Сан-Антонио. Елка в подарок

   — На въезде в город. Машина была аккуратно припаркована к обочине, подфарники горели. Голова Равиоли откинута на спинку, будто он спал. Если бы не разбитое стекло, убитого еще долго искали бы.
   — Когда наступила смерть?
   — Согласно первому заключению врача, между полуночью и двумя утра…
   Мысленно я посылаю нежный привет строгому моралисту Сержу Акве, который как раз и отсутствовал между одиннадцатью и тремя утра. Ох, как мне хочется поболтать с ним с глазу на глаз! Но момент для интимных встреч еще не настал.
   — Снимали отпечатки пальчиков в машине Анжа?
   — Ребята из лаборатории сейчас именно этим и занимаются. Но отпечатки в машине — вы же сами знаете, что это такое! Чтоб все их разобрать…
   — Калибр пушки?
   — Девять миллиметров. Потому-то пуля и прошибла ему череп насквозь. Такой калибр, да еще в упор! У парня осталась лишь половина башки. Все остальное как в томатном соусе.
   Образ напоминает мне о собственном состоянии. О черт, до чего же гнусно! Будто мою тыкву окунули в горячую воду…
   — Принеси мне стакан воды…
   Я заглатываю одну из таблеток, данных мне доктором Тео. Если учесть, какое количество лекарств мы поглощаем, как только почувствуем хворь, то прямо-таки удивительно, что средняя продолжительность жизни населения неуклонно растет.
   Пытаясь хоть как-то унять боль в раскалывающейся голове, я на несколько секунд сжимаю ее ладонями. Фармакология вряд ли в состоянии помочь мне сегодня. Чтобы прийти в себя, придется обратиться к единственному, давно придуманному человечеством средству, к которому только и следует прибегать в нашей проклятой профессии.
   — Прошу тебя, Лавуан, спустись в кафе напротив и принеси мне полный стакан виски без воды и безо льда!
   Он улыбается:
   — В ход пошла тяжелая артиллерия?
   — Да, по воробьям! Неси скорей!
   Когда он выходит, я звоню в лабораторию:
   — Вы сделали фотографии с пленки, которую я передал вам вчера?
   — Да, господин комиссар.
   — И теперь ждете приглашения, чтоб мне их принести?
   — Но они не очень по качеству…
   — О качестве разрешите мне судить самому!
   Какой же я становлюсь злой, когда у меня температура! Сам себе не рад!
   Минуты через три мне приносят фотографии. На одной из них Аква получился в полный рост, но не хватает верхней половины физиономии. К счастью, другая, где изображена падчерица, вышла вполне сносно, и это меня устраивает. Я кладу фотографию в портмоне.
   Лавуан возвращается с полным стаканом виски. Опрокидываю его залпом, зажмуриваюсь и с трудом перевожу дух. Напиток проходит поверх миндалин, как наждачная бумага. Но тут же тепло разливается по телу, и я начинаю чувствовать себя намного лучше. Надеюсь, на этом запасе горючего удастся закончить гонку.
   — Слушай, Лавуан, ты мне, кажется, говорил, будто Равиоли снял дом в Маньи через местное агентство недвижимости?
   — Да.
   — Я больше чем уверен, что Анж Равиоли был связан с Аквой, нюхом чую — они сообщники. Остается выяснить, стали они таковыми до или после переезда Равиоли в Маньи. Поезжай в агентство и выуди из парня, с которым ты разговаривал по телефону, побольше сведений. Узнай, представлялся ли Равиоли от лица Аквы, или же он прочитал объявление в газете, или еще как-то узнал о сдаче дома? Словом, я хочу, чтобы ты рассмотрел это дело через лупу, понял?
   — Хорошо, патрон, еду туда сейчас же!
   — Подожди.
   Открываю бумажник.
   — Держи. Это фотография падчерицы Аквы. Покажи ее парню из агентства. Пусть он подтвердит, действительно ли она дочь Планкебле. Не забудь о том, что нужно держать язык за зубами…
   Лавуан уходит, натянув на голову шляпу из водоотталкивающей ткани. От него за версту прет, что он легавый.
