Сапарин Виктор Степанович. Объект 21

   Он даже сказал, что там имеются яблоки, которые растут в открытом грунте и прекрасно плодоносят. Мне показалось, что тут он хватил через край. За Полярным кругом, в зоне вечной мерзлоты, яблоневый сад под открытым небом?! Гм... Спорить я с ним не стал, но в глубине души был убежден, что он просто подшучивает над нами. Два других пассажира были инженерами, возвращавшимися в Загорянск из служебной командировки. Один был химик, другой электрик. Оба работали на станции подземной газификации, которая обеспечивала Загорянск дешевой электрической энергией. Местные залежи угля, по их словам, не было смысла разрабатывать иным способом.
   - А как же снабжение кораблей? - спросил я. - Ведь Загорянск - порт.
   Инженеры засмеялись.
   - От угля сейчас на флоте постепенно отказываются, - пояснил старший из инженеров, химик, высокий и сутулый человек с висячими усами, с ясным взглядом голубых глаз. - Уголь очень ценен для газификации, как исходное сырье для получения химических продуктов, в металлургии... А для кораблей есть другие источники энергии.
   - Электричество? - спросила Анна Ивановна, жена врача.
   - Разумеется.
   - Но это значит, что каждый корабль должен иметь на борту собственную электростанцию для снабжения своих двигателей. А станция работает на том же угле.
   - Вовсе не обязательно.
   - А как же? Ведь не поставите же вы на корабле гидростанцию?
   - Вообще никакой электростанции не нужно. Вернее, она нужна, но может спокойно стоять себе на берегу. А ее энергия будет приводить в движение моторы многих кораблей.
   - Передача энергии без проводов?
   - Это одно решение проблемы. Но есть и другое. Без всяких сложных устройств оно позволяет использовать электрическую энергию не только на крупных судах, но даже на моторной лодке.
   - Каким же образом?
   - А вот таким.
   Инженер вынул из кармана небольшой картонный цилиндр, похожий на крупный патрон от охотничьего ружья. На цилиндрике была наклеена яркая этикетка.
   Я различил круглую желтую луну и красные молнии, исходящие из нее, символ электрической энергии - на голубом фоне.
   Где я уже видел этот рисунок? Ах, да! Это ведь те самые кружочки и молнии, что были на обертке, которую принесли тогда из типографии. Только там каждый цвет был тиснут порознь, а здесь они сошлись вместе.
   - Что там внутри?
   - Энергия. В достаточном количестве, чтобы все ваши чайники и кастрюли обеспечивали вас жареным и пареным в течение года.
   На загорелом лице инженера появилась довольная усмешка. Я встречал уже это выражение удовлетворения и гордости трудом на лицах людей, которые не отделяют чужих успехов от своих. Этот мой попутчик по самолету напомнил мне Геннадия Степановича.
   - Это что - аккумулятор? - спросила Анна Ивановна.
   - Да, это опытная партия. Вы встретите сейчас эти аккумуляторы по всему Заполярью. Они здесь испытываются. Вы представляете, - инженер возвысил голос, - корабль-электроход берет на борт несколько ящиков таких штучек и может свободно плавать всю навигацию. Эти аккумуляторы уже вышли из лаборатории и проходят проверку: одни в Арктике - в условиях крайнего холода, другие, наоборот, в пустынях жаркого юга, третьи в субтропиках, где чуть не каждый день дожди, и так далее.
   - И они заряжены энергией, полученной от обычной тепловой станции? спросил я.
   - Может быть, - усмехнулся наш собеседник. - Да это ведь не имеет особого значения. Аккумуляторы хранят электрическую энергию, добытую любым способом. А вообще это изобретение, - он указал на картонный цилиндрик, - будет иметь самые широкие последствия.
   Об этом я уже знал. Меня интересовало другое.
   - А что означает Луна на этикетке? - спросил я.
   - Вот это я не могу вам сказать, - опять засмеялся инженер. - Будем считать, что это просто заводская марка...
   Было ясно, что инженер не хочет рассказывать подробностей случайным спутникам. Мне же все время казалось, что внутри картонного цилиндрика, который держал в руке мой спутник, заключена энергия лунного притяжения. Та самая энергия, что, вероятно, заставляла светиться фонарик Геннадия Степановича, который я вез с собой. Энергия морских приливов.
   Но беседа наша закончилась. Современные воздушные путешествия не отличаются особой продолжительностью. Наш самолет уже катился по бетонной дорожке Загорянского аэродрома...
