Страница:
Уилли не мог объяснить. Он и сам толком не знал, только чувствовал, причем очень остро. Ему невероятно хотелось рисовать, воплощать на листе бумаги образы, зарождающиеся в голове. Возможно, это был способ как-то спрятаться от жизни, окружавшей его в Бронксе.
Затем ему вспомнился недавний разговор с Эленой.
— Меня всюду называют черным художником, а мне от этого тошно. Понимаешь, тошно. Я просто художник. И все.
— Послушай, Уилли, — возразила она, — нехорошо отказываться от цвета кожи, да и невозможно. Вот взять, например, меня. Я, во-первых, латиноамериканка, вовторых, женщина и, наконец, художница перфоманса. И от первых двух качеств никуда не денешься.
— Ты шутишь? Разве я отказываюсь от цвета своей кожи? Достаточно посмотреть мои работы. Но меня относят к определенной категории так называемых художников с черной кожей. Чертова классификация! Как будто мое искусство в чем-то ниже, словно для оценки творчества цветных художников применяют какие-то другие критерии и я не имею права конкурировать с белыми художниками в их белом мире. Ты это понимаешь?
Уилли тогда погорячился, не надо было выступать так резко. В конце концов, Элена была его лучшим другом, ближе, чем сестра.
Ну ничего, — подумал Уилли, — мы сейчас увидимся, и я признаюсь, что в нашем тогдашнем споре был не совсем прав.
Он выключил телевизор и застыл в тишине, охваченный внезапным беспокойством. Как будто его ожидало что-то очень неприятное. Какая чушь! Впереди его ждал ужин с тремя близкими людьми — Кейт, Ричардом и Эленой. Для неприятностей тут просто не было места.
Но на улице, когда Уилли направлялся к Ист-Виллиджу, в его голове вдруг вспыхнул и в течение нескольких мгновений прокрутился фильм. Всего четыре кадра.
Первый — чья-то рука бьет наотмашь. Потом крупным планом — искаженный криком рот. А дальше все становится красным от крови. И наплыв — чернота.
Уилли ухватился за столб уличного фонаря, прижавшись лбом к холодному металлу. Мать говорила, что в детстве у него возникали какие-то странные то ли приступы, то ли озарения. В общем, он видел то, что потом случалось. Но это было очень давно, и Уилли ничего не помнил.
Нет. Это все работа. Я слишком Много времени провожу в мастерской. Нужно чаще бывать на воздухе.
3
4
Затем ему вспомнился недавний разговор с Эленой.
— Меня всюду называют черным художником, а мне от этого тошно. Понимаешь, тошно. Я просто художник. И все.
— Послушай, Уилли, — возразила она, — нехорошо отказываться от цвета кожи, да и невозможно. Вот взять, например, меня. Я, во-первых, латиноамериканка, вовторых, женщина и, наконец, художница перфоманса. И от первых двух качеств никуда не денешься.
— Ты шутишь? Разве я отказываюсь от цвета своей кожи? Достаточно посмотреть мои работы. Но меня относят к определенной категории так называемых художников с черной кожей. Чертова классификация! Как будто мое искусство в чем-то ниже, словно для оценки творчества цветных художников применяют какие-то другие критерии и я не имею права конкурировать с белыми художниками в их белом мире. Ты это понимаешь?
Уилли тогда погорячился, не надо было выступать так резко. В конце концов, Элена была его лучшим другом, ближе, чем сестра.
Ну ничего, — подумал Уилли, — мы сейчас увидимся, и я признаюсь, что в нашем тогдашнем споре был не совсем прав.
Он выключил телевизор и застыл в тишине, охваченный внезапным беспокойством. Как будто его ожидало что-то очень неприятное. Какая чушь! Впереди его ждал ужин с тремя близкими людьми — Кейт, Ричардом и Эленой. Для неприятностей тут просто не было места.
Но на улице, когда Уилли направлялся к Ист-Виллиджу, в его голове вдруг вспыхнул и в течение нескольких мгновений прокрутился фильм. Всего четыре кадра.
Первый — чья-то рука бьет наотмашь. Потом крупным планом — искаженный криком рот. А дальше все становится красным от крови. И наплыв — чернота.
Уилли ухватился за столб уличного фонаря, прижавшись лбом к холодному металлу. Мать говорила, что в детстве у него возникали какие-то странные то ли приступы, то ли озарения. В общем, он видел то, что потом случалось. Но это было очень давно, и Уилли ничего не помнил.
Нет. Это все работа. Я слишком Много времени провожу в мастерской. Нужно чаще бывать на воздухе.
3
Кросби-стрит была забита машинами. Ревели клаксоны, таксисты ругались почем зря, сердито поглядывая на рабочих, которые невозмутимо забрасывали в заднюю часть кузова фургона высыпавшиеся рулоны материи. Фургон стоял, почти перегородив улицу, похожий на потерпевший крушение поезд.
Но стоило Уилли пересечь Бродвей, как обстановка изменилась. Пошли одни бутики и галереи современного искусства, не уступающие друг другу ни сантиметра своей территории, а между ними фланировали невообразимо стильные мужчины, в основном приятной наружности, в элегантных черных костюмах, воспринимающие себя очень и очень серьезно.
Один из них окликнул Уилли. Моложавый, со светлыми, почти белыми волосами, разделенными на узкие полоски, которые у корней были черными, что неплохо сочеталось с двухдневной щетиной на его худых щеках. Это был Оливер Пратт-Смит, тоже художник, которого Уилли терпеть не мог. На то у него были серьезные основания. Пару лет назад у них была совместная выставка в одной лондонской галерее. Ушлый и смекалистый Пратт-Смит прибыл на два дня раньше и покрыл пол галереи конским волосом. Сам же поместился в центре зала за большой и шумно работающей швейной машинкой, где намеревался провести весь день, пропуская через машинку конский волос. Что при этом получалось, Уилли так и не понял. Однако ясно было одно: к его работам посетители могли подойти только утопая в конском волосе по щиколотку или даже выше, потому что толщина слоя достигала тридцати сантиметров. К тому же фактура картин Уилли была такой, что волосы к ним сильно налипали. Он потом несколько месяцев отдирал эту гадость пинцетом.
Уилли кивнул без энтузиазма, разглядывая специально наведенные пятна краски на совершенно новеньких черных джинсах Пратт-Смита. Странно, ведь этот парень живописью не занимался.
