Сборник. Нат Пинкертон и дом смерти

   Когда художник сообщил мисс Аггор, что натурщица так скромна, что не хочет показывать своего лица и называть своего имени, она осталась очень довольна этим объяснением. Но теперь она чувствовала, что здесь что-то не так.
   Сидя у окна, хозяйка провела в раздумьях около часа. Иногда, напрягая слух, она пыталась услышать, что происходит наверху.
   Ей никогда не приходило в голову подслушивать у двери мастерской, поскольку это было неприлично. Она ни разу не слышала голоса незнакомки. Лишь однажды, когда та пробегала по лестнице, вдруг раздался ее серебристый смех.
   Мисс Аггор насторожилась. Дверь мастерской отворилась и тут же захлопнулась. Потом кто-то осторожно повернул ключ, и на лестнице раздались торопливые шаги.
   Подойдя к двери, она увидела проходившую мимо ее комнаты незнакомку.
   – Сегодня сеанс уже закончен? – не удержалась мисс Аггор от вопроса.
   – Да!
   – Вы, кажется, заперли ключом дверь? Но ведь мистер Мелвилл остался в мастерской!
   Ответа она не услышала.
   Незнакомка быстро спустилась в переднюю и выбежала на улицу, сильно хлопнув парадной дверью. Мисс Аггор замерла в недоумении. Вдруг ее сердце сильно забилось от нахлынувшего страха. По-видимому, что-то случилось! Может быть, между ними произошла ссора? Ведь незнакомка находилась в сильном волнении. Почему она повернула ключ в двери мастерской? Там же остался художник! Как и почему она не позволила ему выйти вслед за ней?
   Хозяйка решила серьезно поговорить с молодым художником и убедить его в необходимости порвать знакомство с этой женщиной. Она стала медленно подниматься в мастерскую. Ее тело точно налилось свинцом, какой-то необъяснимый, безотчетный ужас сжимал горло.
   Мисс Аггор наконец добралась до мастерской. Постояв некого перед дверью, постучала, затем нажала на ручку.
   Дверь была заперта. Она хотела открыть ее, но увидела, что ключа в замке нет. Неужели незнакомка взяла его с собой? Или же художник сам закрылся и вынул ключ? Она вновь постучала и громко позвала:
   – Мистер Мелвилл! Откройте, пожалуйста!
   Ответа она не дождалась. Из мастерской не доносилось ни единого звука. Мисс Аггор посмотрела в замочную скважину, но могла увидеть лишь небольшую часть мастерской.
   – Здесь определенно что-то случилось! – вырвалось у нее. – Надо вызвать полицию!
   Она еще раз постучала в дверь и позвала художника, но ответа опять не услышала. Тогда мисс Аггор спустилась вниз и недолго думая выбежала на улицу.
   Она окликнула проходившего мимо полицейского, изъявившего готовность помочь ей. Он тотчас вызвал слесаря, проживавшего неподалеку, который, захватив свои отмычки, направился к мастерской.
   Пока слесарь взламывал дверь, мисс Аггор вся дрожала. Она предчувствовала, что случилось ужасное. И не ошиблась…
   Когда наконец замок поддался и слесарь распахнул дверь, все одновременно вскрикнули, увидев потрясающую картину. Около большого окна стоял мольберт с неоконченным портретом женщины в древнегреческом одеянии, лицо которой было вырезано.
   У мольберта лежал молодой художник Джон Мелвилл. В его спине торчал кинжал, пронзивший сердце.
   Кровь, струившаяся через правое плечо, растекалась по ковру, а потом стекала на пол, образовывая лужу.
   В правой руке несчастный художник держал кисть, рядом с ним валялась палитра. Очевидно, он не ожидал нападения сзади.
   Мисс Аггор при виде трупа лишилась чувств, и полицейский едва успел подхватить ее. Он посадил мисс Аггор в кресло и обратился к слесарю:
   – Я должен сообщить об этом в полицию! Останьтесь пока здесь, но ни к чему не притрагивайтесь!
