Страница:
— Это было бы для нас утешением, — прошипела мать сквозь зубы и снова набросилась на Белинду. — Но вот ты получаешь это несравненное предложение от такого мужчины! Все молодые дамы мечтали бы об этом! Ты не соображаешь, как тебе повезло? Тебе следовало бы быть благодарной, если бы вообще кто-то захотел тебя взять! Итак, теперь ты войдешь вместе со мной и будешь вести себя прилично.
Когда присмиревшая Белинда снова вошла в комнату, Герберт Абрахамсен знаком подозвал ее к себе. Он сказал мягко:
— Твой отец и я обсудили ситуацию и решили не говорить больше ни о какой женитьбе, пока ты сама не поживешь какое-то время в Элистранде и не узнаешь, будет ли тебе у меня хорошо. Ты тоже расстроена, но я знаю, как много ты значила для моей дорогой Сигне, и я думаю, что она бы желала, чтобы ты ухаживала за маленькой Ловисой.
— Я тоже так думаю, — с готовностью согласилась Белинда. — О, я буду так стараться. Вы не заметите разницы между мной и Сигне. Все будет так, как если бы она делала это сама.
Тут все спрятали улыбку сострадания. Но Герберт, как показалось Белинде, почувствовал облегчение. Может быть, это было связано с тем, что ему не нужно было жениться на ней? Ощущение было действительно таким. Но зачем же тогда он просил ее руки? Нет, это было выше ее понимания.
С этим он уехал.
Разумеется, родители не могли не вспомнить свою домашнюю святую.
— Ах, почему с нами осталась не Сигне? О, это так несправедливо! — возносили они свои жалобы к небу, которое их обобрало.
Возможно, они не думали о том, что ранили Белинду. А, может быть, они так привыкли к ее покорности, что полагали, будто она тоже участвовала в этих сетованиях.
В супружеской спальне мать расстегнула корсет, так что воздух с шумом заполнил расправленные легкие и другие полости тела.
— Она, конечно, образумится, пожив у него какое-то время. Такой видный мужчина! И такой богатый!
— Гм, — произнес отец и спустил панталоны, так что рубашка пришла в движение. — Да, мы, естественно, подготовим свадьбу… Осталось всего три месяца траура. Девчонка ведь не понимает своего счастья!
— Вот именно. Но все устроится, как только она попадет туда. А то, что она будет там жить, вполне нравственно, потому что в доме ведь проживает мать нашего дорогого Герберта, Тильда, — говорила мать, вынимая из волос шпильки.
— В толк не возьму, что с Белиндой. Она ведь всегда была послушной! Это вообще на нее не похоже. Мне так стыдно!
— Она начинает становиться строптивой. Но мы, конечно, выкорчуем это из нее! Мать присела на край постели.
— Наша дорогая Сигне никогда бы не вела себя подобным образом. Она ведь была так счастлива иметь такого мужа.
— Ну, — крякнул отец, — она же немного жаловалась на его мать…
— Вовсе нет! Брак Сигне был превосходным!
Подразумевалось, что все, связанное с Сигне, было превосходным.
В своей комнате Белинда стояла на коленях со скрещенными руками.
— Милостивый святой Георгий, — молилась она. Она считала себя недостойной обращаться прямо к Богу Отцу или Иисусу. Но она нашла себе святого заступника в святом Георгии, потому что он был так прекрасен на виденной ею картине. В последний год у него был конь, темные волосы и короткий плащ. — Милостивый святой Георгий, спасибо за то, что я избежала замужества с господином Абрахамсеном! Он принадлежит только Сигне, и она была бы, пожалуй, сердита на меня, если бы я это сделала. Передай ей от меня привет и скажи, что я не сделаю этого. Она явно обрадуется! Святой Георгий, я просто не могу выйти за него замуж. Не только ради Сигне, но и потому, что он же был женат. Я этого не хочу. Потому что Сигне была моя сестра и… Нет, о чем это я? Будь добр, помоги мне справиться с уходом за ребенком Сигне! Я видела маленькую Ловису при крещении, и она была такой милой. Я не уроню ее, это я обещаю. И я буду аккуратной, как Сигне, помоги мне в этом. О, милостивый святой Георгий, спасибо за то, что я снова попала в волость Гростенсхольм! Здесь было так чудесно. Передай Господу мой привет и благодарность!
Затем она забралась в постель и задула свечу, довольная этим днем, несмотря ни на что.
2
3
Когда присмиревшая Белинда снова вошла в комнату, Герберт Абрахамсен знаком подозвал ее к себе. Он сказал мягко:
— Твой отец и я обсудили ситуацию и решили не говорить больше ни о какой женитьбе, пока ты сама не поживешь какое-то время в Элистранде и не узнаешь, будет ли тебе у меня хорошо. Ты тоже расстроена, но я знаю, как много ты значила для моей дорогой Сигне, и я думаю, что она бы желала, чтобы ты ухаживала за маленькой Ловисой.
— Я тоже так думаю, — с готовностью согласилась Белинда. — О, я буду так стараться. Вы не заметите разницы между мной и Сигне. Все будет так, как если бы она делала это сама.
Тут все спрятали улыбку сострадания. Но Герберт, как показалось Белинде, почувствовал облегчение. Может быть, это было связано с тем, что ему не нужно было жениться на ней? Ощущение было действительно таким. Но зачем же тогда он просил ее руки? Нет, это было выше ее понимания.
С этим он уехал.
Разумеется, родители не могли не вспомнить свою домашнюю святую.
— Ах, почему с нами осталась не Сигне? О, это так несправедливо! — возносили они свои жалобы к небу, которое их обобрало.
Возможно, они не думали о том, что ранили Белинду. А, может быть, они так привыкли к ее покорности, что полагали, будто она тоже участвовала в этих сетованиях.
В супружеской спальне мать расстегнула корсет, так что воздух с шумом заполнил расправленные легкие и другие полости тела.
— Она, конечно, образумится, пожив у него какое-то время. Такой видный мужчина! И такой богатый!
— Гм, — произнес отец и спустил панталоны, так что рубашка пришла в движение. — Да, мы, естественно, подготовим свадьбу… Осталось всего три месяца траура. Девчонка ведь не понимает своего счастья!
— Вот именно. Но все устроится, как только она попадет туда. А то, что она будет там жить, вполне нравственно, потому что в доме ведь проживает мать нашего дорогого Герберта, Тильда, — говорила мать, вынимая из волос шпильки.
— В толк не возьму, что с Белиндой. Она ведь всегда была послушной! Это вообще на нее не похоже. Мне так стыдно!
— Она начинает становиться строптивой. Но мы, конечно, выкорчуем это из нее! Мать присела на край постели.