— Только что из Дюссельдорфа, — затараторил Пратт-Смит, хотя Уилли ни о чем его не спрашивал. — Устраивал там шоу. — Он вперил в Уилли свои пустые серые глаза уставшего от жизни тусовщика. — Разве ты не получил приглашения? Я уверен, что посылал. Ну ничего, на ноябрь у меня назначено несколько шоу в Нью-Йорке. Надеюсь, ты побываешь на них. Понимаешь, ноябрь — это ведь самый лучший месяц. А еще одну инсталляцию я пытаюсь пристроить в Венеции. Понимаешь, на бьеннале.
— Опять с конским волосом? — осведомился Уилли. — Я тут на днях видел пару инсталляций, довольно смелых, и вспомнил тебя.
— Нет, — без тени улыбки ответил Пратт-Смит, — теперь я занимаюсь пылью. Собирал несколько месяцев. Смешиваю ее со своей слюной, а затем создаю биоморфные узоры. — Поскучнев, он нехотя ковырнул грязным ногтем другой ноготь. — А ты?
— Я тоже приеду в Венецию, — сказал Уилли. — На бьеннале. На этот раз собираюсь привезти крупный промышленный пылесос. Поставлю посередине зала и включу на весь день. То, что он за это время соберет, и будет моим произведением искусства. Послушай, возможно, это будет твоя пыль. Надо же, как интересно.
Пратт-Смит встревожился, но всего на мгновение, а затем изобразил узенькую улыбочку, которая скривила его губы.
— О, я усек, приятель. Ты меня уделал. Здорово уделал, приятель.
— Ага. — Уилли тоже улыбнулся. — Приятель.
— Ты же, насколько я помню, хм… выставляешь… что? Картины? — Пратт-Смит произнес это так, словно это была не только низшая из всех форм изобразительного искусства, но и вообще самое плохое, что может создать человек.
— Да. Этим летом я выставлю картины — примерно тридцать штук — на персональной выставке в Музее современного искусства.
Уилли замолчал и пошел прочь, оставив идиота дожидаться кого-нибудь еще — в принципе любого, — кому можно похвастаться своими творческими успехами.
Закинув на плечо кожаный пиджак, он перебежал Хьюстон-стрит и свернул на Шестую улицу, где находилось много индийских ресторанов, распространяющих в теплом вечернем воздухе ароматы острой приправы карри и тмина. Он пробежал трусцой еще полквартала и приблизился к трехэтажному жилому дому, довольно скромному, в котором Элена снимала квартиру.
На двери подъезда виднелось прилепленное скотчем объявление. На куске картона было небрежно накарябано: «Домофон сломан».
— Прекрасно, — пробормотал Уилли, покачав головой.
Сколько раз он советовал Элене съехать отсюда. Похоже, возрождение Ист-Виллиджа закончилось. Уилли дернул видавшую виды деревянную дверь, и она отворилась с негромким стоном. На площадке первого этажа пахло затхлостью и еще чем-то поганым. Впрочем, как обычно. Видимо, управляющий не следит за исправностью мусоропровода. Под потолком подвешена тусклая желтая лампочка. На втором этаже запах начал крепчать, а на третьем стал совершенно нестерпимым.
Уилли позвонил в дверь квартиры Элены. Подождал пару секунд, затем позвонил снова и крикнул:
— Элена? Ты дома?
Кейт приладила на рулевом колесе противоугонное устройство. Ричард бы взбесился, узнав, что она оставляет «мерседес» прямо на улице, и не где-нибудь, а в Ист-Виллидже. Но для Кейт машина всегда была всего лишь машиной, да и вообще она собиралась только выйти на несколько минут, забрать ребят, заехать за Ричардом в бар «Бауэри» и потом поставить «мерседес» на охраняемую автостоянку.
Кейт поднималась по лестнице, как всегда, спокойно, уверенно, вспоминая посещение ресторана «Четыре времени года» с подругой Лиз и предвкушая вечер, который ждал ее впереди.
И вдруг этот запах… ужасно знакомый. Перед мысленным взором Кейт внезапно вспыхнули строчки полицейской хроники десятилетней давности. Она и думать об этом забыла.
… Под картонными коробками оказалось тело бездомного… Молодой детектив Кейт Макиннон обнаружила самоубийцу, который повесился на чердачной балке и провисел почти целых две недели после того, как скрученная простыня остановила поступление к мозгу и сердцу воздуха и крови…
… Это произошло в квартире одного молодого человека, на первом этаже. Ни молодой человек, ни его квартира на первый взгляд никаких подозрений не вызывали. Однако когда полицейские с трудом отодрали несколько половых досок, под ними обнаружились два трупа в стадии разложения…
Кейт побежала, перепрыгивая через ступеньку, что было нелегко на каблуках. В лестничном колодце клубился странный туман, а этот чертов запах становился сильнее, убивая все остальные ощущения. Она уже не чувствовала ничего, не заметила, как поцарапала руку, споткнувшись на верхней ступеньке второго этажа, не увидела кровь на ладони. На площадке третьего этажа Кейт наткнулась на Уилли. Он сидел, привалившись к стене, уронив голову на грудь.
Опустившись на колени на грязный пол, Кейт приподняла его подбородок, прислушалась. Дышит. Она порылась в сумке, достала бесцветную губную помаду с ментолом, поднесла к носу Уилли. Его веки дрогнули.
— Господи… Уилли! Что с тобой? Что случилось?
Он поднял на нее испуганные зеленые глаза, в которых стояли слезы, затем посмотрел куда-то в сторону. Кейт проследила за его взглядом. Дверь в квартиру Элены была приоткрыта. Она взяла в ладони, его лицо, посмотрела в глаза и все поняла.
Сосчитав до десяти, Кейт собралась с духом, встала и шагнула к открытой двери. В нос ударила вонь.
Первое, что бросилось в глаза, — это подушка с Мэрилин Монро на полу, у дивана.
О Боже, Боже. Пожалуйста, прошу тебя. Пусть это будет что-нибудь другое. Только не это…
Кейт зажала пальцами нос, оперлась спиной о стену и только потом развернулась, чтобы увидеть вертикальные темные потеки на противоположной стене.
Кровь. И что это за странно согнутая нога, виднеющаяся в пространстве между раковиной и холодильником?
Наконец она увидела лицо Элены, вернее, то, что от него осталось, и тут же быстро отвернулась. Сердце бешено колотилось, запах смерти был настолько густым, что перекрывал доступ кислорода в легкие.
Нет. Нет. Нет.
Кейт зажмурилась, не желая принимать страшную реальность.
Нет, я не стану оборачиваться и смотреть… Этого не было. Этого не могло быть…
У нее не было сил отодвинуться от стены. Сделать хотя бы один шаг казалось невозможным.
