Тральщиков сменяют морские охотники ордена Ушакова бригады. Много славных походов совершили и много побед одержали они. Отличились и в последних боях за освобождение Советского Заполярья, за что соединению присвоено название Киркенесского.
Проходят эскадренные миноносцы - те, которые двенадцать лет назад своим приходом в Заполярье вместе с подводными лодками положили начало Северному флоту, и те, которые пополнили флот во время войны. Ничего не скажешь, красивые и быстрые корабли. Велика их заслуга в защите наших коммуникаций, в поддержке фланга армии. Не случайно на кормовых флагах некоторые несут орден Красного Знамени, а "Гремящий" - гвардейскую ленту.
Настала и наша очередь пройти парадным строем у флагманского корабля. Якоря давно подняты. Внизу у механизмов оставлена одна смена, остальные выстроены на верхней палубе в две шеренги. Строй кораблей вытянулся в ниточку, в одной кильватерной струе. Дистанция минимальная. Ход полный. Нет, не зря у штурвалов стоят наши прославленные профессора рулевого дела - боцманы. Ни один корабль не выкатился даже на полградуса.
На палубе флагмана сотни моряков стоят в строю. Видимо, устали, но у них такое же приподнятое настроение, как и у нас. Это заметно по веселым лицам, по безукоризненному равнению.
Командующий, адмиралы, офицеры, даже гражданские товарищи держат руку под козырек. Проходим у самого борта. В флагах и ленточках играет ветер. В электромегафон с флагмана нас приветствуют:
- Слава североморцам - воинам морских глубин!
Отвечаем трехкратным "ура".
Лодки сменили курс, обогнули мыс. Строй на палубе распущен. Вопреки строгим подводным канонам, разрешаю всей команде перекурить, не спускаясь вниз. Закон о строгом ограничении числа людей на верхней палубе нарушен самими условиями парада. Да и самолет врага теперь не появится над нами.
Над палубой вьется махорочный дымок. Идет оживленный обмен впечатлениями. Во-первых, поразило количество кораблей.
- Ни за что не поверил бы, если бы сам не видел,- заявил Денисов.
Во-вторых, очень жаль, что по условиям погоды не состоялся воздушный парад. Наши североморские соколы едва ли не больше всех нас имеют на это право. Летчики не раз выручали из беды нашу лодку, а последний год крепко помогали в поиске врага.
Прощай, любимый город
Мили, пройденные на морском параде, оказались последними, наплаванными мною на Краснознаменной гвардейской лодке. В числе многих получаю назначение на другой флот. Туда же идет большинство нашей команды. Ухожу с повышением по службе, но это сейчас мало радует: тяжело расставаться с кораблем.
И всю силу привязанности к кораблю осознаешь только тогда, когда сходишь с его палубы в последний раз. Больше ты здесь не командир... А сколько энергии отнял он у тебя, сколько радости доставил! Разве есть этому мера?
Жалобно поскрипывает под ногами трап. Шагаешь с таким чувством, будто незаслуженно обидел лучшего друга. Сделал это не по своей вине, объяснить не можешь, а друг молча и укоризненно смотрит тебе вслед. Это третья лодка, которой я командовал... Уходя, на каждой из них оставил частичку своего сердца. На этой, кажется, оставил его целиком.
...К причалу подошел тральщик для доставки в Мурманск отъезжающих. На пирсах у лодок оживление. То и дело в открытых рубочных люках появляются и исчезают матросы и старшины. Одни из них в парусиновых рабочих костюмах, в комбинезонах. Другие в черном обмундировании. На фланелевых рубахах гордо поблескивают боевые ордена и медали. Лица сосредоточены, деловиты.
Отъезжающие ветераны давно официально закончили сдачу боевых постов молодежи и сегодня могут отдыхать. Получив увольнительную, подводники направились было "на берег". Дорогу в город избрали по набережной, мимо лодок, и тут душа у многих не выдержала. Нельзя пройти мимо, если вот она стоит, покачиваясь, красавица - своя, единственная, неповторимая...
- Я, ребята, на минутку. Посмотрю, не забыл ли чего из вещичек на лодке.
- И мне тоже заглянуть надо!
Бросьте притворяться. Не вещички, пять лет жизни вы там забыли и дизеля в придачу. Небось пойдешь, Лебедев, молодому растолковывать, как топливные насосы регулировать?
- Да что, в самом деле, братцы-матросы, пошли, куда сердце тянет!
Так и получилось, что за ворота в город вышли совсем немногие. Большинство - на кораблях.
В отсеках сегодня чаще всего повторяется слово "смотри". Говорят его уволенные в город, по пути зашедшие на лодку, обращаясь к тем, кому достался их боевой номер, а вместе с ним и заведование. Раскрываются последние "секреты", подаются настойчивые советы. Большой опыт, труд и пот кроется за простыми, незатейливыми словами.
- Смотри, масло в стекле держи ровно на три четверти от риски, ниже не упускай, иначе подплавишь сухари в подшипнике.
- Смотри, после перекладки на полный угол носовых горизонтальных обязательно проверяй положение гайки-втулки. Иногда сворачивается и заклинивает перо руля.
Некоторые, закончив рассказывать о механизмах, информируют молодого о характере их начальника.
- Имей в виду, старшина на ветошь жадный, дает немного, и то по третьей просьбе. Больше нормы не проси - не даст.
Когда все было высказано, уволенные пошли на берег.
Любо посмотреть, как, сходя с борта, старослужащий берет под козырек и до хруста шеи равняется, приветствуя кормовой флаг. С этим знаменем в сердце он шел в бой и побеждал...
Вместе с группой отъезжающих командиров подводных лодок я направляюсь в салон командира бригады. Там, за прощальным столом, собрались старые боевые товарищи.
Друзья, чувствуя наше невеселое в связи с отъездом настроение, пытаются развеять его воспоминаниями о разных забавных эпизодах из пережитых вместе лет.
Михаил Петрович Августинович рассказал, как фашистские самолеты действовали по его плану при приеме зачетной задачи от экипажа "Ленинца" под командованием капитана 3-го ранга Евгения Алексеева.
- Команда лодки, - говорит капитан 1-го ранга, - тогда еще не воевала и только что прибыла в дивизион с Тихоокеанского флота. Мне хотелось познакомиться с ее выучкой. Вышли в район боевой подготовки. На переходе убеждаюсь, что в надводном положении личный состав хорошо справляется со своими обязанностями. Погрузились... И под водой работают уверенно, чувствуется сколоченность. Проверил умение срочно уходить под воду каждой боевой сменой и всплытие с артиллерийской тревогой. Во всех случаях офицеры и команда действуют правильно. Решаю проверить натренированность в тушении "пожаров" и заделке "пробоин". А для этого случая, еще за несколько дней до выхода в море, мы с дивизионным механиком разработали типовую аварийную задачу. Суть задачи сводилась к ликвидации на лодке последствий внезапной ее штурмовки звеном вражеских истребителей.