— Наша дорогая Сигне никогда бы не вела себя подобным образом. Она ведь была так счастлива иметь такого мужа.
— Ну, — крякнул отец, — она же немного жаловалась на его мать…
— Вовсе нет! Брак Сигне был превосходным!
Подразумевалось, что все, связанное с Сигне, было превосходным.
В своей комнате Белинда стояла на коленях со скрещенными руками.
— Милостивый святой Георгий, — молилась она. Она считала себя недостойной обращаться прямо к Богу Отцу или Иисусу. Но она нашла себе святого заступника в святом Георгии, потому что он был так прекрасен на виденной ею картине. В последний год у него был конь, темные волосы и короткий плащ. — Милостивый святой Георгий, спасибо за то, что я избежала замужества с господином Абрахамсеном! Он принадлежит только Сигне, и она была бы, пожалуй, сердита на меня, если бы я это сделала. Передай ей от меня привет и скажи, что я не сделаю этого. Она явно обрадуется! Святой Георгий, я просто не могу выйти за него замуж. Не только ради Сигне, но и потому, что он же был женат. Я этого не хочу. Потому что Сигне была моя сестра и… Нет, о чем это я? Будь добр, помоги мне справиться с уходом за ребенком Сигне! Я видела маленькую Ловису при крещении, и она была такой милой. Я не уроню ее, это я обещаю. И я буду аккуратной, как Сигне, помоги мне в этом. О, милостивый святой Георгий, спасибо за то, что я снова попала в волость Гростенсхольм! Здесь было так чудесно. Передай Господу мой привет и благодарность!
Затем она забралась в постель и задула свечу, довольная этим днем, несмотря ни на что.
2
Винга стояла в большой столовой Гростенсхольма у окна и смотрела на деревню. Ее белокурые волосы поседели, а глаза были, пожалуй, не такими ясными, как прежде. На ее лице лежала печать усталости и грусти. К ней подошел Хейке. Он был тоже седым, пышная грива волос отливала синеватой сталью. У него была роскошная борода, придававшая ему вид патриарха. Он был статным и еще сильным, но скрыть возраст было невозможно, и Хейке, видимо, и не думал об этом. Они дожили до 1848 года, ему шел теперь семьдесят пятый, а Винге семьдесят второй год.
— Ты опять глядишь на Элистранд? — мягко спросил он.
— Да. Знаю, что мы не могли сделать ничего другого. Но видеть, как орудует этот Абрахамсен, ужасно. Взгляни туда вниз! Еще одна площадка у моря готова для строительства дома!
— Да, — сказал Хейке. — И мы не можем ничего поделать. Но ведь ты знаешь, что в Элистранде очень много земли, непригодной для обработки. Пока он довольствуется для своих стройплощадок ею, мы будем страдать молча. Но как только он доберется до пашни и лугов, будем протестовать.
— Стол накрыт, — послышался за их спиной немного грубоватый голос.
Они обернулись и пошли к столу. За столом их было только трое — они вдвоем и их внук Вильяр, двадцати восьми лет от роду.
Вильяр не был похож на Людей Льда. Правда, он был брюнетом, как и многие из них, но этим он был обязан своей матери Сольвейг и людям из Эльдафьорда. Глаза Вильяра сильно выделялись из-за черных бровей и ресниц. Над глазами была глубокая морщина, так что кудри казались очень выпуклыми, а сами по себе они были совсем темными. И среди этой черноты сияли глаза льдисто-голубого цвета, довольно необычного для Людей Льда. Лицо у него было худощавое, с глубокими вертикальными морщинами на щеках и с высокими скулами. Губы улыбались редко, рот был прямым и очень мужественным, но не особенно приятным из-за своей жесткости. Однако он был, конечно, видным мужчиной, со своими черными кудрями и стройной статью! Но на большинство людей он действовал отталкивающе. Его ледяная молчаливость была пугающей.
Винга разлила им суп из спаржи — из собственного огорода — и сказала:
— Я слышала, что в Элистранд приехала сестра жены Абрахамсена, чтобы ухаживать за ребенком.
— Да, я тоже это слышал, — ответил Хейке. — Для малышки это, несомненно, хорошо.
Винга была озабочена.
— Говорят, что она немного умственно отсталая. Можно ли рисковать, передавая ребенка на ее попечение?
— Не думаю, что она такая, как ты сказала. Я видел ее в тот день, когда она приехала. Я бы назвал ее наивной. И в ее облике есть что-то сердечное, так мне показалось. Ты ее видел, Вильяр?
— Я полагаю, что встретил ее и ее сестру примерно год тому назад. Но тогда было темно. Да, у нее было совсем детское выражение лица.
— Счастье для нее, что в доме живет пожилая дама, — сказала Винга. — Потому что я ничуть не доверяю тому типу. Он, говорят, спал с экономкой священника и с разными другими и тогда, когда была жива его жена. И у него манера смотреть на человека, будто он оценивает его способность размножаться. Словно он хотел бы, чтобы с человека упала одежда!
Откровенные комментарии Винги никого не шокировали. Она была такой, это они знали давно.
— Примерно так, как когда Кристер декольтировал до щиколоток целый бальный зал? — улыбнулся Хейке.
— Да. Если бы ты помог, то я бы тоже охотно участвовала в этом, — засмеялась Винга. Затем она стала серьезной и тяжело вздохнула: — Наш род уходит, один за другим. Сначала Эрланд, затем Гунилла. А теперь Томас. Бедная Тула! Она явно принимает это очень близко к сердцу.
— Да, — сказал Хейке. — Однако ей следует быть благодарной за то, что он так долго прожил. Он был обречен на смерть еще 12 лет тому назад, когда я был в Швеции.
— Знаем, это твоя заслуга, что он тогда выжил, — сказала Винга, поддразнивая Хейке. — Так не хвастайся этим! Я так опечалена из-за Тулы. Кристер и его Магдалена просили ее переехать к ним, но она отказалась. Складывается впечатление, что она потеряла любовь к жизни. Она, самая жизнерадостная из всех нас!
Хейке не ответил. Его янтарные глаза смотрели вдаль. Никто не знал о Туле так много, как он. А он был глубоко опечален. Тула шла своим собственным путем. Ее единственным пристанищем в нормальном бытии был Томас. Что теперь оборвалось в жизни Тулы, не знал никто. Она, одна из проклятых Людей Льда, балансировала на грани между добром и злом… Однако было слишком ясно, что она выберет теперь, после года самоконтроля.
Он украдкой взглянул на Вингу. Сам он был здоровым и сильным, он знал это. Но как обстояло дело с ней, его любимой? Потеря Элистранда ее подкосила, ей казалось, что она предала своих родителей.