   XIII
   С одного самолета я здесь же, в аэропорте, пересел на другой.
   Пока новый самолет готовился к отлету, я успел только пообедать и надеть полярное обмундирование: кабина в этом самолете была неотапливаема, не так, как в рейсовой машине.
   "Ну вот, начинается провинция, - подумал я, натягивая меховые торбаса. Что стоило бы поставить электрическую печь, включаемую от пары таких патронов!"
   Но когда я залез в кабину, я увидел, что там, собственно, нечего было отапливать. Я был единственным пассажиром в этом грузовозе, предназначенном для перевозки скоропортящихся продуктов. Огромный кузов, раза в полтора больше, чем у товарного четырехосного вагона, был битком набит ящиками и бочками. Меня, так сказать, подвозили на попутном воздушном грузовике.
   Конечно, я мог бы дождаться пассажирской машины, но я сам настаивал на том, чтобы меня отправили поскорее. В конце концов, я решил, что можно лететь и в грузовике.
   "Как же этот сарай с крыльями садится? - подумал я. - Ведь ему нужна дорожка километра в два!" - я вспомнил тесное посадочное поле у бухты Капризной, где мы садились восемь лет назад.
   Но пилот на мой вопрос успокаивающе ответил, что в Арктике пассажирские и грузовые авиатрассы сейчас оборудованы всем необходимым и, кроме того, воздушный "битюг" - экспериментальная машина, специально, так сказать, предназначается для вынужденных посадок. Он обратил мое внимание на шасси самолета.
   Под фюзеляжем было расположено множество широких колес небольшого диаметра - я насчитал их шестнадцать пар. Этот гигант садился прямо на брюхо и катился по земле на своих колесах, как на роликах, плавно и сильно затормаживая.
   - Можно садиться прямо в тундре, - заверил меня пилот. - А если понадобится, то и на воду. Помните, как "кукурузники" садились во время войны где угодно! Эта махина находит себе место для посадки еще легче, чем "ПО-2".
   Я занял отведенное мне место - откидное кресло около кабины пилота - и стал ждать дальнейших событий.
   Пробежав по взлетной дорожке едва сотню метров, наша воздушная сороконожка сильным рывком оторвалась от земли и, тонко запев четырьмя моторами, начала быстро набирать высоту. В момент рывка я услышал свист, доносящийся снаружи, и увидел сквозь маленькое окошко кабины огненную струю, выбивающуюся из-под самолета.
   "Стартовые ракеты, - догадался я, - или вспомогательные реактивные двигатели".
   Вместо сильного рева моторов слышалось тонкое комариное пение.
   Приглядевшись к пульту пилота, я обнаружил, что моторы были не реактивные и не поршневые, а электрические и с автоматической регулировкой. Очевидно, и сюда проникли уже новые аккумуляторы, и здесь они тоже проходили свое испытание. Зря я упрекал "провинцию" в отсталости!
   "Может быть, мы летим на энергии лунного притяжения, - подумал я. - С точки зрения электриков, это, возможно, и не столь существенно, а так, с непривычки, все-таки чудно."
   В кабине пилота было тепло, и он пригласил меня к себе погреться, но мне не было холодно в моем полярном обмундировании, а в кабине пилота было не очень просторно. Там имелось всего одно место. Штурмана на самолете не было, его функции выполняли приборы, работающие автоматически. Машина шла по сигналам радиомаяков и без вмешательства пилота, он только следил за картой и силуэтом местности на экране путевого локатора.
   В пути пилот угощал меня свежими яблоками.
   - Наши, - заметил он, - заполярные. И что удивительно - растут прямо под открытым небом.
   "Ну, кажется, - подумал я, - все полярники - отчаянные фантазеры. Но фантазируют они удивительно однообразно!"
   Я посмотрел на яблоко. Это был румяный плод средней величины, твердый на ощупь и очень сочный, как я убедился, когда его надкусил. Вкус был приятный, во рту было свежо и покалывало, как это бывает, когда пьешь газированный сок.
   - Теперь такие сады, - сказал пилот, - на каждой зимовке закладывают.
   - И в Капризной есть? - спросил я.
   - И в Капризной, - не моргнув глазом, - отвечал пилот.
   "Ну, хорошо, - подумал я, - скоро я буду иметь возможность проверить, что у полярников называется шуткой и что это было за яблоко, которое я съел. Может быть, это традиционный "розыгрыш", которому подвергают каждого новичка?"
