Женщина сверила номер накладной с какими-то своими записями.
– Нет, – сказала, словно отрубила.
– Как нет? Почему нет? – вскипел Коляда. – Однако, порядочки на вашей станции! Я буду жаловаться!
– Ну и что? – переспросила женщина. – Мы тут при чем? Идет ваш вагон, если не заблудился где-то.
– Побойтесь бога! – взмолился Григорий. – Люди ведь без леса, а вы – заблудился… Как можно?!
– У нас все можно… – надула губы начальница. – На лес из России лицензия нужна. Отделились, а теперь плачете.
Коляда постарался поприветливее улыбнуться ей. Прикинул: еще не старая, лет за тридцать и не так уж дурна, но, вероятно, замужем, и неизвестно, как все обернется. Но все же следует попробовать…
Спросил:
– А нельзя ли уточнить, когда этот вагон прибудет? И где он застрял? Стоит где-то в тупичке и кукует. Я бы смотался и вызволил.
Начальница посмотрела на Григория внимательно, и он понял, что, пожалуй, произвел на нее соответствующее впечатление: ишь ты, старая – не старая, а еще не против…
Коляда присел у ее стола, молвил просительно:
– Ну, пожалуйста, помогите.
– Много вас тут, всяких… – непочтительно ответствовала женщина, но Коляда каким-то образом ощутил, что это «всяких» в данном случае на него не распространяется.
И действительно, начальница развернулась на стуле и приказала через плечо:
– Леся, разберись с товарищем.
Теперь и Григорий увидел, кому именно адресован приказ. Прижавшись к стене, сидела некрасивая девушка с узкими, невыразительными глазами, веснушчатым лицом, кирпатая и с сильно выдающимися скулами. Григорий с трудом сдержал неудовольствие: придется иметь дело с этой мымрой.
Начальница перебросила Лесе документ Григория. Девушка, чтобы достать его, приподнялась над столом, и Коляда окончательно убедился: поистине мымра. Груди отвисшие, джинсы, плотно облегавшие зад Леси, не делали его привлекательнее: слишком большой и тяжелый.
Григорий неприметно вздохнул, но тут же решил: все же, в этом что-то есть – небось, мымра не привыкла к ухаживаниям и охмурить ее будет значительно проще, чем, если бы довелось, вот ту красотку у дверей.
На мгновение представил Лесю раздетой в своем гостиничном номере: вариант не из лучших, но ради дела надо переступить через это.
Григорий пересел к Лесиному столу, как-то втиснувшись в проход и полностью перекрыв движение по нему, оперся локтями на поцарапанный, в пятнах стол и уставился на девушку ясными синими глазами. Знал: не выдержит его взгляда, отведет глаза – так и случилось, Лесины щеки порозовели, веснушки на них будто взорвались, девушка сразу стала еще некрасивее и, как бы почуяв это, словно отгородилась ладонями от Григория.
«Да, – с удовлетворением подумал Коляда, – я уже тебя ужалил. Никуда теперь не денешься».
Сейчас надо было вытянуть мымру из этой темной дыры, переполненной женской статью. Григорий предложил:
– Леся, давайте найдем ваше товарно-грузовое начальство и разберемся с ним. Это же не песчинка – вагон с лесом.
Девушка взглянула на начальницу. Та кивнула – Григорий краем глаза увидел это, – Леся направилась к выходу, цепляясь обвисшими бедрами за углы столов. Григорий, высоко подняв голову и одаривая девушек улыбками, следовал за ней. Чувствовал: он – как луч света в этом темноватом женском царстве – синеокий, статный, и не одна из этих девчушек, а среди них есть и вполне приличные экземпляры, побежала бы за ним, не оглядываясь.
И надо же такое: выпала ему мымра…
– Вы мне сразу понравились, Леся, – сказал, когда дверь захлопнулась позади. Решил не терять даром времени и сразу брать быка за рога. – Такая симпатичная девушка.
Видно, подобное Леся услышала едва ли не впервые, она недоверчиво покосилась на Григория, но ничего не ответила, только прибавила шагу, и Коляда тут же сообразил, что его слова упали на благодатную почву. Добавил:
– А если вы найдете наш вагон с лесом!..
Он не уточнил, что именно произойдет в таком случае, но и там можно было понять: благодарность его будет безгранична.
Девушка пытливо взглянула Коляде в глаза. Григорий не отвел их, смотрел честно и преданно, уже не одна девчушка купилась на этот его фокус. А в душе хохотал: смотри, смотри, что увидела? Боишься, врет тебе Григорий? Конечно, вру, да как догадаешься? Взгляд ведь у меня нежный и ласковый, я бы и сам поверил такому…
Подождите меня в скверике, – попросила Леся, – я выясню ваше дело с начальником станции.
Девушка возвратилась минут через двадцать. Уже по ее взгляду было ясно: вести неутешительные.
– Вагон еще в Брянске, – сообщила. – Но начальник договорился: завтра или послезавтра пригонят.
«До фени мне тот лес, – чуть не вырвалось у Коляды. – А вот сейчас мы с тобой немного побеседуем, о жизни поболтаем, глядишь, и расколешься».
Он похлопал ладонью по скамейке, приглашая Лесю сесть, что она немедленно и проделала, все поглядывая на него, как и раньше, выжидательно.
– Ну что ж, – сказал Григорий, – завтра, так завтра, день-два – это ерунда, лишь бы наконец пришел наш вагон. Я вам, Леся, очень благодарен и не хотел бы просто так расстаться с вами. Билет у меня, но, скажу честно, расхотелось мне сегодня подаваться в Ребровицу. Прямо говорю – расхотелось, и если у вас свободный вечер?..
Девушка посмотрела на Коляду внимательно, а он улыбнулся ей так нежно, как будто бы вдруг поверил: никакая она не дурнушка и даже чем-то напоминает ту красотку-блондинку, сидевшую у дверей.
– А если свободна?.. – спросила Леся как-то неуверенно.
«Ну, вот и приехали, – обрадовался Григорий. – Попалась ты, дурочка, в мои сети, и нескоро выпутаешься».
– Я хотел бы пригласить вас на ужин, – сказал, демонстрируя волнение и нерешительность.
– Хотите отблагодарить за вагон?
– Просто возникла идея приятно провести вечер. Давайте поужинаем в ресторане. На площади, забыл, как называется…
– «Лилия».
– Я подарю вам роскошные садовые лилии. Леся снова подняла на Коляду пытливый взгляд.
«На крючке ты, дорогая, – чуть не засмеялся тот, – и сейчас совсем проглотишь наживку».
– Теперь в ресторане все так дорого, – засомневалась Леся.
«Не знаешь ты про мои двести кусков», – подумал Григорий, но ответил:
– Для такой девушки, как вы!..
– Смеетесь?
