Савченко Виктор. Новое оружие

такой мечты стоит постараться. Повысить устойчивость мира, в котором мы
живем. Лечить атомные ядра. Овладеть веществом полностью.
СТЕПАНЫЧЕВ. Ну, вот и действуй.
ФРЭНК. Легко сказать: действуй. Легко сказать, теория надежности.
Развитием наук движут не мечты, а факты. Фактов же нет. Нет данных, как
стабилизировать ядра... Черт побери, если бы на эту проблему бросить столько
денег и сил, сколько ушло на создание ядерного оружия, нашли бы и факты, и
теории, и способы. Все получилось бы. Но кто бросит деньги? Кому это нужно?
У тебя много денег. Ил?
СТЕПАНЫЧЕВ. Увы... (Разводит руками).

ФРЭНК. У меня тоже "увы"!


Затемнение справа. Освещается комната Шардецкого.

ШАРДЕЦКИЙ (возвращает листки Макарову). Занятно. Так что же?
МАКАРОВ. Я вспомнил ваш доклад о далеких перспективах в исследовании
ядра. Вы ведь о том же говорили, Иван Иванович.
ШАРДЕЦКИЙ. Ну, говорил, говорил... что я говорил! Я больше толковал о
нерешенных проблемах, чем о перспективах. Устойчивость и неустойчивость
атомных ядер действительно большая проблема. До сих пор понять не можем:
почему в куске урана в данный момент одни атомы распадаются, а другие нет?
Почему именно эти, а не те? Многие считают, что это в принципе невозможно
понять. А управление стабильностью ядер... о, это настолько далекая
перспектива, что и думать не хочется. Нет, я решительно не понимаю, чем вас
взволновал этот разговор, Олег Викторович.
МАКАРОВ. Да, собственно, тем, что после этого разговора аспиранта
Степанычева в 24 часа выдворили из Штатов.
ШАРДЕЦКИЙ. Гм... тоже верно. Это действительно непонятно. Голдвин давно
отошел от ядерных бомб, занимается с немногими сотрудниками академической
проблемой нейтрино. "Замаливает грехи", как он выразился при встрече со мной
на конференции в Женеве. Чего же власти переполошились?
МАКАРОВ. Может, не такая это и далекая перспектива, Иван Иванович?
Может, американцы этим уже занимаются?
ШАРДЕЦКИЙ. И наш аспирант нечаянно прикоснулся к тайне? Гм... все это,
знаете ли, слишком уж как-то... детективно. А может, просто с перепугу
выслали, сдуру? Известное дело: полиция.
МАКАРОВ. Возможно. А если нет? Понимаете, что это значит, если
американцы сейчас развивают такую работу?
ШАРДЕЦКИЙ. Тоже верно... И такие работы может вести именно Голдвин с
сотрудниками. С применением нейтрино.
МАКАРОВ. Словом, Иван Иванович, требуется ваше мнение по существу дела.
Допускаете ли вы, что американцы ведут работу по управлению стабильностью
ядер, и что именно поэтому они заподозрили аспиранта Степанычева в шпионаже?
ШАРДЕЦКИЙ. Э, Олег Викторович, вы требуете от меня слишком многого. Я
специалист, эксперт. Знаете, как в судопроизводстве: эксперт не уличает
убийцу, а лишь устанавливает причину смерти. Остальное дело следователей и
суда... Я могу высказать лишь свое мнение, не более. Мнение это такое
(переходит на профессорский тон): наличие в природе процесса стабилизации
атомных ядер в принципе не противоречит тому, что мы знаем о ядре, но и
только. Сам этот процесс мы не наблюдали, никаких сведений о нем в мировой
литературе нет. Чтобы перейти к практическим исследованиям по стабильности
ядер и, тем более, к управлению этой стабильностью, надо иметь на руках либо
экспериментальное открытие самого процесса, либо теорию строения материи, на
порядок более глубокую, чем нынешняя. А лучше бы и то, и другое вместе. Я не
могу сказать, каким должно быть открытие... иначе я бы его непременно
сделал! Но знаю, какая требуется теория. Она должна объяснить, почему
элементарные частицы имеют именно такие, а не иные значения масс и
электрических зарядов. Должна предсказывать, какой именно атом
радиоактивного вещества и в какое именно время распадается... понимаете?
Такой теории нет. И открытия тоже нет.
МАКАРОВ. А если американцы сделали это открытие и утаили его? Ведь
дело-то серьезное.
ШАРДЕЦКИИ. Гм... Олег Викторович, мы опять уклоняемся в детективную
сторону. Повторяю, я не знаю такого открытия. Если они его сделали, то и мы
сделаем. Сейчас ядро исследуют десятки тысяч физиков, и на долю фатального
случая остается очень немного открытия предрешаются всем ходом развития
науки... Короче говоря, Олег Викторович: ваше министерство желает заказать
нам такую работу?
МАКАРОВ. Да как вам сказать...
ШАРДЕЦКИИ. Что ж мы можем заняться этой проблемой. В плане исследования
возможности, без гарантированного выхода в практику. Работа будет стоить...
да, пожалуй, миллионов пятьдесят. С меньшими деньгами за это дело не стоит и
браться.
МАКАРОВ. Ну... о чем вы говорите, Иван Иванович! Кто же вам даст
пятьдесят миллионов на исследование возможности? А если это (показывает на
бумагу) все-таки недоразумение, и у вас ничего не выйдет? Спросят: куда
смотрели, на что деньги тратили? С меня спросят, не с вас.
ШАРДЕЦКИИ. А-а! Вот такие вы все и есть. Вам вынь да положь, чтобы за
границей уже делали. Тогда и деньги найдутся, и площади, и оборудование:
догоняй, Шардецкий!
МАКАРОВ. Так ведь очень уж вы неопределенное заключение даете, Иван
Иванович. Не под пятьдесят миллионов.
ШАРДЕЦКИИ. Иного дать не могу. Наука не позволяет.
МАКАРОВ. Да... Стало быть, серьезных оснований считать, что американцы
ведут такую работу, пока нет?
ШАРДЕЦКИИ. Надо подождать, Олег Викторович. Если они ее ведут это в
чем-нибудь да проявится. А пока, действительно, что-либо предпринимать
рановато.
МАКАРОВ. Так-то оно так... Но почему же они его выслали?



