Страница:
Таковы наиболее колоритные образцы легенд, составляющие цикл саг о подвигах фианов. Самая характерная их деталь — охота, ибо фианы, разумеется, были искусными охотниками, но существа, которых они преследовали, отнюдь не всегда были созданиями из плоти и крови. Колдуны и волхвы, желавшие фианам зла, всегда могли принять облик оленя или дикого вепря, чтобы удобнее погубить их; и многие истории о деяниях фианов начинаются с рассказа о вполне невинной охоте, а заканчиваются описанием кровавой битвы. Но фианы, как об этом с гордостью заявляет Ойсин, «благодаря своей верности, силе и крепким рукам всегда выходили победителями из таких перипетий».
Но объектом самой знаменитой погони стали все олень и не дикий вепрь, а смертные мужчина и женщина — обрученная жена Финна и его собственный племянник, Диармайд. Не знавший поражений в военных походах, Финн был на редкость несчастлив в семейной жизни. Собравшись жениться в достаточно почтенном возрасте, он отправил послов к Грайне, дочери Кормака, Верховного короля Ирландии. Сам король Кормак и его дочь дали согласие на этот брак, и послы Финна возвратились с приглашением посетить королевский дворец на следующий вечер и повидаться с будущей невестой. Финн отравился к королю с отрядом стражников, и ему был оказан подобающий прием в главном зале дворца в Таре. В честь жениха был устроен торжественный пир, во время которого дочь короля, Грайне, увидев одного из спутников Финна, что называется, положила глаз на него.
У Диармайда, этого кельтского или, точнее сказать, фианнского Адониса, на щеке красовалась удивительная родинка, увидев которую ни одна из женщин не могла остаться равнодушной и тотчас воспламенялась любовью к герою. И Грайне, несмотря на все свое королевское происхождение, тоже не стала исключением. Принцесса попросила придворного друида рассказать ей поподробнее столь почтенных гостях. Друид поведал ей их имена и перечислил их подвиги. Тогда Грайне приказала подать ей украшенный самоцветами рог для питья, наполнила его усыпляющим вином и послала его гостям, приказав пить из него по очереди всем, кроме Диармайда. Никто из них не посмел отказаться от чести выпить вино из рук принцессы. Итак, все выпили и тотчас заснули глубоким сном.
Грайне же, поспешно поднявшись, направилась к Диармайду, призналась ему в пылкой любви и потребовала взаимности.
— Я не могу полюбить обрученную невесту своего вождя, — отвечал юноша, — не могу, не смею, если бы даже и захотел. — Затем он принялся восхвалять добродетели Финна и всячески принижать свою собственную славу. Однако Грайне спокойно отвечала, что она налагает на него гейсы(запреты, которые не вправе нарушать никто из героев), предписывающие похитить и увезти ее, и вновь уселась на свое кресло, прежде чем вся благородная компания очнулась от волшебного сна.
После ужина Диармайд направился к своими друзьям и с глазу на глаз поведал им о Грайне, внезапно воспылавшей к нему страстью, и о том, что она наложила на него гейс, согласно которому он должен увезти ее из Тары. Затем он спросил каждого из фианов, что же ему теперь делать. Те единодушно отвечали, что герой не вправе нарушать гейс, возложенный на него женщиной. Диармайд обратился даже к самому Финну, утаив от него имя Грайне, и тот дал ему точно такой же совет, как и все остальные. В ту же ночь он с Грайне покинул Тару, направившись к Шэннонскому броду в Атлоне, перебрался через него и поспешил в некое глухое место, именуемое Лес Двух Шатров. Там Диармайд и сплел из ветвей лоз хижину для пылкой Грайне.
Тем временем Финн узнал об их бегстве, и гневу его не было предела. Он тотчас послал своих вассалов, воинов Кланн Неамхуайн, в погоню за беглецами. Те последовали за ними в лес, и один из них, взобравшись на высокое дерево, увидел вдалеке хижину, обнесенную крепким частоколом с семью воротами, а внутри хижины — Грайне и Диармайда. Когда фианы узнали эту новость, они очень опечалились, поскольку их симпатии были на стороне Диармайда, а вовсе не Финна. Они попытались было предупредить его, но он не обратил на их слова никакого внимания, поскольку решил сражаться, а не спасаться бегством. Даже когда прибыл сам Финн и, подойдя к частоколу, окликнул Диармайда, спросив, здесь ли его Грайне, тот отвечал, что она здесь, но никто не должен входить в ворота без его, Диармайда, позволения.
Выйдя на двор, Диармайд, как некогда Кухулин в войне за независимость Ольстера, увидел, что он один противостоит целому войску, но тут у него, как и у Кухулина, нашелся небесный покровитель. Любимец клана Туатха Де Данаан, он был учеником Мананнана Мак Лира еще в бытность в Тир Таирнигириб, Земле Обетованной, а его воспитателем был сам Оэнгус из Бруга. Мананнан вручил ему два своих копья, Красный Дротик и Желтое Древко, а также два меча, прозванные Большая Фурия и Малая Фурия. Кроме того, Оэнгус сам явился взглянуть на своего воспитанника и облачил его в свой волшебный плащ, делавший его невидимым. Такой плащ обычно надевали только боги. Затем он посоветовал Диармайду и Грайне завернуться в этот плащ, выйти из хижины и незамеченными проскользнуть мимо врагов. Диармайд упорно отказывался спастись бегством и попросил Оэнгуса взять Грайне под свою защиту. Накинув на красавицу свой волшебный платок, бог незаметно для фианов вывел принцессу из кольца врагов.
