Страница:
Я не стала спрашивать, откуда у Игоря Борисовича столь достоверные сведения о сексуальной ориентации моей жертвы. Признаться, мне было плевать на теологические перспективы сексуальной жизни голубых шахидов в царстве теней.
– А где Семен? Где Даша с мамой и Ромой?
Лицо Игоря Борисовича посерьезнело.
– Отвечаю по порядку: Семена с нами больше нет…
– Как?! – вскричала я в ужасе.
– Успокойся – он жив, здоров и на свободе. Пока… Как и все мы… – Он кивнул в мою сторону. – Тебя я в виду не имею. Ему есть что есть, что пить и где спать… и даже, наверное, с кем…
При последних словах он пристально посмотрел мне в глаза. Я выдержала этот взгляд. До сих пор я была уверена, что никто, кроме нас с Семеном, ничего не знает о том, что между нами случилось после разборки «У Иссы». Я, разумеется, молчала об этом, а насчет Семена я была уверена еще больше, чем насчет себя самой.
– Семена больше нет на нашей фирме. Он вынужден был уехать. Деньги свои он частично забрал, частично получит после. – Чертков в очередной раз неприятно ухмыльнулся и добавил: – Если вы с ним будете умницами.
– Он тоже помогал меня вытащить?
Взгляд Черткова стал очень жестким.
– Тебе никто не помогал! Все произошло своим путем, по закону и на основании действующих международных соглашений!
– А вы, Игорь Борисович, сейчас со мной – тоже на основании международных соглашений?
Мой собеседник вынул из внутреннего кармана красную книжечку и сунул ее мне в лицо. Разумеется, я даже не пыталась в ней что-то прочитать.
– Беседа с тобой входит в мои обязанности. Это нормальная процедура при моей должности и при твоих обстоятельствах. Понятно?
Я кивнула.
– И проходит эта беседа в соответствующем месте!
– У Семена действительно все в порядке?
– Все в порядке только у того, кого уже закопали! У тебя есть хороший шанс в недалеком будущем его услышать, а может быть, и увидеть. Он сейчас в Европе. Живет там, ездит по миру. Но по миру не пошел! Все, на сегодня эту тему мы закрыли!
– Что с моими домашними?
– Твоя дочь, мать и этот, как его… Рома в Москве сейчас не живут…
– Почему?
– Потому! Или тебе еще раз объяснить, что тебя, может быть, не все в этом мире любят? До сих пор не дошло?
До меня и впрямь только начало доходить, что обложена я, похоже, со всех сторон.
– У тебя теперь вместо квартиры дом в поселке. Как раз неподалеку от аэропорта. Разумеется, все под охраной.
– А как к этому отнеслась мама?
– Мать твою спрашивать не стали, сказали, что для твоего блага. Дом купили на твои же деньги, отремонтировали и обставили. Дарья здорова, ничем, кроме соплей, за все это время не болела. Пруд там какой-то есть, сосняк вокруг. Пусть воздухом дышат!
– Спасибо, Игорь Борисович! Я очень вам благодарна!
Он холодно кивнул.
– Теперь ты должна кое с кем познакомиться. – С этими словами он поднялся, и мы направились к двери, которую уже открывала нам мрачная толстая дама в форме.
– Все готово? – спросил ее Чертков.
– Так точно!
– Старший следователь прокуратуры Кеменкова, – вроде бы представил мне прокуроршу Игорь Борисович.
На мое «очень приятно» никто не отреагировал. Выпустив нас в коридор, следовательница подозвала стоящую в пяти шагах охранницу, и та с характерным лязганьем затворила за нами дверь. Мы двинулись по коридору.
Я была уверена, что, пока дело мое не будет пересмотрено по месту совершения преступления, мне предстоит провести в стенах этой тюрьмы не один месяц. Но это не так тревожило меня, как полное отсутствие связи с Леней и его семьей. Однако я решила все же не поднимать этот важнейший для меня вопрос прямо сейчас, а выбрать более подходящий момент.
– И с кем же я должна сейчас познакомиться? С паханшей?
– Я вижу, ты тщательно готовишься к новой отсидке – слова учишь! – хмыкнул Игорь Борисович.
– Обижаете, начальник!
– Ты идешь знакомиться с собой, дорогая, с самой собой!
– Меня переводят в психушку?
Чертков не посчитал нужным отвечать. Мы несколько раз повернули и оказались, очевидно, в женском отделении этого чудесного учреждения. К сопровождающей нас тетке присоединилась вторая, весьма крупная женщина с грубо выбеленными перекисью водорода стрижеными волосами. Судя по всему – охранница. Я не поняла – считалось ли, что они меня конвоируют, или я уже шла сама? Мы подошли к одной из камер, и все сопровождающие по очереди приложились к глазку. После Игоря Борисовича настала моя очередь. Эта камера тоже явно предназначалась для допросов. Размером она была меньше предыдущей, но стульев возле стола было не два, а три. На одном из них сидела молодая, одетая в тюремную робу женщина и неподвижно смотрела перед собой. На запястьях ее красовались такие же наручники, с какими я рассталась меньше часа назад.
– Ну как тебе… ты? – негромко поинтересовался Игорь Борисович практически мне на ухо. – Похожа?
– Не знаю… Через глазок не разберу…
– Что ж, зайдем в гости? – то ли спросил, то ли приказал Чертков теткам.
Дверь в камеру была немедленно открыта.
– Только поосторожнее с ней! – предупредила нас охранница. – Она у нас девушка с норовом! – И тут же рявкнула, обращаясь к заключенной: – Встать!
Женщина медленно поднялась. Не будь у нее такого тяжелого, мрачного взгляда, ее можно было бы назвать красавицей. Игорь Борисович не шутил – сходство со мной и впрямь имело место. Она была лишь немного смуглее меня. В камеру мы вошли втроем: Чертков, следовательница прокуратуры и охранница.
Прозвучала команда «Садись!», и женщина, так же нехотя, как и встала, опустилась на свой стул.
– Знакомься с собой! – еще раз произнес Чертков, и я поняла наконец, что это не шутка.
– Здравствуйте! Очень приятно! – произнесла я и протянула заключенной свою ладонь, но стоящая рядом следовательница прокуратуры резко отбросила мою руку.
Незнакомка повернулась ко мне, и взгляд, и все выражение ее лица мгновенно переменились. Она улыбнулась мне ослепительной улыбкой.
– Извините, дорогая! К сожалению, я не имею возможности поприветствовать вас достойным образом! Сами видите мои обстоятельства! – Она подняла вверх руки, чтобы продемонстрировать, что запястья ее скованы.
