Страница:
Последний праздничный салют с Ленинских гор Владимир Бобров провел в 1954 году, когда его младший брат Всеволод Бобров достиг зенита славы: команда СССР, дебютировав в чемпионатах мира по хоккею с шайбой, стала чемпионом мира, а ее капитан Всеволод Бобров был признан лучшим хоккейным нападающим мира.
НЕДОПЕТАЯ ПЕСНЯ
НЕДОПЕТАЯ ПЕСНЯ
В 1945 году футболисты команды Центрального Дома Красной Армии имени М. В. Фрунзе продолжали жить в гостинице ЦДКА. Эта традиция установилась еще в военные годы, когда армейским спортсменам вменили в обязанность охрану большого комплекса зданий на площади Коммуны в Москве. У каждого из них был свой пост, а Владимира Никанорова назначили комендантом. Правда, поначалу футболистов разместили непосредственно в Доме, их солдатские койки были расставлены в помещениях, где прежде находились библиотека и читальня. Если вечерние часы выдавались свободными от дежурств, спортсмены неизменно отправлялись на концерты, проходившие в ЦДКА. Билеты покупать не приходилось: из «спален» через фойе второго этажа можно было выйти прямо на балкон главного зрительного зала Центрального Дома Красной Армии.
Позднее футболистов перевели в гостиницу ЦДКА и почти всех поселили в одной большой комнате, где старшиной сразу же стал Анатолий Тарасов, бдительно следивший за порядком. Чем успешнее шли сражения на фронтах, тем быстрее начинал набирать силу московский футбол, и следствием этого явилось постоянное «улучшение жилищных условий» армейских футболистов: из перенаселенного общежития их постепенно переводили в номера на двух-трех человек. Всеволода Боброва поместили сперва на седьмом этаже в комнате № 714 вместе с Владимиром Деминым. Но позднее, после триумфального выступления на футбольных полях Великобритании, Всеволода перевели в «люкс» четвертого этажа, где он по распоряжению гостиничной администрации жил один. Однако на самом деле вместе с Бобровым постоянно жил его брат Борис, приехавший из Омска.
«Люкс» не был особенно шикарным, однако оказался достаточно просторным для… игры в футбол, которую однажды, в отсутствие Всеволода затеяли четырнадцатилетний Борис и внештатный «адъютант» Боброва Николай Демидов. Играли мячом, который Всеволод привез из Англии. В итоге мяч вылетел в окно и на глазах у изумленного садовника угодил прямо на клумбу, что повлекло за собой вполне конкретные последствия для нарушителей гостиничного распорядка.
Тренировались армейцы в Сокольниках, куда ездили с улицы Дурова на трамвае. Весь футбольный реквизит обычно хранили в гостинице, поэтому гигантскую, чудовищную «авоську», набитую тренировочными мячами, приходилось чуть ли не каждый день возить через весь город. После возвращения с сухумских сборов, где Всеволод Бобров отличился на зеле-. ном поле, сетку с кожаными мячами, которую раньше таскал запасной игрок Владимир Щелчков, стали вверять именно новичку. Москвичи, ездившие в ту пору по маршруту с площади Коммуны в Сокольники, могли дважды в день видеть высокого парня в кепочке, с торчащим из-под козырька чубчиком, в тенниске, который занимал целую площадку старенького московского трамвая, усаживаясь на упругие мячи, словно наседка.
Однако возить «авоську» с футбольными мячами Боброву пришлось очень недолго: уже через три недели Всеволод заработал право ездить налегке. Перед игрой с московским «Локомотивом» внезапно заболел левый полусредний армейцев Петр Щербатенко. И тренер ЦДКА Борис Андреевич Аркадьев был вынужден ввести в игру запасного форварда Всеволода Боброва.
Так 18 мая 1945 года на московском стадионе «Сталинец» в Черкизове состоялся дебют этого великолепного футболиста.
В самой первой официальной игре, в которой довелось принять участие Боброву, он забил в ворота «Локомотива» два мяча, и у тренера уже, как говорится, не поднялась рука вернуть наиболее результативного нападающего на скамейку запасных.
Повторилась история, произошедшая в русском хоккее, когда появление Всеволода Боброва вынудило тренера Павла Короткова сразу ввести этого форварда в основной состав команды ЦДКА вместо Николая Кузнецова, известного по прозвищу Кола. С тех пор Щербатенко выступал только за дублирующий состав. Этому отличному игроку неоднократно предлагали перейти в другую команду, сулили всяческие выгоды. Однако Щербатенко до конца своей спортивной карьеры сохранил верность родному армейскому клубу.
Но как только Всеволод Бобров вошел в основной состав, само собой получилось, что он перестал возить с улицы Дурова в Сокольники сетку с тренировочными мячами. В футбольном, да и вообще в спортивном коллективе авторитет каждого игрока очень сильно зависит от его мастерства. Поэтому армейцы сразу изменили свое отношение к дебютанту, сменив снисходительно-доброжелательный тон на серьезный и уважительный. За три недели Бобров из новичка превратился в полноправного члена знаменитого футбольного армейского коллектива.
Мощь бобровских атак росла буквально с каждой игрой. Среди болельщиков начали поговаривать о появлении «второго Федотова». Один за другим лучшие советские вратари с удивлением и плохо скрываемой досадой знакомились с бобровским прорывом, с бобровским ударом и принялись активно изучать манеру игры нового опасного форварда. Однако это оказалось очень и очень непростой задачей. Дело в том, что сам Всеволод, этот новичок, этот дебютант, тоже внимательно присматривался к действиям голкиперов, учился правильно оценивать позицию, занимаемую вратарем.
