Страница:
Солнце клонилось к закату и уже задевало верхушку леса на другом берегу, отчего стройные и рослые ели золотились и казались слегка оплавленными по верхним нераскидистым лапам. В этих краях, в отличие от родных полуночных земель, ночь даже летом наступает быстро и рано, и поторопиться стоило, чтобы не рисковать в темноте врезаться в берег. Незнакомая река всегда таит угрозу не меньшую, если не большую, чем коварное море, и это знают все, кто отправлялся в плавание по рекам. Но в их случае и спрашивать совета ни у кого не нужно, стоит только по сторонам посмотреть, и все станет понятно. На берегу то в одном, то в другом месте, особенно почему-то на поворотах русла, заметны были острые каменные россыпи, которые, при высокой скорости, могут тонкое дно драккара полностью проломить. Скорее всего, эти каменные россыпи вымываются разбежавшейся водой, оттого и видно их именно на поворотах. А в других местах их только тонкий слой ила покрывает, и это тоже опасно, потому что ил корпусом лодки прорезается, а потом уже идет соприкосновение с камнями.
Река Ловать, по которой они плыли, была в этих местах не широкой и не глубокой, и два других драккара, встав рядом с уже плывущим, едва ли поместились бы здесь и уж обязательно обломали бы себе весла об упавшие в воду стволы деревьев, чьи корни вода без стеснения подмыла. Деревья еще жили, цеплялись за почву и пытались высосать из нее силы, чтобы подняться, но ни одно еще не поднялось – река была сильнее леса, так неосторожно и самоуверенно к ней подступившего. Плавать вдоль таких берегов следовало с опасливой приглядкой. К тому же поворот русла следовал за поворотом, и это мешало развить постоянную скорость. Приходилось заставлять гребцов то красного, то синего борта стопорить весла и так помогать кормчему, ворочающему тяжелым правящим веслом, совершить поворот.
Ельник по левому берегу реки кончился сразу за очередным резким изгибом русла, словно упал, а срубленный и вытянутый вдоль берега деревянный сторожевой острожек, ошкуренными остроконечными бревнами тына возвышающийся над Ловатью достаточно близко от воды, показал, что цель в самом деле близка. На возвышенной смотровой площадке острожка из-за тына видны были несколько остроконечных шлемов стражи, наблюдающей за проплывающим мимо драккаром. Но никто не предпринимал враждебных действий, хотя изогнутые верхушки страшных славянских луков, от которых трудно было найти спасение, застыли уже в своем боевом вертикальном положении. Но было ясно, что это только обычная предосторожность, и тетиву пока еще никто не натянул. Надобности не возникло…
– Кажется, мы на месте… – с облегчением сказал ярл. – От острожка до городища Огненной Собаки, как говорил Кьотви, еще тысяча гребков. Значит, уже за следующим поворотом…
Он знал, почему береговая стража принимает их так спокойно. Ярл сам не надел доспехи и щит в руки не взял, хотя и имел на поясе меч, и гребцам своим запретил снаряжаться к бою. Они сюда не воевать приплыли и должны сразу показать это. И вообще, когда драккар идет с войной, на мачте выставляется красный щит, если с миром – то белый или же вообще никакого щита не выставляется, как в этот раз. Красный щит во время боевых действий – это обязательства чести воина. И позором будет покрыто имя того, кто начнет воевать с белым щитом или вообще без щита на мачте. А для воина, покрывшего свое имя позором, места у костра в Вальгалле нет, как нет его для убежавшего с поля боя. И одно, и другое носит единое имя – трусость…
И местные стражи поняли малоулыбчивых воинственных северян, которых далеко не всегда встречают ласково. И ярл Фраварад знал, что у местных жителей были к тому веские основания, но лично к нему они претензий иметь не должны были, потому что он свои набеги в последние годы совершал намного закатнее[5] этих земель. Но даже в том, как их приняла стража, ярл почувствовал спокойную уверенность славян-русов в своих силах. Городище Огненной Собаки, стоящее на популярном пути из полуночных стран в полуденные, набегов не боялось, и не только потому, что постоять за себя умело, и это знали все, но и потому, что за это городище было кому постоять и без оружия. И это тоже все знали, и не многие готовы были что-то противопоставить колдовству славянских волхвов и ведунов, которых в городище, как говорили люди знающие, было много…
Ярл выбрал тот причал, что ближе.
– В лодку весла! – скомандовал Фраварад.
И весла красного борта сразу ушли в весельные окна так глубоко, что снаружи остались только плоские струганные топором лопасти, с которых каплями стекала вода. С причала тут же полетела веревка, ее на драккаре приняли, подтянули сначала нос, закрепили, потом той же веревкой, за неимением запасной, бросив ее на причал, подтянули корму.
Не каждое городище даже в здешних местах имеет такой причал, хотя славяне-русы любят и умеют строить из дерева. Многие, однако, считали, что любое судно, пришедшее по реке, может, как драккар, просто носом в береговой песок уткнуться, и этого будет достаточно, чтобы пробросить на берег трап. Но здесь, на популярном водном пути, суда принимали часто, загружали и разгружали их, а на бревенчатый причал можно было заехать на телеге, чтобы сразу перекладывать туда или же оттуда доставленный груз. Ярл видел, что две такие телеги уже тащили в гору сильные быки, крупными рогатыми головами и белой полосой вдоль хребта похожие на диких туров. Но чтобы какой-то народ сумел приручить диких туров и заставил их работать, такого ярл еще не встречал. Скорее, это была такая порода крупных местных волов.
