Сапожникова Раиса. Моя Крепость

   — Это с тем, что женился? — вставил вопрос Родерик, и пришлось ему пояснить:
   — У него есть брат, мой ровесник. Зак Дейни его зовут.
   — Так у старосты два сына? — уточнил сэр Конрад, желая заставить Роланда свободнее участвовать в разговоре.
   — Три. Младший, Рон Дейни, помогает в корчме Вулиджа. Ему всего одиннадцать лет. Он родился в тот год, когда... — Роланд опять умолк. Рождение младшего у старосты случилось в год смерти леди Хильды.
   Она простудилась на его крестинах.
   Сэр Конрад пока оставил его в покое и повернулся к старому Джону:
   — Вы тоже помните этот год, мастер Баррет?
   — Как же, милорд, — старику вновь стало неуютно. — При мне было.
   — Вы, наверное, лучше всех знали людей покойного графа.
   — А как же! — приосанился Джон.
   — Так почему же вы забыли его? — и палец лорда Ардена указал на сидевшего рядом с бывшим слугой бывшего наследника, задавая, наконец, этот сакраментальный вопрос.
   Они с женой несколько раз обсуждали, спрашивать или нет, и если спросить, то когда и как. С одной стороны, Джон Баррет был предан своему господину до глубины души, ревностно хранил его тайны и не предал даже теперь. С другой — это он первым выдал сбежавшего из каменоломни Роланда, назвал его грязным вором и даже после того, как юношу приняли в семью, демонстративно не желал признавать в нем сына своего лорда.
   В течение более чем шести недель и леди Арден, и сам граф ждали, когда, в конце концов, тайна разъяснится. Но Джон молчал. Роланд молчал тоже. Им случалось сидеть рядом за столом, в деревне они тоже бывали оба и встречались с одними и теми же людьми, но между собой не сказали ни слова. И сейчас тоже: старый слуга только замер, услышав прямой вопрос, и замолчал.
   — Может быть, мы все ошиблись, друг мой Джон, — продолжал милорд вкрадчиво, — может, этот юноша — самозванец, и вы молчите, не желая представлять меня легковерным глупцом, а? И ваш приятель Каспарус — он тоже ошибся? Это не Роланд Арден? А, мастер Баррет?
   Ответьте же. Ваше молчание оскорбляет меня, друг мой!
   — Я признаю, что этот юноша действительно мастер Роланд, сын леди Хильды Арден, ныне покойной, — с чопорным хладнокровием произнес старый бейлиф. И больше ничего не добавил.
   Граф понял, что дальнейшие расспросы сейчас неуместны. Старому хитрецу еще предстоит сослужить важную службу, не стоит на него слишком давить. Пока.
   Торин понял, что пора вмешаться ему.
   — Мастер Баррет, завтра поутру вы поедете снова в город, не так ли?
   — Совершенно верно, — облегченно ответил старик, радуясь переводу беседы в деловое русло.
   — Я еду с вами. Милорд приказал нам отправиться вдвоем и найти в городе подходящее помещение. Дело в том, что миледи графиня и сэр Родерик перед Рождеством посетят аббатство святой Анны. Вместе с святыми братьями, которых мы ждем. Пока они будут гостить в замке, вы и я подготовим для леди достойный прием в обители. Согласитесь, такая знатная дама не может явиться в монастырь без предупреждения! Ее должен приветствовать приор или сам аббат. Не так ли?
   — Разумеется! Разумеется, барон! — старик был в восторге.
   Ему чрезвычайно льстило доверие высокородных путешественников. Это именно он будет с важным видом сообщать лорду-аббату о предстоящем визите графини Арден с наследником, именно к нему сбегутся всевозможные купцы и мастеровые, наперебой предлагая свои услуги для высокопоставленных гостей. Какая честь! Он уже чувствовал себя послом, предваряющим официальный визит монарха в соседнее государство.
   — Когда помещение будет найдено, я вернусь в замок, а вы, мастер, останетесь в городе и приготовитесь к приезду леди.