   Ровно через полтора часа полета, взглянув на приборы, пилот перевел машину на снижение.
   Я с интересом ожидал, как эта гусеница будет садиться на свои тридцать две ножки.
   Но летчик вдруг покачал головой и, нажав какую-то кнопку, вышел из кабины.
   - Поземка! -объяснил он.
   Пока наш самолет спокойно рассекал морозный воздух, на земле, оказывается, разыгралась настоящая метель.
   Тяжелая машина описывала широкие круги над тундрой. Я посмотрел в окошко. При бледном свете тянутой серой кисеей Луны были видны белесые массы, перемещающиеся поперек движения самолета. Это были волны снега, гонимые ветром со страшной силой.
   - Ну и что же? - спросил я. - Ведь самолет оборудован для посадки в любых условиях! За чем же остановка?
   - Самолет-то сядет, - сказал летчик. - Но... - он посмотрел на меня с сожалением. - Я не имею права садиться в такую погоду с пассажиром на борту. Инструкция запрещает.
   Я с удивлением взглянул на летчика.
   - Не можем подвергать опасности жизнь пассажира. Ведь это не груз, а человек, - объяснил пилот.
   - Но если я не возражаю?
   - Все равно, - пилот категорически качнул головой. - Правила на этот счет очень твердые.
   - Что же делать? - спросил я.
   - Возвращаться в Загорянск, - ответил пилот. По тону его голоса чувствовалось, что эта мысль не вызывала в нем особенного энтузиазма.
   Я заявил, что он может делать, что угодно, но я не полечу обратно.
   - Тогда... - пилот покосился на крючок, на котором висел брезентовый ранец, - остается только один выход.
   - Прыгать с парашютом? Вы считаете, что спуск парашюте не более рискован для пассажира, чем посадка в самолете?
   - Абсолютно безопасно, - поспешил успокоить меня пилот. - Раскрывается автоматически. Скорость приземления такая же, как в лифте.
   - Ну, хоть, по крайней мере, это интереснее, чем обычный спуск, - сказал я. - Я не возражаю.
   Пилот облегченно вздохнул. Видимо, перспектива посадки в метель этой горы ящиков и бочек вместе с пассажиром ему на самом деле не улыбалась.
   Но вдруг он помрачнел.
   - А как состояние вашего здоровья? - тревожно спросил он. - Инструкция, знаете, на этот счет очень строга. Прыжок с парашютом допускается только в аварийных случаях.
   - Не беспокойтесь, - прервал его я. - Прыгать приходилось. Вот даже значок парашютиста, видите? Вообще вы имеете дело не с новичком на воздушном транспорте.
   Я немного гордился своим значком парашютиста и специально прицепил его к пиджаку на время перелета. Но и человеческая слабость, оказывается, иной раз может пойти на пользу. ,
   Пилот подвел меня к люку в полу кабины и, пока самолет описывал очередной круг, принялся объяснять мне, что я должен делать.
   Он тщательно проверил, как я подогнал лямки парашюта, подтянул одну пряжку и поставил меня на крышку люка. Я попросил выбросить меня поточнее. Пилот заверил, что сбросит меня с точностью, с какой конверт опускают в почтовый ящик. Тем не менее он настоял, чтобы я надел на себя рюкзак с аварийным запасом продовольствия, и пристегнул к моему поясу лыжи.
   - На всякий случай, - пояснил он. В ответ я мог только пожать плечами. Видимо, этого требовала инструкция, а раз так, спорить было нечего.
   Оглядев меня со всех сторон, пилот подошел к стене, где виднелась ручка, похожая на рукоятку тормозного крана в поезде. Он взялся за ручку, и я почувствовал, что пол подо мной проваливается. В следующее мгновение я уже летел к земле.
   XIV
   14
   Морозный воздух охватил меня. Летающая гусеница вывернулась откуда-то сбоку, показала свое колесатое пузо, качнула крыльями и исчезла.
   Тьма была прозрачная, словно сотканная из лунного света. Но по мере приближения к земле кисейная муть становилась все гуще.
   Сначала я окунулся в то, что мне сверху казалось серой рекой и что было на самом деле струящимся по равнине снегом. Я погрузился в эти струи по шею, снег стал бить мне в лицо, затем я почувствовал под ногами упругое поддающееся дно: это была земля.
   ... Светлый ореол просвечивал сквозь белую муть неподалеку от меня и выше моей головы. В косых струях снега световое пятно расплывалось, вытягивалось, трепетало, как флаг. От светлого пятна книзу шла узкая тень, в которой я, подойдя ближе, признал столб. Все вместе представляло собой фонарь.