Затемнение слева. Освещается правая часть. Уже знакомый нам кабинет
полковника Клинчера в Управлении разведки. В креслах у стола: Клинчер,
сенатор Хениш и Фрэнк. Слушают запись.

Голос Степаноычева. Есть намек
Голос Фрэнка. Какой?
Голос Степаноычева. Законы распада атомных ядер и законы отказов
элементов электронных машин математически одинаковы. Вот смотри... Тебе это
ни о чем не говорит?
КЛИНЧЕР. Ну, и так далее. (выключает магнитофон).

ФРЭНК. Скажите, полковник, а нельзя ли, чтобы в перечнице, кроме
микрофона, был еще и перец?
КЛИНЧЕР (добродушно). До этого техника еще не дошла: или или... Я
пригласил вас вот зачем, доктор Гарди. Мне, неспециалисту, трудно судить о
научном содержании ваших бесед с этим русским...
ФРЭНК. Кто русский? Ил?
КЛИНЧЕР. Как? Он вам не сказал, что он советский подданный и коммунист?
(.Многозначительно переглядывается с Хенишем). Что ж, это еще более
усугубляет... Да, мистер Гарди, ваш знакомец Ил Илья Андрейвитч Степантчэйв
о эти русские имена! Он направлен в Штаты, якобы на стажировку. В ваших
беседах с ним меня как контрразведчика насторожило вот что. Понимаете ли,
есть старый, но верный шпионский прием: высказывать собеседнику ложные
соображения с тем, чтобы тот опроверг их истинными сведениями. Сказал бы: не
так а вот так. А?
ФРЭНК. Не хотите же вы сказать, что Ил шпион? Неужели такие, как он,
бывают шпионами?
КЛИНЧЕР (улыбается). А какие же? С поднятым воротником и в дымчатых
очках, как в комиксах? Именно такие они и бывают: простые, обаятельные,
умные люди... Так вот, этот прием прямо чувствуется в его словах. Он будто
наводил вас на одну и ту же тему разговора, а?
ФРЭНК. Но... разве я выдал какую-то тайну?
КЛИНЧЕР. Все зависит от того, что он хотел узнать, док. У меня
сложилось впечатление, что этот Степантчэйв пытался выведать кое-что о
какой-то новой работе в области ядерного оружия. Ну, скажем, по этой... по
стабилизации атомных ядер.
ФРЭНК. Я ничего не знаю о такой работе.
КЛИНЧЕР. Что ж, может быть, именно это ему и требовалось узнать: что мы
не ведем таких работ.
ФРЭНК. Но... почему именно у меня? Я занимаюсь нейтрино.
КЛИНЧЕР. Будем говорить прямо, доктор Гарди. Очень важно установить:
действительно ли разговор этого русского с вами носил разведывательный
характер? Если да, то мы извлечем из этого обстоятельства даже больше, чем
хотят получить от нас коммунисты: узнаем, что они ведут такую работу в
области стабилизации ядер и заслали к нам агента, чтобы выяснить, как
обстоят дела у нас. И мы даже сможем определить, в каком направлении они
развивают эту работу. Если нет развейте наши подозрения, и дело не получит
дальнейшего хода.
ФРЭНК. Вот оно что... Нейтрино. (Задумчиво барабанит пальцами по
подбородку). Конечно же, нейтрино! Ах, черт, как мне это раньше в голову не
пришло! Вполне возможно...
КЛИНЧЕР. Итак, вы считаете?..
ФРЭНК. Минутку, полковник, мне надо хорошенько подумать, вспомнить...
КЛИНЧЕР. Да-да, припомните хорошенько: как вел себя этот стажер.
Магнитная запись фиксирует далеко не все.
ФРЭНК. Далеко не все, вы правы... Скажите, а Ил... этот русский он
будет арестован?
КЛИНЧЕР. Если вы дадите нам прямые улики разумеется.
ФРЭНК. Прямых улик я дать не могу. Но и развеять ваши подозрения,