   С трудом выбираюсь из кресла и делаю несколько шагов. Черт, перед глазами круги! Как бы не хлопнуться прямо тут же на пол! Странное ощущение! Ноги ватные, горечь во рту, в голове отупение. Стены, окрашенные гнусной казенной краской, бешено несутся справа налево и становятся еще противнее.
   “Дорогой мой Сан-Антонио, — говорю я себе вежливо, чтобы не спугнуть, — если ты мужчина, в самый раз доказать это. Женщинам ты представлял такие доказательства бессчетное количество раз, теперь докажи это самому себе!”
   Шаг, другой… Все как-то нереально в окружающем мире — он то удаляется, то приближается. Внутри меня лишь удивительная мягкость, пустота, хочется растянуться на полу, чтобы не грохнуться, и выпасть в осадок.
   Там, на горизонте, где кончается коридор, маячит Риголье. Я, кажется, вам еще ничего о нем не говорил. Он из новых. Но не молодой, просто новый в нашем управлении. Он пришел из полиции нравов и сохранил отпечаток предыдущей службы: некий налет элегантности, даже манерности, по которому этих господ можно узнать даже через закрытую дверь.
   Коричневый костюм, темная рубашка, кирпичного цвета галстук, крокодиловые туфли, ремень с заклепками, мягкая, правильно заломленная шляпа, аккуратный плащ и неизбежные для такого сорта людей желтые перчатки. Портрет Риголье можно было бы поместить в учебнике мировой истории сыска. Словом, образцовый легавый, как их показывают в кино!
   — Какие сложности, Риго?
   — Я занимаюсь делом Равиоли, господин комиссар. Я только что из Понтуаза… Осматривал место происшествия.
   — И что ты высмотрел?
   Он пожимает плечами.
   — Около машины Равиоли останавливался другой автомобиль. Возможно, убийцы. Четко отпечатались пятно от масла на траве у кювета и следы шин. Легкой машины, типа “рено-8” или “пежо-204”.
   — Дальше?
   — Я поручил жандармерии Понтуаза расспросить людей, живущих у дороги недалеко от места трагедии (Риголье употребляет слова, будто читает газету или детективный роман, аристократ!), чтобы попытаться найти кого-нибудь, кто видел…
   — Ладно, правильно сделал. Поскольку ты уже завязался с автотранспортом, то попробуй установить, кто из водителей такси посадил сегодня ночью примерно в одиннадцать часов пассажира лет пятидесяти с седыми волосами на улице Бланш… Когда найдешь, узнай, где он высадил своего клиента, ясно?
   — Будет сделано, господин комиссар.
   — Чем быстрее ты его найдешь, тем большее расположение с моей стороны… Понял, да?
   Он дотрагивается рукой до шляпы. Мне же остается только опереться о стену, так как голова начинает кружиться с такой быстротой, будто меня испытывают на пригодность к космическому полету. Черт, это из-за ангины или от виски? Проклятье… Кто-то из моих коллег, проходя мимо, останавливается и с удивлением смотрит на мои страдания.
   — У тебя давление или что, Сан-А?
   У меня двоится в глазах, его морда, вернее, две его морды уплывают куда-то вверх, потом ползут вниз. Я трясу башкой, но становится еще противней.
   — Оставь, у меня сорок… если хочешь, градусов северной широты…
   — Так тебе надо срочно лечь!
   — Спасибо, я как-то не подумал…
   Он удаляется, насвистывая “Зачем же плакать, ты так красива!”. Вот вам свидетельство того, как довольны собой другие, когда вы подыхаете! Они прячутся в своем здоровье, как в крепости, и смотрят на вас, как в могилу.
   Еле передвигая ноги, я плетусь в вестибюль. Подхожу к дежурному:
   — Матиас здесь?
   — Сейчас узнаю, господин комиссар!