Если бы они не были вынуждены сохранять это воронье гнездо, этот… замок с привидениями, каким стал Гростенсхольм! Он был теперь старым и обветшалым и требовал колоссальных расходов. Жить в Элистранде было бы лучше, но они не могли покинуть Гростенсхольм. С давних пор что-то скрывалось на чердаке, что-то, в чем ужасно нуждались Люди Льда, чтобы разрешить загадку долины, затерянной на севере. Но время, очевидно, еще не настало. Хейке и не помнил, сколько раз он пытался проникнуть в один из закутков чердака, но всякий раз его будто останавливала незримая стена, а в ушах оглушительно звучали предостерегающие возгласы. Вероятно, они потеряли слишком многих в долине Людей Льда. И Хейке не был тем, кто должен был взяться за борьбу против Тенгеля Злого.
Кому-то он действительно должен быть благодарен за это. Противодействие, которое ему оказывало это существо, удерживало его от повторных попыток.
Бедняга тот, кто однажды встретит их злого прародителя! Будет ли это когда-нибудь, никто не знал.
Но теперь нельзя было откладывать — Гростенсхольм не мог противостоять беспощадному действию времени.
Трудным моментом было, разумеется, и то, что чердак был захвачен «серым народцем». Эти жители не покинут Гростенсхольм, прежде чем умрет и исчезнет сам Хейке. Много раз за эти годы Хейке горько сожалел о том, что впустил их сюда. Они были полезны, это так, но еще больше принесли вреда.
Пока только Винга и он знали о существовании серого народца. Да, и Тула, конечно, но ведь она была не здесь. Эскиль об этом не знал, и Вильяр тоже не слышал. Он ничего не знал о том, что в доме таились удивительные и омерзительные существа, наблюдавшие за ним, и что это они охраняли скотный двор и конюшню и предупреждали, если что-то было не в порядке. Они предупреждали Хейке и Вингу об опасности, они помогали своими делами, которые были незаметны, однако облегчали труд прислуги. Но с годами они стали ленивее и небрежнее. Порой эти существа могли просто рассмеяться Хейке в лицо. Тогда его охватывал страх перед содеянным им, вызвавшим их к жизни и давшим возможность чувствовать себя в Гростенсхольме вольготно. Он знал, что ему следует использовать деньги, полученные от Элистранда, на ремонт Гростенсхольма.
Но он всякий раз откладывал это. Ему не хотелось латать старую рухлядь, этот дом XVI века с тайной начинкой из усопших и троллей. Повешенных воров и убийц, вновь оживших, гротескных существ из народных поверий, самоубийц и демонов…
Вильяр, очевидно, что-то сказал. Он поднялся из-за стола. Обед был закончен.
— Я проедусь верхом.
— Как, опять? — сказал Хейке, чуть-чуть раздраженно. Он слишком резко вернулся к действительности и не успел обрести свой обычный спокойный тон. Выражение лица Вильяра сразу стало напряженным.
— Я выполнил все, что должен был сделать сегодня. Не так ли? Или есть еще что-то?
— Нет, Боже избави. Было бы просто приятно, если бы ты посидел с нами вечером дома. Винга засмеялась:
— Вначале мы думали, что ты приглядываешь себе невесту. Но ведь ты покидаешь дом много раз в неделю, год за годом! Ни одна девушка не выдержит так долго тайной любви. Впрочем, Вильяр, тебе пора жениться. 28 лет! Это непорядок!
— У меня не было времени.
— Да чем ты, собственно, занимаешься?
— Разъезжаю верхом, — ответил Вильяр и попытался улизнуть в дверь.
— Нет, подожди! — удержал его Хейке. — Ты ездишь верхом по округе с тех пор, как достаточно подрос, чтобы сидеть на лошади. У тебя, очевидно, есть причина!
Вильяр остановился в дверях, держась за ручку. Он смотрел на них изучающим взглядом, будто соображал, что ответить. Затем сказал грубовато:
— Во всяком случае, сейчас у меня не та причина, что была в детстве.
— Ага! — сказала Винга. — Значит, ты все-таки нашел девушку!
Он с усилием улыбнулся.
— Нет, бабушка. Для этого у меня нет времени.
Хейке хотел попросить его довериться им и, возможно, просто выговориться, но внук уже исчез. Они слышали, как хлопнула наружная дверь.
— О, Господи, эта дверь, — пробормотала Винга. — В один прекрасный день она упадет вниз, как подъемный мост, и превратит кого-то в отбивную.
Они подошли к окну и сразу же увидели, что Вильяр торопился выехать со двора так, будто за ними гнался сам черт. Винга и Хейке обменялись грустными взглядами.
— Он так непохож на всех остальных в нашем роду, — сказала она. — Такой замкнутый.
— Да. Кажется, будто ему здесь плохо живется.
— Он ни с кем вообще не чувствует себя хорошо. Если бы я могла понять, какие мысли бродят в этой своенравной голове!
Хейке вновь задумчиво посмотрел на свою супругу. Сердце заныло у него от боли. Ее лицо так осунулось, стало изнуренным и бледным, как воск. Он обратил на это внимание только вчера. Вероятно, изменение было постепенным и длительным. Он должен был обследовать ее и попытаться вылечить. Но Винга никогда бы на это не пошла. И она бы мгновенно раскусила его, если бы он попытался спрятаться за словами об «обычном обследовании, поскольку ведь у нас за плечами кое-какие годы». Он должен был быстро что-то сделать. Он не мог потерять Вингу. Сейчас он в полной мере понимал страх и горе Тулы. Он, как и она, был связан с жизнью только благодаря другому — любимому человеку. Именно сейчас он ощутил, как по спине у него от страха поползли мурашки.
Белинда приехала в Элистранд с лучшими намерениями. «Как только я подумаю о том, что сделала бы в том или ином случае Сигне, то я, вероятно, справлюсь». Так утешала она себя.
От родителей она получила новое платье и чемодан. Они были к ней так добры.
«Все люди такие добрые, — думала она. — То, что они иногда на меня сердятся, моя собственная вина». Подумать только, они оказали ей это доверие! Сочли ее достойной ухаживать за маленькой дочкой Сигне! Ей почти не верилось в свое счастье. О, она должна оправдать доверие, она сделает все, все! И никогда не уронит Ловису, никогда!
В тот день, когда Белинда приехала в Элистранд, за оконными гардинами, на втором этаже стояла пожилая дама. Она критически разглядывала девушку, выходившую из коляски. Несмотря на усилия Белинды сойти с такими же достоинством и грацией, как это бы сделала Сигне, она зацепилась юбкой за борт коляски и шлепнулась плашмя, выронив сумочку и шляпную коробку. Юбка, естественно, задралась и обнажила ее недавно связанные панталоны. Дама за гардинами презрительно улыбнулась, ничуть не сочувствуя девушке, которая, видимо, ушиблась.
