Сборник. Украинские сказки

   Пошел тогда Сверхдуб в дом Змея: ходил-похаживал, а никого нет, – но и не страшно ему. Вышел из дома и стал ходить по саду, приглядываться, увидал – лежит посредине сада большая каменная скала. Он и молвит: «Что ж я буду за молодец, если не рассмотрю, что ж оно такое? Тут обязательно какой-то предмет спрятан!» Поднял мизинцем скалу, смотрит – а там яма большая, а в ней три богатыря. Принялся он с ними здороваться, но они так ослабли, что не могли и голоса подать. Сверхдуб им сказал:
   – Вылезайте, братцы, оттуда!
   А они ему отвечали:
   – Мы хоть здесь и с голоду, и с холоду пропадем, но нам не привыкать, а ты ж зачем сюда явился? Когда прилетит Змей, он и тебя съест и нас в помине.
   А тот говорит:
   – Не боитесь, братцы, не будет этого!
   Протянул богатырям свой кнут, да и вытащил их. Завел их в дом Змея, отыскал кое-что закусить, ведь они совсем истощали. Закусили они, а Сверхдуб пошел, поймал самую жирную свинью, оборвал на ней щетину, внес её, хорошо ощипал. И была в доме том печь, он печь ту накалил да кинул в нее свинью. После вытащил, вылил воду, пшена набрал в амбаре и стал готовить ужин. Сварил хорошего кулеша, такого, как следует быть, понёс на стол, а сам отправился в подвал, достал оттуда водки бочонок. Внёс в дом, дает богатырям по два стакана водки; выпивают они и стали ужинать. Как поужинали, благодарят его.
   – Ну, – говорят, – благодарны мы тебе, братец, что нас ты от неволи спас и накормил; и что бы ни было, а большему горю не бывать!
   Погнал Сверхдуб свиней домой, тут богатыри ему говорят:
   – Имеется у нас кольцо драгоценное, и мы тебе его отдаём за то, что нас недурно угостил.
   Подцепил он то кольцо позади к кнуту и тащит. Уже темно сделалось. А барышни его барина с вечера гуляли, глядят – а по дороге словно звездочка катится. (Сказывают, что самоцвет по вечерам светится, но я не видел.) Выбежала самая младшая, самая прекрасная ему навстречу и спрашивала его:
   – Что это ты приволок?
   Он её отвечал:
   – Да свиней гнал, ну и на дороге сыскал, даже сам понять не могу, что это такое.
   Она попросила его:
   – Дай-ка мне, – говорит, – эту штучку!
   А он ей отвечает:
   – Не дам. Если пойдешь замуж за меня, только тогда дам.
   Глядит она на него, а парубок красивый, но не имеет ничего: и одежда – только что на нем, и хлеба – только что в нем. Ещё и боится его, что он такой сильный.
   – Хорошо, – отвечала, – что будет, то будет, пойду.
   Заходит в дом и сообщает своему отцу:
   – Замуж я собралась за твоего работника, что у нас служит. Отец отвечал:
   – Что ж сказать, это дело твое! Если хочешь так, только чтоб меня не трогал.
   Время прошло – и свадьбу сыграли.
   Но некоторое время спустя прислал старший Змей приказ барину, чтоб тот выслал младшую дочь ему на съеденье. Послал барин к государю, чтобы государь ему прислал войска – одолеть злого Змея. Вот Сверхдуб сидит за столом, чай попивает, папиросу покуривает и усмехается, ну а барин сидит и слезами обливается – жаль дочь свою. Спрашивает тогда зять своего тестя:
   – Что вы плачете? Если я не плачу, а мне-то с ней жить!
   Тесть отвечал:
   – Разве ж мне своё дитё не жалко?
   А Сверхдуб говорит:
   – Что бы ни было, а большему горю не бывать!
   Вот тут пришёл от самого государя приказ, что «в таком-то, месте, да над таким-то морем, войско выставлено стоит по поводу, о котором меня просил».