   Господин комиссар! Это он мне — “господин комиссар”? Слова гулко отдаются у меня в ушах и, сделав несколько болезненных кульбитов в тыкве, падают в желудок. Почему у всех вокруг рыбьи рожи, да еще и какие-то экзотические? Они пускают пузыри, а когда пузыри лопаются на поверхности аквариума, раздается проклятое “господин комиссар”.
   — Да, он здесь!
   — Скажите ему, пусть спустится во двор к моей машине.
   Я заползаю на сиденье. Матиас подходит, держа сигару в зубах. Это как раз то последнее, что мне нужно, чтобы окочуриться.
   — Погаси эту чертову сигару и садись за руль! — хриплю я.
   — Как вы себя чувствуете, господин комиссар?
   — Не называй меня “господин комиссар”! Меня уже тошнит от этого! Я нездоров…
   — Вам бы лучше…
   — Знаю. Вези меня на улицу Мартир… Заведение “ Раминагробис”…
   Он молча садится за рычаги моего танка.
   Улицы Парижа танцуют чудовищную сарабанду. Дома заваливаются на меня… Сжальтесь! Уймитесь!
   — Приехали, господин… э…
   — А? Что?
   Я, видно, провалился. Передо мной фасад дома с закрытой дверью. Мимо проезжает мальчик на велосипеде с коробкой на багажнике и свистит так пронзительно, будто у меня в мозгах запустили бормашину. Чтоб его черти взяли!
   — Зайди с черного хода и посмотри, есть ли там кто внутри, — говорю я Матиасу.
   Когда тот исчезает с моих глаз, открываю бардачок и вытаскиваю фляжку с бальзамом из винных погребов братьев-монахов. Стараясь не делать глотательных движений, заливаю в распухшее горло приличную дозу. Магическое месиво. Вроде допинга на короткое время.
   — Там подружка Равиоли, уборщица и несколько официантов, — докладывает, склонившись к окну, Матиас. — Ребята из уголовной полиции их сейчас раскручивают.
   Его слова гулко отдаются в урне моего сознания.
   Терпеть не могу, когда дорогие коллеги шнуруются на месте моей охоты, даже если их присутствие оправдано профессиональными обязанностями. Плевать — они мне мешают!
   Собравшись с силами, я передвигаюсь от машины к входу. Матиас ведет меня как слепого. Это и правда так, поскольку все передо мной пляшет как с перепою. Входим в огромный темный зал. Какие-то тени сгрудились около сцены. Ночное заведение вообще вызывает у меня брезгливость, а уж в моем нынешнем состоянии представляется просто мерзким змеиным гнездом. Коллеги узнают меня и по очереди жмут мою ослабевшую руку. Я слышу, как они произносят мое имя.
   — Комиссар болен, у него ангина, но, несмотря на температуру… — вступает Матиас.
   — Заткнись!
   Какой гаденыш мог так ответить на заботу ближнего? Оглядываю всех и по физиономиям понимаю, что это был я.
   — Хочу поговорить с подругой Равиоли, — заявляю я вместо извинения.
   К нам подходит довольно молодая женщина, вся в слезах. Бедняжка вдова, не имеющая никаких прав на наследство!
   — Мне бы выпить чего-нибудь! — вновь раздается мой собственный голос. Он идет откуда-то сбоку и сверху.
   Окружение рассыпается. Констатирую, что все помчались к стойке. Похоже, они принесли мне стакан виски. Принимая микстуру в таком темпе, я скоро буду в стельку. Наплевать! Зато благодаря ангине можно пить сколько влезет, и никто не осудит, даже помогут, если что. Прекрасный рецепт, не находите?
   — Мадам, нам надо поболтать с глазу на глаз! Пойдемте в кабинет Анжело.
   Схватив ее под руку, чтобы самому удержаться на ногах, я веду незаконную вдову в кабинет, где еще вчера вешал Анжу на уши его национальное блюдо.
   Мой милый Равиоли был большой знаток по части стриптиза. Раздевать людей — это призвание. Вспоминаю о трупах в Маньи. Раздеть человека до скелета — не правда ли, особое искусство?