Тактический фон объявили экипажу: светлое время суток, лодка находится недалеко от берегов противника. Идет зарядка батарей. Вахту несет одна боевая смена. Командир на мостике.
Все это было понято и исполнено. Личный состав ждет вводной, чтобы показать свое умение бороться за живучесть корабля. Собираюсь дать ее командиру через несколько минут, а сейчас уточняем отдельные детали с дивизионным механиком, закрывшись с ним в каюте.
На лодку, незаметно подкравшись к ней из-за облака, должны обрушить свой пушечно-пулеметный огонь три истребителя. В результате в шестом отсеке небольшая пробоина, а в боевой рубке от попавших туда через люк зажигательных пуль возник пожар.
Дав указание с объявлением аварийной тревоги поджечь имитационную дымовую шашку в рубке, дивизионный механик направляется в "аварийный" шестой отсек, а я на мостик.
Вводную давать не пришлось. Командир сам ее объявил. Едва я дошел до центрального поста, как услышал команду:
- Самолеты противника в воздухе! Срочное погружение!
Учение шло как по расписанию. Лодка погружалась. Сверху спрыгивали вахтенные сигнальщики. Из боевой рубки повалил дым. Запахло горелой тканью. Алексеев, захлопнув люк, крикнул:
- Внизу! Аварийная тревога! Пожар в боевой рубке!
Вскоре с кормы пришел доклад о "пробоине" в отсеке. Личный состав действовал умело. Пожар был потушен, а "пробоина" заделана. Одно для меня оставалось загадкой - откуда командир узнал условия задачи?
Начал грешить на писаря - наверное, не устоял и кому-то из офицеров лодки показал план. Проверка делалась мною внезапно, по программе, неизвестной команде. Мне не понравилось, что командир знает вводную.
Когда Алексеев спустился с, боевой рубки, спрашиваю у него:
- Командир, от кого вы вводную получили о самолетах?
- Какую вводную, товарищ командир дивизиона? Нас обстреляли два "фокке-вульфа". Меня легко ранили. В рубке комплект флагов сожгли.
Действительно, вижу, у него на лице кровь, а новая канадка в нескольких местах разорвана. После отбоя тревоги всплыли, поднялись на мостик.
- Рассказывайте, командир, где стояли, что видели?
- Стоял у тумбы перископа, по правому борту. Самолеты шли с выключенными моторами и появились из-за облака. Обстрел начали внезапно. Приказал: "Всем вниз!" и "срочное погружение!". Спускаясь в люк, в боевой рубке увидел дым и языки пламени - объявил аварийную тревогу. Остальное вам известно.
Да, совпадение с моей вводной полное - вплоть до пожара в рубке. Сверх программы изуродовали перископную тумбу. Когда командир стал на место, где он находился во время обстрела, у меня мороз по коже пробежал. Двадцать восемь осколков угодили в тумбу. Один ранил в голову да три порвали канадку. Дешево отделался. Могло быть хуже. Задачу повторять не стал. Принял ее с оценкой "отлично".
Рассказ Михаила Петровича напомнил капитану 3-го ранга Макаренко о встречах с фашистскими самолетами других наших лодок, и с одним эпизодом он знакомит нас.
- То, о чем я расскажу, - начал он, - произошло на корабле Шуйского летом 1942 года. Многие товарищи слышали это в свое время от него самого и пусть меня извинят за повторение.
Стоял полярный день. Лодка отошла от вражеского побережья, чтобы зарядить аккумуляторные батареи. Самолеты противника непрерывно этому мешали. То и дело приходилось уходить под воду, уклоняясь от бомбежки. Особенно досаждали "Арадо". У немцев они выполняли задачи противолодочной авиации и почти непрерывно патрулировали над морем. Аэроплан противнейший. По скорости законченный небесный тихоход. Правда, он обгонял наш "ПО-2", но сильно отставал от "МБР-2". На большие высоты не забирался. Имел на вооружении глубинные бомбы и подводникам доставлял большие неприятности.
Летал он на малых высотах, и сигнальщики обычно обнаруживали его тогда, когда он оказывался очень близко от корабля. Тем более, в этот день небо было в облаках и за каждым из них приходилось следить, чтобы не просмотреть маскирующихся пикировщиков.
"Щуку" сегодня трижды отбомбили назойливые "Арадо", и командир имел все основания считать их своим главным врагом. Увидев, что сигнальщики по-прежнему, задирая голову, просматривают каждую тучку, даже рассердился:
- Ниже у горизонта смотреть нужно! "Арадо" летают низко. Вверх все время смотреть будете, прозеваете, погрузиться не успеем!
Внушение подействовало. Дважды немецкие тихоходы были обнаружены на довольно большом расстоянии, и лодка, уходя от них, благополучно погружалась. Но долго под водой задерживаться не могли - нужно было пополнить запасы электроэнергии.
Вахтенный офицер и оба сигнальщика внимательно вглядываются в горизонт. Кто в бинокль, а кто на манер русских богатырей из-под руки, изогнутой козырьком. Памятуя о низком полете "Арадо", в зенит смотрят редко.
- Разрешите выйти наверх, отбросы вылить!
- Выходите!
В этом "выходите" чувствовалось: "Отстаньте, не видите, люди важным делом заняты. До отбросов ли нам сейчас?"
В шахте люка показалось сначала ведро с неопределенной жидкостью, а затем добродушная, улыбающаяся физиономия рабочего по камбузу. Наверное, ему впервые за поход удалось вдохнуть чистый морской воздух и увидеть дневной свет. Продолжая довольно щуриться, он поставил ведро на настил и быстро поднялся на мостик. Привычка не задерживаться в люке взяла верх над желанием полюбоваться небом. Наклонившись, чтобы взять ведро, он вдруг на поверхности жидкости увидел отраженный в ведре небосвод и два "Ю-88". Самолеты круто пикировали на лодку из-за облаков. Взглянув вверх, матрос убедился, что "зеркало" его не обмануло.
- Товарищ вахтенный офицер, над нами пикировщики!
Чтобы убедиться в справедливости доклада, много времени не потребовалось.
- Все вниз! Срочное погружение!
