Сандему Маргит. Лед и пламя

Маргит Сандему
Лед и пламя

   Давным-давно, много столетий тому назад, отправился Тенгель Злой в безлюдные места, чтобы продать душу Сатане.
   От него и пошел род Людей Льда.
   Ему были обещаны мирские блага, но за это хотя бы один из его потомков в каждом поколении должен служить Дьяволу и творить зло. Признаком таких людей должны быть желтые кошачьи глаза, и они будут обладать колдовской силой. И однажды родится тот, который будет наделен сверхъестественной силой. Такой в мире никогда не было.
   Проклятие над родом будет висеть до тех пор, пока не будет найдено место, где Тенгель Злой закопал котел, в котором он варил колдовское зелье, чтобы вызвать дух Князя Тьмы.
   Так гласит легенда.
   Но это не вся правда.
   На самом же деле случилось так, что Тенгель Злой отыскал родник жизни и испил воду зла. Ему была обещана вечная жизнь и власть над человечеством. Вот за это он продал своих потомков дьяволу. Но времена были плохие, и он решил погрузиться в глубокий сон до наступления лучших времен на земле. Упомянутый сосуд представлял собой высокий кувшин с водой зла. Его-то он распорядился закопать. Теперь ему самому пришлось нетерпеливо дожидаться сигнала, который должен разбудить его.
   Но однажды в шестнадцатом веке в роду Людей Льда родился мальчик, который пытался творить добро вместо зла, за что его назвали Тенгелем Добрым. Эта сага повествует о его семье, или, вернее, о женщинах его рода.
   Одной из потомков Тенгеля Злого — Шире удалось добраться в 1742 году до родника жизни и принести чистой воды, которая нейтрализует действие воды зла. Однако, никто еще не смог отыскать зарытый сосуд. Страшно, что Тенгель Злой проснется до того, как сосуд будет найден. Никому не известно, что может его разбудить и каков он из себя.
   Стало известно, что Тенгель Злой скрывается где-то в Южной Европе, а также и то, что разбудить его может волшебная флейта.
   Вот почему все Люди Льда так боятся флейты.

1

   Закат солнца был холодно-золотым под бесформенной массой облаков свинцового темно-серого цвета. Был поздний вечер, все краски на земле потускнели. Только на западе небо отсвечивало темным золотом, будто начищенная до блеска латунь.
   — Ступай здесь осторожно, Сигне, — сказала Белинда своей сестре голосом, выражавшим наивную заботливость, что было для нее свойственно. — Я едва различаю землю под ногами.
   — Это звучит чуть-чуть нелепо, когда ты призываешь меня быть осторожной, — улыбнулась Сигне в ответ. — Ведь это ты спотыкаешься.
   — Да, — восторженно рассмеялась Белинда, не заметив сарказма. — Это, разумеется, так.
   Сигне продолжала:
   — Ну и ну, так задержаться у священника! Он говорит и говорит, и его так просто не прервешь. Но вот сейчас мы будем, дома в Элистранде.
   Она оперлась на руку Белинды.
   — Я так обрадовалась, что ты приедешь и повидаешься со мной. Мне, естественно, хорошо во всех отношениях, и Герберт по-своему хороший муж, и в доме у меня живет также его мать. И все же бывает одиноко!
   Белинда была счастлива прийти сестре на помощь. Она взволнованно вздохнула, вспомнив свадьбу Сигне. Она никогда не видела ничего столь красивого и захватывающего. Сигне была самой прекрасной невестой, какую только мог иметь мужчина, и Герберт Абрахамсен смотрел на нее влюбленным взглядом. О, мужчина с таким вкусом! Белинда всегда считала, что для Сигне никто не был достаточно хорош. Но теперь она получила самого лучшего! Ах, Белинда была так рада, так рада за сестру.