«Не то слово – обхохотался», – резюмировал про себя Григорий, но, промолчав, накрыл ладонью Лесину руку. Она тут же выдернула ее, вся вспыхнув, Григорию показалось, что кровь брызнет из веснушчатых щек… Однако девушка не поднялась, не ушла, и Коляда скорее заявил, чем предложил:
– Я буду ждать вас в восемь у «Лилии».
– Если вам так хочется…
– Спасибо, что не отказали, – сказал Григорий и глянул чистыми глазами на Лесю.
В этот раз совсем не кривил душой.
Девушка ушла, Коляда смотрел ей вслед, на ее неуклюжую походку, на застиранные джинсы, нескладные бедра, и почему-то вдруг стало жаль Лесю – он поиграет с ней и бросит, конечно, не сразу: она еще пригодится, несчастная глупышка, однако месяц или два придется угождать ей, льстить, играть в любовь.
«Такова жизнь, – махнул рукой, – она жестока и не моя вина, что приходится крутиться. Ведь крутятся сейчас все без исключения, времена непредсказуемые, посмотреть лишь на депутатов: как псы чувствуют, где пахнет жареным, вертятся, словно флюгеры…
А Президент и другие высокопоставленные? Тоже должны знать, откуда ветер дует и с какой силой…»
Коляда отправился на базар, купил букет тигровых пятнистых лилий, бросил в ванну в номере, чтобы не увяли, и пошел в ту же «Лилию» пообедать. Велел подать к обеду лишь фужер сухого вина, объяснив официанту, что вечером должен встретиться с девушкой и надо организовать отдельный столик. Желательно, подчеркнул особо, чтобы был хороший коньяк и шампанское.
Официант, исполнившись уважением к зажиточному клиенту, тем более, что Коляда оставил ему щедрые чаевые, пообещал и столик, и коньяк, не говоря уже о закусках. Икры, объяснил, нет уже давно, однако ветчина, буженина и заливная рыба найдутся.
Договорившись, что к восьми столик будет накрыт, и оставив официанту аванс, Григорий возвратился в гостиницу, растянулся на кровати и незаметно задремал. И приснился ему сладкий сон. Будто он с Лесей отдыхает на Канарских островах. Но девушка удивительно похорошела, лежала на морском берегу под пальмами в красивом цветастом купальнике, длинноногая, с высокой грудью и почему-то напоминала свою коллегу-блондинку. Естественно, такая метаморфоза устраивала Коляду, он сел в шезлонг возле девушки, но откуда ни возьмись накатилась огромная волна, смыла их в океан, понесла куда-то от берега, но они не испугались, потому что вблизи оказалась неимоверно шикарная яхта, которая и доставила их обратно на остров, под пальмы. А вечером они сидели на открытой террасе ресторана, и чернокожий официант в смокинге наливал в бокалы шампанское.
Григорию не хотелось просыпаться, настолько приятным был сон, особенно темнокожий официант в белом смокинге, но требовательно зазвенел будильник, и Коляда повертел головой, отгоняя шикарные видения, тут же вспомнил замызганную «Лилию» с жалким официантом Толиком, тяжело вздохнул и стал торопливо одеваться, ведь до восьми оставалось всего полчаса.
Он прибыл к ресторану за пять минут до назначенного времени, стоял, спрятав за спину букет, – возле «Лилии» толпились люди и ему не хотелось у всех на виду вручать дурнушке такие неимоверно шикарные цветы.
Григорий не сразу заметил Лесю, а углядев, подивился переменам, происшедшим с нею. Видно, девушка не теряла времени даром: небось, отпросилась у начальницы и подалась в парикмахерскую, где ей соорудили высокую прическу, а еще подкрасила тушью ресницы, отчего узкие глазенки как бы увеличились, ну и приодела юбку, скрадывающую ее непривлекательные формы, и тугой лифчик, подтянувший груди. Леся явно хотела понравиться Коляде, и это развеселило Григория, так как свидетельствовало: девушка теперь не выскользнет из его когтей.
Коляда вытянул из-за спины лилии, протянул ей, улыбнувшись, и заметил, как в одно мгновение веснушки ее словно стали ярче. Он галантно подал ей руку и повел в ресторан.
Официант Толик уже поставил на стол бутылки и закуски, перспектива солидных чаевых вдохновляла его, и он суетился, пытаясь угодить, наверно, не меньше, чем тот чернокожий из сладкого сна: сам налил в рюмки коньяк и лишь после этого, пожелав приятного аппетита, удалился.
Григорий поднял свою рюмку, хотел чокнуться с Лесей, однако та покачала головой, отказываясь. Это никак не входило в планы Григория, надеялся подпоить ее, чтобы потом затянуть в гостиницу, помрачнел и, сдвинув брови, спросил:
– Боишься?
– Немного.
– А я к тебе со всей душой. Потому что понравилась мне.
– Думала: хочешь отблагодарить за вагон.
– Не вспоминай о том паршивом лесе. Сердце замерло, когда увидел тебя.
Знал: нет на свете женщины, которая сама считала бы себя дурнушкой, и играл на этом.
– Скажешь такое… – смутилась Леся.
– Я вполне серьезно.
– В нашем отделе есть красивее меня.
– Но ты симпатичнее всех, за это и хочу выпить.
– Оно ведь крепкое!..
– Обычный коньяк: грузинский, марочный. Веселит душу.
– Ну, если уж веселит…
Леся осушила рюмку, не задумываясь, а Григорий решил влить в нее перед шампанским еще не меньше двух: тогда ее немного развезет и можно будет откровенно поговорить. Он положил на Лесину тарелку салат, кусочки ветчины, буженины – всего понемногу, чтобы не особенно наелась и поскорее опьянела.
Через несколько минут они выпили еще по рюмке. Григорий прикинулся пьяным, смотрел на Лесю с обожанием, забрасывал комплиментами, договорился до того, что назвал ее самой прекрасной во всем Лижине и заклеймил местных парней, не оценивших по достоинству такой бриллиант.
Леся смеялась. Григорий таки заставил ее опорожнить еще одну рюмку, после этого ей стало совсем весело, теперь она безоговорочно верила такому славному, импозантному и умному юноше: он первый увидел в ней женщину и, кажется, даже немного влюбился.
А ведь еще никто не влюблялся в нее.
Леся родилась в семье учителя, была третьей дочерью, семья не роскошествовала, еле сводила концы с концами, да и разве обеспечены у нас учителя? Ничтожные заработки и никаких перспектив. Нужда замучила семью. Леся донашивала кофточки и юбки старших сестер, по окончании школы сразу пошла работать, чтоб иметь хоть какую-то свою копейку. Сестры, поступившие в пединститут, смотрели на нее свысока, считали дурнушкой, сами они уродились статными и красивыми, Леся тяжело переживала свою ничтожность. Устроившись на работу, она поначалу отдавала заработанные деньги в семейный бюджет, но потом отважилась и приобрела довольно сносные джинсы. Сестры смеялись над ней, доказывая, что американские брюки сидят на ней, как на корове седло. Леся придирчиво осмотрела себя в зеркале и решила, что сестры завидуют ей: не такая уж она и препоганая, просто еще не нашелся парень, оценивший ее по достоинству.