Речь женщины совсем не соответствовала моим представлениям о грубых и опустившихся узницах российских тюрем. Тембр голоса ее также был очень приятен, хотя и несколько высоковат. Она повернула голову в сторону наших с Игорем Борисовичем спутниц.
– Я извиняюсь, гражданочки! Хочу напомнить вам, что пропустила сегодня и завтрак, и обед, а при моих известных вам печеночных проблемах очень опасно нарушать режим питания! Мне было обещано, что меня накормят!
– Через пять минут тебе все принесут, – раздраженно ответила охранница.
– О, благодарю вас!
– Ну, – обратился к заключенной Игорь Борисович. – Может, представишься?
– Разумеется! С удовольствием! – Продолжая улыбаться, она выпалила без запинки мое имя, отчество и фамилию, дату и место моего рождения, после чего осведомилась: – Все правильно, я надеюсь?
– Да, конечно! – пробормотала я.
– Насколько я понимаю, именно под вашим именем я буду иметь счастье провести немало времени в гостеприимных стенах учреждений Главного управления исполнения наказаний Министерства юстиции Российской Федерации, не правда ли?
Я повернула голову в сторону Игоря Борисовича.
– Совершенно точно! – ответил он женщине. – И при этом вам гарантируются условия, соответствующие самым высоким нормам содержания заключенных, принятым в Европе.
– Замечательно! – проговорила она то ли в ответ на реплику Черткова, то ли отреагировав на появление в камере еще одной пожилой толстой тетки, одетой в некогда белый, а теперь грязно-серый халат. Она несла узнице обед в металлической миске.
– Потом! – прикрикнула работница прокуратуры.
– Потом, простите, простынет! – ответила ей заключенная. – Может быть, мне все-таки позволят быстро поесть? Как было сказано в одном любимом нами всеми фильме Эльдара Рязанова: «Женщину надо вначале накормить, а потом уже… все остальное!» Героиня Татьяны Догилевой это произносила, вспоминаете?
– Ну что, давать ей еду? – спросила тетка в халате.
Игорь Борисович пожал плечами. Мне же стало стыдно, что мы обсуждаем сейчас, можно ли накормить голодную, закованную в наручники женщину. Лично я за всю свою тюремную эпопею не голодала ни единой минуты.
В итоге миска все же оказалась на столе, и наша собеседница, извинившись, приступила к еде. Держать ложку ей было крайне неудобно, и я не понимала, почему здесь, в закрытом тюремном помещении, с нее не сняли наручники. Однако мое собственное положение не позволяло задавать лишние вопросы.
– Значит, теперь у меня будет пожизненное заключение? – задумчиво проговорила она, прихлебывая дымящийся суп.
– Для тебя-то уж любое будет пожизненное! – вставила Кеменкова.
В глазах заключенной блеснула злоба.
– Пожизненное, по законодательству страны, где состоялся суд, – это шестнадцать лет! – сказал ей Чертков.
– О, как это мило! – воскликнула женщина. – Всего шестнадцать лет!
– Но на вас сейчас висит двадцатка! С вами все это уже обсуждали. Не вижу смысла тратить на это время! К тому же есть определенная уверенность, что дело будет пересмотрено.
– Разумеется! Простите, ради бога! Я все забываю, что это я такая счастливая!
После каждой своей реплики заключенная прихлебывала неаппетитно пахнущий суп.
– Да, а если меня будут содержать по европейским, как вы сказали только что, нормам, могу ли я рассчитывать на улучшение качества питания и медицинского обслуживания?
– Рассчитывать можешь! – мрачно ответила ей прокурорша.
По лицу заключенной вновь пробежала тень. Она наверняка хорошо знала эту жутковатую даму в форме и не любила ее.
– Разумеется, – спокойно проговорил Игорь Борисович. – Все наши договоренности будут соблюдаться. При этом еще раз напоминаю, что есть большой шанс на успех пересмотра дела. Будем надеяться, что в результате этого пересмотра срок будет сильно сокращен. Если вы будете вести себя разумно и в соответствии с нашими договоренностями, то…
– Смогу, может быть, выйти на свободу еще до наступления климакса? Я правильно вас поняла?
– Климакс тебе, скорее всего, не светит с твоей печенкой – сама знаешь! – прокурорша, очевидно, лично недолюбливала нашу собеседницу и не прекращала встревать в разговор.
Чертков повернулся в сторону назойливой дамы с чрезвычайно мрачным выражением на лице – той явно стоило заткнуться. Заключенная, наоборот, доела свой обед и взглянула на Черткова с ангельской улыбкой. Игорь Борисович залез во внутренний карман своего пиджака и извлек из него несколько листков бумаги.
– У нас к вам еще несколько вопросов.
Заключенная внимательно смотрела на нас с ним, крутя в руках пустую миску. Она продолжала улыбаться, но при этом было очевидно, как она устала и напряжена. Я была совершенно уверена, что источником напряженности являются выступления следовательницы из прокуратуры.
– Я внимательно слушаю и постараюсь дать несколько ответов на ваши несколько вопросов! – ответила заключенная.
– Нам важно узнать кое-что о татуировках на вашем теле, хорошо?
Женщина молчала. Очевидно, тема ей не понравилась.
– Здесь все сфотографировано и описано. – Игорь Борисович вынул два листка из своей пачки. – На левой груди у вас имеется портрет одного мужчины, а на правой – другого. Эти татуировки что-то обозначают? Это портретные изображения каких-то конкретных лиц или…
– Изображения конкретных лиц!
Она дернула себя скованными руками за ворот, и несколько пластмассовых пуговиц запрыгало по столу. Наружу вывалилась роскошная грудь, немного больше моей, смуглая и упругая. Она, наверное, в отличие от меня никогда не выкармливала своим молоком ребенка. Игорь Борисович никак не отреагировал на спонтанный стриптиз, а вот дамы напряглись. Но заключенная пока еще не потеряла полностью самообладания и продолжала улыбаться, но милой эта улыбка уже не была.
– Слева у меня товарищ Луис Корвалан, некогда генеральный секретарь ЦК Чилийской компартии, мой родственник, кстати…
– Знаю, что родственник! – кивнул Игорь Борисович. – Только на груди он тебе на хрена? Этот горбоносый уже лет двадцать никого не возбуждает!
Замечание было проигнорировано.
– А на правой груди, – продолжала заключенная, – генерал Аугусто Пиночет! Ведь мир наш – это единство и борьба противоположностей! Не так ли?
«Она все-таки сумасшедшая!» – подумала я, с сожалением глядя на роскошные сиськи, испохабленные колотыми рисунками.
– Так, конечно, так! – отозвался Игорь Борисович. – Запишите, пожалуйста, даты, когда это все было наколото. Примерно, разумеется.