В отличие от многих нападающих Бобров видел в момент удара не только белый четырехугольник ворот и фигуру голкипера, но также успевал зафиксировать в своем сознании, какая нога у вратаря опорная, в какую сторону он готовится совершить бросок, а куда он уже не сможет двинуться. Потому-то бобровские мячи шли не только в «шестерки» или в «девятки», а зачастую влетали в сетку рядом с вратарями. Часто казалось: голкипер растерялся, чуть-чуть не дотянулся до мяча, ему просто-напросто не повезло. Но это было обманчивое впечатление. На самом же деле Бобров бил именно туда, куда вратарь уже не мог двинуться. Достаточно было, например, стражу ворот перенести центр тяжести на правую ногу, как Всеволод тут же направлял мяч рядом с этой ногой голкипера, который в такой ситуации оказывался почти беспомощным.
Множество советов такого рода Всеволод Бобров получил от… вратарей, особенно от Анатолия Акимова, с которым некоторое время играл в команде ВВС.
Акимов, прославившийся во время парижского матча с «Рэйсингом» 1 января 1936 года, когда он заслужил прозвище «человек-угорь», после войны играл в «Торпедо». Своим вратарским глазом Анатолий Михайлович сразу обратил внимание на то, что новый нападающий армейцев Всеволод Бобров обладает прекрасным ударом. Причем бьет зачастую издали, не доходя до штрафной площадки, бьет словно бы легонечко, не сильно, без грозного, устрашающего замаха, а попадет в штангу – штанга гудит. Анатолий Акимов был хорошо знаком с могучим ударом Василия Карцева. Худенький, с виду тщедушный – дунь, упадет! – Василий Карцев славился сильнейшим ударом, собственно, это был не удар, а ударище. Когда мяч, посланный им, шел в ворота, то казалось, воздух колеблется кругом, и у голкиперов, принимавших мячи, нередко болела грудь, словно им угодили в солнечное сплетение боксерской перчаткой.
А удар Боброва внешне отнюдь не производил впечатление особой мощи. Всеволод любил обыгрывать защитников и неожиданно, казалось, не сильно бил по воротам. Наблюдая за его игрой с трибун, Акимов даже не сразу понял, почему эти удары столь результативны. Стал расспрашивать о новом форварде у одноклубников Георгия и Василия Жарковых. Их сестра была замужем за армейцем Федотовым: Григорий Иванович рассказывал в семейном кругу, что в ЦДКА появился новый хороший парень. Но по-настоящему Акимов познакомился с Всеволодом Бобровым в начале следующего сезона. Матчем между командами «Торпедо» и ЦДКА 2 мая 1946 года должен был открыться очередной чемпионат страны по футболу. Правда, из-за сильнейшего ливня с градом, обрушившегося в тот день на Москву, игру пришлось перенести почти на неделю. Но это, как и прогнозировалось, не спасло торпедовцев от поражения. Счет был крупным – 4:0, причем два гола в ворота Анатолия Акимова забил именно Бобров.
Лишь после той игры, впервые испытав на себе удары Боброва, торпедовский вратарь разгадал их секрет, хотя это и не принесло ему заметного облегчения.
В команде ЦДКА много голов забивал Валентин Николаев, умевший хорошо использовать выгодные ситуации, вовремя поспевать к мячу. Очень боялись защитники, конечно, Федотова. Правда, когда Григорий Иванович играл левого крайнего нападающего, он вратарей беспокоил сравнительно мало, лишь создавая голевые ситуации для партнеров. Но переместившись в центр, стал забивать значительно больше голов. Вратари хорошо знали знаменитый федотовский удар «с полулету с поворотом». Но этот удар шел главным образом с правой ноги, и когда Федотов замахивался, опытные голкиперы понимали, что мяч пойдет в правый угол, потому что Григорий Иванович уже не мог изменить направление удара.
И совершенно иначе бил по воротам Всеволод Бобров.
У этого форварда был необычайно подвижный коленный сустав, что позволяло ему изгибать бьющую ногу наподобие пропеллера и при одном и том же замахе направлять мяч в разные стороны. В какой-то мере удар Боброва можно было сравнить с действиями игрока в настольный теннис, который держит маленькую ракетку двумя пальцами и в самый последний момент движением кисти изменяет направление удара. Всеволод мог повернуть подъем ноги в любую сторону – это сбивало с толку вратарей. Нога у Боброва шла мягко, пластично, стадия подготовки к удару отсутствовала вообще, поэтому угадать, куда полетит мяч, было практически невозможно.
Позднее, когда Бобров и Акимов стали играть в одной команде – в клубе ВВС и тренировались совместно, их излюбленным занятием были поединки «один на один». Учились оба: вратарь пытался ложными движениями обмануть нападающего, а форвард искал самые уязвимые места в игре голкипера. При этом оба подсказывали друг другу, что надо делать в момент удара. Это был своего рода психологический практикум. Его результатом стало то, что Всеволод Бобров научился еще искуснее обманывать вратарей, «ловить» их на контрприем – «укладывать» в одну сторону, а посылать мяч в противоположную. Это получалось у него довольно часто.
Именно так Всеволод Бобров забил свои знаменитые голы другу юношеских лет Леониду Иванову и тбилисцу Николаю Маргания. Нападающий приближался к воротам тбилисского «Динамо» с очень острого угла, из таких положений голы обычно не забивают. Но Бобров так правдоподобно имитировал удар, что вынудил Марганию броситься в дальний угол. А сам даже не ударил – спокойно, мягко бросил подъемом ноги мяч в ближний угол.
После сильнейшей травмы, полученной в матче с командой киевского «Динамо» в 1946 году, Бобров в том футбольном сезоне на зеленом поле уже не появлялся. А зимой поехал в Югославию, к белградскому профессору Гроспичу, на операцию коленного сустава. Отпуская пациента домой, профессор строго предупредил: лечиться предстоит целый год, следующий футбольный сезон придется пропустить, на поле выходить категорически запрещено.
Однако Всеволод Бобров, конечно же, не внял советам хирурга. В конце концов, он был пациентом не обычным, он был спортсменом, а это резко меняло дело.
