Страница:
Истратив едва ли половину соуса, я решительно завинтила крышку. Нет, вряд ли она будет в шоке. Подумаешь, полить салат собственной заправкой. Или все-таки?.. Забывшись, я судорожно стиснула пузырек – еще чуть-чуть, и раздавила бы толстое аптечное стекло. Господи, я уже не знала, что она почувствует или скажет! Я перестала понимать родную дочь. Что бы там ни разладилось между нами, я обязана все исправить.
А для начала откажусь от всего, что может ее рассердить или вогнать в краску. И в лагере в родительский день проглочу свой салат вообще без заправки, не подавлюсь. Вес я скинула, мой вид уже не вызовет у нее прежнего отвращения. Теперь попытаюсь вернуть ее привязанность, иначе мне конец. Как вспомню те проводы... Если так будет продолжаться, я попросту свихнусь.
– Люблю есть на улице. – Кэтлин рассыпала по спинке стула черную гриву. – Словно удрала со скучного урока.
– В последний раз мы выбиралась на пикник прошлым летом. – В памяти само собой нарисовалось содержимое объемистой плетеной корзины, разложенное посреди лужайки. – Паштет с пряными травами, французский хрустящий батон, камамбер, крупный красный виноград без косточек, бутылка бургундского...
– Заткнись и жуй свое сено. – Кэтлин отправила в рот лист шпината и сосредоточенно его пережевывала. Тут я всем нутром ощутила адский голод и тоже набросилась на салат. Молча уткнувшись в тарелки, мы работали челюстями.
С наших мест открывался прекрасный вид на гигантскую скульптуру Пикассо[13]. В основании – что-то вроде блестящего стального цилиндра с двумя расставленными лапами-тумбами, дальше торчит решетчатое опахало, а над ним то ли овальная пуговица, то ли глаз с двумя зрачками в обрамлении гигантских вислых не то крыльев, нето ушей. Кубистический портрет любимой афганской борзой гения-шутника. Под лапами “щенка” резвились дети.
Как возмущались горожане, когда этого “монстра” водрузили в самом сердце Чикаго. Но шли годы, и скульптура повторила судьбу Эйфелевой башни: сперва ее ненавидели, потом пустились беззлобно вышучивать, притерпелись к ней и, наконец, полюбили и возвели в ранг неофициального символа города. У ее подножия, в бурлении деятельной городской жизни я была как рыба в воде. Вот бы перебраться из нашего скучного дорогого предместья поближе к центру. Хотя разве уломаешь Фрэнклина...
– Значит, сегодня? – многозначительно спросила Кэтлин.
Я кивнула. Да, сегодня великий день, точнее, ночь.
– Он уже в курсе?
– И да и нет. Подробности я утаила, только предупредила, чтобы ничего не планировал на вечер. Сказала, что готовлю сюрприз.
– Ощущаешь себя настоящей женщиной, верно? И больше не стыдишься этого?
– Да, наконец-то.
– Сексуальность у нас в крови.
Как бы подтверждая эту мудрость, из четырех мощных динамиков ударил напористый джаз-рок, и на открытую эстраду вырвалась группа танцоров. Словно под напором здоровой агрессии, они неистово извивались и наскакивали друг на друга. Бежевые трико как вторая кожа обтягивали рельефные спины и стройные бедра, внушая мне не зависть и не отчаяние, а теплое чувство сопричастности.
Диета, спорт – и я получу такое же идеально вылепленное, сильное, безукоризненное тело. Возможно, даже запишусь в школу современного танца. Почему бы нет? Стоит похудеть, и весь мир у моих ног.
Досмотрев представление, мы с Кэтлин дружно защелкнули крышки на своих мисках с недоеденными салатами и водрузили их поверх огромного мусорного контейнера: рядом кружили бродяги.
– Ты и впрямь надеешься на сегодняшний вечер? – В ее голосе не было и следа надежды.
– Знаю, о чем ты думаешь, но этот вечер нужен и мне, и Фрэнклину. Последние месяцы тяжело дались нам обоим. Когда один ложится спать, другой уже вскакивает, и мы почти не видимся. Уверена, он не меньше моего чувствует себя заброшенным и страдает от этого. Но сегодня мы все переиграем заново. Начнем жизнь с чистой страницы – без обид и взаимных унижений.
Мне совершенно не понравилась тревога, читавшаяся в глазах Кэтлин. Слишком уж она отдавала жалостью.
– Если что не так, немедленно звони.
– Кэтлин, ну как можно? Будь Фрэнклин таким подонком, каким ты его рисуешь, стала бы я жить с ним столько лет?
– Я рисую? Только с твоих слов.
– Неужели я таким представляла его? – Я опустила глаза. – Наверное, просто перекладывала на Фрэнклина вину за собственные проблемы. – Я обняла Кэтлин. – Пожалуйста, попробуй разделить мою радость. Вот увидишь, эта ночь станет поворотной.
Она легонько встряхнула меня за плечи:
– Очнись и запомни – не все выходит так, как задумано. И нет ничего хуже растоптанных иллюзий.
– Не волнуйся за меня. Я чувствую, чувствую, что вскоре моя жизнь переменится.
– Ну и пафос. Пожалуй, от такого тона и вывернуть может. – Она улыбнулась. – Ладно, долой мрачные пророчества. Кстати, ты уже подобрала антураж для совращения мужа?
– Угу. Апартаменты для новобрачных в отеле “Риц-Карлтон”.
Кэтлин присвистнула.
– Вот черт, что ж ты раньше молчала? Я бы тебе такую скидку устроила!
– Лучше отправляйся в свой офис и толкни по дешевке парочку туров в какой-нибудь Бейрут.
– Игрушки не забыла?
Вместо ответа я приоткрыла молнию вместительной сумки; внутри полыхнул ярко-желтый полиэтилен фирменного пакета “Сэкскурсии”.
– Нарядишься, я надеюсь, с самой разнузданной сексуальностью?
– От Неймана.
– От Неймана?! На кой черт тебе сдалось это викторианское барахло? Тут нужно нечто беспредельно развратное, открытое спереди, сзади и с боков, словом, совершенно похабное...
– Пока, Кэтлин.
– Подожди.
Порывшись в своей гигантской сумке, она выудила нарядный сверток в знакомой солнечно-желтой упаковке, кокетливо перевязанный ленточкой.
– Прими мой скромный дар.
– Это мне? – Я без тени подозрений зашуршала бумагой.
– Бывает, что и мужикам нравится. Конечно, если они не боятся смелых экспериментов. Вот черт, забыла купить батарейки!
Из обертки проглянула надпись на коробке: “Вибратор электрический трехскоростной, сорт высший”. Я засуетилась, в панике водворяя обертку на место.