И вот наконец нашелся, даже пригласил в ресторан. Сестры лопнули бы от зависти, увидев их за отдельным столиком в «Лилии». Да еще какой парень! Высокий, красивый! А еще, как открылся недавно, мастер спорта по боксу, даже чемпион какой-то – области или всей страны. И, судя по всему, зажиточный: заказал коньяк и шампанское, еще и полный стол закусок – ветчина, заливная рыба, маринованные грибы…
Представив, какими глазами смотрели бы на Коляду сестры, Леся захотела отчебучить что-то эдакое, вызывающее, но не нашла ничего лучшего, как налить себе полную рюмку коньяку и залпом выпить ее, не закусывая – на радость Григорию, и посмотрела на него так игриво – даже чертиков пустила ему из глаз, впервые в жизни.
«Ну вот – дошла до кондиции, – совсем развеселился Коляда. – Теперь мы отполируем мымру шампанским и тогда из тебя хоть веревки вей».
Григорий подозвал Толика и велел подавать горячее. Официант принес огромные бифштексы с жареной картошкой, Леся попробовала и заявила, что в жизни не ела ничего вкуснее. А Григорий налил ей полный фужер шампанского, не забыл и о себе, коньяк, правда, ему больше нравился, но не пропадать же добру…
«Сладенькая бурда, – подумал, но для Леси в самый раз: шипучая, с газом, в голову ударит, как следует».
Потом Григорий сделал широкий жест: приказал принести мороженое и кофе, заявив, что для любимой женщины ему ничего не жаль.
Услышав эти слова – «любимая женщина», – Леся округлила глаза, но Григорий не отступал: именно любимая, наконец он нашел то, что искал чуть ли не полжизни – может, Леся и не займет первое место на конкурсе красоты, однако, он уверен, что характер у нее золотой, это видно по глазам, а он умеет в них читать.
Девушка не стала убеждать Григория в противном, она уже и сама уверовала, что не такая уж дурнушка, а что характер золотой – в этом нет сомнения: кто, кроме нее, мог бы вытерпеть ежедневные подковырки сестер?
Наконец все шампанское было выпито и, убедившись, что не осталось ни капли коньяку, Григорий предложил Толику рассчитаться. Официант принес счет, Григорий лишь взглянул на него и понял, что Толик обжулил его чуть ли не на треть, однако спорить не стал, выложил даже тысячу на чай – чтобы видела Леся и поняла, какой щедрый у нее ухажер.
На улице перед «Лилией» уже горели фонари, Григорий обнял Лесю за талию, прижал к себе, девушка не протестовала, ей было хорошо и уютно подле этого парня, она помнила, как назвал ее любимой женщиной, от этого и еще от шампанского на сердце было тепло и кружилась голова, а Григорий нежно прижимал ее к себе. Так хорошо ей было впервые в жизни, и когда Коляда предложил ей пойти в гостиницу, – мол, у него там найдется бутылка красного вина, – она не могла отказаться, ведь он мог бы обидеться, а разве можно обидеть такого славного человека, к тому же, влюбленного в нее?
– Пойдем, – сразу же согласилась. – Ты и правда меня любишь?
Григорий вывел Лесю из освещенного круга, припал к ее устам. Целовал долго, и девушка впервые в жизни почувствовала: нет на свете ничего слаще поцелуев.
А Григорий шептал Лесе на ухо прекрасные слова о верности и любви, все быстрее увлекая ее в конец улицы, где светились окна гостиницы. И Леся покорно шла за ним, потому что уже отважилась на все.
В номере Григорий снова прилепился к ее губам, а сам ловко расправлялся с пуговицами на кофточке: желание уже распалило его, он выключил свет, а Леся сама сбросила юбку…
Оказалось: дурнушка-дурнушкой, а в постели шикарная, податливая и горячая, и Григорий нисколечко не пожалел о содеянном. Решил сегодня ни о чем не расспрашивать, тем более, вести деловые разговоры. Девушка пьяна и вряд ли завтра что-то припомнит из сказанного, да и недаром же молвится: утро вечера мудренее.
Коляда проснулся первый. Смотрел, как сопит Леся, привалившись веснушками к подушке, и почему-то ему стало жаль ее. Ведь поверила вчера в пылкость его поцелуев, развесила уши, а он навесил на них лапшу. Или, скорее, спагетти итальянские, ведь спагетти значительно длиннее наших макаронных изделий, соответственно и вид на ушах от них внушительнее. А впрочем, к чему тут укоры совести? Дело есть дело, и он приехал в этот богом забытый Лижин вовсе не для того, чтобы развлекаться с девушками. Тем паче, что основной разговор с этой девицей еще впереди.
Леся пошевелилась и открыла глаза. Увидев Григория, счастливо улыбнулась, и Коляде снова стало немного стыдно. Но вспомнил суровый взгляд Луганского и его категорический приказ не возвращаться с пустыми руками: погладил Лесю по оголившемуся плечу и нежно поцеловал в щечку.
– Гуд монинг, радость моя, – щегольнул знанием английского, хотя этим, пожалуй, и исчерпывался его словарный запас. – Как спала, золотко?
Девушка смотрела выжидательно, и Григорий, пересилив себя, добавил:
– Моя любимая…
Леся сразу вспыхнула и как бы засветилась вся, а Григорий подумал: вся эта сцена не стоит и ломаного гроша. И все же, должен сыграть свою роль до конца. Помрачнел, сдвинул брови, изображая волнение и даже душевную боль: все это не могло пройти мимо внимания Леси, и она с тревогой спросила:
– Что с тобой, милый?
Григорий поморщился, но ничего не ответил. Однако Леся не отступила:
– Что тебя мучит?
– А-а… – чуть ли не простонал, – маленькие неприятности.
– Я хочу знать о тебе все.
«А фигу с маслом… – хохотнул в душе Коляда и в самом деле скрутил под подушкой фигу. – Так я перед тобой и открылся…»
– Влип в одну историю, – начал неопределенно, – и не знаю, как выпутаться.
– Расскажи.
Григорий подумал: хочешь – не хочешь, а придется хоть немного приоткрыть карты. От Лижина до Ребровицы – раз плюнуть, час езды, и Леся все равно узнает об их делах: когда почистят вагоны или контейнеры. Следует повязать и ее, чтобы не навела милицию на его след. Хотя таких, как он, в Киеве тысячи, а глупенькая девчушка до сих пор думает, что он из Ребровицы. Пусть думает, да и вообще было бы классно, если бы менты заподозрили местных ребровицких парней.