У других причалов, по всей их длине, к их прибытию уже стояло четыре округлые славянские ладьи и один драккар. Драккар большой, тридцатирумный, с наращенным бортом, по которому были развешаны боевые щиты гребцов-воинов, и его присутствие ярлу совсем не понравилось. Он лучше местных жителей знал, что такие большие многовесельные драккары строят не для купцов и гонцов, а для войны, для морских сражений и набегов[6]. На таком драккаре уже и палуба может быть, в отличие от двадцатирумного, а под палубой обычно спят воины, и иногда даже стоят лошади, которых на средний двадцатирумный и, тем более, на легкий не поставишь.
– Ансгар, – позвал ярл юношу, что стоял с ним на носу. – Спроси у этого человека, кто приплыл на том драккаре.
Юноша владел языком местных жителей хотя и не в совершенстве, но объясняться мог свободно. Его учила мать, сестра ярла Фраварада, книжница и знаток многих языков, унаследовавшая свои знания от собственной матери. А их мать была по происхождению гречанка, и привез ее в страну отец Фраварада, служивший в молодости в личной охране византийского императора. Мать Ансгара специально, чтобы сын умел общаться со славянами, ближайшими соседями скандинавов, приставила к нему славянского пленника, привезенного откуда-то из набега конунгом Кьотви. А потом Ансгар сам путешествовал и с отцом, и с дядей, и несколько раз посещал славянские приморские поселения, где имел неплохую практику разговора.
– Он говорит, что это дикари свеи[7] приплыли с верховья Ловати, от волоков. Второй день здесь стоят. Покупают вареную соль…
Фраварад усмехнулся горько. Он знал давно, что славяне, как и германцы, и греки, и италийцы, зовут дикарями и варварами и данов[8], и шведов, и норвежцев, практически не знающих и не уважающих другого труда, кроме военного, и почти не строящих городов, которые на взгляд жителей полуночных стран являются только приманкой для врагов, желающих поживиться за чужой счет. Военные труды, какими бы благородными они ни считались, всегда связаны с набегами на другие страны. А тем, кто живет набегами и сжигает чужие города, свои города не слишком-то и нужны. К званию дикарей скандинавы давно привыкли. И вообще, что же делать, если скудные на дары, почти бесплодные северные земли не в состоянии прокормить всех, кто там живет, из-за слишком короткого лета? Приходится заниматься набегами и мириться со званием дикаря и варвара, и даже принимать их как достойный гордости титул. Таким образом, звание дикаря для скандинавов давно перестало быть оскорбительным, хотя лишний раз слышать его тоже было не слишком приятно.
Впрочем, это было не главным в услышанном. Вот боевой драккар, прибывший сюда за солью, вызвал у ярла явное и однозначное недоумение. Конечно, шведам и своей соли должно было бы хватить, хотя вареная соль ценится в десять раз дороже шведской каменной. Если брать основательный груз вареной соли для продажи, можно неплохо заработать. Правда, те, кто зарабатывает себе на жизнь торговлей, обычно не плавают на боевых драккарах. Но, может быть, это просто попутное дело. Даже у воинов, если воины любят набитый ларь больше тяжести меча, встречается иногда деловая хватка купца, не желающего упустить свою выгоду, какой мелкой она ни будь. И никому это не возбраняется, хотя с мешком соли труднее войти во врата Вальгаллы, чем с обнаженным оружием. Валькирии зорко следят, чтобы в чертог О́дина попадали только достойные. Но задуматься над появлением здесь шведов именно в этот момент стоит.
– Человек спрашивает, зачем или с чем прибыли мы, – перевел Ансгар встречный вопрос, прозвучавший с причала. – Что ему ответить, ярл?
Ярл глянул на встречающего. Тот одет был не бедно, держался с достоинством, хотя при этом и старался показать свое услужливое гостеприимство, но взгляд имел умный и твердый, не часто свойственный человеку, чье дело другим угождать. Это явно не простой дворовый прислужник у хозяина причала. Такому, если прибыл с миром, следует, видимо, отвечать.
– Скажи прямо, у нас дела к кузнецу Даляте. Здесь уже можно, пожалуй, говорить…
Ансгар перевел. Встречающий согласно кивнул и задал следующий вопрос.
– Он спрашивает, долго ли мы намерены гостить в городище Огненной Собаки. Это не его праздное любопытство, потому что ему, как хозяину причала, следует знать, сколько мы будем стоять и когда освободится место для следующих гостей.
Ярл хмуро кашлянул в сжатый кулак.
– Я бы, клянусь Аском и Эмблей[9], отплыл назад уже сегодня, но моим людям, как всем, сделанным из мяса, а не из камня, надо отдохнуть. Мы отплывем на рассвете. Сколько мы должны за это гостеприимство? – Фраварад спустился по трапу и постучал ногой по бревнам, показывая, что именно он называет «этим гостеприимством».
Хозяин причала назвал цену, не дожидаясь вопроса от Ансгара. Цена была смехотворно мала, но ярл Фраварад усмехнулся в длинные обвислые усы не цене. Человек, что встретил их на причале, в переводе, как оказалось, не нуждался и сам отлично знал скандинавские языки. Он просто рассчитывал выудить какие-то сведения своим притворным незнанием. Но нечаянно показал, что Ансгару можно было и не стараться, подыскивая правильные выражения.