Тем временем Финн приставил своих воинов сразу ко всем семи воротам частокола. Диармайду пришлось по очереди перебегать от одних к другим. У первых ворот его ждали Ойсин, Оскар и воины Кланн Баоизгне. Они предложили ему свою защиту. У вторых ворот стояли Каоилте и воины Кланн Ронан, пообещавшие сражаться за него до последней капли крови. За третьими воротами Диармайда поджидали Конан и воины Кланн Морна, тоже оказавшиеся его друзьями. У четвертых стояли Куан и фианы Мунстера, родной провинции Диармайда. У пятых ворот его ждали фианы Ольстера, точно так же пообещавшие оказать ему помощь в бою с Финном. Зато у шестых ворот его ждала встреча с воинами Кланн Неамхуайн, ненавидевшими его, а у седьмых стоял сам Финн!
— Вот через твои-то ворота, о Финн, я и выберусь! — воскликнул Диармайд. Финн тотчас приказал своим воинам немедленно окружить Диармайда, как только тот выйдет за ворота, и убить его. Однако тот расшвырял частокол, перепрыгнул через головы врагов и бросился наутек, да так быстро, что осаждающие никак не могли угнаться за ним. А тот бежал все дальше и дальше, пока не добрался до того места, куда, как он знал, Оэнгус перенес Грайне. Благосклонный к нему бог, покидая героя и его возлюбленную, дал им несколько советов: никогда не прятаться в дереве с одним стволом, не искать укрытия в пещере с одним-единственным входом, не останавливаться на острове, попасть на который можно только одним путем, не есть ужин на том же месте, где они приготовили его, и ни в коем случае не ночевать дважды на одном и том же месте. Благодаря такой хитроумной тактике они смогут провести вместе еще какое-то время, прежде чем Финн сумеет их обнаружить.
Однако тому наконец удалось найти беглецов, и Финн послал за ними своих богатырей с огромными и страшными псами, приказав схватить влюбленных или прикончить их. Но Диармайд одолел всех своих противников.
Тем не менее Финн упорно продолжал преследовать его, и Диармайд, в очередной раз пытаясь спастись от погони, укрылся под волшебным деревом — старой рябиной на которой росли алые, как кровь, ягоды, амброзия богов. Дерево это выросло из одной-единственной ветки, брошенной в землю кем-то из богов клана Туатха Де Данаан и когда те узнали, что по недомыслию даровали смертным небесный источник пищи бессмертия, они тотчас послали одноглазого великана, фомора по имени Сербам, охранять заветную рябину, чтобы никто не смог отведать хотя бы ягодку с нее. Целый день истукан стоял на страже под деревом, а ночью спал на его ветвях, и один вид его бьы настолько страшен, что ни фианы ни местные жители не решались приблизиться к рябине ближе чем на несколько миль.
Однако Диармайд решил договориться с фомором по-доброму в надежде заполучить надежное укрытие для Грайне. Он храбро подошел к великану и попросил его позволить им поселиться здесь и охотиться по соседству с ним. Фомор угрюмо отвечал, что он может жить и охотиться где угодно, в том числе и здесь, если не будет трогать алых ягод рябины. Обрадованный Диармайд мигом построил возле родника уютную хижину, и они с Грайне поселились в ней, охотясь на диких животных и питаясь их мясом.
Но вскоре Грайне, которая к тому времени забеременела, как на грех, появилось непреодолимое желание отведать ягод рябины, и она поняла, что не успокоится до тех пор, пока не исполнит свою прихоть. Поначалу она скрывала это пагубное желание, но затем была вынуждена признаться во всем своему спутнику по изгнанию. Диармайд не испытывал ни малейшей охоты ссориться с грозным фомором и потому сам поспешил к нему, рассказал о положении, в котором оказалась Грайне, и попросил дать ей горсть ягод.
Однако суровый фомор отвечал: «Клянусь, что даже если бы жизнь принцессы и ее будущего ребенка не могло спасти ничто другое, кроме ягод с моей рябины, и даже если бы она осталась последней женщиной на земле, то и тогда она не получила бы ни единой ягодки». После этого Диармайду не оставалось ничего другого как вступить в бой с Сербаном, и после долгой и изнурительной битвы он убил мрачного исполина.
До Финна тотчас донеслась весть о гибели грозного стража волшебной рябины, и он сразу же предположил, что его убил не кто иной, как Диармайд, и вождь во главе семи отрядов фианов отправится в те места. Тем временем Диармайд с женой покинули свою хижину у ручья и поселились в хижине самого Сербана, выстроенной на ветвях заколдованнои рябины. В ней вечный изгнанник и сидел с Грайне, когда Финн со своими воинами подошел к самой рябине и приказал разбить лагерь под ее ветвями, чтобы переждать дневную жару, а с наступлением вечерней прохлады продолжили поиски беглецов.
Чтобы скоротать время, Финн приказал принести шахматы и предложил своему сыну, Ойсину, сыграть партию-другую. Игра началась, и она оказалась очень упорной, и в конце концов Ойсину предстояло сделать nocледний ход.
— Всего один ход может принести тебе победу — обратился Финн к сыну, — итак, приглашаю тебя и всех фианов найти этот ход.
Оказалось, что ход этот смог найти только Диармайд, наблюдавший сверху сквозь ветви за игроками. И он, не удержавшись, бросил одну-единственную ягодку рябины на то самое поле, на которое должен был поставить свою фигуру Ойсин, чтобы одержать победу над отцом. Затем они сыграли и вторую, и третью партии, и всякий раз повторялась га же самая картина И тогда Финн решил, что ягоды, указывающие Ойсину путь к победе, бросает с дерева тот же Диармайд. Финн немедленно окликнул его, спросив Диармайда, он ли это, и благородный герой никогда никому не лгавший, отвечал, что он самый. Тогда воины плотным кольцом окружили рябину, подобно тому как они некогда брали в кольцо ту самую лесную хижину. Но и на этот раз все повторилось вновь, ибо мгновенно явился Оэнгус из Бруга и вынес из окружения Грайне, закутав ее в волшебный плащ, сделавший ее невидимой. А сам Диармайд, пройдя по толстой ветке за пределы кольца воинов, спрыгнул на землю у них за спиной и благополучно спасся бегством.