– Такое дело, – начал неуверенно, – решили наши ребровицкие хлопцы побаловаться на железной дороге. То есть сделать ревизию в вагонах: что везут и куда… А я с ними повязан.
Девушка сразу поняла – что к чему.
– Нет, – возразила, – ни в коем случае. Сядешь. А я этого не хочу.
– И я почему-то не хочу, – усмехнулся Коляда. – Но они меня к стенке приперли. Понимаешь, работать в потребкооперации и не запачкаться ну, никак невозможно. И я у них на крючке. Хоть там, хоть тут, а сгорю ярким пламенем.
– Нет никакого выхода?
– Не вижу.
– А ты повинись, – посоветовала Леся, – ведь чистосердечное раскаяние…
– Так лишь проклятые менты твердят. Чтобы мы, лопухи, уши развешивали.
– Может, и так, – согласилась Леся, – и все же…
– С вагонами может и обойтись, – оптимистически заявил Коляда. – Не пойман – не вор.
– Но ведь опасно.
– Конечно, однако нет выхода, – Григорий придвинулся к девушке, потрепал ее по щеке и продолжил: – Хотя… Может, ты согласишься…
– Для тебя сделаю все и с радостью.
– Такое дело, – проникновенно зашептал Григорий, – если мы раз или два в тех вагонах пошуруем, милиционеры даже и не спохватятся. А хлопцам навар нужен. Понимаешь, нам пустые контейнеры чистить ни к чему. Вот я и подумал: ты же знаешь, что из Лижина везут, в каких контейнерах и вагонах. Сообщишь мне, чтобы парни зря не возились.
Подозрение мелькнуло в Лесиных глазах.
– Ты!.. – выдохнула. – Может, ты только для этого?.. И вчерашний ужин, и разные слова?..
– Любимая, – решительно запротестовал Григорий, – ты же умная, очень умная, неужели не поверила мне?
Девушка свернулась клубочком, ей было легко и уютно под боком у Григория, хотелось верить лишь в хорошее и справедливое, а Григорий так нежно прижался к ней и такую искренность излучали его глаза, что ее подозрения испарились, бесследно исчезли, и Леся сама устыдилась своих черных мыслей.
– Все будет хорошо, я сделаю, что скажешь, но только ради тебя!
Коляда перевернулся на спину и потянулся: теперь можно было расслабиться.
– Не сейчас, – сказал. – Это дело не горит. – Ведь Луганский предупредил, что начинать можно через неделю или дней через десять. – Я наведаюсь на той неделе. – Сел на кровати, достал кошелек, – скажи, любимая, сколько тебе платят в товарной конторе?
– Много. Пятьдесят тысяч ежемесячно. Григорий отсчитал пятьдесят тысячных купюр.
– Вот тебе, дорогая. Купи что-нибудь.
– Такие деньги! – ужаснулась Леся.
– Бери, бери, это только аванс. Разбогатеем – озолотим.
– Стыдно.
– Купи себе хорошее платье. Или кофточку.
Леся представила себя в платье, которое видела в коммерческом ларьке. Около ста тысяч, она даже испугалась, глянув на цену, а теперь, кажется, ее мечта осуществится. Да и вообще, с появлением этого красивого и ласкового парня вся жизнь ее круто изменилась. Разве сегодняшний день похож на вчерашний? Вчера еще все шло по накатанной и до деталей выверенной дороге: утренний невкусный завтрак, опостылевшая работа, презрительные или сочувственные взгляды коллежанок, вечно шепчущихся за ее спиной о парнях – кого удалось охмурить, кого – бросить, с кем переспать; домашние хлопоты, магазинная суета, улучшившееся настроение, если удалось наскочить на масло или яйца – и такая круговерть из недели в неделю, из месяца в месяц, из года в год.
И вот появился он, высокий, синеглазый, с открытым приветливым лицом – даже белокурая Наташка, первая красавица их отдела – чуть сознание не потеряла, увидев Григория – это Леся заметила сразу: как Наташка уставилась на Коляду, как зарделась, как занервничала, как изогнулась над столом, стараясь привлечь его внимание, а он и глазом не повел, потому что сразу заинтересовался ею, Лесей – недаром же в народе говорят: не родись красивой, а родись счастливой.
Да, сегодня она счастлива. Сегодня все хорошо, сегодня ничто не может испортить ей настроение, даже домашние неурядицы.
Леся соскочила с кровати, стала перед зеркалом. Довольно улыбнулась. Кто сказал, что она дурнушка? Завистливые сестры и нахальные коллежанки. А он растянулся на кровати, вроде бы еще окончательно и не проснулся – вероятно, таких по пальцам можно пересчитать даже в самом Киеве, – смотрит на нее влюбленными глазами, и надо сделать все, чего только пожелает, лишь бы удержать его.
Как она будет выглядеть в новом платье? В шелковом платье с диковинными цветами и желтыми листьями? Наденет это платье завтра же и, конечно же, попадет под перекрестный огонь изумленных взглядов сослуживиц: умрут от зависти. Ну и пусть, решила Леся, не пожалев ни одной из них.
Представила себе, как схватится за сердце красавица Наташка, как закружится у нее голова, подогнутся ноги в узорчатых колготках, стройные ножки, на которые она с удовольствием променяла бы свои, как смертельная бледность разольется по ее лицу, – эта картина не ужаснула ее, наоборот, даже потешила.
Да, повезло ей! И откуда взялся этот Григорий. Появился, как царевич в сказке из какого-то неведомого далека, или как былинный богатырь, запомнившийся ей по картине художника Васнецова и воплотивший в себе, по ее разумению, все лучшие мужские качества…
А Григорий лежал на кровати и от удовольствия мурлыкал что-то себе под нос. Наконец все позади. Честно говоря, не ожидал, что все так хорошо и быстро провернет. Верил в свою звезду и умение охмурить любую девку, но ведь на Лесином месте могла оказаться и пятидесятилетняя карга – попробуй покрутиться вокруг такой… А еще случаются с партийным стажем, идейные – к ним и вовсе не подступишься.
Главное: Леся взяла деньги. Через неделю он будет знать, в каких вагонах и контейнерах самые ценные грузы. Правда, из Лижина их могут погнать без остановки прямо в Киев, но это уже его не касалось. Не его головная боль. Возможно, Иван Павлович купит какого-то станционного клерка, чтобы остановили вагоны в Ребровице или, лучше, на каком-нибудь богом забытом разъезде. Всегда можно что-то придумать: или тормоза в вагоне неисправны, или дорога забита, или нет электровоза…
Григорий, блаженно почмокав губами, просюсюкал:
– Иди ко мне, дорогуша.
Лесю не надо было уговаривать. Поползла бы и на коленях. Потому что и не мечтала о таком парне. Любимый!
