Из каждого кошмара Силин выныривал в холодном поту, пару раз даже с криком. Очнувшись и переведя дух, Нумизмат из последних сил сжимал кулаки и костерил себя последними словами. Раньше покойнички были ему предельно безразличны. Ну убил и убил, что такого? Убил ради большой цели. Проклятая болезнь, проникнув в подсознание, освободила живущих там призраков.
   Существовал и ещё один вид сновидений, возрождающий мертвецов. Время от времени Нумизмат видел в своих снах героев чёрной тетради. Болезненного Соболевского, пытающегося в вине утопить открывшуюся страсть к воровству, жалкого, стоящего на коленях перед плачущей женой. Затем саму Соболевскую, обглоданную собаками и застывшую в уродливой позе на снегу. Сквозь кровавую маску её лица медленно прорастало другое, широкое, с массивными бакенбардами и усами, с перекошенным ударом ртом и полузакрытым левым глазом. Бывший квартальный надзиратель словно мучительно пытался сказать что-то лично ему, Силину, как нумизмат нумизмату. Затем все перемешивалось, и хихикающий в кулачок Пинчук, сидя около буржуйки с миской пшённой каши, о чем-то весело разговаривал с завернувшимся в плед болезненно-худощавым Бураевым, а интеллигентный врач Мезенцев с ужасом подглядывал из-за кустов, как его бывшая любовница княгиня Щербатова, расстреляв все патроны, пускает последнюю пулю себе в висок.
   Сны мучили Силина ничуть не меньше, чем температура или чувство голода. Стопроцентный материалист и ярый безбожник, Михаил своим холодноватым, рациональным умом не мог понять, зачем нужны эти странные видения. Сон, по понятию Силина, должен быть забытьём между двумя фазами бодрствования и служить для восстановления сил, а не демонстрации разных там картинок и индивидуальных фильмов-ужасов.
   Слава Богу, на следующий день Силин хоть и чувствовал себя столь же прескверно, но в забытьё уже не впадал. На этаже опять суетился Ерхов и две девицы, обслуживающие доморощенные «джунгли» мадам Балашовой. Нумизмат лишь догадывался, что происходит внизу. У него не было сил, чтобы доползти до отдушин и послушать, о чем говорят между собой горничные и управляющий. Лишь раз Силин расслышал, как совсем рядом, в ванной, ударила в пустое ведро тугая струя воды. Большего издевательства для Нумизмата и представить было невозможно. В очередной раз проведя по потрескавшимся губам распухшим, непослушным языком, Силин застонал, и хорошо, что этот звук оказался слишком слабым, чтобы долететь до чужих ушей.
   Через пару минут в голову Нумизмата пришла очередная бредовая идея: «Надо выбрать момент и спуститься вниз сразу после того, как троица уйдёт на первый этаж. Может быть, успею набрать воды и напиться».
   Он протянул руку вперёд с намерением открыть люк. Но ослабевшие пальцы не смогли сразу ухватить маленький рычажок шпингалета, и это отрезвило Михаила.
   «Черт, а как же я буду в таком состоянии спускаться? — с ужасом подумал он. — Я же рухну с трех метров и сломаю себе шею! А грохот будет на весь дом».
   Силин прикрыл глаза и на время замер, весь поглощённый болью. Кроме горла и лёгких, ломало все тело, измученное однообразной позой. Лёжа на спине, он задыхался, но перевернувшись на живот, также не получал облегчения. Набив сумку своим заплесневевшим тряпьём, Михаил несколько приподнял импровизированную подушку и лёг повыше. Но теперь голова упиралась в потолок короба.