— Что за жалкая дурочка! — прошептала она про себя. — Но я была права. С этой у нас не будет никаких проблем.
Она видела Белинду раньше и полагала, что выведала все об этой простоватой «особе». Тогда она подумала: «Почему Герберт не женился вместо Сигне на ее сестре?»
Она ненавидела Сигне. Даже теперь все в ней напряглось при мысли о наглой девчонке, пытавшейся отобрать у нее Герберта. Герберт даже вставал несколько раз на сторону Сигне. Против своей собственной матери. После этого Тильда Абрахамсен стала относиться к жене Герберта подчеркнуто холодно. И когда эта дрянь умерла, родив дочь, свекровь почувствовала чудесное облегчение. Заботиться о ребенке было, однако, хлопотно. Кроме того, это была всего-навсего девочка. К тому же, нянька закончила работу. Ушла, бесстыжая неряха, выскочив из детской в растрепанном платье и с красными пятнами на щеках. Тильда могла бы поклясться, что за несколько секунд до этого слышала оттуда крик и звук пощечин. Да, а затем оттуда вышел Герберт. Он был очень сердит и говорил о негодной прислуге, которая нерадиво относится к его ребенку и которую он вынужден уволить.
Естественно, он был прав, но ответственность за ребенка ложилась на нее, Тильду. Этого она никак не хотела, спасибо, нет! А Герберту был нужен сын. Это он сам предложил сестру Сигне Белинду. Хороший выбор. С ней у них не будет такого шума, как с Сигне. Белинда никогда не станет против кого-либо бунтовать. Герберт тоже не будет бегать за нею так, что забудет, кто в доме настоящая хозяйка или как он любит и почитает свою дорогую мать.
Тильда расправила высокий воротник и пошла вниз, чтобы встретить новую служанку. Никогда бы она не стала смотреть на Белинду как на хозяйку дома в Элистранде, даже если бы Герберт женился на ней 15 раз!
Белинда вошла в холл, чувствуя в горле комок. У нее страшно потели ладони, но хуже всего было чувство стыда. Она отчаянно пыталась отчистить красивое новое платье.
— Я, видно, никогда не смогу делать что-то как надо, — смущенно засмеялась она, обращаясь к чопорным фигурам в холле. Она видела их пока смутно, но, утерев слезы, встретила взгляд фру Тильды, направленный сверху вниз. Белинда поставила багаж и протянула ей свою вытертую руку. Рука, которую она взяла, была такой вялой, что сразу же выскользнула из ее.
— Добрый день, я новая няня.
— Мы встречались, — кратко сказала Тильда. — Я мать Герберта.
— Да, — невнятно пробормотала Белинда. — Кто бы мог подумать, что у меня будут трудности с лицами и именами!
В последний раз, когда она посетила Элистранд и Сигне, Тильда вообще не показалась. Но они, естественно, видели друг друга на свадьбе!
«Ах, Сигне! Без тебя здесь так пусто! Это так больно!»
«Бедная фру Абрахамсен, — подумала Белинда, преисполненная сочувствия. — Как жаль, что у такой изящной женщины такие холодные глаза. Она сама этим явно огорчена. Я должна ей помочь».
Герберт Абрахамсен был тоже тут.
— Добро пожаловать, Белинда, — сказал он с мягкой улыбкой, которая тронула ее до глубины души. Она справилась с волнением, потому что в эту минуту в холл вошла горничная с девочкой на руках. Белинда забыла всех вокруг себя и протянула ребенку руки. Ее глаза сняли.
— Ловиса! Ах, как мила! И так похожа на моих младших сестер, когда они были маленькими.
— Вовсе нет! — резко оборвала ее Тильда. — Ловиса — копия моего сына в этом возрасте.
Белинда взяла девочку на руки и улыбнулась ей. Возможно, что наивная, искренняя любовь, сиявшая на лице Белинды, успокоили ребенка и побудили его внимательно рассматривать новую даму. Во всяком случае, эти двое совершенно забыли, что их окружало, пока голос Герберта не вывел их из этого состояния. Он сказал, обращаясь к прислуге:
— Покажи фрекен Белинде ее комнату рядом с детской. Ведь ты, Белинда, захочешь умыться и привести себя в порядок перед обедом? Горничная покажет тебе все, что нужно.
Когда они ушли наверх, мать и сын посмотрели друг на друга.
— Боже мой! — произнесла Тильда с презрением, потому что она заметила, какие взгляды бросал ее сын на тело девушки. Теперь она, Тильда, покажет, какое место должна занимать Белинда на ее лично шкале — шкале достоинства людей.
— Она подходит, — быстро сказал Герберт. — Она будет превосходно заботиться о ребенке.
— Да, но о чем это ты думаешь? Хочешь произвести на свет идиотов?
— Мне совсем не обязательно устраивать с ней свадьбу. Она ничего не знает о том, что я был там, чтобы просить ее руки, — солгал он, потому что уважал свою маму. — Когда я увидел, как она простовата, то попросил ее только о том, чтобы приехать и ухаживать за Ловисой.
Ни за что на свете он бы не рассказал о позорном отказе, полученном им от девушки! Но именно это сопротивление с ее стороны еще больше распаляло его. Победить женщину. Покорить необузданность. Такое было редкостью для Герберта. Маму Тильду страшила опасность иметь умственно-отсталого внука, но устраивала сноха, которой она могла бы помыкать, как хотела.
— Разве Сигне не говорила о том, что эта Белинда получила травму при рождении? — спросила она с затаенной надеждой. — Не случилось ли так, что ее мать была напугана придурковатой помощницей повитухи? И что поэтому она задержала роды?
— Что такое? Что? — сказал Герберт брюзгливо.
— Мать была напугана тем, что ребенок станет придурковатым, увидев эту помощницу. Она пыталась задержать рождение ребенка. Но если у Белинды все-таки есть травма, то, значит, это не помогло. Я полагаю, что она стала такой глуповатой либо потому, что ее мать видела ту дуру, либо оттого, что мать задержала появление ее на свет. В любом случае, это была родовая травма, а не наследственный идиотизм.
— Об этом я ничего не знаю, — сказал Герберт еще суше. Он не хотел обсуждать эту тему. У него не было планов жениться на Белинде. Она отказала ему, и теперь она не станет его женой, как бы его об этом ни молила. Но он насладится ею! Ведь у нее превосходное тело. И, вообще, она выглядела милой и привлекательной. Конечно, не такой, как Сигне, но у Герберта было действительно жгучее желание обладать Белиндой. Здесь ухаживание с лобовой атакой не годилось. Для этого она была слишком лояльной по отношению к своей умершей сестре. Идиотизм, но он должен был играть в игру Белинды «Моя дорогая Сигне» и тому подобное. Он должен был хитрить и подстерегать.