– Нет, – сказала, словно отрубила.
– Как нет? Почему нет? – вскипел Коляда. – Однако, порядочки на вашей станции! Я буду жаловаться!
– Ну и что? – переспросила женщина. – Мы тут при чем? Идет ваш вагон, если не заблудился где-то.
– Побойтесь бога! – взмолился Григорий. – Люди ведь без леса, а вы – заблудился… Как можно?!
– У нас все можно… – надула губы начальница. – На лес из России лицензия нужна. Отделились, а теперь плачете.
Коляда постарался поприветливее улыбнуться ей. Прикинул: еще не старая, лет за тридцать и не так уж дурна, но, вероятно, замужем, и неизвестно, как все обернется. Но все же следует попробовать…
Спросил:
– А нельзя ли уточнить, когда этот вагон прибудет? И где он застрял? Стоит где-то в тупичке и кукует. Я бы смотался и вызволил.
Начальница посмотрела на Григория внимательно, и он понял, что, пожалуй, произвел на нее соответствующее впечатление: ишь ты, старая – не старая, а еще не против…
Коляда присел у ее стола, молвил просительно:
– Ну, пожалуйста, помогите.
– Много вас тут, всяких… – непочтительно ответствовала женщина, но Коляда каким-то образом ощутил, что это «всяких» в данном случае на него не распространяется.
И действительно, начальница развернулась на стуле и приказала через плечо:
– Леся, разберись с товарищем.
Теперь и Григорий увидел, кому именно адресован приказ. Прижавшись к стене, сидела некрасивая девушка с узкими, невыразительными глазами, веснушчатым лицом, кирпатая и с сильно выдающимися скулами. Григорий с трудом сдержал неудовольствие: придется иметь дело с этой мымрой.
Начальница перебросила Лесе документ Григория. Девушка, чтобы достать его, приподнялась над столом, и Коляда окончательно убедился: поистине мымра. Груди отвисшие, джинсы, плотно облегавшие зад Леси, не делали его привлекательнее: слишком большой и тяжелый.
Григорий неприметно вздохнул, но тут же решил: все же, в этом что-то есть – небось, мымра не привыкла к ухаживаниям и охмурить ее будет значительно проще, чем, если бы довелось, вот ту красотку у дверей.
На мгновение представил Лесю раздетой в своем гостиничном номере: вариант не из лучших, но ради дела надо переступить через это.
Григорий пересел к Лесиному столу, как-то втиснувшись в проход и полностью перекрыв движение по нему, оперся локтями на поцарапанный, в пятнах стол и уставился на девушку ясными синими глазами. Знал: не выдержит его взгляда, отведет глаза – так и случилось, Лесины щеки порозовели, веснушки на них будто взорвались, девушка сразу стала еще некрасивее и, как бы почуяв это, словно отгородилась ладонями от Григория.
«Да, – с удовлетворением подумал Коляда, – я уже тебя ужалил. Никуда теперь не денешься».
Сейчас надо было вытянуть мымру из этой темной дыры, переполненной женской статью. Григорий предложил:
– Леся, давайте найдем ваше товарно-грузовое начальство и разберемся с ним. Это же не песчинка – вагон с лесом.
Девушка взглянула на начальницу. Та кивнула – Григорий краем глаза увидел это, – Леся направилась к выходу, цепляясь обвисшими бедрами за углы столов. Григорий, высоко подняв голову и одаривая девушек улыбками, следовал за ней. Чувствовал: он – как луч света в этом темноватом женском царстве – синеокий, статный, и не одна из этих девчушек, а среди них есть и вполне приличные экземпляры, побежала бы за ним, не оглядываясь.
И надо же такое: выпала ему мымра…
– Вы мне сразу понравились, Леся, – сказал, когда дверь захлопнулась позади. Решил не терять даром времени и сразу брать быка за рога. – Такая симпатичная девушка.
Видно, подобное Леся услышала едва ли не впервые, она недоверчиво покосилась на Григория, но ничего не ответила, только прибавила шагу, и Коляда тут же сообразил, что его слова упали на благодатную почву. Добавил:
– А если вы найдете наш вагон с лесом!..
Он не уточнил, что именно произойдет в таком случае, но и там можно было понять: благодарность его будет безгранична.
Девушка пытливо взглянула Коляде в глаза. Григорий не отвел их, смотрел честно и преданно, уже не одна девчушка купилась на этот его фокус. А в душе хохотал: смотри, смотри, что увидела? Боишься, врет тебе Григорий? Конечно, вру, да как догадаешься? Взгляд ведь у меня нежный и ласковый, я бы и сам поверил такому…
Подождите меня в скверике, – попросила Леся, – я выясню ваше дело с начальником станции.
Девушка возвратилась минут через двадцать. Уже по ее взгляду было ясно: вести неутешительные.
– Вагон еще в Брянске, – сообщила. – Но начальник договорился: завтра или послезавтра пригонят.
«До фени мне тот лес, – чуть не вырвалось у Коляды. – А вот сейчас мы с тобой немного побеседуем, о жизни поболтаем, глядишь, и расколешься».
Он похлопал ладонью по скамейке, приглашая Лесю сесть, что она немедленно и проделала, все поглядывая на него, как и раньше, выжидательно.
– Ну что ж, – сказал Григорий, – завтра, так завтра, день-два – это ерунда, лишь бы наконец пришел наш вагон. Я вам, Леся, очень благодарен и не хотел бы просто так расстаться с вами. Билет у меня, но, скажу честно, расхотелось мне сегодня подаваться в Ребровицу. Прямо говорю – расхотелось, и если у вас свободный вечер?..
Девушка посмотрела на Коляду внимательно, а он улыбнулся ей так нежно, как будто бы вдруг поверил: никакая она не дурнушка и даже чем-то напоминает ту красотку-блондинку, сидевшую у дверей.
– А если свободна?.. – спросила Леся как-то неуверенно.
«Ну, вот и приехали, – обрадовался Григорий. – Попалась ты, дурочка, в мои сети, и нескоро выпутаешься».
– Я хотел бы пригласить вас на ужин, – сказал, демонстрируя волнение и нерешительность.
– Хотите отблагодарить за вагон?
– Просто возникла идея приятно провести вечер. Давайте поужинаем в ресторане. На площади, забыл, как называется…
– «Лилия».
– Я подарю вам роскошные садовые лилии. Леся снова подняла на Коляду пытливый взгляд.
«На крючке ты, дорогая, – чуть не засмеялся тот, – и сейчас совсем проглотишь наживку».
– Теперь в ресторане все так дорого, – засомневалась Леся.
«Не знаешь ты про мои двести кусков», – подумал Григорий, но ответил:
– Для такой девушки, как вы!..
– Смеетесь?