   — О да! Ее милость останется довольна, клянусь! — воодушевился он, совершенно забыв о неприятном разговоре с милордом минуту назад.
   — Сколько нужно времени на то, чтобы неспешным шагом доехать до Ноттингема на повозке? — небрежным голосом поинтересовался граф. Это и был самый важный вопрос.
   — Ваша милость, это зависит от погоды. Если нет дождей и дорога твердая, груженой телеге требуется полдня, чтобы добраться от города до ворот крепости. Поэтому я, если милорд простит мою смелость, посоветовал бы ее милости выехать после завтрака, и тогда на месте быть еще до темна. Если графиня переночует в хорошем доме, с утра удобно будет посетить лорда-аббата. А братья-монахи направятся прямо туда, чтобы доставить подношения, и к ночи будут в обители.
   — Очень обстоятельно и разумно, друг мой, — одобрил искренне граф. 
   — Так и сделаем. Я полагаю, что знакомства в городе у вас есть, и хороший дом не придется искать долго?
   — О да, милорд, — уверенно заявил старик. — Владелец портняжной мастерской Бен Эшли располагает просторным и чистым домом. Он уже отпустил работниц на Рождество, сам уезжает с семьей к родне, и все строение будет стоять пустое. Эшли наотрез отказался сдать дом приезжим, боясь, что ему испортят новое помещение, но никакого сомнения, что он с радостью предоставит его леди Арден.
   — Поистине вы — нужный человек, Джон Баррет! — в изумлении лорд Арден даже покачал головой. Его восхищение было вполне искренне. Старый слуга заслужил доброе слово, какие бы подозрения он ни вызывал.
   — Ступайте сейчас к себе, мастер, и не спеша соберите свои вещи, вам предстоит провести вне дома почти неделю и к тому же, возможно, присутствовать на праздничной службе в аббатстве... А завтра Торин передаст вам деньги на расходы, чтобы вознаградить доброго Эшли за гостеприимство и обеспечить моей жене с сыном удобный ночлег.
   — Счастлив служить вашей милости! — осчастливленный доверием слуга откланялся и исчез.
   — Жребий брошен, — вздохнул граф Арден. Оставшиеся у стола пять человек переглянулись. Он начал с Роланда:
   — Вот что, сынок. Вспомни как можно точнее, что ты успел поведать тем монахам. Ты рассказывал, кто ты такой?
   — Нет, — нахмурился тот. —Ничего я им не рассказывал. Зачем? Они ничем не помогут. Только разнесут сплетни. И вообще... Это всего только простые монахи. Им нет дела до лордов и их наследства.
   — Ты поступил совершенно правильно, сэр Роланд, — с уважением одобрил граф. — Что бы ни было между нами, чужих вмешивать не стоит. Но ты все-таки с ними беседовал? О чем?
   — О Рождестве. Мне было интересно, как его празднуют. И еще о живописи. Их старший, отец Пантор, сокрушался, что образы святых в соборе подпорчены, искал, кто бы мог помочь. Их живописец брат Арнольд умер прошлой зимой. Они думали, в Баттеридже есть маляр хороший. Действительно, был такой, даже меня учил в детстве. Но его давно нет. Сбежал. Вообще, думаю, уехал из Англии, он все рассказывал о стране на Юге, где когда-то учился...
   Это была самая длинная речь, когда-либо у слышанная от Роланда без понуждения. Сэр Конрад постарался скрыть удивление и спросил:
   — Так ты учился живописи?
   — Немного, — вздохнул юноша. — Мама меня учила, когда была жива. А потом Саймон, так звали маляра. Но он плохо рисовал, так что с ним я только краски учился смешивать.
   — А ты бы сумел помочь этим бедным монахам? — мелькнула у графа неожиданная мысль. — Им же, как я понимаю, только подкрасить надо, а не рисовать заново?
   — Я? В Аббатство? — округлил глаза Роланд. — Да кто мне позволит?
   Приор ни за что не допустит меня до святых образов. Я же не маляр!
   — Ну, маляра они искали от большой нужды. Можно сказать, что ты ученик художника. Это ведь почти правда!
