Страница:
Струк "вспоминает" о том, что в конце лета 1920 года его отряды разгромили 9-ю, 25-ю, 47-ю (комдив Г. Котовский), 57-ю советские дивизии, захватили их вооружение и амуницию. Ничего подобного не было. В действительности, отряды Струка, преследуемые этими дивизиями, искали спасения в глухих лесах и болотах. Правда, струковцы совершили несколько налетов на Чернобыль и Горностайополь, но красноармейцы быстро отбивали эти маленькие местечки. В декабре 1920 года струковцы никак не могли захватить Киев и "пробыть там шесть суток" (по воспоминаниям Струка). Ни один из исследованных мной источников не подтверждает этого. Напротив, отряды Струка зимой 1920/1921 года сократились до 300-400 всадников, да и они постоянно уворачивались от ударов 44-й Киевской советской дивизии и 1-й Киевской бригады.
В то же время имя Струка я обнаружил в числе имен членов объединенного Повстанкома, признавшего общее руководство Петлюры в конце 1920 года.
Но в 1921-1922 годах контактов с петлюровским командованием Струк не подчинялся командующему Северным повстанческим фронтом (петлюровцев) атаману Мордалевичу, штаб которого находился по соседству с "базовым районом" Струка. Но в то же время документы фиксируют его политические связи с Савинковым и братьями-атаманами белорусского Полесья С. и Ю. Булах-Балаховичами{11}.
В апреле - июне 1921 года Струк еще громил советские учреждения и еврейские местечки на Киевщине. Главными "операциями" Струка тогда стали захваты речных пароходов, что курсировали по Днепру. Было захвачено более двадцати пароходов и столько же барж, буксиров, причем операции сопровождались зверским уничтожением пассажиров - евреев, коммунистов, красноармейцев. Сотни обезображенных трупов поглотили тогда воды Днепра...
Небольшой отряд Струка в 200-500 бойцов еще более года скрывался в лесах украинского Полесья. Определенную помощь оказал он армии Юрия Тютюнника, вышедшей в неудачный зимний поход с Волыни на Киев.
Последний раз "банда Струка" упоминается в документах в октябре 1922 года в связи с погромом в Мартыновской волости, в ходе которого было убито 80 евреев. В эти месяцы банда состояла всего из 30-50 человек.
Куда делся потом атаман Струк? Рассказывают, что в ноябре 1922 года он подался в Польшу, сменил фамилию и род занятий. Исчез как бывший атаман и родился как скромный обыватель, чтобы прожить, затаившись, до 73 лет.
Струк стал уродливой гримасой крестьянской революции, кровавым демоном Полесья, молохом, что постоянно искал новые жертвы. Сколько тысяч жизней на его совести? Три? А может и все пять... Страшен был этот малограмотный атаман из "медвежьего угла". Страшен своей маниакальной кровожадностью и жаждой наживы. Пожалуй, как ни один из украинских "неконтролируемых атаманов" Струк стремился уничтожать евреев. А уж своих "хозяев" он менял постоянно. Поляки и англичане, петлюровцы и галичане, "красные" и "белые", савинковцы и гетманцы... Забыть бы его, не поминать к ночи, да совершенные им злодеяния даже в забвение его не отпускают. Таков он - атаман Струк антигерой освободительной войны украинского народа, персонификация предательства и жестокости.
Многоликий Савинков
Он начал свои показания словами: "Я, Борис Савинков, бывший член Боевой организации Партии социалистов-революционеров, друг и товарищ Егора Сазонова и Ивана Каляева, участник убийств Плеве, великого князя Сергея Александровича, участник многих террористических актов, человек, всю жизнь работавший только для народа, во имя его, обвиняюсь ныне рабоче-крестьянской властью в том, что шел против русских рабочих и крестьян с оружием в руках".
О том, каким был путь, который привел обвиняемого 28 августа 1924 года в зал, где заседала Военная коллегия Верховного суда СССР, и рассказывается в этом очерке.
1
Борис Викторович Савинков родился в январе 1879 года в Харькове, в семье юриста - потомственного дворянина и писательницы-актрисы. Можно сказать, что свои таланты - писательский и конспиративный - Борис "впитал с молоком матери". От отца к нему перешла склонность к юриспруденции.
Детство Борис провел в Варшаве (большая часть Польши тогда входила в Российскую империю), где его отец стал судьей. В год окончания Первой гимназии Борис Савинков привлекается к расследованию по поводу "беспорядков" в связи с открытием в Варшаве памятника М. Муравьеву-"вешателю" - усмирителю польского восстания. На год Савинков был передан под гласный надзор полиции. Так началась "взрослая жизнь" сына товарища прокурора военного суда.
Поступив в 1897 году в Петербургский университет на юридический факультет, в девятнадцать лет Борис принял участие в студенческих беспорядках, был отчислен со второго курса и снова привлечен к дознанию.
Тогда он исповедовал "мирный" марксизм - "экономизм" и был противником террора. Вскоре он попадает в тюрьму вместе со своим старшим братом, также студентом. А потом разразилась страшная трагедия... Старший брат Бориса, оказавшись в сибирской ссылке, покончил жизнь самоубийством. Отец, получив известие об аресте сыновей, будучи человеком "долга и чести", не перенеся унижения и позора, сошел с ума и вскоре умер.
В двадцать лет Борис женится на дочери писателя Глеба Успенского Валентине и уезжает за границу, где в течение двух лет продолжает образование в Берлинском и Гейдельбергском университетах.
Надо отметить, что "заразил" Бориса Савинкова революционной "горячкой" не только старший брат, но и его гимназический друг - впоследствии известный террорист, убийца великого князя Сергея Романова - Иван Каляев.
О дореволюционной жизни Бориса Савинкова написано много и подробно. Да и сам он "грешил" воспоминаниями (журнал "Былое" за 1917-1918гг.). Огромное количество материала о деятельности Савинкова собрано в бывшем архиве Октябрьской революции - ныне Государственном архиве Российский Федерации.
