- Да, - сказал я задумчиво, - значит, и старушку Луну заставили работать на советского человека.
- Заставили, - шутя поддакнул Геннадий Степанович. - Бегает по небу и крутит валы наших машин.
- Здорово все-таки! - невольно воскликнул я. - Действительно был прав тот инженер, который говорил, что советские люди приделают привод к Луне.
- Луна - очень надежный двигатель, - заметил Смирнов. - Не требует ни смазки, ни какого бы то ни было ухода и действует с большой регулярностью. Но имеет и недостатки.
- Какие именно?
- Во-первых, приливы и отливы не представляют собой равномерного движения воды, тут существуют свои пики и спады, а между приливом и отливом вообще течения нет. Эта неравномерность усиливается тем, что Луна работает не по нашим земным часам, а в зависимости от времени своего обращения вокруг Земли, которое составляет так называемые лунные сутки. Тут, правда, она чрезвычайно аккуратна: в течение лунных суток она делает ровно четыре такта - два прилива и два отлива. Но, так как лунные сутки на 50 минут длиннее принятых у нас суток среднего солнечного времени, то по нашим земным часам приливы и отливы приходятся каждый раз на новый час.
- Вы слишком придирчивы! - заметил я. - В вашем распоряжении даровой источник энергии, а вы требуете еще каких-то особых удобств.
- Я просто объективно характеризую Луну, как двигатель для приливных гидростанций. У него есть еще один недостаток.
- Какой же?
- На приливы ведь влияет не только Луна, но и Солнце. Вследствие взаимодействия Луны с Солнцем, приливы и отливы неодинаковы даже для одной и той же местности. Величина их колеблется около некоторого среднего для данного места уровня. Правда, и это неудобство, как и все прочие, можно исправить.
- Заставить Луну более аккуратно двигаться в ногу с Солнцем?
- В этом нет необходимости, - просто ответил Геннадий Степанович на мою шутку. - Гораздо проще отрегулировать работу станции. Наша станция работает автоматически и прекрасно справляется со своим делом. Все поправки в работу Луны вводят специальные приборы, которые сама же Луна и приводит в действие.
- Каким же образом?
- Сами увидите.
XVIII
Мы оделись и вышли на улицу. Луна заливала ровным светом поселок, состоявший из фундаментальных, но не очень высоких - в два-три этажа - зданий.
- Нет смысла строить особенно высокие, - ответил Геннадий Степанович на мой вопрос. - Ветры здесь сильные, будет выдувать... Земли же сколько угодно.
Было гораздо светлее, чем под Москвой в лунную ночь. Не знаю, чем это вызывалось, - особой ли прозрачностью воздуха, или отражением света от снега и воды, или тем и другим вместе.
Плотина, когда мы подошли к ней, оказалась гораздо крупнее, чем я думал. От Чортовых ворот не оставалось и следа. Вода теперь шла в бухту и из бухты, как сообщил мне Геннадий Степанович, по пробитому в скалах подземному коридору и попадала на лопасти турбин.
Станция светилась огнями, но была безлюдна. Геннадий Степанович провел меня в помещение, которое он назвал "мозгом электростанции".
Здесь стоял невысокий шкаф. Это был автоматически действующий командный пункт. Основу его составлял поплавок, снабженный электрическими контактами разной длины, похожими на вязальные спицы. Некоторые из них касались поверхности ртути, налитой в особую чашку.
- Представьте себе, что нет прилива и нет отлива, - начал объяснять Геннадий Степанович. - Так было, - он посмотрел на часы, - два часа назад. Машины станции стояли. Она останавливается четыре раза в сутки. В этом ее несовершенство. Но для нас это не имеет значения - почему, это вы увидите дальше. И вот начался прилив. Как только вода двинулась из открытого океана в бухту, особая заслонка в подземном тоннеле дала сигнал сюда. Командный пункт принял этот сигнал и дал распоряжение переключить устройство, направляющее воду на лопасти турбин. Ведь перед этим вода шла в другом направлении - из бухты. Однако, куда бы ни двигалась вода - из бухты или в бухту, она все равно проходит через турбины.
Одновременно были отправлены приказания первой турбине - приготовиться к работе. Ее лопасти, стоявшие вдоль потока воды, автоматически повернулись, и она начала без рывков, постепенно набирать нужное количество оборотов. Уровень воды прибывал - и поплавок, выключая одни контакты и включая другие, отдавал все новые и новые приказания. Одна за другой вступали в действие остальные турбины, пока, наконец, не начали работать, как сейчас, все шесть. Затем, по мере спада воды, они будут так же автоматически постепенно выключаться. Видите, сама Луна производит все включения и выключения. Она, если можно так выразиться, является дежурным диспетчером этой станции.