Таков конец знаменитой «Погони», ибо бог Оэнгус взяв на себя poль посланника, явился к Финну и предложит ему простить 6eглецов. Все лучшие воины-фианы принялись упрашивать своего господина сменить гнев на милость. Так Диармайд и Грайне получили прощение, было позволено вернуться на родину. Но Финн так никогда и не простил Диармайду этой обиды и вскоре после примирения послал его на охоту за диким вепрем из Бенн Гулбан [56]. Диармайд сразил страшного зверя, оставшись цел и невредим, ибо, подобно древнегреческому герою Ахиллу, он был неуязвим, так что поразить его можно было только в пяту. Финн, знавший об эгом, приказал герою снять с вепря кожу и измерить ее длину босыми ступнями. Диармайд так и поступил. И тогда Финн, заявив, будто герой неправильно измерил ее, велел еще раз промерить ее с другого конца. На этот раз Диармайду пришлось идти против щетины, и одна из ядовитых щетинок, пронзив кожу на его пятке, нанесла ему рану, которая оказалась смертельной.
Легенда «Погоня за Диармайдом и Грайне», которую мы позволили себе изложить здесь столь подробно, в известной мере свидетельствует об упадке былого могущества фианов, которое явно клонилось к неминуемому концу. Друзья Диармайда никогда не простили Финну того коварства, посредством которого он обрек его на верную смерть — а неприкрытое соперничество между Голлом и его Кланн Морна, с одной стороны, и Финном и его Кланн Баоизгне — с другой, вскоре переросло в откровенную вражду. Между фианами и королями Ирландии начались вооруженные столкновения, кульминацией которых явиюсь полное уничтожение фианов в битве при Габхре. Битва эта, по преданию, произошла в 284 году. Правда, сам Финн отошел в мир иной за гол до нее Он пал в бою с мятежными фианами у брода Бре на реке Бойн. Вместе с ним погиб и король Кормак Мак Эйрт, отец Грайне. Главными врагами в этой битве были внук Финна Оскар и сын Кормака Кэйрбр. Это мифическое сражение отличалось такой же свирепостью, как и последний бой Артура при Камлуане. Оскар сразил Кэйрбра и сам пал от его копья. Эйдин, жена Оскара, умерла от горя после его гибели, и Ойсин, отец Оскара, похоронил ее со всеми подобающими почестями в Бен Эдаре (Хоут) и воздвиг над ее могилой офомный дольмен, стоящий там до сего дня. В битве погибли почти все фианы и было уничтожено все войско Кэйрбра.
В живых остались лишь двое видных фианов. Одним из них был Каоилте, которому спасло жизнь его замечательное умение бегать совсем бесшумно, когда для фианов все уже было потеряно. Знаменитый памятник, известный под названием «Диалоги старейшин», изображает его, спустя несколько веков, беседующим со св. Патриком, повествуя тому о славных подвигах фианов. Потеряв всех своих друзей, оставшихся в той героической эпохе, он, как гласит предание, сошелся с богами клана Туатха Де Данаан. Так, он участвовал на стороне Илбреха, сына Мананнана, в сражении против самого Лира и своими руками убил древнего бога моря. Легенда рассказывает, что он даже завладел прекрасным дворцом Лира в Сидх Фионнехаидх; после этого мы больше почти ничего не знаем о нем, за исключением того, что он остался в памяти ирландцев как один из правителей сидхаДругим был Ойсин, не участвовавший в битве при Габре, ибо задолго до этого он отправился в путешествие в дальние края. Такие путешествия совершают многие герои архаических мифов, но в отличие от простых смертных они всегда возвращаются из них. Как и Кухулин, Ойсин отправился туда по приглашению богини. Фианы, как обычно, охотились в окрестностях озера Лейк Килларни, когда перед ними явилась некая женщина поистине неземной красоты и поведала им, что она — Ниам, дочь Бога Моря. Гэльский поэт Майкл Комин, создавший в XIX веке немало поэтических переложений старинных исторических преданий, описывает ее почти также, как сделали бы это знаменитые барды прошлого [57]:
В целом ряде вдохновенных старинных баллад, известных под названием «Диалоги Ойсина со св. Патриком», рассказывается о том, как Ойсин, странствуя в глубокой старости по земным пределам и будучи не в силах от дряхлости раздобыть себе хлеб насущный, встретил св. Патрика и тот отвел его к себе в дом. Затем святой принялся яркими красками живописать перед ним картины царства небесного, в которое Ойсин может войти, если обратится в новую веру, и мрачные призраки кромешного ада, в котором претерпевают вечные муки его прежние друзья, умершие язычниками. На все эти доводы, убеждения и угрозы святого Ойсин отвечает на удивление спокойно и твердо. Он не может поверить, чтобы царство небесное было закрыто для фианов, если они только пожелают войти в него, и, наоборот, уверен, что сам господь бог гордился бы своей дружбой с фианами. А если это не так, то какой же ему, Ойсину, прок от вечной жизни, если в ней не будет ни охоты, ни любезничанья с хорошенькими женщинами, ни старинных преданий и нежных песен? Нет, уж лучше он отправится к фианам, сидящим за пиром у жаркого очага, и умрет, как и жил.