Первый арест, исключение из университета и семейная трагедия не образумили Бориса и через два года, в 1901-м, он снова попадает за решетку, на этот раз по делу социал-демократической петербургской группы "Рабочее знамя" - сторонников Плеханова и Ленина. В то время, несмотря на молодость, он уже ведущий сотрудник газеты "Рабочее дело", один из основателей группы "Социалист", известный марксист и популярный пропагандист в рабочих кружках. Тогда он заявляет, что насилие "недопустимо ни в коем случае и ни для каких целей".
Трудно сказать, как бы сложилась судьба социал-демократа Савинкова, если бы оказавшись в ссылке в Вологде, он не познакомился и не подпал под влияние жившей нелегально в этом городе "бабушки русской революции" Екатерины Брешко-Брешковской. Эта встреча и приводит Савинкова в стан социалистов-революционеров, где кипели кровавые страсти террора.
В июле 1903 года дело Савинкова пересматривают и приговаривают его к ссылке в Восточную Сибирь сроком на 5 лет. Не дожидаясь исполнения приговора, он бежит из-под надзора, легко покидает Россию и оказывается в Женеве, в штаб-квартире недавно организованной партии эсеров. Савинков твердо заявляет руководителям социалистов-революционеров Е. Азефу и М. Гоцу, что хочет стать террористом, убивать "врагов народа", войти в Боевую организацию эсеров.
Азеф - лидер эсеровской партии, глава и один из создателей Боевой организации, вдохновитель террора, одновременно был шпионом-провокатором царской охранки, безжалостно расправлявшийся и со своими товарищами, и с царскими сановниками.
Уже в 1903 году двадцатичетырехлетний Борис Савинков становится заместителем руководителя террористической Боевой организации эсеров и руководителем Московского отдела организации. Он готовит убийства министра внутренних дел В. Плеве и московского генерал-губернатора, великого князя Сергея Александровича Романова. По мнению В. Орлова, Борис Савинков принял участие в 27 террористических актах.
Однако "творя" террор, Савинков испытывает серьезные сомнения и разочарования... Он пишет жене, что хочет "забыться, то есть не думать, а если нельзя не думать, то хоть не чувствовать, что было". Кошмары преследуют его, расшатывая наследственно больную психику.
Борис Савинков, он же Павел Иванович (партийная кличка), с юности стал асом конспирации. При большом количестве провокаторов в партии он сумел выстоять и своей железной волей сплотить боевое ядро террористов. Он обладал даром убеждения, но порой терял ощущение реальности и тогда чувствовал себя пророком, вершителем судеб.
Кроме "пули" партии, он стал еще и "пером" партии эсеров. По предложению Азефа, Савинков написал устав Боевой организации, усиливший независимость боевиков от ЦК партии эсеров.
Савинков писал, что Азеф "занимал положение капитана корабля, я старшего офицера, именно я сносился со всеми товарищами, был с ними в непосредственном общении, со многими в тесной дружбе. Он (Азеф. - Авт.), если так можно выразиться, из своей каюты не выходил, отдавал приказы через меня, вел организацию через меня. Уже поэтому он не мог иметь никакого идейного влияния".
Писатель Куприн позже скажет, что на Савинкова пошел "лучший материал, из которого лепятся авантюристы и конкистадоры: звериная находчивость и ловкость, глазомер и равновесие, великое шестое чувство - чувство темпа, столь понимаемое и чтимое людьми цирка, холодное самообладание наряду с почти безумной смелостью; редкая способность обольщать отдельных людей и гипнотизировать массы; интуитивное умение разбираться в местности, в людях и в неожиданных событиях... излучаемой им жизненной энергии, наверное, хватило бы на тысячу человеческих существований...". Андрей Белый записал по поводу террориста Савинкова: "Таки смелость!"
В 1905 году, в разгар первой российской революции, Савинков был кооптирован в ЦК партии эсеров. А в мае 1905 года, приобретя большую партию револьверов, он по бельгийскому поддельному паспорту выехал в Россию. Цель поездки - убийство киевского генерал-губернатора Клейгельса. Однако провести этот теракт ему не удается...
Уже в сентябре 1905 года Савинков узнает, что его руководитель Азеф агент полиции. Однако Азефу тогда посчастливилось вывернуться, оправдаться, а к смерти за провокаторство эсеры приговорили Н. Татарова. Организатором убийства провокатора стал Савинков. Удивляет слепота Савинкова, который до декабря 1908 года не хотел верить в предательство Азефа.
После царского октябрьского манифеста Савинков продолжал настаивать на продолжении террора, вопреки мнению многих лидеров ЦК эсеров. Тогда многие посчитали, что манифест даровал политические, свободы и заложил основы для строительства демократии. Но Савинков увидел тогда в манифесте только тактический маневр царизма. В ноябре 1905 года на заседании ЦК его не поддержал никто, и эсеры приняли решение прекратить террор и распустить Боевую организацию.
В конце 1905 года Савинков действовал в петербургском подполье и был членом Боевого комитета по подготовке вооруженного восстания в столице, руководил столичной военной организацией эсеров. Савинков тогда настаивал на разделе партии на партию агитации и партию террора.
В 1906 году вместе с Азефом он воссоздает Боевую организацию и готовит террористические акты против министра внутренних дел П. Дурново и московского генерал-губернатора Ф. Дубасова. Однако провокатор Азеф срывает эту подготовку.
Непримиримость, огромная энергия, жажда борьбы, приключений, склонность к романтической авантюре толкали его на путь террориста-профессионала. В мае 1906 года Савинков был арестован в Севастополе при подготовке покушения на адмирала Г. Чухонина - главнокомандующего Черноморским флотом. За два дня до военно-полевого суда, исход которого мог быть только один - виселица, он бежит из тюрьмы. Через Румынию и Венгрию добирается до Франции...
После серии неудач и провалов Савинков, разочаровавшись в терроре, выступает за обновление тактики и стратегии партии. Но теперь, после разгона Первой Государственной Думы царем, ЦК эсеров, напротив, решило перейти к террору и подготовить покушение на министра внутренних дел Петра Столыпина.
Из-за разногласий с руководителями эсеров и неудач по созданию нового "Летучего боевого отряда" в октябре 1906 года Савинков уходит с поста одного из руководителей террора. Боевая организация эсеров, отказавшись работать под руководством ЦК, прекращает свое существование в конце ноября 1906 года. На эсеровском съезде Савинков выразил свое возмущение действиями ЦК, который не доверял Боевой организации и игнорировал мнения боевиков.