- Конечно, - добавил Смирнов, - Луна никаких диспетчерских решений не принимает, а всю эту умную работу придумал человек.
- Кто проектировал станцию? - спросил я.
- Наш институт. А исходные данные дал Институт приливов. Мы и дальше работаем в тесном контакте.
- Но приливные станции имеют недостаток, - сказал я. - Вы сами говорили: они работают неравномерно.
- Идемте, я вам покажу, как мы в данном случае выходим из этого затруднения, - сказал Смирнов.
Он провел меня в зал, по стенам которого высоко от пола проходили толстые медные шины.
- Аккумуляторная, - сообщил Геннадий Степанович. - Наша станция отдает энергию не в сеть, а целиком расходует ее на зарядку аккумуляторов. Так что нам практически совершенно безразлично, что нагрузка станции меняется: все равно каждый добытый ампер-час складывается в эти вот копилки.
Он указал на расположенные вдоль стен стеллажи, на которых стояло множество маленьких баночек.
Подойдя ближе, я узнал в "баночках" знакомые уже мне цилиндрики в яркой обертке. Они двигались на конвейере, попадая в длинные латунные зажимы, наподобие того, как патроны входят в обойму. "Обойм" было несколько, и каждая вмещала штук сто патронов. Когда верхний патрон входил в свое место, становясь под зарядку, из нижнего конца обоймы вываливался готовый заряженный патрон. Он падал на гибкую ленту, которая уносила его в соседнее помещение.
- В каждый цилиндрик-аккумулятор вмещается столько электрической энергии, сколько ее дают при полной нагрузке все шесть агрегатов станции в течение минуты, - пояснил Смирнов. - Понятно, почему этой энергии хватает для того, чтобы превратить обыкновенный карманный фонарик в "вечный"? Пришлось для этих фонариков заказывать специальные лампочки, чтобы они тоже служили долго.
- Аккумуляторы - тоже вашего института?
- Нет, их разрабатывал другой институт. Мы применяем эти аккумуляторы потому, что они выгодно сочетаются с работой приливных станций. В нашей стране изобретения и открытия в самых различных областях используются в общих целях и для общего блага таким образом, что они дают наибольший эффект. Это одно из многих преимуществ нашего социалистического строя.
Осмотрев станцию, мы направились к зданию по другую сторону плотины. В нем размещались филиалы Института приливов и того института, в котором работал Геннадий Степанович и который занимался проектированием приливных электростанций. Геннадий Степанович познакомил меня с руководителями и работниками обоих филиалов.
Собственно, объект 21 и представлял собой филиалы Института приливов и Института приливных гидростанций, совместно работавших над проблемой освоения энергии морских приливов на всем северном побережье нашей родины. Гидростанция бухты Капризной была опытной базой, где испытывались и проверялись различные нововведения, которые потом применялись в других местах.
Голубенцова на объекте я, к сожалению, не застал. Он находился в отъезде все то время, что я был в Капризной.
- А что же вы, Геннадий Степанович, - сказал я, когда мы шли по поселку, не показываете ваш яблоневый сад?
- Сад?
Мне показалось, что в голосе Геннадия Степановича был оттенок удивления.
Мы прошли молча шагов пятьдесят.
Геннадий Степанович вдруг остановился.
- Вот, - сказал он, показывая рукой на заснеженный пустырь, обнесенный невысоким каменным забором, - Сад, о котором вы спрашивали. Но откуда вы узнали о нем?
Я смотрел на пустырь, который я видел и раньше и принимал за участок, отведенный для постройки.
- Где же сад? - переспросил я с удивлением.
- Вот он, - сказал Смирнов, - перед вами.
- Но я не вижу деревьев!
- Деревья здесь, - громкий обычно голос Геннадия Степановича был тих, а сам он как-то странно задумчив. - Они под снегом.
Под снегом? Я еще раз посмотрел на занесенное сугробами поле. Может быть, здесь лежат какие-нибудь складные деревья, которые можно пригибать к земле, как мачту парохода, когда он проходит под мостом?