Едва захлопнулась за спустившимися людьми крышка люка, как по мостику забарабанили пули. К счастью, все обошлось благополучно. Утопили только ведро, из которого не успели вылить соляр и помои. Но виновнику этой потери рабочему по камбузу - Шуйский объявил благодарность.
Давая разрешение заступить на вахту новому офицеру, командир сказал:
- Выставьте добавочного наблюдателя на мостике, следить в зените за всеми тучками!
Разговорился и обычно молчаливый командир подводной лодки Василий Тураев. Он рассказал об одной своей совершенно исключительной атаке.
- Дело происходило в полярную ночь,- начал он. - Занимались мы ночным поиском у побережья противника. Что это за удовольствие, каждому из нас известно. Но в эти сутки все шло спокойно. Северное сияние нас не беспокоило, корабли противолодочной обороны не встречались. Я находился внизу, когда с мостика поступил доклад:
- Конвой противника в видимости. Командиру - просьба наверх!
Вскоре в ночной темноте начинаю различать караван немецких судов. Состоял он из кораблей охранения и трех транспортов. Разворачиваюсь на носовые аппараты, избирая целью средний по расположению в конвое пароход. Расчет у меня был самый элементарный: если скорость цели окажется меньше принятой мною, торпеда попадет в головной транспорт, больше принятой-в концевой, а если совпадает - в средний.
Дистанция до цели небольшая. Охранение прорвал удачно. Лодка циркулирует, а ночной прицел, как нарочно, "заело". Торпедные аппараты давно приготовлены к выстрелу, и уже дана команда "Товсь".
Прицел удалось исправить и правильно установить только к концу циркуляции. Стрелять окончательно решаю по среднему.
Подаю команду торпедистам: "Аппараты!". А сам приник к прицелу, жду прихода цели на нить визира. Как и каждый из нас в такие минуты, волнуюсь. Мне даже показалось, что толчки от выхода торпед почувствовал. "Нет, - думаю, так не пойдет. Нужно взять себя в руки". Продолжаю следить за прицелом. Давно прошел головной транспорт, вот-вот на подходе средний. Набираю в легкие воздуха, готовлюсь крикнуть:
"Пли!". Вдруг вспыхивает пламя первого, затем второго взрыва. Головной транспорт разламывается и начинает быстро тонуть. Что такое? В чем дело? Недоумеваю. Может, конвой сошел с фарватера и наскочил на мину? Доклад из центрального поста разрешил все мои сомнения:
- На мостике! Из первого доложили - торпеды вышли!
Видимо, у торпедистов нервы были напряжены больше, чем у меня. Команду "Аппараты!" они приняли за "Пли!".
Атака была обречена на провал, и все-таки торпеды нашли свою цель. Вот когда я порадовался, что избрал мишенью средний транспорт. При другом варианте, вероятно, не потопить бы нам в этом походе фашистский пароход. Вот и утверждай сейчас, что случайностей не бывает...
- Почему же не бывает? Говорят, при бомбежке [208 Ленинграда в зоосаде прямое попадание авиабомбой в слона было. Вероятность этого события математически гораздо меньшая, чем вероятность попадания в соседний транспорт конвоя во время ночной торпедной атаки.
- Для меня лично наибольшая вероятность была получить за эту атаку взыскание. Но я его не получил. А вот минеру пришлось сделать серьезное внушение, несмотря на поговорку "Победителей не судят".
Должен сказать к его чести, что больше подобных казусов с ним за войну не было. Хорошим офицером оказался. Думаю попросить командование послать его на учебу. Отличным командиром лодки со временем станет.
- Отличным? - переспросил кто-то.
- Отличным!
- Почему вы так уверены в этом?
- Есть у него для этого все данные.
- А какие данные должен иметь офицер, чтобы стать хорошим командиром? Или давайте так поставим вопрос: какими качествами должен обладать командир подводной лодки?
С этого начался длинный разговор в салоне комбрига. У каждого нашлось, что сказать на эту тему.
В самом деле, почему иногда "отстающая" подводная лодка после смены командира начинала чаще встречать конвои противника и возвращаться из каждого похода с победой? Почему после нескольких неудачных, "пустых" походов команда одной лодки старается под всякими предлогами списаться на более "удачливый" корабль, а с другой после таких же неудач не просятся? Почему офицеры считают для себя за особую честь попасть под командование к одному командиру и не испытывают радости при назначении к другому?
Таких "почему" набралось сегодня много. Чтобы ответить на них, нужно ясно представить, каким должен быть хороший командир лодки. Их немало сейчас сидит за этим столом. И все же далеко не легко ответить на вопрос: что же должно отличать хорошего командира?
Говорилось, что командир должен быть мастером своего дела, храбрым и беспредельно преданным Родине воином. Правильно. Но разве это в равной степени не относится к офицеру вообще, старшине, матросу?
Приводили такой пример. Фисанович был, несомненно, моряком высокого класса. Отличное знание своего корабля и района боевых действий в сочетании с личной храбростью позволили ему пробраться в узкий, хорошо защищенный фиорд. Успешно атаковав там врага, он, несмотря на яростное преследование противолодочных кораблей, сумел благополучно возвратиться.
Личные знания и опыт Фисановича играли, конечно, не последнюю роль. Но чтобы решиться на прорыв в Петсамо, необходима была еще твердая уверенность командира в своем экипаже. Командир должен верить, что на любом боевом посту любое его приказание будет выполнено даже тогда, когда разорвавшаяся рядом бомба или мина прервет связь между отсеками. Он должен быть уверен, что каждый матрос, старшина, офицер в самых трудных условиях поступит так же, как поступил бы он сам.
Ненависть к врагу, готовность к самопожертвованию во имя любимой Родины, настойчивость, высокое понимание чувства долга, заставляющее под разрывами глубинных бомб прорываться к наиболее ценным кораблям противника, а не разряжать торпедные аппараты в ближайший сторожевик, выносливость, умение мгновенно ориентироваться в обстановке - все эти качества должны быть обязательно присущи командиру подводной лодки.
Но и этого еще недостаточно. Командир и команда должны жить одним стремлением. Знаниям и опыту командира должны соответствовать умение и мастерство экипажа. И командир справится со своей задачей лишь при условии, если он сумеет этого добиться.
Один на лодке не воин. Как бы ни был талантлив сам командир, он без экипажа воевать не сможет. Талант командира, его искусство в том и состоят, чтобы правильно обучить, воспитать и сплотить экипаж. Это основное и, по-моему, самое главное качество командира. Он руководитель и воспитатель боевой семьи - команды корабля.