   Прислал Змей второй раз к барину, чтоб барин дочь свою присылал обязательно да поскорее. Ещё пуще заплакал отец да велел кучеру запрячь пару коней, чтоб отвезти дочь в указанное место. Простилась она с отцом да матерью. Пришла к мужу проститься, а тот и просит:
   – Неужели я тебя никогда не увижу?
   Она ничего не сказала, лишь заплакала да поехала к Змею на съеденье. Тогда тесть говорит зятю:
   – Бери себе, сынок, наилучшего коня, и поезжай смотреть на ее муку.
   Пошел тогда Сверхдуб на конюшню, взял лучшего коня, вывел коня за ворота и кричит:
   – Сороки, вороны, слетитесь на купецкое мясо!
   Хватает коня за гриву, стряхнул – одна шкура в руках осталась. Свистнул богатырским свистом! Прибежал его конь, что земля дрожала, а из ноздрей пламя валило. Привёз конь всю богатырскую справу да все доспехи богатырские – и ружье, шапку, копье. Сел он на коня и выехал на указанное место. Приехал туда, смотрит – она на столбе, слезами умывается да рукавами вытирается. Приехал он таким молодцом, что она и не признала. А он тогда молвил:
   – Подымалась бы ты, душенька, поискала бы мне в голове.
   Она этому очень обрадовалась. Встала, стала искать у него в голове, Сверхдуб молвит:
   – Когда я засну, ты возьмёшь этот молоток и стукнешь им мне по голове, я и встану.
   Вот глядит она, что на море такая волна поднимается, что до берегу волна доходит. Испугалась она, доставала молоток, но не получается из кармана вытащить. Тогда стала она плакать, и покатилась слеза ему на прямо лицо. Он тогда вскочил и говорит:
   – Ух, душенька, что ж ты так больно обожгла меня!
   – Тебя я, – отвечает, – ничем вовсе не жгла, а это моя слеза тебе на лицо капнула.
   Тут плывет Змей. Доплывает до суши и говорит ей:
   – Прыгни-ка мне, – говорит, – прямо в рот!
   А она села и лишь усмехается. (Но все-таки она не ведает, что здесь ее муж, думает, просто, богатырь.) А Змей сердится за это:
   – Что же это за щеголь такой прискакал ко мне? Девушка эта мне на ужин приготовлена, но с тебя говядина слаще, так что на закуску будешь.
   А Сверхдуб тогда отвечает:
   – Ты ею одной подавишься.
   Вылез Змей из воды, заревел страшным голосом, думал, Сверхдуб испугается, – и говорит грозно ему:
   – Здорово, молодец!
   – Здорово, здорово тебе, Змей, нечистый дух!
   А Змей молвит:
   – Ну что ж, добрый молодец, приехал ты биться или мириться?
   Отвечал Сверхдуб:
   – Не за тем едет добрый молодец, чтобы мириться, а затем, чтоб биться!
   Тогда Змей и говорит:
   – Дуй, готовь ток!
   (Как богатыри биться собираются, так на сырой земле трудно им удержаться и они ток себе делают.)
   Молодец говорит:
   – Ух ты, Змей нечистый, я ж к тебе в гости приехал, так ты и дуй сначала!
   Стал Змей дуть. Сделал ток железный. Как дунул Сверхдуб – сделал стальной. Дунул Змей – сделал чугунный ток. Дунул Сверхдуб – ток серебряный сделался. Змей дунул – медный сделался. Дунул богатырь – золотой сделался, и стали они биться. Сражались до кровавого пота – друг друга одолеть не могли. Сверхдуб говорит:
   – Женушка моя милая, отпусти на подмогу, мне коня моего!
   Та без вопросов, смотрит, насколько ему плохо, отпускает коня. Конь стал разгоняться, и прямо в голову Змея копытами! Богатырь был обрадован, что есть ему подмога, снова поднатужился, жену же не думает отдавать Змею на съеденье. Сразил он Змея да пошел себе стороной, чтоб жена не приметила. Приехала жена домой, а он улёгся на подушках таким, как и был, будто и не отлучался никуда.
   Она и говорит ему:
   – Хватит, душенька, притворяться.