   Закрывая дверь, констатирую: коллеги явно недовольны моим поведением. Ну и начхать — мне так удобнее!
   — Возьмите стул, мадам…
   Она вытирает слезы с миловидного лица бывшей шлюхи.
   О, как она мечтала, эта бывшая стриптизерша, о тихой жизни в провинции! Звезда притонов уже видела себя в церковно-приходском хоре в компании старых мартышек, вечно перемывающих кости (в переносном смысле) своим соседям. Остаток жизни она бы вязала носки для сирот-эскимосов или нательное трико для космонавтов. Чем не покойная старость?
   — Это ужасно! Анж! Бедный Анж!
   Мне хочется ее успокоить: такой пройдоха, да еще с ангельским именем, запросто задрючит мозги охранникам в чистилище и раздобудет себе абонемент в рай. Но я ничего не говорю — у меня нет сил!
   — Вас наверняка уже допрашивали, мадемуазель, — произношу я с трудом, массируя виски. Различные горячительные напитки смешались и теперь как молотом колотят в голове. — Но мы все равно начнем сначала. Я вчера виделся с вашим… э-э… мужем. Он вам говорил об этом?
   Она открывает рот, но из него не вылетает ни звука. Есть, конечно, вероятность, что мои уши забастовали. Это не исключено.
   — Как это ни бесчеловечно с моей стороны, но вынужден вам напомнить, что Равиоли больше нет. Его убили. И с вами может случиться примерно то же, если вы будете слишком молчаливы… Нам, как вы, наверное, догадываетесь, необходимо установить личность убийцы. По вашим страданиям я вижу (слово “страдания” провоцирует новый поток слез и шмыганье носом), что вы любили своего… гм… партнера. Вы же хотите, чтобы его убийца получил по заслугам, не правда ли?
   — Да! — вскрикивает несостоявшаяся мадам Равиоли сквозь душераздирающие рыдания. — Конечно!
   Ее искренность хватает меня за душу.
   — Ну вот и хорошо. Значит, я повторяю вопрос: говорил ли вам Анж о моем визите?
   — Да.
   — Что именно он вам сказал?
   — Он мне показался сильно обеспокоенным. Сказал, что один легавый… Прошу прощения…
   Я небрежно отмахиваюсь:
   — Не обращайте внимания… Мне уже приходилось где-то слышать это слово.
   — Анж сказал, что приходил легавый и расспрашивал его по поводу некоего Келлера..
   — И что дальше?
   — Анжа, видимо, это встревожило.
   — Почему?
   — Не знаю. Похоже, немец исчез — во всяком случае, я так поняла, — а следы привели полицию в “Раминагробис”…
   — Вы знали Келлера?
   — Я его видела несколько раз…
   — Ваш муж поддерживал с ним отношения?
   — Не то чтобы… Они виделись, болтали! Во всяком случае, когда Келлер приезжал в Париж, он проводил вечера здесь…
   — Келлер бывал у вас в доме?
   — Нет!
   Она категорична.
   — Никогда?
   — Никогда-никогда!
   — Вам не приходилось ездить с ним… ну, скажем, за город?
   — Да нет, с чего это?! Он был всего лишь клиент, не друг… Клиент, которого Анж знал немного больше, чем других, вот и все!
   — Ладно… Значит, вчера, после того как я ушел, Анж вам сказал о моем приходе и показался озадаченным… А потом?
   Она поводит круглыми плечами хорошо откормленной самки.
   — Пошел к себе в кабинет.
   — А вы где находились в этот момент?
   — За кассой. Я слежу за обслуживанием.
   Значит, деньги проходят через ее руки. В этом была ее маленькая хитрость. В течение скольких-то лет мадемуазель промышляла на панели, отлавливая несчастных, которым весна ударяла по органам малого таза, а теперь сидит за кассой и без лишней суеты собирает банкноты клиентов из рук запыхавшихся официантов. Свою долю она преспокойненько откладывает в нейлоновые чулки. Парадоксально, но это и есть суть прогресса!