– Зачем вы это сделали? – все-таки не удержалась я.
– Дура была молодая! Выпендриться хотела! Ни у кого такой херни нет, а у меня – есть! – Она черкнула что-то на листе бумаги и протянула его Черткову.
– Хорошо, проверим. И теперь вот еще. Трусы можете не снимать – на пояснице у вас букет роз и надпись «Congratulations» – что это значит?
– «Congratulations» – это по-английски «поздравления». В данном случае обозначает просто «поздравляю».
– И к чему это «поздравляю» относится? – продолжал любопытствовать Чертков.
Заключенной, очевидно, все окончательно надоело, и, подавшись всем телом вперед, она произнесла:
– Это сюрприз – поздравление мужчине, который будет иметь счастье это прочитать. Я же не всем даю! – Она посмотрела исподлобья на следовательницу. – Так что его будет с чем поздравить! Хотя после того, как меня осчастливили гепатитом С, приходится проявлять благородную осторожность.
Гепатит С! Несчастная! Немногим лучше СПИДа! Теперь наконец я хоть что-то поняла!
– Потерпи! Может, выйдешь когда-нибудь, авось тебя с голодухи кто-нибудь через гондон и трахнет! – хохотнула ненавистная уже и мне следовательница прокуратуры.
– Все! – прорвало заключенную. – Достала! С-с-ука!
Я не успела глазом моргнуть, как наша собеседница с удивительной силой и ловкостью метнула металлическую миску двумя закованными в браслеты руками. Броска не ожидал никто. Попадание получилось исключительно точным – кровь из разбитого носа прокурорши залила китель. Ретивая блюстительница закона прижала обе ладони к лицу и зашаталась. Теперь я поняла, зачем на руки такой милой и обходительной женщине перед встречей надели наручники. Влетевшие в камеру люди мгновенно схватили метательницу и выволокли ее из камеры. Потом вышли в коридор и мы с Игорем Чертковым.
– Что с ней теперь будет? – уже в коридоре спросила я Игоря Борисовича.
– Думаю, вообще ничего! – ухмыльнулся тот. – Она теперь исключительно в нашем распоряжении – ее придется по любому требованию предъявлять иностранным комиссиям, так что ни бить, ни голодом морить ее нельзя. А Кеменкова сама довыделывалась. Впрочем, ее рыло сломанным носом не испортишь. Она, говорят, из розовых и домогалась Аниту во время следствия. Судя по всему, безуспешно.
– Господи! Я почему-то, честно говоря, всегда думала, что все эти рассказы про гомиков и лесбиянок – просто дурацкие фантазии.
– Отнюдь! Это такие же страсти! Еще сильнее нормальных страстей. А страсти правят миром ничуть не в меньшей степени, чем голод, страх и алчность!
Я промолчала.
– А за что ей срок дали? – спасающая меня от нар женщина уже по определению вызывала у меня симпатию и интерес.
– Любопытная она девка! – проговорил Чертков задумчиво. – Только долбанутая на всю голову!
Мы уже подходили к тому помещению, где начинали нашу беседу.
– Знаешь, какое ее настоящее полное имя? – вновь ухмыльнулся он.
– Откуда мне знать? Она уже мной представлялась.
– Анита Хулиевна Вердагер.
– С латиноамериканскими корнями?!
– Отец – чилийский коммунист, соратник Луиса Корвалана и Володи Тотельбойма, Хулио Вердагер. На самом деле – просто бандит. Он сгинул у себя на родине, когда отправился туда со своим дальним родственником Корваланом – бороться за то, чтобы там сегодня стало, как никогда, а завтра – гораздо еще!
Таким говорливым Игоря Борисовича Черткова я даже представить себе раньше не могла.
– Мамина фамилия – Шаховская, говорят, с примесью благородных кровей. Мать много лет не вылезает из психушки – шизофрения. Дед, профессор, от «любви» к зятю быстро помер. Воспитывала ее бабушка. Учителей ей нанимали отличных, деньги от деда оставались, а вниманию родительскому взяться неоткуда! Да и бабушка была в вечной прострации – писала мемуары про своих сгинувших дворянских предков. Вот и выросла смесь бульдога с мотоциклом – может и стаканы грызть, и Шиллера читать без словаря. А села она за гаишника. Он остановил ее выпившей и предложил вместо составления протокола у него отсосать. Она сразу согласилась. Сказала, что машину свою на обочину переставит и исполнит в лучшем виде. Села за руль, развернулась и со всех газов впечатала мента в его же патрульный «Форд-Краун-Виктория». Потом отъехала назад и повторила маневр. И так – три раза.
Мы вновь оказались в комнате с двумя прикрученными к полу стульями. На столе нас ждала объемистая папка с документами. Как выяснилось, все они были для меня.
– Вот твой внутренний паспорт, права, свидетельство о собственности на дом и так далее и так далее. Заграничный паспорт будет готов только через пару недель. Сама понимаешь, все это не очень просто.
– Да меня пока за границу и не тянет! Хочу чуть-чуть дома побыть.
– А это уж, прости, не тебе решать! Когда надо будет, тогда и поедешь! Документы – наша проблема!
– У меня к вам один только вопрос, Игорь Борисович!
– Ну?
– Зачем вы со мной столько возитесь? Это немыслимо! Неужели только из-за вложенных в фирму моих денег? Или из-за моей подписи в банке?
Он захохотал.
– Я не альтруист! Деньги твои уже в деле, и договоренность о том, что они на самом деле твои, держится, как тебе известно, исключительно на моем честном слове. Так что тебя, дорогая, можно было слать куда подальше, оставить нищей и голой и бросить в тюряге рядом с арабской шелупонью. И всегда об этом помни! Но давай не будем разводить соплей о дружбе. Будь спокойна – к тебе есть интерес в нашем новом деле. Бизнес мы несколько переориентировали. И кое-что удобнее делать с твоим участием. Понятно?
– Честно говоря, не очень.
– И тем не менее на сегодня все. У моего сослуживца юбилей. Мне пора.
– А мне что делать? – Я с тревогой осмотрела пустые, окрашенные масляной краской стены.
– Дуй домой! Машина ждет. Вот пропуск. Впрочем, все равно через проходную пойдем вместе!
Мой дом
– А где Семен? Где Даша с мамой и Ромой?
Лицо Игоря Борисовича посерьезнело.
– Отвечаю по порядку: Семена с нами больше нет…
– Как?! – вскричала я в ужасе.