   Смутное беспокойство шевельнулось в ней. Сигне жилось здесь в Элистранде превосходно, просто превосходно, и Герберт был к ней теперь, когда она скоро должна была родить ребенка, чрезвычайно заботлив. «Мы должны хорошо ухаживать за Сигне, не так ли, Белинда? Мы ждем нового маленького господина Абрахамсена, и с Сигне не должно ничего случиться!»
   Хорошо, что в доме жила мать Герберта. Она была одинокой вдовой. Таким образом, у Сигне было общество. Правда, вдова показывалась не так часто, но она, во всяком случае, была тут. Это было самое главное.
   Сигне произнесла:
   — Теперь только вверх по этому холму, и мы в Элистранде… О, Боже, что это?
   Обе сестры отпрянули назад. На вершине холма, на фоне неба, внезапно показался всадник. Он появился ниоткуда, и сейчас конь и всадник застыли неподвижно на фоне ослепительного золотого заката.
   Белинда увидела незнакомца мельком. Совсем молодой мужчина с темными волосами и в коротком плаще. Черты лица было трудно разглядеть, они показались ей резкими. Густые черные брови и загадочный взгляд. Что бы он там ни выражал, это, во всяком случае, имело мало общего с радостью. Мгновение он смотрел на сестер, а затем повернул коня на боковую тропу и растворился в темноте.
   Сигне прижала руку к сердцу.
   — Ох, это совсем не хорошо для меня в теперешнем положении. Такие видения предвещают несчастье.
   Страх холодной рукой сдавил сердце Белинды. Она, конечно, знала, что женщины, ждущие ребенка, не должны видеть ничего страшного. Это предвещает несчастье, об этом знали все.
   — Кто это был? — обессиленно спросила она.
   — Это был хозяин Гростенсхольма, Вильяр Линд из рода Людей Льда. Поговаривают, что он сумасшедший. Ах, Белинда, ты ведь не думаешь, что мой ребенок будет безумным? Я имею в виду, матушка ведь видела придурка, когда родилась ты…
   Они крепко ухватились за руки и так продолжали свой путь, теперь уже быстрее.
   — Он слишком молод, чтобы быть владельцем усадьбы, — сказала Белинда.
   — Да, собственно, владельцы здесь — родители его отца, Хейке и Винга Линд из рода Людей Льда. Но они начинают стареть и возложили ответственность за усадьбу на него.
   — Но у него же, наверное, есть родители? Где они?
   — Эскиль и Сольвейг Линд из рода Людей Льда живут в Линде-аллее. Это — небольшая усадьба, которую ты видела сегодня.
   — Разве Людям Льда не принадлежал и Элистранд? — продолжала Белинда.
   — Да, принадлежал. И фру Винга пыталась как можно дольше его сохранить. Но у этой усадьбы нет наследников, а вести хозяйство тут очень трудно. В конце концов она поняла, что так дело не пойдет. Ну, я, конечно, прислушиваюсь к тому, что здесь болтают. Однако не держи меня так крепко за руку, Белинда, я могу идти сама. Итак, Герберт купил Элистранд. Это же очаровательный дом, такой представительный! Но слишком много холодных комнат. Нехорошо, что Люди Льда были вынуждены отказаться от усадьбы. Понимаешь, у них не очень много денег. Мы здесь многое осовременили, можешь мне поверить. Ты не видела пока и половины.
   Белинда кое-что видела и пыталась выразить свое восхищение, потому что никто в мире не обладал таким хорошим вкусом, как Сигне и ее муж. Это она, очевидно, так плохо разбиралась, потому что ей казалось, что эти новые вещи — ни рыба, ни мясо. Но ведь она была такой глупой…
   Сигне без умолку болтала, когда перед ними показались освещенные окна Элистранда.
   — Герберт был единственным, кто имел возможность купить усадьбу. Он хотел, чтобы мы жили в соответствии с положением, и мы живем так, надо это признать.
   — О, да! Я так рада тому, что ты вышла замуж за Герберта, Сигне. Он ведь необыкновенно добр к тебе, правда?