Но одной из главных подспудных причин расхождений ЦК и боевиков были денежные вопросы. Террористы очень дорого обходились казне партии. Деньги прилипали к рукам Азефа, который не стесняясь разорял партийную казну, используя ее для личного обогащения. Только за полтора года (1904-1906) Азеф "вынул" из кассы Боевой организации и ЦК около 250 тысяч франков (около 80 тысяч рублей золотом).
Интересно, что и "верхушка" боевиков - Савинков и другие - транжирили "на себя" до 500 рублей в месяц каждый, что составляло тогда огромную сумму. Савинкова часто обвиняли в "барском" положении в партии и в "кавалергардских замашках". Он сам признавался, что для себя он покупал все самое дорогое и не экономил в тратах. Он играл в казино и на тотализаторе, прожигал жизнь в ресторанах... Эта привычка широко жить на партийные "деньги от политики" осталась у Савинкова на всю жизнь.
Согласно "отчетности" убийство Плеве стоило организации 29 тысяч рублей... Словом, эсеры были люди не бедные! Их кровавая "работа" была еще и их "бизнесом".
Всем на удивление, бывший "атаман террористов" выступил с осуждением бесперспективных, антигуманных методов террора и решил навсегда отказаться от "участия в безнадежном предприятии". В 1907 году он фактически порывает с партией эсеров. Одной из причин выхода из партии был серьезный кризис в рядах эсеров, в связи с разоблачением провокаторской роли Азефа.
В 1906-1907 годах Азеф и Гершуни стремились скомпрометировать Савинкова, утверждая, что после нахождения в камере смертников он уже опасался "за свою голову" и страх заставил его отойти от террора. Савинкова обвиняли еще и в "моральном разложении", безнравственности, в увлечении "юбками".
В конце 1907 года он уезжает за границу.
Только в 1908 году Савинков временно возвращается "в строй", приняв участие в подготовке несостоявшегося покушения на Николая Второго на крейсере "Рюрик". Террористы решили осуществить убийство императора во время торжественной встречи корабля в Кронштадте. В июне 1908 года ЦК эсеров решил привлечь к этому теракту Савинкова. Тот, в свою очередь, сумел привлечь несколько русских матросов к планируемому покушению. Крейсер "Рюрик" был построен на верфи в Глазго и именно оттуда выходил в свое первое плавание в Кронштадт. Савинков убедил матросов спрятать на корабле уже в Кронштадте одного боевика, который должен был взорвать палубу во время торжественного смотра или выстрелить в царя. Но Азеф всячески противился реализации этого замысла, и взрыв или выстрел так и не прозвучал... Азеф продлил жизнь царя еще на десять лет.
Уже после разоблачения Азефа, в 1910 году, Савинков напишет: "Горе наше, быть может, в том, что рост нашего Центрального Комитета и нас, Боевой организации, не превышал роста Азефа".
В то время Борис Савинков выглядел так: "Сухое каменное лицо, презрительный взгляд; небольшого роста, одет с иголочки; не улыбается, веет безжалостностью".
В 1909-1911 годах Савинков воссоздал Боевую организацию эсеров и возглавил ее. Хотя сам он обладал нелегким характером и противоречивой репутацией, было решено, что никто лучше не поставит "работу" террора. В новою Боевую организацию Савинков набирает боевиков ему "лично близких", ужесточает в организации дисциплину, утверждает свои особые, почти диктаторские, полномочия. После разоблачения Азефа последовал целый ряд разоблачений более мелких фигур в эсеровской партии. Партию лихорадило, и в каждом партийце виделся провокатор... Атмосфера всеобщий подозрительности приводила к мысли о возможности роспуска партии.
Во второй Боевой организации эсеров было всего 13 человек, включая самого Бориса и его вторую жену - Е. Зильберберг. На английском острове Джерси боевики создали "динамитную лабораторию". В конце 1909 года большая часть боевиков выехала в Россию "на работу"...
Главной задачей, которою поставили перед собой Савинков и его организация, было убийство императора. Планировались также второстепенные задачи: убийство министра юстиции И. Щегловитова, министра внутренних дел П. Столыпина, великого князя Николая Николаевича.
Но террористов преследовали неудачи. Один из них был арестован, за несколькими велась слежка. Савинкову стало ясно, что его "конспирация" раскрыта полицией, и он отзывает своих боевиков из России. Группа считалась "проваленной", и ее руководитель решает создавать новую организацию. Но возрождению новой группы помешало новое громкое разоблачение в среде боевиков - известие о провокаторстве Кирюхина и самоубийство боевика Бердо, которого "затравили" подозрительные товарищи, и сам Савинков в том числе.
На Боевую организацию партия эсеров затратила за два года около 70 тысяч золотых рублей, однако организация ничем себя не проявила. Боевики спокойно и достаточно обеспеченно жили во Франции, Англии и не стремились к опасной борьбе в России.
Тем временем лидеры партии эсеров пришли к выводу, что террор не только бесцелен, но и вреден. Было решено свернуть всю террористическую деятельность партии. В конце 1910 года Савинков запишет: "Меня так-таки вышибают. Деликатно, честью просят. По шеям". В обнародованном партией эсеров "Заключении судебно-следственной комиссии по делу Азефа" виновными в атмосфере провокаций, по логике комиссии, оказались все члены Боевой организации, и прежде всего Савинков. Текст "Заключения" ошеломил его. Он немедленно составил протест, который подписали все боевики. Борис Викторович писал, что заключение ССК - "это удар для террора почище Азефа. Знаете, у меня шевелится подозрение, что члены ССК именно и преследовали цель - убить террор. Гадко, противно".
В начале 1911 года Савинков полностью отошел от эсеров и террора.
Еще будучи студентом, Борис Савинков начал писать и публиковать под псевдонимом "Виктор Ропшин" свои декадентские стихи и поэмы. О смерти, любви, ненависти... Псевдоним придумала Гиппиус, имея в виду местность Ропшу, с царским дворцом, где "террористы восемнадцатого века" задушили императора Петра Третьего.