   — В самом деле, Роланд! Поедем вместе! — вмешался с возбуждением Родерик.
   Поглядев в радостные глаза своего младшего друга, Роланд Арден перевел взгляд на его отца:
   — Неужели вы отпустите меня?
   — Безусловно, — утвердительно кивнул граф. — Вместе с графиней, Родериком и десятью рыцарями сопровождения. Представим тебя аббату как нашего пажа из Лондона, ученика живописца.
   Он один миг помолчал и прибавил:
   — Не буду хитрить с тобой, Роланд. Это испытание. Если спокойно проведешь вне крепости несколько дней, поможешь в раскрашивании уж чего там необходимо, не станешь кричать во всеуслышание о своих правах и вернешься вместе со всеми, твое положение в замке станет намного выше. И ближе — посвящение в рыцари. Докажи, что ты взрослый, а не истеричный юнец. И тебе самому станет легче. По-моему, что-то тебя гложет сильней, чем надо. Воображаемые несчастья мучают хуже настоящих. Разберись в себе.
   Юноша молча поклонился в ответ.
   — А ты, сын, говорил со святыми братьями? — продолжал граф свои расспросы. — Это очень важно. Вспомни и перескажи.
   — Я приветствовал их. Представился. Они спрашивали, есть ли у вас еще дети. Я рассказал о сестре.
   — И больше ничего?
   — Ничего, отец. Я все понимаю.
   — А о своем дружке Мозесе ты им не говорил? О его отце, старшей сестричке?
   — Что вы, отец! Ни единого слова.
   — А Джон Баррет мог о них рассказать?
   — Вряд ли, сэр. Понимаете, он не был долго у Вулиджей. Кажется, он не очень любит своего зятя.
   — Роланд, вопрос к тебе. На свадьбе сына старосты Баррет был?
   — Зашел на полчасика. Посидел. Поздравил. Не очень-то близкие они друзья, как мне кажется, — последовало остороженое объяснение.
   — А с кем они больше всех разговаривали? Я имею в виду монахов.
   — С Вулиджем, думаю. С Глендой тоже. Но с ним больше. Рон Дейни говорит, расспрашивали о новом графе. Добрый ли человек, богат ли, не собирается ли строить часовню...
   — А что он отвечал, твой Рон не подслушал?
   — Он не подслушивал, — как всегда, Родерик заступился за друга. — Они открыто говорили. Вулидж сказал, что господин, видно, очень богат, так как его рыцари всегда платят серебром, а однажды даже золото дали, и не берут пива в долг. И за мясо, отосланное на кухню в замок, повар его мяснику отсыпал плату без разговоров. И велел привозить еще.
   — И больше ничего?
   — Ну, Рон слышал еще, что Вулидж меня хвалил. Мол, юный лорд щедр, угощал кое-кого из охотничьей добычи. И еще сказал, что я выгляжу лет на пятнадцать. Это правда, отец?
   — Возможно, правда. Крестьянские мальчики ростом гораздо ниже тебя, и мускулы твои лучше развиты благодаря упражнениям. Вряд ли он знал многих высокородных отроков... Да, если сравнить, например, тебя с Мозесом — а он почти твой ровесник — то ты намного выше и сильнее. Наверняка и твой Рон выглядит маленьким.
   — Он мне почти по плечо...
   — Не будем отвлекаться. Ты абсолютно уверен, что монахам в селе не рассказали лишнего? Например, сплетни насчет моих женщин, или насчет моего происхождения? Роланд, ты ничего такого не слышал?
   — Нет! — тот даже помотал головой, удовлетворенный, что на этот вопрос может ответить полную правду. — Ни единого слова. Меня о вас тоже спрашивали, но я только сообщил, что меня взяли на службу. А больше я ничего не говорил. И Вулиджа я просил не болтать, и Дейни тоже. Tодор, мясник, меня первым узнал, но он за все время никому, кроме своего хозяина, не проболтался. Мельник Роуч на свадьба не был, и он вообще человек очень молчаливый, особенно после каторги... А остальные боятся об этом говорить.