   — Конечно, — быстро ответила сестра. — Он носит меня на руках!
   Белинда умильно улыбнулась от счастья. Слова Герберта, сказанные за ужином, были проникнуты такой заботой:
   — Теперь ты должна кушать за двоих, Сигне! Белинда, мы должны хорошенько заботиться о Сигне. Она теперь важная особа. Ты же понимаешь, речь идет о моем сыне!
   Герберт был необычайно сильным. По-мужски твердым в принципах. «Чиновники всегда должны быть чрезвычайно точны, иначе ведь все в обществе пойдет кувырком». Это сказала сегодня Сигне, а Сигне всегда была права. «Мне кажется, это прекрасно, что в последнее время он несколько прибавил в весе. Это только показывает окружающим, что он может почти все. И разве он не красив?» Белинда смотрела на Герберта глазами Сигне и тоже находила его красивым. Лицо у него было гладким, как у годовалого младенца, кожа бледно-оливкового цвета с темной щетиной бороды, а волосы блестят от брильянтина. Это сказала Сигне. О нем с восхищением говорила, конечно, и женская прислуга, рассказывала Сигне. И все дамы на свадьбе! О, как они вздыхали! Тут Белинда тоже вздохнула, потому что, видимо, это нужно было сделать.
   Она вновь ощутила смутное беспокойство. Сегодня Герберт смотрел на нее так странно. Будто он раньше ее не видел. Сверху вниз и опять снизу вверх. Много раз она отводила глаза, а когда ее взгляд снова падал на него, то он смотрел на нее подобным образом. Может быть, что-то было не в порядке с ее одеждой? Да, она часто застегивала лиф платья криво, она имела обыкновение делать такие вещи. «Неудавшаяся, неуклюжая Белинда, семейный клоун», — так говорили о ней. Да, это было, конечно, совершенно верно, но разве это не чудесно, что у них есть клоун? Чудесно быть клоуном. Приятно, когда тебя любят.
   Голос Сигне пробудил ее от размышлений.
   — Знаешь, Белинда, я всегда немного завидовала тебе.
   — Мне? Нет, держите меня, я падаю! Этого она все же не сделала.
   — Да, это так, — рассмеялась Сигне. — Не могу простить родителям, что ты получила красивое имя Белинда, а я просто скучное — Сигне. Это кажется таким несправедливым!
   — Тебе кажется, что «Белинда» звучит красиво, — сказала она. — А мне кажется, это звучит как кличка для коровы!
   — Вовсе нет! Меня страшно злит, что его дали не мне. Оно бы отлично подошло мне, не так ли?
   — Пожалуй, — ответила Белинда, чуть помедлив, потому что она всегда смотрела на Сигне как на Сигне, а на себя саму — как на Белинду. Словно она родилась вместе с именем, как с частью тела или чем-то подобным.
   Но затем Сигне забыла эту тему.
   — У Герберта большие планы, можешь в этом не сомневаться! Ты же знаешь, что в этом имении слишком много пахотной земли. А поскольку Кристиания растет, и люди хотят строить себе дома, то он задумал продавать здесь места для стройки. Он страшно на этом разбогатеет.
   — Я думала, что он уже очень богат.
   — Да, но покупка Элистранда обошлась недешево! Однако он сразу увидел возможности, потому и купил его. Чтобы разделить его на части и продать богатым, которые хотят жить за городом.
   Белинда глядела на окружающее своими детскими открытыми глазами, но в темноте она, естественно, ничего не видела. Где-то внутри у нее зародилась мысль или, скорее, ощущение. Она увидела волость Гростенсхольм при свете дня и была совершенно очарована тихим покоем, красивыми, мягкими линиями ландшафта. И теперь вдруг ее охватила печаль.