Но моя ирония оказалась неуместной. Все было гораздо проще. И гораздо интереснее. Сибирские садоводы давно уже вывели стелющиеся яблони, которые тянутся не ввысь, а простираются низко над землей и даже касаются ветвями почвы. Зимой их заносит снегом, и под его покровом они переносят сибирские морозы. Они лучше используют и лето. В припочвенном слое воздуха, в котором растут эти деревья, теплее. Корни их идут не вглубь, а, как и ветви, простираются горизонтально. В районах вечной мерзлоты достаточно, чтобы земля оттаяла на незначительную сравнительно глубину, и уже можно разводить эти замечательные яблони.
И все же мне показался удивительным этот сад под открытым небом в Заполярье.
- Ну, яблоньки ведь не просто пересажены, - пояснил Геннадий Степанович. здесь потрудились не только наши садоводы-мичуринцы, выведя специальный сорт для Заполярья, но приложили руку и мы, техники.
- А что тут могут сделать техники? - не понял я. - Ведь сад под открытым небом! Разве только поставить к каждому дереву электрическую печку и обогревать их круглый год?
- Мы это и сделали, - спокойно подтвердил Геннадий Степанович. - Только не ставили к каждому дереву по печке, а проложили нагревательную систему на всем участке прямо в почве. Технически это проще и дает гораздо больший эффект. Тут гораздо раньше начинается весеннее оттаивание. Еще под снегом мы пробуждаем яблони к жизни. А когда кругом снег только начинает сходить, они уже зеленеют. Забор защищает их от ветра, и здесь, словно на более южной широте, плоды прекрасно вызревают. Если случаются заморозки, мы усиливаем обогрев почвы. И если бы вы видели, как чудесно выглядит этот сад, когда яблони в цвету!
- Но ведь на это приходится, наверное, тратить много энергии, - заметил я.
- Советские люди, - Геннадий Степанович пожал плечами, - для того и овладевают все новыми источниками энергии, чтобы с ее помощью переделывать природу так, как это им нужно.
Он опять стал задумчивым и всю остальную часть пути промолчал.
XIX
Задача, ради которой меня вызвали из Москвы, была такая.
Приливные станции работали автоматически, и люди появлялись на них только для осмотра и ремонта оборудования.
Но тем не менее должен был производиться повседневный и месячный учет количества вырабатываемой энергии, числа заряженных аккумуляторов на складе и потребности в незаряженных, учет расхода смазочных материалов, наличия их остатков и т. д.
В различных помещениях станции стояли приборы, которые регистрировали все нужные величины, но данные приборов требовали известного обобщения и затем отражения в ведомостях.
- Можно было бы нанять счетовода, - сказали мне, - да на его долю достанутся очень уж простые операции. Обидно использовать человека для того, чтобы он списывал на бумагу показания приборов и производил затем с этими цифрами простые арифметические действия. Человек годится на более крупные дела.
- Ну что ж, - сказал я. - Если наше учреждение справилось с конструированием такого сложного прибора, как "главный бухгалтер", то уж "старшего счетовода" как-нибудь смастерим.
После того опыта, который я имел в подобного рода делах, задача и на самом деле представлялась мне не такой уж трудной.
Я предложил соединить все учитывающие приборы станции специальной проводкой с аппаратом, который мы назвали "счетоводом". Он должен был представлять комбинацию счетчика, арифмометра и цифропечатающего устройства. Все данные приборов он должен был печатать в соответствующих графах вложенной в него ведомости. Специальные графы предназначались для итоговых величин, получаемых в результате действий с исходными данными. Короче говоря, аппарат должен был не только фиксировать текущий расход и наличие различных материалов, но и производить необходимые подсчеты.
Мы разработали стандартные типы ведомостей для аппарата. Они должны были всесторонне учитывать работу станций. Составил я вместе с работниками объекта и техническое задание для конструирования "счетовода". Самый аппарат решено было изготовлять в нашем главке, усилиями нашего конструкторского бюро.
Я познакомился и подружился со многими здешними работниками.
Цифры, которыми загружал нашу счетную фабрику объект 21, оказались данными о приливах. По всему необъятному побережью, омываемому северными морями, были расставлены десятки тысяч счетчиков, которые каждый час отмечали уровень воды. Эти данные, - "тонны цифр", как их называли, потому что таблицы, и правда, весили тонны, - на самолетах доставлялись в Москву и там превращались в сводную картину движения морских приливов на огромном пространстве земного шара.