В этой связи небезынтересно вспомнить обстоятельства, при которых возник интерес к спортивной медицине у одного из самых знаменитых спортивных медиков мира советского профессора, хирурга Зои Сергеевны Мироновой, отмеченной высшей наградой Международного олимпийского комитета. Кстати, она неоднократно лечила Всеволода Михайловича Боброва. В середине тридцатых годов Миронова училась во 2-м Медицинском институте в Москве, увлекалась конькобежным спортом и была чемпионкой страны. Однажды, во время подготовки к очередному первенству, с ней случилась беда. Студентка тренировалась на стадионе «Динамо», где в эти же самые часы проходил товарищеский матч по хоккею с мячом. Когда спортсменка на полной скорости мчалась по финишной прямой, кто-то из игроков врезался в невысокий дощатый бортик, ограждавший хоккейное поле, бортик сдвинулся с места и перегородил беговую дорожку. Остановиться или изменить направление бега было уже невозможно – Миронова с ходу врезалась в препятствие.
На следующий день она пришла в институт, опираясь на палку: колено сильно распухло, подскочила температура. После лекции по хирургии Миронова подошла к профессору И. Л. Файерману и рассказала о том, что с ней случилось. Осмотрев пациентку, профессор решил немедленно сделать амбулаторную операцию – так называемую пункцию для удаления крови из полости сустава. И блестяще выполнив ее, приказал: – Две-три недели никаких тренировок!
Профессор был великолепным хирургом, однако не являлся специалистом в области спортивной медицины. Он назначил срок выздоровления, исходя из привычной поликлинической практики, и не учел ни отменного здоровья, ни особенностей спортивного характера своей пациентки. Не через две недели, а гораздо быстрее она вышла на лед и успешно выступила в соревнованиях.
Впоследствии, когда сама Зоя Сергеевна Миронова стала знаменитым спортивным врачом, она всегда придерживалась точки зрения, что после спортивной травмы атлет должен как можно скорее приступать к тренировкам. Апофеозом успешного применения этого принципа стала история с советским тяжелоатлетом Яаном Тальтсом, который перенес тяжелую травму позвоночника, но которому Миронова разрешила тренироваться со штангой… лежа в постели. Это произошло за несколько месяцев до Мюнхенской олимпиады, где Яан Тальтс стал чемпионом.
Всеволод Бобров тоже приступил к тренировкам гораздо раньше, чем это было предписано медициной. Весной 1947 года он вновь появился на футбольных полях, и тренер ЦДКА Борис Андреевич Аркадьев продолжил разработку своей интереснейшей тактической идеи «сдвоенного центра нападения» Федотов – Бобров. Такая тактика вынудила других советских тренеров искать противоядие. В результате на свет появилась новая расстановка игроков. Как и принцип «сдвоенного центра», она несла в себе зародыши знаменитой системы, игры по схеме 4-2-4, которая дала колоссальный успех бразильцам, впервые применившим ее на футбольном чемпионате мира в Швеции в 1958 году, а потому получила название «бразильская система».
В далекий период своего зарождения футбол основывался на одном единственном весьма незатейливом тактическом принципе, который можно было бы сформулировать таким образом: как можно дольше водить мяч и как можно реже передавать его партнерам. Игра футболистов отчасти напоминала современное регби и в точности соответствовала «игре в килу», которую известный русский писатель Н. Г. Помяловский описал как развлечение бурсаков. Футбол сводился к тому, что толпа спортсменов просто-напросто бегала по полю вслед за мячом.
Но в 1870 году шотландцы впервые задумались об истинной тактике футбола и ввели систему пасов, что положило начало футболу как коллективной игре. Появились комбинации, розыгрыш мяча, и в то время шотландцы стали очень часто выигрывать у своих самых принципиальных противников – у англичан. Естественно, англичане встревожились, но не могли ничего поделать. Целых пятнадцать лет ушло у них на то, чтобы осознать простую истину: четыре защитника не в силах бороться с шестью нападающими. А потому родоначальники футбола оттянули в полузащиту еще одного игрока, создав новую футбольную «должность» – центр полузащиты. В итоге получилась расстановка игроков, известная под названием «пять в линию». Это была первая всемирно признанная система игры в футбол, принесшая успех ее зачинателям. Но после того как в 1923 году было изменено футбольное правило «вне игры», позволившее нападающим получать мяч, имея перед собой уже не трех, а только двух игроков соперника, включая вратаря, тактическая мысль вновь двинулась вперед, изобретя систему «дубль-ве». С этой системой советские футболисты впервые познакомились во время матча с французским «Рэйсингом». Правда, непосредственно в игре спортсмены, и в первую очередь центральный защитник Андрей Старостин, не могли понять, почему французам удается создавать столько опасных моментов, почему то и дело возникает прореха в защите. И лишь позже, когда советским игрокам был показан 45-минутный кинофильм о состоявшейся игре, они сумели разобраться, в чем дело. А окончательно все разъяснил тренер «Рейсинга» англичанин Кэмптон, от которого наши футболисты впервые услышали название «дубль-ве».
Впрочем, поначалу советские спортсмены весьма горячо спорили с Кэмптоном, отстаивая преимущества системы игры «пять в линию». Посольскому переводчику А. А. Игнатьеву, впоследствии написавшему замечательные воспоминания «Пятьдесят лет в строю», пришлось основательно потрудиться и нырнуть в дебри незнакомой футбольной терминологии. Но этот спор объяснялся весьма просто: советская команда в целом играла лучше, чем хозяева поля, и упустила множество, как говорится, верных моментов для взятия ворот. В кинокартине, снятой по ходу матча, это было зафиксировано очень хорошо. Например, во время просмотра Василий Павлов даже заплакал от обиды, увидев на экране, как он дважды выходил с мячом на пустые ворота и дважды в момент удара цеплял носком бутсы о землю. Иными словами, проиграв со счетом 0:1, советские футболисты решили, что им просто-напросто не повезло и остались при своем мнении: знакомая система «пять в линию» гораздо надежнее, чем непонятная, загадочная система «дубль-ве».