Я опять опоздала. Опять.
Волна отчаяния и бессилия прокатилась по ней, взрывая по пути миниатюрные шутихи — везде, в пальцах рук и ног, в самих рукахи ногах, во всемтеле. Внутренние органы, казалось, сжимались и взрывались одновременно. На мгновение Кейт действительно поверила, что умирает.
Ну и пусть. Это для меня сейчас самое лучшее…
В голове вдруг всплыли обрывки молитв — «Аве Мария» и другие, на латинском, — фрагменты утренних воскресных служб. Кейт даже не подозревала, что помнит их.
Она вытерла слезы, открыла глаза. В квартире не на месте оказалась только одна декоративная подушка. Кругом был идеальный порядок. Ни единого следа, как будто здесь ничего не случилось. В гостиной ни капли крови, ни на полу, ни на стенах. В спальне — Кейт и не помнила, как туда попала, — лоскутное покрывало аккуратно сложено в ногах кровати. На стене одна из ранних работ Уилли, небольшой ассамблаж[13], для которого он взял несколько рукописных страниц нот Элены, разрезал, расположил особым образом, приклеил к металлическим и деревянным обрезкам, покрыл глазурью. Все получилось чертовски красиво. Кейт снова заплакала, сердце казалось размолотым в порошок. Тяжело сглотнув, отвела взгляд, отметив, что шпингалет на оконной раме спальни опущен и закреплен.
В дверях гостиной Кейт задержалась, мысленно произнеся молитву. Может, этот жестокий наказующий Бог, к которому она так привыкла с детства, сотворит сейчас наконец чудо и там, на кухне, окажется не Элена? Но нет. Он ее снова разочаровал. Тело раздуло трупными газами, но все равно лицо Элены было узнаваемым.
Боже мой. Сколько ударов нужно нанести, чтобы убить девушку?
Борясь с подступающей тошнотой, Кейт попыталась сосчитать следы ударов ножом, но не получилось. Разорванное платье Элены было пропитано кровью настолько, что выглядело одной огромной раной. Она проследила глазами по вертикальным потекам крови на стене сверху вниз — к полу, куда Элена, истекая кровью, соскользнула, чтобы умереть. Душа отлетела. Осталось только тело.
Только тело.
Кейт повторяла эти слова как некую мантру, надеясь забыть, что это была Элена, ее милая девочка. Только тело. Только тело. Только тело. И наконец уже у входной двери в последний раз произнесла вслух:
— Только тело…
Она выходила из квартиры, пятясь, стараясь ни к чему не прикасаться, почти не дыша.
Пока Кейт звонила в полицию, Уилли устроился на верхней ступеньке. Вспомнил видение, которое посетило его по дороге к Элене, — бьющая рука, искаженный криком рот. Неужели это была она? Он поежился, протер глаза рукавом кожаного пиджака, поморщился.
— Этот запах неистребим, от него никуда не денешься, — произнесла Кейт на удивление бесстрастно.
Когда это произошло, она не знала, но ее сознание мгновенно переключилось, и Кейт вновь ощутила себя полицейским детективом. Думала, все это осталось в прошлом, но оказалось, что нет. Видимо, в ней что-то изменилось, это было заметно по испуганному взгляду Уилли. Но Кейт уже приняла решение, вернее, оно было принято помимо ее воли. Больше никаких колебаний. Ни в коем случае, если она собирается найти убийцу. Но разве возможно, чтобы такое злодейство осталось безнаказанным? Нет, черт возьми. Нет.
— Ты уверен, что ни к чему не прикасался? — спросила Кейт.
— Я же сказал. Мне кажется, нет.
— Не нужно говорить кажется, Уилли. Ты должен знать точно.
— Ладно, я ни к нему не прикасался. Я там пробыл недолго. Просто не знаю! Это все так ужасно. Ужасно. Ужасно! — Он ударил кулаком по кирпичной стене. Но слез на щеках не было.
Кейт смягчилась. Обняла Уилли за плечи и… что, опять? Надо же, ее руки задрожали, а вместе с ними подбородок, еще минута, и она превратится в желе. Поспешно отстранившись, Кейт глубоко вздохнула. Черт возьми, нужно срочно что-то делать. Что угодно, иначе будет взрыв.
— Возможно, кто-то из соседей что-нибудь видел, — проговорила она. — Оставайся здесь.
У двери квартиры на первом этаже Кейт развернула внутрь бриллиантовое кольцо и позвонила. Никто не ответил. Из квартиры дальше по коридору послышались медленные, шаркающие шаги, затем в узкой щели между дверью и цепочкой возникло лицо старухи лет восьмидесяти, может, старше.
— Што? Што вам нушно? — проговорила она скрипучим голосом с сильным восточноевропейским акцентом.
Вдалеке послышался вой полицейских сирен.
— Тут наверху произошел… несчастный случай, — сказала Кейт. — Мне нужно у вас кое-что спросить.
— Вы полиция?
— Нет. Я… я знакомая.
Сирены теперь были уже совсем близко. Что делать? Попытаться вытянуть что-нибудь из этой старухи или выйти на улицу, потому что нужно защитить Уилли? Старуха приняла за нее решение, захлопнув дверь. Теперь уже ее допросят полицейские.
Но стоило Уилли пересечь Бродвей, как обстановка изменилась. Пошли одни бутики и галереи современного искусства, не уступающие друг другу ни сантиметра своей территории, а между ними фланировали невообразимо стильные мужчины, в основном приятной наружности, в элегантных черных костюмах, воспринимающие себя очень и очень серьезно.
Один из них окликнул Уилли. Моложавый, со светлыми, почти белыми волосами, разделенными на узкие полоски, которые у корней были черными, что неплохо сочеталось с двухдневной щетиной на его худых щеках. Это был Оливер Пратт-Смит, тоже художник, которого Уилли терпеть не мог. На то у него были серьезные основания. Пару лет назад у них была совместная выставка в одной лондонской галерее. Ушлый и смекалистый Пратт-Смит прибыл на два дня раньше и покрыл пол галереи конским волосом. Сам же поместился в центре зала за большой и шумно работающей швейной машинкой, где намеревался провести весь день, пропуская через машинку конский волос. Что при этом получалось, Уилли так и не понял. Однако ясно было одно: к его работам посетители могли подойти только утопая в конском волосе по щиколотку или даже выше, потому что толщина слоя достигала тридцати сантиметров. К тому же фактура картин Уилли была такой, что волосы к ним сильно налипали. Он потом несколько месяцев отдирал эту гадость пинцетом.