   Упала на колени перед ним и поцеловала. Поднялся Сверхдуб, стал обнимать её, целовать. И ушли они в комнаты вдвоем и принялись в отцовских комнатах пировать. Да и не так всё это дело делалось, как тут в сказке сказывается. Стали они жить, поживать да добра наживать. И я там, был, мед-пиво пил, по усам текло, но в рот не попало.

Ох

   Раньше было всё не так, как сейчас, в давние времена разные чудеса в мире происходили, да и мир не такой был, как сейчас. Теперь этого не осталось ничего… Рассказать хочу вам сказку о лесном царе Охе, о том, каким он был.
   Давно это было, не на моей памяти, а наверно, когда еще ни родителей, ни дедов наших в помине не было, жили-были бедный мужик и жена его, и был у них только один сын, но и он не такой, как подобает: таким уродился ленивцем, не приведи господь! За холодную воду взяться не может, только лишь на печи сидеть да просо пересыпать. Ему, наверно, уже двадцать лет, а он ещё без штанов сидит на печи и никогда не слезает: если подадут еды, поест, а если не подадут, и без того обойдётся. Ну, отец да мать и горюют:
   – Сыночек, что ж нам поделать с тобой, ты же ни к чему не пригож! У других вон дети своим родителям в подмогу, а ты лишь даром хлеб переводить можешь!
   Но ему ничего: сидит и дальше просо пересыпает. Другой ребёнок, как пойдёт пятый год, родителям уже помогает; но этот вырастает такой детина, до самого потолка уж, а все ещё без штанов сидит, да и делать не может ничего.
   Горевали-горевали мать его да отец, а после мать и промолвила:
   – Что же ты, старик, надумал чего с ним делать? Видишь, какой сын уже вымахал, а такой дурак – не может ничего делать. Взял бы да хотя бы внаймы его отдал, гляди, хоть чужие люди сына чему дельному обучат?
   Подумали, да отдали к портному учиться. Пробыл тот три дня там и сбежал; залез на печь – и снова стал просо пересыпать. Тогда подрал да выругал хорошенько его отец, а после отдал к сапожнику на обученье. Но он сбежал и оттуда. Побил отец его снова и направил на обученье к кузнецу. Там тоже пробыл не долго – сбежал. Что же делать с сыном отцу?
   – Отведу, – сказал, – его, эдакого, в чужое царство: куда бы там внаймы не отдал, может, не убежит.
   Решил повести его.
   Шли-шли они, долго и коротко ли, зашли в лес, да такой дремучий, что было лишь небо и землю видно. Вошли в лес, немного устали; глядят – у дорожки притаился пенек обгорелый, – тут старик и говорит:
   – Утомился я, присяду, отдохну немного.
   Лишь начал он на пенек усаживаться, и вымолвилось у него:
   – Ох! Что же я так заморился! – и тут вдруг из пенька вылезает маленький дедушка, сморщенный весь, и с бородой зеленой до колен.
   – Что же тебе, – молвит, – человече, понадобилось от меня?
   Подивился старик: откуда могло такое диво явиться? И говорил ему:
   – Я тебя что, звал? Отвяжись!
   – А как же не звать, – отвечает дедушка, – коли звал!
   – И кем же ты будешь? – спросил старик.
   – Я – Ох – царь лесной. Ты меня, зачем позвал?
   – Ну, чур тебя, не собирался тебя звать!
   Старик возмутился.
   – Нет уж, позвал: сказал же: «Ох!»
   – Уморился я это, – говорит старик, – тогда и сказал так.
   – Куда путь держишь? – спросил Ох.
   – Да куда глаза глядят! – старик ответил. – Взялся вести дурака своего внаймы, чтобы хоть чужие люди научили его уму-разуму. У себя же, куда ни отдам, он сбегает отовсюду.
   – Так мне отдай, – сказал Ох, – я уж его научу. Но только с одним условием: когда год пробудет у меня, ты приди за ним, ежели его признаешь, то возьмёшь, если нет – еще один год будет служить.
   – Идёт, – сказал обрадованный предложением старик.
   По рукам ударили да горилки распили; побрёл довольный старик домой, а Ох повел его сынка к себе.