Теперь, пройдя "школу кровопускания", он пишет "Воспоминания террориста" и роман о революционерах-террористах под библейским названием "Конь бледный". В романе, размышляя о необходимости и полезности террора, приходит к выводу о его греховности. В свои 28 лет автор "Воспоминаний" уже ощущал себя личностью исторической.
Борис Викторович живет во Франции, осознав, что спрятаться от охранки и от своих мыслей в России он не может. Он попадает под влияние "мистического народничества", что "занималось" превращением религии в "душу революции", богоискательством. Его друг М. Прокофьев писал, что Савинков "умом дошел до необходимости религии, но не дошел до веры". Его христианские искания, духовная раздвоенность бесили "революционное окружение", что кичилось своим атеизмом. Духовный кризис террориста усилил разрыв с горячо любимой женой, которая уже не могла терпеть его "вздорного" характера, испытывать постоянное чувство тревоги и опасности.
В то время он заводит дружбу с литераторами "крута" Зинаиды Гиппиус, входит в парижскую масонскую ложу.
Новый его роман "То, чего не было" был построен на автобиографической фабуле, в нем он снова отрицательно отзывался о кровавой практике эсеров. Публикация романа до бела накалила отношения Бориса Викторовича с лидерами эсеров. Да и сам Савинков сознательно шел к разрыву с эсеровским ЦК. Его влекло искусство... Он говорил: "Писать мне необходимо, как птице петь... Я не могу не писать..."
В это время Савинков, неожиданно для своего окружения, сближается с марксистом Г. Плехановым и вместе с ним издает газету "Юг". В те годы, до и после революции, трудно определить политическое лицо Савинкова. Он как ртуть стремится заполнить пустоту, стремится занять свое историческое место.
С началом мировой войны, в 1914 году, Савинков становится активным оборонцем и добровольцем вступает во французскую армию, чтобы сражаться против немцев - врагов России. Вместе с другим видным террористом Моисеенко, Савинков обратился с открытым письмом к эсерам, призывая на время войны отказаться от открытой борьбы против царя, поскольку эта борьба будет использована для военного разгрома России. В отличие от Ленина, Савинков ставил не на "врагов" - Германию, а на "союзников" - Антанту.
В августе 1917 года в столицах и на фронте усилилась подрывная работа большевиков и анархистов. Законы Временного правительства не исполнялись, а власть начала перетекать к Советам рабочих и солдатских депутатов. На страну, разоренную трехлетней войной, надвигались голод, инфляция, хаос. В довершение всего правительство Керенского начало подвергаться нападкам не только "слева", но и со стороны "правых" сил - сторонников военной диктатуры, "твердой руки", восстановления дореволюционных порядков.
Выразителем интересов "правых" стал генерал Лавр Корнилов, наделенный огромной властью главнокомандующего всеми вооруженными силами страны, глава "теневого" "Союза офицеров". Корнилов рассматривался "правыми" как "кандидат в военные диктаторы" вместо либерального, осторожного Керенского. Многим тогда казалось, что только Корнилов сможет "железной рукой" восстановить порядок в стране и преодолеть революционный хаос.
26 августа Корнилов потребовал подчинить себе все части в Петрограде и двинул на Питер казачьи войска для свержения Временного правительства. Он объявил, что берет всю полноту власти в свои руки. Напутанный Керенский сместил Корнилова с занимаемого поста и объявил мятежником.
В истории корниловского мятежа странной и таинственной выглядит роль Бориса Викторовича Савинкова.
В апреле Семнадцатого, вместе с лидерами эсеров Черновым и Авксентьевым, Борис Савинков возвращается в Россию из эмиграции...
И сразу же он получает влиятельный пост комиссара Временного правительства, сначала в 8-й армии, потом - при Ставке Верховного главнокомандующего. В июне 1917-го он уже - комиссар Юго-западного фронта. Еще через месяц - товарищ (заместитель) военного министра революционной России Александра Керенского.
Савинков лета 1917-го входил в десятку самых влиятельных людей страны. Подруга Бориса, поэтесса Зинаида Гиппиус, писала тогда в дневнике: "... наш Борис по всем видимостям ведет себя молодцом. Как я рада, что он у дел!"
Но несмотря на то, что Керенский продвигал его по служебной лестнице, он не верил Борису. Как то, в сердцах, Керенский бросил Савинкову: "Вы Ленин, только с другой стороны! Вы - террорист! Ну, что ж, приходите, убивайте меня!"
В июле, когда коалиционное правительство Керенского утвердилось у власти, Савинков становится управляющим военным министерством. Именно он интриговал против главкома Брусилова и продвигал Корнилова на пост Верховного главнокомандующего.
Савинков вынашивал свой план создания сильной армии и "сильной власти" во главе с самим собой и в компании с Корниловым. Он принял непосредственное участие в разработке корниловской программы "мероприятий" в целях утверждения железной дисциплины в армии и в тылу.
Бывший террорист рассчитывал с помощью Корнилова ограничить власть своего "патрона" Керенского и, сыграв на их противоречиях, самому пробиться к рулю власти. Недоверие и интриги царили тогда в Зимнем дворце.
Савинков уговаривал Керенского ввести в столице военное положение, провести реформы в армии, восстановить смертную казнь на фронте и в тылу и арестовать особенно зарвавшихся лидеров большевиков и анархистов. "Действия должны быть самые решительные и беспощадные..." - убеждал недавний революционер. Савинков тогда поверил в "спасительность" военной диктатуры и пытался привлечь на свою сторону "правые казачьи круги".
Видя нерешительность Керенского в обуздании революционной стихии, 9 августа 1917 года он подает в отставку, хотя через неделю после уговоров забирает заявление об отставке. В августе Борис почти ежедневно бывал у четы Гиппиус - Мережковский. В тот день, 9 августа, Гиппиус запишет в своем дневнике;
"Идея Савинкова такова: настоятельно нужно, чтобы явилась, наконец, действительная власть, вполне осуществимая в обстановке сегодняшнего дня при такой комбинации: Керенский остается во главе (это непременно), его ближайшие помощники-сотрудники - Корнилов и Борис. Корнилов - это значит опора войск, защита России, реальное возрождение армии. Керенский и Савинков - защита свободы...