Уилли кивнул без энтузиазма, разглядывая специально наведенные пятна краски на совершенно новеньких черных джинсах Пратт-Смита. Странно, ведь этот парень живописью не занимался.
— Только что из Дюссельдорфа, — затараторил Пратт-Смит, хотя Уилли ни о чем его не спрашивал. — Устраивал там шоу. — Он вперил в Уилли свои пустые серые глаза уставшего от жизни тусовщика. — Разве ты не получил приглашения? Я уверен, что посылал. Ну ничего, на ноябрь у меня назначено несколько шоу в Нью-Йорке. Надеюсь, ты побываешь на них. Понимаешь, ноябрь — это ведь самый лучший месяц. А еще одну инсталляцию я пытаюсь пристроить в Венеции. Понимаешь, на бьеннале.
— Опять с конским волосом? — осведомился Уилли. — Я тут на днях видел пару инсталляций, довольно смелых, и вспомнил тебя.
— Нет, — без тени улыбки ответил Пратт-Смит, — теперь я занимаюсь пылью. Собирал несколько месяцев. Смешиваю ее со своей слюной, а затем создаю биоморфные узоры. — Поскучнев, он нехотя ковырнул грязным ногтем другой ноготь. — А ты?
— Я тоже приеду в Венецию, — сказал Уилли. — На бьеннале. На этот раз собираюсь привезти крупный промышленный пылесос. Поставлю посередине зала и включу на весь день. То, что он за это время соберет, и будет моим произведением искусства. Послушай, возможно, это будет твоя пыль. Надо же, как интересно.
Пратт-Смит встревожился, но всего на мгновение, а затем изобразил узенькую улыбочку, которая скривила его губы.
— О, я усек, приятель. Ты меня уделал. Здорово уделал, приятель.
— Ага. — Уилли тоже улыбнулся. — Приятель.
— Ты же, насколько я помню, хм… выставляешь… что? Картины? — Пратт-Смит произнес это так, словно это была не только низшая из всех форм изобразительного искусства, но и вообще самое плохое, что может создать человек.
— Да. Этим летом я выставлю картины — примерно тридцать штук — на персональной выставке в Музее современного искусства.
Уилли замолчал и пошел прочь, оставив идиота дожидаться кого-нибудь еще — в принципе любого, — кому можно похвастаться своими творческими успехами.
Закинув на плечо кожаный пиджак, он перебежал Хьюстон-стрит и свернул на Шестую улицу, где находилось много индийских ресторанов, распространяющих в теплом вечернем воздухе ароматы острой приправы карри и тмина. Он пробежал трусцой еще полквартала и приблизился к трехэтажному жилому дому, довольно скромному, в котором Элена снимала квартиру.
На двери подъезда виднелось прилепленное скотчем объявление. На куске картона было небрежно накарябано: «Домофон сломан».
— Прекрасно, — пробормотал Уилли, покачав головой.
Сколько раз он советовал Элене съехать отсюда. Похоже, возрождение Ист-Виллиджа закончилось. Уилли дернул видавшую виды деревянную дверь, и она отворилась с негромким стоном. На площадке первого этажа пахло затхлостью и еще чем-то поганым. Впрочем, как обычно. Видимо, управляющий не следит за исправностью мусоропровода. Под потолком подвешена тусклая желтая лампочка. На втором этаже запах начал крепчать, а на третьем стал совершенно нестерпимым.
Уилли позвонил в дверь квартиры Элены. Подождал пару секунд, затем позвонил снова и крикнул:
— Элена? Ты дома?
Кейт приладила на рулевом колесе противоугонное устройство. Ричард бы взбесился, узнав, что она оставляет «мерседес» прямо на улице, и не где-нибудь, а в Ист-Виллидже. Но для Кейт машина всегда была всего лишь машиной, да и вообще она собиралась только выйти на несколько минут, забрать ребят, заехать за Ричардом в бар «Бауэри» и потом поставить «мерседес» на охраняемую автостоянку.
Кейт поднималась по лестнице, как всегда, спокойно, уверенно, вспоминая посещение ресторана «Четыре времени года» с подругой Лиз и предвкушая вечер, который ждал ее впереди.
И вдруг этот запах… ужасно знакомый. Перед мысленным взором Кейт внезапно вспыхнули строчки полицейской хроники десятилетней давности. Она и думать об этом забыла.
… Под картонными коробками оказалось тело бездомного… Молодой детектив Кейт Макиннон обнаружила самоубийцу, который повесился на чердачной балке и провисел почти целых две недели после того, как скрученная простыня остановила поступление к мозгу и сердцу воздуха и крови…
… Это произошло в квартире одного молодого человека, на первом этаже. Ни молодой человек, ни его квартира на первый взгляд никаких подозрений не вызывали. Однако когда полицейские с трудом отодрали несколько половых досок, под ними обнаружились два трупа в стадии разложения…
Кейт побежала, перепрыгивая через ступеньку, что было нелегко на каблуках. В лестничном колодце клубился странный туман, а этот чертов запах становился сильнее, убивая все остальные ощущения. Она уже не чувствовала ничего, не заметила, как поцарапала руку, споткнувшись на верхней ступеньке второго этажа, не увидела кровь на ладони. На площадке третьего этажа Кейт наткнулась на Уилли. Он сидел, привалившись к стене, уронив голову на грудь.
Опустившись на колени на грязный пол, Кейт приподняла его подбородок, прислушалась. Дышит. Она порылась в сумке, достала бесцветную губную помаду с ментолом, поднесла к носу Уилли. Его веки дрогнули.
— Господи… Уилли! Что с тобой? Что случилось?
Он поднял на нее испуганные зеленые глаза, в которых стояли слезы, затем посмотрел куда-то в сторону. Кейт проследила за его взглядом. Дверь в квартиру Элены была приоткрыта. Она взяла в ладони, его лицо, посмотрела в глаза и все поняла.
Сосчитав до десяти, Кейт собралась с духом, встала и шагнула к открытой двери. В нос ударила вонь.
Первое, что бросилось в глаза, — это подушка с Мэрилин Монро на полу, у дивана.
О Боже, Боже. Пожалуйста, прошу тебя. Пусть это будет что-нибудь другое. Только не это…
Кейт зажала пальцами нос, оперлась спиной о стену и только потом развернулась, чтобы увидеть вертикальные темные потеки на противоположной стене.
Кровь. И что это за странно согнутая нога, виднеющаяся в пространстве между раковиной и холодильником?
Наконец она увидела лицо Элены, вернее, то, что от него осталось, и тут же быстро отвернулась. Сердце бешено колотилось, запах смерти был настолько густым, что перекрывал доступ кислорода в легкие.