– Кэтлин, ты просто...
– Мне пора.
Она с хохотом нырнула в жующую сэндвичи толпу и исчезла в дверях офиса, крикнув напоследок:
– Счастливо провести вечер!
Незнакомый девичий голосок провинциально гнусавил слова. Я вежливо попросила к телефону мистера Аверса.
– Минуточку.
В телефонной трубке механически забренчал “Турецкий марш”. Сама судьба подарила мне несколько мгновений ожидания. Кровать жалобно застонала, когда я упала на нее. Ноги, стиснутые туфлями на каблуках, пульсировали жестокой болью. На пятках вздулись волдыри, икры свело судорогой. Вот она, оборотная сторона бурной светской жизни. К тому же моим бедным ногам пришлось таскать лишний вес.
Саднящая боль воскресила в памяти годы юности. Бывало, доковыляв с очередным поклонником до кинотеатра и рухнув в кресло, я быстренько разувалась, а потом не могла втиснуть распухшие ступни в узкие лодочки. Приходилось тайком совать колодки в сумку и босиком ретироваться в вечерний мрак под финальные титры, пока в зале не вспыхивал свет.
Я заново переживала давно забытые ощущения – измученные, в кровь стертые ноги, а под ними рассыпанный попкорн, осклизлая от кока-колы ковровая дорожка, комки жвачки и острые, как гвозди, края смятых пачек от сигарет. Интересно, у Рикки есть туфли на шпильках? Вряд ли, нынешние подростки превыше всего ценят комфорт. Утром пытка начнется снова: едва ли тут, в отеле “Риц-Карлтон”, можно заказать пару растоптанных кроссовок на вынос.
Бравурная мелодия в трубке резко оборвалась.
– К сожалению, мистер Аверс сейчас на совещании, – протянул равнодушный женский голос. – Хотите оставить сообщение?
– Да, будьте добры. Я миссис Аверс.
– Миссис Аверс?
Я подпустила в голос старческого дребезжания:
– Его мать.
Стыдись, Барбара. Я скосила глаза на часы: электронный циферблат у изголовья высвечивал пять минут пятого. Лучше поспешить, а не то муж улизнет на очередной обед!
– Фрэнки ждет моего звонка.
Девчонка неуверенно мяукнула. Представляю, как она ворочает своими маленькими скрипучими мозгами! Наконец телефонная кошечка решилась:
– Если желаете, я его вызову.
Развалясь на покрывале, я смотрела в зеркальный потолок. Зрелище оказалось так себе – мучительная боль в ногах аукалась жалкой сморщенной физиономией. Пожалуй, торопиться незачем. Пока отдышусь, пока приведу себя в порядок...
– Не трудитесь, деточка, – прошамкала я в трубку. – Просто передайте Фрэнки, что сегодня вечером у него важная встреча. “Риц-Карлтон”, номер 1760, ровно в полшестого, не перепутайте. А в постскриптуме – SOS.
– Какой еще соc? – растерялась трубка.
– “Соверши обряд самопожертвования”, – пояснила я.
Секретарша послушно процитировала безумное послание, и я тут же дала отбой.
Постанывая, добрела до гостиной и занялась припасами. В холодильнике лежали паштет с трюфелями, ассорти мягких сыров и прочие гастрономические изыски. Правда, при транспортировке слегка пострадала упаковка вишни в шоколаде... Я машинально расковыряла ее ногтем, но вовремя опомнилась. Сделала глубокий вдох... Мне нисколько не хочется этих ягод...(Выдох.) В тающей шоколадной корочке...(Вдох.) Этих крохотных бомбочек, взрывающихся горьковато-сладким сиропом на языке...Я бессильно поскрипела зубами, медленно, толчками выдохнула, и первобытной силы приступ потихоньку отпустил.
– И не введи нас во искушение! – взмолилась я как никогда искренне, запихала шоколад в поддон морозильника и от греха подальше сбежала в спальню. Пора было распаковать и расставить по местам остальные сюрпризы.
Первым делом я благоговейно расстелила на кровати только что купленный пеньюар. Ну, держись, Фрэнки! Вот они, триста пятьдесят долларов, инвестированные в спасение семейного очага. Достойное вложение.
К тому же просторное одеяние ничего не стоит подогнать по фигуре, когда во мне останется на пять размеров меньше. Продавец очень доходчиво объяснил, как это делается. Я уложила сорочку и накидку из черного атласа изысканными драпировками, распушила оторочку из перьев марабу, наслаждаясь прикосновением нежных волосков к коже.
Раскладывая у кровати игрушки из “Сэкскурсии”, я нервно хихикала. То-то удивится Фрэнклин, когда я предстану перед ним на пороге, вся в шелках и перьях!
– А теперь, мадам и месье, коронный номер!
И с последним пакетом на ритуально простертых вперед руках я вступила в святая святых. За непритязательным словом “ванная” таился царский зал с мраморным орнаментом на полу, стенах и потолке. Но главное – с умопомрачительным бассейном. Для олимпийских заплывов, пожалуй, тесноват, но вполне годится для компании из десяти лентяев или одной энергичной влюбленной пары.
Стеклянная стена ванной выходила на юг, и ослепительная панорама предвечернего Чикаго магически удваивалась в противоположной стене, состоящей из зеркал. Я опустилась в кресло, сощурилась, и выложенный ультрамариновым мрамором прямоугольник бассейна словно поплыл в небе над крышами.
Массивные хрустальные краны сверкали подобно бриллиантам. Изобразив фанфары и барабанную дробь, я крутанула краны, и вода ударила плотной струей. Пора обживать владения. Из сумки на край бассейна перекочевали пена для ванны с миндальным маслом, нежная натуральная губка, ароматические масла. Скоро передо мной ровным солдатским строем выстроился ряд склянок и пузырьков.
Вода прибывала с мерным шумом, над ней заклубился теплый пар, туманя отражения в зеркалах. Вглядываясь в мягкую дымку, я изогнулась и приподняла волосы, обнажив шею. Так, теперь нужно прикрыть глаза, приподнять одну бровь и надуть губы. Увы, вместо Мэрилин Монро в зеркале за облаком пара появилась какая-то бледнолицая Вупи Голдберг. Неважно, интимный полумрак и бутылка шампанского кому угодно добавят вдохновения, и перевоплощение пройдет как по маслу.
Я прошла к стеклянной стене, с наслаждением ступая по прохладному мрамору. Подо мной, насколько хватало глаз, раскинулся огромный город, вздымавший к небу зеркальные кристаллы высотных зданий.