Савинков понимает и положение дел, - и вообще все, самым блистательным образом... я не вижу, чтобы Савинковым двигало сейчас его громадное честолюбие. Напротив, я утверждаю, что главный двигатель его во всем этом деле - подлинная, умная любовь к России и ее свободе..." Еще через две недели Савинков был отправлен Керенским в ставку Корнилова для переговоров о введении в столице военного положения. Но Корнилов уже не шел на компромиссы, требовал отставки Керенского и его министров, передачи себе всей полноты власти.
В то же время имя Струка я обнаружил в числе имен членов объединенного Повстанкома, признавшего общее руководство Петлюры в конце 1920 года.
Но в 1921-1922 годах контактов с петлюровским командованием Струк не подчинялся командующему Северным повстанческим фронтом (петлюровцев) атаману Мордалевичу, штаб которого находился по соседству с "базовым районом" Струка. Но в то же время документы фиксируют его политические связи с Савинковым и братьями-атаманами белорусского Полесья С. и Ю. Булах-Балаховичами{11}.
В апреле - июне 1921 года Струк еще громил советские учреждения и еврейские местечки на Киевщине. Главными "операциями" Струка тогда стали захваты речных пароходов, что курсировали по Днепру. Было захвачено более двадцати пароходов и столько же барж, буксиров, причем операции сопровождались зверским уничтожением пассажиров - евреев, коммунистов, красноармейцев. Сотни обезображенных трупов поглотили тогда воды Днепра...
Небольшой отряд Струка в 200-500 бойцов еще более года скрывался в лесах украинского Полесья. Определенную помощь оказал он армии Юрия Тютюнника, вышедшей в неудачный зимний поход с Волыни на Киев.
Последний раз "банда Струка" упоминается в документах в октябре 1922 года в связи с погромом в Мартыновской волости, в ходе которого было убито 80 евреев. В эти месяцы банда состояла всего из 30-50 человек.
Куда делся потом атаман Струк? Рассказывают, что в ноябре 1922 года он подался в Польшу, сменил фамилию и род занятий. Исчез как бывший атаман и родился как скромный обыватель, чтобы прожить, затаившись, до 73 лет.
Струк стал уродливой гримасой крестьянской революции, кровавым демоном Полесья, молохом, что постоянно искал новые жертвы. Сколько тысяч жизней на его совести? Три? А может и все пять... Страшен был этот малограмотный атаман из "медвежьего угла". Страшен своей маниакальной кровожадностью и жаждой наживы. Пожалуй, как ни один из украинских "неконтролируемых атаманов" Струк стремился уничтожать евреев. А уж своих "хозяев" он менял постоянно. Поляки и англичане, петлюровцы и галичане, "красные" и "белые", савинковцы и гетманцы... Забыть бы его, не поминать к ночи, да совершенные им злодеяния даже в забвение его не отпускают. Таков он - атаман Струк антигерой освободительной войны украинского народа, персонификация предательства и жестокости.
Многоликий Савинков
Он начал свои показания словами: "Я, Борис Савинков, бывший член Боевой организации Партии социалистов-революционеров, друг и товарищ Егора Сазонова и Ивана Каляева, участник убийств Плеве, великого князя Сергея Александровича, участник многих террористических актов, человек, всю жизнь работавший только для народа, во имя его, обвиняюсь ныне рабоче-крестьянской властью в том, что шел против русских рабочих и крестьян с оружием в руках".
О том, каким был путь, который привел обвиняемого 28 августа 1924 года в зал, где заседала Военная коллегия Верховного суда СССР, и рассказывается в этом очерке.
1
Борис Викторович Савинков родился в январе 1879 года в Харькове, в семье юриста - потомственного дворянина и писательницы-актрисы. Можно сказать, что свои таланты - писательский и конспиративный - Борис "впитал с молоком матери". От отца к нему перешла склонность к юриспруденции.
Детство Борис провел в Варшаве (большая часть Польши тогда входила в Российскую империю), где его отец стал судьей. В год окончания Первой гимназии Борис Савинков привлекается к расследованию по поводу "беспорядков" в связи с открытием в Варшаве памятника М. Муравьеву-"вешателю" - усмирителю польского восстания. На год Савинков был передан под гласный надзор полиции. Так началась "взрослая жизнь" сына товарища прокурора военного суда.
Поступив в 1897 году в Петербургский университет на юридический факультет, в девятнадцать лет Борис принял участие в студенческих беспорядках, был отчислен со второго курса и снова привлечен к дознанию.
Тогда он исповедовал "мирный" марксизм - "экономизм" и был противником террора. Вскоре он попадает в тюрьму вместе со своим старшим братом, также студентом. А потом разразилась страшная трагедия... Старший брат Бориса, оказавшись в сибирской ссылке, покончил жизнь самоубийством. Отец, получив известие об аресте сыновей, будучи человеком "долга и чести", не перенеся унижения и позора, сошел с ума и вскоре умер.
В двадцать лет Борис женится на дочери писателя Глеба Успенского Валентине и уезжает за границу, где в течение двух лет продолжает образование в Берлинском и Гейдельбергском университетах.
Надо отметить, что "заразил" Бориса Савинкова революционной "горячкой" не только старший брат, но и его гимназический друг - впоследствии известный террорист, убийца великого князя Сергея Романова - Иван Каляев.
О дореволюционной жизни Бориса Савинкова написано много и подробно. Да и сам он "грешил" воспоминаниями (журнал "Былое" за 1917-1918гг.). Огромное количество материала о деятельности Савинкова собрано в бывшем архиве Октябрьской революции - ныне Государственном архиве Российский Федерации.
Первый арест, исключение из университета и семейная трагедия не образумили Бориса и через два года, в 1901-м, он снова попадает за решетку, на этот раз по делу социал-демократической петербургской группы "Рабочее знамя" - сторонников Плеханова и Ленина. В то время, несмотря на молодость, он уже ведущий сотрудник газеты "Рабочее дело", один из основателей группы "Социалист", известный марксист и популярный пропагандист в рабочих кружках. Тогда он заявляет, что насилие "недопустимо ни в коем случае и ни для каких целей".