Но уже в 1937 году во время знаменитой серии московских встреч с командой басков всем стало ясно, что «дубль-ве» – это самая прогрессивная для тех лет система игры. Все мячи, посланные через переднего защитника, теперь попадали к заднему. А центр полузащиты из блуждающего по всему полю игрока превратился в часового, бдительно охранявшего наиболее опасную зону перед своими воротами и «державшего» центрфорварда соперников. «Система игры «трех защитников» – дубль-ве. Во всех передовых организациях она получила всеобщее признание, – писал знаменитый советский теоретик футбола Михаил Давидович Товаровский. – Команды, пытающиеся играть по отмирающей системе «пять в линию», неизменно проигрывают».
Система «дубль-ве» явилась как бы ответом на новую редакцию правила «вне игры», позволившую нападающим более остро угрожать воротам. Главным ее элементом, как, впрочем, и при системе «пять в линию», было расположение и взаимодействие игроков оборонительных порядков.
После того как лед недоверия по отношению к системе «дубль-ве» был сломан, советские футболисты и тренеры занялись очень активными и очень творческими поисками новых вариантов футбольной тактики, стремясь не столько овладеть уже известной на Западе системой, сколько модернизировать ее, отыскать в ней дополнительные преимущества. Так, в частности, родился принцип комбинированной обороны, а затем появился и метод «блуждающих форвардов». Эти тактические варианты приносили прекрасные результаты в поединках с командами, державшимися за старую тактическую схему, и впоследствии обогатили тактику мирового футбола.
В то время именно на основе тактических находок вдруг ярко засверкала звезда молодой московской команды «Торпедо», побеждавшей признанных фаворитов: торпедовцы одними из первых пышно похоронили старую систему игры «пять в линию». Но пожалуй, наиболее заметный вклад в развитие тактики советского футбола внесли в тот период московские динамовцы. С 1936 по 1940 год тренеры в «Динамо» менялись с поразительной частотой, что отнюдь не способствовало стабилизации команды. Даже заведующий кафедрой спортивных игр Московского института физкультуры Михаил Давидович Товаровский, по сценарию которого до войны был снят кинофильм о лучших советских футболистах и на которого возлагались особые надежды, не сумел создать крепкий футбольный коллектив, способный успешно выступать в первенстве страны.
В двадцатые годы Товаровский, чьи футбольные учебники стали настольной книгой для советских тренеров нескольких поколений, работал счетоводом в Киевском отделении Государственного банка СССР, «по совместительству» играя центрального нападающего сперва в «Железнодорожнике», а затем в команде «Совработники». Уже в те годы он увлекался теорией футбола, вызывая иронические улыбки друзей, беззаботно гонявших мяч по площадке Шато (на месте бывшего киевского варьете) и даже не подозревавших о существовании такого понятия, как тактика футбола. Кстати, на той же площадке Шато, где спортсмены сами разбили футбольную поляну, однажды случайно встал в ворота паренек в странных двуцветных сапогах (верх – черный, низ – желтый) – курьер Киевского отделения Госбанка, правый крайний нападающий «Железнодорожника» Антон Идзковский, вскоре ставший одним из лучших советских голкиперов довоенного поколения. Именно он был вратарем – главным героем футбольного фильма, снятого по сценарию Товаровского. В тридцатые годы Михаил Давидович вырос в ведущего футбольного теоретика страны, работал заведующим кафедрой спортивных игр Московского института физкультуры. Одно время он тренировал команду киевского «Динамо», а потом его пригласили в «Динамо» московское. Однако хорошего наставника из Товаровского не поручилось. Он не тренировал динамовцев, а преподавал им футбол – огромная разница, если учесть, что настоящий тренер обязан заниматься огромным комплексом проблем: от воспитательной работы с игроками, до общефизической подготовки.
Но в 1940 году в московское «Динамо» старшим тренером пришел Борис Андреевич Аркадьев, и в том же сезоне начались творческие метаморфозы – команда стала неузнаваемой. В знаменитом матче второго круга между динамовцами и спартаковцами питомцы Аркадьева показали принципиально новый рисунок игры, все нападающие непрерывно менялись местами – «блуждали», а полузащитники активно подключались к атаке, что тоже было по тем временам удивительным новшеством. Григорий Иванович Федотов, наблюдавший за матчем между «Динамо» и «Спартаком», впоследствии писал: «…Московское «Динамо» своей игрой убедительно и наглядно разрешило целый ряд задач, над которыми думали, работали коллективы, переходя на новую тактику. Мне кажется, я не ошибусь, если скажу, что с этой встречи началась, по существу, новая пора в развитии нашего футбола. Все лучшее, что было присуще советскому футболу: чувство коллективизма, энергия, воля к победе, – определяло характер и содержание новой тактики, определившей, в свою очередь, дальнейший путь развития нашей советской школы футбола».
Так, спустя три года после встреч с басками, которые впервые во всем блеске продемонстрировали московским зрителям игру по системе «дубль-ве», начала осуществляться коренная тактическая перестройка советского футбола.
Однако это уже не был футбол по классической схеме «дубль-ве»: Борис Андреевич Аркадьев обнаружил изъяны в отлаженном наподобие часов «Мозер» механизме басков и заметно трансформировал их тактику. Баски играли чрезмерно академично, по строгой, канве, предписанной начертанием латинской буквы «дубль-ве», футболисты не позволяли, себе никаких смещений в сторону из отведенного для каждого из них «коридора». А московское «Динамо» начало активно применять смену мест в линии атаки, форварды использовали маневр по всему фронту, то и дело «застревали» на чужих местах, и это полностью сбивало с толку защитников, привыкших к строгостям расстановки игроков при классической системе «дубль-ве». После первого круга динамовцы занимали всего лишь четвертое место в первенстве 1940 года. Но во втором круге они применили тактику «блуждающих форвардов и выиграли одиннадцать встреч подряд! С крупным счетом разгромили киевских одноклубников и спартаковцев столицы, после чего триумфально выиграли чемпионат.