День неприметно угасал. Солнце медленно, словно нехотя, скатывалось в западные кварталы, плутало в лабиринте домов и роняло в проулки длинные густые тени. На востоке огромный лоскут озера Мичиган прощально отблескивал под косыми лучами солнца, постепенно наливаясь глухим грифельным тоном.
Скорей бы ночь. Небоскребы растворятся во тьме, превратятся в светящиеся миражи, сверкающие, как стразы на черном бархате. Мы с Фрэнклином зажжем свечи, соскользнем в душистую воду, и весь этот призрачный ночной город будет принадлежать одним только нам. С ног до головы натремся ароматическим маслом, станем кормить друг друга виноградом и задыхаться от затяжных поцелуев под водой...
Я завернула хрустальные краны и начала раздеваться прямо перед гигантским окном. Долой жалюзи и шторы. То, что я привыкла считать естественной скромностью, Фрэнклин раздраженно клеймил как ханжество. Пускай близлежащие небоскребы ощерятся биноклями и телескопами, пускай все окрестные маньяки и извращенцы крутят окуляры потными пальцами – обновленная Барбара к вашим услугам, господа.
Я расстегнула пояс и отшвырнула его в угол. Фрэнклин часто пенял мне за якобы ложную стыдливость. Что ж, никогда не поздно измениться. Со всем отпущенным на мою долю эротизмом я неторопливо расстегнула одну за другой жемчужные пуговки платья и повела плечами. Прохладный шелк заскользил по телу, задержался на груди, потом на бедрах, и платье воздушным кольцом улеглось на полу.
Когда дело дошло до белья, все та же природная стыдливость подняла вой в моей душе. В порядке компромисса я повернулась к окну спиной и суетливо стянула колготки, тонкие трусики и кружевной лифчик. Попробовала ногой воду и невольно вскрикнула – стертые до крови пальцы обожгло как кипятком, боль запульсировала с прежней силой. Поутру Фрэнклину наверняка придется на руках снести меня в машину. О, сладостная перспектива! К счастью для моего супруга, он давно балуется штангой.
Тут пришлось резко одернуть себя. Сексуальная женщина не размышляет о лишнем весе. Что же, посмотрим на это по-другому. Если завтра утром я не смогу ходить – черт возьми, тем лучше! Тогда мы весь день проваляемся в кровати. Это будет полное, окончательное падение и самый разнузданный разврат. Должным образом настроившись, я погрузилась в воду, легла на спину, блаженно вздохнула и закрыла глаза.
Оглушительный телефонный звонок вырвал меня из грез и чуть не отправил на дно. Я огляделась. Телефона не видно, но звонки продолжались. Выложив четыреста пятьдесят долларов, можно рассчитывать на аппарат и в ванной комнате.
Дзы-ы-ынь! Да что это я разлеглась. Звонить сюда может только он! Пулей выскочив из бассейна, я подхватила полотенце и кинулась в спальню, оставляя широкий мокрый след.
Сорвав телефонную трубку, я слегка перевела дух и томно прошептала:
– Да-а-а-а-а?
Пусть на вид я пока что и не Мэрилин Монро, постараюсь все же сойти за нее хотя бы на слух.
– Барбара?
– Да-а-а-а-а... – Я похлопала ресницами и капризно оттопырила нижнюю губу.
– Ты не заболела? – выкрикнул Фрэнклин, перекрывая безумный гвалт на том конце провода.
– Разве что любовной горячкой.
– А-а. Черт бы побрал этот шум, я тебя почти не слышу.
На часах зажглось “17.05”. Я набрала полную грудь воздуха и звучно выдохнула:
– Дорогой, ты все еще в офисе?
– Нет. В штабе.
– Поспеши-и-и! – Черт, как же трудно сохранять сексуальный тембр, когда приходится почти орать. – Тебя тут кое-кто дожидается...
– Барбара, что ты там бормочешь? Да говори же ты громче! Стой... Подожди... подожди! – Разноголосый гомон в трубке слегка поутих, телевизор глухо забубнил что-то неразборчивое. – Барбара, новости видела?!
– Нет, не до них мне...
– Так врубай скорее седьмой канал! Нет, второй, по седьмому уже все.
Пульт... Разумеется, куда-то запропастился пульт. Мокрой рукой я нашарила на телевизоре нужную кнопку, приготовившись услышать самое худшее: началась Третья мировая, взорвался ядерный реактор, в соседнем квартале высадились марсиане... Но на экране сияла плешь местного политикана Уорнера Рота, окруженного густым лесом микрофонов.
– Это всего лишь Уорнер Рот...
– Вонючий сукин сын клялся и божился, что не ввяжется в борьбу! – В голосе Фрэнклина звучала ярость. Я отодвинула трубку от уха. – Ты хоть понимаешь, что это значит?
– Да, – ледяным тоном отозвалась я. – Это значит, что ты не придешь.
– Черт побери! – Он понизил голос: – Поверить не могу, что ты так эгоистична.
– Я? – Задохнувшись от возмущения, я с размаху упала на кровать, прямо на складки пеньюара. – Позволь напомнить, что мы давным-давно договорились отпраздновать этот день. Почему твои проклятые выборы не могут отдохнуть до завтра?
– По-твоему, это я подбил осла Уорнера лезть в сенаторы? Пораскинь мозгами, он же ворует у меня голоса! Срочно необходима новая стратегия – я должен внушить людям, что голосовать нужно только за меня!
– Сегодня ночью?
– Да, Барбара, да! У всех в штабе завтра полно дел, а мы с тобой можем как-нибудь и перебиться без вечеринки. И какого черта тебе приспичило именно сейчас? Неужели нельзя подождать?
– До окончания выборов?
Фрэнклин замолчал. Назойливые голоса на заднем плане также смолкли, – очевидно, команда внимательно вслушивалась в семейную перебранку шефа.
– Чего ты добиваешься, Барбара?
– Чтобы ты сию же минуту приехал в отель!
– Ты действительно этого хочешь?
И в самом деле, хочу ли?.. Оскорбленная гордость не позволила пойти на попятный.
– Да.
Он тоскливо вздохнул, словно покоряясь жестокой судьбе.
– Ладно, через полчаса мы будем.
– Мы?!
Но мой вопрос потонул в равнодушных гудках. Я в бешенстве швырнула трубку на рычаг, едва не сломав ноготь.
Прошло, положим, не полчаса, а все полтора, и вот в роскошный “люкс” ввалилась мрачная толпа. Сливки чикагской политической системы – все поголовно с развязанными галстуками и с расстегнутыми воротами мятых рубашек – густо благоухали выпивкой, табаком и потными подмышками.
Иных я прежде не видела, но попадались и лица, знакомые еще с благословенных покерных посиделок у моего отца. Если физиономии первых при виде моей ничтожной персоны остались каменными, то вторые на мгновение перекосились от ужаса. Да, мой новый облик разил давних знакомых наповал. “А ведь была такой очаровательной девушкой”.