   Слесарь согласно кивнул головой, и полицейский ушел.
   Вскоре появился инспектор Мак-Коннел в сопровождении нескольких подчиненных и врача. Весть об убийстве известного художника Джона Мелвилла быстро распространилась по всему Нью-Йорку.

Глава II
Пинкертон на месте происшествия

   Происшествие показалось инспектору Мак-Коннелу столь странным, что он решил вызвать знаменитого сыщика Ната Пинкертона, и тот не замедлил явиться, зная, что инспектор обращается к нему лишь в случаях интересной и трудной работы.
   – Слава богу, что вы пришли! – воскликнул инспектор. – Теперь это загадочное преступление будет раскрыто.
   – Труп обнаружили именно в таком положении? – спросил Пинкертон, сердечно поздоровавшись с инспектором.
   – Да. Я не трогал его до вашего прихода!
   Сыщик молча взглянул на труп, а потом стал внимательно рассматривать картину. Мак-Коннел все это время не проронил ни слова. Составив суждение о происшедшем, Пинкертон сказал:
   – Этого человека убила именно та женщина, которая ему позировала! Она же и вырезала изображение лица, чтобы затруднить расследование!
   – Так оно и есть, мистер Пинкертон! – отозвался Мак-Коннел. – Почти все лето она появлялась здесь три раза в неделю в качестве натурщицы. Она всегда приходила, прикрывая лицо вуалью, чтобы мисс Аггор, хозяйка дома, не увидела его. Джон Мелвилл сказал, что эта женщина прежде жила в богатстве, а теперь стыдится зарабатывать себе на пропитание в качестве натурщицы и потому носит густую вуаль. Ее имени он не назвал.
   Нат Пинкертон прежде всего отправился к мисс Аггор, которая отказалась подняться в мастерскую, так как не могла видеть труп молодого художника. Ведь она любила Джона Мелвилла почти как сына.
   Она рассказала сыщику все, что знала, упомянув также о том, что художник в последнее время часто бывал расстроен и грустен, но ни разу не пожаловался ей.
   – Вы никогда не видели лица незнакомки?
   – Никогда! Я пыталась заглянуть ей в лицо, но вуаль всегда была так густа, что можно было различить лишь его овал!
   – Не приходилось ли вам встречать ее на улице, по дороге к вашему дому?
   – Приходилось! Она появлялась всегда из западной части города и всегда шла очень быстро!
   – Приезжала она когда-нибудь в карете?
   – Нет, всегда шла пешком!
   – Меняла ли одежду?
   – Нет, неизменно была в одной и той же!
   – Опишите мне ее подробно!
   – Натурщица носила длинное легкое пальто с черной кружевной оборкой. Оно плотно облегало ее фигуру и выглядело очень дорогим! А на голове всегда была черная шляпа со страусовыми перьями!
   – В ее одежде вам ничего не бросилось в глаза?
   – Нет, ничего!
   – Как она вела себя?
   – По улице шла очень гордо, вид у нее был высокомерный! В первое время я ей симпатизировала, поверив, что несчастная женщина действительно вынуждена в силу обстоятельств сама зарабатывать себе на жизнь, но вскоре поняла, что это не так!
   – Вы никогда не слышали ее голоса?
   – Один раз мне удалось услышать ее серебристый смех. И еще сегодня утром, когда я спросила, окончен ли сеанс, она произнесла «да»!
   Когда Нат Пинкертон вернулся в мастерскую, инспектор спросил его:
   – Ну что? Показания хозяйки весьма скудны, не правда ли?
   Сыщик покачал головой.
   – Я так не считаю, – ответил он, – я сделал из слов мисс Аггор довольно много важных выводов!
   – Неужели? Каких же?
   – Прежде всего, что натурщица – очень хитрая женщина. Она приходила сюда, чтобы ограбить художника.
   – Но ведь она ничего не украла?