Но неправильно было бы представлять обучение и воспитание экипажа как односторонний процесс. Командир не только дает коллективу, но и многое берет от него, и это помогает ему расти, совершенствоваться. Тот, кто думает: "Я учу, а мне у подчиненных учиться нечему", стоит на ложном пути. Путь этот ведет к зазнайству и в конечном итоге - к провалу. Хорошего командира должно отличать умение не только учить, но и самому учиться у подчиненных. Разве мало правильных мыслей и предложений, высказанных матросами, старшинами и офицерами, успешно применено в бою командирами кораблей? И разве заслуга последних от этого уменьшилась?
Умение внимательно и бережно отнестись к каждому предложению и мнению подчиненных - драгоценное качество советского командира. Именно из таких командиров лодок выросли в войну присутствующие здесь командиры дивизионов Августинович Кучеренко...
Сплотить экипаж лодки в дружный, боеспособный, не боящийся никаких испытаний коллектив - кропотливый и нелегкий труд. Одним кажется, что сплоченности коллектива, его высокой подготовленности можно добиться, в частности, путем списания с корабля нерадивых и нерасторопных, неумелых и недостаточно дисциплинированных членов экипажа. Другие же терпеливо и настойчиво учат и воспитывают каждого. Я придерживаюсь последней точки зрения.
Нелегко с иными бывает, ох как нелегко! Это верно. Но какое моральное удовлетворение получает командир, когда человек, считавшийся неисправимым, становится полноценным членом экипажа!
Особой заботы требуют от командира обучение и воспитание молодых офицеров. Это самая сложная и очень кропотливая работа. Я, как и многие другие, сторонник принципа: побольше самостоятельности офицеру. Уверен, что когда к офицеру приставлена нянька, он невольно превращается в младенца.
Но доверие надо сочетать с внимательным контролем. Формы этого контроля различны. Вообще контроль за работой офицеров должен осуществляться так, чтобы они этого не ощущали, особенно если это касается управления кораблем. Доверие порождает чувство ответственности, развивает инициативу. Ошибки надо подмечать, но вмешательство не должно быть грубым, чтобы не заронить в офицере неуверенность в своих способностях и силах.
Возвращаясь к мысли: один на лодке не воин, необходимо подчеркнуть, что это относится не только к боевым условиям, но и к вопросам воспитания и обучения. Командир не один занимается этими вопросами. Ему помогают офицеры и старшины, ему оказывают неоценимую поддержку партийная и комсомольская организации. Умение правильно расставить своих помощников, опереться на них, направить силы партийной и комсомольской организаций - важнейшее качество командира.
Вспоминаю, как партийная и комсомольская организации нашей лодки боролись за безупречную службу каждого человека. В первом боевом походе один матрос заснул на рулевой вахте. В темную штормовую ночь вахтенный офицер только по странному изменению направления волны и ветра заметил, что лодка описывает циркуляцию. Рулевой был очень строго наказан. Его проступок обсуждали комсомольцы. Товарищи не только вынесли ему взыскание, но в помогли осознать свою ошибку, осознать так, чтобы не повторить ее никогда. Сейчас этот рулевой назначен боцманом на одну из лодок. Грудь его украшают несколько боевых орденов и медалей - награда за отличную службу, за боевые дела
Командир всегда на виду. На него смотрят, у него учатся, ему подражают. Командир подводного корабля - особенно на виду, хотя бы уже потому, что так устроена лодка. Этого никогда нельзя забывать, ибо в бою, во время атаки, под бомбежкой или на минном поле каждое слово, каждый жест командира приобретают особое значение для окружающих. Тень на лице, изменившийся голос могут породить беспокойство и неуверенность в команде.
Командир никогда не имеет права забывать о нуждах своего экипажа, особенно в боевом походе. Он всегда должен знать не только как учатся, несут вахту, но и как накормлены, как отдыхают люди.
Подводники испытывают большое напряжение не минутами и часами, а неделями и месяцами. Командир лодки, как рачительный хозяин, должен уметь заботливо распределить силы экипажа. К нему больше, чем к кому-нибудь, относится старое солдатское выражение: отец-командир. Не случайно многих командиров матросы и старшины провожают потеплевшим взглядом и шепчут ласково: "Батя".
И как тепло откликаются на заботу командира его подчиненные! Разве не охраняют они его короткий сон в трудном ночном поиске? Разве не оказывается заботливо высушенной - порой неизвестно кем - смена обмундирования, когда командир мокрым спускается с мостика? А послушайте, как вспоминают о своих боевых делах дружные, сплоченные экипажи: "Охранение конвоя было такое, что только наш командир решился прорвать его", "Дистанция была такая большая, что только наш командир смог попасть торпедой"... И все это говорится с таким убеждением, что оспаривать невозможно.
Много еще говорилось о качествах командира-подводника, но мне хочется закончить таким обобщением: командир должен иметь горячее сердце и холодную голову.
...На пирсе личный состав построен двумя колоннами - лицом друг к другу: отъезжающие и остающиеся. Подхожу к гвардейцам нашего корабля, остающимся на Севере.
- Желаю вам... - бодро начал было я и осекся. Нет, слов не нужно. Подхожу к каждому, крепко обнимаемся, целуемся. Вижу, как заблестели непрошеной слезой глаза у Власова, Круглова, Корзинкина. Да и сам я что-то плохо вижу... Это не сентиментальность. Тяжело расставаться с боевыми товарищами, которые стали друзьями на всю жизнь.
Тральщик отошел от пирса. Машем фуражками и бескозырками, прощаемся с оставшимися на берегу.
Многие делают вид, что от ветра слезятся глаза, некоторые откровенно роняют скупые мужские слезы. Нелегко покидать родное гнездо...
- Разрешите сыграть на прощание песню? - обращается ко мне баянист старшина Колуканов.
И полились над Кольским заливом нежные, немного грустные звуки. Чей-то звонкий голос запел морскую песню. Припев подхватили все.
Прощай, любимый город,
Уходим завтра в море...
Белокрылые чайки вступили в почетный эскорт по бортам и за кормой тральщика. На горизонте показался остров Сальный, а за ним город рыбаков Мурманск.
Мы идем на другое море, оно уже властно влечет к себе. Но и Север стал дорогим и любимым краем для каждого из нас. Прощаться с ним тяжело, и перед глазами все стоят оставшиеся здесь товарищи.
Куда бы ни забросила меня судьба, я всегда буду гордиться своими боевыми друзьями с "С-56", на всю жизнь сохраню о них светлую и благодарную память.
Такова краткая история наших походов. Я не сумел описать по достоинству каждого из команды. Но, пожалуй, этого и не нужно. Мы всегда были дружным, боевым коллективом. Поэтому и писать о нас можно только обо всех вместе.
