Страница:
Надо сказать, что при проектировании Т6-1 возникли определенные сложности с шасси. В связи с этим хотелось бы вернуться во времени немного назад и вспомнить такую историю. Когда я занимался компоновкой самолета С-6, то среди прочего мне необходимо было разработать и кинематические схемы стоек шасси. Подготовленную схему я принес к П. О. Он посмотрел, не сделал никаких замечаний, а только сказал: "А теперь еще одну схему разработайте". Я ему: "А зачем?" Он в ответ: "А вдруг вы найдете что-нибудь более удачное". Я сделал вторую компоновку, пришел к П. О. И снова никаких замечаний, и снова: "А теперь еще один вариант". И так продолжалось 6 раз. В конце концов я ему сказал:
- Всё, Павел Осипович! Я иссяк, больше ничего придумать не могу, надо принимать решение.
- Принимайте.
Я растерялся, а он спрашивает:
- Какая схема вам больше всего нравится? Я показал, а П. О. говорит:
- Хорошо, запустите ее в разработку, только сначала покажите мне схему створок отсека шасси. Я снова ничего не понял:
- Павел Осипович, но ведь створки - это жестянки.
- Запомните, нет шасси - нет самолета, нет схемы створок - нет шасси вообще.
Начал я разрабатывать схему створок, а она не получается. Вернее получается, но для открытия-закрытия створок требуются свои гидравлические цилиндры выпуска-уборки. Доложился П. О. И получил еще один урок:
- Всегда старайтесь сделать так, чтобы створки шасси управлялись только при помощи тяг и качалок, соединенных со стойкой, т. е. кинематическим методом без применения гидравлики.
В итоге схема шасси оказалась не той, которую я выбрал вначале. Это блестящий пример того, как Учитель воспитывает ученика и готовит его к самостоятельному принятию решений. Он не брал карандаш и не вносил изменений в мои чертежи, а говорил: "А вы еще поработайте, поработайте". Возвращаясь к самолету Т6-1, могу сказать, что схема шасси оказалась неудачной, база крепления стойки к фюзеляжу была очень небольшой, в итоге возникали очень большие изгибающие моменты, особенно при посадке с креном, и стойка сильно изгибалась при посадке, т. е. работала как пружина.
В 1967 г. П. О. направил меня на выставку авиационной техники в Ле Бурже. Там на стенде фирмы "Месье" я увидел макет очень оригинальной стойки, которая обеспечивала равномерное нагружение колес шасси и позволяла уложить колеса именно в отведенное им при компоновке место (впоследствии эта стойка была применена на англо-французком самолете "Ягуар"). Я буквально влюбился в эту схему, и, вернувшись из Парижа, стал уговаривать П. О. внедрить ее на самолете Т-6. Вполне естественно, что новшество встретило страшное сопротивление со стороны начальника отдела шасси А. Э. Баумгартэ. Сразу нашелся у него и повод для неприятия - появление дополнительных шарниров. Баумгартэ и я, как говорится, встали друг против друга "насмерть". Дело доходило до того, что на совещаниях у П. О. мы уединялись у окна кабинета и шепотом материли друг друга. К счастью, у меня в отделе шасси нашелся и союзник - ведущий конструктор В. Шифрин, который сумел преодолеть сопротивление своего начальника. В итоге схема была принята, реализована на самолете Т6-2 и полностью себя оправдала. Я до сих пор считаю, что лучшей компоновки шасси в мире пока не существует. Некоторые принципы этой схемы были реализованы и на самолете Су-25. Проблемой проблем оказался выбор типа двигателя. Здесь я (и не я один) сделал вывод, что двигатель должен быть одноконтурным. На этот выбор повлияло требование ВВС к дальности полета у земли, которое включало в себя 5 минут полета на сверхзвуковой скорости. Двухконтурный двигатель в этих условиях проигрывал, поэтому А. М. Люльке было выдано задание на разработку одноконтурного двигателя. В качестве прототипа Архип Михайлович взял двигатель J-79 с самолета "Фантом". Образцы у нас имелись. Вот так родился двигатель АЛ-21Ф с первоначальным значением взлетной тяги 8900 кг. Однако в определении потребной взлетной тяги мы сильно ошиблись. Она выводилась на основании весовых расчетов, проведенных лично мною. Но в процессе разработки самолета его вес постоянно возрастал. В итоге нам пришлось изменить требования к двигателю и увеличить его взлетную тягу до 11200кг. Этот двигатель получил наименование АЛ-21Ф3. Ошибка в выборе типа двигателя вскоре стала явной. В требовании полета на сверхзвуковой скорости у земли военные не учли то, что летать на сверхзвуковой скорости над территорией СССР было запрещено. Эту скорость получали только на летных испытаниях в ГНИКИ ВВС, где определяли соответствие самолета заданным требованиям. А когда боевые машины начали поступать в воинские части, летать на сверхзвуковой скорости у земли они не имели права. То есть самолет может летать, а строевые летчики - нет. Тогда, без тренировок, о каком боевом применении может идти речь? То есть самолет автоматически переходил в разряд дозвуковых машин. Использование одноконтурного двигателя привело к отставанию разработки двухконтурных двигателей для военной авиации примерно на 3-4 года. Итак, в июне 1967 г. начались полеты Т6-1. В первом же вылете В. Ильюшин столкнулся с сильной боковой раскачкой самолета, связанной с избыточной поперечной устойчивостью. В итоге на самолете на концах крыла появились ласты, отклоненные вниз - точно такие же, как на самолете TSR-2 (а мы поначалу почему-то не придали им значения). Кроме того, включение вертикально-подъемных двигателей резко изменяло балансировку самолета вблизи земли, что делало посадку очень затруднительной, что называется - на грани "циркового номера". В связи с этим П. Сухим было принято решение о срочной проработке варианта самолета с крылом изменяемой геометрии. Этому способствовали очень обнадеживающие результаты летных испытаний экспериментального самолета С-22И с крылом изменяемой геометрии, первый вылет которого состоялся в 1966 г. (самолет С-22И стал родоначальником целого семейства самолетов Су-17-Су-17М, Су-17М2, Су-17М3, Су-17М4). Предложение КБ Сухого было принято вышестоящими организациями, и в августе 1968 г. вышло Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о создании штурмовика (!!!) Су-24 с крылом изменяемой геометрии со сроком предъявления самолета на совместные Государственные испытания в ГНИКИ ВВС в 1972 г.