   – Думаю, что вы ошибаетесь! Мисс Аггор сообщила мне, между прочим, что вчера к Джону Мелвиллу заходил богатый банкир и за весьма большую сумму приобрел несколько картин. Я уверен, что у художника не осталось ни гроша.
   – Но ведь Джон Мелвилл мог не держать денег в мастерской, а спрятать их в каком-нибудь укромном уголке другой комнаты! – возразил Мак-Коннел.
   – Посмотрим, но я сомневаюсь в успехе наших поисков! – заявил Пинкертон. – Натурщица, по-видимому, только и выжидала подходящего случая!
   – Вы настаиваете на том, что она все лето ходила сюда только затем, чтобы при удобном случае ограбить художника?
   – Именно!
   – Но почему же она медлила? Почему не ограбила его раньше?
   – Да потому, что выжидала момент, когда у Джона Мелвилла на руках появится крупная сумма. Он хранил все свои сбережения в банке и брал оттуда лишь понемногу на текущие расходы. А с мелочью она и не думала связываться!
   – Расчетливость удивительная, ничего не скажешь! Но почему Мелвилл, работая так долго над последней картиной, даже не закончил ее? Мисс Аггор говорила мне, что те картины, которые принесли ему славу, были написаны им гораздо быстрее!
   – Объяснение очень простое: он был влюблен в эту женщину!
   – Пожалуй, что так!
   – Даже наверняка! Она сумела поймать его в свои сети! И, вероятно, все время болтала с ним, отрывая от работы.
   – Конечно, хитро придумано! Но если она очень практична и сообразительна, то могла ведь женить его на себе! Перед ней открывалось блестящее будущее, стань она женой знаменитого художника!
   – Вероятно, что-то мешало ей поступить так. Возможно, ее прошлое было запятнано, а если бы она решилась выйти замуж, то ей пришлось бы покаяться! В данной ситуации она сначала разжалобила художника, потом он влюбился в нее, и в итоге все завершилось для него катастрофой.
   – Ужасно! Ужасно! – проговорил инспектор. – У меня сердце сжимается при мысли о том, что погиб талант. Этот художник создал бы еще очень много прекрасных картин.
   – Да, действительно, ужасно! А теперь я хочу обыскать мастерскую, может быть, удастся найти то, что поможет выяснить личность преступницы!
   Пинкертон опустился на колени и стал внимательно осматривать труп, но ничего особенного не обнаружил.
   Потом он посмотрел на кинжал, торчавший в спине убитого. Это был старый, довольно дорогой кинжал с позолоченной рукояткой и хорошо отточенным лезвием, как бы специально приготовленным для убийства.
   Со слов мисс Аггор было известно, что кинжал не принадлежал художнику, он вообще не держал никакого оружия, поэтому можно было предположить, что его принесла незнакомка.
   Пинкертон уже решил отправить труп в морг, но вспомнил о карманах пиджака художника. В них он обнаружил переплетенный в серый холст блокнот с эскизами.
   Осмотр мастерской не дал никаких полезных для расследования результатов. В углу лежал костюм натурщицы, он был скомкан, и на нем Пинкертон заметил несколько пятен крови.
   Этот костюм, по словам мисс Аггор, принадлежал художнику, который купил его несколько лет тому назад для работы над какой-то другой картиной.
   Закончив обыск, Нат Пинкертон попросил мисс Аггор подняться наверх. Она в страхе переступила порог мастерской – места ужасной драмы.
   – Незнакомка бывала только здесь? – спросил он.
   – Да!
   – Вы, наверное, знаете, бывала ли она в комнате Джона Мелвилла, расположенной на первом этаже?
   – Нет! Это я знаю точно! Когда она приходила, я всегда была дома!
   – Не обратили ли вы внимание на походку незнакомки? У нее легкая походка?
   – Да, очень! Я не раз поражалась ее чрезвычайно легкой, плавной походке!