– Успокойся – он жив, здоров и на свободе. Пока… Как и все мы… – Он кивнул в мою сторону. – Тебя я в виду не имею. Ему есть что есть, что пить и где спать… и даже, наверное, с кем…
При последних словах он пристально посмотрел мне в глаза. Я выдержала этот взгляд. До сих пор я была уверена, что никто, кроме нас с Семеном, ничего не знает о том, что между нами случилось после разборки «У Иссы». Я, разумеется, молчала об этом, а насчет Семена я была уверена еще больше, чем насчет себя самой.
– Семена больше нет на нашей фирме. Он вынужден был уехать. Деньги свои он частично забрал, частично получит после. – Чертков в очередной раз неприятно ухмыльнулся и добавил: – Если вы с ним будете умницами.
– Он тоже помогал меня вытащить?
Взгляд Черткова стал очень жестким.
– Тебе никто не помогал! Все произошло своим путем, по закону и на основании действующих международных соглашений!
– А вы, Игорь Борисович, сейчас со мной – тоже на основании международных соглашений?
Мой собеседник вынул из внутреннего кармана красную книжечку и сунул ее мне в лицо. Разумеется, я даже не пыталась в ней что-то прочитать.
– Беседа с тобой входит в мои обязанности. Это нормальная процедура при моей должности и при твоих обстоятельствах. Понятно?
Я кивнула.
– И проходит эта беседа в соответствующем месте!
– У Семена действительно все в порядке?
– Все в порядке только у того, кого уже закопали! У тебя есть хороший шанс в недалеком будущем его услышать, а может быть, и увидеть. Он сейчас в Европе. Живет там, ездит по миру. Но по миру не пошел! Все, на сегодня эту тему мы закрыли!
– Что с моими домашними?
– Твоя дочь, мать и этот, как его… Рома в Москве сейчас не живут…
– Почему?
– Потому! Или тебе еще раз объяснить, что тебя, может быть, не все в этом мире любят? До сих пор не дошло?
До меня и впрямь только начало доходить, что обложена я, похоже, со всех сторон.
– У тебя теперь вместо квартиры дом в поселке. Как раз неподалеку от аэропорта. Разумеется, все под охраной.
– А как к этому отнеслась мама?
– Мать твою спрашивать не стали, сказали, что для твоего блага. Дом купили на твои же деньги, отремонтировали и обставили. Дарья здорова, ничем, кроме соплей, за все это время не болела. Пруд там какой-то есть, сосняк вокруг. Пусть воздухом дышат!
– Спасибо, Игорь Борисович! Я очень вам благодарна!
Он холодно кивнул.
– Теперь ты должна кое с кем познакомиться. – С этими словами он поднялся, и мы направились к двери, которую уже открывала нам мрачная толстая дама в форме.
– Все готово? – спросил ее Чертков.
– Так точно!
– Старший следователь прокуратуры Кеменкова, – вроде бы представил мне прокуроршу Игорь Борисович.
На мое «очень приятно» никто не отреагировал. Выпустив нас в коридор, следовательница подозвала стоящую в пяти шагах охранницу, и та с характерным лязганьем затворила за нами дверь. Мы двинулись по коридору.
Я была уверена, что, пока дело мое не будет пересмотрено по месту совершения преступления, мне предстоит провести в стенах этой тюрьмы не один месяц. Но это не так тревожило меня, как полное отсутствие связи с Леней и его семьей. Однако я решила все же не поднимать этот важнейший для меня вопрос прямо сейчас, а выбрать более подходящий момент.
– И с кем же я должна сейчас познакомиться? С паханшей?
– Я вижу, ты тщательно готовишься к новой отсидке – слова учишь! – хмыкнул Игорь Борисович.
– Обижаете, начальник!
– Ты идешь знакомиться с собой, дорогая, с самой собой!
– Меня переводят в психушку?
Чертков не посчитал нужным отвечать. Мы несколько раз повернули и оказались, очевидно, в женском отделении этого чудесного учреждения. К сопровождающей нас тетке присоединилась вторая, весьма крупная женщина с грубо выбеленными перекисью водорода стрижеными волосами. Судя по всему – охранница. Я не поняла – считалось ли, что они меня конвоируют, или я уже шла сама? Мы подошли к одной из камер, и все сопровождающие по очереди приложились к глазку. После Игоря Борисовича настала моя очередь. Эта камера тоже явно предназначалась для допросов. Размером она была меньше предыдущей, но стульев возле стола было не два, а три. На одном из них сидела молодая, одетая в тюремную робу женщина и неподвижно смотрела перед собой. На запястьях ее красовались такие же наручники, с какими я рассталась меньше часа назад.
– Ну как тебе… ты? – негромко поинтересовался Игорь Борисович практически мне на ухо. – Похожа?
– Не знаю… Через глазок не разберу…
– Что ж, зайдем в гости? – то ли спросил, то ли приказал Чертков теткам.
Дверь в камеру была немедленно открыта.
– Только поосторожнее с ней! – предупредила нас охранница. – Она у нас девушка с норовом! – И тут же рявкнула, обращаясь к заключенной: – Встать!
Женщина медленно поднялась. Не будь у нее такого тяжелого, мрачного взгляда, ее можно было бы назвать красавицей. Игорь Борисович не шутил – сходство со мной и впрямь имело место. Она была лишь немного смуглее меня. В камеру мы вошли втроем: Чертков, следовательница прокуратуры и охранница.
Прозвучала команда «Садись!», и женщина, так же нехотя, как и встала, опустилась на свой стул.
– Знакомься с собой! – еще раз произнес Чертков, и я поняла наконец, что это не шутка.
– Здравствуйте! Очень приятно! – произнесла я и протянула заключенной свою ладонь, но стоящая рядом следовательница прокуратуры резко отбросила мою руку.
Незнакомка повернулась ко мне, и взгляд, и все выражение ее лица мгновенно переменились. Она улыбнулась мне ослепительной улыбкой.
– Извините, дорогая! К сожалению, я не имею возможности поприветствовать вас достойным образом! Сами видите мои обстоятельства! – Она подняла вверх руки, чтобы продемонстрировать, что запястья ее скованы.
Речь женщины совсем не соответствовала моим представлениям о грубых и опустившихся узницах российских тюрем. Тембр голоса ее также был очень приятен, хотя и несколько высоковат. Она повернула голову в сторону наших с Игорем Борисовичем спутниц.
– Я извиняюсь, гражданочки! Хочу напомнить вам, что пропустила сегодня и завтрак, и обед, а при моих известных вам печеночных проблемах очень опасно нарушать режим питания! Мне было обещано, что меня накормят!
– Через пять минут тебе все принесут, – раздраженно ответила охранница.
– О, благодарю вас!
– Ну, – обратился к заключенной Игорь Борисович. – Может, представишься?
– Разумеется! С удовольствием! – Продолжая улыбаться, она выпалила без запинки мое имя, отчество и фамилию, дату и место моего рождения, после чего осведомилась: – Все правильно, я надеюсь?