Я опять отвлекусь от самолетов, чтобы рассказать о некоторых событиях, которые, несомненно, влияли на нашу работу. В октябре 1964 г. Н. С. Хрущев был снят со всех своих постов. П. В. Дементьев почувствовал, что он тоже может лишиться работы. Для подобных опасений у него имелись основания: за ним была инициатива в закрытии ОКБ-23 В. М. Мясищева и передача его В. Челомею, всяческая поддержка работ В. Челомея на всех уровнях, торможение разработок по авиации. Естественно, что все Генеральные конструкторы авиационной техники были, в той или иной степени, недовольны позицией П. Дементьева. Поэтому после снятия Хрущева П. В. Дементьев, дабы заручиться поддержкой Генеральных и Главных конструкторов, предпринял поездки во все авиационные КБ. К нам он приехал в декабре 1964 г. Я присутствовал на этой встрече. У меня создалось впечатление, что П. Дементьев находился в подавленном состоянии и заискивал перед Генеральным конструктором. Нашему КБ он обещал полную поддержку в создании самолетов Т-4 и Т-58М. К его чести,свое обещание он выполнил, вышли соответствующие Постановления правительства. Как уже упоминалось, в 1967 г. в Ле Бурже проходила международная авиационная выставка, куда я был отправлен в командировку для изучения, прежде всего, конструкции самолета F-111. Машина находилась за ограждением, внутри которого несли охрану три сотрудника военной полиции США (МР). В первый день я фотографировал F-111 издалека. Но меня интересовали прежде всего детали: конструкция воздухозаборника и сопла, подвеска горизонтального оперения, количество и размер эксплутационных люков и т. д. Поэтому на второй день я набрался храбрости, чтобы фотографировать машину уже вблизи. На третий день я уже обнаглел до того, что стал снимать самолет "в упор", сопровождая каждый кадр подробным комментарием в записной книжке. Мое пристальное внимание к F-111 не осталось незамеченным: на четвертый день, как только я приготовился к съемке, внезапно двое из охраны самолета начали фотографировать с обеих сторон уже меня. Вот так я в первый раз "засветился". К F-111 я, разумеется, уже не подходил. Впрочем, это было и не нужно. За первые три дня мне удалось сделать более сотни уникальных подетальных кадров, которые потом очень помогли нам при создании самолета Су-24. Понятно, что в процессе проектирования постоянно приходилось решать те или иные технические задачи. Одна из них была связана со схемой размещения экипажа (такая проблема, кстати, возникала еще при компоновке Т6-1). Первоначально экипаж размещался по схеме "тандем": в передней кабине - летчик, в задней штурман. Мне лично эта компоновка очень нравилась, потому что при общей ширине фюзеляжа 1680 мм (размер являлся производной от ширины антенны РЛС "Орион", равной 1400 мм) по бокам кабины экипажа имелись большие объемы, в которых размещалось радиоэлектронное оборудование самолета с хорошим доступом для эксплуатации. Однако П. О. Сухой принял решение о размещении экипажа по схеме "бок о бок". Компоновка оборудования при этом ухудшалась, но взамен появлялся целый ряд преимуществ: отпадала необходимость в создании учебного варианта самолета, сокращалось число приборов и органов управления в кабине экипажа, появлялось "чувство локтя" между летчиком и штурманом. Короче, нужно было сесть и тщательно рассмотреть все "за" и "против".
Незадолго до описываемых событий Е. А. Иванов, являясь уже первым заместителем Генерального конструктора, решительно взялся за перестройку структуры КБ и введение большого числа новаций. В числе прочего он принял решение об одновременном уходе в отпуск всего коллектива КБ и производства в июле месяце. Оставались только дежурные, связанные с сопровождением летных испытаний, и сам Сухой. Для отдыха он предпочитал сентябрь, так как не переносил жаркого климата. Мы готовили свои отпускные дела. Я собирался поехать в Крым, в наш пансионат в Рыбачьем. И вот в это время П. О. Принимает свое принципиальное решение. Сухой пригласил меня к себе и попросил: "Олег Сергеевич, я отдаю себе отчет, что у вас все планы на отпуск уже сверстаны, но я остаюсь один. Поэтому у меня просьба - не могли бы вы остаться вместе со мной. Цель - провести перекомпоновку самолета под размещение экипажа рядом. Поговорите с конструкторами, может быть кто-то сможет остаться. Скажите им, что это моя личная просьба". Понятно, что добровольцы нашлись сразу. В их числе - начальник группы компоновки кабин И. Э. Заславский. В течение месяца эта перекомпоновка была проведена. Мы предположили, что при расположении летчиков "бок о бок" будет существовать опасность для экипажа при катапультировании, потому что пламя катапульты члена экипажа, уходящего первым, нанесет вред второму. Для его защиты между летчиком и штурманом была установлена подвижная титановая перегородка, выдвигавшаяся по типу веера. Довольные изящным решением, мы повезли макет кабины на полигон в Фаустово для испытаний системы спасения на ракетной тележке. В креслах К-36 удобно разместились два тезки - "Иван Иванычи" (т. е. манекены). На их обмундировании были прикреплены датчики температуры и давления. Кроме того манекены были обмазаны воском. Сначала испытывали с опущенной перегородкой, затем - с убранной. Результаты превзошли все наши ожидания - воск не расплавился. Датчики температуры зафиксировали заброс всего на 4-5oС и незначительное повышение давления. Таким образом, наши опасения не оправдались, и перегородка была снята. На этом история с новой кабиной не кончается. В марте 1966 г. проводилась защита эскизного проекта и макета самолета. Позволю себе немного отвлечься, чтобы рассказать о моем разговоре с П. О. непосредственно перед этой защитой. Дело в том, что Сухой поручил основной доклад на заседании комиссии делать мне. Я признался П. О., что боюсь, что никогда не выступал перед такой аудиторией.
- А вы не бойтесь.
- А можно я напишу доклад, покажу его вам и буду читать?