Глава 16. УПАДОК И НИЗВЕРЖЕНИЕ БОГОВ
Но объектом самой знаменитой погони стали все олень и не дикий вепрь, а смертные мужчина и женщина — обрученная жена Финна и его собственный племянник, Диармайд. Не знавший поражений в военных походах, Финн был на редкость несчастлив в семейной жизни. Собравшись жениться в достаточно почтенном возрасте, он отправил послов к Грайне, дочери Кормака, Верховного короля Ирландии. Сам король Кормак и его дочь дали согласие на этот брак, и послы Финна возвратились с приглашением посетить королевский дворец на следующий вечер и повидаться с будущей невестой. Финн отравился к королю с отрядом стражников, и ему был оказан подобающий прием в главном зале дворца в Таре. В честь жениха был устроен торжественный пир, во время которого дочь короля, Грайне, увидев одного из спутников Финна, что называется, положила глаз на него.
У Диармайда, этого кельтского или, точнее сказать, фианнского Адониса, на щеке красовалась удивительная родинка, увидев которую ни одна из женщин не могла остаться равнодушной и тотчас воспламенялась любовью к герою. И Грайне, несмотря на все свое королевское происхождение, тоже не стала исключением. Принцесса попросила придворного друида рассказать ей поподробнее столь почтенных гостях. Друид поведал ей их имена и перечислил их подвиги. Тогда Грайне приказала подать ей украшенный самоцветами рог для питья, наполнила его усыпляющим вином и послала его гостям, приказав пить из него по очереди всем, кроме Диармайда. Никто из них не посмел отказаться от чести выпить вино из рук принцессы. Итак, все выпили и тотчас заснули глубоким сном.
Грайне же, поспешно поднявшись, направилась к Диармайду, призналась ему в пылкой любви и потребовала взаимности.
— Я не могу полюбить обрученную невесту своего вождя, — отвечал юноша, — не могу, не смею, если бы даже и захотел. — Затем он принялся восхвалять добродетели Финна и всячески принижать свою собственную славу. Однако Грайне спокойно отвечала, что она налагает на него гейсы(запреты, которые не вправе нарушать никто из героев), предписывающие похитить и увезти ее, и вновь уселась на свое кресло, прежде чем вся благородная компания очнулась от волшебного сна.
После ужина Диармайд направился к своими друзьям и с глазу на глаз поведал им о Грайне, внезапно воспылавшей к нему страстью, и о том, что она наложила на него гейс, согласно которому он должен увезти ее из Тары. Затем он спросил каждого из фианов, что же ему теперь делать. Те единодушно отвечали, что герой не вправе нарушать гейс, возложенный на него женщиной. Диармайд обратился даже к самому Финну, утаив от него имя Грайне, и тот дал ему точно такой же совет, как и все остальные. В ту же ночь он с Грайне покинул Тару, направившись к Шэннонскому броду в Атлоне, перебрался через него и поспешил в некое глухое место, именуемое Лес Двух Шатров. Там Диармайд и сплел из ветвей лоз хижину для пылкой Грайне.
Тем временем Финн узнал об их бегстве, и гневу его не было предела. Он тотчас послал своих вассалов, воинов Кланн Неамхуайн, в погоню за беглецами. Те последовали за ними в лес, и один из них, взобравшись на высокое дерево, увидел вдалеке хижину, обнесенную крепким частоколом с семью воротами, а внутри хижины — Грайне и Диармайда. Когда фианы узнали эту новость, они очень опечалились, поскольку их симпатии были на стороне Диармайда, а вовсе не Финна. Они попытались было предупредить его, но он не обратил на их слова никакого внимания, поскольку решил сражаться, а не спасаться бегством. Даже когда прибыл сам Финн и, подойдя к частоколу, окликнул Диармайда, спросив, здесь ли его Грайне, тот отвечал, что она здесь, но никто не должен входить в ворота без его, Диармайда, позволения.
Выйдя на двор, Диармайд, как некогда Кухулин в войне за независимость Ольстера, увидел, что он один противостоит целому войску, но тут у него, как и у Кухулина, нашелся небесный покровитель. Любимец клана Туатха Де Данаан, он был учеником Мананнана Мак Лира еще в бытность в Тир Таирнигириб, Земле Обетованной, а его воспитателем был сам Оэнгус из Бруга. Мананнан вручил ему два своих копья, Красный Дротик и Желтое Древко, а также два меча, прозванные Большая Фурия и Малая Фурия. Кроме того, Оэнгус сам явился взглянуть на своего воспитанника и облачил его в свой волшебный плащ, делавший его невидимым. Такой плащ обычно надевали только боги. Затем он посоветовал Диармайду и Грайне завернуться в этот плащ, выйти из хижины и незамеченными проскользнуть мимо врагов. Диармайд упорно отказывался спастись бегством и попросил Оэнгуса взять Грайне под свою защиту. Накинув на красавицу свой волшебный платок, бог незаметно для фианов вывел принцессу из кольца врагов.
Тем временем Финн приставил своих воинов сразу ко всем семи воротам частокола. Диармайду пришлось по очереди перебегать от одних к другим. У первых ворот его ждали Ойсин, Оскар и воины Кланн Баоизгне. Они предложили ему свою защиту. У вторых ворот стояли Каоилте и воины Кланн Ронан, пообещавшие сражаться за него до последней капли крови. За третьими воротами Диармайда поджидали Конан и воины Кланн Морна, тоже оказавшиеся его друзьями. У четвертых стояли Куан и фианы Мунстера, родной провинции Диармайда. У пятых ворот его ждали фианы Ольстера, точно так же пообещавшие оказать ему помощь в бою с Финном. Зато у шестых ворот его ждала встреча с воинами Кланн Неамхуайн, ненавидевшими его, а у седьмых стоял сам Финн!