   – Она носила ботиночки на резиновой подошве, без каблуков! – уверенно сказал Нат Пинкертон.
   – Вот как! – воскликнул Мак-Коннел. – Откуда вы знаете?
   – Об этом нетрудно догадаться! – ответил Пинкертон. – Художник много курил, а пепел сбрасывал на пол. На нем и остались отпечатки обуви этой женщины. Они довольно отчетливо видны, если присмотреться внимательно!
   – И все же я не понимаю. Она ведь носила дорогую и изящную одежду, грубые ботиночки никак не соответствовали ее платью!
   – Да почему же? Есть очень дорогая обувь такой модели.
   – Но что нам дают отпечатки ее обуви?
   – Видите ли, я полагаю, что они дают ключ к разгадке ее настоящей профессии! – ответил сыщик.
   – Как так?
   – Мне кажется, она выступает на сцене кафешантана в качестве эквилибристки или чего-то в этом роде!
   – Пожалуй, это возможно! Подобные артистки всегда носят такие ботиночки! – согласился Мак-Коннел.
   – Ну вот! А так как женщина, не имеющая ничего общего со сценой, не станет носить их, то становится ясно, чем занималась преступница в то время, когда она не позировала художнику!
   – Совершенно верно! – возбужденно воскликнул инспектор. – Это уже большой шаг вперед в нашем расследовании!
   – Джон Мелвилл решительно не подозревал ничего дурного. Он работал над картиной, пока она надевала древнегреческий костюм. А потом эта женщина подкралась сзади и нанесла ему смертельный удар!
   – Но все же, по-видимому, в последнее время он кое-что стал замечать в ее поведении, иначе бы не грустил так!
   – По всей вероятности, она наговорила ему много неприятного, чем сильно расстроила его. Но об этом мы узнаем подробно, когда она будет сидеть за решеткой!
   Мак-Коннел, волнуясь, ходил по комнате.
   – Очень печально, что картина пострадала! – проворчал он. – Если б у этой женщины не возникла коварная мысль вырезать изображение лица на холсте, мы наверняка очень скоро смогли бы поймать ее! Вряд ли есть эскизы к картине, ведь художник старательно оберегал натурщицу от посторонних глаз!
   Нат Пинкертон, улыбнувшись, сел в кресло и вынул из кармана блокнот с эскизами.
   – Однако не забывайте, мистер Мак-Коннел, что черты лица любимой женщины преследуют мужчину всюду! Я уверен, что Джон Мелвилл любил натурщицу и постоянно думал о ней. Таким образом, какие бы женские головки художник не рисовал, он невольно видел натурщицу перед собой.
   Нат Пинкертон открыл блокнот – там были наброски больших картин и… несколько эскизов с изображением женских головок.
   – Вот, посмотрите, мистер Мак-Коннел, – воскликнул знаменитый сыщик, – все они почти одинаковы, в лицах проглядывают схожие черты! Я готов пойти на какое угодно пари, что это черты лица преступницы! Они наверняка помогут нам опознать убийцу. Вот взгляните сюда: вы видите эскиз с изображением гречанки, приносящей жертву Зевсу! Возможно, что у преступницы такая же высокая прическа. Да и линии выреза на картине подтверждают это. Ясно, что волосы у натурщицы не были распущены. Я полагаю, что мы не ошибемся, если придем к выводу, что этот эскиз сделан с женщины, убившей Джона Мелвилла.
   Инспектор пожал плечами:
   – Ваше предположение небезосновательно, но все же мне оно представляется довольно шатким!
   – Вы можете думать что угодно, мистер Мак-Коннел! А я намерен взять блокнот с собой, чтобы увеличить этот эскиз для розысков! Пожалуй, мистер Мак-Коннел, в ближайшие сутки я приведу преступницу в ваш кабинет!
   Убрав блокнот Джона Мелвилла, сыщик распрощался, а инспектор погрузился в глубокое раздумье. Предположения Пинкертона казались ему слишком смелыми, и все же он согласился с ними, поскольку знал, что знаменитый сыщик ошибается очень редко.