Едва ярл рассчитался, как из-под причала, прямо между крайним бревном и бортом драккара, вынырнула откуда-то снизу короткая и сильно волосатая рука и схватила местного хозяина за сапог. Тот значительно хмыкнул, без слов наклонился и переложил две монетки в тут же раскрывшуюся руку. Только после этого какой-то мелкий то ли человечек, то ли еще кто-то выпрыгнул на причал сам и помчался, стремительно перебирая короткими босыми ногами, к городищу Огненной Собаки. Со спины его можно было принять за мальчишку, но ярл успел рассмотреть почти скрытую плащом основательную бороду. Да и рука, что взяла монетки, была совсем не детской, а крупной и сильной, мозолистой.
– Кто это? – с удивлением спросил Ансгар, провожая странную фигуру взглядом.
Хозяин опять хмыкнул, пожал плечами и ответил спокойно:
– Причальный… Так… Не самая злая нелюдь… Под причалом живет, считает себя равноправным хозяином со всеми, кто причалы строил… Он и сам строить помогал, как мне еще дед рассказывал… Вот и делимся с нелюдью, чтоб беды не наслал. Беду наслать нелюдь легко может. Но и поладить с ним тоже легко. Хлюпом его кличут…
Нелюди в Скандинавии и своей хватало, и потому удивить воинов и мореплавателей чужой нелюдью было трудно. Но глазами ярл с племянником все же проводили Хлюпа до середины пути к городским воротам, где тот сел на какое-то деревянное сооружение непонятного назначения.
– Как нам пройти в кузницу Даляты? – спросил Ансгар.
– Его дом над рекой, на самом высоком утесе стоит. Кузница во дворе дома. Войдите в городские ворота. Тропа вдоль городской стены прямо туда и выведет. Далята всегда на месте. В кузнице молоты от света до света стучат, и у вас до темноты времени хватит, чтобы трижды туда сходить…
В это время ярл, словно почувствовав что-то неприятное, поморщился и резко оглянулся. На носу шведского драккара стоял, опершись на длинный меч, отстегнутый от пояса, какой-то несуразно высоченный и худой человек в просторном и длинном синем плаще и спокойно смотрел в их сторону. Светлые волосы спадали с упрямо наклоненной головы на плечи, образуя грязноватые сосульки, слегка завивающиеся на концах. Белесые брови человек свел на переносице, отчего взгляд его был почти угрожающим. Никому, конечно, не запрещается смотреть туда, куда хочется. Тем более одному скандинаву в чужой славянской стороне смотреть на других скандинавов, приплывших туда же. Но было в этой фигуре что-то зловещее, и сам синий плащ напоминал крылья. Казалось, только ветер дунет, и человек превратится в синего ворона. А Дом Синего Ворона занимал земли на границе с норвежцами и всегда был враждебен конунгу Кьотви, хотя сам тоже частично, в основном по женской линии, имел норвежские корни. Но, может быть, именно благодаря этим корням и был враждебен, потому что родственники сильного шведского Дома тоже претендовали на титул конунга и были, можно сказать, прямыми соперниками соседей. А особенно это противостояние должно обостриться сейчас, после смерти конунга Кьотви…
Отвернувшись, ярл Фраварад сделал знак двоим людям со своего драккара, заранее предупрежденным и подготовившимся, следовать за собой. Те тоже доспехи не надели и свои щиты с борта драккара не сняли, но простые мечи по примеру ярла пристегнули к поясу. Ансгар, конечно же, от ярла не отстал. И тоже пристегнул меч, выглядящий тяжеловатым для его юношеской руки. Но юношеские руки тоже могут иметь разную силу, и, если человек такой меч носит, значит, он может им владеть, иначе его и носить незачем.
Один из воинов сопровождения взвалил на плечо основательного веса меховой мешочек с чем-то звонко звякнувшим. Этот звук привлек внимание хозяина причала, и тот проводил гостей долгим взглядом. Соотнести объем мешка с ценой содержимого хозяин причала умел даже по звуку. А звон золотых монет он никогда бы не спутал со звоном монет серебряных или медных…
Около странного деревянного сооружения, на котором сидел маленький нелюдь Хлюп, гости остановились.
– Это что, колодец? – спросил Ансгар, показывая пальцем на деревянный сруб, видимо, частично заполненный водой. Из сруба выходила деревянная же труба, скованная медной позеленевшей неширокой полосой, и пускала струю в наполовину врытую в песок деревянную бочку, видимо, не имеющую дна, поскольку бочка никак не могла наполниться.
– Ой, не советую тебе пробовать воду из этого колодца… – весело засмеялся нелюдь. – Не то плохо будешь думать о русах из нашего городища, а они не любят, когда о них плохо думают. Когда гости о хозяевах думают плохо, от таких гостей не жди добра.
– Так что же это? – спросил все же юноша.