   — Продолжайте…
   — Примерно через полчаса Анж опять подошел ко мне и спросил, сколько у меня в кассе наличности. Я ответила: “Двести тридцать тысяч”. Тогда он приказал мне положить в пакет двести кусков. Я попыталась узнать зачем, но он сказал, чтобы я не лезла не в свое дело. Он был такой мрачный…
   Я иду к двери.
   — Матиас!
   — Слушаю, патрон?
   Вот, он уже не называет меня господином комиссаром. Я вдруг чувствую себя намного лучше. Надеюсь, это хорошее предзнаменование для моего пошатнувшегося здоровья.
   — У убитого были при себе деньги?
   — Да, патрон…
   — Сколько?
   — Тысяч десять, кажется!
   Несчастная вдова выпучивает заплаканные глаза и ревет, как сто плакальщиц на арабских похоронах:
   — Его обокрали! Он никогда не ходил с пустыми карманами!
   Матиас кривит физиономию: для него и десять тысяч — деньги приличные.
   — А сколько он обычно носил с собой?
   — Не менее ста кусков.
   — Значит, его обчистили на триста тысяч?
   — Не меньше!
   Жестом я отсылаю Матиаса.
   — Вы сказали, он взял двести тысяч. А потом сразу ушел?
   — Да.
   — Анж сказал вам, куда направляется?
   — Нет. Просто буркнул, что у него встреча за городом и чтобы я не беспокоилась…
   — И что вы подумали?
   — Мне вначале показалось, будто он поехал встретиться с какой-нибудь птичкой. Анжело вообще был большой ходок. Но мысль о деньгах меня успокоила. Знаете, мой муж любил баб, но дураком не был! — выпаливает она с гордостью. — Он сроду не стал бы платить девкам, даже если бы это была Бриджит Бардо!
   Вдова успокаивается, вздыхает, шмыгает для приличия носом и добавляет:
   — Они ему сами иногда приплачивали.
   — Так, подведем итог: он не сказал ни куда едет, ни с кем должен увидеться. А вы его не спросили!
   — Послушайте, комиссар, Анж был не тем человеком, кому можно задавать слишком много вопросов. Он взбеленился, даже когда я просто спросила, какого черта он опустошил кассу… И уехал… И все…
   Она изливает на бюст пол-литра соленой жидкости.
   — И больше я его не видела.
   Устанавливается тягостная тишина. Слышу только, как кровь пульсирует в ушах. Но все равно мне намного лучше. Сейчас бы еще выпить, и микробы сбегут сами и поселятся на чужих гландах. Мне плевать, что вы об этом думаете, но алкоголь — это средство! Мои воспаленные глаза случайно натыкаются на телефонный аппарат — на нем нет диска, а всего лишь красная кнопка.
   — Если вам нужно позвонить, — спрашиваю я, — вы соединяетесь через телефонистку?
   — Да. Телефонисткой служит Жинетта, она там, в туалетной комнате. Если нам звонят, она соединяет…
   — А где она сейчас, ваша Жинетта?
   — На месте, где же еще…
   — Хорошо. Скажите, когда Анж купил это заведение?
   — Года три назад.
   — Оно обошлось миллиардов в сорок, не меньше, а?
   Она делает серьезное лицо. Когда речь заходит о деньгах, вдове не до скорби.
   — Тут я не в курсе. Это дело Анжа.
   — У него, видно, деньги только что из ушей не валились, а? Вложить такую сумму. Как вы думаете?
   — Вполне возможно! — отвечает она с вызовом.
   — Если только друзья не финансировали его предприятие?
   — Может, и так! Повторяю, мне ничего не известно!
   Нет смысла настаивать. К тому же у меня вдруг рождается идея. В нашей работе главное — иметь идеи своевременно и по всем текущим вопросам. Нужно бороться с белыми пятнами, как сказал бы дерматолог. Это очень важно! Пусть даже дурацкие мысли, бредовые, но они поддерживают тонус…
   — Хорошо, вы можете идти. Пришлите мне Жинетту!