- Ни в коем случае. Не читать. Самолет вы знаете, вот и расскажите о нем своими словами.
Я, конечно, старался выполнить его указания, но до конца не смог и постоянно глядел в текст, как в шпаргалку. А на комиссии столкнулись две секции: секция боевой эффективности и секция летчиков, которой руководил генерал-майор Степан Микоян, командир в/ч 18374, входящей в состав ГНИКИ ВВС. Секция боевой эффективности решила, что штурману надо поставить ручку управления самолетом. Секция летчиков выступила категорически против. КБ, естественно, приняло сторону летчиков. Доводы секции эффективности: если летчик убит, то штурман сможет привести самолет на базу и посадить его. Доводы секции летчиков: а если летчик не убит, а штурману покажется, что самолет находится в аварийной ситуации, то он начнет вмешиваться в управление. Кроме того, если штурман одновременно является и летчиком, то кто является командиром экипажа? Конфликт разрастался. Его отголоски дошли до Главкома ВВС Главного маршала авиации К. А. Вершинина. Главком появился неожиданно, в обеденный перерыв. В цехе никого не было, только мы со Степаном Микояном стояли на трапах возле кабины и обсуждали сложившуюся ситуацию. Вершинин поднялся на трап и, не поздоровавшись со мной, обратился к Микояну: "Генерал, вы как будто против ручки управления у штурмана?" Микоян ответил, что вся секция летчиков против. Вершинин на это: "Генерал, тогда вам нечего здесь делать, на макетной комиссии", - после чего повернулся и ушел. Секция эффективности праздновала победу. Но мы им праздник подпортили. Пригласив обе секции на макет, мы заявили: "Кабина в вашем распоряжении, компонуйте приборную доску и пульты как хотите. А затем мы все сфотографируем и внесем в протокол макетной комиссии". Это был хитрый ход с нашей стороны. Похоже, по-другому убедить сторонников этой злосчастной ручки в их неправоте не получалось. Мы уже знали, что когда поставят ручку у штурмана, она перекроет индикатор электронно-оптического визира "Чайка". Но если бы в перекомпоновку ввязалось КБ, то снова начались бы бесконечные замечания. В итоге было принято истинно соломоново решение ручку у штурмана оставить, но укоротить. Появилось даже обоснование: с короткой ручкой штурман не сможет активно вмешиваться в управление самолетом. Кстати, с некоторых пор КБ им. Микояна компонует приборную доску именно так: предоставляет военным летчикам самим разместить на металлической чистой поверхности приборной доски намагниченные макеты лицевых панелей всех приборов. А по поводу ручки управления должен признать, что на самолете МиГ-31 принято более изящное решение: ручка у второго члена экипажа - складная - выдвижная. Итак, на Су-24 ручка у штурмана была установлена. Но ни военные, ни мы не могли предугадать, что она нам еще принесет хлопот. Первая дивизия самолетов Су-24 дислоцировалась в г. Шяуляе. Началось освоение самолета. И вдруг тревожное сообщение произошло самопроизвольное катапультирование штурмана из самолета, находящегося на стоянке. В рапортах это происшествие излагалось примерно так:
Летчик: "Сел в кресло, пристегнулся, запустил двигатели, вдруг справа оранжевое пламя. Посмотрел направо - штурмана нет, посмотрел вверх - он опускается на парашюте".
Штурман: "Сел в кресло, пристегнулся, летчик запустил двигатели, вдруг меня притянуло к креслу и выбросило из самолета. Не успел опомниться опускаюсь на парашюте".
То есть произошло катапультирование на режиме Н=0 и V=0, хотя кресло К-36 проектировалось на режим Н=0 и V=70 км/ч и так проходило Государственные испытания. Как потом выяснилось, это непроизвольное катапультирование произошло именно из-за короткой ручки управления. На самолете Су-24 центр тяжести горизонтального оперения находится впереди оси вращения. Поэтому, когда давление в бустерной гидросистеме отсутствует, горизонтальное оперение отклоняется носиком вниз, а ручка управления, соответственно, уходит в заднее крайнее положение (на себя). Там она зацепилась за держки катапультируемого сидения. После запуска двигателей в гидросистеме появилось давление, горизонтальное оперение стало отклоняться вверх, в нейтральное положение, ручка управления пошла вперед и потянула держки, т. е. привела в действие систему катапультирования. По итогам летного происшествия были розданы призы. Командующий воздушной армией объявил летчику и штурману выговор за нарушение инструкций по летной эксплуатации. П. Сухой наградил их именными золотыми часами за первое в мире успешное катапультирование на Н=0, V=0. Главный конструктор кресла К-36 Г. И. Северин подарил летчикам именные гермошлемы. На основании полученного опыта была доработана конструкция держек - они стали более плотно прилегать к внутренней стороне ног летчика, а под горизонтальное оперение, находящееся в нейтральном положении, стали устанавливать упор с красным флажком.
В 1968 г. началась полномасштабная, очень интенсивная разработка варианта самолета с крылом изменяемой геометрии. Проектирование шло тяжело, требования заказчика сильно изменились, а П. Сухой поставил задачу максимальной преемственности конструкции от самолета Т6-1. Необходимо было, в частности, попытаться сохранить компоновку центральной наиболее нагруженной части фюзеляжа. Мы стремились сохранить канал подвода воздуха к двигателям. Но, когда в отделе фюзеляжей была спроектирована главная балка, воспринимающая изгибающий момент от поворотных консолей крыла, то оказалось, что она врезается в канал. Что делать? Уменьшение высоты балки приводило к снижению ее жесткости и резкому увеличению веса. Опускание канала вниз не позволяло разместить стойку главной опоры шасси. Нам не оставалось ничего иного, как врезаться поясом главной балки в уже существующий канал и закрывать его там обтекателями. Это, конечно же, привело к искажению поля скоростей воздушного потока на входе в двигатель. Опять же из соображений максимальной преемственности было принято решение о сохранении по всей длине фюзеляжа гаргрота, форма которого определялась размещением в центральной части фюзеляжа вертикальноподъемных двигателей. От этого смогли уйти только на самолете Су-24М спустя 10 лет.
Глава 5. Часть 2.