полковник, тоже не могу. Я еще раз перебрал в памяти наш последний
разговор... похоже, что он действительно хотел у меня что-то выведать. Было
в его поведении что-то такое... ну, если бы в перечнице, кроме микрофона был
и киноаппарат, это удалось бы заснять.
КЛИНЧЕР. Настороженность? Цепкость внимания?
ФРЭНК. Да-да... И теперь мне понятно, почему именно у меня, у
специалиста по нейтрино, он пытался нечто выведать. Видите ли, полковник,
после кафе мы зашли в... в место, где еще, по-видимому, не установлены
микрофоны. Хотя можно было бы и там, скажем, в писсуарах... было бы очень
практично. (Хениш поворачивает голову и внимательно смотрит на Фрэнка Но на
тот уже нашло вдохновение, и взглядом в упор его не смутить) И там он...
этаким полунамеком спросил: не считаю ли я, что процесс стабилизации ядер
можно раскрыть с помощью нейтрино? Странный вопрос для специалиста по
надежности, не так ли?
КЛИНЧЕР. Разумеется! И что же вы ответили?
ФРЭНК. Ничего, полковник. Эту тайну я не выдал русским. Хотя я считаю,
что именно с помощью нейтрино можно немалого достичь. Очень немалого!
ХЕНИШ. Простите, док, а вы уверены, что правильно поняли поведение и
смысл намеков этого русского? Понимаете: это очень важно!
ФРЭНК. Конечно! Не мог же я физик спутать нейтрино с нейтроном.
Впрочем, вы вольны принять или не принять к сведению мои догадки. Дело ваше.
КЛИНЧЕ Р. Доктор Гарди, кто у русских считается виднейшим специалистом
по нейтрино?
ФРЭНК. Шардецки. Академик Иван Шардецки.
КЛИНЧЕР. Шардецки. Шардецки... что-то знакомое. (Подходит к столу,
роется в бумагах). Ага, вот! (Хенпшу). Все сходится, сенатор. Вот
телеграмма. (Читает). "Соединенные Штаты Америки, Калифорния. Беркли,
университет. Председателю оргкомитета Международного симпозиума по физике
слабых взаимодействий Бенджамену Голдвину. Президиум Академии наук СССР
извещает, что ввиду болезни академик Шардецкий не сможет участвовать в
симпозиуме. Ученый секретарь Академии Ю. Петин". Ввиду болезни... что может
быть тривиальней такого предлога! Просто Шардецкому теперь незачем лететь
через океан и самому все выведывать. Стажер успел передать, что мы такую
работу не ведем... О, я чувствую, русские придают большое значение этим
исследованиям!
ХЕНИШ. Хм, возможно... Скажите, доктор Гарди, а кто у нас наиболее
авторитетный специалист в области нейтрино?
ФРЭНК. Конечно же, Бен, Бенджамен Голдвин. мой шеф.
ХЕНИШ. Вот как. Хм...
КЛИНЧЕР. Пожалуй, у нас больше нет к вам вопросов, доктор Гарди. Хочу
только предупредить вас о необходимости хранить в тайне наш разговор.
ФРЭНК (встает). Разумеется. У меня тоже одно пожелание, полковник: если
вы намереваетесь привлечь для консультации Бена... профессора Голдвина, я
думаю... вам лучше не ссылаться на меня.
ХЕНИШ. Почему, док?
ФРЭНК. Потому что... мы с ним работаем вместе. Мы, можно сказать,
друзья и мое мнение может повлиять на его мнение. Бен очень деликатный
человек в отношении своих сотрудников. А ведь в столь важном деле нужна
объективность, не так ли?
КЛИНЧЕР. Он прав, сенатор, он абсолютно прав. Здесь важна полная
объективность и непредвзятость суждений! Благодарю вас. док. Всего доброго!
ХЕНИШ. Всего доброго, доктор Гарди. Надеюсь, мы еще увидимся!
ФРЭНК. Всего доброго! (Уходит).