— Вот через твои-то ворота, о Финн, я и выберусь! — воскликнул Диармайд. Финн тотчас приказал своим воинам немедленно окружить Диармайда, как только тот выйдет за ворота, и убить его. Однако тот расшвырял частокол, перепрыгнул через головы врагов и бросился наутек, да так быстро, что осаждающие никак не могли угнаться за ним. А тот бежал все дальше и дальше, пока не добрался до того места, куда, как он знал, Оэнгус перенес Грайне. Благосклонный к нему бог, покидая героя и его возлюбленную, дал им несколько советов: никогда не прятаться в дереве с одним стволом, не искать укрытия в пещере с одним-единственным входом, не останавливаться на острове, попасть на который можно только одним путем, не есть ужин на том же месте, где они приготовили его, и ни в коем случае не ночевать дважды на одном и том же месте. Благодаря такой хитроумной тактике они смогут провести вместе еще какое-то время, прежде чем Финн сумеет их обнаружить.
Однако тому наконец удалось найти беглецов, и Финн послал за ними своих богатырей с огромными и страшными псами, приказав схватить влюбленных или прикончить их. Но Диармайд одолел всех своих противников.
Тем не менее Финн упорно продолжал преследовать его, и Диармайд, в очередной раз пытаясь спастись от погони, укрылся под волшебным деревом — старой рябиной на которой росли алые, как кровь, ягоды, амброзия богов. Дерево это выросло из одной-единственной ветки, брошенной в землю кем-то из богов клана Туатха Де Данаан и когда те узнали, что по недомыслию даровали смертным небесный источник пищи бессмертия, они тотчас послали одноглазого великана, фомора по имени Сербам, охранять заветную рябину, чтобы никто не смог отведать хотя бы ягодку с нее. Целый день истукан стоял на страже под деревом, а ночью спал на его ветвях, и один вид его бьы настолько страшен, что ни фианы ни местные жители не решались приблизиться к рябине ближе чем на несколько миль.
Однако Диармайд решил договориться с фомором по-доброму в надежде заполучить надежное укрытие для Грайне. Он храбро подошел к великану и попросил его позволить им поселиться здесь и охотиться по соседству с ним. Фомор угрюмо отвечал, что он может жить и охотиться где угодно, в том числе и здесь, если не будет трогать алых ягод рябины. Обрадованный Диармайд мигом построил возле родника уютную хижину, и они с Грайне поселились в ней, охотясь на диких животных и питаясь их мясом.
Но вскоре Грайне, которая к тому времени забеременела, как на грех, появилось непреодолимое желание отведать ягод рябины, и она поняла, что не успокоится до тех пор, пока не исполнит свою прихоть. Поначалу она скрывала это пагубное желание, но затем была вынуждена признаться во всем своему спутнику по изгнанию. Диармайд не испытывал ни малейшей охоты ссориться с грозным фомором и потому сам поспешил к нему, рассказал о положении, в котором оказалась Грайне, и попросил дать ей горсть ягод.
Однако суровый фомор отвечал: «Клянусь, что даже если бы жизнь принцессы и ее будущего ребенка не могло спасти ничто другое, кроме ягод с моей рябины, и даже если бы она осталась последней женщиной на земле, то и тогда она не получила бы ни единой ягодки». После этого Диармайду не оставалось ничего другого как вступить в бой с Сербаном, и после долгой и изнурительной битвы он убил мрачного исполина.
До Финна тотчас донеслась весть о гибели грозного стража волшебной рябины, и он сразу же предположил, что его убил не кто иной, как Диармайд, и вождь во главе семи отрядов фианов отправится в те места. Тем временем Диармайд с женой покинули свою хижину у ручья и поселились в хижине самого Сербана, выстроенной на ветвях заколдованнои рябины. В ней вечный изгнанник и сидел с Грайне, когда Финн со своими воинами подошел к самой рябине и приказал разбить лагерь под ее ветвями, чтобы переждать дневную жару, а с наступлением вечерней прохлады продолжили поиски беглецов.
Чтобы скоротать время, Финн приказал принести шахматы и предложил своему сыну, Ойсину, сыграть партию-другую. Игра началась, и она оказалась очень упорной, и в конце концов Ойсину предстояло сделать nocледний ход.
— Всего один ход может принести тебе победу — обратился Финн к сыну, — итак, приглашаю тебя и всех фианов найти этот ход.
Оказалось, что ход этот смог найти только Диармайд, наблюдавший сверху сквозь ветви за игроками. И он, не удержавшись, бросил одну-единственную ягодку рябины на то самое поле, на которое должен был поставить свою фигуру Ойсин, чтобы одержать победу над отцом. Затем они сыграли и вторую, и третью партии, и всякий раз повторялась га же самая картина И тогда Финн решил, что ягоды, указывающие Ойсину путь к победе, бросает с дерева тот же Диармайд. Финн немедленно окликнул его, спросив Диармайда, он ли это, и благородный герой никогда никому не лгавший, отвечал, что он самый. Тогда воины плотным кольцом окружили рябину, подобно тому как они некогда брали в кольцо ту самую лесную хижину. Но и на этот раз все повторилось вновь, ибо мгновенно явился Оэнгус из Бруга и вынес из окружения Грайне, закутав ее в волшебный плащ, сделавший ее невидимой. А сам Диармайд, пройдя по толстой ветке за пределы кольца воинов, спрыгнул на землю у них за спиной и благополучно спасся бегством.