– Да, конечно! – пробормотала я.
– Насколько я понимаю, именно под вашим именем я буду иметь счастье провести немало времени в гостеприимных стенах учреждений Главного управления исполнения наказаний Министерства юстиции Российской Федерации, не правда ли?
Я повернула голову в сторону Игоря Борисовича.
– Совершенно точно! – ответил он женщине. – И при этом вам гарантируются условия, соответствующие самым высоким нормам содержания заключенных, принятым в Европе.
– Замечательно! – проговорила она то ли в ответ на реплику Черткова, то ли отреагировав на появление в камере еще одной пожилой толстой тетки, одетой в некогда белый, а теперь грязно-серый халат. Она несла узнице обед в металлической миске.
– Потом! – прикрикнула работница прокуратуры.
– Потом, простите, простынет! – ответила ей заключенная. – Может быть, мне все-таки позволят быстро поесть? Как было сказано в одном любимом нами всеми фильме Эльдара Рязанова: «Женщину надо вначале накормить, а потом уже… все остальное!» Героиня Татьяны Догилевой это произносила, вспоминаете?
– Ну что, давать ей еду? – спросила тетка в халате.
Игорь Борисович пожал плечами. Мне же стало стыдно, что мы обсуждаем сейчас, можно ли накормить голодную, закованную в наручники женщину. Лично я за всю свою тюремную эпопею не голодала ни единой минуты.
В итоге миска все же оказалась на столе, и наша собеседница, извинившись, приступила к еде. Держать ложку ей было крайне неудобно, и я не понимала, почему здесь, в закрытом тюремном помещении, с нее не сняли наручники. Однако мое собственное положение не позволяло задавать лишние вопросы.
– Значит, теперь у меня будет пожизненное заключение? – задумчиво проговорила она, прихлебывая дымящийся суп.
– Для тебя-то уж любое будет пожизненное! – вставила Кеменкова.
В глазах заключенной блеснула злоба.
– Пожизненное, по законодательству страны, где состоялся суд, – это шестнадцать лет! – сказал ей Чертков.
– О, как это мило! – воскликнула женщина. – Всего шестнадцать лет!
– Но на вас сейчас висит двадцатка! С вами все это уже обсуждали. Не вижу смысла тратить на это время! К тому же есть определенная уверенность, что дело будет пересмотрено.
– Разумеется! Простите, ради бога! Я все забываю, что это я такая счастливая!
После каждой своей реплики заключенная прихлебывала неаппетитно пахнущий суп.
– Да, а если меня будут содержать по европейским, как вы сказали только что, нормам, могу ли я рассчитывать на улучшение качества питания и медицинского обслуживания?
– Рассчитывать можешь! – мрачно ответила ей прокурорша.
По лицу заключенной вновь пробежала тень. Она наверняка хорошо знала эту жутковатую даму в форме и не любила ее.
– Разумеется, – спокойно проговорил Игорь Борисович. – Все наши договоренности будут соблюдаться. При этом еще раз напоминаю, что есть большой шанс на успех пересмотра дела. Будем надеяться, что в результате этого пересмотра срок будет сильно сокращен. Если вы будете вести себя разумно и в соответствии с нашими договоренностями, то…
– Смогу, может быть, выйти на свободу еще до наступления климакса? Я правильно вас поняла?
– Климакс тебе, скорее всего, не светит с твоей печенкой – сама знаешь! – прокурорша, очевидно, лично недолюбливала нашу собеседницу и не прекращала встревать в разговор.
Чертков повернулся в сторону назойливой дамы с чрезвычайно мрачным выражением на лице – той явно стоило заткнуться. Заключенная, наоборот, доела свой обед и взглянула на Черткова с ангельской улыбкой. Игорь Борисович залез во внутренний карман своего пиджака и извлек из него несколько листков бумаги.
– У нас к вам еще несколько вопросов.
Заключенная внимательно смотрела на нас с ним, крутя в руках пустую миску. Она продолжала улыбаться, но при этом было очевидно, как она устала и напряжена. Я была совершенно уверена, что источником напряженности являются выступления следовательницы из прокуратуры.
– Я внимательно слушаю и постараюсь дать несколько ответов на ваши несколько вопросов! – ответила заключенная.
– Нам важно узнать кое-что о татуировках на вашем теле, хорошо?
Женщина молчала. Очевидно, тема ей не понравилась.
– Здесь все сфотографировано и описано. – Игорь Борисович вынул два листка из своей пачки. – На левой груди у вас имеется портрет одного мужчины, а на правой – другого. Эти татуировки что-то обозначают? Это портретные изображения каких-то конкретных лиц или…
– Изображения конкретных лиц!
Она дернула себя скованными руками за ворот, и несколько пластмассовых пуговиц запрыгало по столу. Наружу вывалилась роскошная грудь, немного больше моей, смуглая и упругая. Она, наверное, в отличие от меня никогда не выкармливала своим молоком ребенка. Игорь Борисович никак не отреагировал на спонтанный стриптиз, а вот дамы напряглись. Но заключенная пока еще не потеряла полностью самообладания и продолжала улыбаться, но милой эта улыбка уже не была.
– Слева у меня товарищ Луис Корвалан, некогда генеральный секретарь ЦК Чилийской компартии, мой родственник, кстати…
– Знаю, что родственник! – кивнул Игорь Борисович. – Только на груди он тебе на хрена? Этот горбоносый уже лет двадцать никого не возбуждает!
Замечание было проигнорировано.
– А на правой груди, – продолжала заключенная, – генерал Аугусто Пиночет! Ведь мир наш – это единство и борьба противоположностей! Не так ли?
«Она все-таки сумасшедшая!» – подумала я, с сожалением глядя на роскошные сиськи, испохабленные колотыми рисунками.
– Так, конечно, так! – отозвался Игорь Борисович. – Запишите, пожалуйста, даты, когда это все было наколото. Примерно, разумеется.
– Зачем вы это сделали? – все-таки не удержалась я.
– Дура была молодая! Выпендриться хотела! Ни у кого такой херни нет, а у меня – есть! – Она черкнула что-то на листе бумаги и протянула его Черткову.
– Хорошо, проверим. И теперь вот еще. Трусы можете не снимать – на пояснице у вас букет роз и надпись «Congratulations» – что это значит?
– «Congratulations» – это по-английски «поздравления». В данном случае обозначает просто «поздравляю».
– И к чему это «поздравляю» относится? – продолжал любопытствовать Чертков.