Мне этот способ оперирования с цифрами показался несколько громоздким. Конечно, объекту 21 не было смысла заводить собственную счетную фабрику - она не была бы загружена на полную силу. Но возить "тонны цифр" на нашу "математическую мельницу" тоже было не самым лучшим выходом из положения. Я предложил подумать над таким прибором, который не только учитывал бы колебания уровня воды в том месте, где он установлен, но и давал бы обобщенные результаты этих наблюдений. Тогда институт будет получать от своих приборов-автоматов не сырье, а обработанные уже данные, с которыми будет гораздо меньше хлопот. То-есть я опять-таки предлагал сочетать учитывающий прибор с вычисляющим аппаратом. Работники Института приливов очень сочувственно встретили эту идею, и в конце концов было решено заказать пробный прибор нашему главку. Меня просили принять участие в его разработке.
XX
Мы собрались вечером в "кают-компании" - обеденном зале гостиницы, где я жил эти дни.
- Вы обещали, - обратился я к Смирнову, - рассказать историю вашего фонарика.
Геннадий Степанович задумался.
- История, - сказал он после небольшой паузы, - не очень сложная. Это фонарик моего товарища. Он погиб в Ленинграде от фашистской бомбы во время войны. Мы работали с ним в одном институте над одной проблемой. Во время налета бомба упала на тот корпус, где дежурил мой товарищ. Вы ведь знаете: наши враги хотели уничтожить нашу культуру, науку, нас самих... Дорого обошлась всему человечеству эта авантюра обреченных на гибель безумцев. Но победное шествие к коммунизму ни им, ни кому другому не удастся ни остановить, ни замедлить. Нам есть чем гордиться: наша страна, наш народ, наша партия показывают путь всему человечеству, путь в светлое будущее, где все силы природы будут использоваться только для блага людей. Фонарик и черновая тетрадь с записями - все, что осталось из личных вещей моего товарища.
Геннадий Степанович умолк. Может быть, он вспоминал далекие дни ленинградской блокады.
- А что это за проблема, над которой работал вы и ваш погибший друг? спросил кто-то.
- Мы работали над проблемой электрообогрева почвы. Знаете, у нас на Камчатке есть места, где бьют горячие источники. Там зеленеет трава, растут цветы даже тогда, когда кругом снег. И мы представили себе цветущие оазисы, созданные искусственно во многих местах холодного севера. В дни войны, делая все возможное для фронта, мы смотрели и в будущее. Мы были уверены в общей нашей победе.
Мой друг погиб, но дело, которое мы начали с ним вдвоем, осуществляется сейчас большой группой ученых. Ни одна его мысль, ни одна строка записей в тетради не оставлены без внимания. Его именем назван самый метод превращения тундры в сад. Может быть, лучшим памятником ему будут эти вечно цветущие оазисы в Арктике, которые, я верю, здесь скоро появятся в большом числе. Наш яблоневый сад и опытные сады в других пунктах Заполярья являются первыми участками этих оазисов. А фонарик я оставил себе...
- Собственно, проблема, над которой мы все с вами работаем, - сказал Геннадий Степанович после паузы, - одна: это - техническое завтра страны победившего социализма. Мы ведь инженеры. И наш вклад в строительство коммунизма может выразиться в чем? В выработке такой техники, которая облегчит советским людям движение по пути к заветной цели. Конечно, каждый из нас в своей области может сделать не так уж много, но объединенные и организованные усилия всего народа могут совершить то, - Геннадий Степанович усмехнулся, - по сравнению с чем все чудеса, описанные в легендах, сложенных за всю историю человечества, покажутся пустяками. Если когда-нибудь, - добавил он, - будущему человечеству понадобится произвести изменения в солнечной системе, то к тому времени, когда возникнет эта задача, люди коммунистического общества будут обладать средствами для ее выполнения. Нет границ могуществу свободного человека!
Он произнес это, как тост, и поднял бокал.
* * *
С чувством сожаления покидал я бухту Капризную. Но в Москве меня ждала работа, и она тоже была частицей того общего труда, о котором говорил Геннадий Степанович.
Половинка Луны висела низко над горизонтом, когда я на аэродроме садился в электролет.
Не было никаких приключений в это мое посещение бухты Капризной. Я видел вещи не более поразительные, чем те, что я мог бы увидеть в других местах. Ведь всюду в нашей стране делаются интересные дела, происходят открытия, дружно работают люди. Объект 21 был только одним из многих.