   Вот ведет Ох его, да прямиком… на тот свет: под землёй зелёная хатка, камышом крытая; и все в ней такое же зеленое: зелены стены, зелены лавки, зелены даже дети и жена Оховы – ну прямо всё-всё. И работницы Оховы, словно рута, все изумрудны…
   – Ну, присаживайся, – сказал Ох своему новому работнику, – да поешь чуток.
   Подали ему мавки поесть, но и еда вся зелена. Тот поел.
   – Ну вот, – молвит Ох, – если взялся работать на меня, то дровец надобно для меня нарубить и в хату принесть.
   Побрёл работник. Рубил или не рубил, а прилег на дрова и заснул. Пришёл Ох, а работник спит. Тогда взял он его, и велел своим работникам дров наносить, а после связанного на эти дрова кинул и подпалил их. Вот и спалил работника! Потом Ох развеял по воздуху пепел, но один уголёк выпал. Окропил уголёк Ох живой водой – и тут ожил работничек и стал слегка умнее да проворнее. Снова было велено дров нарубить. Но тот снова уснул. Ох тогда поджег дрова, сжёг работничка опять, пепел по воздуху развеял, а уголек водою живой окропил – опять ожил работничек и таким красивым сделался, что лучше не сыщешь! Но и в третий раз был спален он и окроплён водою живой – тогда получился из парубка ленивого настолько проворный и красивый казак – ни придумать, ни загадать, лишь в сказке рассказывать.
   Прослужил парубок у Оха целый год. Прошёл год, прибыл отец за сыном. Подошёл в лесу к тому пеньку, уселся и сказал:
   – Ох!
   Ох вылезает из пенька, и молвит:
   – Здравствуй, человече!
   – Здравствуй, Ох!
   – А зачем ты пришёл? – спрашивает.
   – Прибыл, – отвечает, – за сыном.
   – Тогда пойдем, если узнаешь – возьмёшь его с собой, а если нет – тогда ещё год у меня служить станет.
   Отправился старик за Охом. Подошли к его хатке. Ох выносит мерку проса, высыпает – и сбегаются петухи – видимо-невидимо.
   – Ну, признавай, – говорил Ох, – где же твой сынок?
   Глядел старик – а все петухи одинаковые: прямо один в один, не признал.
   – Ну, – сказал Ох, – иди домой, если не признал. А твой сын еще один год служить у меня будет.
   Побрёл старик домой.
   А как прошёл второй год, пришёл снова опять старик в лес к Оху. Подходит к пеньку:
   – Ох! – сказал.
   Ох и вылезает к нему.
   – Пойдём, – говорит, – узнавать будешь! – И отводит его к овчарне, а там смотрит – баранов полно и все один на одного похожи. Глядел-глядел старик, но так и не признал.
   – Ежели так, то иди домой: а твой сын еще год служить у меня будет.
   Побрёл старик, пригорюнившись.
   Как прошёл третий год, старик отправился к Оху. Шёл-шёл, и деда встретил, а тот белый весь, словно кипень, и одежда на нем такая же белая.
   – Ну здравствуй, человече!
   – Здорово, дед!
   – Куда это тебя несет?
   – Отправился, – молвит, – к Оху за сыном своим.
   – Как же так?
   – Ну, так и так, – рассказал старик.
   Вот и рассказал старик белому деду, что отдал своего сына Оху и с какими условиями.
   – Эх! – сказал дед. – Плохо дело твоё! Долго он будет его держать…
   – Ну, я, – говорил старик, – сам смотрю, что моё дело плохо, только не знаю, что ж теперь поделать. А может вы, подскажете, как сына моего спасти?
   – Подскажу, – сказал дед.
   – Так рассказывайте мне, миленький: стану до конца веку за вас богу молить! Все же, каким бы сын ни был, но родной мой, кровинка мне.
   – Ну слушай, – говорил дед. – Когда дойдёшь к Оху, выпустит она много голубей и станет зерном их кормить. Ты ни одного не возьмёшь, а только того голубя, что есть не будет, а только сидеть будет под деревом и перышки чистить: будет это твой сын!