   Безутешная, потерявшая в одночасье все на свете вдова уходит. Я сжимаю голову руками, что позволяет немного сконцентрироваться. Черт, если принять еще стакан виски, то наверняка станет лучше, но есть риск окосеть.
   Тук-тук!
   — Войдите!
   Жинетта оказывается этакой мышкой без возраста и цвета, поскольку редко подставляет лицо солнечным лучам. Девица в туалетной комнате — непременный атрибут всех заведений, претендующих на шик. Проводить жизнь в подвальном помещении, где люди отправляют свои естественные надобности, согласитесь, это драма, я бы даже сказал трагедия.
   Драма в том, что вы бросаете ей на тарелочку мелкие монеты, поскольку ваш мочевой пузырь или кишечник правильно функционируют. Она получает вознаграждение за ваш диурез или перистальтику. Но черт с ней, с этой стороной вопроса! В конце концов, сходить в туалет не так дорого! Но Жинетта, если говорить о ней лично, она-то ждет принца, красавца на белом коне, а вместо него в туалетную заходят всякие козлы, расстегивая на ходу ширинку. Они видят Жинетту и реагируют всегда одинаково — лезут в карман за мелочью. А если нет мелких денег, пытаются отделаться стандартными шуточками.
   Единственное развлечение как бы в утешение ей — телефон!
   — Жетон, мадемуазель!
   Жетон — это счастливый билет для мисс Пипи. Далее перед ней разыгрывается спектакль одного актера для одного зрителя, то есть для нее. “Алло! Дорогая, это ты? Я на заседании административного совета, очень затягивается, председатель хочет обсудить все проблемы сразу, чтобы проголосовать сегодня же за принятие бюджета по поводу индексации новых капиталовложений в угольные шахты, словом, квадрат гипотенузы и синус на косинус, раньше четырех не кончится!”
   Или же:
   “Это ты, любовь моя? Твой муж не вернулся из командировки? Отлично, я еду. Нам будет с тобой хорошо. Помнишь, как было прошлый раз? Знаешь, когда мы с тобой упали на кровать, а ножки подломились…”
   И мисс Сортир мечтает, без конца прокручивает в своем усохшем от однообразия жизни и отсутствия солнечного света воображении услышанные сцены, задумчиво разрезая газетные листы на восемь частей и разнося эти бюллетени для голосования по избирательным кабинам.
   — Скажите-ка мне, милая Жинетта…
   Мое звуковое послание ей, похоже, очень по нутру. Она одновременно начинает двигать глазами, носом и худосочной задницей.
   — Да?
   — Если мне нужно позвонить с этого аппарата, то как я должен действовать?
   Она заговорщицки улыбается одними глазами — этакая проказница, подложившая кнопку на стул учительницы.
   — Вы нажимаете на кнопку на аппарате. У меня зажигается красная лампочка… (У нее! В сортире!) Я снимаю трубку. Мне говорят номер, я набираю, затем сую штекер в соответствующее гнездо…
   — Господин Равиоли вчера наверняка просил вас соединить его с кем-то часов в одиннадцать или чуть раньше?
   Она задумывается.
   — Нет.
   — О! Послушайте, милое дитя, вы ошибаетесь, не так ли? Подумайте как следует, это очень важно!
   Она энергично трясет головой.
   — Клянусь, хозяин никому не звонил. Облом! Одна из моих гениальных идей тает на глазах.
   — Но, — добавляет телефонистка быстро, — наоборот, вчера как раз звонили ему!
   Я подскакиваю от радости.
   — Во сколько?
   — А вот примерно в то самое время, как вы сказали.
   — Кто ему звонил?
   — Мужчина.
   — Его имя?
   — Он не хотел себя называть. Попросил соединить с господином Равиоли и заверил, что, мол, очень важно! А потом добавил: скажите ему, звонит друг из Маньи-ан-Вексена…
   — Друг из Вексена?
   — Да.