У меня же в голове не укладывалось, как я могла упиваться собственной сексуальностью каких-то два часа назад. Унижение вздувалось во мне болезненным нарывом. Прорвись этот гнойник, и я захлебнусь насмерть.
Фрэнклин замыкал шествие, бережно поддерживая под локоть худую блондинку. Долговязая, величественная, ледяная. Черный шифоновый шарф стягивал зализанные назад волосы шикарного пепельного оттенка в корректный, без намека на легкомысленность, низкий “хвост”. Из прически не выбивался ни единый волосок, так что стройная шея, строгий овал лица и высокий аристократический лоб представали взгляду во всем своем мраморном великолепии.
Не женщина, а породистая кобыла, воплощение той надменной сексуальности, которая прет с газетных фотоснимков в разделе “Великосветская хроника”. Одета она была с неброской роскошью: персикового цвета юбка до колена, белая блузка со скромной вышивкой – все явно из чистого льна и безукоризненно свежее, хрустящее и отутюженное. Лишь по паре едва приметных складочек можно было догадаться, что она наравне со всеми маялась целый день от влажной и душной жары.
Мои руки предательски затеребили собственную изжеванную юбку. Тонкому шелковому платью Сары-Джейн пришлось не по вкусу валяться на полу в ванной, и оно жестоко мне отомстило.
– Вы, должно быть, миссис Аверс.
Кобыла с замороженной улыбкой протянула изящную ладонь. Хрупкие на вид пальцы оказались неожиданно жесткими, как клещи.
– Вроде того, – мрачно согласилась я. – А вы...
– Эшли Пембрук. Координатор по связям с общественностью.
– Потрясающе.
– О да, миссис Аверс, у меня невероятно увлекательная работа.
Она подцепила меня под руку и по-хозяйски увлекла в снятый на мои же деньги “люкс”. Мой муж безмолвно плелся следом.
– Впрочем, что это я? Фрэнклин предупредил, что вы абсолютно равнодушны к политике, – и кобыла снисходительно похлопала меня по руке. – Могу я попросить у вас чего-нибудь освежающего?
– Вот бар, вот холодильник. Прошу вас, не стесняйтесь.
Фрэнклин дернулся:
– Я принесу, Эшли.
Компания в считанные секунды оккупировала гостиную. Повсюду валялись мятые пиджаки, кейсы, извергавшие водопады документов, исчерканных блокнотных листков, графиков, таблиц.
Деликатесы, которые я три часа выбирала в лучших магазинах, Фрэнклин вывалил на журнальный столик. Их смели за несколько минут, прикончили три бутылки шампанского и затребовали в номер сэндвичей.
Пепельницы быстро забились окурками, в воздухе повисла дымовая завеса. Какой выразительный штрих к портрету кандидата, кричащего с трибуны: “Сигареты – тот же наркотик. Все это для слабых и неуверенных в себе!”
В горле першило, глаза слезились. Я предпочла укрыться в спальне. Теперь ее роскошное убранство казалось мне напыщенным и холодным. Я слила воду из ванной, сгребла никчемные склянки-банки в пакет, а дурацкий пеньюар сунула в шкаф. Скромный сувенир для горничной.
Комната приобрела прежний необжитой вид. Созданный мною волшебный мир развеялся, как мираж. Зрители не пришли, и фокус не получился. Я с отвращением запихала в сумку пакет из “Сэкскурсии”, не в силах решать судьбу его содержимого.
Оставалась последняя проблема – как незаметно пробраться из спальни к выходу. Первым делом я обмотала полосками туалетной бумаги свои мозоли, осторожно натянула колготки и попыталась втиснуть ноги в туфли. Полное фиаско. На кухне я нашла зазубренный нож и без колебаний приступила к экзекуции – недрогнувшей рукой откромсала у туфель задники, на носах пропилила треугольные дыры и вогнала ноги внутрь. Покончив с технической стороной дела, схватила сумку и двинулась в гостиную.
– Пожалуй, загляну в кинозал на первом этаже, – обронила я через плечо.
Фрэнклин даже не оторвал взгляд от бумаг:
– Ладно. У нас тут работы на всю ночь.
Нет проблем. Куплю новые батарейки для вибратора. Выход. Занавес. Аплодисменты.
Кинотеатр отеля отделяли от лифта семьдесят пять шагов по раскаленным гвоздям. Добредя до цели, я скинула туфли, благо везде было ковровое покрытие. Репертуар поражал пестротой – Сталлоне, Бетт Мидлер и Клинт Иствуд. Судя по афише, в соседнем кинотеатре шли еще четыре фильма. Но увы, учитывая состояние моих ступней, они с тем же успехом могли бы идти и на Марсе. Я купила билеты на все три сеанса.
Девушка за конфетным прилавком медитировала над любовным романом.
– М-м-м... – Я нахмурилась, словно выбирая.
– Вам помочь?
– Будьте добры. Так... Сьюзи просила сладкий попкорн... (Девушка придвинула пакет.)Ах да, Линда требует “Милки-вэй”, а Шэрон, кажется, арахис...
Легкие работали, как кузнечные мехи. Вдыхая и выдыхая что было сил, я мела с прилавка попкорн, “Милки-вэй”, “Сникерс”, “Твикс”, пепси. Ярость утихла, уступив место голоду.
Между Бетт и Клинтом, а потом и перед Сильвестром я повторяла набеги на прилавок. Вдыхала и выдыхала. Вдыхала и выдыхала. Все без толку. Глубокие вдохи утратили надо мной всякую власть. Методика доктора Чена потерпела полный крах.
Уже растеклась по экрану последняя порция крови и мозгов, поползли финальные титры, а я все жевала. Жевала в такси, жевала у себя в прихожей, бережно отлепляя от кровавых пузырей клочки туалетной бумаги, но так и не заглушила бешеного голода. Лишь одно заглохло во мне навсегда – последние остатки желания или надежды на примирение.
Я все поставила на Фрэнклина Аверса и проиграла вчистую.
Офис 1506 прятался в укромном закутке с тыла и начисто опровергал все мои представления о детективной конторе. Где мрачный двор-колодец, где потеки грязи на облупленных стенах? Где, наконец, вонь мочи, где скрипучая лестница? Чтобы попасть сюда, даже принцу Уэльскому пришлось бы прежде привести себя в порядок и подтвердить родословную. Да, в этом районе Чикаго фасады нужны домам для одной главной цели: чтобы кричать о преуспевании их владельцев.