   Прямо к границам Гростенсхольма подступали новые дома. Сплошная застройка распространялась в последние годы быстрыми темпами. Везде по дороге к дому Сигне Белинда видела новые высокие трехэтажные дома. Это причиняло ей боль неизвестно почему. Сигне болтала об этих современных домах с восхищением, и Белинда при этом кивала, потому что Сигне была всегда права. Но она чувствовала себя так, как будто ее резали.
   — Что говорили о планах твоего мужа Люди Льда? — спросила она, когда они входили через внушительные ворота усадьбы — свадебного подарка Александра Паладина своей дочери Габриэлле несколько сот лет тому назад.
   — Люди Льда? Ты с ума сошла! Герберт и заикнуться бы не мог об этих планах, он никогда бы не купил поместье. Но теперь усадьба его, и он может делать с ней то, что захочет.
   Белинда не узнавала свою старшую сестру. Точно она слушала речи Герберта. Так ей казалось.
   Погруженная в раздумья, она остановилась и посмотрела на холм, который они только что миновали. Но пылающие краски на небосклоне потухли и сменились серо-пепельными. Линия горизонта была четкой и безжизненной.
 
   Некоторые люди родятся, чтобы потерять кусок пирога, не донеся его до рта. Белинда была из числа таких людей. Подошвы ее башмаков застревали в обочинах тротуара, ее защемляли в дверях. Она тыкала людей, которым подавала руку для приветствии, большим пальцем. Такие маленькие несчастья объясняются, очевидно, неуверенностью. «Сейчас я выберу не ту дверь», — с испугом говорят они себе и, действительно, вламываются в самые интимные уголки. Мысль о неудаче застревает в них так прочно, что они совершают неудачный поступок из чистого самовнушения. У Белинды многое, видимо, объяснялось неуверенностью в себе. Она была вторым ребенком в длинном ряду братьев и сестер, и все ее братья и сестры были равно удачны и умны. Белинда была не то, чтобы глупа, но, возможно, ее реакция и мышление были немного замедленны по сравнению с другими. Бесхитростность в лучшем значении этого слова — вот, пожалуй, правильное название для этого.
   Не была она и писаной красавицей. Она была нормальной — ни безобразной, ни красивой, со светло-русыми густыми волосами и добрыми глазами. Но если уж кто-то родится в семье с явно замечательным ребенком, то разница становится колоссальной. Лучшее, что мать сказала о Белинде, было, кажется, следующее: «Блаженны простодушные, ибо они обретут Господа!» Именно эта мысль приходила в голову при виде Белинды.
   Звездой в семье была Сигне. Она была совершенством, о чем родители твердили и Белинде. «Посмотри на Сигне, как она с этим справляется! Ты же не хочешь быть хуже Сигне?» Эти слова преследовали ее с самого младенчества. «Ах, возможно ли представить себе, что эти двое — сестры?»
   Можно было бы предположить, что в душе Белинды зрела огромная ненависть к Сигне. Но это было не в ее характере. Она становилась только менее значительной, в то время как ее преклонение перед Сигне возрастало. То, что делала Сигне, делала и Белинда. Мнения и суждения Сигне становились ее мнениями. Если у Сигне было розовое платье, то Белинда тоже хотела иметь такое, хотя оно вовсе не было ей к лицу. Она перенимала даже голос и речь сестры. Потому что если все любили Сигне такой, какой она была, то они, конечно, любили бы и Белинду, будь она такой же.
   Таким образом, Белинда из кожи лезла вон, чтобы походить во всем на Сигне, но пожинала только снисходительные усмешки. А младшие братья и сестры способствовали самоуничижению Белинды, проявляя находчивость и изобретательность. Они ухмылялись, добродушно поддразнивая ее. Она позволяла дурачить себя без всякой меры.
 
   И тут случилась непостижимая трагедия: Сигне умерла! Роды наступили преждевременно, и она с этим не справилась. Белинды при этом не было, она уехала домой в Кристианию. Но она корила себя за то, что не была у сестры в эти дни.