   — Значит, можно заключить, что они придут, зная только, что у лорда Ардена есть жена, дочь, сын и много денег. Они также знают, что тут служат тридцать гвардейцев, паж — это Роланд, вряд ли о нем успели много насплетничать — и, наверное, женская прислуга. Сколько, они не знают.
   — Поэтому договоримся так. Торин, пока ты здесь, предупреди всех парней. Посты занимать по-прежнему, в том числе в доме. Роланд, как паж, будет дежурить наверху, чтобы ни под каким видом туда никто не зашел, кроме Тэма Личи и моей жены. Женщинам не выходить, в том числе Эстер — пусть тоже сидит с остальными, два дня можно и потерпеть.
   — Давида с сыном сегодня же перевести в подвал. Ничего страшного, все равно мастеру там работать. И воздух есть, и свет, и даже тепло. Торин, назначь дежурного в кабинете, где люк. Пусть спит там, и еду чтобы ему носили, полный поднос.
   — Ясно.
   — Больше всех с монахами будут общаться моя жена, дочь и ты, сын. Один раз пусть навестят кухню. Джарвис, я надеюсь на вас и на Ладри.
   Проповедь, какие-нибудь жития святых — это пожалуйста, но исповеди лучше не допускать. И еще, найдите, где лучше их поместить.
   — Милорд, нижнее помещение левой башни уже обустроено. Есть и очаг, и стол, и койки постелить можно. И для молитвы уединение.
   — Это там, где подземный ход? — уточнил сэр Конрад.
   — Он закрыт и хорошо замаскирован.
   — Подходит. Там их и поселим. И прошу вас, Джарвис, особенно, не допустить в эти два дня слишком вольной болтовни среди слуг. Лучше пусть святые отцы расскажут в Ноттингеме, что жестокий лорд слугам запретил разговаривать, чем наслушаются о разных прошлых грехах.
   — Будет исполнено, милорд.
   — Ступай, Джарвис, я на тебя надеюсь.
   Поклонившись, дворецкий ушел.
   — Теперь ты, Роланд. Можешь мне сказать, сколько в замке людей из числа рабов? Тех, что раньше жили в каменоломне?
   — Семеро, милорд, — опять насторожился тот. — Три плотника, двое чинят камины и печи, а еще два человека взялись очистить замковый ров, они были садовниками, но до весны далеко... Они все живут в башне у ворот, там же, где комнаты мастера Бейна и Джона Баррета.
   — А сколько осталось в пещере?
   — Пятнадцать человек, — он опустил глаза. — Они хотят и дальше добывать камень, если милорд позволит. Там не тесно, и вода есть... Среди них несколько каменщиков, они надеются, что после зимы их тоже возьмут в замок, строить...
   — Это все? Кажется, не хватает полудюжины? Что с ними случилось?
   — Они... ушли, милорд, — и было видно, сколько решительности понадобилось Роланду Ардену для ответа.
   В этот момент сэр Конрад почувствовал к нему больше симпатии, чем когда-либо.
   — Ушли — и ладно, — просто отмахнулся он. — О тех, что сидят в горе, гости даже знать не должны. А семерым, что живут в крепости, сам прикажешь: ничего не рассказывать! Слуги и слуги. Кто да откуда — не их дело.
   — Я понял, — пообещал Роланд.
   — Тогда можешь идти к себе. Выспись хорошенько, отдохни, начиная с завтрашнего утра будешь неотлучно служить при дамах.
   — Благодарю вас, милорд, — выговорил Роланд и покинул столовую.
   — Сынок, — ласково положил Конрад руку на плечо Родерика, — с тобой у меня будет серьезный разговор завтра, рано поутру. Иди спать. А как проснешься, зайди прямо ко мне. Придется Мун потерпеть один раз без твоего визита. Я хочу с тобой потолковать обстоятельно и без свидетелей. Договорились?
   — Конечно, отец! Спокойной ночи!
   Мальчик убежал. Граф Арден посмотрел на единственного, кто еще оставался за столом:
   — Торин.