А для начала откажусь от всего, что может ее рассердить или вогнать в краску. И в лагере в родительский день проглочу свой салат вообще без заправки, не подавлюсь. Вес я скинула, мой вид уже не вызовет у нее прежнего отвращения. Теперь попытаюсь вернуть ее привязанность, иначе мне конец. Как вспомню те проводы... Если так будет продолжаться, я попросту свихнусь.
– Люблю есть на улице. – Кэтлин рассыпала по спинке стула черную гриву. – Словно удрала со скучного урока.
– В последний раз мы выбиралась на пикник прошлым летом. – В памяти само собой нарисовалось содержимое объемистой плетеной корзины, разложенное посреди лужайки. – Паштет с пряными травами, французский хрустящий батон, камамбер, крупный красный виноград без косточек, бутылка бургундского...
– Заткнись и жуй свое сено. – Кэтлин отправила в рот лист шпината и сосредоточенно его пережевывала. Тут я всем нутром ощутила адский голод и тоже набросилась на салат. Молча уткнувшись в тарелки, мы работали челюстями.
С наших мест открывался прекрасный вид на гигантскую скульптуру Пикассо[13]. В основании – что-то вроде блестящего стального цилиндра с двумя расставленными лапами-тумбами, дальше торчит решетчатое опахало, а над ним то ли овальная пуговица, то ли глаз с двумя зрачками в обрамлении гигантских вислых не то крыльев, нето ушей. Кубистический портрет любимой афганской борзой гения-шутника. Под лапами “щенка” резвились дети.
Как возмущались горожане, когда этого “монстра” водрузили в самом сердце Чикаго. Но шли годы, и скульптура повторила судьбу Эйфелевой башни: сперва ее ненавидели, потом пустились беззлобно вышучивать, притерпелись к ней и, наконец, полюбили и возвели в ранг неофициального символа города. У ее подножия, в бурлении деятельной городской жизни я была как рыба в воде. Вот бы перебраться из нашего скучного дорогого предместья поближе к центру. Хотя разве уломаешь Фрэнклина...
– Значит, сегодня? – многозначительно спросила Кэтлин.
Я кивнула. Да, сегодня великий день, точнее, ночь.
– Он уже в курсе?
– И да и нет. Подробности я утаила, только предупредила, чтобы ничего не планировал на вечер. Сказала, что готовлю сюрприз.
– Ощущаешь себя настоящей женщиной, верно? И больше не стыдишься этого?
– Да, наконец-то.
– Сексуальность у нас в крови.
Как бы подтверждая эту мудрость, из четырех мощных динамиков ударил напористый джаз-рок, и на открытую эстраду вырвалась группа танцоров. Словно под напором здоровой агрессии, они неистово извивались и наскакивали друг на друга. Бежевые трико как вторая кожа обтягивали рельефные спины и стройные бедра, внушая мне не зависть и не отчаяние, а теплое чувство сопричастности.
Диета, спорт – и я получу такое же идеально вылепленное, сильное, безукоризненное тело. Возможно, даже запишусь в школу современного танца. Почему бы нет? Стоит похудеть, и весь мир у моих ног.
Досмотрев представление, мы с Кэтлин дружно защелкнули крышки на своих мисках с недоеденными салатами и водрузили их поверх огромного мусорного контейнера: рядом кружили бродяги.
– Ты и впрямь надеешься на сегодняшний вечер? – В ее голосе не было и следа надежды.
– Знаю, о чем ты думаешь, но этот вечер нужен и мне, и Фрэнклину. Последние месяцы тяжело дались нам обоим. Когда один ложится спать, другой уже вскакивает, и мы почти не видимся. Уверена, он не меньше моего чувствует себя заброшенным и страдает от этого. Но сегодня мы все переиграем заново. Начнем жизнь с чистой страницы – без обид и взаимных унижений.
Мне совершенно не понравилась тревога, читавшаяся в глазах Кэтлин. Слишком уж она отдавала жалостью.
– Если что не так, немедленно звони.
– Кэтлин, ну как можно? Будь Фрэнклин таким подонком, каким ты его рисуешь, стала бы я жить с ним столько лет?
– Я рисую? Только с твоих слов.
– Неужели я таким представляла его? – Я опустила глаза. – Наверное, просто перекладывала на Фрэнклина вину за собственные проблемы. – Я обняла Кэтлин. – Пожалуйста, попробуй разделить мою радость. Вот увидишь, эта ночь станет поворотной.
Она легонько встряхнула меня за плечи:
– Очнись и запомни – не все выходит так, как задумано. И нет ничего хуже растоптанных иллюзий.
– Не волнуйся за меня. Я чувствую, чувствую, что вскоре моя жизнь переменится.
– Ну и пафос. Пожалуй, от такого тона и вывернуть может. – Она улыбнулась. – Ладно, долой мрачные пророчества. Кстати, ты уже подобрала антураж для совращения мужа?
– Угу. Апартаменты для новобрачных в отеле “Риц-Карлтон”.
Кэтлин присвистнула.
– Вот черт, что ж ты раньше молчала? Я бы тебе такую скидку устроила!
– Лучше отправляйся в свой офис и толкни по дешевке парочку туров в какой-нибудь Бейрут.
– Игрушки не забыла?
Вместо ответа я приоткрыла молнию вместительной сумки; внутри полыхнул ярко-желтый полиэтилен фирменного пакета “Сэкскурсии”.
– Нарядишься, я надеюсь, с самой разнузданной сексуальностью?
– От Неймана.
– От Неймана?! На кой черт тебе сдалось это викторианское барахло? Тут нужно нечто беспредельно развратное, открытое спереди, сзади и с боков, словом, совершенно похабное...
– Пока, Кэтлин.
– Подожди.
Порывшись в своей гигантской сумке, она выудила нарядный сверток в знакомой солнечно-желтой упаковке, кокетливо перевязанный ленточкой.
– Прими мой скромный дар.
– Это мне? – Я без тени подозрений зашуршала бумагой.
– Бывает, что и мужикам нравится. Конечно, если они не боятся смелых экспериментов. Вот черт, забыла купить батарейки!
Из обертки проглянула надпись на коробке: “Вибратор электрический трехскоростной, сорт высший”. Я засуетилась, в панике водворяя обертку на место.
– Кэтлин, ты просто...
– Мне пора.
Она с хохотом нырнула в жующую сэндвичи толпу и исчезла в дверях офиса, крикнув напоследок:
– Счастливо провести вечер!
* * *
– Контора “Рихтер, Ханна, Аверс и Лав”, добрый день.Незнакомый девичий голосок провинциально гнусавил слова. Я вежливо попросила к телефону мистера Аверса.
– Минуточку.