Но у меня было ощущение, что я пережил огромные события в эти дни.
- Заставили, - шутя поддакнул Геннадий Степанович. - Бегает по небу и крутит валы наших машин.
- Здорово все-таки! - невольно воскликнул я. - Действительно был прав тот инженер, который говорил, что советские люди приделают привод к Луне.
- Луна - очень надежный двигатель, - заметил Смирнов. - Не требует ни смазки, ни какого бы то ни было ухода и действует с большой регулярностью. Но имеет и недостатки.
- Какие именно?
- Во-первых, приливы и отливы не представляют собой равномерного движения воды, тут существуют свои пики и спады, а между приливом и отливом вообще течения нет. Эта неравномерность усиливается тем, что Луна работает не по нашим земным часам, а в зависимости от времени своего обращения вокруг Земли, которое составляет так называемые лунные сутки. Тут, правда, она чрезвычайно аккуратна: в течение лунных суток она делает ровно четыре такта - два прилива и два отлива. Но, так как лунные сутки на 50 минут длиннее принятых у нас суток среднего солнечного времени, то по нашим земным часам приливы и отливы приходятся каждый раз на новый час.
- Вы слишком придирчивы! - заметил я. - В вашем распоряжении даровой источник энергии, а вы требуете еще каких-то особых удобств.
- Я просто объективно характеризую Луну, как двигатель для приливных гидростанций. У него есть еще один недостаток.
- Какой же?
- На приливы ведь влияет не только Луна, но и Солнце. Вследствие взаимодействия Луны с Солнцем, приливы и отливы неодинаковы даже для одной и той же местности. Величина их колеблется около некоторого среднего для данного места уровня. Правда, и это неудобство, как и все прочие, можно исправить.
- Заставить Луну более аккуратно двигаться в ногу с Солнцем?
- В этом нет необходимости, - просто ответил Геннадий Степанович на мою шутку. - Гораздо проще отрегулировать работу станции. Наша станция работает автоматически и прекрасно справляется со своим делом. Все поправки в работу Луны вводят специальные приборы, которые сама же Луна и приводит в действие.
- Каким же образом?
- Сами увидите.
XVIII
Мы оделись и вышли на улицу. Луна заливала ровным светом поселок, состоявший из фундаментальных, но не очень высоких - в два-три этажа - зданий.
- Нет смысла строить особенно высокие, - ответил Геннадий Степанович на мой вопрос. - Ветры здесь сильные, будет выдувать... Земли же сколько угодно.
Было гораздо светлее, чем под Москвой в лунную ночь. Не знаю, чем это вызывалось, - особой ли прозрачностью воздуха, или отражением света от снега и воды, или тем и другим вместе.
Плотина, когда мы подошли к ней, оказалась гораздо крупнее, чем я думал. От Чортовых ворот не оставалось и следа. Вода теперь шла в бухту и из бухты, как сообщил мне Геннадий Степанович, по пробитому в скалах подземному коридору и попадала на лопасти турбин.
Станция светилась огнями, но была безлюдна. Геннадий Степанович провел меня в помещение, которое он назвал "мозгом электростанции".
Здесь стоял невысокий шкаф. Это был автоматически действующий командный пункт. Основу его составлял поплавок, снабженный электрическими контактами разной длины, похожими на вязальные спицы. Некоторые из них касались поверхности ртути, налитой в особую чашку.
- Представьте себе, что нет прилива и нет отлива, - начал объяснять Геннадий Степанович. - Так было, - он посмотрел на часы, - два часа назад. Машины станции стояли. Она останавливается четыре раза в сутки. В этом ее несовершенство. Но для нас это не имеет значения - почему, это вы увидите дальше. И вот начался прилив. Как только вода двинулась из открытого океана в бухту, особая заслонка в подземном тоннеле дала сигнал сюда. Командный пункт принял этот сигнал и дал распоряжение переключить устройство, направляющее воду на лопасти турбин. Ведь перед этим вода шла в другом направлении - из бухты. Однако, куда бы ни двигалась вода - из бухты или в бухту, она все равно проходит через турбины.
Одновременно были отправлены приказания первой турбине - приготовиться к работе. Ее лопасти, стоявшие вдоль потока воды, автоматически повернулись, и она начала без рывков, постепенно набирать нужное количество оборотов. Уровень воды прибывал - и поплавок, выключая одни контакты и включая другие, отдавал все новые и новые приказания. Одна за другой вступали в действие остальные турбины, пока, наконец, не начали работать, как сейчас, все шесть. Затем, по мере спада воды, они будут так же автоматически постепенно выключаться. Видите, сама Луна производит все включения и выключения. Она, если можно так выразиться, является дежурным диспетчером этой станции.