То, как Герберт Абрахамсен женился, было длинной историей. Он знал семью Сигне много лет, они были соседями в Кристиании. Ее отец, оптовый торговец Ли, был, несмотря на многочисленных детей, платежеспособен и обладал хорошими финансовыми связями. А Герберт видел, как подрастала старшая дочь — Сигне — и становилась очаровательной девушкой. Чем взрослее она становилась, тем сильнее он ее желал.
Его собственный отец умер несколько лет тому назад, а у матери, к которой он был привязан, был теперь только он. Он был этим очень доволен, но это не помешало ему стать великим соблазнителем.
И тут сразу произошло много событий. Он навредил себе, сделав беременной одну девушку, и был вынужден исчезнуть из Кристиании. Тогда продавали Элистранд, и Герберт был, конечно, не прочь стать владельцем такой усадьбы. Он был, правда, хорошо обеспечен, но не настолько, чтобы купить усадьбу. Но оптовый торговец Ли мог ему помочь…
Он сделал это, однако, не без определенной гарантии. Так была заключена сделка: Герберт получил прекрасную Сигне, а Ли подписал ссуду в банке, и все были довольны. Правда, мама Тильда сначала волновалась, но она не устояла против аргументов сына. Он ведь должен иметь наследника! А для этого ему нужна супруга, законы природы обойти невозможно. Но он видел, как злобно кривила губы мама Тильда, намереваясь с самого начала указать новой хозяйке ее место в доме.
Это можно было понять. Мама всегда была в семье тем, кто командовал, даже при жизни отца. Герберт был маменькин сынок, и в этом качестве он рос и развивался. Насколько он помнил, он спал в ее постели до 12 лет. С дрожью он вспоминал, как однажды отец взбунтовался против мамы Тильды. Это было именно тогда, когда Герберту исполнилось 12 лет. Отец стучал в бешенстве по столу и вынудил Герберта жить в своей собственной комнате. Он помнил, как отец был тогда оскорблен. Глупый папа! И молчаливый гнев матери против ее мужа… Она не сказала ему ни слова, но после этого он прожил недолго.
С тех пор Герберт мог бы распоряжаться своей любимой мамой, как ему хотелось. Но он, разумеется, не перебрался опять в ее комнату, о нет! Папа разрушил приятную взаимосвязь. И, пожалуй, после смерти отца Герберт открыл для себя девушек и то, для чего они созданы. Он был распутником, любившим ласки и негу.
И он получил самую очаровательную из всех девушек — Сигне Ли. Но мог ли он, черт возьми, предвидеть, что ее сестра вырастет и станет такой роскошной женщиной? Словно созданной для того, чтобы ею обладать! Но с массой навязчивых идей.
Ну, ничего. Поскольку она казалась глупой, он рассчитывал на простой штурм этого бастиона.
— Ты опять глядишь на Элистранд? — мягко спросил он.
— Да. Знаю, что мы не могли сделать ничего другого. Но видеть, как орудует этот Абрахамсен, ужасно. Взгляни туда вниз! Еще одна площадка у моря готова для строительства дома!
— Да, — сказал Хейке. — И мы не можем ничего поделать. Но ведь ты знаешь, что в Элистранде очень много земли, непригодной для обработки. Пока он довольствуется для своих стройплощадок ею, мы будем страдать молча. Но как только он доберется до пашни и лугов, будем протестовать.
— Стол накрыт, — послышался за их спиной немного грубоватый голос.
Они обернулись и пошли к столу. За столом их было только трое — они вдвоем и их внук Вильяр, двадцати восьми лет от роду.
Вильяр не был похож на Людей Льда. Правда, он был брюнетом, как и многие из них, но этим он был обязан своей матери Сольвейг и людям из Эльдафьорда. Глаза Вильяра сильно выделялись из-за черных бровей и ресниц. Над глазами была глубокая морщина, так что кудри казались очень выпуклыми, а сами по себе они были совсем темными. И среди этой черноты сияли глаза льдисто-голубого цвета, довольно необычного для Людей Льда. Лицо у него было худощавое, с глубокими вертикальными морщинами на щеках и с высокими скулами. Губы улыбались редко, рот был прямым и очень мужественным, но не особенно приятным из-за своей жесткости. Однако он был, конечно, видным мужчиной, со своими черными кудрями и стройной статью! Но на большинство людей он действовал отталкивающе. Его ледяная молчаливость была пугающей.
Винга разлила им суп из спаржи — из собственного огорода — и сказала:
— Я слышала, что в Элистранд приехала сестра жены Абрахамсена, чтобы ухаживать за ребенком.
— Да, я тоже это слышал, — ответил Хейке. — Для малышки это, несомненно, хорошо.
Винга была озабочена.
— Говорят, что она немного умственно отсталая. Можно ли рисковать, передавая ребенка на ее попечение?
— Не думаю, что она такая, как ты сказала. Я видел ее в тот день, когда она приехала. Я бы назвал ее наивной. И в ее облике есть что-то сердечное, так мне показалось. Ты ее видел, Вильяр?
— Я полагаю, что встретил ее и ее сестру примерно год тому назад. Но тогда было темно. Да, у нее было совсем детское выражение лица.
— Счастье для нее, что в доме живет пожилая дама, — сказала Винга. — Потому что я ничуть не доверяю тому типу. Он, говорят, спал с экономкой священника и с разными другими и тогда, когда была жива его жена. И у него манера смотреть на человека, будто он оценивает его способность размножаться. Словно он хотел бы, чтобы с человека упала одежда!
Откровенные комментарии Винги никого не шокировали. Она была такой, это они знали давно.
— Примерно так, как когда Кристер декольтировал до щиколоток целый бальный зал? — улыбнулся Хейке.
— Да. Если бы ты помог, то я бы тоже охотно участвовала в этом, — засмеялась Винга. Затем она стала серьезной и тяжело вздохнула: — Наш род уходит, один за другим. Сначала Эрланд, затем Гунилла. А теперь Томас. Бедная Тула! Она явно принимает это очень близко к сердцу.
— Да, — сказал Хейке. — Однако ей следует быть благодарной за то, что он так долго прожил. Он был обречен на смерть еще 12 лет тому назад, когда я был в Швеции.
— Знаем, это твоя заслуга, что он тогда выжил, — сказала Винга, поддразнивая Хейке. — Так не хвастайся этим! Я так опечалена из-за Тулы. Кристер и его Магдалена просили ее переехать к ним, но она отказалась. Складывается впечатление, что она потеряла любовь к жизни. Она, самая жизнерадостная из всех нас!