КЛИНЧЕР (возбужденно прохаживается по кабинету). Все-таки чутье
разведчика не обманывает. Я с самого начала подозревал этого русского. Что
вы скажете, сенатор? Я думаю доложить министру. Если русские развернули
такую работу...
ХЕНИШ. ...То нам нельзя отставать, так? Боюсь, что я не смогу вас
поддержать, полковник. Слишком все это сомнительно, косвенно. Беседы,
телеграмма...
КЛИНЧЕР. А вы ждете от русских телеграммы, что они ведут работу в
области стабилизации ядра, сенатор? Именно такой телеграмме я бы и не
поверил. Сомнительно. косвенно... Да перст божий, что мы узнали от русских
хоть это. От русских, сэр, с их сверхмощной секретной службой! И потом не
забывайте, сенатор, что доктор Гарди не только свидетель, но и специалист.
Он знал. что говорил.
ХЕНИШ. Да, но почему он это говорил?
КЛИНЧЕР (бросается в кресло). Послушайте, старый, хитрый, прижимистый
Хениш! Вы своей мнительностью можете шокировать даже контрразведчика. В
любом поступке человека вы выискиваете скрытые причины. Уверен, что вы и
меня сейчас подозреваете в стремлении выдвинуться на этом деле!
ХЕНИШ. Ну... а разве нет. полковник?
КЛИНЧЕР. Видите ли, сенатор... прежде всего я честно служу своей
стране, оберегаю ее безопасность. Разумеется, я рассчитываю на ее
признательность. Говорят, плох солдат, который не стремится стать генералом.
В этом отношении мы, военные, все одинаковы... Но не это движет моими
поступками, сенатор. Черт побери, почему бы не принять, что парень сказал
правду.
ХЕНИШ (встает). Не знаю, полковник, не знаю. Мне тоже надо оберегать
интересы налогоплательщиков а вы их намереваетесь ввести в новые расходы...
КЛИНЧЕР. Только ли налогоплательщиков, сенатор?
ХЕНИШ. Хм... где у вас вмонтированы микрофоны, полковник?
КЛИНЧЕР. Что вы сенатор! В этих стенах?!
ХЕНИШ. Именно в этих стенах и надо держать ухо востро... (Направляется
к двери). Словом, не знаю, полковник. Мне надо подумать. Старый, хитрый,
прижимистый Хениш никогда не ошибался и не намерен ошибаться впредь.


Затемнение. На авансцене освещенный лучом прожектора проходит ФРЭНК.
Останавливается. Разводит руками.

ФРЭНК. Ничего не поделаешь. Ил. Извини. Наука требует жертв так пусть
этой жертвой будешь ты! (Затемнение).