Тут, видимо, следует сразу оговориться. Эта пресловутая "максимальная преемственность" являлась вынужденной мерой. Мы и сами осознавали нерациональность прямого переноса на новую машину старых технических решений. Но времени у нас в запасе не было совершенно. Военные подгоняли: скорей, скорей, скорей... Су-24 был первым в нашей авиации всепогодным самолетом, так необходимым нашим ВВС. Спешка приводила к ошибкам практически на всех этапах создания машины - от проектирования до испытаний. Поэтому Су-24, на мой взгляд, является самой трудным самолетом нашего КБ. Я специально акцентировал внимание читателя на условиях, в которых создавалась машина, чтобы он, памятуя о них, не судил нас строго за наши недочеты. Самолет спроектировали и построили всего за 26 месяцев, его первый вылет состоялся в январе 1972 г., а уже в марте было принято решение о запуске Су-24 в серию. А впереди было еще 3 года напряженных летных испытаний. К наиболее крупным ошибкам, допущенным в процессе проектирования и тормозившим летные испытания, я отношу следующие: Прежде всего, мы слишком много уступили военным в части номенклатуры вооружения (около 30 типов бомб, неуправляемых реактивных снарядов и управляемых ракет) и радиоэлектронного оборудования. Во-первых, это привело к тому, что вес машины начал расти. Военные никак не хотели понять, что самолет не может заниматься всем. Во-вторых, это вызвало резкое увеличение объема летных испытаний (для получения зачета требуется несколько реализаций для каждого вида вооружения). В-третьих, чтобы управлять всем этим вооружением у штурмана имелось примерно 160 кнопок, переключателей и т. п. Человек не может освоить все эти манипуляции. Вполне естественно поэтому, что боевые полки Су-24 начали разделяться по назначению: один предназначался только для применения бомбового вооружения и неуправляемых ракет, второй - для применения управляемых ракет с одной системой управления, третий - с другой. Но при этом каждый самолет "суженной специализации" "носил на себе" все остальное оборудование! Как уже говорилось выше, проектирование самолета не обходилось без грубых ошибок. Одна из них связана с определением воздушных нагрузок при различных углах стреловидности поворотной консоли крыла. Например, знак нагрузок на горизонтальное оперение был определен с точностью до "наоборот". В итоге на двух первых самолетах с крылом изменяемой геометрии, Т6-2 и Т6-3, под подшипники опор горизонтального оперения были установлены подкосы, находившиеся в потоке и воспринимавшие нагрузку. Позже проблему решили, изготовив новые силовые шпангоуты и ось вращения оперения. Была допущена ошибка и в определении нагрузок на закрылки, что привело к уменьшению угла их отклонения и соответствующему росту взлетнопосадочных скоростей. Оказались более расчетных аэроупругие деформации крыла, что привело к уменьшению аэродинамического качества. Обводы носового конуса были нами скопированы с самолета F-111. В ходе летных испытаний обнаружилось, что излучение радиолокатора миллиметрового диапазона "Орион" проходит через сильно заостренный радиопрозрачный конус с большими потерями. Для переделки обводов головной части самолета времени не оставалось. Поэтому мы просто затупили конус. Получилось некрасиво, но выхода не было. Обнаруживались ошибки и менее серьезные, но, повторюсь, все это являлось следствием необычайной спешки. Мы не успевали отработать новые технические решения на стендах, доводка конструкции и систем самолета проводилась уже в процессе летных испытаний. В одном из полетов на максимальной приборной скорости на самолете Т6-3 возник помпаж воздухозаборника, приведший к его разрушению (и опять по причине неправильного определения нагрузок). Воздухозаборник весом 200 кг оторвался от фюзеляжа, снес поворотный пилон крыла и отрубил часть горизонтального оперения самолета. Позже встречавшим машину предстала страшная картина: в развороченном "нутре" на жгутах висели блоки оборудования, в верхней части первого топливного бака зияла большая пробоина... Летчик-испытатель Евгений Соловьев сумел посадить самолет, но когда увидел, на чем он сел, заявил: "Если б знал - немедленно катапультировался бы".
Летные испытания самолетов Су-24 сопровождались большим числом летных происшествий. Всего было потеряно 10 самолетов, в том числе: по вине конструкции - 3 (обрыв тяги поворотного пилона, разрушение механизма поворота левой консоли крыла, отказ системы продольного управления самолетом), все остальные - из-за двигателя АЛ-21Ф3 (титановые пожары и взрывы камер сгорания). Кроме того, в летных испытаниях было потеряно 4 самолета Су-24М. К сожалению, это сопровождалось гибелью людей. Погибло 13 летчиков-испытателей и штурманов ОКБ П. О. Сухого, НАЗ и ГНИКИ ВВС: С. Лаврентьев, Н. Рухлядко, В. Кречетов, М. Юров, В. Волошин, Ю. Юмашев, В. Кузнецов, Л. Сорокин, А. Косарев, В. Кондратьев, А. Власов, В. Никитин, Г. Гридусов. Катапультировались и остались живы 8 человек: А. Щербаков, В. Дашков, В. Плотников, В. Глинчиков, А. Данилин, В. Лотков, Н. Саттаров, О. Цой. Ни на одном другом самолете нашего КБ таких потерь не было. Конечно, П. О. сильно переживал все эти неудачи, но внешне в общении с конструкторами он оставался абсолютно спокоен. Сухой провел огромное количество совещаний по поводу повышения надежности двигателя АЛ-21Ф3. Для этого к нему очень часто приезжали Генеральный конструктор А. Люлька и Главный конструктор Э. Лусс. В бригаде общих видов основная тяжесть работы по самолету Су-24 легла на конструкторов А. Монахова (руководитель группы), В. Николаенко (впоследствии начальник бригады и начальник отдела проектов), В. Марова и Л. Терентьеву. Я обязан отдать должное Главному конструктору Евгению Сергеевичу Фельснеру. Когда максимальный взлетный вес самолета достиг 39,7 т, Фельснер взорвался: "Хватит, это предел, и я больше никому не дам ни килограмма". И когда к нему приходили с каким-либо предложением по улучшению конструкции, систем или состава бортового оборудования, Е. Фельснер был непреклонен, если при этом не было встречных предложений по снижению веса. Вот этот предельный взлетный вес он сумел удержать и на модификациях Су-24М, Су-24МР и Су-24МП. В этом огромная заслуга Е. Фельснера. Он был настоящим Главным конструктором, который умел держать разработчиков в руках. В начале 1975 г. самолет закончил совместные Государственные испытания и был принят на вооружение ВВС, но уже в качестве фронтового бомбардировщика, а не штурмовика.