Глава III
В опасности

   Спустя два часа несколько помощников сыщика отправились на розыски артистки, имея при себе копию эскиза с изображением гречанки, поскольку, как считал Пинкертон, это поможет опознать артистку, позировавшую Мелвиллу.
   Они разошлись по всему городу Самых опытных Пинкертон отправил в наиболее опасные места.
   Мориссону и Бобу Руланду он поручил обследовать отдаленные авеню Бовери и Китайский квартал. Задача была не из легких. Молодые сыщики оделись в поношенные костюмы и загримировались под бродяг, каких немало в Нью-Йорке.
   Боб шел по левой стороне Бовери, останавливаясь перед кафешантанами и маленькими театрами. Если на стенах не были вывешены афиши с портретами артистов, он входил в вестибюль и рассматривал их там.
   Около половины седьмого Боб оказался у кафешантана, посетителями которого были преимущественно моряки.
   Он знал это место, так как бывал здесь по служебным делам.
   Над дверью висел красный фонарь с вывеской «Театр Тедерса», а стены здания пестрели афишами с анонсами.
   Руланд остановился и стал внимательно рассматривать фотографии. Вдруг он замер, увидев красивую головку с высокой прической, а под ней подпись: «Мисс Элеонора Талланд, гимнастка, работающая на трапеции».
   Внешний вид ее показался сыщику знакомым.
   Он осторожно вынул из кармана копию эскиза и довольно улыбнулся. Потом прошел в ближайшее телеграфное отделение и отправил Нату Пинкертону телеграмму следующего содержания: «Нашел. Элеонора Талланд. Театр Тедерса. Боб». Начальник был оповещен!
   Он вернулся в кафешантан, прошел в бар, небрежно держа сигару во рту.
   Зал был пуст. Бармен дремал за стойкой. Боб ударил по столу так, что запрыгали стопки.
   – Эй вы там! Что за безобразие! Неужели некому обслужить? И почему нет никого?
   – Все придут к началу представления, к восьми часам! Сейчас они сидят в трактире Маклана.
   – А по какому случаю?
   – Да ничего особенного! Одна из артисток решила угостить своих друзей и завсегдатаев театра, вот все и пошли туда! Не знаю, что будет сегодня на сцене, если они там перепьются!
   – Что, богатое угощение?
   – Еще бы не богатое! Элеонора заявила, что не пожалеет нескольких сот долларов! Вероятно, она нашла зажиточного поклонника, с которого берет деньги оптом! Ее жалованья на такие выходки не хватит!
   – Ага, значит, угощает красавица Элеонора! Надо будет заглянуть в трактир Маклана и посмотреть, что там делается! Должно быть, дым стоит коромыслом!
   – Идите! Но будьте осторожны, иначе они напоят вас так, что вы не найдете дорогу домой!
   Боб вышел на улицу.
   Он знал трактир Маклана. Прежде это было приличное место, но в последнее время порядочные люди сюда заходить перестали.
   После того как трактир перешел в другие руки, его стали посещать подозрительные личности, с которыми достойная публика не хотела иметь ничего общего.
   Трактир находился неподалеку, и через две минуты Боб был уже там. Пока он спускался по длинной лестнице, до него все время доносился оглушительный шум.
   Боб открыл дверь и невольно отпрянул назад от резкого запаха дыма и винных паров.
   Он оказался в довольно большом зале с низкими потолками. За накрытым посередине столом, уставленным многочисленными бутылками, сидели человек двадцать.
   Стоял невообразимый гам, все уже успели перепиться. Большинство представителей обоих полов были одеты довольно прилично, но вели они себя крайне вызывающе, с сознанием превосходства над всеми остальными посетителями трактира.
   Были среди них несколько человек в простой одежде, завсегдатаев «Театра Тедерса», – Элеонора Таиланд пригласила на свое торжество и таких.
