчерашний ураган, мы этой ночью могли бы спать уже в Балабиосской бухте! Одно только утешение и остается нам, что и Рамирес пострадал не меньше нас.
Убрав в каюту собственноручно взятые с корабля документы и разные приборы, необходимые для ориентировки на море, капитан вернулся к своим пассажирам, стоявшим рука об руку под мачтой и грустно смотревшим на покинутое судно.
— Бодритесь, друзья мои, — сказал он им, — если ветер не переменится, мы дня через три, самое большее — через четыре достигнем залива Диа, ведущего в бухту острова Балабио… Дон Педро, где ваш талисман?
— При мне, как всегда, дон Хосе.
— То-то, молодой человек. Берегите его пуще всего, иначе, если он у вас пропадет, нам всем не миновать беды…
— Дикари сжарят нас живьем и полакомятся нами? — с горькой усмешкой проговорил молодой дон Педро. — Да, я знаю, что дикари этих широт большие любители нашего мяса. Но мой талисман спасет нас только от одного племени, а разве не может случиться, что мы встретимся при высадке на берег с другим?
— Тогда нам придется повоевать с ним — вот и все! К счастью, у нас достаточно оружия, пуль и пороха, и живыми мы в руки не дадимся.
— Есть еще большая опасность, капитан: мы можем столкнуться с Рамиресом. Это человек отчаянный…
— Знаю, знаю, дон Педро. Я и сам побаиваюсь этого. Ах, если бы не вчерашний ураган, мы этой ночью могли бы спать уже в Балабиосской бухте! Одно только утешение и остается нам, что и Рамирес пострадал не меньше нас.