- Всё, Павел Осипович! Я иссяк, больше ничего придумать не могу, надо принимать решение.
- Принимайте.
Я растерялся, а он спрашивает:
- Какая схема вам больше всего нравится? Я показал, а П. О. говорит:
- Хорошо, запустите ее в разработку, только сначала покажите мне схему створок отсека шасси. Я снова ничего не понял:
- Павел Осипович, но ведь створки - это жестянки.
- Запомните, нет шасси - нет самолета, нет схемы створок - нет шасси вообще.
Начал я разрабатывать схему створок, а она не получается. Вернее получается, но для открытия-закрытия створок требуются свои гидравлические цилиндры выпуска-уборки. Доложился П. О. И получил еще один урок:
- Всегда старайтесь сделать так, чтобы створки шасси управлялись только при помощи тяг и качалок, соединенных со стойкой, т. е. кинематическим методом без применения гидравлики.
В итоге схема шасси оказалась не той, которую я выбрал вначале. Это блестящий пример того, как Учитель воспитывает ученика и готовит его к самостоятельному принятию решений. Он не брал карандаш и не вносил изменений в мои чертежи, а говорил: "А вы еще поработайте, поработайте". Возвращаясь к самолету Т6-1, могу сказать, что схема шасси оказалась неудачной, база крепления стойки к фюзеляжу была очень небольшой, в итоге возникали очень большие изгибающие моменты, особенно при посадке с креном, и стойка сильно изгибалась при посадке, т. е. работала как пружина.
В 1967 г. П. О. направил меня на выставку авиационной техники в Ле Бурже. Там на стенде фирмы "Месье" я увидел макет очень оригинальной стойки, которая обеспечивала равномерное нагружение колес шасси и позволяла уложить колеса именно в отведенное им при компоновке место (впоследствии эта стойка была применена на англо-французком самолете "Ягуар"). Я буквально влюбился в эту схему, и, вернувшись из Парижа, стал уговаривать П. О. внедрить ее на самолете Т-6. Вполне естественно, что новшество встретило страшное сопротивление со стороны начальника отдела шасси А. Э. Баумгартэ. Сразу нашелся у него и повод для неприятия - появление дополнительных шарниров. Баумгартэ и я, как говорится, встали друг против друга "насмерть". Дело доходило до того, что на совещаниях у П. О. мы уединялись у окна кабинета и шепотом материли друг друга. К счастью, у меня в отделе шасси нашелся и союзник - ведущий конструктор В. Шифрин, который сумел преодолеть сопротивление своего начальника. В итоге схема была принята, реализована на самолете Т6-2 и полностью себя оправдала. Я до сих пор считаю, что лучшей компоновки шасси в мире пока не существует. Некоторые принципы этой схемы были реализованы и на самолете Су-25. Проблемой проблем оказался выбор типа двигателя. Здесь я (и не я один) сделал вывод, что двигатель должен быть одноконтурным. На этот выбор повлияло требование ВВС к дальности полета у земли, которое включало в себя 5 минут полета на сверхзвуковой скорости. Двухконтурный двигатель в этих условиях проигрывал, поэтому А. М. Люльке было выдано задание на разработку одноконтурного двигателя. В качестве прототипа Архип Михайлович взял двигатель J-79 с самолета "Фантом". Образцы у нас имелись. Вот так родился двигатель АЛ-21Ф с первоначальным значением взлетной тяги 8900 кг. Однако в определении потребной взлетной тяги мы сильно ошиблись. Она выводилась на основании весовых расчетов, проведенных лично мною. Но в процессе разработки самолета его вес постоянно возрастал. В итоге нам пришлось изменить требования к двигателю и увеличить его взлетную тягу до 11200кг. Этот двигатель получил наименование АЛ-21Ф3. Ошибка в выборе типа двигателя вскоре стала явной. В требовании полета на сверхзвуковой скорости у земли военные не учли то, что летать на сверхзвуковой скорости над территорией СССР было запрещено. Эту скорость получали только на летных испытаниях в ГНИКИ ВВС, где определяли соответствие самолета заданным требованиям. А когда боевые машины начали поступать в воинские части, летать на сверхзвуковой скорости у земли они не имели права. То есть самолет может летать, а строевые летчики - нет. Тогда, без тренировок, о каком боевом применении может идти речь? То есть самолет автоматически переходил в разряд дозвуковых машин. Использование одноконтурного двигателя привело к отставанию разработки двухконтурных двигателей для военной авиации примерно на 3-4 года. Итак, в июне 1967 г. начались полеты Т6-1. В первом же вылете В. Ильюшин столкнулся с сильной боковой раскачкой самолета, связанной с избыточной поперечной устойчивостью. В итоге на самолете на концах крыла появились ласты, отклоненные вниз - точно такие же, как на самолете TSR-2 (а мы поначалу почему-то не придали им значения). Кроме того, включение вертикально-подъемных двигателей резко изменяло балансировку самолета вблизи земли, что делало посадку очень затруднительной, что называется - на грани "циркового номера". В связи с этим П. Сухим было принято решение о срочной проработке варианта самолета с крылом изменяемой геометрии. Этому способствовали очень обнадеживающие результаты летных испытаний экспериментального самолета С-22И с крылом изменяемой геометрии, первый вылет которого состоялся в 1966 г. (самолет С-22И стал родоначальником целого семейства самолетов Су-17-Су-17М, Су-17М2, Су-17М3, Су-17М4). Предложение КБ Сухого было принято вышестоящими организациями, и в августе 1968 г. вышло Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о создании штурмовика (!!!) Су-24 с крылом изменяемой геометрии со сроком предъявления самолета на совместные Государственные испытания в ГНИКИ ВВС в 1972 г.