Трудно сказать, как бы сложилась судьба социал-демократа Савинкова, если бы оказавшись в ссылке в Вологде, он не познакомился и не подпал под влияние жившей нелегально в этом городе "бабушки русской революции" Екатерины Брешко-Брешковской. Эта встреча и приводит Савинкова в стан социалистов-революционеров, где кипели кровавые страсти террора.
В июле 1903 года дело Савинкова пересматривают и приговаривают его к ссылке в Восточную Сибирь сроком на 5 лет. Не дожидаясь исполнения приговора, он бежит из-под надзора, легко покидает Россию и оказывается в Женеве, в штаб-квартире недавно организованной партии эсеров. Савинков твердо заявляет руководителям социалистов-революционеров Е. Азефу и М. Гоцу, что хочет стать террористом, убивать "врагов народа", войти в Боевую организацию эсеров.
Азеф - лидер эсеровской партии, глава и один из создателей Боевой организации, вдохновитель террора, одновременно был шпионом-провокатором царской охранки, безжалостно расправлявшийся и со своими товарищами, и с царскими сановниками.
Уже в 1903 году двадцатичетырехлетний Борис Савинков становится заместителем руководителя террористической Боевой организации эсеров и руководителем Московского отдела организации. Он готовит убийства министра внутренних дел В. Плеве и московского генерал-губернатора, великого князя Сергея Александровича Романова. По мнению В. Орлова, Борис Савинков принял участие в 27 террористических актах.
Однако "творя" террор, Савинков испытывает серьезные сомнения и разочарования... Он пишет жене, что хочет "забыться, то есть не думать, а если нельзя не думать, то хоть не чувствовать, что было". Кошмары преследуют его, расшатывая наследственно больную психику.
Борис Савинков, он же Павел Иванович (партийная кличка), с юности стал асом конспирации. При большом количестве провокаторов в партии он сумел выстоять и своей железной волей сплотить боевое ядро террористов. Он обладал даром убеждения, но порой терял ощущение реальности и тогда чувствовал себя пророком, вершителем судеб.
Кроме "пули" партии, он стал еще и "пером" партии эсеров. По предложению Азефа, Савинков написал устав Боевой организации, усиливший независимость боевиков от ЦК партии эсеров.
Савинков писал, что Азеф "занимал положение капитана корабля, я старшего офицера, именно я сносился со всеми товарищами, был с ними в непосредственном общении, со многими в тесной дружбе. Он (Азеф. - Авт.), если так можно выразиться, из своей каюты не выходил, отдавал приказы через меня, вел организацию через меня. Уже поэтому он не мог иметь никакого идейного влияния".
Писатель Куприн позже скажет, что на Савинкова пошел "лучший материал, из которого лепятся авантюристы и конкистадоры: звериная находчивость и ловкость, глазомер и равновесие, великое шестое чувство - чувство темпа, столь понимаемое и чтимое людьми цирка, холодное самообладание наряду с почти безумной смелостью; редкая способность обольщать отдельных людей и гипнотизировать массы; интуитивное умение разбираться в местности, в людях и в неожиданных событиях... излучаемой им жизненной энергии, наверное, хватило бы на тысячу человеческих существований...". Андрей Белый записал по поводу террориста Савинкова: "Таки смелость!"
В 1905 году, в разгар первой российской революции, Савинков был кооптирован в ЦК партии эсеров. А в мае 1905 года, приобретя большую партию револьверов, он по бельгийскому поддельному паспорту выехал в Россию. Цель поездки - убийство киевского генерал-губернатора Клейгельса. Однако провести этот теракт ему не удается...
Уже в сентябре 1905 года Савинков узнает, что его руководитель Азеф агент полиции. Однако Азефу тогда посчастливилось вывернуться, оправдаться, а к смерти за провокаторство эсеры приговорили Н. Татарова. Организатором убийства провокатора стал Савинков. Удивляет слепота Савинкова, который до декабря 1908 года не хотел верить в предательство Азефа.
После царского октябрьского манифеста Савинков продолжал настаивать на продолжении террора, вопреки мнению многих лидеров ЦК эсеров. Тогда многие посчитали, что манифест даровал политические, свободы и заложил основы для строительства демократии. Но Савинков увидел тогда в манифесте только тактический маневр царизма. В ноябре 1905 года на заседании ЦК его не поддержал никто, и эсеры приняли решение прекратить террор и распустить Боевую организацию.
В конце 1905 года Савинков действовал в петербургском подполье и был членом Боевого комитета по подготовке вооруженного восстания в столице, руководил столичной военной организацией эсеров. Савинков тогда настаивал на разделе партии на партию агитации и партию террора.
В 1906 году вместе с Азефом он воссоздает Боевую организацию и готовит террористические акты против министра внутренних дел П. Дурново и московского генерал-губернатора Ф. Дубасова. Однако провокатор Азеф срывает эту подготовку.
Непримиримость, огромная энергия, жажда борьбы, приключений, склонность к романтической авантюре толкали его на путь террориста-профессионала. В мае 1906 года Савинков был арестован в Севастополе при подготовке покушения на адмирала Г. Чухонина - главнокомандующего Черноморским флотом. За два дня до военно-полевого суда, исход которого мог быть только один - виселица, он бежит из тюрьмы. Через Румынию и Венгрию добирается до Франции...
После серии неудач и провалов Савинков, разочаровавшись в терроре, выступает за обновление тактики и стратегии партии. Но теперь, после разгона Первой Государственной Думы царем, ЦК эсеров, напротив, решило перейти к террору и подготовить покушение на министра внутренних дел Петра Столыпина.
Из-за разногласий с руководителями эсеров и неудач по созданию нового "Летучего боевого отряда" в октябре 1906 года Савинков уходит с поста одного из руководителей террора. Боевая организация эсеров, отказавшись работать под руководством ЦК, прекращает свое существование в конце ноября 1906 года. На эсеровском съезде Савинков выразил свое возмущение действиями ЦК, который не доверял Боевой организации и игнорировал мнения боевиков.
Но одной из главных подспудных причин расхождений ЦК и боевиков были денежные вопросы. Террористы очень дорого обходились казне партии. Деньги прилипали к рукам Азефа, который не стесняясь разорял партийную казну, используя ее для личного обогащения. Только за полтора года (1904-1906) Азеф "вынул" из кассы Боевой организации и ЦК около 250 тысяч франков (около 80 тысяч рублей золотом).