Хейке не ответил. Его янтарные глаза смотрели вдаль. Никто не знал о Туле так много, как он. А он был глубоко опечален. Тула шла своим собственным путем. Ее единственным пристанищем в нормальном бытии был Томас. Что теперь оборвалось в жизни Тулы, не знал никто. Она, одна из проклятых Людей Льда, балансировала на грани между добром и злом… Однако было слишком ясно, что она выберет теперь, после года самоконтроля.
Он украдкой взглянул на Вингу. Сам он был здоровым и сильным, он знал это. Но как обстояло дело с ней, его любимой? Потеря Элистранда ее подкосила, ей казалось, что она предала своих родителей.
Если бы они не были вынуждены сохранять это воронье гнездо, этот… замок с привидениями, каким стал Гростенсхольм! Он был теперь старым и обветшалым и требовал колоссальных расходов. Жить в Элистранде было бы лучше, но они не могли покинуть Гростенсхольм. С давних пор что-то скрывалось на чердаке, что-то, в чем ужасно нуждались Люди Льда, чтобы разрешить загадку долины, затерянной на севере. Но время, очевидно, еще не настало. Хейке и не помнил, сколько раз он пытался проникнуть в один из закутков чердака, но всякий раз его будто останавливала незримая стена, а в ушах оглушительно звучали предостерегающие возгласы. Вероятно, они потеряли слишком многих в долине Людей Льда. И Хейке не был тем, кто должен был взяться за борьбу против Тенгеля Злого.
Кому-то он действительно должен быть благодарен за это. Противодействие, которое ему оказывало это существо, удерживало его от повторных попыток.
Бедняга тот, кто однажды встретит их злого прародителя! Будет ли это когда-нибудь, никто не знал.
Но теперь нельзя было откладывать — Гростенсхольм не мог противостоять беспощадному действию времени.
Трудным моментом было, разумеется, и то, что чердак был захвачен «серым народцем». Эти жители не покинут Гростенсхольм, прежде чем умрет и исчезнет сам Хейке. Много раз за эти годы Хейке горько сожалел о том, что впустил их сюда. Они были полезны, это так, но еще больше принесли вреда.
Пока только Винга и он знали о существовании серого народца. Да, и Тула, конечно, но ведь она была не здесь. Эскиль об этом не знал, и Вильяр тоже не слышал. Он ничего не знал о том, что в доме таились удивительные и омерзительные существа, наблюдавшие за ним, и что это они охраняли скотный двор и конюшню и предупреждали, если что-то было не в порядке. Они предупреждали Хейке и Вингу об опасности, они помогали своими делами, которые были незаметны, однако облегчали труд прислуги. Но с годами они стали ленивее и небрежнее. Порой эти существа могли просто рассмеяться Хейке в лицо. Тогда его охватывал страх перед содеянным им, вызвавшим их к жизни и давшим возможность чувствовать себя в Гростенсхольме вольготно. Он знал, что ему следует использовать деньги, полученные от Элистранда, на ремонт Гростенсхольма.
Но он всякий раз откладывал это. Ему не хотелось латать старую рухлядь, этот дом XVI века с тайной начинкой из усопших и троллей. Повешенных воров и убийц, вновь оживших, гротескных существ из народных поверий, самоубийц и демонов…
Вильяр, очевидно, что-то сказал. Он поднялся из-за стола. Обед был закончен.
— Я проедусь верхом.
— Как, опять? — сказал Хейке, чуть-чуть раздраженно. Он слишком резко вернулся к действительности и не успел обрести свой обычный спокойный тон. Выражение лица Вильяра сразу стало напряженным.
— Я выполнил все, что должен был сделать сегодня. Не так ли? Или есть еще что-то?
— Нет, Боже избави. Было бы просто приятно, если бы ты посидел с нами вечером дома. Винга засмеялась:
— Вначале мы думали, что ты приглядываешь себе невесту. Но ведь ты покидаешь дом много раз в неделю, год за годом! Ни одна девушка не выдержит так долго тайной любви. Впрочем, Вильяр, тебе пора жениться. 28 лет! Это непорядок!
— У меня не было времени.
— Да чем ты, собственно, занимаешься?
— Разъезжаю верхом, — ответил Вильяр и попытался улизнуть в дверь.
— Нет, подожди! — удержал его Хейке. — Ты ездишь верхом по округе с тех пор, как достаточно подрос, чтобы сидеть на лошади. У тебя, очевидно, есть причина!
Вильяр остановился в дверях, держась за ручку. Он смотрел на них изучающим взглядом, будто соображал, что ответить. Затем сказал грубовато:
— Во всяком случае, сейчас у меня не та причина, что была в детстве.
— Ага! — сказала Винга. — Значит, ты все-таки нашел девушку!
Он с усилием улыбнулся.
— Нет, бабушка. Для этого у меня нет времени.
Хейке хотел попросить его довериться им и, возможно, просто выговориться, но внук уже исчез. Они слышали, как хлопнула наружная дверь.
— О, Господи, эта дверь, — пробормотала Винга. — В один прекрасный день она упадет вниз, как подъемный мост, и превратит кого-то в отбивную.
Они подошли к окну и сразу же увидели, что Вильяр торопился выехать со двора так, будто за ними гнался сам черт. Винга и Хейке обменялись грустными взглядами.
— Он так непохож на всех остальных в нашем роду, — сказала она. — Такой замкнутый.
— Да. Кажется, будто ему здесь плохо живется.
— Он ни с кем вообще не чувствует себя хорошо. Если бы я могла понять, какие мысли бродят в этой своенравной голове!
Хейке вновь задумчиво посмотрел на свою супругу. Сердце заныло у него от боли. Ее лицо так осунулось, стало изнуренным и бледным, как воск. Он обратил на это внимание только вчера. Вероятно, изменение было постепенным и длительным. Он должен был обследовать ее и попытаться вылечить. Но Винга никогда бы на это не пошла. И она бы мгновенно раскусила его, если бы он попытался спрятаться за словами об «обычном обследовании, поскольку ведь у нас за плечами кое-какие годы». Он должен был быстро что-то сделать. Он не мог потерять Вингу. Сейчас он в полной мере понимал страх и горе Тулы. Он, как и она, был связан с жизнью только благодаря другому — любимому человеку. Именно сейчас он ощутил, как по спине у него от страха поползли мурашки.
Белинда приехала в Элистранд с лучшими намерениями. «Как только я подумаю о том, что сделала бы в том или ином случае Сигне, то я, вероятно, справлюсь». Так утешала она себя.
От родителей она получила новое платье и чемодан. Они были к ней так добры.