Определенный консерватизм в оценке новых веяний вообще свойствен советскому спорту, и этот консерватизм выполняет своего рода защитную функцию, является как бы вакциной от слепого копирования, служит исходной точкой для истинно творческих поисков. История спорта в СССР содержит немало примеров, когда «поспешая не торопясь», внимательно изучая зарубежный опыт, советские спортсмены в итоге значительно совершенствовали достижения своих иностранных коллег, обогащали мировую спортивную теорию и становились законодателями мод в том или ином виде спорта. Особенно заметно это явление в хоккее с шайбой.
Однако и в футболе на рубеже тридцатых-сороковых годов в СССР шли такие интенсивные творческие поиски, которые должны были бы увенчаться своего рода открытиями в области тактики – открытиями мирового значения. Помешала война, которая временно прервала развитие так называемого большого спорта, сконцентрировав все внимание на прикладной функции физической культуры.
Позднее футболистов перевели в гостиницу ЦДКА и почти всех поселили в одной большой комнате, где старшиной сразу же стал Анатолий Тарасов, бдительно следивший за порядком. Чем успешнее шли сражения на фронтах, тем быстрее начинал набирать силу московский футбол, и следствием этого явилось постоянное «улучшение жилищных условий» армейских футболистов: из перенаселенного общежития их постепенно переводили в номера на двух-трех человек. Всеволода Боброва поместили сперва на седьмом этаже в комнате № 714 вместе с Владимиром Деминым. Но позднее, после триумфального выступления на футбольных полях Великобритании, Всеволода перевели в «люкс» четвертого этажа, где он по распоряжению гостиничной администрации жил один. Однако на самом деле вместе с Бобровым постоянно жил его брат Борис, приехавший из Омска.
«Люкс» не был особенно шикарным, однако оказался достаточно просторным для… игры в футбол, которую однажды, в отсутствие Всеволода затеяли четырнадцатилетний Борис и внештатный «адъютант» Боброва Николай Демидов. Играли мячом, который Всеволод привез из Англии. В итоге мяч вылетел в окно и на глазах у изумленного садовника угодил прямо на клумбу, что повлекло за собой вполне конкретные последствия для нарушителей гостиничного распорядка.
Тренировались армейцы в Сокольниках, куда ездили с улицы Дурова на трамвае. Весь футбольный реквизит обычно хранили в гостинице, поэтому гигантскую, чудовищную «авоську», набитую тренировочными мячами, приходилось чуть ли не каждый день возить через весь город. После возвращения с сухумских сборов, где Всеволод Бобров отличился на зеле-. ном поле, сетку с кожаными мячами, которую раньше таскал запасной игрок Владимир Щелчков, стали вверять именно новичку. Москвичи, ездившие в ту пору по маршруту с площади Коммуны в Сокольники, могли дважды в день видеть высокого парня в кепочке, с торчащим из-под козырька чубчиком, в тенниске, который занимал целую площадку старенького московского трамвая, усаживаясь на упругие мячи, словно наседка.
Однако возить «авоську» с футбольными мячами Боброву пришлось очень недолго: уже через три недели Всеволод заработал право ездить налегке. Перед игрой с московским «Локомотивом» внезапно заболел левый полусредний армейцев Петр Щербатенко. И тренер ЦДКА Борис Андреевич Аркадьев был вынужден ввести в игру запасного форварда Всеволода Боброва.
Так 18 мая 1945 года на московском стадионе «Сталинец» в Черкизове состоялся дебют этого великолепного футболиста.
В самой первой официальной игре, в которой довелось принять участие Боброву, он забил в ворота «Локомотива» два мяча, и у тренера уже, как говорится, не поднялась рука вернуть наиболее результативного нападающего на скамейку запасных.
Повторилась история, произошедшая в русском хоккее, когда появление Всеволода Боброва вынудило тренера Павла Короткова сразу ввести этого форварда в основной состав команды ЦДКА вместо Николая Кузнецова, известного по прозвищу Кола. С тех пор Щербатенко выступал только за дублирующий состав. Этому отличному игроку неоднократно предлагали перейти в другую команду, сулили всяческие выгоды. Однако Щербатенко до конца своей спортивной карьеры сохранил верность родному армейскому клубу.
Но как только Всеволод Бобров вошел в основной состав, само собой получилось, что он перестал возить с улицы Дурова в Сокольники сетку с тренировочными мячами. В футбольном, да и вообще в спортивном коллективе авторитет каждого игрока очень сильно зависит от его мастерства. Поэтому армейцы сразу изменили свое отношение к дебютанту, сменив снисходительно-доброжелательный тон на серьезный и уважительный. За три недели Бобров из новичка превратился в полноправного члена знаменитого футбольного армейского коллектива.
Мощь бобровских атак росла буквально с каждой игрой. Среди болельщиков начали поговаривать о появлении «второго Федотова». Один за другим лучшие советские вратари с удивлением и плохо скрываемой досадой знакомились с бобровским прорывом, с бобровским ударом и принялись активно изучать манеру игры нового опасного форварда. Однако это оказалось очень и очень непростой задачей. Дело в том, что сам Всеволод, этот новичок, этот дебютант, тоже внимательно присматривался к действиям голкиперов, учился правильно оценивать позицию, занимаемую вратарем.
В отличие от многих нападающих Бобров видел в момент удара не только белый четырехугольник ворот и фигуру голкипера, но также успевал зафиксировать в своем сознании, какая нога у вратаря опорная, в какую сторону он готовится совершить бросок, а куда он уже не сможет двинуться. Потому-то бобровские мячи шли не только в «шестерки» или в «девятки», а зачастую влетали в сетку рядом с вратарями. Часто казалось: голкипер растерялся, чуть-чуть не дотянулся до мяча, ему просто-напросто не повезло. Но это было обманчивое впечатление. На самом же деле Бобров бил именно туда, куда вратарь уже не мог двинуться. Достаточно было, например, стражу ворот перенести центр тяжести на правую ногу, как Всеволод тут же направлял мяч рядом с этой ногой голкипера, который в такой ситуации оказывался почти беспомощным.
Множество советов такого рода Всеволод Бобров получил от… вратарей, особенно от Анатолия Акимова, с которым некоторое время играл в команде ВВС.