Интересно, что и "верхушка" боевиков - Савинков и другие - транжирили "на себя" до 500 рублей в месяц каждый, что составляло тогда огромную сумму. Савинкова часто обвиняли в "барском" положении в партии и в "кавалергардских замашках". Он сам признавался, что для себя он покупал все самое дорогое и не экономил в тратах. Он играл в казино и на тотализаторе, прожигал жизнь в ресторанах... Эта привычка широко жить на партийные "деньги от политики" осталась у Савинкова на всю жизнь.
Согласно "отчетности" убийство Плеве стоило организации 29 тысяч рублей... Словом, эсеры были люди не бедные! Их кровавая "работа" была еще и их "бизнесом".
Всем на удивление, бывший "атаман террористов" выступил с осуждением бесперспективных, антигуманных методов террора и решил навсегда отказаться от "участия в безнадежном предприятии". В 1907 году он фактически порывает с партией эсеров. Одной из причин выхода из партии был серьезный кризис в рядах эсеров, в связи с разоблачением провокаторской роли Азефа.
В 1906-1907 годах Азеф и Гершуни стремились скомпрометировать Савинкова, утверждая, что после нахождения в камере смертников он уже опасался "за свою голову" и страх заставил его отойти от террора. Савинкова обвиняли еще и в "моральном разложении", безнравственности, в увлечении "юбками".
В конце 1907 года он уезжает за границу.
Только в 1908 году Савинков временно возвращается "в строй", приняв участие в подготовке несостоявшегося покушения на Николая Второго на крейсере "Рюрик". Террористы решили осуществить убийство императора во время торжественной встречи корабля в Кронштадте. В июне 1908 года ЦК эсеров решил привлечь к этому теракту Савинкова. Тот, в свою очередь, сумел привлечь несколько русских матросов к планируемому покушению. Крейсер "Рюрик" был построен на верфи в Глазго и именно оттуда выходил в свое первое плавание в Кронштадт. Савинков убедил матросов спрятать на корабле уже в Кронштадте одного боевика, который должен был взорвать палубу во время торжественного смотра или выстрелить в царя. Но Азеф всячески противился реализации этого замысла, и взрыв или выстрел так и не прозвучал... Азеф продлил жизнь царя еще на десять лет.
Уже после разоблачения Азефа, в 1910 году, Савинков напишет: "Горе наше, быть может, в том, что рост нашего Центрального Комитета и нас, Боевой организации, не превышал роста Азефа".
В то время Борис Савинков выглядел так: "Сухое каменное лицо, презрительный взгляд; небольшого роста, одет с иголочки; не улыбается, веет безжалостностью".
В 1909-1911 годах Савинков воссоздал Боевую организацию эсеров и возглавил ее. Хотя сам он обладал нелегким характером и противоречивой репутацией, было решено, что никто лучше не поставит "работу" террора. В новою Боевую организацию Савинков набирает боевиков ему "лично близких", ужесточает в организации дисциплину, утверждает свои особые, почти диктаторские, полномочия. После разоблачения Азефа последовал целый ряд разоблачений более мелких фигур в эсеровской партии. Партию лихорадило, и в каждом партийце виделся провокатор... Атмосфера всеобщий подозрительности приводила к мысли о возможности роспуска партии.
Во второй Боевой организации эсеров было всего 13 человек, включая самого Бориса и его вторую жену - Е. Зильберберг. На английском острове Джерси боевики создали "динамитную лабораторию". В конце 1909 года большая часть боевиков выехала в Россию "на работу"...
Главной задачей, которою поставили перед собой Савинков и его организация, было убийство императора. Планировались также второстепенные задачи: убийство министра юстиции И. Щегловитова, министра внутренних дел П. Столыпина, великого князя Николая Николаевича.
Но террористов преследовали неудачи. Один из них был арестован, за несколькими велась слежка. Савинкову стало ясно, что его "конспирация" раскрыта полицией, и он отзывает своих боевиков из России. Группа считалась "проваленной", и ее руководитель решает создавать новую организацию. Но возрождению новой группы помешало новое громкое разоблачение в среде боевиков - известие о провокаторстве Кирюхина и самоубийство боевика Бердо, которого "затравили" подозрительные товарищи, и сам Савинков в том числе.
На Боевую организацию партия эсеров затратила за два года около 70 тысяч золотых рублей, однако организация ничем себя не проявила. Боевики спокойно и достаточно обеспеченно жили во Франции, Англии и не стремились к опасной борьбе в России.
Тем временем лидеры партии эсеров пришли к выводу, что террор не только бесцелен, но и вреден. Было решено свернуть всю террористическую деятельность партии. В конце 1910 года Савинков запишет: "Меня так-таки вышибают. Деликатно, честью просят. По шеям". В обнародованном партией эсеров "Заключении судебно-следственной комиссии по делу Азефа" виновными в атмосфере провокаций, по логике комиссии, оказались все члены Боевой организации, и прежде всего Савинков. Текст "Заключения" ошеломил его. Он немедленно составил протест, который подписали все боевики. Борис Викторович писал, что заключение ССК - "это удар для террора почище Азефа. Знаете, у меня шевелится подозрение, что члены ССК именно и преследовали цель - убить террор. Гадко, противно".
В начале 1911 года Савинков полностью отошел от эсеров и террора.
Еще будучи студентом, Борис Савинков начал писать и публиковать под псевдонимом "Виктор Ропшин" свои декадентские стихи и поэмы. О смерти, любви, ненависти... Псевдоним придумала Гиппиус, имея в виду местность Ропшу, с царским дворцом, где "террористы восемнадцатого века" задушили императора Петра Третьего.
Теперь, пройдя "школу кровопускания", он пишет "Воспоминания террориста" и роман о революционерах-террористах под библейским названием "Конь бледный". В романе, размышляя о необходимости и полезности террора, приходит к выводу о его греховности. В свои 28 лет автор "Воспоминаний" уже ощущал себя личностью исторической.