   Она сидела во главе стола. На ней было серое манто, а под ним виднелось трико для вечернего выступления. Предполагалось, что пиршество продлится до начала представления.
   Элеонора обладала своеобразной красотой.
   Боб сразу узнал ее благодаря эскизу Джона Мелвилла.
   Когда молодой сыщик появился, раздались возмущенные крики:
   – Это еще кто? Что ему нужно? Эй, хозяин, откуда взялся этот новичок?
   Боб не спеша подошел к бару и спросил хозяина трактира:
   – Эй, Маклан, имею ли я право войти сюда и попросить виски?
   – Несомненно!
   – Отлично! В таком случае, скажи им, чтоб не орали. Ведь я их не трогаю.
   Один из завсегдатаев трактира, Сэм Баркер, здоровенный малый, подбежал к нему и заревел:
   – Что такое? Ты хочешь, чтоб мы молчали? Прикуси свой язык, а не то…
   Он замахнулся рукой, но Боб с поразительной ловкостью ударил его кулаком в подбородок так, что Сэм упал, опрокинув при этом несколько стульев.
   Воцарилась мертвая тишина…
   Но Сэм Баркер был настолько сильным, что смог подняться и вынуть нож. Причем проделал он все это с диким ревом.
   – Отдай нож! – крикнул Боб и, подскочив к своему противнику, быстрым движением выхватил оружие.
   Увидев, что Сэм собирается вновь вступить в драку, Боб спокойно произнес:
   – Советую тебе сесть на место и вести себя тихо, иначе я серьезно проучу тебя!
   Молодой сыщик подошел к стойке и выпил виски. Сэм Баркер так испугался, что всю его агрессивность как рукой сняло.
   Элеонора, сверкая глазами, следила за происходящим. Когда драка кончилась, она позвала Боба:
   – Подойдите сюда, молодой человек! Будьте моим гостем! Вы молодец! Повеселитесь же с нами!
   Будь на месте Боба Нат Пинкертон, он бы непременно заподозрил Элеонору в хитрости и стал ждать проявления какого-нибудь коварства с ее стороны. Нат Пинкертон, согласившись сесть за стол, был бы начеку. А Боб, приняв приглашение, забыл об осторожности. Ему хотелось услышать о себе приятное, и потому он быстро сел рядом с Элеонорой.
   Она похлопала его по плечу и сказала:
   – Вот такие, как ты, мне нравятся! Можешь пойти со мной в театр, денег за билет с тебя не возьмут.
   – Весьма рад, – ответил Боб, сделав вид, что влюбился в артистку, – мне очень повезло!
   – На, пей! Я хочу оказать тебе честь, которой сегодня не удостоился никто! Пей из моей стопки!
   Присутствующие еще не пришли в себя после недавней драки. Некоторые, приняв сторону пострадавшего, по-видимому, настроились наказать Боба за его дерзость. А тут еще Элеонора так явно стала оказывать ему знаки внимания, что еще больше настроила многих против Боба.
   Раздался гул недовольства, но так как пирушка оплачивалась Элеонорой, то смельчаков начинать с ней ссору не оказалось.
   Но когда Боб взял из ее рук стопку, Сэм Баркер опять вскочил.
   – Не смей, – заревел он, вне себя от ярости, – я убью тебя, если ты будешь пить из ее стопки!
   Элеонора властно крикнула:
   – Сиди смирно, Сэм Баркер! Мой новый друг будет пить из моей стопки, и никто не посмеет помешать ему.
   А Боб тоже заявил:
   – Да, я буду пить из стопки Элеоноры! Пусть попробует кто-нибудь помешать мне в этом!
   Баркер дико заревел, когда Боб опрокинул стопку Он отодвинул стул и хотел броситься на него, но тут произошло неожиданное. Боб стал падать, теряя сознание, однако он успел сообразить, что попался в ловушку и что артистка чем-то отравила его.