Нет. Нет. Нет.
Кейт зажмурилась, не желая принимать страшную реальность.
Нет, я не стану оборачиваться и смотреть… Этого не было. Этого не могло быть…
У нее не было сил отодвинуться от стены. Сделать хотя бы один шаг казалось невозможным.
Я опять опоздала. Опять.
Волна отчаяния и бессилия прокатилась по ней, взрывая по пути миниатюрные шутихи — везде, в пальцах рук и ног, в самих рукахи ногах, во всемтеле. Внутренние органы, казалось, сжимались и взрывались одновременно. На мгновение Кейт действительно поверила, что умирает.
Ну и пусть. Это для меня сейчас самое лучшее…
В голове вдруг всплыли обрывки молитв — «Аве Мария» и другие, на латинском, — фрагменты утренних воскресных служб. Кейт даже не подозревала, что помнит их.
Она вытерла слезы, открыла глаза. В квартире не на месте оказалась только одна декоративная подушка. Кругом был идеальный порядок. Ни единого следа, как будто здесь ничего не случилось. В гостиной ни капли крови, ни на полу, ни на стенах. В спальне — Кейт и не помнила, как туда попала, — лоскутное покрывало аккуратно сложено в ногах кровати. На стене одна из ранних работ Уилли, небольшой ассамблаж[13], для которого он взял несколько рукописных страниц нот Элены, разрезал, расположил особым образом, приклеил к металлическим и деревянным обрезкам, покрыл глазурью. Все получилось чертовски красиво. Кейт снова заплакала, сердце казалось размолотым в порошок. Тяжело сглотнув, отвела взгляд, отметив, что шпингалет на оконной раме спальни опущен и закреплен.
В дверях гостиной Кейт задержалась, мысленно произнеся молитву. Может, этот жестокий наказующий Бог, к которому она так привыкла с детства, сотворит сейчас наконец чудо и там, на кухне, окажется не Элена? Но нет. Он ее снова разочаровал. Тело раздуло трупными газами, но все равно лицо Элены было узнаваемым.
Боже мой. Сколько ударов нужно нанести, чтобы убить девушку?
Борясь с подступающей тошнотой, Кейт попыталась сосчитать следы ударов ножом, но не получилось. Разорванное платье Элены было пропитано кровью настолько, что выглядело одной огромной раной. Она проследила глазами по вертикальным потекам крови на стене сверху вниз — к полу, куда Элена, истекая кровью, соскользнула, чтобы умереть. Душа отлетела. Осталось только тело.
Только тело.
Кейт повторяла эти слова как некую мантру, надеясь забыть, что это была Элена, ее милая девочка. Только тело. Только тело. Только тело. И наконец уже у входной двери в последний раз произнесла вслух:
— Только тело…
Она выходила из квартиры, пятясь, стараясь ни к чему не прикасаться, почти не дыша.
Пока Кейт звонила в полицию, Уилли устроился на верхней ступеньке. Вспомнил видение, которое посетило его по дороге к Элене, — бьющая рука, искаженный криком рот. Неужели это была она? Он поежился, протер глаза рукавом кожаного пиджака, поморщился.
— Этот запах неистребим, от него никуда не денешься, — произнесла Кейт на удивление бесстрастно.
Когда это произошло, она не знала, но ее сознание мгновенно переключилось, и Кейт вновь ощутила себя полицейским детективом. Думала, все это осталось в прошлом, но оказалось, что нет. Видимо, в ней что-то изменилось, это было заметно по испуганному взгляду Уилли. Но Кейт уже приняла решение, вернее, оно было принято помимо ее воли. Больше никаких колебаний. Ни в коем случае, если она собирается найти убийцу. Но разве возможно, чтобы такое злодейство осталось безнаказанным? Нет, черт возьми. Нет.
— Ты уверен, что ни к чему не прикасался? — спросила Кейт.
— Я же сказал. Мне кажется, нет.
— Не нужно говорить кажется, Уилли. Ты должен знать точно.
— Ладно, я ни к нему не прикасался. Я там пробыл недолго. Просто не знаю! Это все так ужасно. Ужасно. Ужасно! — Он ударил кулаком по кирпичной стене. Но слез на щеках не было.
Кейт смягчилась. Обняла Уилли за плечи и… что, опять? Надо же, ее руки задрожали, а вместе с ними подбородок, еще минута, и она превратится в желе. Поспешно отстранившись, Кейт глубоко вздохнула. Черт возьми, нужно срочно что-то делать. Что угодно, иначе будет взрыв.
— Возможно, кто-то из соседей что-нибудь видел, — проговорила она. — Оставайся здесь.
У двери квартиры на первом этаже Кейт развернула внутрь бриллиантовое кольцо и позвонила. Никто не ответил. Из квартиры дальше по коридору послышались медленные, шаркающие шаги, затем в узкой щели между дверью и цепочкой возникло лицо старухи лет восьмидесяти, может, старше.
— Што? Што вам нушно? — проговорила она скрипучим голосом с сильным восточноевропейским акцентом.
Вдалеке послышался вой полицейских сирен.
— Тут наверху произошел… несчастный случай, — сказала Кейт. — Мне нужно у вас кое-что спросить.
— Вы полиция?
— Нет. Я… я знакомая.
Сирены теперь были уже совсем близко. Что делать? Попытаться вытянуть что-нибудь из этой старухи или выйти на улицу, потому что нужно защитить Уилли? Старуха приняла за нее решение, захлопнув дверь. Теперь уже ее допросят полицейские.
4
Плошадку перед квартирой Элены заполнили копы. В квартире хозяйничала бригада технических экспертов. Они копошились в каждом углу, большинство на коленях. Кейт они напоминали гигантских тараканов. Она смотрела на них с лестничной площадки. Вот женщина в темно-коричневом брючном костюме надела латексные перчатки и сунула руки под пропитанную кровью блузку Элены. Тонкая хлопчатобумажная ткань волнообразно заколебалась, как будто из груди Элены собиралось вырваться какое-то инопланетное существо, как в фильме «Чужой».
Кейт попыталась ответить на вопросы полицейского спокойно, без плача и крика. Коп был очень молодой, ей даже показалось, что он годится ей в сыновья. В конце коридора, там, где с потолка на цепочке свисала лампочка, полицейский что-то говорил, наклонившись к человеку в галстуке-бабочке. Детектив, решила Кейт, и довольно высокого ранга, судя по тому, как держится. Она напрягла слух и уловила последнюю фразу полицейского:
— Старуха из один «бэ», вон там, сзади, говорит, что видела у квартиры девушки чернокожего. Но это было раньше, когда та еще была жива.