Я опять отвлекусь от самолетов, чтобы рассказать о некоторых событиях, которые, несомненно, влияли на нашу работу. В октябре 1964 г. Н. С. Хрущев был снят со всех своих постов. П. В. Дементьев почувствовал, что он тоже может лишиться работы. Для подобных опасений у него имелись основания: за ним была инициатива в закрытии ОКБ-23 В. М. Мясищева и передача его В. Челомею, всяческая поддержка работ В. Челомея на всех уровнях, торможение разработок по авиации. Естественно, что все Генеральные конструкторы авиационной техники были, в той или иной степени, недовольны позицией П. Дементьева. Поэтому после снятия Хрущева П. В. Дементьев, дабы заручиться поддержкой Генеральных и Главных конструкторов, предпринял поездки во все авиационные КБ. К нам он приехал в декабре 1964 г. Я присутствовал на этой встрече. У меня создалось впечатление, что П. Дементьев находился в подавленном состоянии и заискивал перед Генеральным конструктором. Нашему КБ он обещал полную поддержку в создании самолетов Т-4 и Т-58М. К его чести,свое обещание он выполнил, вышли соответствующие Постановления правительства. Как уже упоминалось, в 1967 г. в Ле Бурже проходила международная авиационная выставка, куда я был отправлен в командировку для изучения, прежде всего, конструкции самолета F-111. Машина находилась за ограждением, внутри которого несли охрану три сотрудника военной полиции США (МР). В первый день я фотографировал F-111 издалека. Но меня интересовали прежде всего детали: конструкция воздухозаборника и сопла, подвеска горизонтального оперения, количество и размер эксплутационных люков и т. д. Поэтому на второй день я набрался храбрости, чтобы фотографировать машину уже вблизи. На третий день я уже обнаглел до того, что стал снимать самолет "в упор", сопровождая каждый кадр подробным комментарием в записной книжке. Мое пристальное внимание к F-111 не осталось незамеченным: на четвертый день, как только я приготовился к съемке, внезапно двое из охраны самолета начали фотографировать с обеих сторон уже меня. Вот так я в первый раз "засветился". К F-111 я, разумеется, уже не подходил. Впрочем, это было и не нужно. За первые три дня мне удалось сделать более сотни уникальных подетальных кадров, которые потом очень помогли нам при создании самолета Су-24. Понятно, что в процессе проектирования постоянно приходилось решать те или иные технические задачи. Одна из них была связана со схемой размещения экипажа (такая проблема, кстати, возникала еще при компоновке Т6-1). Первоначально экипаж размещался по схеме "тандем": в передней кабине - летчик, в задней штурман. Мне лично эта компоновка очень нравилась, потому что при общей ширине фюзеляжа 1680 мм (размер являлся производной от ширины антенны РЛС "Орион", равной 1400 мм) по бокам кабины экипажа имелись большие объемы, в которых размещалось радиоэлектронное оборудование самолета с хорошим доступом для эксплуатации. Однако П. О. Сухой принял решение о размещении экипажа по схеме "бок о бок". Компоновка оборудования при этом ухудшалась, но взамен появлялся целый ряд преимуществ: отпадала необходимость в создании учебного варианта самолета, сокращалось число приборов и органов управления в кабине экипажа, появлялось "чувство локтя" между летчиком и штурманом. Короче, нужно было сесть и тщательно рассмотреть все "за" и "против".
Незадолго до описываемых событий Е. А. Иванов, являясь уже первым заместителем Генерального конструктора, решительно взялся за перестройку структуры КБ и введение большого числа новаций. В числе прочего он принял решение об одновременном уходе в отпуск всего коллектива КБ и производства в июле месяце. Оставались только дежурные, связанные с сопровождением летных испытаний, и сам Сухой. Для отдыха он предпочитал сентябрь, так как не переносил жаркого климата. Мы готовили свои отпускные дела. Я собирался поехать в Крым, в наш пансионат в Рыбачьем. И вот в это время П. О. Принимает свое принципиальное решение. Сухой пригласил меня к себе и попросил: "Олег Сергеевич, я отдаю себе отчет, что у вас все планы на отпуск уже сверстаны, но я остаюсь один. Поэтому у меня просьба - не могли бы вы остаться вместе со мной. Цель - провести перекомпоновку самолета под размещение экипажа рядом. Поговорите с конструкторами, может быть кто-то сможет остаться. Скажите им, что это моя личная просьба". Понятно, что добровольцы нашлись сразу. В их числе - начальник группы компоновки кабин И. Э. Заславский. В течение месяца эта перекомпоновка была проведена. Мы предположили, что при расположении летчиков "бок о бок" будет существовать опасность для экипажа при катапультировании, потому что пламя катапульты члена экипажа, уходящего первым, нанесет вред второму. Для его защиты между летчиком и штурманом была установлена подвижная титановая перегородка, выдвигавшаяся по типу веера. Довольные изящным решением, мы повезли макет кабины на полигон в Фаустово для испытаний системы спасения на ракетной тележке. В креслах К-36 удобно разместились два тезки - "Иван Иванычи" (т. е. манекены). На их обмундировании были прикреплены датчики температуры и давления. Кроме того манекены были обмазаны воском. Сначала испытывали с опущенной перегородкой, затем - с убранной. Результаты превзошли все наши ожидания - воск не расплавился. Датчики температуры зафиксировали заброс всего на 4-5oС и незначительное повышение давления. Таким образом, наши опасения не оправдались, и перегородка была снята. На этом история с новой кабиной не кончается. В марте 1966 г. проводилась защита эскизного проекта и макета самолета. Позволю себе немного отвлечься, чтобы рассказать о моем разговоре с П. О. непосредственно перед этой защитой. Дело в том, что Сухой поручил основной доклад на заседании комиссии делать мне. Я признался П. О., что боюсь, что никогда не выступал перед такой аудиторией.
- А вы не бойтесь.
- А можно я напишу доклад, покажу его вам и буду читать?
- Ни в коем случае. Не читать. Самолет вы знаете, вот и расскажите о нем своими словами.