Заключенной, очевидно, все окончательно надоело, и, подавшись всем телом вперед, она произнесла:
– Это сюрприз – поздравление мужчине, который будет иметь счастье это прочитать. Я же не всем даю! – Она посмотрела исподлобья на следовательницу. – Так что его будет с чем поздравить! Хотя после того, как меня осчастливили гепатитом С, приходится проявлять благородную осторожность.
Гепатит С! Несчастная! Немногим лучше СПИДа! Теперь наконец я хоть что-то поняла!
– Потерпи! Может, выйдешь когда-нибудь, авось тебя с голодухи кто-нибудь через гондон и трахнет! – хохотнула ненавистная уже и мне следовательница прокуратуры.
– Все! – прорвало заключенную. – Достала! С-с-ука!
Я не успела глазом моргнуть, как наша собеседница с удивительной силой и ловкостью метнула металлическую миску двумя закованными в браслеты руками. Броска не ожидал никто. Попадание получилось исключительно точным – кровь из разбитого носа прокурорши залила китель. Ретивая блюстительница закона прижала обе ладони к лицу и зашаталась. Теперь я поняла, зачем на руки такой милой и обходительной женщине перед встречей надели наручники. Влетевшие в камеру люди мгновенно схватили метательницу и выволокли ее из камеры. Потом вышли в коридор и мы с Игорем Чертковым.
– Что с ней теперь будет? – уже в коридоре спросила я Игоря Борисовича.
– Думаю, вообще ничего! – ухмыльнулся тот. – Она теперь исключительно в нашем распоряжении – ее придется по любому требованию предъявлять иностранным комиссиям, так что ни бить, ни голодом морить ее нельзя. А Кеменкова сама довыделывалась. Впрочем, ее рыло сломанным носом не испортишь. Она, говорят, из розовых и домогалась Аниту во время следствия. Судя по всему, безуспешно.
– Господи! Я почему-то, честно говоря, всегда думала, что все эти рассказы про гомиков и лесбиянок – просто дурацкие фантазии.
– Отнюдь! Это такие же страсти! Еще сильнее нормальных страстей. А страсти правят миром ничуть не в меньшей степени, чем голод, страх и алчность!
Я промолчала.
– А за что ей срок дали? – спасающая меня от нар женщина уже по определению вызывала у меня симпатию и интерес.
– Любопытная она девка! – проговорил Чертков задумчиво. – Только долбанутая на всю голову!
Мы уже подходили к тому помещению, где начинали нашу беседу.
– Знаешь, какое ее настоящее полное имя? – вновь ухмыльнулся он.
– Откуда мне знать? Она уже мной представлялась.
– Анита Хулиевна Вердагер.
– С латиноамериканскими корнями?!
– Отец – чилийский коммунист, соратник Луиса Корвалана и Володи Тотельбойма, Хулио Вердагер. На самом деле – просто бандит. Он сгинул у себя на родине, когда отправился туда со своим дальним родственником Корваланом – бороться за то, чтобы там сегодня стало, как никогда, а завтра – гораздо еще!
Таким говорливым Игоря Борисовича Черткова я даже представить себе раньше не могла.
– Мамина фамилия – Шаховская, говорят, с примесью благородных кровей. Мать много лет не вылезает из психушки – шизофрения. Дед, профессор, от «любви» к зятю быстро помер. Воспитывала ее бабушка. Учителей ей нанимали отличных, деньги от деда оставались, а вниманию родительскому взяться неоткуда! Да и бабушка была в вечной прострации – писала мемуары про своих сгинувших дворянских предков. Вот и выросла смесь бульдога с мотоциклом – может и стаканы грызть, и Шиллера читать без словаря. А села она за гаишника. Он остановил ее выпившей и предложил вместо составления протокола у него отсосать. Она сразу согласилась. Сказала, что машину свою на обочину переставит и исполнит в лучшем виде. Села за руль, развернулась и со всех газов впечатала мента в его же патрульный «Форд-Краун-Виктория». Потом отъехала назад и повторила маневр. И так – три раза.
Мы вновь оказались в комнате с двумя прикрученными к полу стульями. На столе нас ждала объемистая папка с документами. Как выяснилось, все они были для меня.
– Вот твой внутренний паспорт, права, свидетельство о собственности на дом и так далее и так далее. Заграничный паспорт будет готов только через пару недель. Сама понимаешь, все это не очень просто.
– Да меня пока за границу и не тянет! Хочу чуть-чуть дома побыть.
– А это уж, прости, не тебе решать! Когда надо будет, тогда и поедешь! Документы – наша проблема!
– У меня к вам один только вопрос, Игорь Борисович!
– Ну?
– Зачем вы со мной столько возитесь? Это немыслимо! Неужели только из-за вложенных в фирму моих денег? Или из-за моей подписи в банке?
Он захохотал.
– Я не альтруист! Деньги твои уже в деле, и договоренность о том, что они на самом деле твои, держится, как тебе известно, исключительно на моем честном слове. Так что тебя, дорогая, можно было слать куда подальше, оставить нищей и голой и бросить в тюряге рядом с арабской шелупонью. И всегда об этом помни! Но давай не будем разводить соплей о дружбе. Будь спокойна – к тебе есть интерес в нашем новом деле. Бизнес мы несколько переориентировали. И кое-что удобнее делать с твоим участием. Понятно?
– Честно говоря, не очень.
– И тем не менее на сегодня все. У моего сослуживца юбилей. Мне пора.
– А мне что делать? – Я с тревогой осмотрела пустые, окрашенные масляной краской стены.
– Дуй домой! Машина ждет. Вот пропуск. Впрочем, все равно через проходную пойдем вместе!
Мой дом
и не только
Какое это счастье ощутить себя вновь на свободе! Описывать бессмысленно: во-первых, это уже неоднократно делалось до меня, а во-вторых… Во-вторых, это нужно ощутить самому! Хотя, конечно, все равно лучше не оказываться в клетке, как бы ни сладостно было потом из нее вырваться! Все произошло неимоверно быстро. Через два часа водитель по имени Леша мчал меня в черном «Мерседесе» по загородному шоссе к Даше с мамой, а заодно и к себе самой.
Можайское шоссе, как всегда, стояло в пробках, и приехали мы уже в сумерках. Мой новый дом располагался на южной окраине элитного дачного поселка, на улице, носящей имя не ведомого сегодня никому писателя Гусева. Участок составлял не меньше половины гектара. По сути, это была отгороженная от посторонних часть старого хвойного леса. Мы въехали в открывшиеся автоматически ворота и остановились на покрытой щебнем площадке между большой крытой стеклом теплицей и маленьким деревянным домиком. В темноте этот флигель был плохо виден, но я поняла, что это, по-видимому, сооружение преимущественно технического назначения. При необходимости здесь мог жить кто-то из персонала, обслуживающего дом и участок. Честно говоря, прежде я даже представить себе не могла, как можно жить с прислугой. Сама мысль о наличии рядом постороннего человека меня напрягала, поэтому, несмотря на наличие денег, я никогда не стремилась серьезно увеличивать свою жилплощадь. Со слишком большой квартирой мама не справилась бы одна – о себе я вообще не говорю! А тут – здоровенный загородный дом! Наверняка придется кого-нибудь нанимать, если это еще не сделали за меня.