   Отблагодарил старик дедка и побрёл. Пришёл к пеньку.
   – Ох! – промолвил.
   Ох и вылезает к нему и отводит старика в лесное царство. Высыпает Ох пшеницы, созывает голубей. Слетелись их, да так много, боже мой! И все похожи один на одного.
   – Ну, признавай, – сказал Ох, – своего сына. Если узнаешь – твоим будет, а если нет – то моим!
   Тут все голуби стали клевать пшеницу, а только один сел под деревом, нахохлился и стал перья чистить. Старик говорил:
   – Вот это будет мой сын!
   – Надо же, угадал! Забирай, если так.
   Ох превратил голубя в такого гарного парубка, что лучше на свете и не сыскать. Очень обрадовался отец, обнял сына, поцеловал, оба обрадовались.
   – Пойдем, сыночек, домой.
   Вот и побрели.
   Шли по дороге, беседовали. Отец расспрашивал, как же сыну в Оховом царстве жилось. Сын рассказывал, а отец жаловался, как бедствует, сын слушал. Потом отец и сказал:
   – Как же нам теперь, сыну, быть? Я ж бедняк, ты бедняк. Три года ты служил, а так ничего и не заработал!
   – Не горюй, отец, все устроим. Начнут, – сказал, – панычи в лесу на лис охоту; вот тогда обращусь я борзой собакой да лису схвачу, тогда захотят панычи купить меня, а вы за меня триста рублей возьмите, только продайте без цепочки: тогда станут у нас деньги, да и разживемся.
   Шли они, шли; смотрят – собаки на опушке леса за лисой гоняются: никак не убежать лисе, а борзой никак не нагнать её. Враз обратился сын в борзую собаку, догоняет лису и ловит. Выскакивают из лесу панычи:
   – Твоя собака?
   – Ну, моя!
   – Отличная борзая! Продавай ее нам.
   – Покупайте.
   – Чего хочешь за неё?
   – Триста рублей хочу, но берите без цепочки.
   – Сдалась твоя цепочка нам, у неё золочёная будет. Забирай сто!
   – Нет.
   – Ладно, забирай деньги, отдавай собаку.
   Посчитали деньги, забрали борзую и начали снова за лисой гнаться. А она возьми, да погони лису прямо в лес: обратилась назад в парубка, и вернулся он обратно к отцу.
   Шли они, шли, тут отец и сказал:
   – Что ж нам, сынок, грошей этих? Разве что хозяйством обзавестись немного и хату подновить…
   – Не печалься, отец, еще придут. Теперь, – сказал, – станут панычи с соколом на перепела охотиться. Тогда обращусь я в сокола, и захотят у вас меня купить, вы и продаёте меня за триста рублей, но без колпачка.
   Шли они по полю, смотрят – спускают панычи сокола. Сокол погнался, а перепел убежал: сокол догнать не может, перепел – убежать. Оборачивается сын соколом, сразу наседает на перепела. Заметили это панычи и говорят.
   – Твой это сокол?
   – Мой.
   – А продашь нам?
   – Покупайте.
   – Чего просишь?
   – Если дадите за него триста рублей, забирайте, но без колпачка.
   – У него парчовый будет.
   Согласились, купили за триста рублей сокола у старика. Тогда спустили панычи на перепела сокола, а он как полетит – в самый лес, там обратился в парубка и снова к отцу вернулся.
   – Вот теперь мы немного разжились, – сказал старик.
   – Подождите, отец, еще прибавится. Когда будем идти мимо ярмарки, я обернусь в коня, а вы меня им продавайте. За тыщу рублей можете отдать, но только без уздечки.
   Подошли к местечку, где ярмарка была здоровая или что-то похожее. Оборачивается сын в коня, но в такого, словно змея, не подступишься – страшно! Отвел отец коня этого за уздечку, а тот как стал гарцевать, копытами землю бить. Сошлись купцы, стали торговаться.
   – За тыщу отдам, – сказал, – но без уздечки забирайте.
   – Сдалась твоя уздечка нам! Будет у него серебряная!
   Пятьсот предлагают.