КАРТИНА ВТОРАЯ

Освещена правая сторона сцены. Кабинет военного министра США. Другую
стену занимает световое табло: карта мира в меркарторской проекции; она
наполовину прикрыта шторами, но видны бегающие огоньки траекторий спутников.
В углу, возле карты стол-пульт, за ним адъютант в наушниках. Во время
действия он что-то переключает на карте меняется расположение сигнальных
огней негромко переговаривается в микрофон, записывает. На окнах
звездно-полосатые портьеры. За обширным столом МИНИСТР, он в штатской
одежде. Вокруг стола сидят КЛИНЧЕР, ХЕНИШ, профессор ГОЛДВИН и математик
КЕННЕТ.

МИНИСТР. Итак, первое слово специалистам. Профессор Голдвин, возможен
ли в принципе способ управления свойствами атомных ядер на расстоянии?
ГОЛДВИН. В принципе... м-м... в принципе это не противоречит законам
природы.
МИНИСТР. И, следовательно, возможно оружие, которое, к примеру, сможет
выводить из строя ядерные боеголовки? Или взрывать их?
ГОЛДВИН. М-м... любое изобретение может быть превращено в оружие, сэр.
Однако от принципиальной возможности до практического разрешения проблемы
огромное расстояние. Мы не располагаем пока соответствующими знаниями о
ядре.
КЛИНЧЕР. Но, профессор, разведывательные данные говорят, что русские...
ГОЛДВИН. Наука не строится на разведывательных данных, сэр.
МИНИСТР (улыбается). Вы осторожны, как настоящий ученый, док.
ГОЛДВИН. А я такой и есть, сэр.
ХЕНИШ. Профессор, как по-вашему, если бы такая работа делалась, в каком
направлении надо было бы вести исследования?
ГОЛДВИН. М-м... думаю, что в области нейтрино. Они наиболее легко
проникают в ядра.
КЛИНЧЕР (министру). Вот видите, сэр. Подтверждается!
ГОЛДВИН. Но, повторяю, у меня мет уверенности, что русские ведут такую
работу. Слишком мало знаний. Для управления ядрами надо иметь на руках
открытие, равновеликое открытию радиоактивности. А его нет.
МИНИСТР. Полковник, мнение профессора Голдвина не согласуется с вашими
данными. Уверены ли вы в них?
КЛИНЧЕР. Видите ли, сэр...
МИНИСТР. Да или нет? Уверены ли вы в них настолько, чтобы, к примеру,
взять на себя ответственность за организацию такой работы у нас?
КЛИНЧЕР. Да, сэр. Безусловно да. И кроме того, я проверил свои выводы
методами кибернетики, сэр. Доктор Кеннет, прошу вас.
КЕННЕТ (встает). Мы, сэр, ввели в вычислительную машину сведения,
любезно предоставленные полковником Клинчером (полупоклон), данные о
ситуации в мире. Просчитали возможные варианты поведения нашего, с
позволения сказать, потенциального противника. Могу подтвердить, что мистер
Клинчер пришел к верному умозаключению. Машина выдала такой же вариант. Вот
программа и решение, сэр. (Кладет на стол министра папку).

МИНИСТР. Думаю, что это лишнее, полковник. Я могу доверять своим
сотрудникам и без вычислительных машин... Благодарю вас, доктор Кеннет. Мы
не будем вас долее задерживать.
КЕННЕТ. Да, сэр. Я понимаю. Всего доброго! (Уходит).