   Для Белинды трагедия оказалась во много раз тяжелее. Не только потому, что она чувствовала боль и сострадание к недавно осиротевшему младенцу. Не только потому, что горевала так по своей любимой сестре, что наплакалась до изнеможения. Но и потому, что семья теперь объявила Сигне святой. А это коснулось прежде всего Белинды, которая была теперь старшей дочерью. «Да нет же, Белинда! Сигне никогда бы не накрыла стол таким образом!» «Да, дорогая фру Свенсдаттер, это так прискорбно! Теперь ведь нам помогает только Белинда, а как бы она ни старалась, бедняжка, у нее никогда не получится так же, как у Сигне!» «Да, я всегда говорила, что Сигне была слишком хороша для этого мира! Тех, кого Бог берет к себе на небеса, он выбирает из лучших! А она ведь была ангелом уже на земле, не так ли?» «Фу, Белинда, если бы ты только умела думать! Мозги у тебя, как сито. В них сыплют знания, а они сразу же дают течь. Монограмму надо вывернуть наружу! О, как мне не хватает Сигне!»
   Белинда чувствовала себя все хуже. Чем больше уверенности в себе она теряла, тем более неловкой становилась. Между ней и ближайшими сестрами и братьями была большая разница в возрасте, поэтому работа выпадала на ее долю. Это было и после замужества Сигне, но родители словно забыли об этом. Однако теперь, после смерти Сигне, они действительно увидели разницу между сестрами.
   Белинде часто хотелось умереть. Может быть, она тоже была бы объявлена в семье святой. Может быть, она бы снова встретила обожаемую Сигне, которой ей не хватало так, что сердце было готово разорваться.
   И она думала о малютке, которая жила сейчас в Элистранде. Родители Белинды снова и снова просили Герберта Абрахамсена разрешить им взять на себя заботы о дочери Сигне, но он этого не хотел. «У нее есть няня», — сказал он.
   Еще одна вещь мучила Белинду — видение, которое сестры видели в тот вечер. Это было причиной, вызвавшей смерть Сигне, в этом Белинда была уверена. И это была ее вина — она должна была перекреститься и прочитать какую-то молитву-заклинание от всадника, появившегося из темноты. Это бы спасло Сигне.
   Так свершилась трагедия, хотя никто не увидел в ней того, что за этим таилось.
 
   Герберт Абрахамсен нанес визит, одетый в черное и с чуть поредевшими волосами на макушке, что он, правда, хорошо маскировал. Он чуть-чуть пополнел и немного побледнел.
   И вот он сидел в лучшей гостиной отца и просил руки Белинды! Родители остолбенели, они уставились друг на друга. Белинда?
   До них медленно доходил смысл происходившего. Перед ними сидел очень богатый человек. Они были безмерно счастливы тем, что он стал их зятем. Теперь он хотел жениться на их дочери, о замужестве которой они никогда и не помышляли. А сейчас он был еще богаче, чем раньше!
   Сразу послали за Белиндой. Она вошла в переднике и так испуганно теребила завязки фартука, что Герберт неодобрительно сдвинул близко посаженные брови. Мать восхищенным голосом объявила ей невероятную новость. Реакция Белинды была спонтанной и, как обычно, неразумной:
   — Спасибо, нет! Родители вздрогнули.
   — Но, Белинда!
   Тут все пришли в ужасное волнение. Белинду выругали. Родители не знали, как умаслить отвергнутого жениха. Белинда смущенно провела рукой по лицу.
   — Я же не могу, — произнесла она жалобным голосом. — Он же принадлежит Сигне!
   Они уставились на нее, пытаясь понять ход ее мыслей, который никогда не подчинялся каким-либо общепринятым правилам.
   — Это, естественно, чувство благоговения, — пыталась объяснить мать. — Ей, видимо, кажется, что она не может занять место своей любимой сестры.