   В довершение всех неприятностей у Нумизмата встали незаведенные прошлым вечером часы. Силин не ожидал, что это будет так ужасно. Раз десять взглянув на застывшие на одном месте светящиеся стрелки, он не выдержал и, сняв свой верный хронометр, швырнул его дальше в трубу. Вентиляционный короб отозвался на это действие дробным стуком, сошедшим на протяжный скрежет. Но Силину было уже все равно, слышит кто этот шум или нет. Время застыло для него, остановилось, и порой Михаилу казалось, что он лежит не сутки, а годы и века. Стало меняться и само пространство вокруг Нумизмата. Оно то сужалось, то раздвигалось. Иногда Силину казалось, что стенки короба начинают давить на него, сжимаясь сразу со всех четырех сторон. Он резко выкидывал в стороны руки, начинал обшаривать прохладный потолок. Затем все проходило, но через час или век, он не знал, приступ клаустрофобии повторялся. Порой это происходило совершенно по-другому. Он словно начинал прорастать душой сквозь жестяные и каменные стены, безмерно расширяясь в пространстве и в то же время видя издалека своё ничтожно маленькое, крохотное, высохшее тело. Силина охватывал ужас от мысли, что оно так и останется в этой жестяной и каменной ловушке.
   В короткие минуты затишья, когда сквозь боль и муку разум возвращался к Нумизмату, он с ужасом думал: «Я что, схожу с ума?! Этого не может быть, я ведь всегда отличался на редкость холодным и практическим умом! Что со мной творится? Ну подумаешь, лежу себе и лежу, отдыхаю, приболел вот только. Чего же психовать-то? Это же глупо! Почему моё тело не подчиняется мне?»
   А оно продолжало не подчиняться. Самым жутким оказался третий приступ клаустрофобии. Сначала ему привиделся Семён Князев, точно такой, каким был во время последнего посещения Силиным: смертельно исхудавший, с впалым ртом мертвеца. Одет при этом он был в синий мундир со стоячим воротничком, но без погон и орденской планки. Майор все манил пальцем Михаила к себе, отступая назад, в глубь полутёмного, непонятного Силину здания. Михаил чувствовал, что нельзя идти за покойником, но шёл мучительно, против воли, со стоном передвигая тяжёлые, словно чугунные ноги. А отставной майор уже вошёл в здание и в полумраке Силин видел только блеск начищенных хромовых сапог да желтоватую кожу его головы. И лишь ступив на порог Нумизмат понял, что это церковь! Он хотел закричать, убежать, но уже через секунду попутный шквал перенёс его через тёмный коридор и он очутился лежащим на каком-то очень неудобном ложе. Силин хотел пошевелиться, но словно кто-то держал его за плечи. Покосившись в сторону Нумизмат увидел желтоватые стенки некрашеного дерева и до него дошло, что это гроб! Силин хотел рвануться, вскочить, но опять не смог, только почувствовал как волосы у него на голове встали дыбом, да от пяток вверх по ногам побежали судороги крупных мурашек. А вокруг него уже звучала столь нелюбимая им какофония дребезжащих старушечьих голосов и остро пахло расплавленным воском и ладаном. Песнопения звучали очень недолго, вскоре принесли крышку и начали прибивать её прямо там же, в церкви. Силин видел все происходящее сразу с нескольких точек. Он вроде бы находился внутри и в тоже время наблюдал деловитые лица двоих мужиков, забивающих в обитую красной материей крышку крупные, двухсотмиллимитровые гвозди. Этот стук становился все громче и громче, он просто нестерпимо давил на уши Нумизмата и он не выдержал и закричал, выплюнув из лёгких застоявшийся воздух. Лицо его ударилось о что-то твёрдое, потом ещё раз…
   Через эту боль Силин пришёл в себя, стряхнув прочь навязчивый ужас ночного кошмара. Болел лоб, нос, облизнув пересохшие губы омертвелым языком Нумизмат почувствовал знакомый солоноватый вкус крови.
   «Выходит это я головой бился о короб да причём со всей дури, —» понял он. Ощупав лицо Нумизмат понял, что разбил левую бровь и нос. С трудом оторвав от ветхой рубахи рукав, он приложил эту тряпку к своим ранам и обречённо подумал: «Все, не могу больше! Сейчас выйду и напьюсь воды, а там будь что будет! Ещё трое суток я здесь не вынесу!»

19. НА ХАЛЯВУ.