Я, конечно, старался выполнить его указания, но до конца не смог и постоянно глядел в текст, как в шпаргалку. А на комиссии столкнулись две секции: секция боевой эффективности и секция летчиков, которой руководил генерал-майор Степан Микоян, командир в/ч 18374, входящей в состав ГНИКИ ВВС. Секция боевой эффективности решила, что штурману надо поставить ручку управления самолетом. Секция летчиков выступила категорически против. КБ, естественно, приняло сторону летчиков. Доводы секции эффективности: если летчик убит, то штурман сможет привести самолет на базу и посадить его. Доводы секции летчиков: а если летчик не убит, а штурману покажется, что самолет находится в аварийной ситуации, то он начнет вмешиваться в управление. Кроме того, если штурман одновременно является и летчиком, то кто является командиром экипажа? Конфликт разрастался. Его отголоски дошли до Главкома ВВС Главного маршала авиации К. А. Вершинина. Главком появился неожиданно, в обеденный перерыв. В цехе никого не было, только мы со Степаном Микояном стояли на трапах возле кабины и обсуждали сложившуюся ситуацию. Вершинин поднялся на трап и, не поздоровавшись со мной, обратился к Микояну: "Генерал, вы как будто против ручки управления у штурмана?" Микоян ответил, что вся секция летчиков против. Вершинин на это: "Генерал, тогда вам нечего здесь делать, на макетной комиссии", - после чего повернулся и ушел. Секция эффективности праздновала победу. Но мы им праздник подпортили. Пригласив обе секции на макет, мы заявили: "Кабина в вашем распоряжении, компонуйте приборную доску и пульты как хотите. А затем мы все сфотографируем и внесем в протокол макетной комиссии". Это был хитрый ход с нашей стороны. Похоже, по-другому убедить сторонников этой злосчастной ручки в их неправоте не получалось. Мы уже знали, что когда поставят ручку у штурмана, она перекроет индикатор электронно-оптического визира "Чайка". Но если бы в перекомпоновку ввязалось КБ, то снова начались бы бесконечные замечания. В итоге было принято истинно соломоново решение ручку у штурмана оставить, но укоротить. Появилось даже обоснование: с короткой ручкой штурман не сможет активно вмешиваться в управление самолетом. Кстати, с некоторых пор КБ им. Микояна компонует приборную доску именно так: предоставляет военным летчикам самим разместить на металлической чистой поверхности приборной доски намагниченные макеты лицевых панелей всех приборов. А по поводу ручки управления должен признать, что на самолете МиГ-31 принято более изящное решение: ручка у второго члена экипажа - складная - выдвижная. Итак, на Су-24 ручка у штурмана была установлена. Но ни военные, ни мы не могли предугадать, что она нам еще принесет хлопот. Первая дивизия самолетов Су-24 дислоцировалась в г. Шяуляе. Началось освоение самолета. И вдруг тревожное сообщение произошло самопроизвольное катапультирование штурмана из самолета, находящегося на стоянке. В рапортах это происшествие излагалось примерно так:
Летчик: "Сел в кресло, пристегнулся, запустил двигатели, вдруг справа оранжевое пламя. Посмотрел направо - штурмана нет, посмотрел вверх - он опускается на парашюте".
Штурман: "Сел в кресло, пристегнулся, летчик запустил двигатели, вдруг меня притянуло к креслу и выбросило из самолета. Не успел опомниться опускаюсь на парашюте".
То есть произошло катапультирование на режиме Н=0 и V=0, хотя кресло К-36 проектировалось на режим Н=0 и V=70 км/ч и так проходило Государственные испытания. Как потом выяснилось, это непроизвольное катапультирование произошло именно из-за короткой ручки управления. На самолете Су-24 центр тяжести горизонтального оперения находится впереди оси вращения. Поэтому, когда давление в бустерной гидросистеме отсутствует, горизонтальное оперение отклоняется носиком вниз, а ручка управления, соответственно, уходит в заднее крайнее положение (на себя). Там она зацепилась за держки катапультируемого сидения. После запуска двигателей в гидросистеме появилось давление, горизонтальное оперение стало отклоняться вверх, в нейтральное положение, ручка управления пошла вперед и потянула держки, т. е. привела в действие систему катапультирования. По итогам летного происшествия были розданы призы. Командующий воздушной армией объявил летчику и штурману выговор за нарушение инструкций по летной эксплуатации. П. Сухой наградил их именными золотыми часами за первое в мире успешное катапультирование на Н=0, V=0. Главный конструктор кресла К-36 Г. И. Северин подарил летчикам именные гермошлемы. На основании полученного опыта была доработана конструкция держек - они стали более плотно прилегать к внутренней стороне ног летчика, а под горизонтальное оперение, находящееся в нейтральном положении, стали устанавливать упор с красным флажком.
В 1968 г. началась полномасштабная, очень интенсивная разработка варианта самолета с крылом изменяемой геометрии. Проектирование шло тяжело, требования заказчика сильно изменились, а П. Сухой поставил задачу максимальной преемственности конструкции от самолета Т6-1. Необходимо было, в частности, попытаться сохранить компоновку центральной наиболее нагруженной части фюзеляжа. Мы стремились сохранить канал подвода воздуха к двигателям. Но, когда в отделе фюзеляжей была спроектирована главная балка, воспринимающая изгибающий момент от поворотных консолей крыла, то оказалось, что она врезается в канал. Что делать? Уменьшение высоты балки приводило к снижению ее жесткости и резкому увеличению веса. Опускание канала вниз не позволяло разместить стойку главной опоры шасси. Нам не оставалось ничего иного, как врезаться поясом главной балки в уже существующий канал и закрывать его там обтекателями. Это, конечно же, привело к искажению поля скоростей воздушного потока на входе в двигатель. Опять же из соображений максимальной преемственности было принято решение о сохранении по всей длине фюзеляжа гаргрота, форма которого определялась размещением в центральной части фюзеляжа вертикальноподъемных двигателей. От этого смогли уйти только на самолете Су-24М спустя 10 лет.
Глава 5. Часть 2.