   — Я слушаю.
   — Ты понял задачу. Проводишь Джона в Ноттингем, посмотришь дом этого портного. Вернешься в тот же день. Возможно, ночью, если там что-то задержит. Не боишься?
   Тот фыркнул:
   — Вы об этом меня уже лет пятнадцать не спрашивали. С тех пор, как послали вытащить из реки убитого крокодила.
   — А понимаешь, зачем именно тебе провожать Джона?
   — Что ж тут не понимать. Надо запомнить дорогу. В подробностях. Где поворот, где рытвина, где близко высокие деревья. Где лучшее место для засады... Вы мне лучше другое объясните. Вы совершенно уверены, что они нападут? А почему?
   — Потому что, исходя из всего, что им может быть обо всех нас известно, это наиболее удобный случай не только обогатиться, но и отомстить мне. Даже если этот гипотетический враг знает, кто я на самом деле и кем был раньше — а в этом я очень сомневаюсь...
   — Почему сомневаетесь? Думаете, король один только и знает?
   — Король поделился этим знанием с теми, кому полностью доверяет. Со старым канцлером Невилом. С епископом Морли. С парой лордов в Высшем Совете. Ему самому невыгодно, чтобы слишком многие знали, сколько золота он получил от сарацин... А этот наш враг, почти наверняка он и короля недолюбливает, так что в число приближенных не входит. Я подозреваю кого-то из ближайших соседей. А я слышал от самого короля, что в этих северных графствах лорды чересчур задирают свои благородные носы, мало считаются с властью монарха и вольничают, как встарь. Недаром именно эту крепость он отдал мне. В том числе для того, чтобы приструнить местных баронов.
   — И как вы думаете, что они о вас знают?
   — Ну, старый вояка из Святой Земли. Награбил, явился к королю с мешком золота, купил титул. Притащил с собой, верно, банду забияк!
   — Ничего себе, репутация... И они в самом деле могут так думать?
   — Вспомни тех хамов. Это безусловно были чьи-то солдаты. Не далее как послезавтра встретишься с их атаманом, и могу спорить, что это один из так называемых благородных. Держать наемников здесь дело обычное.
   — Опять вы об этом. Откуда такая уверенность? Или вы даже знаете, сколько их и кто атаман?
   — Сколько их, я действительно могу предположить. Полтора десятка. От силы — два. Но в этом случае большая часть — новобранцы. Главаря не знаю, но он лично явится пред твои очи, в этом сомнений нет.
   — Но все-таки откуда вы знаете?.. — Торин с явным недоверием качал головой.
   — Сам подумай. Начнем с того, что ты лично перебил семь человек. И не только убил, но и следы спрятал. И в деревне небось не хвалился?
   — Еще чего. Мы только о-о-очень осторожно интересовались, не пропал ли кто на той неделе в лесу. Никто не пропадал. Глухо.
   — А на то место вы возвращались? Могила не потревожена?
   — Никаких следов.
   — Вот именно. Главарь вообще не знает, куда делись люди. Он мог проверить, добрался ли ювелир до места — или хотя бы до постоялого двора. Он не добрался. И что думает атаман?
   — Что его семь мерзавцев убили своего «клиента», ограбили и тут же сбежали. Скрылись. Вместе с сокровищами!
   — Правильно. Значит, во второй раз он никому не доверится. Сам придет за добычей! Лично! И приведет всю банду до последнего человека.
   — А их у него полтора десятка? Или два, но с новобранцами? Откуда вы знаете?
   — Из простого расчета. У меня тридцать три человека. Я вооружил их. Дал жилье, пищу, прислугу. Одел в доспехи. Представляешь, сколько это мне стоит? Вас надо было найти, собрать, обучить, вырастить из вас войско. Двадцать два рыцаря, десяток оруженосцев — максимум того, что мне удалось добиться. Учитывая, что мне предстоит и впредь содержать отряд, кормить, одевать, вооружать и продолжать обучение. А ведь я по крайней мере не плачу жалованье! Да среди местных нет никого, способного оплатить столько солдат!