   – Нет!
   Тут мимо цыган проходил, одним глазом не видит.
   – Что просишь за коня, старик?
   – Тыщу, но уздечка моя.
   – Э, это дорого, старик, забирай пятьсот и отдавай с уздечкой!
   – Нет, не годится, – отвечал отец.
   – Тогда шестьсот забирай!
   И стал цыган торговаться, но отец ни копейки не уступил.
   – Ну, забирай, батя, только уздечка моя.
   – Нет уж, со мной останется!
   – Дорогой человек, такого не видано, чтобы без уздечки коня продавали? Как же я его возьму-то?
   – Бери, как знаешь, но уздечка моя! – отвечал старик.
   – Ну, старик, я тебе ещё пять рублей бери, но только с уздечкой.
   Раздумал старик: «Стоит-то уздечка эта гривны три, а тут цыган пять рублей хочет дать», – вот и отдал.
   Горилки распили. Забрал старик деньги и домой отправился, а цыган тем временем сел на коня и поскакал. Но не цыганом он был: это Ох в цыгана обернулся.
   Нес конь Оха между макушками деревьев и облаком. Как спускаются к лесу, подъезжают к Оху. Ставит Ох коня в стойло, и идёт в хату.
   – Не уйдёт всё же от меня, вражий сын, – сказал жене.
   Как подошёл полдень, берет Ох за уздечку коня и отводит к реке на водопой.
   Приводит к реке, а тут конь наклоняется напиться, оборачивается окунем и уплывает. Ох, не раздумывая, оборачивается щукой и стал за ним гнаться. Ещё чуть-чуть, и догонит, а окунь разворачивает плавники, машет хвостом, и не схватить его щуке. Вот догнала его щука и молвит:
   – Окунек! Поворачивайся головой, будем с тобой беседовать!
   – Если ты, кумушка, беседовать желаешь, я и так могу услышать!
   Нырнул поглубже и уплыл от щуки. Догоняет снова щука его и молвит:
   – Окунек! Повернись ко мне головой, будем с тобой беседовать!
   Тут окунек расправляет плавники:
   – Если ты, кумушка, беседовать желаешь, я и так могу услышать!
   Долго так гоняли щука с окунем, а поймать его она так и не могла.
   Тут подплыл окунь к бережку, где царевна белье полоскала. Обернулся окунь в гранатовый перстень в прекрасной золотой оправе, увидала это царевна, вытащила его из воды. Принесла домой, хвалится:
   – Смотри, батюшка, какой я прекрасный перстенек нашла!
   Полюбовался отец, а царевна решить не может, на какой палец одеть его: так он красив!
   Скоро царю доложили, что прибыл купец. (А ведь это Ох в купца обернулся.) Выходит царь:
   – Что ж тебе, старичок, надобно?
   – Да вот ехал я, – молвит Ох, – по синему морю, вез на корабле на родные земли к своему царю перстенёк гранатовый, и упал он в воду. Не сыскал ли кто из ваших?
   – Сыскали, – отвечал царь, – дочка моя отыскала.
   Позвали дочку. Тут стал Ох просить, чтобы та отдала перстень, говорил, что не жить ему на белом свете, если не привезёт его! А она отдавать не хочет! Тут царь вмешивается:
   – Отдавай, – сказал, – дочка, не то будет беда из-за нас старику!
   Ох снова просить стал:
   – Возьмите, что хотите, но перстень верните.
   – Ну, если так, – сказала царевна, – то пусть не будет он ни тебе, ни мне! – и бросает перстень наземь… и рассыпается перстень пшеном по целому дворцу. Ох, не раздумывая, оборачивается петухом и стал это пшено клевать. И клевал, пока всё не склевал; только одно зернышко покатилось под ногу царевне, и осталось незамеченным. Когда поклевал, из окна улетел.
   Тут из того пшенного зернышка обратился парубок, да такой гарный, что царевна, как увидала, сразу влюбилась, – попросила отец и мать, чтобы выдавали за парубка замуж.
   – Я, – говорила, – ни за кем не буду такой счастливой, лишь за ним!