Тут, видимо, следует сразу оговориться. Эта пресловутая "максимальная преемственность" являлась вынужденной мерой. Мы и сами осознавали нерациональность прямого переноса на новую машину старых технических решений. Но времени у нас в запасе не было совершенно. Военные подгоняли: скорей, скорей, скорей... Су-24 был первым в нашей авиации всепогодным самолетом, так необходимым нашим ВВС. Спешка приводила к ошибкам практически на всех этапах создания машины - от проектирования до испытаний. Поэтому Су-24, на мой взгляд, является самой трудным самолетом нашего КБ. Я специально акцентировал внимание читателя на условиях, в которых создавалась машина, чтобы он, памятуя о них, не судил нас строго за наши недочеты. Самолет спроектировали и построили всего за 26 месяцев, его первый вылет состоялся в январе 1972 г., а уже в марте было принято решение о запуске Су-24 в серию. А впереди было еще 3 года напряженных летных испытаний. К наиболее крупным ошибкам, допущенным в процессе проектирования и тормозившим летные испытания, я отношу следующие: Прежде всего, мы слишком много уступили военным в части номенклатуры вооружения (около 30 типов бомб, неуправляемых реактивных снарядов и управляемых ракет) и радиоэлектронного оборудования. Во-первых, это привело к тому, что вес машины начал расти. Военные никак не хотели понять, что самолет не может заниматься всем. Во-вторых, это вызвало резкое увеличение объема летных испытаний (для получения зачета требуется несколько реализаций для каждого вида вооружения). В-третьих, чтобы управлять всем этим вооружением у штурмана имелось примерно 160 кнопок, переключателей и т. п. Человек не может освоить все эти манипуляции. Вполне естественно поэтому, что боевые полки Су-24 начали разделяться по назначению: один предназначался только для применения бомбового вооружения и неуправляемых ракет, второй - для применения управляемых ракет с одной системой управления, третий - с другой. Но при этом каждый самолет "суженной специализации" "носил на себе" все остальное оборудование! Как уже говорилось выше, проектирование самолета не обходилось без грубых ошибок. Одна из них связана с определением воздушных нагрузок при различных углах стреловидности поворотной консоли крыла. Например, знак нагрузок на горизонтальное оперение был определен с точностью до "наоборот". В итоге на двух первых самолетах с крылом изменяемой геометрии, Т6-2 и Т6-3, под подшипники опор горизонтального оперения были установлены подкосы, находившиеся в потоке и воспринимавшие нагрузку. Позже проблему решили, изготовив новые силовые шпангоуты и ось вращения оперения. Была допущена ошибка и в определении нагрузок на закрылки, что привело к уменьшению угла их отклонения и соответствующему росту взлетнопосадочных скоростей. Оказались более расчетных аэроупругие деформации крыла, что привело к уменьшению аэродинамического качества. Обводы носового конуса были нами скопированы с самолета F-111. В ходе летных испытаний обнаружилось, что излучение радиолокатора миллиметрового диапазона "Орион" проходит через сильно заостренный радиопрозрачный конус с большими потерями. Для переделки обводов головной части самолета времени не оставалось. Поэтому мы просто затупили конус. Получилось некрасиво, но выхода не было. Обнаруживались ошибки и менее серьезные, но, повторюсь, все это являлось следствием необычайной спешки. Мы не успевали отработать новые технические решения на стендах, доводка конструкции и систем самолета проводилась уже в процессе летных испытаний. В одном из полетов на максимальной приборной скорости на самолете Т6-3 возник помпаж воздухозаборника, приведший к его разрушению (и опять по причине неправильного определения нагрузок). Воздухозаборник весом 200 кг оторвался от фюзеляжа, снес поворотный пилон крыла и отрубил часть горизонтального оперения самолета. Позже встречавшим машину предстала страшная картина: в развороченном "нутре" на жгутах висели блоки оборудования, в верхней части первого топливного бака зияла большая пробоина... Летчик-испытатель Евгений Соловьев сумел посадить самолет, но когда увидел, на чем он сел, заявил: "Если б знал - немедленно катапультировался бы".
Летные испытания самолетов Су-24 сопровождались большим числом летных происшествий. Всего было потеряно 10 самолетов, в том числе: по вине конструкции - 3 (обрыв тяги поворотного пилона, разрушение механизма поворота левой консоли крыла, отказ системы продольного управления самолетом), все остальные - из-за двигателя АЛ-21Ф3 (титановые пожары и взрывы камер сгорания). Кроме того, в летных испытаниях было потеряно 4 самолета Су-24М. К сожалению, это сопровождалось гибелью людей. Погибло 13 летчиков-испытателей и штурманов ОКБ П. О. Сухого, НАЗ и ГНИКИ ВВС: С. Лаврентьев, Н. Рухлядко, В. Кречетов, М. Юров, В. Волошин, Ю. Юмашев, В. Кузнецов, Л. Сорокин, А. Косарев, В. Кондратьев, А. Власов, В. Никитин, Г. Гридусов. Катапультировались и остались живы 8 человек: А. Щербаков, В. Дашков, В. Плотников, В. Глинчиков, А. Данилин, В. Лотков, Н. Саттаров, О. Цой. Ни на одном другом самолете нашего КБ таких потерь не было. Конечно, П. О. сильно переживал все эти неудачи, но внешне в общении с конструкторами он оставался абсолютно спокоен. Сухой провел огромное количество совещаний по поводу повышения надежности двигателя АЛ-21Ф3. Для этого к нему очень часто приезжали Генеральный конструктор А. Люлька и Главный конструктор Э. Лусс. В бригаде общих видов основная тяжесть работы по самолету Су-24 легла на конструкторов А. Монахова (руководитель группы), В. Николаенко (впоследствии начальник бригады и начальник отдела проектов), В. Марова и Л. Терентьеву. Я обязан отдать должное Главному конструктору Евгению Сергеевичу Фельснеру. Когда максимальный взлетный вес самолета достиг 39,7 т, Фельснер взорвался: "Хватит, это предел, и я больше никому не дам ни килограмма". И когда к нему приходили с каким-либо предложением по улучшению конструкции, систем или состава бортового оборудования, Е. Фельснер был непреклонен, если при этом не было встречных предложений по снижению веса. Вот этот предельный взлетный вес он сумел удержать и на модификациях Су-24М, Су-24МР и Су-24МП. В этом огромная заслуга Е. Фельснера. Он был настоящим Главным конструктором, который умел держать разработчиков в руках. В начале 1975 г. самолет закончил совместные Государственные испытания и был принят на вооружение ВВС, но уже в качестве фронтового бомбардировщика, а не штурмовика.