«Не то слово – обхохотался», – резюмировал про себя Григорий, но, промолчав, накрыл ладонью Лесину руку. Она тут же выдернула ее, вся вспыхнув, Григорию показалось, что кровь брызнет из веснушчатых щек… Однако девушка не поднялась, не ушла, и Коляда скорее заявил, чем предложил:
– Я буду ждать вас в восемь у «Лилии».
– Если вам так хочется…
– Спасибо, что не отказали, – сказал Григорий и глянул чистыми глазами на Лесю.
В этот раз совсем не кривил душой.
Девушка ушла, Коляда смотрел ей вслед, на ее неуклюжую походку, на застиранные джинсы, нескладные бедра, и почему-то вдруг стало жаль Лесю – он поиграет с ней и бросит, конечно, не сразу: она еще пригодится, несчастная глупышка, однако месяц или два придется угождать ей, льстить, играть в любовь.
«Такова жизнь, – махнул рукой, – она жестока и не моя вина, что приходится крутиться. Ведь крутятся сейчас все без исключения, времена непредсказуемые, посмотреть лишь на депутатов: как псы чувствуют, где пахнет жареным, вертятся, словно флюгеры…
А Президент и другие высокопоставленные? Тоже должны знать, откуда ветер дует и с какой силой…»
Коляда отправился на базар, купил букет тигровых пятнистых лилий, бросил в ванну в номере, чтобы не увяли, и пошел в ту же «Лилию» пообедать. Велел подать к обеду лишь фужер сухого вина, объяснив официанту, что вечером должен встретиться с девушкой и надо организовать отдельный столик. Желательно, подчеркнул особо, чтобы был хороший коньяк и шампанское.
Официант, исполнившись уважением к зажиточному клиенту, тем более, что Коляда оставил ему щедрые чаевые, пообещал и столик, и коньяк, не говоря уже о закусках. Икры, объяснил, нет уже давно, однако ветчина, буженина и заливная рыба найдутся.
Договорившись, что к восьми столик будет накрыт, и оставив официанту аванс, Григорий возвратился в гостиницу, растянулся на кровати и незаметно задремал. И приснился ему сладкий сон. Будто он с Лесей отдыхает на Канарских островах. Но девушка удивительно похорошела, лежала на морском берегу под пальмами в красивом цветастом купальнике, длинноногая, с высокой грудью и почему-то напоминала свою коллегу-блондинку. Естественно, такая метаморфоза устраивала Коляду, он сел в шезлонг возле девушки, но откуда ни возьмись накатилась огромная волна, смыла их в океан, понесла куда-то от берега, но они не испугались, потому что вблизи оказалась неимоверно шикарная яхта, которая и доставила их обратно на остров, под пальмы. А вечером они сидели на открытой террасе ресторана, и чернокожий официант в смокинге наливал в бокалы шампанское.
Григорию не хотелось просыпаться, настолько приятным был сон, особенно темнокожий официант в белом смокинге, но требовательно зазвенел будильник, и Коляда повертел головой, отгоняя шикарные видения, тут же вспомнил замызганную «Лилию» с жалким официантом Толиком, тяжело вздохнул и стал торопливо одеваться, ведь до восьми оставалось всего полчаса.
Он прибыл к ресторану за пять минут до назначенного времени, стоял, спрятав за спину букет, – возле «Лилии» толпились люди и ему не хотелось у всех на виду вручать дурнушке такие неимоверно шикарные цветы.
Григорий не сразу заметил Лесю, а углядев, подивился переменам, происшедшим с нею. Видно, девушка не теряла времени даром: небось, отпросилась у начальницы и подалась в парикмахерскую, где ей соорудили высокую прическу, а еще подкрасила тушью ресницы, отчего узкие глазенки как бы увеличились, ну и приодела юбку, скрадывающую ее непривлекательные формы, и тугой лифчик, подтянувший груди. Леся явно хотела понравиться Коляде, и это развеселило Григория, так как свидетельствовало: девушка теперь не выскользнет из его когтей.
Коляда вытянул из-за спины лилии, протянул ей, улыбнувшись, и заметил, как в одно мгновение веснушки ее словно стали ярче. Он галантно подал ей руку и повел в ресторан.
Официант Толик уже поставил на стол бутылки и закуски, перспектива солидных чаевых вдохновляла его, и он суетился, пытаясь угодить, наверно, не меньше, чем тот чернокожий из сладкого сна: сам налил в рюмки коньяк и лишь после этого, пожелав приятного аппетита, удалился.
Григорий поднял свою рюмку, хотел чокнуться с Лесей, однако та покачала головой, отказываясь. Это никак не входило в планы Григория, надеялся подпоить ее, чтобы потом затянуть в гостиницу, помрачнел и, сдвинув брови, спросил:
– Боишься?
– Немного.
– А я к тебе со всей душой. Потому что понравилась мне.
– Думала: хочешь отблагодарить за вагон.
– Не вспоминай о том паршивом лесе. Сердце замерло, когда увидел тебя.
Знал: нет на свете женщины, которая сама считала бы себя дурнушкой, и играл на этом.
– Скажешь такое… – смутилась Леся.
– Я вполне серьезно.
– В нашем отделе есть красивее меня.
– Но ты симпатичнее всех, за это и хочу выпить.
– Оно ведь крепкое!..
– Обычный коньяк: грузинский, марочный. Веселит душу.
– Ну, если уж веселит…
Леся осушила рюмку, не задумываясь, а Григорий решил влить в нее перед шампанским еще не меньше двух: тогда ее немного развезет и можно будет откровенно поговорить. Он положил на Лесину тарелку салат, кусочки ветчины, буженины – всего понемногу, чтобы не особенно наелась и поскорее опьянела.
Через несколько минут они выпили еще по рюмке. Григорий прикинулся пьяным, смотрел на Лесю с обожанием, забрасывал комплиментами, договорился до того, что назвал ее самой прекрасной во всем Лижине и заклеймил местных парней, не оценивших по достоинству такой бриллиант.
Леся смеялась. Григорий таки заставил ее опорожнить еще одну рюмку, после этого ей стало совсем весело, теперь она безоговорочно верила такому славному, импозантному и умному юноше: он первый увидел в ней женщину и, кажется, даже немного влюбился.
А ведь еще никто не влюблялся в нее.
Леся родилась в семье учителя, была третьей дочерью, семья не роскошествовала, еле сводила концы с концами, да и разве обеспечены у нас учителя? Ничтожные заработки и никаких перспектив. Нужда замучила семью. Леся донашивала кофточки и юбки старших сестер, по окончании школы сразу пошла работать, чтоб иметь хоть какую-то свою копейку. Сестры, поступившие в пединститут, смотрели на нее свысока, считали дурнушкой, сами они уродились статными и красивыми, Леся тяжело переживала свою ничтожность. Устроившись на работу, она поначалу отдавала заработанные деньги в семейный бюджет, но потом отважилась и приобрела довольно сносные джинсы. Сестры смеялись над ней, доказывая, что американские брюки сидят на ней, как на корове седло. Леся придирчиво осмотрела себя в зеркале и решила, что сестры завидуют ей: не такая уж она и препоганая, просто еще не нашелся парень, оценивший ее по достоинству.