Примечания
{1}Мерная линия - специально оборудованный участок моря вблизи береговой черты для измерения скорости хода корабля.
Проходят эскадренные миноносцы - те, которые двенадцать лет назад своим приходом в Заполярье вместе с подводными лодками положили начало Северному флоту, и те, которые пополнили флот во время войны. Ничего не скажешь, красивые и быстрые корабли. Велика их заслуга в защите наших коммуникаций, в поддержке фланга армии. Не случайно на кормовых флагах некоторые несут орден Красного Знамени, а "Гремящий" - гвардейскую ленту.
Настала и наша очередь пройти парадным строем у флагманского корабля. Якоря давно подняты. Внизу у механизмов оставлена одна смена, остальные выстроены на верхней палубе в две шеренги. Строй кораблей вытянулся в ниточку, в одной кильватерной струе. Дистанция минимальная. Ход полный. Нет, не зря у штурвалов стоят наши прославленные профессора рулевого дела - боцманы. Ни один корабль не выкатился даже на полградуса.
На палубе флагмана сотни моряков стоят в строю. Видимо, устали, но у них такое же приподнятое настроение, как и у нас. Это заметно по веселым лицам, по безукоризненному равнению.
Командующий, адмиралы, офицеры, даже гражданские товарищи держат руку под козырек. Проходим у самого борта. В флагах и ленточках играет ветер. В электромегафон с флагмана нас приветствуют:
- Слава североморцам - воинам морских глубин!
Отвечаем трехкратным "ура".
Лодки сменили курс, обогнули мыс. Строй на палубе распущен. Вопреки строгим подводным канонам, разрешаю всей команде перекурить, не спускаясь вниз. Закон о строгом ограничении числа людей на верхней палубе нарушен самими условиями парада. Да и самолет врага теперь не появится над нами.
Над палубой вьется махорочный дымок. Идет оживленный обмен впечатлениями. Во-первых, поразило количество кораблей.
- Ни за что не поверил бы, если бы сам не видел,- заявил Денисов.
Во-вторых, очень жаль, что по условиям погоды не состоялся воздушный парад. Наши североморские соколы едва ли не больше всех нас имеют на это право. Летчики не раз выручали из беды нашу лодку, а последний год крепко помогали в поиске врага.
Прощай, любимый город
Мили, пройденные на морском параде, оказались последними, наплаванными мною на Краснознаменной гвардейской лодке. В числе многих получаю назначение на другой флот. Туда же идет большинство нашей команды. Ухожу с повышением по службе, но это сейчас мало радует: тяжело расставаться с кораблем.
И всю силу привязанности к кораблю осознаешь только тогда, когда сходишь с его палубы в последний раз. Больше ты здесь не командир... А сколько энергии отнял он у тебя, сколько радости доставил! Разве есть этому мера?
Жалобно поскрипывает под ногами трап. Шагаешь с таким чувством, будто незаслуженно обидел лучшего друга. Сделал это не по своей вине, объяснить не можешь, а друг молча и укоризненно смотрит тебе вслед. Это третья лодка, которой я командовал... Уходя, на каждой из них оставил частичку своего сердца. На этой, кажется, оставил его целиком.
...К причалу подошел тральщик для доставки в Мурманск отъезжающих. На пирсах у лодок оживление. То и дело в открытых рубочных люках появляются и исчезают матросы и старшины. Одни из них в парусиновых рабочих костюмах, в комбинезонах. Другие в черном обмундировании. На фланелевых рубахах гордо поблескивают боевые ордена и медали. Лица сосредоточены, деловиты.
Отъезжающие ветераны давно официально закончили сдачу боевых постов молодежи и сегодня могут отдыхать. Получив увольнительную, подводники направились было "на берег". Дорогу в город избрали по набережной, мимо лодок, и тут душа у многих не выдержала. Нельзя пройти мимо, если вот она стоит, покачиваясь, красавица - своя, единственная, неповторимая...
- Я, ребята, на минутку. Посмотрю, не забыл ли чего из вещичек на лодке.
- И мне тоже заглянуть надо!
Бросьте притворяться. Не вещички, пять лет жизни вы там забыли и дизеля в придачу. Небось пойдешь, Лебедев, молодому растолковывать, как топливные насосы регулировать?
- Да что, в самом деле, братцы-матросы, пошли, куда сердце тянет!
Так и получилось, что за ворота в город вышли совсем немногие. Большинство - на кораблях.
В отсеках сегодня чаще всего повторяется слово "смотри". Говорят его уволенные в город, по пути зашедшие на лодку, обращаясь к тем, кому достался их боевой номер, а вместе с ним и заведование. Раскрываются последние "секреты", подаются настойчивые советы. Большой опыт, труд и пот кроется за простыми, незатейливыми словами.
- Смотри, масло в стекле держи ровно на три четверти от риски, ниже не упускай, иначе подплавишь сухари в подшипнике.
- Смотри, после перекладки на полный угол носовых горизонтальных обязательно проверяй положение гайки-втулки. Иногда сворачивается и заклинивает перо руля.
Некоторые, закончив рассказывать о механизмах, информируют молодого о характере их начальника.
- Имей в виду, старшина на ветошь жадный, дает немного, и то по третьей просьбе. Больше нормы не проси - не даст.
Когда все было высказано, уволенные пошли на берег.
Любо посмотреть, как, сходя с борта, старослужащий берет под козырек и до хруста шеи равняется, приветствуя кормовой флаг. С этим знаменем в сердце он шел в бой и побеждал...
Вместе с группой отъезжающих командиров подводных лодок я направляюсь в салон командира бригады. Там, за прощальным столом, собрались старые боевые товарищи.
Друзья, чувствуя наше невеселое в связи с отъездом настроение, пытаются развеять его воспоминаниями о разных забавных эпизодах из пережитых вместе лет.
Михаил Петрович Августинович рассказал, как фашистские самолеты действовали по его плану при приеме зачетной задачи от экипажа "Ленинца" под командованием капитана 3-го ранга Евгения Алексеева.
- Команда лодки, - говорит капитан 1-го ранга, - тогда еще не воевала и только что прибыла в дивизион с Тихоокеанского флота. Мне хотелось познакомиться с ее выучкой. Вышли в район боевой подготовки. На переходе убеждаюсь, что в надводном положении личный состав хорошо справляется со своими обязанностями. Погрузились... И под водой работают уверенно, чувствуется сколоченность. Проверил умение срочно уходить под воду каждой боевой сменой и всплытие с артиллерийской тревогой. Во всех случаях офицеры и команда действуют правильно. Решаю проверить натренированность в тушении "пожаров" и заделке "пробоин". А для этого случая, еще за несколько дней до выхода в море, мы с дивизионным механиком разработали типовую аварийную задачу. Суть задачи сводилась к ликвидации на лодке последствий внезапной ее штурмовки звеном вражеских истребителей.