Таков конец знаменитой «Погони», ибо бог Оэнгус взяв на себя poль посланника, явился к Финну и предложит ему простить 6eглецов. Все лучшие воины-фианы принялись упрашивать своего господина сменить гнев на милость. Так Диармайд и Грайне получили прощение, было позволено вернуться на родину. Но Финн так никогда и не простил Диармайду этой обиды и вскоре после примирения послал его на охоту за диким вепрем из Бенн Гулбан [56]. Диармайд сразил страшного зверя, оставшись цел и невредим, ибо, подобно древнегреческому герою Ахиллу, он был неуязвим, так что поразить его можно было только в пяту. Финн, знавший об эгом, приказал герою снять с вепря кожу и измерить ее длину босыми ступнями. Диармайд так и поступил. И тогда Финн, заявив, будто герой неправильно измерил ее, велел еще раз промерить ее с другого конца. На этот раз Диармайду пришлось идти против щетины, и одна из ядовитых щетинок, пронзив кожу на его пятке, нанесла ему рану, которая оказалась смертельной.
Легенда «Погоня за Диармайдом и Грайне», которую мы позволили себе изложить здесь столь подробно, в известной мере свидетельствует об упадке былого могущества фианов, которое явно клонилось к неминуемому концу. Друзья Диармайда никогда не простили Финну того коварства, посредством которого он обрек его на верную смерть — а неприкрытое соперничество между Голлом и его Кланн Морна, с одной стороны, и Финном и его Кланн Баоизгне — с другой, вскоре переросло в откровенную вражду. Между фианами и королями Ирландии начались вооруженные столкновения, кульминацией которых явиюсь полное уничтожение фианов в битве при Габхре. Битва эта, по преданию, произошла в 284 году. Правда, сам Финн отошел в мир иной за гол до нее Он пал в бою с мятежными фианами у брода Бре на реке Бойн. Вместе с ним погиб и король Кормак Мак Эйрт, отец Грайне. Главными врагами в этой битве были внук Финна Оскар и сын Кормака Кэйрбр. Это мифическое сражение отличалось такой же свирепостью, как и последний бой Артура при Камлуане. Оскар сразил Кэйрбра и сам пал от его копья. Эйдин, жена Оскара, умерла от горя после его гибели, и Ойсин, отец Оскара, похоронил ее со всеми подобающими почестями в Бен Эдаре (Хоут) и воздвиг над ее могилой офомный дольмен, стоящий там до сего дня. В битве погибли почти все фианы и было уничтожено все войско Кэйрбра.
В живых остались лишь двое видных фианов. Одним из них был Каоилте, которому спасло жизнь его замечательное умение бегать совсем бесшумно, когда для фианов все уже было потеряно. Знаменитый памятник, известный под названием «Диалоги старейшин», изображает его, спустя несколько веков, беседующим со св. Патриком, повествуя тому о славных подвигах фианов. Потеряв всех своих друзей, оставшихся в той героической эпохе, он, как гласит предание, сошелся с богами клана Туатха Де Данаан. Так, он участвовал на стороне Илбреха, сына Мананнана, в сражении против самого Лира и своими руками убил древнего бога моря. Легенда рассказывает, что он даже завладел прекрасным дворцом Лира в Сидх Фионнехаидх; после этого мы больше почти ничего не знаем о нем, за исключением того, что он остался в памяти ирландцев как один из правителей сидхаДругим был Ойсин, не участвовавший в битве при Габре, ибо задолго до этого он отправился в путешествие в дальние края. Такие путешествия совершают многие герои архаических мифов, но в отличие от простых смертных они всегда возвращаются из них. Как и Кухулин, Ойсин отправился туда по приглашению богини. Фианы, как обычно, охотились в окрестностях озера Лейк Килларни, когда перед ними явилась некая женщина поистине неземной красоты и поведала им, что она — Ниам, дочь Бога Моря. Гэльский поэт Майкл Комин, создавший в XIX веке немало поэтических переложений старинных исторических преданий, описывает ее почти также, как сделали бы это знаменитые барды прошлого [57]:
Такой предстает пред нами Ниам Златокудрая, дочь самого Мананнана, и неудивительно, что, когда она остановила свой выбор на Ойсине, сыне простого смертного, все прежние подвиги фианов не шли для него ни в какое сравнение с ее любовью. Он мигом взлетел на круп коня позади нее, и они поскакали через всю страну к берегу моря, а потом помчались прямо по гребням волн. И пока они летели над волнами, красавица описывала своему возлюбленному прекрасную страну богов почти в тех же выражениях, в каких сам Мананнан воспевал ее красоты перед Краном, сыном Фебала, в каких Мидхир живописал ее для Этэйн, ибо всякий, кто отправляется туда, жаждет поделиться ее очарованием с остающимися в земном мире.
На голове ее сиял венец,
И мантия из дорогого шелка,
Вся в золоте, влачилась по земле,
Когда она ступала по траве.
Как жар горели кольца золотые
На каждом локоне златых ее кудрей;
Глаза ее синели, словно небо,
Как капельки росы на листьях мака.
Алее алой розы были щеки;
Она плыла, как лебедь на волне,
И губы девы были слаще меда,
В душистом растворенного вине.
Богатой позолоченною сбруей
Бряцал ее роскошный белый конь;
Седло под нею было золотым,
И левою рукой она узду держала.
Горели на копытах скакуны
Четыре лучших золотых подковы:
Серебряная перевязь на гриве…
О, то был лучший в целом свете конь!