Я вышла из машины и отпустила Лешу. Он сообщил, что приедет за мной в понедельник. Была пятница, и у меня оставалось два дня законных выходных, чтобы прийти в себя.
Трехэтажный дом находился метрах в тридцати от парковки. В темноте его очертания едва угадывались за разросшимися соснами и елями. Часть окон ярко светилась, и я с радостно колотящимся сердцем помчалась по тускло освещаемой тропинке к входной двери. Какой сейчас будет сюрприз для моих родных!
Мама даже не подозревала, что я появлюсь сегодня. Все происходящее по всему периметру ограды проецировалось на монитор в прихожей. Но она, разумеется, не только не смотрела на монитор, но даже, как выяснилось, не обращала внимания на мелодичную трель, раздававшуюся всякий раз, когда во двор въезжал с улицы автомобиль. Надо знать мою маму!
Я отворила не запертую на замок дверь и, как могла тихо, проникла в прихожую. Повсюду горел свет, и я без труда нашла гостиную на первом этаже, где мама с Дашей и Ромой смотрели детскую передачу. Дети, видимо, только что поужинали, и Даша, развалившаяся поперек огромного кожаного кресла, уже засыпала. Рома же, не мигая, таращился в занимающий полстены плазменный экран. На экране кривлялся и пищал плюшевый поросенок. Никем не замеченная, я минуту простояла в дверях, но потом не выдержала и обратилась к ним:
– А гостей вы не ждете?!
Мама вскрикнула и, опрокинув стул, бросилась ко мне. Не говоря ни слова, она заключила меня в объятия. Сонная Даша сползла с кресла, подбежала и ухватила меня за руку. Вклинившись между мной и мамой, она начала карабкаться вверх. Я подхватила ее на руки, и вот она уже обхватила мою шею и зашептала мне на ухо:
– Мама, мамочка! А бабушка говорила, ты только завтра приедешь!
– Так мне что, пока уйти прикажешь?
– Дура! – со счастьем в голосе проговорила мама.
Даша, поняв, что это взрослые шутят, хихикнула и поудобнее пристроилась у меня на руках. Глаза ее закрывались. Здоровому ребенку никакие потрясения не помешают заснуть вовремя.
– Куда ее тащить, показывай! – прошептала я маме. Ведь я не знала, как расположены комнаты в доме!
Мама повела меня в отдельную Дашину спальню, первую собственную комнату в жизни моего ребенка, но вначале успела гордо проговорить:
– У нас Рома заговорил!
Как ни тихо она это произнесла, Рома, несчастный неполноценный сын моего отца, всего на три года старше моей Даши, оторвался от телевизионного экрана и проговорил, глядя на меня мутноватым взором:
– Я – Йома! Я выясту и стану…
– Космонавтом! – вздохнула я, вспоминая целую серию анекдотов об интернатах для УО – умственно отсталых.
Но Роминых амбиций я недооценила.
– Я стану пьезидентом! – Из правого уголка Роминого разляпистого рта побежала струйка слюны. Впрочем, взгляд сводного братца впервые показался мне довольно осмысленным.
У меня не было сил тщательно осматривать весь наш большой дом. Я даже не изучила подробно свою новую спальню. Какая разница, какая она – еще сегодня утром я просыпалась в тюремной камере в другой стране! Я валилась с ног от усталости, но все равно в первую очередь кинулась в ванную комнату. Какое это счастье – иметь свой собственный толчок, раковину и душ! А ванная с джакузи – это уже немыслимая, запредельная роскошь. И у меня теперь снова все это есть. Насладившись обрушившимся на меня мощным потоком воды, я все же несколько огорчилась, что конструкция душа не позволяет легко и быстро открутить головку распылителя. Скажу откровенно, невозможность направлять на низ своего живота плотную и упругую горячую струю несколько ограничивала меня в получении неких удовольствий интимного характера. «Ну и хрен с ним, с душиком!» – я, разумеется, осознавала, что заменить хотя бы даже всю сантехнику в доме будет намного проще, чем вырваться из тюрьмы!
Выскочив из ванной комнаты, я с разбегу прыгнула в кровать и мгновенно заснула без тревог и сновидений.
Проснулась я «по режиму», когда на часах еще не было и шести утра. Возможно, сон покинул меня еще и потому, что в комнате было жарковато. Я не стала возиться с термостатом, просто подошла к окну и распахнула его. Меня обдало утренней свежестью. Я осмотрелась. Кроме сосен и елей, вокруг ничего не было видно. Прямо подо мной находились теплица и флигель, возле которого я высадилась вчера из машины. «Кто же за всем этим ухаживает? Маминых сил даже близко на все это хозяйство хватить не может!» Стоило мне так подумать, как я увидела, что в теплице кто-то есть. Присмотревшись сквозь бликующий стеклянный потолок, я увидела, что голый мужчина аскетического телосложения трахает кого-то в самой середине строения. Секс осуществлялся в миссионерской позиции, бурно и с полной самоотдачей. Любопытство взяло у меня верх над стыдливостью. Конвульсии бурного оргазма не заставили себя долго ждать. Разрядившись в невидимую мне партнершу, мужчина перестал упираться руками и повалился вниз, по-прежнему закрывая предмет своей страсти от моих глаз собственным телом. Полежав пару минут в изнеможении, любовник медленно поднялся на ноги и, как был голый, побрел, покачиваясь, из теплицы в примыкающий домик. Вида мужичок был еще более странного, чем мне показалось вначале: редкая в наше время стрижка «под горшок» гармонично сочеталась со здоровенной рыжей и клочковатой бородищей. Его женщины я при этом так и не увидела – теплица после ухода мужчины показалась мне пустой! Одни только растения на ровных грядках. Как и куда она успела ускользнуть? Впрочем, теоретически я могла чего-то и не заметить, подглядывая через стекло теплицы. Но упустить целую женщину… вряд ли…
Можайское шоссе, как всегда, стояло в пробках, и приехали мы уже в сумерках. Мой новый дом располагался на южной окраине элитного дачного поселка, на улице, носящей имя не ведомого сегодня никому писателя Гусева. Участок составлял не меньше половины гектара. По сути, это была отгороженная от посторонних часть старого хвойного леса. Мы въехали в открывшиеся автоматически ворота и остановились на покрытой щебнем площадке между большой крытой стеклом теплицей и маленьким деревянным домиком. В темноте этот флигель был плохо виден, но я поняла, что это, по-видимому, сооружение преимущественно технического назначения. При необходимости здесь мог жить кто-то из персонала, обслуживающего дом и участок. Честно говоря, прежде я даже представить себе не могла, как можно жить с прислугой. Сама мысль о наличии рядом постороннего человека меня напрягала, поэтому, несмотря на наличие денег, я никогда не стремилась серьезно увеличивать свою жилплощадь. Со слишком большой квартирой мама не справилась бы одна – о себе я вообще не говорю! А тут – здоровенный загородный дом! Наверняка придется кого-нибудь нанимать, если это еще не сделали за меня.