   Тряпка ещё не успела пропитаться кровью, как Нумизмат услышал издалека какие-то звуки: явный женский смех и вроде бы голоса. Занятый собой, Михаил совсем забыл, что в доме могут находиться ещё и другие люди.
   «Опять, наверное, эта „банда“ пришла поливать цветы», — подумал было Силин, но дружный девичий визг окончательно вверг его в недоумение. Нумизмат абсолютно точно определил, что визжали девки от восторга, но по какому поводу? Любопытство и какая-то слабая, интуитивная надежда заставили Михаила, превозмогая боль и слабость в разбитом теле, поползти к вентиляционным отдушинам. Надо было во всем разобраться.
   Когда человек долго работает на одном месте, то становится самоуверенным, считает себя невероятно классным, незаменимым специалистом, до тонкостей разбирающимся в своём деле. Это хорошо знают армейские старшины, время от времени говорящие какому-нибудь зарвавшемуся «черпаку»: «Борзеть начал, Иванов! Что, службу понял?»
   Точно так же гибнут старые, опытные электрики, наизусть знающие любые электросхемы, проверяющие фазы в сети согнутым указательным пальцем и «влетающие» на смертельное напряжение только из-за излишней самоуверенности и халатности.
   Сергей Мотыгин не преминул воплотить в жизнь свой идиотский план. Когда в половине первого ночи вишнёвая «девятка» коротко просигналила около ворот вотчины Балашовых, его постоянный напарник и друг Ванька Семенихин просто ахнул:
   — Все-таки привёз!
   Действительно, во дворе из машины со смехом выпорхнули две длинноногие девицы.
   — Привет, мальчики! — закричали они, взмахом руки приветствуя Ивана и второго охранника, того самого Лысого. А из машины уже показался и сам автор идеи и «главный режиссёр» предстоящего «забега в ширину», утяжелённый двумя сумками с выпивкой и закуской.
   — Здорово, орлы! — приветствовал он коллег. — Как настроение?
   — На сто с плюсом! — восторженно отозвался Иван, пожимая другу руку. Лишь длинный, носатый парень с явно развивающимся облысением не поддержал общего энтузиазма.
   — Ну а ты, кудрявый, что не радуешься? — хлопнул его по плечу Сергей.
   — Да чего хорошего-то? — уныло отозвался носатый коллега, не отрывая
   глаз от подруг, с визгом бегающих по парапету фонтана. — Вы-то веселиться будете, а мне торчать одному в сторожке всю ночь, да ещё, глядишь, начальство нагрянет. Англ вон совсем озверел, за ночь по два раза звонит.
   — Да не дрейфь ты! — Мотыгин вытащил из сумки и подал лысеющему пессимисту двухлитровую бутыль пива. — На вот тебе для поднятия настроения. Иди, тащи ключ и не забудь отключить сигнализацию.
   Потом он обернулся к другу.
   — Ванек, а ты сразу включи сауну. Пусть он только «Фотон» отключит.
   Приход весёлой компании и слышал Силин, ну а визг был произведён по поводу падения всей «банды» на суперкровать Балашовых. Вскоре загремела музыка, смех и слоновьи прыжки танцующих перемежались звоном бокалов и хлопками откупориваемых бутылок. Так продолжалось больше часа, затем пары разделились, и Силину, по-прежнему лежавшему около отдушины, довелось прослушать небольшой радиоспектакль с сексуальным уклоном. Примерно через час главному инициатору «пикничка на обочине» надоела и эта часть программы.
   — Вань! — заорал он, убавив звуки музыки. — Как там сауна, готова?
   — Должна уже! — ответил Иван, не вставая с кровати в голубой спальне.
   — Пойдём?
   — Айда, только пива захвати побольше!
   Силин, слышавший все до последнего звука, торопливо пополз обратно к люку. Это был его шанс, да ещё какой!