Тактический фон объявили экипажу: светлое время суток, лодка находится недалеко от берегов противника. Идет зарядка батарей. Вахту несет одна боевая смена. Командир на мостике.
Все это было понято и исполнено. Личный состав ждет вводной, чтобы показать свое умение бороться за живучесть корабля. Собираюсь дать ее командиру через несколько минут, а сейчас уточняем отдельные детали с дивизионным механиком, закрывшись с ним в каюте.
На лодку, незаметно подкравшись к ней из-за облака, должны обрушить свой пушечно-пулеметный огонь три истребителя. В результате в шестом отсеке небольшая пробоина, а в боевой рубке от попавших туда через люк зажигательных пуль возник пожар.
Дав указание с объявлением аварийной тревоги поджечь имитационную дымовую шашку в рубке, дивизионный механик направляется в "аварийный" шестой отсек, а я на мостик.
Вводную давать не пришлось. Командир сам ее объявил. Едва я дошел до центрального поста, как услышал команду:
- Самолеты противника в воздухе! Срочное погружение!
Учение шло как по расписанию. Лодка погружалась. Сверху спрыгивали вахтенные сигнальщики. Из боевой рубки повалил дым. Запахло горелой тканью. Алексеев, захлопнув люк, крикнул:
- Внизу! Аварийная тревога! Пожар в боевой рубке!
Вскоре с кормы пришел доклад о "пробоине" в отсеке. Личный состав действовал умело. Пожар был потушен, а "пробоина" заделана. Одно для меня оставалось загадкой - откуда командир узнал условия задачи?
Начал грешить на писаря - наверное, не устоял и кому-то из офицеров лодки показал план. Проверка делалась мною внезапно, по программе, неизвестной команде. Мне не понравилось, что командир знает вводную.
Когда Алексеев спустился с, боевой рубки, спрашиваю у него:
- Командир, от кого вы вводную получили о самолетах?
- Какую вводную, товарищ командир дивизиона? Нас обстреляли два "фокке-вульфа". Меня легко ранили. В рубке комплект флагов сожгли.
Действительно, вижу, у него на лице кровь, а новая канадка в нескольких местах разорвана. После отбоя тревоги всплыли, поднялись на мостик.
- Рассказывайте, командир, где стояли, что видели?
- Стоял у тумбы перископа, по правому борту. Самолеты шли с выключенными моторами и появились из-за облака. Обстрел начали внезапно. Приказал: "Всем вниз!" и "срочное погружение!". Спускаясь в люк, в боевой рубке увидел дым и языки пламени - объявил аварийную тревогу. Остальное вам известно.
Да, совпадение с моей вводной полное - вплоть до пожара в рубке. Сверх программы изуродовали перископную тумбу. Когда командир стал на место, где он находился во время обстрела, у меня мороз по коже пробежал. Двадцать восемь осколков угодили в тумбу. Один ранил в голову да три порвали канадку. Дешево отделался. Могло быть хуже. Задачу повторять не стал. Принял ее с оценкой "отлично".
Рассказ Михаила Петровича напомнил капитану 3-го ранга Макаренко о встречах с фашистскими самолетами других наших лодок, и с одним эпизодом он знакомит нас.
- То, о чем я расскажу, - начал он, - произошло на корабле Шуйского летом 1942 года. Многие товарищи слышали это в свое время от него самого и пусть меня извинят за повторение.
Стоял полярный день. Лодка отошла от вражеского побережья, чтобы зарядить аккумуляторные батареи. Самолеты противника непрерывно этому мешали. То и дело приходилось уходить под воду, уклоняясь от бомбежки. Особенно досаждали "Арадо". У немцев они выполняли задачи противолодочной авиации и почти непрерывно патрулировали над морем. Аэроплан противнейший. По скорости законченный небесный тихоход. Правда, он обгонял наш "ПО-2", но сильно отставал от "МБР-2". На большие высоты не забирался. Имел на вооружении глубинные бомбы и подводникам доставлял большие неприятности.
Летал он на малых высотах, и сигнальщики обычно обнаруживали его тогда, когда он оказывался очень близко от корабля. Тем более, в этот день небо было в облаках и за каждым из них приходилось следить, чтобы не просмотреть маскирующихся пикировщиков.
"Щуку" сегодня трижды отбомбили назойливые "Арадо", и командир имел все основания считать их своим главным врагом. Увидев, что сигнальщики по-прежнему, задирая голову, просматривают каждую тучку, даже рассердился:
- Ниже у горизонта смотреть нужно! "Арадо" летают низко. Вверх все время смотреть будете, прозеваете, погрузиться не успеем!
Внушение подействовало. Дважды немецкие тихоходы были обнаружены на довольно большом расстоянии, и лодка, уходя от них, благополучно погружалась. Но долго под водой задерживаться не могли - нужно было пополнить запасы электроэнергии.
Вахтенный офицер и оба сигнальщика внимательно вглядываются в горизонт. Кто в бинокль, а кто на манер русских богатырей из-под руки, изогнутой козырьком. Памятуя о низком полете "Арадо", в зенит смотрят редко.
- Разрешите выйти наверх, отбросы вылить!
- Выходите!
В этом "выходите" чувствовалось: "Отстаньте, не видите, люди важным делом заняты. До отбросов ли нам сейчас?"
В шахте люка показалось сначала ведро с неопределенной жидкостью, а затем добродушная, улыбающаяся физиономия рабочего по камбузу. Наверное, ему впервые за поход удалось вдохнуть чистый морской воздух и увидеть дневной свет. Продолжая довольно щуриться, он поставил ведро на настил и быстро поднялся на мостик. Привычка не задерживаться в люке взяла верх над желанием полюбоваться небом. Наклонившись, чтобы взять ведро, он вдруг на поверхности жидкости увидел отраженный в ведре небосвод и два "Ю-88". Самолеты круто пикировали на лодку из-за облаков. Взглянув вверх, матрос убедился, что "зеркало" его не обмануло.
- Товарищ вахтенный офицер, над нами пикировщики!
Чтобы убедиться в справедливости доклада, много времени не потребовалось.
- Все вниз! Срочное погружение!