И вот наконец нашелся, даже пригласил в ресторан. Сестры лопнули бы от зависти, увидев их за отдельным столиком в «Лилии». Да еще какой парень! Высокий, красивый! А еще, как открылся недавно, мастер спорта по боксу, даже чемпион какой-то – области или всей страны. И, судя по всему, зажиточный: заказал коньяк и шампанское, еще и полный стол закусок – ветчина, заливная рыба, маринованные грибы…
Представив, какими глазами смотрели бы на Коляду сестры, Леся захотела отчебучить что-то эдакое, вызывающее, но не нашла ничего лучшего, как налить себе полную рюмку коньяку и залпом выпить ее, не закусывая – на радость Григорию, и посмотрела на него так игриво – даже чертиков пустила ему из глаз, впервые в жизни.
«Ну вот – дошла до кондиции, – совсем развеселился Коляда. – Теперь мы отполируем мымру шампанским и тогда из тебя хоть веревки вей».
Григорий подозвал Толика и велел подавать горячее. Официант принес огромные бифштексы с жареной картошкой, Леся попробовала и заявила, что в жизни не ела ничего вкуснее. А Григорий налил ей полный фужер шампанского, не забыл и о себе, коньяк, правда, ему больше нравился, но не пропадать же добру…
«Сладенькая бурда, – подумал, но для Леси в самый раз: шипучая, с газом, в голову ударит, как следует».
Потом Григорий сделал широкий жест: приказал принести мороженое и кофе, заявив, что для любимой женщины ему ничего не жаль.
Услышав эти слова – «любимая женщина», – Леся округлила глаза, но Григорий не отступал: именно любимая, наконец он нашел то, что искал чуть ли не полжизни – может, Леся и не займет первое место на конкурсе красоты, однако, он уверен, что характер у нее золотой, это видно по глазам, а он умеет в них читать.
Девушка не стала убеждать Григория в противном, она уже и сама уверовала, что не такая уж дурнушка, а что характер золотой – в этом нет сомнения: кто, кроме нее, мог бы вытерпеть ежедневные подковырки сестер?
Наконец все шампанское было выпито и, убедившись, что не осталось ни капли коньяку, Григорий предложил Толику рассчитаться. Официант принес счет, Григорий лишь взглянул на него и понял, что Толик обжулил его чуть ли не на треть, однако спорить не стал, выложил даже тысячу на чай – чтобы видела Леся и поняла, какой щедрый у нее ухажер.
На улице перед «Лилией» уже горели фонари, Григорий обнял Лесю за талию, прижал к себе, девушка не протестовала, ей было хорошо и уютно подле этого парня, она помнила, как назвал ее любимой женщиной, от этого и еще от шампанского на сердце было тепло и кружилась голова, а Григорий нежно прижимал ее к себе. Так хорошо ей было впервые в жизни, и когда Коляда предложил ей пойти в гостиницу, – мол, у него там найдется бутылка красного вина, – она не могла отказаться, ведь он мог бы обидеться, а разве можно обидеть такого славного человека, к тому же, влюбленного в нее?
– Пойдем, – сразу же согласилась. – Ты и правда меня любишь?
Григорий вывел Лесю из освещенного круга, припал к ее устам. Целовал долго, и девушка впервые в жизни почувствовала: нет на свете ничего слаще поцелуев.
А Григорий шептал Лесе на ухо прекрасные слова о верности и любви, все быстрее увлекая ее в конец улицы, где светились окна гостиницы. И Леся покорно шла за ним, потому что уже отважилась на все.
В номере Григорий снова прилепился к ее губам, а сам ловко расправлялся с пуговицами на кофточке: желание уже распалило его, он выключил свет, а Леся сама сбросила юбку…
Оказалось: дурнушка-дурнушкой, а в постели шикарная, податливая и горячая, и Григорий нисколечко не пожалел о содеянном. Решил сегодня ни о чем не расспрашивать, тем более, вести деловые разговоры. Девушка пьяна и вряд ли завтра что-то припомнит из сказанного, да и недаром же молвится: утро вечера мудренее.
Коляда проснулся первый. Смотрел, как сопит Леся, привалившись веснушками к подушке, и почему-то ему стало жаль ее. Ведь поверила вчера в пылкость его поцелуев, развесила уши, а он навесил на них лапшу. Или, скорее, спагетти итальянские, ведь спагетти значительно длиннее наших макаронных изделий, соответственно и вид на ушах от них внушительнее. А впрочем, к чему тут укоры совести? Дело есть дело, и он приехал в этот богом забытый Лижин вовсе не для того, чтобы развлекаться с девушками. Тем паче, что основной разговор с этой девицей еще впереди.
Леся пошевелилась и открыла глаза. Увидев Григория, счастливо улыбнулась, и Коляде снова стало немного стыдно. Но вспомнил суровый взгляд Луганского и его категорический приказ не возвращаться с пустыми руками: погладил Лесю по оголившемуся плечу и нежно поцеловал в щечку.
– Гуд монинг, радость моя, – щегольнул знанием английского, хотя этим, пожалуй, и исчерпывался его словарный запас. – Как спала, золотко?
Девушка смотрела выжидательно, и Григорий, пересилив себя, добавил:
– Моя любимая…
Леся сразу вспыхнула и как бы засветилась вся, а Григорий подумал: вся эта сцена не стоит и ломаного гроша. И все же, должен сыграть свою роль до конца. Помрачнел, сдвинул брови, изображая волнение и даже душевную боль: все это не могло пройти мимо внимания Леси, и она с тревогой спросила:
– Что с тобой, милый?
Григорий поморщился, но ничего не ответил. Однако Леся не отступила:
– Что тебя мучит?
– А-а… – чуть ли не простонал, – маленькие неприятности.
– Я хочу знать о тебе все.
«А фигу с маслом… – хохотнул в душе Коляда и в самом деле скрутил под подушкой фигу. – Так я перед тобой и открылся…»
– Влип в одну историю, – начал неопределенно, – и не знаю, как выпутаться.
– Расскажи.
Григорий подумал: хочешь – не хочешь, а придется хоть немного приоткрыть карты. От Лижина до Ребровицы – раз плюнуть, час езды, и Леся все равно узнает об их делах: когда почистят вагоны или контейнеры. Следует повязать и ее, чтобы не навела милицию на его след. Хотя таких, как он, в Киеве тысячи, а глупенькая девчушка до сих пор думает, что он из Ребровицы. Пусть думает, да и вообще было бы классно, если бы менты заподозрили местных ребровицких парней.