   Убедившись, что голоса и музыка на этаже смолкли, Нумизмат открыл люк и, прихватив пустую бутылку, начал спускаться вниз. Оказалось, что он не зря опасался «червячной» процедуры. Из короба он вылез нормально, но вот зацепиться за полку не удалось. Ослабевшие пальцы не удержали тело, и Силин с грохотом свалился на пол. Там он пролежал минут пять, не меньше. От слабости кружилась голова, болело ушибленное плечо, а кроме того, Силина волновало, не услышал ли кто странный грохот на втором этаже. Убедившись, что никто не спешит ему на помощь, Михаил осторожно приоткрыл дверь ниши.
   Все было тихо и спокойно, где-то далеко играла музыка, доносящаяся до второго этажа совсем слабо. Как раз музыка в этот момент очень мало интересовала Силина. Выбравшись из ниши, он прикрыл дверь и, покачиваясь от слабости, побрёл в ванную. Повернув вентиль, Михаил несколько секунд смотрел, как хрустальная струя воды разбивается о голубоватую поверхность раковины, словно не веря в реальность этого видения. Наконец он подставил под струю рот и пил, пил, пил, жадно, ненасытно, неотрывно. Лишь когда желудок его раздулся до такой степени, что, казалось, вот-вот лопнет, Силин оторвался от струи и посмотрел на себя в зеркало.
   Собственный облик ужаснул его. Глаза впали, щеки, и без этого не сиявшие румянцем, провалились, что ещё больше подчёркивалось недельной щетиной. Осторожно потрогав разбитую бровь с засыхающей кровью, Нумизмат невесело усмехнулся: «Да, мне скоро и стрелять не надо будет. Люди, только взглянув на меня, со страху умирать начнут.»
   Умыв лицо и наполнив бутыль, Михаил посетил соседнее с ванной комнатой заведение. Естественные отходы удивили его своими малыми количествами. «Тут
   и на анализы бы не хватило», — решил он, натягивая трико. Это прозаическое раздумье прервал донёсшийся из розовой спальни прерывистый сигнал зуммера. Силин насторожился, первой его мыслью было, естественно, бежать. Он выбрался из туалета, зуммер по-прежнему надрывался, но Нумизмата неумолимо тянуло посмотреть на картину произведённого «отрывающимися» разбоя. Теперь он чувствовал себя гораздо лучше и, секунду поколебавшись, бесшумным, стелющимся шагом пробрался к открытым дверям спальни. С порога Михаил оценил безнадёжно измятую постель, сброшенное на пол нежно-розовое покрывало, многочисленные бутылки на маленьком журнальном столике. А зуммерила, надрываясь в своём рвении, небольшая рация типа «уоки-токи», забытая беспечными охранниками на полу. Но основное внимание Силина сразу устремилось на полбатона московского белого хлеба среди частокола бутылочного изобилия.
   Нумизмата даже затрясло от вида этого простого натюрморта. Ноги сами понесли его вперёд. Он схватил хлеб и впился зубами в его мягкую, ноздреватую мякоть. И тут же в коридоре послышался топот ног, не давший Михаилу почувствовать вкус божественного продукта. Выход оказался отрезан, и Нумизмату не оставалось ничего другого, как нырнуть под розовое плато любви четы Балашовых.
   А побеспокоил его Лысый. Именно он так долго и безуспешно дозванивался до своих коллег. Вбежав в спальню и найдя там только следы их пребывания, парень чертыхнулся и помчался обратно. Как он и думал, обе пары были в бассейне. Несмотря на прогрессирующую плешь, он был ровесником остальных парней, но, как говорили его коллеги: «брат Буратино, немного деревянный». Вид двух обнажённых див, с картинным видом разлёгшихся на краю бассейна, несколько смутил его, но потом он обернулся к парням, все ещё блаженствующим в голубоватой воде, и закричал по-детски обиженным голосом:
   — Ну Серёг, я же просил рацию с собой брать?! Я вас вызываю-вызываю, и ни фига!
   — Что случилось-то? — спросил Сергей, переворачиваясь на спину. Он никак не мог вырваться из плена своей мокрой нирваны.