МИНИСТР. Сенатор, у вас еще остались сомнения?
ХЕНИШ. Признаюсь, я сдался уже после высказываний профессора Голдвина,
сэр. Откровенно говоря, я ждал от него категорического заверения, что такая
работа невозможна и бессмысленна. Но коль скоро это не так...
МИНИСТР (выходит из-за стола. Оказывается, он невысокого роста, с
большой головой и коротким туловищем). Итак, случилось то, чего я ждал и
чего опасался. Равновесие сил в мире может снова резко нарушиться. (Подходит
к карте, отдергивает штору, смотрит на Восточное полушарие). И на этот раз
начинают они...
ГОЛДВИН. Простите, сэр, нет оснований считать, что русские если они
действительно ведут такую работу добьются успеха.
МИНИСТР. Профессор, в свое время вы участвовали в создании атомной
бомбы. Скажите: тогда, в самом начале работы, у вас была уверенность в
успехе?
ГОЛДВИН. М-м... ее не было, до первых испытаний, сэр.
МИНИСТР. Однако вы работали. Я понимаю вас, профессор, вы чувствуете
ответственность перед наукой. Но поймите и нас, политиков: а если? Если
русские скрыли какое-то важное открытие и сейчас разрабатывают его? Вы
понимаете, какую угрозу может представлять это для нашей обороны. для нашего
ядерного щита? Высокая ответственность за судьбы мира, профессор, заставляет
нас быть осторожными и предусмотрительными! (Возбуждается от собственных
слов). И даже, если хотите, более предусмотрительными, чем осторожными! Нам
надо быть готовыми ко всему. Мы сможем эффективно сдерживать коммунизм,
только если будем готовы отразить каждое действие красных мощным
противодействием! И даже, если хотите, опередить своим противодействием их
действие! Я уверен, что все мы и вы, сенатор, и вы, профессор, и вы,
полковник, отнесемся к данной проблеме как достойные представители
американского народа и свободного мира. Я жду от вас, сенатор, поддержки в
конгрессе при истребовании дополнительных ассигнований на работу. Я жду от
вас, полковник, согласия организовать этот проект.
КЛИНЧЕ Р. Я согласен, сэр.
МИНИСТР. Я был уверен в вас, полковник! Я жду от вас, профессор,
согласия руководить исследованиями. На вашу долю остается только наука, док.
В сущности, вы будете заниматься тем же, что и раньше, только в более
широком масштабе... Итак?
ГОЛДВИН. М-м... боюсь, что нет, сэр. Мне эта затея не по душе. Кроме
чисто научных сомнений, мне не по душе то, что исследования, которые пока
надлежит вести лишь в академическом плане, попадают в сферу политических и
военных дел. Мне не хотелось бы возглавить новый тур в ядерной гонке... Еще
никому не ясно, куда могут привести исследования, а мы уже намереваемся
опередить в них русских. Это гонка к пропасти, господа!
МИНИСТР. И это говорите вы, один из создателей нашей ядерной мощи?!
ГОЛДВИН. Да. Мне не по душе, что снова разыгрывается та же история!
Тогда мы воевали с нацистами. И я, как и все, был уверен, что необходимо
опередить Гитлера в создании атомной бомбы... Но русские не Гитлер, сэр! И
мы не воюем с ними.
МИНИСТР. Вы... вы плохой американец, мистер Голдвин!
ГОЛДВИН. Уж какой есть. сэр.


Гробовое молчание.

ХЕНИШ. Разрешите мне, сэр? (Министр кивает) Профессор, открою вам
ужасную тайну: я тоже считаю, что русские не Гитлер. Но давайте смотреть на
вещи трезво. Между нами и русскими существует соперничество. Когда и почему
оно возникло, какие цели преследуют обе стороны не об этом речь. Таков мир,
таким он нам достался от наших предшественников. И вы не можете не
согласиться, что это соперничество до сих пор не вылилось в истребительную
войну только благодаря равновесию сил, и прежде всего ядерному равновесию.
Если они нас, то мы их мы их, они нас. Обе стороны ничего не выигрывают. Но
представьте, что это спасительное для мира равновесие нарушилось: русские
обрели оружие, нейтрализующее нашу ядерную силу. А у нас его нет... Что
будет тогда?
МИНИСТР. Да! Что тогда, профессор? Не бывает равновесия слабого с
сильным только сильного с сильным! И русские не преминут с нами разделаться,
уж будьте покойны! Видит бог, мы не хотим войны. Но: если они нас, то мы их
на том держится мир! Так что во имя сохранения мира, во имя безопасности
Америки и западной цивилизации мы предлагаем вам взяться за работу,
профессор!


Голдвин молчит.

КЛИНЧЕР (нервно). Я не понимаю ваших колебаний, профессор. Речь идет о
гигантском проекте, об исследованиях... и каких!
ХЕНИШ. И в конечном счете может оказаться, что вы правы: такое оружие
невозможно, все наши опасения преувеличены. Что ж, лично я только вздохну с
облегчением.
МИНИСТР. Итак, профессор?