   Долго ещё не хотел царь отдавать дочь за обычного парубка, но потом всё ж согласился; благословил их, обвенчал и такую свадьбу сыграл, что весь свет там побывал.
   Ну, и я там был, мед да горилку пил; во рту не бывало, а на бороду попало, вот потому она и побелела…

Летучий корабль

   Жили-были старик да старуха, и было у них три сына: двое из них умные, а третий – дурак. Умных старики жалели, что ни неделя – то всё чистые рубахи, а дурачка лишь ругали, смеялись над ним, только и знал он, что без штанов в куче проса на печи сидеть. Если дадут еды – ест, а не дадут – без неё голодает. А пошёл в то время слух, будто прилетел царский приказ во дворец на обед собраться, а кто смастерит такой корабль, который летал бы, и на этом корабле прибудет, тот царскую дочки в жёны получит.
   Тут умные братья советоваться стали:
   – Надо бы и нам пойти, наверно, может быть, наше счастье.
   Подумали, у родителей спрашивают:
   – Пойдем-ка мы, – сказали, – на обед к самому царю: терять нам нечего, может, счастье свое отыщем там.
   Отец отговаривал сыновей и мать отговаривала. А они:
   – Пойдем, и с концами! Благословляйте нам путь-дорогу.
   Старикам, ничего не остаётся, благословили сыновей в дорогу; надавали белых паляниц, зажарили поросенка, горилку дали, и отправились они.
   А дурак, тем временем, сидел на печи и сам просился:
   – И я, мать, пойду, – говорит, – туда же, куда братья отправились!
   – Да куда тебе, дураку, идти? – отвечала мать. – Там же тебя волки сожрут!
   – Не сожрут, – говорит, – всё равно пойду!
   Старики сначала над сыном посмеялись, потом бранить стали. Но видно же, что с дурачка ничего не возьмёшь, и говорили:
   – Ладно, иди, но тогда назад не возвращайся и сыном нашим не называйся.
   Положила ему мать в торбу черного хлеба чёрствого да флягу воды и выпроводила сына из дому. Отправился он.
   Шёл, шёл, вдруг встретил на пути деда. Такой седой дед, с белой бородой, по пояс длиной!
   – Здорово, дедушка!
   – Здравствуй, сынок!
   – Куда это, дедушка, путь держите?
   А тот отвечает:
   – Хожу по миру да людей от беды спасаю. А ты, сынок, куда направился?
   – На царский обед.
   – А сумеешь, такой корабль построить, что сам летать может? – спросил дед.
   – Нет, – отвечал дурак, – не могу!
   – Так зачем же ты идешь?
   – А кто его знает, зачем! – молвит дурень, – Мне терять нечего, а вдруг, там где-нибудь счастье мое прячется.
   – Ну, садись, – говорил дед, – отдохни немножко, пополуднуем. Достань, что в торбе лежит.
   – Эх, дедушка, ничего там нет, один лишь черствый хлеб, но вам такой не укусить.
   – Ничего страшного, достань!
   Вот дурень достал хлеб, глядит – вдруг из этого чёрствого хлеба пышные белые паляницы сделались, каких он отродясь видал и не ел: как у самих панов.
   – Ну вот, – молвит дед, – но как же без выпивки полдничать-то? Может у тебя горилка имеется?
   – Нет, неоткуда ей взяться! Лишь фляга с водой есть.
   – Достань-ка её! – говорит.
   Достаёт он флягу, попробовали, а там уже горилка сделалась!
   – Ишь, – сказал дед, – а ведь бог жалует дураков!
   Тогда расстелили они на земле свитки, сели и полдничать стали. Закусили неплохо, отблагодарил дед дурака за хлеб и горилку и сказал:
   – Теперь слушай, сынок, иди ты в лес, подходи к дереву, трижды перекрестись, ударь топором, и сразу падай ниц, после лежи, пока не подымут. Тогда корабль тебе смастерится, ты сядешь на него и полетишь, куда надобно, забирая на пути любого встречного.
   Отблагодарил дурак деда, простились они. Дед побрел своей дорогой, дурак же в лес отправился.