   Герберт открыл свой безвольный рот, который многие женщины находили чувственным.
   — Она этого и не сможет. Но мне нужен сын — и как можно скорее. Сын, который когда-нибудь станет моим наследником. А ведь мое наследство не такое маленькое. Нехорошо, что моя первая супруга умерла. Но я полагаю, что ваша вторая дочь — более крепкая и что она может быть полезной.
   Он снова скользнул по телу Белинды уверенным жадным взглядом. Она невольно поежилась.
   Ну неужели они не понимали то, что ей так трудно объясниться! Неужели они не понимали, что она не может взять что-то у Сигне? Особенно ее мужа, которым Сигне гордилась. Совесть Белинды не знала бы ни минуты покоя, если бы она, Белинда, взяла Герберта в мужья после Сигне. Что за кощунственная мысль! Она могла мысленно объяснить, но облечь это в слова не получалось.
   Герберт Абрахамсен продолжал:
   — Само собой разумеется, мы должны подождать, пока закончится траур, это ясно. Но ведь у меня в доме ребенок, и ему нужна ласковая материнская рука. Так что если бы ваша дочь могла бы уже теперь…
   — Естественно, за этим дело не станет, — сказала мать Белинды.
   — Не можем ли мы вместо этого взять малышку, чтобы она жила здесь? — быстро предложила Белинда.
   Тут впервые Герберт посмотрел ей прямо в глаза.
   У него были томные карие глаза, от которых его молодые кухарки падали в обморок. Белинда смущенно тряхнула головой. Ей вдруг представилось, что она увидела задумчивую корову. Довольно резко он сказал:
   — Это мы уже обсудили. Ребенок мой и останется, естественно, в моем доме. Я желаю видеть его воспитанным в соответствии с моими принципами. Для девочки у меня были кормилица и няня, но сейчас они обе заканчивают работу, почти одновременно. Кормилица больше не нужна, а няня…
   Он словно пробудился от досаждавших сновидений.
   — Дело ведь в том, что девочка должна иметь мать! А я не могу представить себе кого-то более подходящего, чем сестру Сигне.
 
   Пока взрослые разговаривали, мысли Белинды блуждали своими собственными странными путями. Буквально все в ее душе противилось мысли занять место божественной Сигне. Она просто не могла этого сделать! Да и Герберт Абрахамсен знал, вероятно, какая она неловкая и неуклюжая. Как же он мог передать нежного младенца в руки ей, ей, которая могла запросто выронить из рук стакан по своей рассеянности! Но было и нечто другое, что мучило ее. Хотя Белинда никоим образом не была избалована мужским вниманием, она испытывала сильное беспокойство под взглядами Герберта. Она не могла точно определить это беспокойство, но именно оно увлекало ее мысли на ложный путь. Она не понимала, почему у нее сложилось впечатление, будто этот человек имел в отношении нее другие планы. Все вокруг говорили, что он — шикарный мужчина и что он — блестящая партия. Сигне тоже говорила это, значит, так это и было. Но однажды Сигне неосторожно намекнула на «страстность, граничащую с распутством». Восемнадцатилетняя Белинда не вполне поняла эти слова, но сейчас она больше всего была напугана именно ими. Потому что она словно бы чувствовала, что они имеют отношение к ее величайшей тайне. Она сама ощущала странное волнение в своем теле, будто нагревалась кровь. Это смутное, неизведанное желание, которое она часто ощущала, становилось мучительно сильным. Никто не знал о ее грезах в тихие бессонные ночи, о ее попытках заглушить настойчивые телесные потребности, о ее страхе и стыде…
   Белинда была на самом деле необычайно темпераментной молодой женщиной. Недостаток остроты мышления был компенсирован чувствительностью и инстинктами. Порой ей казалось, что она — пожар, который никто не мог бы потушить, во всяком случае, не она сама. Тогда ей приходили в голову смутные запретные мысли о мужчинах. Никто не разговаривал с Белиндой обо всех загадках любовной жизни. Она слышала только намеки, сопровождаемые хихиканьем, в которых она ничего не понимала. Однажды она спросила мать, откуда у Сигне появится ребенок и как он туда попал. Тогда мать дала дочери такую затрещину, что у нее зазвенело в ушах. Однако несколько дней тому назад кое-что произошло. Белинда услыхала, как повар сказал горничной: «Эй, ты видела, какие теперь у Белинды формы? Она же по-настоящему соблазнительна! Тот, который был здесь позавчера, пялил глаза так, что чуть не потерял их».