– Это сток… С городских ключей вода бежит, дома подмачивает, те гниют… Вот и сделали деревянный сток под землей, чтобы в городе сухо было. И с отхожих мест сюда же сливают… Чтобы в городе не пахло дурно[10]…
Удивившись такой ненужной, на его взгляд, вещи, Ансгар перевел слова нелюдя ярлу, понимающему только отдельные из них. Фраварад лишь плечами в недоумении пожал:
– Вот еще одна глупая забота, которую выдумывают себе люди, строящие города… Нет городов – нет проблем… Но даже если есть проблемы, зачем тратиться еще и на строительство такой глупости… Пойдем…
Перед воротами в городище не было подъемного моста, их в те времена еще редко, где строили, за исключением Византии, хотя были и обязательный ров, заполненный доверху стоячей зеленой водой, отдающей затхлостью, и вал, постоянно содержащийся в порядке и нигде не осыпанный. Видно было, что местный воевода к своим обязанностям относился с серьезностью и на воинскую старательность полагался не меньше, чем на Огненную Собаку, которая, как поговаривали, могла сжечь взглядом целые полки врагов, на городище покусившихся. Трудно сказать, насколько эти рассказы были правдивы, но в том, что они не правдивы, мало кто пожелал удостовериться на своем примере. Убеждало то, что о силе Огненной Собаки рассказывали не местные жители, а люди совершенно посторонние, которым не было никакого смысла все это выдумывать и кого-то отпугивать. И если кто-то совершал набег в эти края, как многократно слышал Ансгар, то жгли и грабили городища, селища[11] и деревни в округе, не рискуя подходить под эти стены. И с самими воинами городища воевали многократно, но тоже вдалеке от этих стен, потому что Огненная Собака охраняла только их, считая своим логовом. Впрочем, об Огненной Собаке много еще чего рассказывали, во что верилось с трудом…
По другую сторону бревенчатого и присыпанного каменистой землей моста, перед самыми толстенными дубовыми воротами, и направо и налево, стояло два деревянных рубленых сооружения. Помосты не помосты, но что-то на помосты похожее, на каждом из которых, видимо, как символ и гордость городища Огненной Собаки, сидело по огромному лохматому рыжему псу, спокойно взирающему на дорогу. Псы были мощны, сильны, величественны, но, как отчего-то показалось вдруг Фравараду, даже при своих небывалых размерах они не выглядели страшными. Тем не менее слава городища Огненной Собаки никого из приезжих не заставила бы подойти и погладить этих красивых животных. Собаки олицетворяли собой не просто охрану, они олицетворяли магическую охрану. А против такой охраны трудно было бороться со стальным оружием в руках – это знал каждый воин. Но, как и русы из городища Огненной Собаки, эти псы сами по себе были совсем не агрессивны и даже слегка простоваты нравом, хотя, конечно же, горе постучало бы в дверь к тому, кто поднял бы на таких животных злую руку. Когда псы зевали, они показывали громадные клыки, способные, казалось, без проблем прокусить сталь. Фраварад держал у себя в вике целую стаю обычных для Скандинавии собак из Сведборга[12], которые напоминали собой волка и никакого зверя не боялись. Но его собаки сравниться с этими не могли даже внешне. Не хватало элементарной мощи, стати и благородства облика. Разница была такой же, как между воином и охотником, хотя каждый хорош в своем деле.
Коричневые псы не обратили внимания на прошедших в ворота ярла со спутниками, как не обращали внимания ни на кого другого. Не посмотрел на гостей и стражник, тихо вроде бы дремлющий с копьем в руках. Но стоило Ансгару коснуться пальцами копья, привлекая к себе внимание, как стражник рявкнул хриплым голосом и даже достаточно недружелюбно:
– Чего тебе надо, дикарь? Я тебе, кажется, мешаю? Мне с поста уйти?
Значит, смотрел и знает, кто проходит мимо него. А сонный вид – просто обман хитреца. Да и взгляд стражника казался достаточно хитрым и не сочетающимся с грубым голосом и тоном. Похоже было, что он просто пугал юношу.
– Скажи, добрый воин, – старательно не заметив грубость, вежливо обратился к нему Ансгар. – Эти… Рыжие… Это и есть Огненные Собаки?
– Воины добрыми не бывают. Это во-первых, и это навсегда запомни. А во-вторых, Огненные Собаки по городу не бродят, им и не нужно это. Они сидят в своем каменном доме и оттуда мыслью общаются с волхвами и с другими собаками. С любыми собаками в округе. Что прикажут, то собаки и сделают. Прикажут тебя найти, псы тебя вмиг по запаху сыщут и перекусят пополам… Бойся до конца дней своих, бойся Огненных Собак…
Стражник даже пальцем пригрозил. И Ансгар понял, что эти слова относятся не к нему лично, а ко всем скандинавам, давно уже оставившим о себе равное мнение во всех землях, где побывали, и даже там, куда пока не добирались.
Юноша, впрочем, не слишком испугался.
– А посмотреть Огненных Собак как можно? – спросил с хорошо наигранной наивностью и даже слегка улыбаясь.
– Можно и посмотреть, – значительно, словно с угрозой, пообещал стражник. – Только я не помню на своем веку чужестранца, который не сгорел бы под их взглядом. Это дикарей особенно касается. Не советую…
Не зная, верить стражнику или не верить, юноша пожал плечами, усмехнулся и двинулся догонять ушедшего вперед ярла. Говоря честно, как всякий скандинав, Ансгар был осторожен в вопросах, связанных с миром сил неведомых, и предпочитал не настраивать их против себя, хотя полностью в такое их могущество верить тоже не хотелось. Тем более что сказано все было человеком с откровенно плутоватыми манерами. Однако предупреждение все же сработало. Потому Ансгар и не стал спрашивать стражника, где Огненную Собаку найти. Спросишь, привлечешь к себе ненужное и опасное внимание даже не со стороны стражника, а с какой-то неведомой стороны, которая праздного любопытства не любит. А у Ансгара и своих забот хватало, и вообще спрашивал он только для удовлетворения естественного возрастного любопытства, и не более. Навещать страшный символ городища в планы юноши вовсе не входило, да и времени на это у него не было…
Река Ловать, по которой они плыли, была в этих местах не широкой и не глубокой, и два других драккара, встав рядом с уже плывущим, едва ли поместились бы здесь и уж обязательно обломали бы себе весла об упавшие в воду стволы деревьев, чьи корни вода без стеснения подмыла. Деревья еще жили, цеплялись за почву и пытались высосать из нее силы, чтобы подняться, но ни одно еще не поднялось – река была сильнее леса, так неосторожно и самоуверенно к ней подступившего. Плавать вдоль таких берегов следовало с опасливой приглядкой. К тому же поворот русла следовал за поворотом, и это мешало развить постоянную скорость. Приходилось заставлять гребцов то красного, то синего борта стопорить весла и так помогать кормчему, ворочающему тяжелым правящим веслом, совершить поворот.