«Все люди такие добрые, — думала она. — То, что они иногда на меня сердятся, моя собственная вина». Подумать только, они оказали ей это доверие! Сочли ее достойной ухаживать за маленькой дочкой Сигне! Ей почти не верилось в свое счастье. О, она должна оправдать доверие, она сделает все, все! И никогда не уронит Ловису, никогда!
В тот день, когда Белинда приехала в Элистранд, за оконными гардинами, на втором этаже стояла пожилая дама. Она критически разглядывала девушку, выходившую из коляски. Несмотря на усилия Белинды сойти с такими же достоинством и грацией, как это бы сделала Сигне, она зацепилась юбкой за борт коляски и шлепнулась плашмя, выронив сумочку и шляпную коробку. Юбка, естественно, задралась и обнажила ее недавно связанные панталоны. Дама за гардинами презрительно улыбнулась, ничуть не сочувствуя девушке, которая, видимо, ушиблась.
— Что за жалкая дурочка! — прошептала она про себя. — Но я была права. С этой у нас не будет никаких проблем.
Она видела Белинду раньше и полагала, что выведала все об этой простоватой «особе». Тогда она подумала: «Почему Герберт не женился вместо Сигне на ее сестре?»
Она ненавидела Сигне. Даже теперь все в ней напряглось при мысли о наглой девчонке, пытавшейся отобрать у нее Герберта. Герберт даже вставал несколько раз на сторону Сигне. Против своей собственной матери. После этого Тильда Абрахамсен стала относиться к жене Герберта подчеркнуто холодно. И когда эта дрянь умерла, родив дочь, свекровь почувствовала чудесное облегчение. Заботиться о ребенке было, однако, хлопотно. Кроме того, это была всего-навсего девочка. К тому же, нянька закончила работу. Ушла, бесстыжая неряха, выскочив из детской в растрепанном платье и с красными пятнами на щеках. Тильда могла бы поклясться, что за несколько секунд до этого слышала оттуда крик и звук пощечин. Да, а затем оттуда вышел Герберт. Он был очень сердит и говорил о негодной прислуге, которая нерадиво относится к его ребенку и которую он вынужден уволить.
Естественно, он был прав, но ответственность за ребенка ложилась на нее, Тильду. Этого она никак не хотела, спасибо, нет! А Герберту был нужен сын. Это он сам предложил сестру Сигне Белинду. Хороший выбор. С ней у них не будет такого шума, как с Сигне. Белинда никогда не станет против кого-либо бунтовать. Герберт тоже не будет бегать за нею так, что забудет, кто в доме настоящая хозяйка или как он любит и почитает свою дорогую мать.
Тильда расправила высокий воротник и пошла вниз, чтобы встретить новую служанку. Никогда бы она не стала смотреть на Белинду как на хозяйку дома в Элистранде, даже если бы Герберт женился на ней 15 раз!
Белинда вошла в холл, чувствуя в горле комок. У нее страшно потели ладони, но хуже всего было чувство стыда. Она отчаянно пыталась отчистить красивое новое платье.
— Я, видно, никогда не смогу делать что-то как надо, — смущенно засмеялась она, обращаясь к чопорным фигурам в холле. Она видела их пока смутно, но, утерев слезы, встретила взгляд фру Тильды, направленный сверху вниз. Белинда поставила багаж и протянула ей свою вытертую руку. Рука, которую она взяла, была такой вялой, что сразу же выскользнула из ее.
— Добрый день, я новая няня.
— Мы встречались, — кратко сказала Тильда. — Я мать Герберта.
— Да, — невнятно пробормотала Белинда. — Кто бы мог подумать, что у меня будут трудности с лицами и именами!
В последний раз, когда она посетила Элистранд и Сигне, Тильда вообще не показалась. Но они, естественно, видели друг друга на свадьбе!
«Ах, Сигне! Без тебя здесь так пусто! Это так больно!»
«Бедная фру Абрахамсен, — подумала Белинда, преисполненная сочувствия. — Как жаль, что у такой изящной женщины такие холодные глаза. Она сама этим явно огорчена. Я должна ей помочь».
Герберт Абрахамсен был тоже тут.
— Добро пожаловать, Белинда, — сказал он с мягкой улыбкой, которая тронула ее до глубины души. Она справилась с волнением, потому что в эту минуту в холл вошла горничная с девочкой на руках. Белинда забыла всех вокруг себя и протянула ребенку руки. Ее глаза сняли.
— Ловиса! Ах, как мила! И так похожа на моих младших сестер, когда они были маленькими.
— Вовсе нет! — резко оборвала ее Тильда. — Ловиса — копия моего сына в этом возрасте.
Белинда взяла девочку на руки и улыбнулась ей. Возможно, что наивная, искренняя любовь, сиявшая на лице Белинды, успокоили ребенка и побудили его внимательно рассматривать новую даму. Во всяком случае, эти двое совершенно забыли, что их окружало, пока голос Герберта не вывел их из этого состояния. Он сказал, обращаясь к прислуге:
— Покажи фрекен Белинде ее комнату рядом с детской. Ведь ты, Белинда, захочешь умыться и привести себя в порядок перед обедом? Горничная покажет тебе все, что нужно.
Когда они ушли наверх, мать и сын посмотрели друг на друга.
— Боже мой! — произнесла Тильда с презрением, потому что она заметила, какие взгляды бросал ее сын на тело девушки. Теперь она, Тильда, покажет, какое место должна занимать Белинда на ее лично шкале — шкале достоинства людей.
— Она подходит, — быстро сказал Герберт. — Она будет превосходно заботиться о ребенке.
— Да, но о чем это ты думаешь? Хочешь произвести на свет идиотов?
— Мне совсем не обязательно устраивать с ней свадьбу. Она ничего не знает о том, что я был там, чтобы просить ее руки, — солгал он, потому что уважал свою маму. — Когда я увидел, как она простовата, то попросил ее только о том, чтобы приехать и ухаживать за Ловисой.
Ни за что на свете он бы не рассказал о позорном отказе, полученном им от девушки! Но именно это сопротивление с ее стороны еще больше распаляло его. Победить женщину. Покорить необузданность. Такое было редкостью для Герберта. Маму Тильду страшила опасность иметь умственно-отсталого внука, но устраивала сноха, которой она могла бы помыкать, как хотела.
— Разве Сигне не говорила о том, что эта Белинда получила травму при рождении? — спросила она с затаенной надеждой. — Не случилось ли так, что ее мать была напугана придурковатой помощницей повитухи? И что поэтому она задержала роды?
— Что такое? Что? — сказал Герберт брюзгливо.