   На моем лице появляется глупая, блуждающая улыбка, какая бывает только у помешанных после процедуры лечения электрошоком. Прекрасно, это же все объясняет! Все становится на свои места! Остается взять рыбку голыми руками!
   — Вы случайно не слышали их разговор?
   — Это невозможно!
   — Они долго разговаривали?
   — Довольно долго. Минут десять, я думаю…
   — Спасибо, зайчик! Вы мне дали бесценную информацию.
   Жинетта возвращается к своим писсуарам. Некоторое время я сижу и обдумываю услышанное. Затем, понимая, что и так достаточно долго оккупировал “Раминагробис”, решаю оставить это милое заведение на попечение своих заждавшихся в ревнивом бездействии коллег.

Глава пятая

В которой я придаю значение вещам, явно этого не заслуживающим

   Возвращаемся с Матиасом в Контору. Быстро поднимаюсь к себе в кабинет, чтобы причесать растрепанные мысли, а то, мне кажется, уже через несколько мгновений они начнут путаться и выпадать, как первый младенческий пушок. Словом, лови момент, Сан-А!
   Риголье возвращается одновременно со мной. Элегантные перчатки туго облегают его мощные кулаки, узел на галстуке безупречен, два золотых зуба сверкают на солнце.
   — Я нашел такси, патрон.
   — Отлично! Что выяснил?
   — Таксист отвез нашего клиента в гараж в районе Перер.
   — Адрес?
   Риголье опережает меня:
   — Я побывал в гараже. Аква ставит там свою машину…
   — Марка машины?
   — “Пежо-204”.
   — Он ею пользовался вечером?
   — Да. Как сказал ночной сторож, с ним такое иногда случается…
   — В котором часу Аква вернулся?
   — Он поставил машину в гараж только что…
   — Когда?!
   — Он только сейчас ее туда поставил, — спокойно повторяет Риголье.
   Значит, наш друг Серж Аква оставил машину у дома до утра.
   — Благодарю.
   — Я больше вам не нужен? Можно пойти пообедать?
   — Иди!
   Обедать! Как люди умудряются испытывать голод? Бывает же такое понятие, как аппетит!
   — Вам все так же плохо?
   — Ничего, спасибо.
   — У меня есть одно радикальное средство против ангины: полоскание с уксусом! Может, вам попробовать?
   — Отличная мысль! Я туда добавлю немного соляной кислоты, а для вкуса — азотной. Если не поможет, то попробую полечиться паяльной лампой!
   Инспектор смеется для приличия, поскольку я его шеф, а в обязанности подчиненного входит с радостным смирением переносить идиотские шутки начальника, но уходит он с обиженной миной.
   Телефон на моем столе начинает призывную песню. Матиас, оставшийся со мной в эти критические минуты, снимает трубку.
   — Звонит Лавуан, — говорит он.
   — Дай-ка мне!
   Телефонистка на линии использует паузу, чтобы спросить медным голосом, закончен ли разговор. Я посылаю ее подмазать губки в сортире и не мешать, когда люди беседуют. Грубый я, самому противно!
   — Патрон?
   — Ну что у тебя?
   — Дом был сдан следующим образом: Аква доверил найти съемщика агентству недвижимости “Буньазе”. Директор агентства приколол объявление, написанное от руки, на видном месте в витрине офиса. Через два дня прикатил Равиоли за рулем американской машины… А на фотографии, которую вы мне дали, действительно мадемуазель Планкебле.
   — Ее опознал парень из агентства?
   — Да.
   — Он ее знал раньше?
   — Он ее видел один раз, в момент продажи. Парень принимал участие в оформлении сделки, поскольку парижский бизнесмен Бормодур вышел на мадемуазель Планкебле через то же агентство.
   — Чертов идиот! — взрываюсь я. — Мне нужны показания людей, которые знали ее раньше, до продажи. Если твой парень из агентства не знал девушку до того, то иди порасспроси в магазинах, у пастора в церкви, у мэра, мне плевать где, но найди…