   Горничная что-то ответила и захихикала, после чего прислуга затеяла легкую потасовку. Белинда не могла следить за этим и не поняла, о чем они болтали. Но после слов о формах она тайком поднялась в свою комнату и постаралась рассмотреть себя в маленьком зеркале. Это было не самым легким делом, но когда она встала на стул, то смогла оглядеть себя постепенно, по частям.
   Талия у нее была очень тонкой, но и выше и ниже Белинда была необыкновенно пышной. И… о ужас! Как только она взглянула на лицо, то действительно прочла сжигавшее ее желание! Она увидела это в красных полных губах, в беспокойно двигавшихся руках, в слегка затуманенном взгляде. Она могла прочитать собственное нетерпение в каждом своем движении. Вдруг она припомнила нечто, сказанное Сигне. Признание, такое же непонятное, как и все остальное в этом роде. Нет, впрочем, не непонятное! Это случилось, когда она опять почувствовала этот трепет. «Когда мужчина касается тебя, Белинда, ты становишься, как воск. Ты не желаешь ничего другого, только обвиться вокруг него. Нет, ты еще этого не понимаешь!» Нет, Белинда догадывалась. Хотя Сигне говорила про Герберта. И…
   Она бросила на него испуганный взгляд. Нет, его Белинда не могла представить себе в такой ситуации. Не иначе, как только вместе с Сигне. Ее собственные мечты о мужчине, который мог бы утолить ее огонь, были очень расплывчаты. Странно, но он всегда являлся к ней верхом, почему, она толком не понимала. И вот он был у нее в комнате, и тут дневные грезы расплывались в каком-то хаосе, потому что она не могла придумать, что бы тогда произошло. Нет, она должна думать о настоящем! О чем это они болтали? Ее родители называли его «господин Абрахамсен». Хотя он и был их зятем, они не могли решиться говорить ему «Герберт». Он не располагал к доверительности такого рода.
   — Значит, решим так, — произнесла мать. — Белинда будет жить у вас и ухаживать за вашей дочерью. Я полагаю, что она справится с этим.
   — О да! — восторженно вырвалось у Белинды. — Я очень этого хочу. Большое спасибо!
   Отец продолжил сказанное матерью, будто не слыша слов Белинды.
   — А когда время траура пройдет, то мы сможем поговорить и о свадьбе. Это должна быть тоже приличная свадьба, так как мы не скупимся. Вы же это знаете, господин Абрахамсен.
   Солнце для Белинды погасло.
   — Да нет же. Я очень хочу ухаживать за малюткой Сигне, но думаю, что насчет свадьбы надо забыть.
   — Белинда! — сказала мать. — Ну, не стой здесь и не сыпь сахар на стол, — недовольно шепнула она. — О, Господи, сахарница упала на пол! Разве можно говорить с тобой, если ты прыгаешь?
   Она взяла злосчастную дочь за ухо и вывела ее из комнаты. За дверью она так оттрепала Белинду, что чуть не оторвала ей ухо.
   — Что ты себе вообразила? Что женихи стоят к тебе в очереди? Мы вообще рассчитывали на то, что тебе придется остаться в старых девах.
   — Но разве вы бы этого не хотели? — униженно взмолилась Белинда. — Вам ведь кажется, что было бы здорово иметь кого-то, кто заботился бы о вас в старости.