– Такое дело, – начал неуверенно, – решили наши ребровицкие хлопцы побаловаться на железной дороге. То есть сделать ревизию в вагонах: что везут и куда… А я с ними повязан.
Девушка сразу поняла – что к чему.
– Нет, – возразила, – ни в коем случае. Сядешь. А я этого не хочу.
– И я почему-то не хочу, – усмехнулся Коляда. – Но они меня к стенке приперли. Понимаешь, работать в потребкооперации и не запачкаться ну, никак невозможно. И я у них на крючке. Хоть там, хоть тут, а сгорю ярким пламенем.
– Нет никакого выхода?
– Не вижу.
– А ты повинись, – посоветовала Леся, – ведь чистосердечное раскаяние…
– Так лишь проклятые менты твердят. Чтобы мы, лопухи, уши развешивали.
– Может, и так, – согласилась Леся, – и все же…
– С вагонами может и обойтись, – оптимистически заявил Коляда. – Не пойман – не вор.
– Но ведь опасно.
– Конечно, однако нет выхода, – Григорий придвинулся к девушке, потрепал ее по щеке и продолжил: – Хотя… Может, ты согласишься…
– Для тебя сделаю все и с радостью.
– Такое дело, – проникновенно зашептал Григорий, – если мы раз или два в тех вагонах пошуруем, милиционеры даже и не спохватятся. А хлопцам навар нужен. Понимаешь, нам пустые контейнеры чистить ни к чему. Вот я и подумал: ты же знаешь, что из Лижина везут, в каких контейнерах и вагонах. Сообщишь мне, чтобы парни зря не возились.
Подозрение мелькнуло в Лесиных глазах.
– Ты!.. – выдохнула. – Может, ты только для этого?.. И вчерашний ужин, и разные слова?..
– Любимая, – решительно запротестовал Григорий, – ты же умная, очень умная, неужели не поверила мне?
Девушка свернулась клубочком, ей было легко и уютно под боком у Григория, хотелось верить лишь в хорошее и справедливое, а Григорий так нежно прижался к ней и такую искренность излучали его глаза, что ее подозрения испарились, бесследно исчезли, и Леся сама устыдилась своих черных мыслей.
– Все будет хорошо, я сделаю, что скажешь, но только ради тебя!
Коляда перевернулся на спину и потянулся: теперь можно было расслабиться.
– Не сейчас, – сказал. – Это дело не горит. – Ведь Луганский предупредил, что начинать можно через неделю или дней через десять. – Я наведаюсь на той неделе. – Сел на кровати, достал кошелек, – скажи, любимая, сколько тебе платят в товарной конторе?
– Много. Пятьдесят тысяч ежемесячно. Григорий отсчитал пятьдесят тысячных купюр.
– Вот тебе, дорогая. Купи что-нибудь.
– Такие деньги! – ужаснулась Леся.
– Бери, бери, это только аванс. Разбогатеем – озолотим.
– Стыдно.
– Купи себе хорошее платье. Или кофточку.
Леся представила себя в платье, которое видела в коммерческом ларьке. Около ста тысяч, она даже испугалась, глянув на цену, а теперь, кажется, ее мечта осуществится. Да и вообще, с появлением этого красивого и ласкового парня вся жизнь ее круто изменилась. Разве сегодняшний день похож на вчерашний? Вчера еще все шло по накатанной и до деталей выверенной дороге: утренний невкусный завтрак, опостылевшая работа, презрительные или сочувственные взгляды коллежанок, вечно шепчущихся за ее спиной о парнях – кого удалось охмурить, кого – бросить, с кем переспать; домашние хлопоты, магазинная суета, улучшившееся настроение, если удалось наскочить на масло или яйца – и такая круговерть из недели в неделю, из месяца в месяц, из года в год.
И вот появился он, высокий, синеглазый, с открытым приветливым лицом – даже белокурая Наташка, первая красавица их отдела – чуть сознание не потеряла, увидев Григория – это Леся заметила сразу: как Наташка уставилась на Коляду, как зарделась, как занервничала, как изогнулась над столом, стараясь привлечь его внимание, а он и глазом не повел, потому что сразу заинтересовался ею, Лесей – недаром же в народе говорят: не родись красивой, а родись счастливой.
Да, сегодня она счастлива. Сегодня все хорошо, сегодня ничто не может испортить ей настроение, даже домашние неурядицы.
Леся соскочила с кровати, стала перед зеркалом. Довольно улыбнулась. Кто сказал, что она дурнушка? Завистливые сестры и нахальные коллежанки. А он растянулся на кровати, вроде бы еще окончательно и не проснулся – вероятно, таких по пальцам можно пересчитать даже в самом Киеве, – смотрит на нее влюбленными глазами, и надо сделать все, чего только пожелает, лишь бы удержать его.
Как она будет выглядеть в новом платье? В шелковом платье с диковинными цветами и желтыми листьями? Наденет это платье завтра же и, конечно же, попадет под перекрестный огонь изумленных взглядов сослуживиц: умрут от зависти. Ну и пусть, решила Леся, не пожалев ни одной из них.
Представила себе, как схватится за сердце красавица Наташка, как закружится у нее голова, подогнутся ноги в узорчатых колготках, стройные ножки, на которые она с удовольствием променяла бы свои, как смертельная бледность разольется по ее лицу, – эта картина не ужаснула ее, наоборот, даже потешила.
Да, повезло ей! И откуда взялся этот Григорий. Появился, как царевич в сказке из какого-то неведомого далека, или как былинный богатырь, запомнившийся ей по картине художника Васнецова и воплотивший в себе, по ее разумению, все лучшие мужские качества…
А Григорий лежал на кровати и от удовольствия мурлыкал что-то себе под нос. Наконец все позади. Честно говоря, не ожидал, что все так хорошо и быстро провернет. Верил в свою звезду и умение охмурить любую девку, но ведь на Лесином месте могла оказаться и пятидесятилетняя карга – попробуй покрутиться вокруг такой… А еще случаются с партийным стажем, идейные – к ним и вовсе не подступишься.
Главное: Леся взяла деньги. Через неделю он будет знать, в каких вагонах и контейнерах самые ценные грузы. Правда, из Лижина их могут погнать без остановки прямо в Киев, но это уже его не касалось. Не его головная боль. Возможно, Иван Павлович купит какого-то станционного клерка, чтобы остановили вагоны в Ребровице или, лучше, на каком-нибудь богом забытом разъезде. Всегда можно что-то придумать: или тормоза в вагоне неисправны, или дорога забита, или нет электровоза…
Григорий, блаженно почмокав губами, просюсюкал:
– Иди ко мне, дорогуша.
Лесю не надо было уговаривать. Поползла бы и на коленях. Потому что и не мечтала о таком парне. Любимый!