   — Шухер, вот что случилось! Балашовы сегодня в десять прилетают.
   С обоих охранников мигом слетела вся истома. Иван вообще от неожиданности перестал грести и, уйдя под воду, хлебнул изрядную порцию воды. Он ещё отплёвывался, а Сергей уже вылезал из бассейна.
   — Какого хрена им надо, они же ещё три дня должны отдыхать.
   — Пацан заболел, простудился, — терпеливо объяснил Лысый, продолжая коситься на обнажённых красоток.
   — Черт, это хреново! — решил Мотыгин.
   — Часов в восемь должен приехать Ерхов с обслугой и запасами продуктов,
   — продолжал пугать Лысый.
   — А сейчас сколько? — спросил Иван.
   — Пять.
   — Так, Верка и Элен наверх, быстро наведите там шухер, заправьте кровати, и чтобы на полу не осталось ни крошки, ни соринки. Я приберу здесь, а ты, Ванек, попробуй остудить сауну.
   — Как?
   — Ну отключи тэны, залей все водой! Давай-давай, не стой!
   Когда полчаса спустя оба парня поднялись наверх, кровать была уже заправлена, бутылки и остатки провизии уложены в сумки, да и девицы спешно облачались в свои мини-наряды.
   — Все собрали? — сразу принялся командовать деятельный инициатор пьянки.
   — Да все, все!
   — А там? — Сергей кивнул в сторону голубой спальни.
   — Я сейчас, быстро! — метнулась в прорыв рыжеволосая Элен.
   Когда казалось, что все собрано и в спальнях установлен изначальный порядок, все та же рыжая Элен схватилась за свою роскошную гриву:
   — Ой, заколки нет!
   — Какая заколка? Большая она?
   — Ну черепаховая такая, пришла я с ней.
   — Ты в сауну её не брала?
   — Нет, ты что! Мы же туда совсем голые пошли.
   — А, черт бы тебя побрал с твоей заколкой! Ищите! — велел Сергей, становясь на колени и заглядывая под кровать. Через полминуты он вылез из-под итальянского чудовища и с досадой спросил: — Ну что, не обнаружили?
   — Нет, — хором ответили девицы, перетряхивая постель.
   — Ладно, если мы её не нашли, значит, и никто не найдёт. Заправляйте обратно и двигаем отсюда.
   Вскоре дружный топот четырех пар ног подсказал Силину, что ночные хозяева «розового замка» отбыли восвояси. К этому времени Михаил съел уже половину доставшегося ему хлеба и раздумывал над судьбой остального своего «золотого запаса». Огромное количество выпитой воды все-таки заставило отложить горбушку про запас, в желудке и без того чувствовалась тяжесть с небольшой резью. Ощущение сытости несколько расслабило Нумизмата, больше того, настроило его на лирический лад. Захотелось спать и не думать ни о чем. А ещё он понял самое главное: Балашовы наконец-то оставили блаженную Швейцарию и начали движение в расставленную им ловушку.

20. ЦЕРЕМОНИИ КИТАЙСКИХ БОГДЫХАНОВ.

   Ровно в восемь утра в ворота усадьбы Балашовых проехал целый кортеж. На этот раз Ерхов привёз с собой не только двух горничных, но и поваров с большими запасами продуктов. Мадам потребляла только свежие, именно поэтому Нумизмат в своё время обнаружил в доме пустые холодильники. Уверенно вступив в вверенные ему владения, Евгений Михайлович отдал прислуге несколько указаний, а сам поспешил в оранжерею, ещё со двора озадачившую его своими запотевшими стёклами. Осмотрев рукотворные джунгли, мажордом сунулся было в сауну, но быстро вышел из неё, загадочно улыбаясь. Эта улыбка не покидала его и в бассейне, она стала ещё шире, стоило Ерхову перекинуться парой слов с одной из горничных его личной выучки.