В телефонной трубке механически забренчал “Турецкий марш”. Сама судьба подарила мне несколько мгновений ожидания. Кровать жалобно застонала, когда я упала на нее. Ноги, стиснутые туфлями на каблуках, пульсировали жестокой болью. На пятках вздулись волдыри, икры свело судорогой. Вот она, оборотная сторона бурной светской жизни. К тому же моим бедным ногам пришлось таскать лишний вес.
Саднящая боль воскресила в памяти годы юности. Бывало, доковыляв с очередным поклонником до кинотеатра и рухнув в кресло, я быстренько разувалась, а потом не могла втиснуть распухшие ступни в узкие лодочки. Приходилось тайком совать колодки в сумку и босиком ретироваться в вечерний мрак под финальные титры, пока в зале не вспыхивал свет.
Я заново переживала давно забытые ощущения – измученные, в кровь стертые ноги, а под ними рассыпанный попкорн, осклизлая от кока-колы ковровая дорожка, комки жвачки и острые, как гвозди, края смятых пачек от сигарет. Интересно, у Рикки есть туфли на шпильках? Вряд ли, нынешние подростки превыше всего ценят комфорт. Утром пытка начнется снова: едва ли тут, в отеле “Риц-Карлтон”, можно заказать пару растоптанных кроссовок на вынос.
Бравурная мелодия в трубке резко оборвалась.
– К сожалению, мистер Аверс сейчас на совещании, – протянул равнодушный женский голос. – Хотите оставить сообщение?
– Да, будьте добры. Я миссис Аверс.
– Миссис Аверс?
Я подпустила в голос старческого дребезжания:
– Его мать.
Стыдись, Барбара. Я скосила глаза на часы: электронный циферблат у изголовья высвечивал пять минут пятого. Лучше поспешить, а не то муж улизнет на очередной обед!
– Фрэнки ждет моего звонка.
Девчонка неуверенно мяукнула. Представляю, как она ворочает своими маленькими скрипучими мозгами! Наконец телефонная кошечка решилась:
– Если желаете, я его вызову.
Развалясь на покрывале, я смотрела в зеркальный потолок. Зрелище оказалось так себе – мучительная боль в ногах аукалась жалкой сморщенной физиономией. Пожалуй, торопиться незачем. Пока отдышусь, пока приведу себя в порядок...
– Не трудитесь, деточка, – прошамкала я в трубку. – Просто передайте Фрэнки, что сегодня вечером у него важная встреча. “Риц-Карлтон”, номер 1760, ровно в полшестого, не перепутайте. А в постскриптуме – SOS.
– Какой еще соc? – растерялась трубка.
– “Соверши обряд самопожертвования”, – пояснила я.
Секретарша послушно процитировала безумное послание, и я тут же дала отбой.
Постанывая, добрела до гостиной и занялась припасами. В холодильнике лежали паштет с трюфелями, ассорти мягких сыров и прочие гастрономические изыски. Правда, при транспортировке слегка пострадала упаковка вишни в шоколаде... Я машинально расковыряла ее ногтем, но вовремя опомнилась. Сделала глубокий вдох... Мне нисколько не хочется этих ягод...(Выдох.) В тающей шоколадной корочке...(Вдох.) Этих крохотных бомбочек, взрывающихся горьковато-сладким сиропом на языке...Я бессильно поскрипела зубами, медленно, толчками выдохнула, и первобытной силы приступ потихоньку отпустил.
– И не введи нас во искушение! – взмолилась я как никогда искренне, запихала шоколад в поддон морозильника и от греха подальше сбежала в спальню. Пора было распаковать и расставить по местам остальные сюрпризы.
Первым делом я благоговейно расстелила на кровати только что купленный пеньюар. Ну, держись, Фрэнки! Вот они, триста пятьдесят долларов, инвестированные в спасение семейного очага. Достойное вложение.
К тому же просторное одеяние ничего не стоит подогнать по фигуре, когда во мне останется на пять размеров меньше. Продавец очень доходчиво объяснил, как это делается. Я уложила сорочку и накидку из черного атласа изысканными драпировками, распушила оторочку из перьев марабу, наслаждаясь прикосновением нежных волосков к коже.
Раскладывая у кровати игрушки из “Сэкскурсии”, я нервно хихикала. То-то удивится Фрэнклин, когда я предстану перед ним на пороге, вся в шелках и перьях!
– А теперь, мадам и месье, коронный номер!
И с последним пакетом на ритуально простертых вперед руках я вступила в святая святых. За непритязательным словом “ванная” таился царский зал с мраморным орнаментом на полу, стенах и потолке. Но главное – с умопомрачительным бассейном. Для олимпийских заплывов, пожалуй, тесноват, но вполне годится для компании из десяти лентяев или одной энергичной влюбленной пары.
Стеклянная стена ванной выходила на юг, и ослепительная панорама предвечернего Чикаго магически удваивалась в противоположной стене, состоящей из зеркал. Я опустилась в кресло, сощурилась, и выложенный ультрамариновым мрамором прямоугольник бассейна словно поплыл в небе над крышами.
Массивные хрустальные краны сверкали подобно бриллиантам. Изобразив фанфары и барабанную дробь, я крутанула краны, и вода ударила плотной струей. Пора обживать владения. Из сумки на край бассейна перекочевали пена для ванны с миндальным маслом, нежная натуральная губка, ароматические масла. Скоро передо мной ровным солдатским строем выстроился ряд склянок и пузырьков.
Вода прибывала с мерным шумом, над ней заклубился теплый пар, туманя отражения в зеркалах. Вглядываясь в мягкую дымку, я изогнулась и приподняла волосы, обнажив шею. Так, теперь нужно прикрыть глаза, приподнять одну бровь и надуть губы. Увы, вместо Мэрилин Монро в зеркале за облаком пара появилась какая-то бледнолицая Вупи Голдберг. Неважно, интимный полумрак и бутылка шампанского кому угодно добавят вдохновения, и перевоплощение пройдет как по маслу.
Я прошла к стеклянной стене, с наслаждением ступая по прохладному мрамору. Подо мной, насколько хватало глаз, раскинулся огромный город, вздымавший к небу зеркальные кристаллы высотных зданий.
День неприметно угасал. Солнце медленно, словно нехотя, скатывалось в западные кварталы, плутало в лабиринте домов и роняло в проулки длинные густые тени. На востоке огромный лоскут озера Мичиган прощально отблескивал под косыми лучами солнца, постепенно наливаясь глухим грифельным тоном.
Скорей бы ночь. Небоскребы растворятся во тьме, превратятся в светящиеся миражи, сверкающие, как стразы на черном бархате. Мы с Фрэнклином зажжем свечи, соскользнем в душистую воду, и весь этот призрачный ночной город будет принадлежать одним только нам. С ног до головы натремся ароматическим маслом, станем кормить друг друга виноградом и задыхаться от затяжных поцелуев под водой...