Борис Викторович живет во Франции, осознав, что спрятаться от охранки и от своих мыслей в России он не может. Он попадает под влияние "мистического народничества", что "занималось" превращением религии в "душу революции", богоискательством. Его друг М. Прокофьев писал, что Савинков "умом дошел до необходимости религии, но не дошел до веры". Его христианские искания, духовная раздвоенность бесили "революционное окружение", что кичилось своим атеизмом. Духовный кризис террориста усилил разрыв с горячо любимой женой, которая уже не могла терпеть его "вздорного" характера, испытывать постоянное чувство тревоги и опасности.
В то время он заводит дружбу с литераторами "крута" Зинаиды Гиппиус, входит в парижскую масонскую ложу.
Новый его роман "То, чего не было" был построен на автобиографической фабуле, в нем он снова отрицательно отзывался о кровавой практике эсеров. Публикация романа до бела накалила отношения Бориса Викторовича с лидерами эсеров. Да и сам Савинков сознательно шел к разрыву с эсеровским ЦК. Его влекло искусство... Он говорил: "Писать мне необходимо, как птице петь... Я не могу не писать..."
В это время Савинков, неожиданно для своего окружения, сближается с марксистом Г. Плехановым и вместе с ним издает газету "Юг". В те годы, до и после революции, трудно определить политическое лицо Савинкова. Он как ртуть стремится заполнить пустоту, стремится занять свое историческое место.
С началом мировой войны, в 1914 году, Савинков становится активным оборонцем и добровольцем вступает во французскую армию, чтобы сражаться против немцев - врагов России. Вместе с другим видным террористом Моисеенко, Савинков обратился с открытым письмом к эсерам, призывая на время войны отказаться от открытой борьбы против царя, поскольку эта борьба будет использована для военного разгрома России. В отличие от Ленина, Савинков ставил не на "врагов" - Германию, а на "союзников" - Антанту.
В августе 1917 года в столицах и на фронте усилилась подрывная работа большевиков и анархистов. Законы Временного правительства не исполнялись, а власть начала перетекать к Советам рабочих и солдатских депутатов. На страну, разоренную трехлетней войной, надвигались голод, инфляция, хаос. В довершение всего правительство Керенского начало подвергаться нападкам не только "слева", но и со стороны "правых" сил - сторонников военной диктатуры, "твердой руки", восстановления дореволюционных порядков.
Выразителем интересов "правых" стал генерал Лавр Корнилов, наделенный огромной властью главнокомандующего всеми вооруженными силами страны, глава "теневого" "Союза офицеров". Корнилов рассматривался "правыми" как "кандидат в военные диктаторы" вместо либерального, осторожного Керенского. Многим тогда казалось, что только Корнилов сможет "железной рукой" восстановить порядок в стране и преодолеть революционный хаос.
26 августа Корнилов потребовал подчинить себе все части в Петрограде и двинул на Питер казачьи войска для свержения Временного правительства. Он объявил, что берет всю полноту власти в свои руки. Напутанный Керенский сместил Корнилова с занимаемого поста и объявил мятежником.
В истории корниловского мятежа странной и таинственной выглядит роль Бориса Викторовича Савинкова.
В апреле Семнадцатого, вместе с лидерами эсеров Черновым и Авксентьевым, Борис Савинков возвращается в Россию из эмиграции...
И сразу же он получает влиятельный пост комиссара Временного правительства, сначала в 8-й армии, потом - при Ставке Верховного главнокомандующего. В июне 1917-го он уже - комиссар Юго-западного фронта. Еще через месяц - товарищ (заместитель) военного министра революционной России Александра Керенского.
Савинков лета 1917-го входил в десятку самых влиятельных людей страны. Подруга Бориса, поэтесса Зинаида Гиппиус, писала тогда в дневнике: "... наш Борис по всем видимостям ведет себя молодцом. Как я рада, что он у дел!"
Но несмотря на то, что Керенский продвигал его по служебной лестнице, он не верил Борису. Как то, в сердцах, Керенский бросил Савинкову: "Вы Ленин, только с другой стороны! Вы - террорист! Ну, что ж, приходите, убивайте меня!"
В июле, когда коалиционное правительство Керенского утвердилось у власти, Савинков становится управляющим военным министерством. Именно он интриговал против главкома Брусилова и продвигал Корнилова на пост Верховного главнокомандующего.
Савинков вынашивал свой план создания сильной армии и "сильной власти" во главе с самим собой и в компании с Корниловым. Он принял непосредственное участие в разработке корниловской программы "мероприятий" в целях утверждения железной дисциплины в армии и в тылу.
Бывший террорист рассчитывал с помощью Корнилова ограничить власть своего "патрона" Керенского и, сыграв на их противоречиях, самому пробиться к рулю власти. Недоверие и интриги царили тогда в Зимнем дворце.
Савинков уговаривал Керенского ввести в столице военное положение, провести реформы в армии, восстановить смертную казнь на фронте и в тылу и арестовать особенно зарвавшихся лидеров большевиков и анархистов. "Действия должны быть самые решительные и беспощадные..." - убеждал недавний революционер. Савинков тогда поверил в "спасительность" военной диктатуры и пытался привлечь на свою сторону "правые казачьи круги".
Видя нерешительность Керенского в обуздании революционной стихии, 9 августа 1917 года он подает в отставку, хотя через неделю после уговоров забирает заявление об отставке. В августе Борис почти ежедневно бывал у четы Гиппиус - Мережковский. В тот день, 9 августа, Гиппиус запишет в своем дневнике;
"Идея Савинкова такова: настоятельно нужно, чтобы явилась, наконец, действительная власть, вполне осуществимая в обстановке сегодняшнего дня при такой комбинации: Керенский остается во главе (это непременно), его ближайшие помощники-сотрудники - Корнилов и Борис. Корнилов - это значит опора войск, защита России, реальное возрождение армии. Керенский и Савинков - защита свободы...
Савинков понимает и положение дел, - и вообще все, самым блистательным образом... я не вижу, чтобы Савинковым двигало сейчас его громадное честолюбие. Напротив, я утверждаю, что главный двигатель его во всем этом деле - подлинная, умная любовь к России и ее свободе..." Еще через две недели Савинков был отправлен Керенским в ставку Корнилова для переговоров о введении в столице военного положения. Но Корнилов уже не шел на компромиссы, требовал отставки Керенского и его министров, передачи себе всей полноты власти.