   Осмотрев в её сопровождении обе спальни, Евгений Михайлович развеселился совсем. Брезгливо приподняв двумя пальцами покрывало, Ерхов покачал головой и тяжело вздохнул. Пока, повинуясь его жесту, горничные меняли постельное бельё, Евгений Михайлович обошёл кровать со всех сторон, затем нагнулся и вытащил из узкой щели между спинкой и матрацем чёрную черепаховую заколку. Здесь он не выдержал и засмеялся во весь голос.
   Помахивая своей находкой, управляющий спустился вниз к окну, выходящему во двор. Долго ждать ему не пришлось. Минут через пять внутрь усадьбы ворвался поток абсолютно одинаковых машин. Пять чёрных «мерседесов» расположились во дворе веером. Путешествовать таким образом Балашов стал после того, как его серый «линкольн» обстреляли из леса на подъездах к Москве. Теперь же потенциальному террористу трудно было определить, даже в каком из автомобилей едет финансист. Пока что во всех них располагались только телохранители, это Киреев заехал перед поездкой в аэропорт проверить в последний раз охрану дома. Дурные предчувствия так и не покидали его. Не успел он выйти из машины, как его с крыльца окликнул Ерхов.
   — Валерий Николаевич, ради бога, подойдите на минуточку!
   Подходя к управляющему, Киреев не ожидал услышать ничего плохого. Признаться честно, он плохо знал этого нового человека в окружении хозяйки. Ерхов казался добродушным, улыбчивым, даже остроумным. Вот и сейчас круглое лицо Колобка светилось беспредельной радостью. Для себя Киреев отметил, что мажордом, как любила называть его хозяйка, облачён в безупречно пошитый смокинг с двойной черно-белой бабочкой, да на пальце вертит явный предмет женского обихода.
   — Любезнейший Валерий Николаевич! — очень ласковым тоном начал Ерхов. — Если ваши гаврики ещё захотят потрахаться на кроватях своих хозяев, то ради бога! Я не имею ничего против, дело святое, сам по молодости подобным грешил. Вот только несколько советов: во-первых, не надо заливать после себя сауну, особенно с открытой дверью в оранжерею, пар очень вреден для растений. Во-вторых, если они плескались в бассейне, то пусть не думают, что вода, даже испарившись, не оставляет на бортиках следов. Ну и самое главное,
   — Ерхов молитвенно прижал к груди сложенные ладони. — Просто со слезами на глазах умоляю заправлять постели после себя получше и не оставлять в них трусиков, лифчиков и прочих предметов женского туалета.
   С этими словами он вручил опешившему «секьюрити» злосчастную заколку. Эта простая вещь окончательно добила Киреева. Он моментально представил себе реакцию «мадам» на подобный доклад мажордома и ухмыляющуюся рожу Баграева за спиной. Гнев подкатил к горлу тугим комком, и Валерий Николаевич только спросил у управляющего:
   — Когда?
   — Не далее как сегодня ночью.
   Киреев коротко кивнул головой, и довольный собой Ерхов скрылся в дверях дома. Все-таки он отплатил этому лощёному типу за сцену с крысой!
   Киреев же ещё пару минут стоял на месте, тщетно борясь с нахлынувшими чувствами. Затем он вызвал по сотовому диспетчерскую.
   — Шура!
   — Шура сменился, Валерий Николаевич.
   — А, это ты, Виталик. Посмотри, кто сегодня ночью дежурил в Зубовке?
   После короткой паузы последовал точный ответ:
   — Должны были Мотыгин и Семенихин, но кто-то из них подменился и на запросы отвечал Жахов. Они должны быть ещё там, смена в десять.
   — Хорошо, — дал отбой Киреев и пробормотал: — Все ясно.