Я завернула хрустальные краны и начала раздеваться прямо перед гигантским окном. Долой жалюзи и шторы. То, что я привыкла считать естественной скромностью, Фрэнклин раздраженно клеймил как ханжество. Пускай близлежащие небоскребы ощерятся биноклями и телескопами, пускай все окрестные маньяки и извращенцы крутят окуляры потными пальцами – обновленная Барбара к вашим услугам, господа.
Я расстегнула пояс и отшвырнула его в угол. Фрэнклин часто пенял мне за якобы ложную стыдливость. Что ж, никогда не поздно измениться. Со всем отпущенным на мою долю эротизмом я неторопливо расстегнула одну за другой жемчужные пуговки платья и повела плечами. Прохладный шелк заскользил по телу, задержался на груди, потом на бедрах, и платье воздушным кольцом улеглось на полу.
Когда дело дошло до белья, все та же природная стыдливость подняла вой в моей душе. В порядке компромисса я повернулась к окну спиной и суетливо стянула колготки, тонкие трусики и кружевной лифчик. Попробовала ногой воду и невольно вскрикнула – стертые до крови пальцы обожгло как кипятком, боль запульсировала с прежней силой. Поутру Фрэнклину наверняка придется на руках снести меня в машину. О, сладостная перспектива! К счастью для моего супруга, он давно балуется штангой.
Тут пришлось резко одернуть себя. Сексуальная женщина не размышляет о лишнем весе. Что же, посмотрим на это по-другому. Если завтра утром я не смогу ходить – черт возьми, тем лучше! Тогда мы весь день проваляемся в кровати. Это будет полное, окончательное падение и самый разнузданный разврат. Должным образом настроившись, я погрузилась в воду, легла на спину, блаженно вздохнула и закрыла глаза.
Оглушительный телефонный звонок вырвал меня из грез и чуть не отправил на дно. Я огляделась. Телефона не видно, но звонки продолжались. Выложив четыреста пятьдесят долларов, можно рассчитывать на аппарат и в ванной комнате.
Дзы-ы-ынь! Да что это я разлеглась. Звонить сюда может только он! Пулей выскочив из бассейна, я подхватила полотенце и кинулась в спальню, оставляя широкий мокрый след.
Сорвав телефонную трубку, я слегка перевела дух и томно прошептала:
– Да-а-а-а-а?
Пусть на вид я пока что и не Мэрилин Монро, постараюсь все же сойти за нее хотя бы на слух.
– Барбара?
– Да-а-а-а-а... – Я похлопала ресницами и капризно оттопырила нижнюю губу.
– Ты не заболела? – выкрикнул Фрэнклин, перекрывая безумный гвалт на том конце провода.
– Разве что любовной горячкой.
– А-а. Черт бы побрал этот шум, я тебя почти не слышу.
На часах зажглось “17.05”. Я набрала полную грудь воздуха и звучно выдохнула:
– Дорогой, ты все еще в офисе?
– Нет. В штабе.
– Поспеши-и-и! – Черт, как же трудно сохранять сексуальный тембр, когда приходится почти орать. – Тебя тут кое-кто дожидается...
– Барбара, что ты там бормочешь? Да говори же ты громче! Стой... Подожди... подожди! – Разноголосый гомон в трубке слегка поутих, телевизор глухо забубнил что-то неразборчивое. – Барбара, новости видела?!
– Нет, не до них мне...
– Так врубай скорее седьмой канал! Нет, второй, по седьмому уже все.
Пульт... Разумеется, куда-то запропастился пульт. Мокрой рукой я нашарила на телевизоре нужную кнопку, приготовившись услышать самое худшее: началась Третья мировая, взорвался ядерный реактор, в соседнем квартале высадились марсиане... Но на экране сияла плешь местного политикана Уорнера Рота, окруженного густым лесом микрофонов.
– Это всего лишь Уорнер Рот...
– Вонючий сукин сын клялся и божился, что не ввяжется в борьбу! – В голосе Фрэнклина звучала ярость. Я отодвинула трубку от уха. – Ты хоть понимаешь, что это значит?
– Да, – ледяным тоном отозвалась я. – Это значит, что ты не придешь.
– Черт побери! – Он понизил голос: – Поверить не могу, что ты так эгоистична.
– Я? – Задохнувшись от возмущения, я с размаху упала на кровать, прямо на складки пеньюара. – Позволь напомнить, что мы давным-давно договорились отпраздновать этот день. Почему твои проклятые выборы не могут отдохнуть до завтра?
– По-твоему, это я подбил осла Уорнера лезть в сенаторы? Пораскинь мозгами, он же ворует у меня голоса! Срочно необходима новая стратегия – я должен внушить людям, что голосовать нужно только за меня!
– Сегодня ночью?
– Да, Барбара, да! У всех в штабе завтра полно дел, а мы с тобой можем как-нибудь и перебиться без вечеринки. И какого черта тебе приспичило именно сейчас? Неужели нельзя подождать?
– До окончания выборов?
Фрэнклин замолчал. Назойливые голоса на заднем плане также смолкли, – очевидно, команда внимательно вслушивалась в семейную перебранку шефа.
– Чего ты добиваешься, Барбара?
– Чтобы ты сию же минуту приехал в отель!
– Ты действительно этого хочешь?
И в самом деле, хочу ли?.. Оскорбленная гордость не позволила пойти на попятный.
– Да.
Он тоскливо вздохнул, словно покоряясь жестокой судьбе.
– Ладно, через полчаса мы будем.
– Мы?!
Но мой вопрос потонул в равнодушных гудках. Я в бешенстве швырнула трубку на рычаг, едва не сломав ноготь.
Прошло, положим, не полчаса, а все полтора, и вот в роскошный “люкс” ввалилась мрачная толпа. Сливки чикагской политической системы – все поголовно с развязанными галстуками и с расстегнутыми воротами мятых рубашек – густо благоухали выпивкой, табаком и потными подмышками.
Иных я прежде не видела, но попадались и лица, знакомые еще с благословенных покерных посиделок у моего отца. Если физиономии первых при виде моей ничтожной персоны остались каменными, то вторые на мгновение перекосились от ужаса. Да, мой новый облик разил давних знакомых наповал. “А ведь была такой очаровательной девушкой”.
У меня же в голове не укладывалось, как я могла упиваться собственной сексуальностью каких-то два часа назад. Унижение вздувалось во мне болезненным нарывом. Прорвись этот гнойник, и я захлебнусь насмерть.