Я вышла из машины и отпустила Лешу. Он сообщил, что приедет за мной в понедельник. Была пятница, и у меня оставалось два дня законных выходных, чтобы прийти в себя.
Трехэтажный дом находился метрах в тридцати от парковки. В темноте его очертания едва угадывались за разросшимися соснами и елями. Часть окон ярко светилась, и я с радостно колотящимся сердцем помчалась по тускло освещаемой тропинке к входной двери. Какой сейчас будет сюрприз для моих родных!
Мама даже не подозревала, что я появлюсь сегодня. Все происходящее по всему периметру ограды проецировалось на монитор в прихожей. Но она, разумеется, не только не смотрела на монитор, но даже, как выяснилось, не обращала внимания на мелодичную трель, раздававшуюся всякий раз, когда во двор въезжал с улицы автомобиль. Надо знать мою маму!
Я отворила не запертую на замок дверь и, как могла тихо, проникла в прихожую. Повсюду горел свет, и я без труда нашла гостиную на первом этаже, где мама с Дашей и Ромой смотрели детскую передачу. Дети, видимо, только что поужинали, и Даша, развалившаяся поперек огромного кожаного кресла, уже засыпала. Рома же, не мигая, таращился в занимающий полстены плазменный экран. На экране кривлялся и пищал плюшевый поросенок. Никем не замеченная, я минуту простояла в дверях, но потом не выдержала и обратилась к ним:
– А гостей вы не ждете?!
Мама вскрикнула и, опрокинув стул, бросилась ко мне. Не говоря ни слова, она заключила меня в объятия. Сонная Даша сползла с кресла, подбежала и ухватила меня за руку. Вклинившись между мной и мамой, она начала карабкаться вверх. Я подхватила ее на руки, и вот она уже обхватила мою шею и зашептала мне на ухо:
– Мама, мамочка! А бабушка говорила, ты только завтра приедешь!
– Так мне что, пока уйти прикажешь?
– Дура! – со счастьем в голосе проговорила мама.
Даша, поняв, что это взрослые шутят, хихикнула и поудобнее пристроилась у меня на руках. Глаза ее закрывались. Здоровому ребенку никакие потрясения не помешают заснуть вовремя.
– Куда ее тащить, показывай! – прошептала я маме. Ведь я не знала, как расположены комнаты в доме!
Мама повела меня в отдельную Дашину спальню, первую собственную комнату в жизни моего ребенка, но вначале успела гордо проговорить:
– У нас Рома заговорил!
Как ни тихо она это произнесла, Рома, несчастный неполноценный сын моего отца, всего на три года старше моей Даши, оторвался от телевизионного экрана и проговорил, глядя на меня мутноватым взором:
– Я – Йома! Я выясту и стану…
– Космонавтом! – вздохнула я, вспоминая целую серию анекдотов об интернатах для УО – умственно отсталых.
Но Роминых амбиций я недооценила.
– Я стану пьезидентом! – Из правого уголка Роминого разляпистого рта побежала струйка слюны. Впрочем, взгляд сводного братца впервые показался мне довольно осмысленным.
У меня не было сил тщательно осматривать весь наш большой дом. Я даже не изучила подробно свою новую спальню. Какая разница, какая она – еще сегодня утром я просыпалась в тюремной камере в другой стране! Я валилась с ног от усталости, но все равно в первую очередь кинулась в ванную комнату. Какое это счастье – иметь свой собственный толчок, раковину и душ! А ванная с джакузи – это уже немыслимая, запредельная роскошь. И у меня теперь снова все это есть. Насладившись обрушившимся на меня мощным потоком воды, я все же несколько огорчилась, что конструкция душа не позволяет легко и быстро открутить головку распылителя. Скажу откровенно, невозможность направлять на низ своего живота плотную и упругую горячую струю несколько ограничивала меня в получении неких удовольствий интимного характера. «Ну и хрен с ним, с душиком!» – я, разумеется, осознавала, что заменить хотя бы даже всю сантехнику в доме будет намного проще, чем вырваться из тюрьмы!
Выскочив из ванной комнаты, я с разбегу прыгнула в кровать и мгновенно заснула без тревог и сновидений.
Проснулась я «по режиму», когда на часах еще не было и шести утра. Возможно, сон покинул меня еще и потому, что в комнате было жарковато. Я не стала возиться с термостатом, просто подошла к окну и распахнула его. Меня обдало утренней свежестью. Я осмотрелась. Кроме сосен и елей, вокруг ничего не было видно. Прямо подо мной находились теплица и флигель, возле которого я высадилась вчера из машины. «Кто же за всем этим ухаживает? Маминых сил даже близко на все это хозяйство хватить не может!» Стоило мне так подумать, как я увидела, что в теплице кто-то есть. Присмотревшись сквозь бликующий стеклянный потолок, я увидела, что голый мужчина аскетического телосложения трахает кого-то в самой середине строения. Секс осуществлялся в миссионерской позиции, бурно и с полной самоотдачей. Любопытство взяло у меня верх над стыдливостью. Конвульсии бурного оргазма не заставили себя долго ждать. Разрядившись в невидимую мне партнершу, мужчина перестал упираться руками и повалился вниз, по-прежнему закрывая предмет своей страсти от моих глаз собственным телом. Полежав пару минут в изнеможении, любовник медленно поднялся на ноги и, как был голый, побрел, покачиваясь, из теплицы в примыкающий домик. Вида мужичок был еще более странного, чем мне показалось вначале: редкая в наше время стрижка «под горшок» гармонично сочеталась со здоровенной рыжей и клочковатой бородищей. Его женщины я при этом так и не увидела – теплица после ухода мужчины показалась мне пустой! Одни только растения на ровных грядках. Как и куда она успела ускользнуть? Впрочем, теоретически я могла чего-то и не заметить, подглядывая через стекло теплицы. Но упустить целую женщину… вряд ли…