   — Так что два десятка головорезов — это максимальная численность баронской дружины. А поскольку семерых, самых лучших, ты вычел из этого числа, считай сам, сколько осталось.
   — А те были его лучшие?
   — Худших не посылают одних за золотом. Среди погибших, думаю, был и ближайший помощник главаря. Так что он наверняка будет. Не сомневайся.
   — Так их, может, и столько нет? Что, если у него только семь и было?
   — Тогда бы они так далеко не зашли. На Давида напали в миле от Баттериджа, в сердце моих владений. Ты же прочесал все маноры на наших землях, нет там такой банды и не было. Они пришлые. Им платил кто-то очень дерзкий, очень уверенный и достаточно богатый, но не богаче меня.
   Их два десятка. Поверь. И соответственно подготовься. На один день снимешь посты со стен, заберешь часовых из дома, из каменоломни...
   — За это не беспокойтесь. Сколько бы их ни было, с нашими они не справятся. И оружие у нас лучше, и кольчуги из другой стали. Я не сомневаюсь в исходе боя. Я не уверен, что они вообще нападут!
   — Все еще не уверен?
   — Уж извините. Вашу логику понимаю, расчетам верю. Но я по этой дороге раз двадцать проезжал, туда и обратно, проверял тропы, овраги. Не было там чужих следов!
   — Завтра еще раз проедешь. Смотри хорошенько.
   — Да уж присмотрюсь...
   Торин ушел, покачивая головой.
   Было уже совсем темно. В главном замковом холле горели обычные шесть факелов, освещающих обе лестницы, входную дверь, заднюю стену и галерею. На галерее Торин уловил движение. Чуть заметная в темноте фигура шевельнулась и быстро спустилась вниз.
   — Леди Хайдегерд. Добрый вечер, — улыбнулся командир рыцарей. Он всегда улыбался, когда видел ее. Хайди вообще не помнила его без улыбки. Ей казалось, что у Торина самый ласковый взгляд на свете.
   — Сэр Торин.
   Она изобразила учтивый поклон. Ей хотелось произвести как можно лучшее впечатление.
   — Уже так поздно. Юной леди лучше быть в своей спальне. Или вы хотели куда-то выйти? Я вас провожу, — предложил он и взял за руку.
   — Выйти? — девушка поглядела в сторону дверей. Холодный ветер с неприятным шумом гонял во дворе первую поземку.
   — Нет, я не хочу выходить.
   — А вы давно здесь?
   — Давно, — вздохнула она. — Я часто сижу на галерее. Там уютно. И видно все, что происходит. Как будто все внизу, суетятся себе, а я всех вижу и все про всех знаю.
   — Так уж и все, — засмеялся Торин. — Наблюдать за людьми, милая леди Хайд, далеко не самое приятное дело. Особенно юной барышне вроде вас.
   — А рыцарю вроде вас это приятно? А ведь я знаю, мой отец вас учил надзирать за всем... Все стражники это делают. И все видят. Кто куда ходил, и вообще...
   — И вообще, — согласился Торин, вздохнув. В этом Хайди права. Он предложил ей руку:
   — Давайте провожу вас в спальню, миледи.
   Она подала ему руку и без слова вошла с ним в коридор. В глубине его стоял кто-то из оруженосцев, кажется, Рено де Три. Он и не пошевелился при виде Хайд с Торином так же, как не двинулся с места, когда она вышла из комнат на галерею. Он все видит, но ни на что не обращает внимание. Именно так султан Ассад-Гирей учил своих стражников. И Торин умел так же. Даже еще лучше.
   — Хотите зайти ко мне? — спросила графская дочь.
   — С радостью, — поклонился рыцарь.
   В комнате был свет. Горел камин, распространяя тепло, и Торин охотно уселся в деревянное кресло. Хайди нерешительно стояла рядом. Он взял ее на колени. Почувствовал, как она опускает голову на его плечо. Он не шевелился. Она подняла руки, обняла его за шею, потом погладила.