Фрэнклин замыкал шествие, бережно поддерживая под локоть худую блондинку. Долговязая, величественная, ледяная. Черный шифоновый шарф стягивал зализанные назад волосы шикарного пепельного оттенка в корректный, без намека на легкомысленность, низкий “хвост”. Из прически не выбивался ни единый волосок, так что стройная шея, строгий овал лица и высокий аристократический лоб представали взгляду во всем своем мраморном великолепии.
Не женщина, а породистая кобыла, воплощение той надменной сексуальности, которая прет с газетных фотоснимков в разделе “Великосветская хроника”. Одета она была с неброской роскошью: персикового цвета юбка до колена, белая блузка со скромной вышивкой – все явно из чистого льна и безукоризненно свежее, хрустящее и отутюженное. Лишь по паре едва приметных складочек можно было догадаться, что она наравне со всеми маялась целый день от влажной и душной жары.
Мои руки предательски затеребили собственную изжеванную юбку. Тонкому шелковому платью Сары-Джейн пришлось не по вкусу валяться на полу в ванной, и оно жестоко мне отомстило.
– Вы, должно быть, миссис Аверс.
Кобыла с замороженной улыбкой протянула изящную ладонь. Хрупкие на вид пальцы оказались неожиданно жесткими, как клещи.
– Вроде того, – мрачно согласилась я. – А вы...
– Эшли Пембрук. Координатор по связям с общественностью.
– Потрясающе.
– О да, миссис Аверс, у меня невероятно увлекательная работа.
Она подцепила меня под руку и по-хозяйски увлекла в снятый на мои же деньги “люкс”. Мой муж безмолвно плелся следом.
– Впрочем, что это я? Фрэнклин предупредил, что вы абсолютно равнодушны к политике, – и кобыла снисходительно похлопала меня по руке. – Могу я попросить у вас чего-нибудь освежающего?
– Вот бар, вот холодильник. Прошу вас, не стесняйтесь.
Фрэнклин дернулся:
– Я принесу, Эшли.
Компания в считанные секунды оккупировала гостиную. Повсюду валялись мятые пиджаки, кейсы, извергавшие водопады документов, исчерканных блокнотных листков, графиков, таблиц.
Деликатесы, которые я три часа выбирала в лучших магазинах, Фрэнклин вывалил на журнальный столик. Их смели за несколько минут, прикончили три бутылки шампанского и затребовали в номер сэндвичей.
Пепельницы быстро забились окурками, в воздухе повисла дымовая завеса. Какой выразительный штрих к портрету кандидата, кричащего с трибуны: “Сигареты – тот же наркотик. Все это для слабых и неуверенных в себе!”
В горле першило, глаза слезились. Я предпочла укрыться в спальне. Теперь ее роскошное убранство казалось мне напыщенным и холодным. Я слила воду из ванной, сгребла никчемные склянки-банки в пакет, а дурацкий пеньюар сунула в шкаф. Скромный сувенир для горничной.
Комната приобрела прежний необжитой вид. Созданный мною волшебный мир развеялся, как мираж. Зрители не пришли, и фокус не получился. Я с отвращением запихала в сумку пакет из “Сэкскурсии”, не в силах решать судьбу его содержимого.
Оставалась последняя проблема – как незаметно пробраться из спальни к выходу. Первым делом я обмотала полосками туалетной бумаги свои мозоли, осторожно натянула колготки и попыталась втиснуть ноги в туфли. Полное фиаско. На кухне я нашла зазубренный нож и без колебаний приступила к экзекуции – недрогнувшей рукой откромсала у туфель задники, на носах пропилила треугольные дыры и вогнала ноги внутрь. Покончив с технической стороной дела, схватила сумку и двинулась в гостиную.
– Пожалуй, загляну в кинозал на первом этаже, – обронила я через плечо.
Фрэнклин даже не оторвал взгляд от бумаг:
– Ладно. У нас тут работы на всю ночь.
Нет проблем. Куплю новые батарейки для вибратора. Выход. Занавес. Аплодисменты.
Кинотеатр отеля отделяли от лифта семьдесят пять шагов по раскаленным гвоздям. Добредя до цели, я скинула туфли, благо везде было ковровое покрытие. Репертуар поражал пестротой – Сталлоне, Бетт Мидлер и Клинт Иствуд. Судя по афише, в соседнем кинотеатре шли еще четыре фильма. Но увы, учитывая состояние моих ступней, они с тем же успехом могли бы идти и на Марсе. Я купила билеты на все три сеанса.
Девушка за конфетным прилавком медитировала над любовным романом.
– М-м-м... – Я нахмурилась, словно выбирая.
– Вам помочь?
– Будьте добры. Так... Сьюзи просила сладкий попкорн... (Девушка придвинула пакет.)Ах да, Линда требует “Милки-вэй”, а Шэрон, кажется, арахис...
Легкие работали, как кузнечные мехи. Вдыхая и выдыхая что было сил, я мела с прилавка попкорн, “Милки-вэй”, “Сникерс”, “Твикс”, пепси. Ярость утихла, уступив место голоду.
Между Бетт и Клинтом, а потом и перед Сильвестром я повторяла набеги на прилавок. Вдыхала и выдыхала. Вдыхала и выдыхала. Все без толку. Глубокие вдохи утратили надо мной всякую власть. Методика доктора Чена потерпела полный крах.
Уже растеклась по экрану последняя порция крови и мозгов, поползли финальные титры, а я все жевала. Жевала в такси, жевала у себя в прихожей, бережно отлепляя от кровавых пузырей клочки туалетной бумаги, но так и не заглушила бешеного голода. Лишь одно заглохло во мне навсегда – последние остатки желания или надежды на примирение.
Я все поставила на Фрэнклина Аверса и проиграла вчистую.
* * *
“Детективное агентство Хэлси” оказалось крохотной ячейкой в хитросплетении одноэтажных офисных зданий, напоминавших россыпь деталек гигантского конструктора. Паутина из стекла и металла безжалостно опутала изрядный клок превосходной пахотной земли в считанных минутах езды от торгового центра. Я оценила удобство расположения. Можно прибарахлиться, перекусить, разобраться с неверным супругом, и весь вечер еще останется свободным. Не иначе, Сара-Джейн из конформизма предпочла мистера Хэлси всем прочим сыщикам.Офис 1506 прятался в укромном закутке с тыла и начисто опровергал все мои представления о детективной конторе. Где мрачный двор-колодец, где потеки грязи на облупленных стенах? Где, наконец, вонь мочи, где скрипучая лестница? Чтобы попасть сюда, даже принцу Уэльскому пришлось бы прежде привести себя в порядок и подтвердить родословную. Да, в этом районе Чикаго фасады нужны домам для одной главной цели: чтобы кричать о преуспевании их владельцев.