Человек в галстуке-бабочке поймал взгляд Кейт и быстро развернул полицейского. Затем начал что-то шептать и одновременно записывать в небольшой блокнот с символикой полицейского управления Нью-Йорка.
— А потом? — спросил молодой коп, разговаривающий с Кейт.
— Что вы сказали? — В этот момент квартиру Элены осветила вспышка фотокамеры. — Да, да, конечно.
Кейт подробно изложила факты. Точное время, когда прибыла на место происшествия, когда позвонила в полицию. Вторая вспышка ослепила ее, и она была этому рада, потому что в этот момент наблюдала, как судебный медэксперт залезла пальцами глубоко в рот Элене. В этот момент как раз фотограф сделал снимок.
Детектив прошел мимо, и Кейт онемела, а затем двое полицейских засунули тело Элены в темно-зеленый пакет
Уилли смотрел прямо перед собой, но никого не видел. Глаза затуманили слезы.
Зачем я занимаюсь этим дерьмом? Оно никому не нужно! Для кого я рисую?
Когда он произнес эти слова? Два… нет, три года назад. С ним тогда творилось что-то невообразимое. Он был готов сдаться, прекратить заниматься живописью, устроиться на какую-нибудь рутинную работу с девяти до пяти. Уилли помнил, что в тот день был близок к истерике. Элена взяла его за руку и мягко проговорила: «Уилли, ты рисуешь для себя. И это очень важно. Я имею в виду твое занятие, твою живопись. Когда-нибудь люди это оценят. Обязательно, Уилли. Так что продолжай рисовать. Да-да, ни в коем случае не бросай». И столько в ее тоне, в ее взгляде было искренности, что он моментально успокоился. А как она была в тот момент прекрасна! Потом, когда накатывала депрессия и снова возникало желание все бросить, Уилли прокручивал в сознании этот разговор, и становилось легче.
Вот и сейчас он снова мысленно беседовал с Эленой, отчаянно пытаясь продлить этот разговор хотя бы еще на несколько мгновений.
У дома толпились зеваки. Двое полицейских не подпускали их близко к подъезду. Кругом стояли полицейские машины — в два ряда, с работающими проблесковыми маячками. Много полицейских и экспертов в гражданской одежде, с фотоаппаратами и видеокамерами, сумками, чемоданами сновали туда-сюда мимо Уилли.
Элена убита. В это просто невозможно поверить. Нужно было настоять, чтобы она перебралась из этого дерьмового района. Уилли пытался уговорить ее много раз, но Элена всегда все делала по-своему.
Уилли опять принялся колотить стену кулаками, не чувствуя боли.
— Эй… Да, да, я к вам обращаюсь! Чего вы здесь околачиваетесь?
Эти слова произнес с верхней площадки человек с небольшим блокнотом с символикой Управления полиции Нью-Йорка в руке. На вид ему было лет тридцать пять, прическа «ежик», в одежде ничего примечательного, если не считать темно-бордовый галстук-бабочку.
Кейт быстро подошла к Уилли и положила руку на плечо.
— Он ждет меня. А в чем проблема?
Приблизившись, «галстук-бабочка» вперил в нее пристальный взгляд.
— А вы, позвольте спросить, кто такая?
— Меня зовут Катерин Макиннон-Ротштайн, — ответила Кейт. Затем подумала секунду и добавила: — Шеф полиции Тейпелл моя хорошая знакомая.
Было видно, что он зарегистрировал Кейт в своем компьютере под черепной коробкой и занялся беглым осмотром. Она чувствовала, как детектив ощупывает взглядом ее костюм, сумку от фешенебельной миланской фирмы «Прада», даже прическу. Все это время он издавал какие-то странные сосущие звуки, словно пытался достать языком что-то, приклеившееся к нёбу.
— А я Рэнди Мид, — произнес он, не подавая руки. — Старший детектив по расследованию убийств. Специальный отдел. А вы здесь оказались… по какому поводу? — Его глаза, и без того не очень большие, сузились, превратившись в горизонтальные щелки.
— Мы с девушкой были знакомы, — ответила Кейт.
— А обнаружил убитую, если я не ошибаюсь, этот юноша. Ему придется дать показания. Так положено.
— Насчет того, что положено, мне известно очень хорошо.
Галстук Мида чуть соскочил с его костистого адамова яблока.
— Неужели?
— Я десять лет проработала в полиции в Куинсе, — пояснила Кейт. — В районе Астория. Специализировалась на убийствах и пропажах детей.
— Асто-о-о-р-и-я-я-я, — насмешливо протянул Мид.
Уилли молча смотрел на нее. Выражение лица у него было такое, словно он одновременно восхищен и шокирован. Кейт попыталась вспомнить, говорила ли когданибудь ему, что работала в полиции, но не смогла.
— Очень впечатляет, — добавил Мид.
— Я рада. — Она раздавила каблуком окурок и посмотрела на Мида сверху вниз. Роста в нем было не больше метра семидесяти.
— Послушайте! — вмешался Уилли. — Вы должны сделать что-нибудь для…
— Помолчи, — прервала его Кейт. — Иди и жди меня в машине. Пожалуйста, Уилли.
Она повела Мида назад к подъезду.
— Вы, возможно, помните, что обнаруживший тело автоматически становится подозреваемым, — раздраженно прошипел он.
— Только, пожалуйста, не надо мне вешать на уши свою полицейскую лапшу. Ладно? Я же уже сообщила молодому человеку, что мы договорились встретиться здесь. А девушка… — Кейт на мгновение замолкла. Она чувствовала, как в ней поднимается дикая злость, и сделала глубокий вдох. После чего добавила уже спокойно: — А Элена, я уверена, вы это заметили, уже давно была мертва.
— Значит, наша уважаемая Тейпелл ваша хорошая знакомая? — Мид гаденько улыбнулся.
— Послушайте, — мягко проговорила Кейт, — я не собираюсь путаться у вас под ногами. Вы должны делать свою работу, это понятно. Но мне хочется вам помочь, объяснить несколько…
— А вот это действительно мило с вашей стороны… миссис Ротштайн. Я правильно назвал фамилию? Но мне кажется, я смогу справиться со своей работой сам.
Кейт пришлось сдерживать себя, чтобы не взять этого мистера старшего детектива по расследованию убийств за его дурацкий галстук-бабочку, приподнять и посмотреть, как начнет синеть его дерьмовое лицо. На секунду ее руки даже затрепетали от желания. Но Кейт удалось с собой совладать, хотя ее очень путала собственная злость и готовность взорваться.