Акимов, прославившийся во время парижского матча с «Рэйсингом» 1 января 1936 года, когда он заслужил прозвище «человек-угорь», после войны играл в «Торпедо». Своим вратарским глазом Анатолий Михайлович сразу обратил внимание на то, что новый нападающий армейцев Всеволод Бобров обладает прекрасным ударом. Причем бьет зачастую издали, не доходя до штрафной площадки, бьет словно бы легонечко, не сильно, без грозного, устрашающего замаха, а попадет в штангу – штанга гудит. Анатолий Акимов был хорошо знаком с могучим ударом Василия Карцева. Худенький, с виду тщедушный – дунь, упадет! – Василий Карцев славился сильнейшим ударом, собственно, это был не удар, а ударище. Когда мяч, посланный им, шел в ворота, то казалось, воздух колеблется кругом, и у голкиперов, принимавших мячи, нередко болела грудь, словно им угодили в солнечное сплетение боксерской перчаткой.
А удар Боброва внешне отнюдь не производил впечатление особой мощи. Всеволод любил обыгрывать защитников и неожиданно, казалось, не сильно бил по воротам. Наблюдая за его игрой с трибун, Акимов даже не сразу понял, почему эти удары столь результативны. Стал расспрашивать о новом форварде у одноклубников Георгия и Василия Жарковых. Их сестра была замужем за армейцем Федотовым: Григорий Иванович рассказывал в семейном кругу, что в ЦДКА появился новый хороший парень. Но по-настоящему Акимов познакомился с Всеволодом Бобровым в начале следующего сезона. Матчем между командами «Торпедо» и ЦДКА 2 мая 1946 года должен был открыться очередной чемпионат страны по футболу. Правда, из-за сильнейшего ливня с градом, обрушившегося в тот день на Москву, игру пришлось перенести почти на неделю. Но это, как и прогнозировалось, не спасло торпедовцев от поражения. Счет был крупным – 4:0, причем два гола в ворота Анатолия Акимова забил именно Бобров.
Лишь после той игры, впервые испытав на себе удары Боброва, торпедовский вратарь разгадал их секрет, хотя это и не принесло ему заметного облегчения.
В команде ЦДКА много голов забивал Валентин Николаев, умевший хорошо использовать выгодные ситуации, вовремя поспевать к мячу. Очень боялись защитники, конечно, Федотова. Правда, когда Григорий Иванович играл левого крайнего нападающего, он вратарей беспокоил сравнительно мало, лишь создавая голевые ситуации для партнеров. Но переместившись в центр, стал забивать значительно больше голов. Вратари хорошо знали знаменитый федотовский удар «с полулету с поворотом». Но этот удар шел главным образом с правой ноги, и когда Федотов замахивался, опытные голкиперы понимали, что мяч пойдет в правый угол, потому что Григорий Иванович уже не мог изменить направление удара.
И совершенно иначе бил по воротам Всеволод Бобров.
У этого форварда был необычайно подвижный коленный сустав, что позволяло ему изгибать бьющую ногу наподобие пропеллера и при одном и том же замахе направлять мяч в разные стороны. В какой-то мере удар Боброва можно было сравнить с действиями игрока в настольный теннис, который держит маленькую ракетку двумя пальцами и в самый последний момент движением кисти изменяет направление удара. Всеволод мог повернуть подъем ноги в любую сторону – это сбивало с толку вратарей. Нога у Боброва шла мягко, пластично, стадия подготовки к удару отсутствовала вообще, поэтому угадать, куда полетит мяч, было практически невозможно.
Позднее, когда Бобров и Акимов стали играть в одной команде – в клубе ВВС и тренировались совместно, их излюбленным занятием были поединки «один на один». Учились оба: вратарь пытался ложными движениями обмануть нападающего, а форвард искал самые уязвимые места в игре голкипера. При этом оба подсказывали друг другу, что надо делать в момент удара. Это был своего рода психологический практикум. Его результатом стало то, что Всеволод Бобров научился еще искуснее обманывать вратарей, «ловить» их на контрприем – «укладывать» в одну сторону, а посылать мяч в противоположную. Это получалось у него довольно часто.
Именно так Всеволод Бобров забил свои знаменитые голы другу юношеских лет Леониду Иванову и тбилисцу Николаю Маргания. Нападающий приближался к воротам тбилисского «Динамо» с очень острого угла, из таких положений голы обычно не забивают. Но Бобров так правдоподобно имитировал удар, что вынудил Марганию броситься в дальний угол. А сам даже не ударил – спокойно, мягко бросил подъемом ноги мяч в ближний угол.
После сильнейшей травмы, полученной в матче с командой киевского «Динамо» в 1946 году, Бобров в том футбольном сезоне на зеленом поле уже не появлялся. А зимой поехал в Югославию, к белградскому профессору Гроспичу, на операцию коленного сустава. Отпуская пациента домой, профессор строго предупредил: лечиться предстоит целый год, следующий футбольный сезон придется пропустить, на поле выходить категорически запрещено.
Однако Всеволод Бобров, конечно же, не внял советам хирурга. В конце концов, он был пациентом не обычным, он был спортсменом, а это резко меняло дело.
В этой связи небезынтересно вспомнить обстоятельства, при которых возник интерес к спортивной медицине у одного из самых знаменитых спортивных медиков мира советского профессора, хирурга Зои Сергеевны Мироновой, отмеченной высшей наградой Международного олимпийского комитета. Кстати, она неоднократно лечила Всеволода Михайловича Боброва. В середине тридцатых годов Миронова училась во 2-м Медицинском институте в Москве, увлекалась конькобежным спортом и была чемпионкой страны. Однажды, во время подготовки к очередному первенству, с ней случилась беда. Студентка тренировалась на стадионе «Динамо», где в эти же самые часы проходил товарищеский матч по хоккею с мячом. Когда спортсменка на полной скорости мчалась по финишной прямой, кто-то из игроков врезался в невысокий дощатый бортик, ограждавший хоккейное поле, бортик сдвинулся с места и перегородил беговую дорожку. Остановиться или изменить направление бега было уже невозможно – Миронова с ходу врезалась в препятствие.