- Конечно, - добавил Смирнов, - Луна никаких диспетчерских решений не принимает, а всю эту умную работу придумал человек.
- Кто проектировал станцию? - спросил я.
- Наш институт. А исходные данные дал Институт приливов. Мы и дальше работаем в тесном контакте.
- Но приливные станции имеют недостаток, - сказал я. - Вы сами говорили: они работают неравномерно.
- Идемте, я вам покажу, как мы в данном случае выходим из этого затруднения, - сказал Смирнов.
Он провел меня в зал, по стенам которого высоко от пола проходили толстые медные шины.
- Аккумуляторная, - сообщил Геннадий Степанович. - Наша станция отдает энергию не в сеть, а целиком расходует ее на зарядку аккумуляторов. Так что нам практически совершенно безразлично, что нагрузка станции меняется: все равно каждый добытый ампер-час складывается в эти вот копилки.
Он указал на расположенные вдоль стен стеллажи, на которых стояло множество маленьких баночек.
Подойдя ближе, я узнал в "баночках" знакомые уже мне цилиндрики в яркой обертке. Они двигались на конвейере, попадая в длинные латунные зажимы, наподобие того, как патроны входят в обойму. "Обойм" было несколько, и каждая вмещала штук сто патронов. Когда верхний патрон входил в свое место, становясь под зарядку, из нижнего конца обоймы вываливался готовый заряженный патрон. Он падал на гибкую ленту, которая уносила его в соседнее помещение.
- В каждый цилиндрик-аккумулятор вмещается столько электрической энергии, сколько ее дают при полной нагрузке все шесть агрегатов станции в течение минуты, - пояснил Смирнов. - Понятно, почему этой энергии хватает для того, чтобы превратить обыкновенный карманный фонарик в "вечный"? Пришлось для этих фонариков заказывать специальные лампочки, чтобы они тоже служили долго.
- Аккумуляторы - тоже вашего института?
- Нет, их разрабатывал другой институт. Мы применяем эти аккумуляторы потому, что они выгодно сочетаются с работой приливных станций. В нашей стране изобретения и открытия в самых различных областях используются в общих целях и для общего блага таким образом, что они дают наибольший эффект. Это одно из многих преимуществ нашего социалистического строя.
Осмотрев станцию, мы направились к зданию по другую сторону плотины. В нем размещались филиалы Института приливов и того института, в котором работал Геннадий Степанович и который занимался проектированием приливных электростанций. Геннадий Степанович познакомил меня с руководителями и работниками обоих филиалов.
Собственно, объект 21 и представлял собой филиалы Института приливов и Института приливных гидростанций, совместно работавших над проблемой освоения энергии морских приливов на всем северном побережье нашей родины. Гидростанция бухты Капризной была опытной базой, где испытывались и проверялись различные нововведения, которые потом применялись в других местах.
Голубенцова на объекте я, к сожалению, не застал. Он находился в отъезде все то время, что я был в Капризной.
- А что же вы, Геннадий Степанович, - сказал я, когда мы шли по поселку, не показываете ваш яблоневый сад?
- Сад?
Мне показалось, что в голосе Геннадия Степановича был оттенок удивления.
Мы прошли молча шагов пятьдесят.
Геннадий Степанович вдруг остановился.
- Вот, - сказал он, показывая рукой на заснеженный пустырь, обнесенный невысоким каменным забором, - Сад, о котором вы спрашивали. Но откуда вы узнали о нем?
Я смотрел на пустырь, который я видел и раньше и принимал за участок, отведенный для постройки.
- Где же сад? - переспросил я с удивлением.
- Вот он, - сказал Смирнов, - перед вами.
- Но я не вижу деревьев!
- Деревья здесь, - громкий обычно голос Геннадия Степановича был тих, а сам он как-то странно задумчив. - Они под снегом.
Под снегом? Я еще раз посмотрел на занесенное сугробами поле. Может быть, здесь лежат какие-нибудь складные деревья, которые можно пригибать к земле, как мачту парохода, когда он проходит под мостом?