— Мать была напугана тем, что ребенок станет придурковатым, увидев эту помощницу. Она пыталась задержать рождение ребенка. Но если у Белинды все-таки есть травма, то, значит, это не помогло. Я полагаю, что она стала такой глуповатой либо потому, что ее мать видела ту дуру, либо оттого, что мать задержала появление ее на свет. В любом случае, это была родовая травма, а не наследственный идиотизм.
— Об этом я ничего не знаю, — сказал Герберт еще суше. Он не хотел обсуждать эту тему. У него не было планов жениться на Белинде. Она отказала ему, и теперь она не станет его женой, как бы его об этом ни молила. Но он насладится ею! Ведь у нее превосходное тело. И, вообще, она выглядела милой и привлекательной. Конечно, не такой, как Сигне, но у Герберта было действительно жгучее желание обладать Белиндой. Здесь ухаживание с лобовой атакой не годилось. Для этого она была слишком лояльной по отношению к своей умершей сестре. Идиотизм, но он должен был играть в игру Белинды «Моя дорогая Сигне» и тому подобное. Он должен был хитрить и подстерегать.
То, как Герберт Абрахамсен женился, было длинной историей. Он знал семью Сигне много лет, они были соседями в Кристиании. Ее отец, оптовый торговец Ли, был, несмотря на многочисленных детей, платежеспособен и обладал хорошими финансовыми связями. А Герберт видел, как подрастала старшая дочь — Сигне — и становилась очаровательной девушкой. Чем взрослее она становилась, тем сильнее он ее желал.
Его собственный отец умер несколько лет тому назад, а у матери, к которой он был привязан, был теперь только он. Он был этим очень доволен, но это не помешало ему стать великим соблазнителем.
И тут сразу произошло много событий. Он навредил себе, сделав беременной одну девушку, и был вынужден исчезнуть из Кристиании. Тогда продавали Элистранд, и Герберт был, конечно, не прочь стать владельцем такой усадьбы. Он был, правда, хорошо обеспечен, но не настолько, чтобы купить усадьбу. Но оптовый торговец Ли мог ему помочь…
Он сделал это, однако, не без определенной гарантии. Так была заключена сделка: Герберт получил прекрасную Сигне, а Ли подписал ссуду в банке, и все были довольны. Правда, мама Тильда сначала волновалась, но она не устояла против аргументов сына. Он ведь должен иметь наследника! А для этого ему нужна супруга, законы природы обойти невозможно. Но он видел, как злобно кривила губы мама Тильда, намереваясь с самого начала указать новой хозяйке ее место в доме.
Это можно было понять. Мама всегда была в семье тем, кто командовал, даже при жизни отца. Герберт был маменькин сынок, и в этом качестве он рос и развивался. Насколько он помнил, он спал в ее постели до 12 лет. С дрожью он вспоминал, как однажды отец взбунтовался против мамы Тильды. Это было именно тогда, когда Герберту исполнилось 12 лет. Отец стучал в бешенстве по столу и вынудил Герберта жить в своей собственной комнате. Он помнил, как отец был тогда оскорблен. Глупый папа! И молчаливый гнев матери против ее мужа… Она не сказала ему ни слова, но после этого он прожил недолго.
С тех пор Герберт мог бы распоряжаться своей любимой мамой, как ему хотелось. Но он, разумеется, не перебрался опять в ее комнату, о нет! Папа разрушил приятную взаимосвязь. И, пожалуй, после смерти отца Герберт открыл для себя девушек и то, для чего они созданы. Он был распутником, любившим ласки и негу.
И он получил самую очаровательную из всех девушек — Сигне Ли. Но мог ли он, черт возьми, предвидеть, что ее сестра вырастет и станет такой роскошной женщиной? Словно созданной для того, чтобы ею обладать! Но с массой навязчивых идей.
Ну, ничего. Поскольку она казалась глупой, он рассчитывал на простой штурм этого бастиона.
3
Белинда присела на краешек своей постели и перевела дух. Она находилась в Элистранде четвертый день, и у нее было действительно много работы. Собственно, она должна была быть няней для ребенка, но фру Тильда использовала ее и в качестве личной камеристки. Так приятно быть полезной!
Если бы только она не была такой безнадежно неловкой и неуклюжей!
Белинда прилагала действительно большие усилия, чтобы делать все как можно лучше. Досадно, конечно, что ее угораздило уронить перед фру Тильдой красивый бокал и что она заправила в комнате господина Абрахамсена не то постельное белье. Но она обещала никогда этого не повторить, и они простили ее. Господин Абрахамсен был так любезен, что в знак прощения потрепал ее по щеке и сказал со смехом, что она, видимо, из тех, кто непременно сделает не то, если возможен выбор. А затем он обнял ее одной рукой. Но ей показалось, что это нехорошо. Как что-то незаконное по отношению к Сигне. Хотя он был так приветлив.
Но вчера вечером было еще хуже. Его мать была где-то с визитом. Он вошел в детскую, когда она пела Ловисе колыбельные песни. Он встал рядом с ней у кроватки и, сказав, что у нее приятный голос, попросил спеть еще. Именно из-за этих слов дальнейшее пение не заладилось. Она напряглась и сбилась. И тогда он подбодрил ее и обнял одной рукой, как бы успокаивая и утешая. Получилось совсем наоборот — ужасно неприятно, потому что она не знала, что делать. Она извинилась и вышла, якобы затем, чтобы принести девочке молока. Она ждала снаружи, пока он не ушел из детской. Она видела, что у него было вытянувшееся лицо.
Если бы только она не была такой безнадежно неловкой и неуклюжей!
Белинда прилагала действительно большие усилия, чтобы делать все как можно лучше. Досадно, конечно, что ее угораздило уронить перед фру Тильдой красивый бокал и что она заправила в комнате господина Абрахамсена не то постельное белье. Но она обещала никогда этого не повторить, и они простили ее. Господин Абрахамсен был так любезен, что в знак прощения потрепал ее по щеке и сказал со смехом, что она, видимо, из тех, кто непременно сделает не то, если возможен выбор. А затем он обнял ее одной рукой. Но ей показалось, что это нехорошо. Как что-то незаконное по отношению к Сигне. Хотя он был так приветлив.
Но вчера вечером было еще хуже. Его мать была где-то с визитом. Он вошел в детскую, когда она пела Ловисе колыбельные песни. Он встал рядом с ней у кроватки и, сказав, что у нее приятный голос, попросил спеть еще. Именно из-за этих слов дальнейшее пение не заладилось. Она напряглась и сбилась. И тогда он подбодрил ее и обнял одной рукой, как бы успокаивая и утешая. Получилось совсем наоборот — ужасно неприятно, потому что она не знала, что делать. Она извинилась и вышла, якобы затем, чтобы принести девочке молока. Она ждала снаружи, пока он не ушел из детской. Она видела, что у него было вытянувшееся лицо.