Итак, влюбленные отправляются в страну чудес, и вскоре их глазам предстают прекрасные дворцы, тенистые беседки, беломраморные стены, высящиеся прямо посреди морских волн. У одной из них они останавливаются, и Ойсин, по повелению Ниам, нападает на свирепого вида фомора, живущего в ней, изгоняет его прочь и освобождает прелестную деву из клана Туатха Де Данаан, которую фомор долго томил в заключении. Затем они видят безрогого оленя, прыгающего с волны на волну, пытаясь спастись от странных белых собак с кроваво-красными ушами, которые так часто встречаются на страницах кельтских мифов. Наконец влюбленные достигают берегов Тир на Ог, Страны молодости, и там Ойсин целых триста лет предается блаженству с Ниам, пока не вспоминает об Эрине и фианах. В нем просыпается непреодолимое желание вновь увидеть свои родные края и жителей тамошних мест, и Ниам, отпуская его, дарит ему своего прекрасного скакуна, но при этом берет с возлюбленного всего одну клятву — ни в коем случае не ступать ногой на землю. Ойсин, пообещав ей не делать этого, мигом достигает берегов Ирландии на крыльях ветра. Однако, как и дети короля Лира после долгих скитаний, он видит, что Эрин изменился до неузнаваемости. Он пытается разузнать что-нибудь о Финне и фианах, и ему отвечают, что это — имена людей, живших много веков назад, чьи деяния описаны в старинных книгах. За это время произошла славная битва при Габре, в Ирландию приходил св. Патрик и переменил прежние обычаи и веру. Изменился даже внешний облик людей: они измельчали, стали почти карликами по сравнению с великанами, жившими в его время. Увидев, как добрых три сотни человек изнемогают, пытаясь поднять мраморную плиту, Ойсин по доброте душевной помогает им, легко подняв ее одной рукой. Но при этом от усилия под его седлом лопнул богатый золотой ремень, и герой, соскользнув с седла, ступил ногой на землю. Волшебный конь тотчас исчез, а сам Ойсин тотчас утратил свою вечную молодость и богоподобную красоту, превратившись в слепого, седого, сгорбленного старика.
На свете нет прекраснее страны;
Величественней края нет под солнцем.
Там на ветвях — бутоны и плоды.
И золото листвы горит на ветках.
Там изобилье меда и вина,
Всего, чего твой глаз ни пожелает;
И эта роскошь времени не знает:
Ни смерти там, ни увяданья нет.
В целом ряде вдохновенных старинных баллад, известных под названием «Диалоги Ойсина со св. Патриком», рассказывается о том, как Ойсин, странствуя в глубокой старости по земным пределам и будучи не в силах от дряхлости раздобыть себе хлеб насущный, встретил св. Патрика и тот отвел его к себе в дом. Затем святой принялся яркими красками живописать перед ним картины царства небесного, в которое Ойсин может войти, если обратится в новую веру, и мрачные призраки кромешного ада, в котором претерпевают вечные муки его прежние друзья, умершие язычниками. На все эти доводы, убеждения и угрозы святого Ойсин отвечает на удивление спокойно и твердо. Он не может поверить, чтобы царство небесное было закрыто для фианов, если они только пожелают войти в него, и, наоборот, уверен, что сам господь бог гордился бы своей дружбой с фианами. А если это не так, то какой же ему, Ойсину, прок от вечной жизни, если в ней не будет ни охоты, ни любезничанья с хорошенькими женщинами, ни старинных преданий и нежных песен? Нет, уж лучше он отправится к фианам, сидящим за пиром у жаркого очага, и умрет, как и жил.
Глава 16. УПАДОК И НИЗВЕРЖЕНИЕ БОГОВ
Однако, несмотря на широкую популярность баллад, написанных в форме диалогов между Ойсином и св. Патриком, некоторые предания упорно утверждают, что святому удалось-таки обратить славного героя в христианскую веру. Другой великий воин фианов, Каоилте, также предстает человеком, который с радостью отрекается от своих языческих суеверий ради спасения, обещанною ему новой верой. Эти же следы позднейших влияний мы видим и в поздних версиях легенд о богатырях Красной Ветви Ольстера. Такой была стратегическая линия действий раннехристианских миссионеров в Ирландии, стремившихся во что бы то ни стало приписать наиболее любимым и уважаемым героям эпических преданий, бывшим закоренелыми язычниками, принятие новой, спасительной веры. Так, предания о Конхобаре и Кухулине после соответствующей редактуры в христианском духе должны были свидетельствовать о том, что эти языческие витязи в конце своих дней чудесным образом приняли проповедь новой веры. Поздняя легенда, носящая название «Призрачная колесница» и сохранившаяся в составе Книги Бурой Коровы, повествует о том, что знаменитый герой был воскрешен из мертвых св. Патриком специально для того, чтобы свидетельствовать об истинности христианского вероучения перед Лаогхайром, Вторым, королем Ирландии, и отстаивал новую веру с таким вдохновенным пафосом и красноречием, что убедил скептически настроенного монарха принять ее.