Она вытащила мобильный телефон — слава Богу, хотя бы есть чем занять руки — и нажала кнопку автонабора офиса Ричарда, но в трубке заговорил автоответчик. Его мобильный телефон вообще не отвечал. Проклятие!
Мид в это время отошел посовещаться с двумя полицейскими, затем повернулся и бросил:
— Послушайте, миссис, хм… бывшая полицейская! Вам и вашему приятелю придется задержаться. Нам нужно вас допросить.
Уилли было душно в машине, даже с опущенными стеклами. Он не слышал, о чем говорили Кейт и Мид, но жестикулировали они не совсем дружелюбно. Детектив тыкал пальцем в сторону автомобиля, затем повернулся к двум полицейским и сказал им что-то. Уилли помахал Кейт, но она уже повернула обратно к зданию. За ней последовали несколько полицейских и людей в штатском. Чем они там занимались? Об этом Уилли мог только догадываться. Возможно, Кейт фотографировали и снимали у нее отпечатки пальцев.
Уилли повернул ключ зажигания и включил приемник. Хотелось как-то отвлечься. Беби Фейс с чувством исполнял балладу. Пел о том, как хорошо стать отцом. Этого было достаточно, чтобы Уилли вспомнил своего отца, которого никогда не видел. Каким он был? Умел ли рисовать? Уилли никогда не спрашивал об этом мать — она-то рисовать совсем не умела, — но кто-то же должен был передать ему эти способности. По щекам Уилли потекли слезы. Кого он оплакивал? Элену или отца, которого никогда не видел?
Беби Фейс скакнул на октаву выше и запел высоким фальцетом, но Уилли больше не вслушивался в слова.
Рядом затрещала полицейская рация. Уилли вздрогнул. Коп в патрульной машине сообщал детали:
— Женщина, латиноамериканка, ножевые раны…
Он старается отодвинуться от крупной женщины, по виду латиноамериканки. Бросает на нее недовольные взгляды, потому что она, стараясь все получше рассмотреть, суетится и бьет его по бедру своей огромной хозяйственной сумкой.
— Просто восхитительно, — произносит женщина, не отводя глаз от подъезда, где собралось множество полицейских, и кивает в сторону заполнивших улицу патрульных машин. И без того кинематографическая сцена дополнена звуковой дорожкой, которую обеспечивают сирены и прочие специальные звуковые сигналы. Прямо как в боевике.
— Погибла девушка: А вы этим восхищаетесь?
Темные глаза латиноамериканки щурятся от стыда.
— О, я не знала, что это девушка. — Она подозрительно смотрит на него. — А вам откуда известно? Живете в этом доме?
Женщина сверлит его глазами, но он не обращает внимания, потому что как раз в тот момент, когда она задает этот глупый вопрос, все его тело цепенеет. Из подъезда выходит Кейт. Он еле слышно охает, некоторое время напряженно наблюдает за ней и медленно отходит назад, позволяя толпе заслонить его. .
И как же ты будешь с этим разбираться?
Кейт попыталась ответить на вопросы полицейского спокойно, без плача и крика. Коп был очень молодой, ей даже показалось, что он годится ей в сыновья. В конце коридора, там, где с потолка на цепочке свисала лампочка, полицейский что-то говорил, наклонившись к человеку в галстуке-бабочке. Детектив, решила Кейт, и довольно высокого ранга, судя по тому, как держится. Она напрягла слух и уловила последнюю фразу полицейского:
— Старуха из один «бэ», вон там, сзади, говорит, что видела у квартиры девушки чернокожего. Но это было раньше, когда та еще была жива.
Человек в галстуке-бабочке поймал взгляд Кейт и быстро развернул полицейского. Затем начал что-то шептать и одновременно записывать в небольшой блокнот с символикой полицейского управления Нью-Йорка.
— А потом? — спросил молодой коп, разговаривающий с Кейт.
— Что вы сказали? — В этот момент квартиру Элены осветила вспышка фотокамеры. — Да, да, конечно.
Кейт подробно изложила факты. Точное время, когда прибыла на место происшествия, когда позвонила в полицию. Вторая вспышка ослепила ее, и она была этому рада, потому что в этот момент наблюдала, как судебный медэксперт залезла пальцами глубоко в рот Элене. В этот момент как раз фотограф сделал снимок.
Детектив прошел мимо, и Кейт онемела, а затем двое полицейских засунули тело Элены в темно-зеленый пакет
Уилли смотрел прямо перед собой, но никого не видел. Глаза затуманили слезы.
Зачем я занимаюсь этим дерьмом? Оно никому не нужно! Для кого я рисую?
Когда он произнес эти слова? Два… нет, три года назад. С ним тогда творилось что-то невообразимое. Он был готов сдаться, прекратить заниматься живописью, устроиться на какую-нибудь рутинную работу с девяти до пяти. Уилли помнил, что в тот день был близок к истерике. Элена взяла его за руку и мягко проговорила: «Уилли, ты рисуешь для себя. И это очень важно. Я имею в виду твое занятие, твою живопись. Когда-нибудь люди это оценят. Обязательно, Уилли. Так что продолжай рисовать. Да-да, ни в коем случае не бросай». И столько в ее тоне, в ее взгляде было искренности, что он моментально успокоился. А как она была в тот момент прекрасна! Потом, когда накатывала депрессия и снова возникало желание все бросить, Уилли прокручивал в сознании этот разговор, и становилось легче.
Вот и сейчас он снова мысленно беседовал с Эленой, отчаянно пытаясь продлить этот разговор хотя бы еще на несколько мгновений.
У дома толпились зеваки. Двое полицейских не подпускали их близко к подъезду. Кругом стояли полицейские машины — в два ряда, с работающими проблесковыми маячками. Много полицейских и экспертов в гражданской одежде, с фотоаппаратами и видеокамерами, сумками, чемоданами сновали туда-сюда мимо Уилли.
Элена убита. В это просто невозможно поверить. Нужно было настоять, чтобы она перебралась из этого дерьмового района. Уилли пытался уговорить ее много раз, но Элена всегда все делала по-своему.
Уилли опять принялся колотить стену кулаками, не чувствуя боли.
— Эй… Да, да, я к вам обращаюсь! Чего вы здесь околачиваетесь?
Эти слова произнес с верхней площадки человек с небольшим блокнотом с символикой Управления полиции Нью-Йорка в руке. На вид ему было лет тридцать пять, прическа «ежик», в одежде ничего примечательного, если не считать темно-бордовый галстук-бабочку.