Но моя ирония оказалась неуместной. Все было гораздо проще. И гораздо интереснее. Сибирские садоводы давно уже вывели стелющиеся яблони, которые тянутся не ввысь, а простираются низко над землей и даже касаются ветвями почвы. Зимой их заносит снегом, и под его покровом они переносят сибирские морозы. Они лучше используют и лето. В припочвенном слое воздуха, в котором растут эти деревья, теплее. Корни их идут не вглубь, а, как и ветви, простираются горизонтально. В районах вечной мерзлоты достаточно, чтобы земля оттаяла на незначительную сравнительно глубину, и уже можно разводить эти замечательные яблони.
И все же мне показался удивительным этот сад под открытым небом в Заполярье.
- Ну, яблоньки ведь не просто пересажены, - пояснил Геннадий Степанович. здесь потрудились не только наши садоводы-мичуринцы, выведя специальный сорт для Заполярья, но приложили руку и мы, техники.
- А что тут могут сделать техники? - не понял я. - Ведь сад под открытым небом! Разве только поставить к каждому дереву электрическую печку и обогревать их круглый год?
- Мы это и сделали, - спокойно подтвердил Геннадий Степанович. - Только не ставили к каждому дереву по печке, а проложили нагревательную систему на всем участке прямо в почве. Технически это проще и дает гораздо больший эффект. Тут гораздо раньше начинается весеннее оттаивание. Еще под снегом мы пробуждаем яблони к жизни. А когда кругом снег только начинает сходить, они уже зеленеют. Забор защищает их от ветра, и здесь, словно на более южной широте, плоды прекрасно вызревают. Если случаются заморозки, мы усиливаем обогрев почвы. И если бы вы видели, как чудесно выглядит этот сад, когда яблони в цвету!
- Но ведь на это приходится, наверное, тратить много энергии, - заметил я.
- Советские люди, - Геннадий Степанович пожал плечами, - для того и овладевают все новыми источниками энергии, чтобы с ее помощью переделывать природу так, как это им нужно.
Он опять стал задумчивым и всю остальную часть пути промолчал.
XIX
Задача, ради которой меня вызвали из Москвы, была такая.
Приливные станции работали автоматически, и люди появлялись на них только для осмотра и ремонта оборудования.
Но тем не менее должен был производиться повседневный и месячный учет количества вырабатываемой энергии, числа заряженных аккумуляторов на складе и потребности в незаряженных, учет расхода смазочных материалов, наличия их остатков и т. д.
В различных помещениях станции стояли приборы, которые регистрировали все нужные величины, но данные приборов требовали известного обобщения и затем отражения в ведомостях.
- Можно было бы нанять счетовода, - сказали мне, - да на его долю достанутся очень уж простые операции. Обидно использовать человека для того, чтобы он списывал на бумагу показания приборов и производил затем с этими цифрами простые арифметические действия. Человек годится на более крупные дела.
- Ну что ж, - сказал я. - Если наше учреждение справилось с конструированием такого сложного прибора, как "главный бухгалтер", то уж "старшего счетовода" как-нибудь смастерим.
После того опыта, который я имел в подобного рода делах, задача и на самом деле представлялась мне не такой уж трудной.
Я предложил соединить все учитывающие приборы станции специальной проводкой с аппаратом, который мы назвали "счетоводом". Он должен был представлять комбинацию счетчика, арифмометра и цифропечатающего устройства. Все данные приборов он должен был печатать в соответствующих графах вложенной в него ведомости. Специальные графы предназначались для итоговых величин, получаемых в результате действий с исходными данными. Короче говоря, аппарат должен был не только фиксировать текущий расход и наличие различных материалов, но и производить необходимые подсчеты.
Мы разработали стандартные типы ведомостей для аппарата. Они должны были всесторонне учитывать работу станций. Составил я вместе с работниками объекта и техническое задание для конструирования "счетовода". Самый аппарат решено было изготовлять в нашем главке, усилиями нашего конструкторского бюро.
Я познакомился и подружился со многими здешними работниками.
Цифры, которыми загружал нашу счетную фабрику объект 21, оказались данными о приливах. По всему необъятному побережью, омываемому северными морями, были расставлены десятки тысяч счетчиков, которые каждый час отмечали уровень воды. Эти данные, - "тонны цифр", как их называли, потому что таблицы, и правда, весили тонны, - на самолетах доставлялись в Москву и там превращались в сводную картину движения морских приливов на огромном пространстве земного шара.