Более того, не раз предпринимались попытки превратить языческих богов Туатха Де Данаан в христианских святых, однако они оказались далеко не столь успешными, как аналогичные усилия в отношении героев, имевших гораздо более земные, человеческие черты. Особенно хорошо это удалось в отношении одного, точнее — одной из них. Дело в том, что Бригит, кельтская богиня огня, поэзии и домашнего очага, сегодня почитается в качестве св. Бригитты, или Брид. И хотя она является едва ли не самой популярной среди ирландских святых, в ней легко угадываются черты дочери Дагды. Ее христианские атрибуты, большинство которых так или иначе связано с огнем, с полной определенностью указывают на ее языческое происхождение. Так, Бригитта родилась на восходе; в доме, в котором она жила, вспыхнул настолько грозный пожар, что его языки достигали неба; когда святая набрасывала на голову покрывало, из ее головы исходил огненный столб; а дыхание ее воскрешало мертвых. Как и Сулис, богиня древних бриттов, центром почитания которой был Бат, та самая Сулис, которая, по свидетельству Полигистора, латинского автора III века н. э., «была повелительницей всех горячих источников, и на ее алтаре пылал вечный огонь, никогда не превращавшийся в пепел, а, напротив, отвердев, становился камнем». Бригитта имела собственный культовый центр — монастырь в Килдаре, на жертвеннике которого никогда не гасло священное пламя. Однажды, в XIII в., пламя погасло, но его тотчас зажгли вновь, и оно постоянно поддерживалось вплоть до самого закрытия монастырей при Генрихе VIII. Кроме того, уголья этого священного огня нельзя было раздувать нечистым человеческим дыханием. Монахини монастыря на протяжении целых девятнадцати ночей пытались раздуть его, а на двадцатую ночь оно вспыхнуло и разгорелось чудесным образом. И поскольку черты и ритуалы прежнего культа Бригитты изменились весьма незначительно, неудивительно, что те полухристиане-полуязычники, какими были древние ирландцы, с готовностью почитали древнюю богиню, принявшую облик христианской святой.
Тщательное изучение ирландской агиологии [58], но всей вероятности, позволит выявить немало других святых, имена и сакральные атрибуты которых свидетельствуют об их прежней «карьере» в качестве языческих богов. Однако их «воцерковление» и почитание в новом качестве не означало отказа от других мер борьбы с сохраняющимся влиянием обширного пантеона гэльских богов. Так возникла целая школа эвгемеристов [59], утверждавших, что древние боги были отнюдь не святыми, а простыми смертными людьми, искома жившими и правившими в Эрине. Ученые монахи, не жалея сил и стараний, трудились над хрониками, возводящими историю Ирландии ко временам всемирного потопа. Так, весьма заманчивой представляется генеалогия, составленная Юджином О'Карри на основании различных родословных древних королей, составленных и включенных монахами в знаменитые компендиумы: Баллимотскую, Леканскую и Лейнстерскую книги. Генеалогия эта показывает, что христианизаторы объявляли потомками Ноя не только богов клана Туатха Де Данаан, но клан Фир Болг, и фоморов, и сынов Мил Эспэйна, и народы Парталона и Немеда. Иафет, сын патриарха Ноя, был отцом Магога, от которого произошли две генеалогические линии; потомками первой объявлялись сыны Мил Эспэйна, а от второй произошли все остальные расы и народы.
Более того, не раз предпринимались попытки превратить языческих богов Туатха Де Данаан в христианских святых, однако они оказались далеко не столь успешными, как аналогичные усилия в отношении героев, имевших гораздо более земные, человеческие черты. Особенно хорошо это удалось в отношении одного, точнее — одной из них. Дело в том, что Бригит, кельтская богиня огня, поэзии и домашнего очага, сегодня почитается в качестве св. Бригитты, или Брид. И хотя она является едва ли не самой популярной среди ирландских святых, в ней легко угадываются черты дочери Дагды. Ее христианские атрибуты, большинство которых так или иначе связано с огнем, с полной определенностью указывают на ее языческое происхождение. Так, Бригитта родилась на восходе; в доме, в котором она жила, вспыхнул настолько грозный пожар, что его языки достигали неба; когда святая набрасывала на голову покрывало, из ее головы исходил огненный столб; а дыхание ее воскрешало мертвых. Как и Сулис, богиня древних бриттов, центром почитания которой был Бат, та самая Сулис, которая, по свидетельству Полигистора, латинского автора III века н. э., «была повелительницей всех горячих источников, и на ее алтаре пылал вечный огонь, никогда не превращавшийся в пепел, а, напротив, отвердев, становился камнем». Бригитта имела собственный культовый центр — монастырь в Килдаре, на жертвеннике которого никогда не гасло священное пламя. Однажды, в XIII в., пламя погасло, но его тотчас зажгли вновь, и оно постоянно поддерживалось вплоть до самого закрытия монастырей при Генрихе VIII. Кроме того, уголья этого священного огня нельзя было раздувать нечистым человеческим дыханием. Монахини монастыря на протяжении целых девятнадцати ночей пытались раздуть его, а на двадцатую ночь оно вспыхнуло и разгорелось чудесным образом. И поскольку черты и ритуалы прежнего культа Бригитты изменились весьма незначительно, неудивительно, что те полухристиане-полуязычники, какими были древние ирландцы, с готовностью почитали древнюю богиню, принявшую облик христианской святой.
Тщательное изучение ирландской агиологии [58], но всей вероятности, позволит выявить немало других святых, имена и сакральные атрибуты которых свидетельствуют об их прежней «карьере» в качестве языческих богов. Однако их «воцерковление» и почитание в новом качестве не означало отказа от других мер борьбы с сохраняющимся влиянием обширного пантеона гэльских богов. Так возникла целая школа эвгемеристов [59], утверждавших, что древние боги были отнюдь не святыми, а простыми смертными людьми, искома жившими и правившими в Эрине. Ученые монахи, не жалея сил и стараний, трудились над хрониками, возводящими историю Ирландии ко временам всемирного потопа. Так, весьма заманчивой представляется генеалогия, составленная Юджином О'Карри на основании различных родословных древних королей, составленных и включенных монахами в знаменитые компендиумы: Баллимотскую, Леканскую и Лейнстерскую книги. Генеалогия эта показывает, что христианизаторы объявляли потомками Ноя не только богов клана Туатха Де Данаан, но клан Фир Болг, и фоморов, и сынов Мил Эспэйна, и народы Парталона и Немеда. Иафет, сын патриарха Ноя, был отцом Магога, от которого произошли две генеалогические линии; потомками первой объявлялись сыны Мил Эспэйна, а от второй произошли все остальные расы и народы.