На следующий день она пришла в институт, опираясь на палку: колено сильно распухло, подскочила температура. После лекции по хирургии Миронова подошла к профессору И. Л. Файерману и рассказала о том, что с ней случилось. Осмотрев пациентку, профессор решил немедленно сделать амбулаторную операцию – так называемую пункцию для удаления крови из полости сустава. И блестяще выполнив ее, приказал: – Две-три недели никаких тренировок!
Профессор был великолепным хирургом, однако не являлся специалистом в области спортивной медицины. Он назначил срок выздоровления, исходя из привычной поликлинической практики, и не учел ни отменного здоровья, ни особенностей спортивного характера своей пациентки. Не через две недели, а гораздо быстрее она вышла на лед и успешно выступила в соревнованиях.
Впоследствии, когда сама Зоя Сергеевна Миронова стала знаменитым спортивным врачом, она всегда придерживалась точки зрения, что после спортивной травмы атлет должен как можно скорее приступать к тренировкам. Апофеозом успешного применения этого принципа стала история с советским тяжелоатлетом Яаном Тальтсом, который перенес тяжелую травму позвоночника, но которому Миронова разрешила тренироваться со штангой… лежа в постели. Это произошло за несколько месяцев до Мюнхенской олимпиады, где Яан Тальтс стал чемпионом.
Всеволод Бобров тоже приступил к тренировкам гораздо раньше, чем это было предписано медициной. Весной 1947 года он вновь появился на футбольных полях, и тренер ЦДКА Борис Андреевич Аркадьев продолжил разработку своей интереснейшей тактической идеи «сдвоенного центра нападения» Федотов – Бобров. Такая тактика вынудила других советских тренеров искать противоядие. В результате на свет появилась новая расстановка игроков. Как и принцип «сдвоенного центра», она несла в себе зародыши знаменитой системы, игры по схеме 4-2-4, которая дала колоссальный успех бразильцам, впервые применившим ее на футбольном чемпионате мира в Швеции в 1958 году, а потому получила название «бразильская система».
В далекий период своего зарождения футбол основывался на одном единственном весьма незатейливом тактическом принципе, который можно было бы сформулировать таким образом: как можно дольше водить мяч и как можно реже передавать его партнерам. Игра футболистов отчасти напоминала современное регби и в точности соответствовала «игре в килу», которую известный русский писатель Н. Г. Помяловский описал как развлечение бурсаков. Футбол сводился к тому, что толпа спортсменов просто-напросто бегала по полю вслед за мячом.
Но в 1870 году шотландцы впервые задумались об истинной тактике футбола и ввели систему пасов, что положило начало футболу как коллективной игре. Появились комбинации, розыгрыш мяча, и в то время шотландцы стали очень часто выигрывать у своих самых принципиальных противников – у англичан. Естественно, англичане встревожились, но не могли ничего поделать. Целых пятнадцать лет ушло у них на то, чтобы осознать простую истину: четыре защитника не в силах бороться с шестью нападающими. А потому родоначальники футбола оттянули в полузащиту еще одного игрока, создав новую футбольную «должность» – центр полузащиты. В итоге получилась расстановка игроков, известная под названием «пять в линию». Это была первая всемирно признанная система игры в футбол, принесшая успех ее зачинателям. Но после того как в 1923 году было изменено футбольное правило «вне игры», позволившее нападающим получать мяч, имея перед собой уже не трех, а только двух игроков соперника, включая вратаря, тактическая мысль вновь двинулась вперед, изобретя систему «дубль-ве». С этой системой советские футболисты впервые познакомились во время матча с французским «Рэйсингом». Правда, непосредственно в игре спортсмены, и в первую очередь центральный защитник Андрей Старостин, не могли понять, почему французам удается создавать столько опасных моментов, почему то и дело возникает прореха в защите. И лишь позже, когда советским игрокам был показан 45-минутный кинофильм о состоявшейся игре, они сумели разобраться, в чем дело. А окончательно все разъяснил тренер «Рейсинга» англичанин Кэмптон, от которого наши футболисты впервые услышали название «дубль-ве».
Впрочем, поначалу советские спортсмены весьма горячо спорили с Кэмптоном, отстаивая преимущества системы игры «пять в линию». Посольскому переводчику А. А. Игнатьеву, впоследствии написавшему замечательные воспоминания «Пятьдесят лет в строю», пришлось основательно потрудиться и нырнуть в дебри незнакомой футбольной терминологии. Но этот спор объяснялся весьма просто: советская команда в целом играла лучше, чем хозяева поля, и упустила множество, как говорится, верных моментов для взятия ворот. В кинокартине, снятой по ходу матча, это было зафиксировано очень хорошо. Например, во время просмотра Василий Павлов даже заплакал от обиды, увидев на экране, как он дважды выходил с мячом на пустые ворота и дважды в момент удара цеплял носком бутсы о землю. Иными словами, проиграв со счетом 0:1, советские футболисты решили, что им просто-напросто не повезло и остались при своем мнении: знакомая система «пять в линию» гораздо надежнее, чем непонятная, загадочная система «дубль-ве».
Но уже в 1937 году во время знаменитой серии московских встреч с командой басков всем стало ясно, что «дубль-ве» – это самая прогрессивная для тех лет система игры. Все мячи, посланные через переднего защитника, теперь попадали к заднему. А центр полузащиты из блуждающего по всему полю игрока превратился в часового, бдительно охранявшего наиболее опасную зону перед своими воротами и «державшего» центрфорварда соперников. «Система игры «трех защитников» – дубль-ве. Во всех передовых организациях она получила всеобщее признание, – писал знаменитый советский теоретик футбола Михаил Давидович Товаровский. – Команды, пытающиеся играть по отмирающей системе «пять в линию», неизменно проигрывают».
Система «дубль-ве» явилась как бы ответом на новую редакцию правила «вне игры», позволившую нападающим более остро угрожать воротам. Главным ее элементом, как, впрочем, и при системе «пять в линию», было расположение и взаимодействие игроков оборонительных порядков.