   Фонарь стоял в тундре один; вблизи я не мог рассмотреть никаких сооружений, сколько ни таращил глаза.
   Возможно, что пилот высадил меня очень точно, в непосредственном соседстве с аэродромом, но мне от этого не было легче. Я видел один фонарь, а остальные, если они и существовали, безнадежно потонули среди метели. Я не знал даже, в каком направлении их искать. От фонаря не тянулось никаких проводов, которые могли бы послужить мне путеводной нитью.
   Отцепив парашют и лыжи, я сложил их у столба. После этого я решил предпринять небольшую разведку. Я попробовал продвигаться в разных направлениях до пределов видимости фонаря - дальше отходить я не решался, чтобы не потерять ориентира. Всюду была голая тундра, и ни кустика среди снега.
   В конце концов я вернулся к фонарю и решил ждать. Прислонившись к столбу таким образом, чтобы он защищал меня от ветра, я обдумывал положение. Очевидно, пилот радировал о моем спуске и меня ищут. Но попробуй найди человека в пургу, когда в двух шагах ничего не видно. Я не знал, каков был запас продовольствия в моем рюкзаке, но светом я был, во всяком случае, обеспечен. Конечно, этот фонарь заряжен все теми же долго действующими аккумуляторами, которые здесь, в Арктике, как видно, в большом ходу.
   Сколько может продолжаться метель? Сутки? Неделю? Я представил на миг картину: замерзшее тело у фонаря, льющего холодный равнодушный свет всю полярную ночь напролет; и могильный холмик из снега среди арктического безмолвия. Затем передо мной встала другая картина: в ста шагах капитальное здание с натопленной печью, свет, люди... В Арктике можно замерзнуть буквально у порога дома.
   Не знаю, какая бы еще картина явилась моему слишком живому, очевидно, воображению, но в дымчатых клубах метели, освещаемых фонарем, показалось вдруг нечто, до такой степени напоминающее обыкновенный московский троллейбус, что я ущипнул себя за руку. Мне показалось, что я уже замерзаю и все, что я вижу, мне чудится во сне.
   Нечто большое, сверкающее стеклами и светом, выкатилось из туманной мглы, держа курс прямо к фонарю. Я невольно поднял голову, чтобы посмотреть, нет ли на столбе дощечки с буквой "Т", означающей троллейбусную остановку. На нем действительно была какая-то дощечка. Раньше я ее не заметил, а теперь не успел рассмотреть, так как троллейбус или то, что я принимал за него, уже остановился у столба.
   Теперь я видел, что этот экипаж действительно похож на троллейбус, только лишенный троллов, поставленный на лыжи и снабженный винтом, вращавшимся сзади.
   Некоторое время я стоял, чего-то ожидая и глядя на автоматически раскрывшуюся дверцу. Наконец я понял, что дверца открылась для меня, и полез в электросани. Мне сильно мешали лыжи, которые я счел долгом захватить с собой (парашют я еще раньше обвязал стропой вокруг столба и оставил его так). Наконец я очутился внутри, дверь захлопнулась, пропеллер снаружи образовал сплошной круг, и сани помчались среди снежного вихря.
   В электробусе находилось три пассажира. Двое из них продолжали о чем-то беседовать друг с другом, не обращая на меня никакого внимания. Мое появление, очевидно, представлялось им событием вполне заурядным. Третий пассажир, молодая девушка, с улыбкой смотрела, как я барахтаюсь среди вороха имущества, которым снабдил меня заботливый пилот.
   - Да вы снимите рюкзак, - сказала она наконец.
   Один я в своем меховом наряде выглядел здесь "по-полярному". Прочие пассажиры были одеты в обычные костюмы. Честное слово, сядь я в троллейбус, идущий по улице Горького, я выглядел бы не более экзотичным.
   - Куда мы едем? - спросил я девушку.
   - Куда вам нужно, - ответила она, смеясь. - Мы ведь специально заехали на аэродром, чтобы вас захватить. Нам сообщили по радио с самолета, и мы заехали за вами, чтобы вам не ждать очередной рейсовой машины. Она придет только минут через двадцать.
   Итак, то, что мне представлялось связанным с известным риском и чем я в глубине души гордился было обыкновенной пересадкой с самолета в электробус!
   Нет, не испытать мне здесь опасностей, не замерзнуть в тундре! Не допустят этого... Вообще любителям приключений в Арктике делать нечего.