   Торин молчал и улыбался. Он всегда относился к ней так. Маленькая принцесса, дочь его грозного властелина подрастала на его глазах, и теперь стала почти взрослой. Пришло ее время почувствовать божью волю. Неудивительно, что она выбрала именно его.
   Он прикрыл глаза. Ласки девушки вызывали естественную реакцию. В юности, когда его тело приходило в возбуждение, а удовлетворить себя не было дозволено, Торин дико страдал. Приучить себя к жесткой дисциплине было единственным путем выжить в серале. Султан был добр, но презирал тех, кто позволял плоти брать верх. В свои тридцать, Мак-Аллистер уже мог спокойно сидеть, пока юная девушка шарит по нему своими гладкими ручками.
   Хайди ощутила его эрекцию. Немного смутилась.
   — Торин. Матушка мне сказала, что если я захочу... Ну, в общем, что меня обещали вам. В жены.
   — В самом деле? — он позволил себе нежно погладить ее волосы. — А вы этого хотите?
   — Хочу, — призналась она просто. — Но я понимаю, что это желание... ну... не настоящее. То есть оно настоящее, но еще рано... Понимаете, я еще не совсем взрослая. Говорят, что первому чувству нельзя доверить всю жизнь. Это и правда так?
   — Наверное, — согласился Торин. Ему стоило немалых усилий зажать свои мышцы и не шевелиться. Но, честное слово, это сладкое мучение он предпочитал всем ласкам других женщин. Эх, леди Хайд...
   — Торин, — девушка осторожно поцеловала его в теплую щеку. — Раз я вам обещана, мои родители не будут возражать... если вы меня... ну... возьмете. Просто так. Если вам хочется.
   — Что за великодушное предложение! — он оторвал одну руку от ее спины и засунул Хайди под юбку. Несколько секунд щупал там, слушая сдавленный не то смешок, не то писк девушки. Она лежала на его груди, не двигалась и явно ожидала дальнейшего.
   Когда же в течение пары минут ничего больше не последовало, леди Хайд оторвалась от него и серьезно посмотрела в глаза:
   — Я делаю что-то нехорошее? Торин, я... тебя оскорбляю?
   — Об оскорблении речь не идет, милая, — ласково отозвался он. — Но христианские девушки знатного рода и впрямь так не делают.
   — Ты недоволен?
   — Я доволен. Я на седьмом небе всякий раз, когда к тебе прикасаюсь. Ты уже достаточно взрослая, чтобы понимать это.
   — Но ты меня... хочешь? Хочешь на мне жениться? — настаивала она.
   — Хочу. Очень. Но важно не мое желание, а твое.
   — Мать тоже это сказала.
   — А что, ты сама так не думаешь?
   — Нет.
   — Что?! — удивился Торин.
   — Я потом объясню. В другой раз, — грустно сказала Хайди и слезла с его колен. Быстро поцеловала, пока он медлил подняться с кресла, и взглядом проводила до двери. Вздохнув, отправилась спать.
   А Торин, разгоряченный и измученный, вышел на мороз сбить возбуждение. Это не удалось. Он бы скорее простудился. Жаль, что гарем остался в прошлом, подумал он. Сейчас бы женщину... Хоть какую-нибудь...
   Он увидал силуэт. Возле восточной стены кто-то двигался. Барбара, вспомнил он. Из пекарни. Не молодая, но крепкая... Он пошел за ней.
   Когда за своей спиной пекарка ощутила чье-то присутствие, она в первый момент испугалась. Но узнала знакомого — это был главный из графских рыцарей. Ей даже польстило, что такой человек подошел к ней, верно, за делом: не заказ ли на что-нибудь вкусненькое? Аппетит у молодых тот еще...
   Когда же Торин обхватил ее и сжал в сильных руках, Барбара оторопела от изумления. Оторопь не оставила ее и в дальнейшие полчаса. Этот молодой богатырь поднял ее с земли, внес в крохотное жилище, нетерпеливо раздел и овладел если не грубо, то со всей страстью и наслаждением. Как будто ждал только ее всю жизнь...