Ельник по левому берегу реки кончился сразу за очередным резким изгибом русла, словно упал, а срубленный и вытянутый вдоль берега деревянный сторожевой острожек, ошкуренными остроконечными бревнами тына возвышающийся над Ловатью достаточно близко от воды, показал, что цель в самом деле близка. На возвышенной смотровой площадке острожка из-за тына видны были несколько остроконечных шлемов стражи, наблюдающей за проплывающим мимо драккаром. Но никто не предпринимал враждебных действий, хотя изогнутые верхушки страшных славянских луков, от которых трудно было найти спасение, застыли уже в своем боевом вертикальном положении. Но было ясно, что это только обычная предосторожность, и тетиву пока еще никто не натянул. Надобности не возникло…
– Кажется, мы на месте… – с облегчением сказал ярл. – От острожка до городища Огненной Собаки, как говорил Кьотви, еще тысяча гребков. Значит, уже за следующим поворотом…
Он знал, почему береговая стража принимает их так спокойно. Ярл сам не надел доспехи и щит в руки не взял, хотя и имел на поясе меч, и гребцам своим запретил снаряжаться к бою. Они сюда не воевать приплыли и должны сразу показать это. И вообще, когда драккар идет с войной, на мачте выставляется красный щит, если с миром – то белый или же вообще никакого щита не выставляется, как в этот раз. Красный щит во время боевых действий – это обязательства чести воина. И позором будет покрыто имя того, кто начнет воевать с белым щитом или вообще без щита на мачте. А для воина, покрывшего свое имя позором, места у костра в Вальгалле нет, как нет его для убежавшего с поля боя. И одно, и другое носит единое имя – трусость…
И местные стражи поняли малоулыбчивых воинственных северян, которых далеко не всегда встречают ласково. И ярл Фраварад знал, что у местных жителей были к тому веские основания, но лично к нему они претензий иметь не должны были, потому что он свои набеги в последние годы совершал намного закатнее[5] этих земель. Но даже в том, как их приняла стража, ярл почувствовал спокойную уверенность славян-русов в своих силах. Городище Огненной Собаки, стоящее на популярном пути из полуночных стран в полуденные, набегов не боялось, и не только потому, что постоять за себя умело, и это знали все, но и потому, что за это городище было кому постоять и без оружия. И это тоже все знали, и не многие готовы были что-то противопоставить колдовству славянских волхвов и ведунов, которых в городище, как говорили люди знающие, было много…
* * *
На бревенчатом, почерневшем от времени и от постоянного соприкосновения с водой причале, срубленном из небоящейся сырости осины, судно уже встречали. В Норвегии не умели строить причалы и даже не учились этому, потому что не видели в них надобности. Там драккары становились носом или кормой к берегу, подтягивались веревками, чтобы волна не унесла их, глубже в берег, и это считалось нормальным и привычным. И потому не сразу стало понятно, как лучше встать, чтобы не поломать весла. Но им помогали. Какой-то человек махал одной рукой, словно радостно приветствовал и к себе подзывал, а во второй руке уже держал толстую веревку, готовясь бросить ее тому, кто будет принимать. Человек этот что-то говорил на своем языке, но слова разобрать было трудно. Чуть дальше, на другой части причала, другой человек тоже рукой махал, к себе подзывая. Каждый, наверное, надеялся заработать на гостях.Ярл выбрал тот причал, что ближе.
– В лодку весла! – скомандовал Фраварад.
И весла красного борта сразу ушли в весельные окна так глубоко, что снаружи остались только плоские струганные топором лопасти, с которых каплями стекала вода. С причала тут же полетела веревка, ее на драккаре приняли, подтянули сначала нос, закрепили, потом той же веревкой, за неимением запасной, бросив ее на причал, подтянули корму.
Не каждое городище даже в здешних местах имеет такой причал, хотя славяне-русы любят и умеют строить из дерева. Многие, однако, считали, что любое судно, пришедшее по реке, может, как драккар, просто носом в береговой песок уткнуться, и этого будет достаточно, чтобы пробросить на берег трап. Но здесь, на популярном водном пути, суда принимали часто, загружали и разгружали их, а на бревенчатый причал можно было заехать на телеге, чтобы сразу перекладывать туда или же оттуда доставленный груз. Ярл видел, что две такие телеги уже тащили в гору сильные быки, крупными рогатыми головами и белой полосой вдоль хребта похожие на диких туров. Но чтобы какой-то народ сумел приручить диких туров и заставил их работать, такого ярл еще не встречал. Скорее, это была такая порода крупных местных волов.