   Глухо застонав, он упал, лишившись чувств. Элеонора громко расхохоталась и крикнула Баркеру:
   – Теперь ты доволен?
   Сэм Баркер подошел к Бобу, пнул его ногой и спросил:
   – Что с ним, он умер?
   – Нет, – сказала Элеонора, – только лишился чувств! Наблюдая за ним, я почти сразу поняла, что он сыщик, а этих проныр я терпеть не могу! Вот почему я дала ему этот напиток! Теперь он беспомощен и находится в моей власти, и я его так просто не выпущу!
   Послышался общий гул одобрения. Никто из присутствующих не мог похвастаться чистой совестью и благородством, поэтому шутка, сыгранная Элеонорой, всем чрезвычайно поправилась.
   – Действительно ли он сыщик? – спросил кто-то.
   – Выверни его карманы! – приказала Элеонора Сэму Баркеру.
   Тот опустился на колени и стал вытаскивать все, что было в них. Под торжествующие вопли всей компании он достал два револьвера, карманный фонарик, связку отмычек, хорошо отточенный ножичек, наручники и другие предметы, являющиеся обычной принадлежностью сыщиков.
   Иного уже не требовалось, чтобы понять, кто такой Боб.
   Вдруг Сэм Баркер неожиданно вытащил из кармана сыщика какой-то снимок. Элеонора быстро взяла его и вздрогнула, узнав на нем себя.
   Не было никаких сомнений, что сыщик разыскивал именно ее. На лице Элеоноры появилось жестокое выражение, глаза засверкали, она сжала кулаки и что-то прошипела сквозь зубы.
   – Что с ним делать дальше? – раздался вопрос.
   – Я вынесу его отсюда, – отозвался Сэм Баркер, – оставлю на каком-нибудь пустыре, пусть там и приходит в себя. Вряд ли он вспомнит, что с ним произошло, а если и вспомнит, то ничего не сможет сделать, так как не найдет ни одного свидетеля.
   Почти все одобрили этот план, никто не хотел, чтобы Бобу нанесли более серьезный вред. Но тут заговорила Элеонора:
   – Нет, я требую другого! Вы должны его связать и вставить кляп, потом засунуть в мешок в таком положении, чтобы никто не смог догадаться, что в этом мешке, и отнести его в мою уборную. Я с ним хочу серьезно поговорить и свести счеты, как только он придет в себя.
   – Это, пожалуй, приведет к неприятностям, – возразил кто-то.
   – Глупости! Если вы не выдадите меня, никто об этом не узнает.
   – Конечно, не выдадим!
   – Ну так вот, за работу! Я получу огромное удовольствие от беседы с этим пронырой. Тот, кто мне поможет, получит пять долларов.
   Все бросились к Бобу. За пять минут молодого сыщика связали, заткнули ему рот большим платком, а потом завернули его в толстую парусину и обмотали веревками. Получился большой бесформенный куль.
   Двое подняли его и потащили, и когда они шли по улице, никто из прохожих не догадывался, что находится в этом большом куле.
   В «Театре Тедерса» его бросили на пол в уборной Элеоноры, находившейся за сценой.
   Каждый из участников пирушки дал ей твердое обещание никому не рассказывать о происшествии в трактире, после чего преступница осталась наедине с сыщиком.

Глава IV
Прерванное представление

   Нат Пинкертон целый день провел в поисках женщины, изображенной на эскизах художника. Он вернулся домой около восьми вечера и нашел телеграмму Боба.
   Нат Пинкертон, конечно, немедленно отправился в «Театр Тедерса» – в костюме матроса, поскольку знал, что там бывают моряки.
   Рассмотрев у входных дверей афиши, Пинкертон увидел снимок артистки Элеоноры Таиланд и убедился в ее сходстве с натурщицей.
   Немного покачиваясь, развалистой походкой, он вначале прошел в помещение, где находился бар.
   У стойки он увидел двух артистов, уже хвативших через край.