После того как лед недоверия по отношению к системе «дубль-ве» был сломан, советские футболисты и тренеры занялись очень активными и очень творческими поисками новых вариантов футбольной тактики, стремясь не столько овладеть уже известной на Западе системой, сколько модернизировать ее, отыскать в ней дополнительные преимущества. Так, в частности, родился принцип комбинированной обороны, а затем появился и метод «блуждающих форвардов». Эти тактические варианты приносили прекрасные результаты в поединках с командами, державшимися за старую тактическую схему, и впоследствии обогатили тактику мирового футбола.
В то время именно на основе тактических находок вдруг ярко засверкала звезда молодой московской команды «Торпедо», побеждавшей признанных фаворитов: торпедовцы одними из первых пышно похоронили старую систему игры «пять в линию». Но пожалуй, наиболее заметный вклад в развитие тактики советского футбола внесли в тот период московские динамовцы. С 1936 по 1940 год тренеры в «Динамо» менялись с поразительной частотой, что отнюдь не способствовало стабилизации команды. Даже заведующий кафедрой спортивных игр Московского института физкультуры Михаил Давидович Товаровский, по сценарию которого до войны был снят кинофильм о лучших советских футболистах и на которого возлагались особые надежды, не сумел создать крепкий футбольный коллектив, способный успешно выступать в первенстве страны.
В двадцатые годы Товаровский, чьи футбольные учебники стали настольной книгой для советских тренеров нескольких поколений, работал счетоводом в Киевском отделении Государственного банка СССР, «по совместительству» играя центрального нападающего сперва в «Железнодорожнике», а затем в команде «Совработники». Уже в те годы он увлекался теорией футбола, вызывая иронические улыбки друзей, беззаботно гонявших мяч по площадке Шато (на месте бывшего киевского варьете) и даже не подозревавших о существовании такого понятия, как тактика футбола. Кстати, на той же площадке Шато, где спортсмены сами разбили футбольную поляну, однажды случайно встал в ворота паренек в странных двуцветных сапогах (верх – черный, низ – желтый) – курьер Киевского отделения Госбанка, правый крайний нападающий «Железнодорожника» Антон Идзковский, вскоре ставший одним из лучших советских голкиперов довоенного поколения. Именно он был вратарем – главным героем футбольного фильма, снятого по сценарию Товаровского. В тридцатые годы Михаил Давидович вырос в ведущего футбольного теоретика страны, работал заведующим кафедрой спортивных игр Московского института физкультуры. Одно время он тренировал команду киевского «Динамо», а потом его пригласили в «Динамо» московское. Однако хорошего наставника из Товаровского не поручилось. Он не тренировал динамовцев, а преподавал им футбол – огромная разница, если учесть, что настоящий тренер обязан заниматься огромным комплексом проблем: от воспитательной работы с игроками, до общефизической подготовки.
Но в 1940 году в московское «Динамо» старшим тренером пришел Борис Андреевич Аркадьев, и в том же сезоне начались творческие метаморфозы – команда стала неузнаваемой. В знаменитом матче второго круга между динамовцами и спартаковцами питомцы Аркадьева показали принципиально новый рисунок игры, все нападающие непрерывно менялись местами – «блуждали», а полузащитники активно подключались к атаке, что тоже было по тем временам удивительным новшеством. Григорий Иванович Федотов, наблюдавший за матчем между «Динамо» и «Спартаком», впоследствии писал: «…Московское «Динамо» своей игрой убедительно и наглядно разрешило целый ряд задач, над которыми думали, работали коллективы, переходя на новую тактику. Мне кажется, я не ошибусь, если скажу, что с этой встречи началась, по существу, новая пора в развитии нашего футбола. Все лучшее, что было присуще советскому футболу: чувство коллективизма, энергия, воля к победе, – определяло характер и содержание новой тактики, определившей, в свою очередь, дальнейший путь развития нашей советской школы футбола».
Так, спустя три года после встреч с басками, которые впервые во всем блеске продемонстрировали московским зрителям игру по системе «дубль-ве», начала осуществляться коренная тактическая перестройка советского футбола.
Однако это уже не был футбол по классической схеме «дубль-ве»: Борис Андреевич Аркадьев обнаружил изъяны в отлаженном наподобие часов «Мозер» механизме басков и заметно трансформировал их тактику. Баски играли чрезмерно академично, по строгой, канве, предписанной начертанием латинской буквы «дубль-ве», футболисты не позволяли, себе никаких смещений в сторону из отведенного для каждого из них «коридора». А московское «Динамо» начало активно применять смену мест в линии атаки, форварды использовали маневр по всему фронту, то и дело «застревали» на чужих местах, и это полностью сбивало с толку защитников, привыкших к строгостям расстановки игроков при классической системе «дубль-ве». После первого круга динамовцы занимали всего лишь четвертое место в первенстве 1940 года. Но во втором круге они применили тактику «блуждающих форвардов и выиграли одиннадцать встреч подряд! С крупным счетом разгромили киевских одноклубников и спартаковцев столицы, после чего триумфально выиграли чемпионат.
Определенный консерватизм в оценке новых веяний вообще свойствен советскому спорту, и этот консерватизм выполняет своего рода защитную функцию, является как бы вакциной от слепого копирования, служит исходной точкой для истинно творческих поисков. История спорта в СССР содержит немало примеров, когда «поспешая не торопясь», внимательно изучая зарубежный опыт, советские спортсмены в итоге значительно совершенствовали достижения своих иностранных коллег, обогащали мировую спортивную теорию и становились законодателями мод в том или ином виде спорта. Особенно заметно это явление в хоккее с шайбой.
Однако и в футболе на рубеже тридцатых-сороковых годов в СССР шли такие интенсивные творческие поиски, которые должны были бы увенчаться своего рода открытиями в области тактики – открытиями мирового значения. Помешала война, которая временно прервала развитие так называемого большого спорта, сконцентрировав все внимание на прикладной функции физической культуры.