   Я снял меховую шапку и вытер платком лоб. Конечно, экипаж отапливался. Мне было очень жарко.
   Время от времени в снежной тундре возникал столб с фонарем. На двух или трех остановках вошли новые пассажиры. Водитель вел машину по курсоуказателю с таким спокойным видом, словно ехал по шоссе, хотя сани катили по открытой тундре.
   Минут через двадцать электробус остановился у двухэтажного здания с ярко освещенными окнами.
   - Приехали, - сообщила девушка.
   XV
   На крыльце меня встретил широкоплечий человек в кожаном реглане и в шапке-ушанке. Я узнал Геннадия Степановича. Он обнял меня, забрал из моих рук вещи, тут же отдал их кому-то и повел меня внутрь.
   Мы прошли просторный вестибюль, затем коридор и очутились в большой квадратной комнате, обставленной так, как того может только пожелать человек, прибывший из столицы.
   - Немного удобнее, чем когда мы с вами ночевали, - помните, во время вынужденной посадки? - в благодушном голосе Геннадия Степановича я уловил нотку гордости. - Это у нас для приезжающих.
   С удовольствием сбросил я полярное обмундирование. Принял ванну и обрел нормальный человеческий вид. Стоя на ковре, покрывавшем пол комнаты, я причесывался перед большим зеркалом. То и дело по занавескам пробегали световые блики, сменявшиеся тенью. Требовалось некоторое усилие, чтобы представить, что за этими окнами, за опущенными шелковыми маркизами, идет снег, расстилается тундра, хотя и изъезженная электросанями и освещенная фонарями, но все же тундра, а не улица большого города, наполненная движением.
   Геннадий Степанович, появившийся снова на пороге, пригласил меня в столовую.
   В зале, отделанном резными украшениями из дерева, стояло около дюжины столиков и большой общий стол. На каждом столе в вазах были срезанные живые цветы. Зимой, в тундре, за Полярным кругом!
   - Ну, - сказал Геннадий Степанович, когда мы уселись за один из столиков, - За нашу встречу!
   И он налил в бокалы розового вина из низенькой пузатой бутылки.
   Мы чокнулись.
   - Местное, - пояснил Геннадий Степанович, заметив, что я, держа глоток во рту, смаковал его, пытаясь определить, что это такое. Какой-то свежестью отдавало вино, которым потчевал меня Геннадий Степанович, и тонким, я бы сказал, естественным благоуханием. Оно было приятно на вкус... Неужели здесь выращивают и виноград? - Между прочим, из морошки.
   - Из морошки?
   Я чуть не поперхнулся. Среди сложной гаммы ощущений от вина появилось новое ощущение, что меня слегка надули.
   Геннадий Степанович чистосердечно рассмеялся, глядя на мой растерянный вид.
   - Ну, ведь морошка не простая, - успокоил он меня. - Сами понимаете, ее столько скрещивали и отрабатывали, как говорится у нас в инженерном деле, что теперь она не уступит и черешне.
   Мы выпили еще по бокалу. Мне не терпелось узнать, в чем должно выразиться мое участие в работах Института приливов, но Геннадий Степанович решительно отклонил все мои попытки начать деловой разговор.
   - Завтра, завтра, - сказал он категорически. - Спать пора.
   В этой насыщенной жизнью полярной ночи время бежало так же незаметно, как в самый ясный хлопотливый день. Оказывается, по московскому времени было уже два часа ночи.
   Геннадий Степанович проводил меня в мою комнату, пожелал спокойной ночи и ушел.
   Я разделся и лег в постель. Не успел я собраться с мыслями, как заснул так крепко, что спал без всяких сновидений.
   XVI
   Когда я проснулся, в комнате было светло.
   "Что это еще они придумали? - соображал я спросонок, подходя к окну и отдергивая занавеску, пронизанную ровным и сильным светом. - Искусственное солнце?"
   Но вместо солнца я увидел луну. Огромная, круглая, с ясно различимой добродушной улыбкой, она светила сильно и спокойно, словно это был фонарь, заряженный аккумуляторами новой конструкции. Я вспомнил, что в дореволюционной России в провинциальных городах в лунные ночи уличное освещение выключалось: небесный фонарь давал больше света, чем все земные.
   "А что, - подумал я, - ученые используют когда-нибудь Луну и для освещения. Запалят на ней с помощью атомной энергии гигантский "костер" или установят на ней зеркала, отбрасывающие солнечный свет на Землю. А может быть, просто посеребрят ее поверхность, покроют какой-нибудь амальгамой, чтобы увеличить естественное отражение в несколько раз".