Кейт быстро подошла к Уилли и положила руку на плечо.
— Он ждет меня. А в чем проблема?
Приблизившись, «галстук-бабочка» вперил в нее пристальный взгляд.
— А вы, позвольте спросить, кто такая?
— Меня зовут Катерин Макиннон-Ротштайн, — ответила Кейт. Затем подумала секунду и добавила: — Шеф полиции Тейпелл моя хорошая знакомая.
Было видно, что он зарегистрировал Кейт в своем компьютере под черепной коробкой и занялся беглым осмотром. Она чувствовала, как детектив ощупывает взглядом ее костюм, сумку от фешенебельной миланской фирмы «Прада», даже прическу. Все это время он издавал какие-то странные сосущие звуки, словно пытался достать языком что-то, приклеившееся к нёбу.
— А я Рэнди Мид, — произнес он, не подавая руки. — Старший детектив по расследованию убийств. Специальный отдел. А вы здесь оказались… по какому поводу? — Его глаза, и без того не очень большие, сузились, превратившись в горизонтальные щелки.
— Мы с девушкой были знакомы, — ответила Кейт.
— А обнаружил убитую, если я не ошибаюсь, этот юноша. Ему придется дать показания. Так положено.
— Насчет того, что положено, мне известно очень хорошо.
Галстук Мида чуть соскочил с его костистого адамова яблока.
— Неужели?
— Я десять лет проработала в полиции в Куинсе, — пояснила Кейт. — В районе Астория. Специализировалась на убийствах и пропажах детей.
— Асто-о-о-р-и-я-я-я, — насмешливо протянул Мид.
Уилли молча смотрел на нее. Выражение лица у него было такое, словно он одновременно восхищен и шокирован. Кейт попыталась вспомнить, говорила ли когданибудь ему, что работала в полиции, но не смогла.
— Очень впечатляет, — добавил Мид.
— Я рада. — Она раздавила каблуком окурок и посмотрела на Мида сверху вниз. Роста в нем было не больше метра семидесяти.
— Послушайте! — вмешался Уилли. — Вы должны сделать что-нибудь для…
— Помолчи, — прервала его Кейт. — Иди и жди меня в машине. Пожалуйста, Уилли.
Она повела Мида назад к подъезду.
— Вы, возможно, помните, что обнаруживший тело автоматически становится подозреваемым, — раздраженно прошипел он.
— Только, пожалуйста, не надо мне вешать на уши свою полицейскую лапшу. Ладно? Я же уже сообщила молодому человеку, что мы договорились встретиться здесь. А девушка… — Кейт на мгновение замолкла. Она чувствовала, как в ней поднимается дикая злость, и сделала глубокий вдох. После чего добавила уже спокойно: — А Элена, я уверена, вы это заметили, уже давно была мертва.
— Значит, наша уважаемая Тейпелл ваша хорошая знакомая? — Мид гаденько улыбнулся.
— Послушайте, — мягко проговорила Кейт, — я не собираюсь путаться у вас под ногами. Вы должны делать свою работу, это понятно. Но мне хочется вам помочь, объяснить несколько…
— А вот это действительно мило с вашей стороны… миссис Ротштайн. Я правильно назвал фамилию? Но мне кажется, я смогу справиться со своей работой сам.
Кейт пришлось сдерживать себя, чтобы не взять этого мистера старшего детектива по расследованию убийств за его дурацкий галстук-бабочку, приподнять и посмотреть, как начнет синеть его дерьмовое лицо. На секунду ее руки даже затрепетали от желания. Но Кейт удалось с собой совладать, хотя ее очень путала собственная злость и готовность взорваться.
Она вытащила мобильный телефон — слава Богу, хотя бы есть чем занять руки — и нажала кнопку автонабора офиса Ричарда, но в трубке заговорил автоответчик. Его мобильный телефон вообще не отвечал. Проклятие!
Мид в это время отошел посовещаться с двумя полицейскими, затем повернулся и бросил:
— Послушайте, миссис, хм… бывшая полицейская! Вам и вашему приятелю придется задержаться. Нам нужно вас допросить.
Уилли было душно в машине, даже с опущенными стеклами. Он не слышал, о чем говорили Кейт и Мид, но жестикулировали они не совсем дружелюбно. Детектив тыкал пальцем в сторону автомобиля, затем повернулся к двум полицейским и сказал им что-то. Уилли помахал Кейт, но она уже повернула обратно к зданию. За ней последовали несколько полицейских и людей в штатском. Чем они там занимались? Об этом Уилли мог только догадываться. Возможно, Кейт фотографировали и снимали у нее отпечатки пальцев.
Уилли повернул ключ зажигания и включил приемник. Хотелось как-то отвлечься. Беби Фейс с чувством исполнял балладу. Пел о том, как хорошо стать отцом. Этого было достаточно, чтобы Уилли вспомнил своего отца, которого никогда не видел. Каким он был? Умел ли рисовать? Уилли никогда не спрашивал об этом мать — она-то рисовать совсем не умела, — но кто-то же должен был передать ему эти способности. По щекам Уилли потекли слезы. Кого он оплакивал? Элену или отца, которого никогда не видел?
Беби Фейс скакнул на октаву выше и запел высоким фальцетом, но Уилли больше не вслушивался в слова.
Рядом затрещала полицейская рация. Уилли вздрогнул. Коп в патрульной машине сообщал детали:
— Женщина, латиноамериканка, ножевые раны…
Он старается отодвинуться от крупной женщины, по виду латиноамериканки. Бросает на нее недовольные взгляды, потому что она, стараясь все получше рассмотреть, суетится и бьет его по бедру своей огромной хозяйственной сумкой.
— Просто восхитительно, — произносит женщина, не отводя глаз от подъезда, где собралось множество полицейских, и кивает в сторону заполнивших улицу патрульных машин. И без того кинематографическая сцена дополнена звуковой дорожкой, которую обеспечивают сирены и прочие специальные звуковые сигналы. Прямо как в боевике.
— Погибла девушка: А вы этим восхищаетесь?
Темные глаза латиноамериканки щурятся от стыда.
— О, я не знала, что это девушка. — Она подозрительно смотрит на него. — А вам откуда известно? Живете в этом доме?
Женщина сверлит его глазами, но он не обращает внимания, потому что как раз в тот момент, когда она задает этот глупый вопрос, все его тело цепенеет. Из подъезда выходит Кейт. Он еле слышно охает, некоторое время напряженно наблюдает за ней и медленно отходит назад, позволяя толпе заслонить его. .
И как же ты будешь с этим разбираться?