У других причалов, по всей их длине, к их прибытию уже стояло четыре округлые славянские ладьи и один драккар. Драккар большой, тридцатирумный, с наращенным бортом, по которому были развешаны боевые щиты гребцов-воинов, и его присутствие ярлу совсем не понравилось. Он лучше местных жителей знал, что такие большие многовесельные драккары строят не для купцов и гонцов, а для войны, для морских сражений и набегов[6]. На таком драккаре уже и палуба может быть, в отличие от двадцатирумного, а под палубой обычно спят воины, и иногда даже стоят лошади, которых на средний двадцатирумный и, тем более, на легкий не поставишь.
– Ансгар, – позвал ярл юношу, что стоял с ним на носу. – Спроси у этого человека, кто приплыл на том драккаре.
Юноша владел языком местных жителей хотя и не в совершенстве, но объясняться мог свободно. Его учила мать, сестра ярла Фраварада, книжница и знаток многих языков, унаследовавшая свои знания от собственной матери. А их мать была по происхождению гречанка, и привез ее в страну отец Фраварада, служивший в молодости в личной охране византийского императора. Мать Ансгара специально, чтобы сын умел общаться со славянами, ближайшими соседями скандинавов, приставила к нему славянского пленника, привезенного откуда-то из набега конунгом Кьотви. А потом Ансгар сам путешествовал и с отцом, и с дядей, и несколько раз посещал славянские приморские поселения, где имел неплохую практику разговора.
– Он говорит, что это дикари свеи[7] приплыли с верховья Ловати, от волоков. Второй день здесь стоят. Покупают вареную соль…
Фраварад усмехнулся горько. Он знал давно, что славяне, как и германцы, и греки, и италийцы, зовут дикарями и варварами и данов[8], и шведов, и норвежцев, практически не знающих и не уважающих другого труда, кроме военного, и почти не строящих городов, которые на взгляд жителей полуночных стран являются только приманкой для врагов, желающих поживиться за чужой счет. Военные труды, какими бы благородными они ни считались, всегда связаны с набегами на другие страны. А тем, кто живет набегами и сжигает чужие города, свои города не слишком-то и нужны. К званию дикарей скандинавы давно привыкли. И вообще, что же делать, если скудные на дары, почти бесплодные северные земли не в состоянии прокормить всех, кто там живет, из-за слишком короткого лета? Приходится заниматься набегами и мириться со званием дикаря и варвара, и даже принимать их как достойный гордости титул. Таким образом, звание дикаря для скандинавов давно перестало быть оскорбительным, хотя лишний раз слышать его тоже было не слишком приятно.
Впрочем, это было не главным в услышанном. Вот боевой драккар, прибывший сюда за солью, вызвал у ярла явное и однозначное недоумение. Конечно, шведам и своей соли должно было бы хватить, хотя вареная соль ценится в десять раз дороже шведской каменной. Если брать основательный груз вареной соли для продажи, можно неплохо заработать. Правда, те, кто зарабатывает себе на жизнь торговлей, обычно не плавают на боевых драккарах. Но, может быть, это просто попутное дело. Даже у воинов, если воины любят набитый ларь больше тяжести меча, встречается иногда деловая хватка купца, не желающего упустить свою выгоду, какой мелкой она ни будь. И никому это не возбраняется, хотя с мешком соли труднее войти во врата Вальгаллы, чем с обнаженным оружием. Валькирии зорко следят, чтобы в чертог О́дина попадали только достойные. Но задуматься над появлением здесь шведов именно в этот момент стоит.
– Человек спрашивает, зачем или с чем прибыли мы, – перевел Ансгар встречный вопрос, прозвучавший с причала. – Что ему ответить, ярл?
Ярл глянул на встречающего. Тот одет был не бедно, держался с достоинством, хотя при этом и старался показать свое услужливое гостеприимство, но взгляд имел умный и твердый, не часто свойственный человеку, чье дело другим угождать. Это явно не простой дворовый прислужник у хозяина причала. Такому, если прибыл с миром, следует, видимо, отвечать.
– Скажи прямо, у нас дела к кузнецу Даляте. Здесь уже можно, пожалуй, говорить…
Ансгар перевел. Встречающий согласно кивнул и задал следующий вопрос.
– Он спрашивает, долго ли мы намерены гостить в городище Огненной Собаки. Это не его праздное любопытство, потому что ему, как хозяину причала, следует знать, сколько мы будем стоять и когда освободится место для следующих гостей.
Ярл хмуро кашлянул в сжатый кулак.
– Я бы, клянусь Аском и Эмблей[9], отплыл назад уже сегодня, но моим людям, как всем, сделанным из мяса, а не из камня, надо отдохнуть. Мы отплывем на рассвете. Сколько мы должны за это гостеприимство? – Фраварад спустился по трапу и постучал ногой по бревнам, показывая, что именно он называет «этим гостеприимством».
Хозяин причала назвал цену, не дожидаясь вопроса от Ансгара. Цена была смехотворно мала, но ярл Фраварад усмехнулся в длинные обвислые усы не цене. Человек, что встретил их на причале, в переводе, как оказалось, не нуждался и сам отлично знал скандинавские языки. Он просто рассчитывал выудить какие-то сведения своим притворным незнанием. Но нечаянно показал, что Ансгару можно было и не стараться, подыскивая правильные выражения.
Едва ярл рассчитался, как из-под причала, прямо между крайним бревном и бортом драккара, вынырнула откуда-то снизу короткая и сильно волосатая рука и схватила местного хозяина за сапог. Тот значительно хмыкнул, без слов наклонился и переложил две монетки в тут же раскрывшуюся руку. Только после этого какой-то мелкий то ли человечек, то ли еще кто-то выпрыгнул на причал сам и помчался, стремительно перебирая короткими босыми ногами, к городищу Огненной Собаки. Со спины его можно было принять за мальчишку, но ярл успел рассмотреть почти скрытую плащом основательную бороду. Да и рука, что взяла монетки, была совсем не детской, а крупной и сильной, мозолистой.