Мне этот способ оперирования с цифрами показался несколько громоздким. Конечно, объекту 21 не было смысла заводить собственную счетную фабрику - она не была бы загружена на полную силу. Но возить "тонны цифр" на нашу "математическую мельницу" тоже было не самым лучшим выходом из положения. Я предложил подумать над таким прибором, который не только учитывал бы колебания уровня воды в том месте, где он установлен, но и давал бы обобщенные результаты этих наблюдений. Тогда институт будет получать от своих приборов-автоматов не сырье, а обработанные уже данные, с которыми будет гораздо меньше хлопот. То-есть я опять-таки предлагал сочетать учитывающий прибор с вычисляющим аппаратом. Работники Института приливов очень сочувственно встретили эту идею, и в конце концов было решено заказать пробный прибор нашему главку. Меня просили принять участие в его разработке.
XX
Мы собрались вечером в "кают-компании" - обеденном зале гостиницы, где я жил эти дни.
- Вы обещали, - обратился я к Смирнову, - рассказать историю вашего фонарика.
Геннадий Степанович задумался.
- История, - сказал он после небольшой паузы, - не очень сложная. Это фонарик моего товарища. Он погиб в Ленинграде от фашистской бомбы во время войны. Мы работали с ним в одном институте над одной проблемой. Во время налета бомба упала на тот корпус, где дежурил мой товарищ. Вы ведь знаете: наши враги хотели уничтожить нашу культуру, науку, нас самих... Дорого обошлась всему человечеству эта авантюра обреченных на гибель безумцев. Но победное шествие к коммунизму ни им, ни кому другому не удастся ни остановить, ни замедлить. Нам есть чем гордиться: наша страна, наш народ, наша партия показывают путь всему человечеству, путь в светлое будущее, где все силы природы будут использоваться только для блага людей. Фонарик и черновая тетрадь с записями - все, что осталось из личных вещей моего товарища.
Геннадий Степанович умолк. Может быть, он вспоминал далекие дни ленинградской блокады.
- А что это за проблема, над которой работал вы и ваш погибший друг? спросил кто-то.
- Мы работали над проблемой электрообогрева почвы. Знаете, у нас на Камчатке есть места, где бьют горячие источники. Там зеленеет трава, растут цветы даже тогда, когда кругом снег. И мы представили себе цветущие оазисы, созданные искусственно во многих местах холодного севера. В дни войны, делая все возможное для фронта, мы смотрели и в будущее. Мы были уверены в общей нашей победе.
Мой друг погиб, но дело, которое мы начали с ним вдвоем, осуществляется сейчас большой группой ученых. Ни одна его мысль, ни одна строка записей в тетради не оставлены без внимания. Его именем назван самый метод превращения тундры в сад. Может быть, лучшим памятником ему будут эти вечно цветущие оазисы в Арктике, которые, я верю, здесь скоро появятся в большом числе. Наш яблоневый сад и опытные сады в других пунктах Заполярья являются первыми участками этих оазисов. А фонарик я оставил себе...
- Собственно, проблема, над которой мы все с вами работаем, - сказал Геннадий Степанович после паузы, - одна: это - техническое завтра страны победившего социализма. Мы ведь инженеры. И наш вклад в строительство коммунизма может выразиться в чем? В выработке такой техники, которая облегчит советским людям движение по пути к заветной цели. Конечно, каждый из нас в своей области может сделать не так уж много, но объединенные и организованные усилия всего народа могут совершить то, - Геннадий Степанович усмехнулся, - по сравнению с чем все чудеса, описанные в легендах, сложенных за всю историю человечества, покажутся пустяками. Если когда-нибудь, - добавил он, - будущему человечеству понадобится произвести изменения в солнечной системе, то к тому времени, когда возникнет эта задача, люди коммунистического общества будут обладать средствами для ее выполнения. Нет границ могуществу свободного человека!
Он произнес это, как тост, и поднял бокал.
* * *
С чувством сожаления покидал я бухту Капризную. Но в Москве меня ждала работа, и она тоже была частицей того общего труда, о котором говорил Геннадий Степанович.
Половинка Луны висела низко над горизонтом, когда я на аэродроме садился в электролет.
Не было никаких приключений в это мое посещение бухты Капризной. Я видел вещи не более поразительные, чем те, что я мог бы увидеть в других местах. Ведь всюду в нашей стране делаются интересные дела, происходят открытия, дружно работают люди. Объект 21 был только одним из многих.
Но у меня было ощущение, что я пережил огромные события в эти дни.