   В лунном свете была отлично видна бухта Капризная, с яркой дорожкой, пересекавшей темную поверхность воды, и силуэтами гор, так же похожих на двух кошек, как и восемь лет назад. Но там, где морды двух кошек сходились, оставляя проход в море, стояла теперь бетонная плотина, казавшаяся при лунном свете серебристо-белой. По краям ее, на вырубленных в горах площадках, высились два огромных здания. Одно было с узкими окнами, идущими от фундамента почти до самой крыши. Из длинных окон вырывался свет, более яркий, чем лунный, и ложился на откос горы, покрывая его светлыми и темными полосами. Другое здание, в восемь или десять этажей, было обычного для исследовательских учреждений типа.
   Я стоял у окна, должно быть, очень долго. Не знаю, каким образом в комнате очутился Геннадий Степанович. Он был умыт, побрит и сиял обычным своим добродушием.
   - Ну, у вас и видик, - произнес удерживая улыбку.
   Я посмотрел в зеркало, вделанное в дверцу платяного шкафа. На ковре стоял босиком, в брюках с опущенными подтяжками и в ночной сорочке пожилой человек с выражением глупого восторга на заспанном лице.
   - Вы, случайно, не лунатик? - продолжал подтрунивать надо мной Геннадий Степанович. - Я стучу, стучу в дверь, а он луной любуется...
   - Не луной, а гидростанцией, - возразил я. - Только подумать, что та бешеная сила, нас когда-то в лодке, теперь укрощена. Служит человеку.
   - Это ведь Голубенцова идея. Помните "юношу"? Вы его еще тогда за поэта приняли!
   - Что ж, - сказал я, - в этом есть и поэзия! Так что я не так уж и ошибся.
   Геннадий Степанович ушел, сказав, что будет ждать меня в столовой.
   Быстро одевшись, я снова подошел к окну и еще раз бросил взгляд на панораму бухты. Трудно было поверить, что это то самое место, где восемь лет назад мы плавали через Чортовы ворота.
   XVII
   За завтраком я вручил Геннадию Степановичу его фонарик.
   Он очень обрадовался.
   - Я очень дорожу этим фонариком, - заметил он, - с ним связана одна история... Когда-нибудь я расскажу ее... Но каким образом фонарь очутился у вас?
   Я коротко рассказал, как нашел его.
   - Действительно, - подтвердил мои догадки Геннадий Степанович, - фонарик заряжен за счет энергии Луны.
   Он долго смеялся, когда услышал про первое мое предположение, что энергию добывают на Луне и затем переправляют на Землю в космических ракетах.
   - У нас достаточно источников энергии и на Земле, - сказал он. - И мы не отказываемся ни от одного из них. Когда-нибудь, возможно, будут добывать нужное нам сырье, например ценные руды, и на Луне и доставлять на Землю, но, думаю, и это не понадобится. Проще, очевидно, будет изготовлять любые нужные нам химические элементы искусственным путем. Вот энергии нужно будет для всех этих целей все больше и больше. И здесь нет смысла отказываться от такого дарового источника, как энергия лунного притяжения. Это светило, обегающее Землю и вызывающее движение огромных масс воды в наших океанах, должно приводить в действие десятки, а еще лучше сотни советских приливных станций.
   - Мне казалось, что атомная энергия сделает излишними другие энергетические источники, - сказал я.
   - Почему же? - возразил Смирнов. - В хорошем хозяйстве все источники должны использоваться. Ведь и для получения атомной энергии тоже требуется предварительная затрата энергии на приведение в действие механизмов, добывающих, перевозящих и обрабатывающих урановую руду. И вот, к примеру, если для этого использовать силу лунного притяжения, то ведь атомная энергия фактически достанется нам даром. Вообще пора заставить работать на человека и Луну, а не только Солнце.
   - А разве до сих пор такие попытки не делались - спросил я.
   - Проекты приливных станций разрабатывались в нашей стране еще до войны, сказал Геннадий Степанович. - Но одно дело первые станции - опытного характера - и совсем другое дело широкий размах строительства в этой области. Сейчас проектируется десятка полтора крупных приливных станций в разных пунктах нашего побережья. Институт приливов ведет систематические наблюдения приливов и отливов еще, по крайней мере, в десяти тысячах пунктов. Это ему нужно и для общих теоретических выводов и для выбора мест под будущие приливные станции.