– Кто это? – с удивлением спросил Ансгар, провожая странную фигуру взглядом.
Хозяин опять хмыкнул, пожал плечами и ответил спокойно:
– Причальный… Так… Не самая злая нелюдь… Под причалом живет, считает себя равноправным хозяином со всеми, кто причалы строил… Он и сам строить помогал, как мне еще дед рассказывал… Вот и делимся с нелюдью, чтоб беды не наслал. Беду наслать нелюдь легко может. Но и поладить с ним тоже легко. Хлюпом его кличут…
Нелюди в Скандинавии и своей хватало, и потому удивить воинов и мореплавателей чужой нелюдью было трудно. Но глазами ярл с племянником все же проводили Хлюпа до середины пути к городским воротам, где тот сел на какое-то деревянное сооружение непонятного назначения.
– Как нам пройти в кузницу Даляты? – спросил Ансгар.
– Его дом над рекой, на самом высоком утесе стоит. Кузница во дворе дома. Войдите в городские ворота. Тропа вдоль городской стены прямо туда и выведет. Далята всегда на месте. В кузнице молоты от света до света стучат, и у вас до темноты времени хватит, чтобы трижды туда сходить…
В это время ярл, словно почувствовав что-то неприятное, поморщился и резко оглянулся. На носу шведского драккара стоял, опершись на длинный меч, отстегнутый от пояса, какой-то несуразно высоченный и худой человек в просторном и длинном синем плаще и спокойно смотрел в их сторону. Светлые волосы спадали с упрямо наклоненной головы на плечи, образуя грязноватые сосульки, слегка завивающиеся на концах. Белесые брови человек свел на переносице, отчего взгляд его был почти угрожающим. Никому, конечно, не запрещается смотреть туда, куда хочется. Тем более одному скандинаву в чужой славянской стороне смотреть на других скандинавов, приплывших туда же. Но было в этой фигуре что-то зловещее, и сам синий плащ напоминал крылья. Казалось, только ветер дунет, и человек превратится в синего ворона. А Дом Синего Ворона занимал земли на границе с норвежцами и всегда был враждебен конунгу Кьотви, хотя сам тоже частично, в основном по женской линии, имел норвежские корни. Но, может быть, именно благодаря этим корням и был враждебен, потому что родственники сильного шведского Дома тоже претендовали на титул конунга и были, можно сказать, прямыми соперниками соседей. А особенно это противостояние должно обостриться сейчас, после смерти конунга Кьотви…
Отвернувшись, ярл Фраварад сделал знак двоим людям со своего драккара, заранее предупрежденным и подготовившимся, следовать за собой. Те тоже доспехи не надели и свои щиты с борта драккара не сняли, но простые мечи по примеру ярла пристегнули к поясу. Ансгар, конечно же, от ярла не отстал. И тоже пристегнул меч, выглядящий тяжеловатым для его юношеской руки. Но юношеские руки тоже могут иметь разную силу, и, если человек такой меч носит, значит, он может им владеть, иначе его и носить незачем.
Один из воинов сопровождения взвалил на плечо основательного веса меховой мешочек с чем-то звонко звякнувшим. Этот звук привлек внимание хозяина причала, и тот проводил гостей долгим взглядом. Соотнести объем мешка с ценой содержимого хозяин причала умел даже по звуку. А звон золотых монет он никогда бы не спутал со звоном монет серебряных или медных…
* * *
Хотя берег был крутым, дорога к городищу не была трудной за счет того, что извивалась змейкой, и большую часть пути подъем шел достаточно полого, пусть и имел чересчур много крутых поворотов. Однако эти повороты не сбивали дыхание, как сбил бы их прямой путь кверху, и не утомляли излишне ноги, и представлялись сложными для тяжелых телег, которые возили грузы или от причала, или к причалу.Около странного деревянного сооружения, на котором сидел маленький нелюдь Хлюп, гости остановились.
– Это что, колодец? – спросил Ансгар, показывая пальцем на деревянный сруб, видимо, частично заполненный водой. Из сруба выходила деревянная же труба, скованная медной позеленевшей неширокой полосой, и пускала струю в наполовину врытую в песок деревянную бочку, видимо, не имеющую дна, поскольку бочка никак не могла наполниться.
– Ой, не советую тебе пробовать воду из этого колодца… – весело засмеялся нелюдь. – Не то плохо будешь думать о русах из нашего городища, а они не любят, когда о них плохо думают. Когда гости о хозяевах думают плохо, от таких гостей не жди добра.
– Так что же это? – спросил все же юноша.