Голдвин молчит.

ХЕНИШ. Как жаль, что я забросил физику ради политики! Меня не пришлось
бы долго уговаривать.
ГОЛДВИН. Вы были физиком, сенатор?
ХЕНИШ. Да. И тоже ядерщиком. Но это было еще до войны, задолго до
Великого Ядерного Бума. Я опубликовал только одну статью о пузырьковой
модели ядра. Может быть, помните, профессор?
ГОЛДВИН. М-м... припоминаю. Была опубликована в "Физик ревью", в 38-м
или 39-м году. Какой университет вы окончили?
ХЕНИШ. Пенсильванский... ах, далекие милые годы! (Конфиденциально).
Министр ждет вашего ответа, профессор.
ГОЛДВИН. Я согласен заняться такими исследованиями, сэр. Но только
исследованиями!
МИНИСТР. Вот и отлично, док! Разумеется, только исследованиями, мы пока
не вправе требовать от вас большего. А организацию работ возьмет на себя
полковник Клинчер, проницательности которого мы обязаны раскрытием этой
важной проблемы. Надеюсь, вы согласитесь с ним сотрудничать, профессор?
ГОЛДВИН. М-м... а вы какой университет окончили, полковник?
КЛИНЧЕР. Вест-Пойнт, сэр.
ГОЛДВИН. А... а... а... кавалерист?
КЛИНЧЕР (оскорбленно). Военный стратег, сэр!
ГОЛДВИН. М-м... ну да все равно. (Встает). Разрешите, откланяться,
господа! (Уходит).

МИНИСТР. Ох, эти яйцеголовые! Откровенно говоря, мне не нравятся
настроения этого Голдвина. Не поискать ли нам кого-нибудь другого,
полковник?
КЛИНЧЕР. К сожалению, выбирать не приходится, сэр. Специалистов по
нейтрино немного, а такого класса, как Голдвин, просто нет. Я думаю, нас не
должны занимать его взгляды, сэр. Пусть исповедует что угодно, лишь бы делал
то, что мы хотим.
МИНИСТР. Нужно будет заставить его делать это, полковник!
КЛИНЧЕР (замявшись). Боюсь, что я... что мне... во всяком случае в
нынешнем положении, трудно иметь достаточное влияние, сэр. Вы же видели, как
он со мной разговаривал!
ХЕНИШ. Полковник прав, сэр. Они очень чтят звания и чины, эти
яйцеголовые.
МИНИСТР. Понимаю. Когда законопроект будет утвержден, мне, думаю,
удастся убедить президента присвоить вам, Клинчер, звание бригадного
генерала учитывая важность работы. Итак, за дело... генерал! (Встает, давая
понять, что аудиенция окончена).
КЛИНЧЕР и ХЕНИШ уходят. Тотчас поднимается со своего места адъютант.

АДЪЮТАНТ (подходит к столу, кладет несколько бланков). Дневные
сведения, сэр!
КЛИНЧЕР (Хенишу, за дверью). Примите мою благодарность, сенатор. Не
ожидал.
ХЕНИШ. Не стоит. Генералом больше, генералом меньше это ничего не
меняет.


Затемнение. Освещается левая сторона сцены. Кабинет Макарова в
министерстве. Столы, составленные буквой "Т", ковровая дорожка, телефон с
коммутатором, коричневый сейф, на стенах три портрета. За столом МАКАРОВ.
Входит, слегка прихрамывая. Шардецкий.

МАКАРОВ. Иван Иванович, рад вас видеть в добром здравии!
ШАРДЕЦКИЙ. Здравствуйте, Олег Викторович. Я к вам, как гоголевский
городничий, с пренеприятнейшим известием... (Быстро проходит, усаживается).
Американцы закрыли нейтрино.
МАКАРОВ. В каком смысле закрыли?
ШАРДЕЦКИЙ. Не в физическом, разумеется. Из последних выпусков
американской литературы по ядерной физике исчезли публикации по нейтрино и
слабым взаимодействиям.
МАКАРОВ. Ого... такое уже было!
ШАРДЕЦКИЙ. Да. Так было с публикациями по делению урана когда начались