Едва захлопнулась за спустившимися людьми крышка люка, как по мостику забарабанили пули. К счастью, все обошлось благополучно. Утопили только ведро, из которого не успели вылить соляр и помои. Но виновнику этой потери рабочему по камбузу - Шуйский объявил благодарность.
Давая разрешение заступить на вахту новому офицеру, командир сказал:
- Выставьте добавочного наблюдателя на мостике, следить в зените за всеми тучками!
Разговорился и обычно молчаливый командир подводной лодки Василий Тураев. Он рассказал об одной своей совершенно исключительной атаке.
- Дело происходило в полярную ночь,- начал он. - Занимались мы ночным поиском у побережья противника. Что это за удовольствие, каждому из нас известно. Но в эти сутки все шло спокойно. Северное сияние нас не беспокоило, корабли противолодочной обороны не встречались. Я находился внизу, когда с мостика поступил доклад:
- Конвой противника в видимости. Командиру - просьба наверх!
Вскоре в ночной темноте начинаю различать караван немецких судов. Состоял он из кораблей охранения и трех транспортов. Разворачиваюсь на носовые аппараты, избирая целью средний по расположению в конвое пароход. Расчет у меня был самый элементарный: если скорость цели окажется меньше принятой мною, торпеда попадет в головной транспорт, больше принятой-в концевой, а если совпадает - в средний.
Дистанция до цели небольшая. Охранение прорвал удачно. Лодка циркулирует, а ночной прицел, как нарочно, "заело". Торпедные аппараты давно приготовлены к выстрелу, и уже дана команда "Товсь".
Прицел удалось исправить и правильно установить только к концу циркуляции. Стрелять окончательно решаю по среднему.
Подаю команду торпедистам: "Аппараты!". А сам приник к прицелу, жду прихода цели на нить визира. Как и каждый из нас в такие минуты, волнуюсь. Мне даже показалось, что толчки от выхода торпед почувствовал. "Нет, - думаю, так не пойдет. Нужно взять себя в руки". Продолжаю следить за прицелом. Давно прошел головной транспорт, вот-вот на подходе средний. Набираю в легкие воздуха, готовлюсь крикнуть:
"Пли!". Вдруг вспыхивает пламя первого, затем второго взрыва. Головной транспорт разламывается и начинает быстро тонуть. Что такое? В чем дело? Недоумеваю. Может, конвой сошел с фарватера и наскочил на мину? Доклад из центрального поста разрешил все мои сомнения:
- На мостике! Из первого доложили - торпеды вышли!
Видимо, у торпедистов нервы были напряжены больше, чем у меня. Команду "Аппараты!" они приняли за "Пли!".
Атака была обречена на провал, и все-таки торпеды нашли свою цель. Вот когда я порадовался, что избрал мишенью средний транспорт. При другом варианте, вероятно, не потопить бы нам в этом походе фашистский пароход. Вот и утверждай сейчас, что случайностей не бывает...
- Почему же не бывает? Говорят, при бомбежке [208 Ленинграда в зоосаде прямое попадание авиабомбой в слона было. Вероятность этого события математически гораздо меньшая, чем вероятность попадания в соседний транспорт конвоя во время ночной торпедной атаки.
- Для меня лично наибольшая вероятность была получить за эту атаку взыскание. Но я его не получил. А вот минеру пришлось сделать серьезное внушение, несмотря на поговорку "Победителей не судят".
Должен сказать к его чести, что больше подобных казусов с ним за войну не было. Хорошим офицером оказался. Думаю попросить командование послать его на учебу. Отличным командиром лодки со временем станет.
- Отличным? - переспросил кто-то.
- Отличным!
- Почему вы так уверены в этом?
- Есть у него для этого все данные.
- А какие данные должен иметь офицер, чтобы стать хорошим командиром? Или давайте так поставим вопрос: какими качествами должен обладать командир подводной лодки?
С этого начался длинный разговор в салоне комбрига. У каждого нашлось, что сказать на эту тему.
В самом деле, почему иногда "отстающая" подводная лодка после смены командира начинала чаще встречать конвои противника и возвращаться из каждого похода с победой? Почему после нескольких неудачных, "пустых" походов команда одной лодки старается под всякими предлогами списаться на более "удачливый" корабль, а с другой после таких же неудач не просятся? Почему офицеры считают для себя за особую честь попасть под командование к одному командиру и не испытывают радости при назначении к другому?
Таких "почему" набралось сегодня много. Чтобы ответить на них, нужно ясно представить, каким должен быть хороший командир лодки. Их немало сейчас сидит за этим столом. И все же далеко не легко ответить на вопрос: что же должно отличать хорошего командира?
Говорилось, что командир должен быть мастером своего дела, храбрым и беспредельно преданным Родине воином. Правильно. Но разве это в равной степени не относится к офицеру вообще, старшине, матросу?
Приводили такой пример. Фисанович был, несомненно, моряком высокого класса. Отличное знание своего корабля и района боевых действий в сочетании с личной храбростью позволили ему пробраться в узкий, хорошо защищенный фиорд. Успешно атаковав там врага, он, несмотря на яростное преследование противолодочных кораблей, сумел благополучно возвратиться.
Личные знания и опыт Фисановича играли, конечно, не последнюю роль. Но чтобы решиться на прорыв в Петсамо, необходима была еще твердая уверенность командира в своем экипаже. Командир должен верить, что на любом боевом посту любое его приказание будет выполнено даже тогда, когда разорвавшаяся рядом бомба или мина прервет связь между отсеками. Он должен быть уверен, что каждый матрос, старшина, офицер в самых трудных условиях поступит так же, как поступил бы он сам.
Ненависть к врагу, готовность к самопожертвованию во имя любимой Родины, настойчивость, высокое понимание чувства долга, заставляющее под разрывами глубинных бомб прорываться к наиболее ценным кораблям противника, а не разряжать торпедные аппараты в ближайший сторожевик, выносливость, умение мгновенно ориентироваться в обстановке - все эти качества должны быть обязательно присущи командиру подводной лодки.
Но и этого еще недостаточно. Командир и команда должны жить одним стремлением. Знаниям и опыту командира должны соответствовать умение и мастерство экипажа. И командир справится со своей задачей лишь при условии, если он сумеет этого добиться.
Один на лодке не воин. Как бы ни был талантлив сам командир, он без экипажа воевать не сможет. Талант командира, его искусство в том и состоят, чтобы правильно обучить, воспитать и сплотить экипаж. Это основное и, по-моему, самое главное качество командира. Он руководитель и воспитатель боевой семьи - команды корабля.