– Это сток… С городских ключей вода бежит, дома подмачивает, те гниют… Вот и сделали деревянный сток под землей, чтобы в городе сухо было. И с отхожих мест сюда же сливают… Чтобы в городе не пахло дурно[10]…
Удивившись такой ненужной, на его взгляд, вещи, Ансгар перевел слова нелюдя ярлу, понимающему только отдельные из них. Фраварад лишь плечами в недоумении пожал:
– Вот еще одна глупая забота, которую выдумывают себе люди, строящие города… Нет городов – нет проблем… Но даже если есть проблемы, зачем тратиться еще и на строительство такой глупости… Пойдем…
Перед воротами в городище не было подъемного моста, их в те времена еще редко, где строили, за исключением Византии, хотя были и обязательный ров, заполненный доверху стоячей зеленой водой, отдающей затхлостью, и вал, постоянно содержащийся в порядке и нигде не осыпанный. Видно было, что местный воевода к своим обязанностям относился с серьезностью и на воинскую старательность полагался не меньше, чем на Огненную Собаку, которая, как поговаривали, могла сжечь взглядом целые полки врагов, на городище покусившихся. Трудно сказать, насколько эти рассказы были правдивы, но в том, что они не правдивы, мало кто пожелал удостовериться на своем примере. Убеждало то, что о силе Огненной Собаки рассказывали не местные жители, а люди совершенно посторонние, которым не было никакого смысла все это выдумывать и кого-то отпугивать. И если кто-то совершал набег в эти края, как многократно слышал Ансгар, то жгли и грабили городища, селища[11] и деревни в округе, не рискуя подходить под эти стены. И с самими воинами городища воевали многократно, но тоже вдалеке от этих стен, потому что Огненная Собака охраняла только их, считая своим логовом. Впрочем, об Огненной Собаке много еще чего рассказывали, во что верилось с трудом…
По другую сторону бревенчатого и присыпанного каменистой землей моста, перед самыми толстенными дубовыми воротами, и направо и налево, стояло два деревянных рубленых сооружения. Помосты не помосты, но что-то на помосты похожее, на каждом из которых, видимо, как символ и гордость городища Огненной Собаки, сидело по огромному лохматому рыжему псу, спокойно взирающему на дорогу. Псы были мощны, сильны, величественны, но, как отчего-то показалось вдруг Фравараду, даже при своих небывалых размерах они не выглядели страшными. Тем не менее слава городища Огненной Собаки никого из приезжих не заставила бы подойти и погладить этих красивых животных. Собаки олицетворяли собой не просто охрану, они олицетворяли магическую охрану. А против такой охраны трудно было бороться со стальным оружием в руках – это знал каждый воин. Но, как и русы из городища Огненной Собаки, эти псы сами по себе были совсем не агрессивны и даже слегка простоваты нравом, хотя, конечно же, горе постучало бы в дверь к тому, кто поднял бы на таких животных злую руку. Когда псы зевали, они показывали громадные клыки, способные, казалось, без проблем прокусить сталь. Фраварад держал у себя в вике целую стаю обычных для Скандинавии собак из Сведборга[12], которые напоминали собой волка и никакого зверя не боялись. Но его собаки сравниться с этими не могли даже внешне. Не хватало элементарной мощи, стати и благородства облика. Разница была такой же, как между воином и охотником, хотя каждый хорош в своем деле.
Коричневые псы не обратили внимания на прошедших в ворота ярла со спутниками, как не обращали внимания ни на кого другого. Не посмотрел на гостей и стражник, тихо вроде бы дремлющий с копьем в руках. Но стоило Ансгару коснуться пальцами копья, привлекая к себе внимание, как стражник рявкнул хриплым голосом и даже достаточно недружелюбно:
– Чего тебе надо, дикарь? Я тебе, кажется, мешаю? Мне с поста уйти?
Значит, смотрел и знает, кто проходит мимо него. А сонный вид – просто обман хитреца. Да и взгляд стражника казался достаточно хитрым и не сочетающимся с грубым голосом и тоном. Похоже было, что он просто пугал юношу.
– Скажи, добрый воин, – старательно не заметив грубость, вежливо обратился к нему Ансгар. – Эти… Рыжие… Это и есть Огненные Собаки?
– Воины добрыми не бывают. Это во-первых, и это навсегда запомни. А во-вторых, Огненные Собаки по городу не бродят, им и не нужно это. Они сидят в своем каменном доме и оттуда мыслью общаются с волхвами и с другими собаками. С любыми собаками в округе. Что прикажут, то собаки и сделают. Прикажут тебя найти, псы тебя вмиг по запаху сыщут и перекусят пополам… Бойся до конца дней своих, бойся Огненных Собак…
Стражник даже пальцем пригрозил. И Ансгар понял, что эти слова относятся не к нему лично, а ко всем скандинавам, давно уже оставившим о себе равное мнение во всех землях, где побывали, и даже там, куда пока не добирались.
Юноша, впрочем, не слишком испугался.
– А посмотреть Огненных Собак как можно? – спросил с хорошо наигранной наивностью и даже слегка улыбаясь.
– Можно и посмотреть, – значительно, словно с угрозой, пообещал стражник. – Только я не помню на своем веку чужестранца, который не сгорел бы под их взглядом. Это дикарей особенно касается. Не советую…
Не зная, верить стражнику или не верить, юноша пожал плечами, усмехнулся и двинулся догонять ушедшего вперед ярла. Говоря честно, как всякий скандинав, Ансгар был осторожен в вопросах, связанных с миром сил неведомых, и предпочитал не настраивать их против себя, хотя полностью в такое их могущество верить тоже не хотелось. Тем более что сказано все было человеком с откровенно плутоватыми манерами. Однако предупреждение все же сработало. Потому Ансгар и не стал спрашивать стражника, где Огненную Собаку найти. Спросишь, привлечешь к себе ненужное и опасное внимание даже не со стороны стражника, а с какой-то неведомой стороны, которая праздного любопытства не любит. А у Ансгара и своих забот хватало, и вообще спрашивал он только для удовлетворения естественного возрастного любопытства, и не более. Навещать страшный символ городища в планы юноши вовсе не входило, да и времени на это у него не было…