   Зайдя в сторожку, он нашёл троицу готовой к экзекуции. Охранники прекрасно видели управляющего и своего шефа, ну а заколка в его руках окончательно лишила их каких-либо надежд. Уже с порога экс-разведчик точно определил диспозицию. Длинный парень с несуразно-ранней лысоватостью переживал больше всех. Он бледнел, краснел, не мог поднять глаз на начальника. Второй охранник словно не понимал, чем все может кончиться, и заученно-туповато улыбался. Лишь Мотыгин, а Киреев помнил даже фамилию этого крепкого «бычка», пытался держаться привычно нагловато. Он вскинул было ладонь к виску в шутовском приветствии, как частенько до этого приветствовал Киреева, но тот, уже распределив роли в ночном кутеже, не дал Мотыгину сказать ни слова, и изо всей силы запустил массивную заколку в лицо главного режиссёра и сценариста пикничка. Увесистая деталь Элен попала точно в глаз Сергею, заставив его вскрикнуть и рухнуть на колени.
   — Ну что, погуляли, паскуды! Заелись, суки! Не хотите в охране работать, значит, будете мётлами махать!
   От ярости Киреев нервно бросался словами, словно выстреливая их рваными сериями. Точно так же он говорил в чёрный микрофон сотового:
   — Шура… э… то есть Виталик… Позвони в «Сатурн», пусть увольняют всех троих с волчьим билетом. Да-да, этих. Все!
   Минут через пятнадцать после того как кортеж из пяти чёрных машин, вырвавшись из ворот балашовского поместья, умчался в сторону Шереметьево, два экс-охранника, бросив печального Лысого, пешком отправились в сторону ближайшей лесопосадки. Лицо Сергея украшал мощнейший синяк, почти закрывший один глаз.
   — Сука, я ему это так не оставлю… — бормотал Мотыгин, и сейчас продолжая изображать из себя безнадёжно крутого мэна.
   В лесопосадке они нашли свою машину и, растолкав безмятежно спавших девиц, направились в Москву. Уже по дороге Элен, поглаживая по затылку своего кавалера, имела неосторожность спросить:
   — Серёж, очень больно?
   Мотыгин на ласку отреагировал своеобразно. Развернувшись, он наотмашь ударил подругу по лицу, да так, что кровь брызнула из роскошных её губ во все стороны.
   — Из-за тебя, сука, нас накрыли!
   К этому времени Киреев уже добрался до аэропорта, но его настроение мало чем отличалось от настроения уволенных охранников. Он все гадал, сдаст его Ерхов «мадам» или нет. Кроме того, предстояла сложная встреча с непосредственным начальником, что также не прибавляло радости Валерию Николаевичу. Рейс, как назло задерживали, где-то в Европе бушевал атлантический циклон. Лишь полдвенадцатого небольшой реактивный «Гольфстрим» приземлился на родной земле. Подрулил он к самому зданию, и Киреев видел в стеклянные двери, как один за другим появились Балашовы и члены их свиты. К удивлению главного телохранителя «мадам», он не заметил среди них Баграева. Паспортный контроль с «депутатского» выхода занял немного времени, и вскоре Киреев имел сомнительное счастье радостно приветствовать хозяев:
   — С прибытием, Виктор Александрович, добрый день, Анна Марковна. Привет, Владимир!
   Владимир Викторович, круглолицый мальчишка, очень похожий на отца, но с голубыми глазами матери, похоже, больше всех обрадовался встрече с Киреевым.
   — Привет, охрана! — прохрипел он простуженным голосом. Это видимое панибратство являлось своеобразной игрой молодого кронпринца и экс-разведчика.
   Старший Балашов показался Валерию Николаевичу не отдохнувшим, а скорее смертельно уставшим. Благообразное лицо финансиста имело странную способность не загорать даже на знойном юге. Вот и из солнечной Швейцарии глава «Транснефть-Арко» вернулся бледней смерти. Как ни странно, но Киреев про себя, так же как Силин, именовал патрона Клерком. Круглое, бесцветное, почти всегда озабоченное лицо, лёгкая залысина, а главное — манеры поведения миллиардера в точности соответствовали английскому стандарту добропорядочного чиновника. Балашов ни в чем не напоминал сложившийся образ нового поколения русских богачей, рискованных парней, одевавшихся дорого и неряшливо, рискующих по-крупному и прожигающих жизнь так же стремительно, как стремительно они делали свои миллионы.