Но неправильно было бы представлять обучение и воспитание экипажа как односторонний процесс. Командир не только дает коллективу, но и многое берет от него, и это помогает ему расти, совершенствоваться. Тот, кто думает: "Я учу, а мне у подчиненных учиться нечему", стоит на ложном пути. Путь этот ведет к зазнайству и в конечном итоге - к провалу. Хорошего командира должно отличать умение не только учить, но и самому учиться у подчиненных. Разве мало правильных мыслей и предложений, высказанных матросами, старшинами и офицерами, успешно применено в бою командирами кораблей? И разве заслуга последних от этого уменьшилась?
Умение внимательно и бережно отнестись к каждому предложению и мнению подчиненных - драгоценное качество советского командира. Именно из таких командиров лодок выросли в войну присутствующие здесь командиры дивизионов Августинович Кучеренко...
Сплотить экипаж лодки в дружный, боеспособный, не боящийся никаких испытаний коллектив - кропотливый и нелегкий труд. Одним кажется, что сплоченности коллектива, его высокой подготовленности можно добиться, в частности, путем списания с корабля нерадивых и нерасторопных, неумелых и недостаточно дисциплинированных членов экипажа. Другие же терпеливо и настойчиво учат и воспитывают каждого. Я придерживаюсь последней точки зрения.
Нелегко с иными бывает, ох как нелегко! Это верно. Но какое моральное удовлетворение получает командир, когда человек, считавшийся неисправимым, становится полноценным членом экипажа!
Особой заботы требуют от командира обучение и воспитание молодых офицеров. Это самая сложная и очень кропотливая работа. Я, как и многие другие, сторонник принципа: побольше самостоятельности офицеру. Уверен, что когда к офицеру приставлена нянька, он невольно превращается в младенца.
Но доверие надо сочетать с внимательным контролем. Формы этого контроля различны. Вообще контроль за работой офицеров должен осуществляться так, чтобы они этого не ощущали, особенно если это касается управления кораблем. Доверие порождает чувство ответственности, развивает инициативу. Ошибки надо подмечать, но вмешательство не должно быть грубым, чтобы не заронить в офицере неуверенность в своих способностях и силах.
Возвращаясь к мысли: один на лодке не воин, необходимо подчеркнуть, что это относится не только к боевым условиям, но и к вопросам воспитания и обучения. Командир не один занимается этими вопросами. Ему помогают офицеры и старшины, ему оказывают неоценимую поддержку партийная и комсомольская организации. Умение правильно расставить своих помощников, опереться на них, направить силы партийной и комсомольской организаций - важнейшее качество командира.
Вспоминаю, как партийная и комсомольская организации нашей лодки боролись за безупречную службу каждого человека. В первом боевом походе один матрос заснул на рулевой вахте. В темную штормовую ночь вахтенный офицер только по странному изменению направления волны и ветра заметил, что лодка описывает циркуляцию. Рулевой был очень строго наказан. Его проступок обсуждали комсомольцы. Товарищи не только вынесли ему взыскание, но в помогли осознать свою ошибку, осознать так, чтобы не повторить ее никогда. Сейчас этот рулевой назначен боцманом на одну из лодок. Грудь его украшают несколько боевых орденов и медалей - награда за отличную службу, за боевые дела
Командир всегда на виду. На него смотрят, у него учатся, ему подражают. Командир подводного корабля - особенно на виду, хотя бы уже потому, что так устроена лодка. Этого никогда нельзя забывать, ибо в бою, во время атаки, под бомбежкой или на минном поле каждое слово, каждый жест командира приобретают особое значение для окружающих. Тень на лице, изменившийся голос могут породить беспокойство и неуверенность в команде.
Командир никогда не имеет права забывать о нуждах своего экипажа, особенно в боевом походе. Он всегда должен знать не только как учатся, несут вахту, но и как накормлены, как отдыхают люди.
Подводники испытывают большое напряжение не минутами и часами, а неделями и месяцами. Командир лодки, как рачительный хозяин, должен уметь заботливо распределить силы экипажа. К нему больше, чем к кому-нибудь, относится старое солдатское выражение: отец-командир. Не случайно многих командиров матросы и старшины провожают потеплевшим взглядом и шепчут ласково: "Батя".
И как тепло откликаются на заботу командира его подчиненные! Разве не охраняют они его короткий сон в трудном ночном поиске? Разве не оказывается заботливо высушенной - порой неизвестно кем - смена обмундирования, когда командир мокрым спускается с мостика? А послушайте, как вспоминают о своих боевых делах дружные, сплоченные экипажи: "Охранение конвоя было такое, что только наш командир решился прорвать его", "Дистанция была такая большая, что только наш командир смог попасть торпедой"... И все это говорится с таким убеждением, что оспаривать невозможно.
Много еще говорилось о качествах командира-подводника, но мне хочется закончить таким обобщением: командир должен иметь горячее сердце и холодную голову.
...На пирсе личный состав построен двумя колоннами - лицом друг к другу: отъезжающие и остающиеся. Подхожу к гвардейцам нашего корабля, остающимся на Севере.
- Желаю вам... - бодро начал было я и осекся. Нет, слов не нужно. Подхожу к каждому, крепко обнимаемся, целуемся. Вижу, как заблестели непрошеной слезой глаза у Власова, Круглова, Корзинкина. Да и сам я что-то плохо вижу... Это не сентиментальность. Тяжело расставаться с боевыми товарищами, которые стали друзьями на всю жизнь.
Тральщик отошел от пирса. Машем фуражками и бескозырками, прощаемся с оставшимися на берегу.
Многие делают вид, что от ветра слезятся глаза, некоторые откровенно роняют скупые мужские слезы. Нелегко покидать родное гнездо...
- Разрешите сыграть на прощание песню? - обращается ко мне баянист старшина Колуканов.
И полились над Кольским заливом нежные, немного грустные звуки. Чей-то звонкий голос запел морскую песню. Припев подхватили все.
Прощай, любимый город,
Уходим завтра в море...
Белокрылые чайки вступили в почетный эскорт по бортам и за кормой тральщика. На горизонте показался остров Сальный, а за ним город рыбаков Мурманск.
Мы идем на другое море, оно уже властно влечет к себе. Но и Север стал дорогим и любимым краем для каждого из нас. Прощаться с ним тяжело, и перед глазами все стоят оставшиеся здесь товарищи.
Куда бы ни забросила меня судьба, я всегда буду гордиться своими боевыми друзьями с "С-56", на всю жизнь сохраню о них светлую и благодарную память.
Такова краткая история наших походов. Я не сумел описать по достоинству каждого из команды. Но, пожалуй, этого и не нужно. Мы всегда были дружным, боевым коллективом. Поэтому и писать о нас можно только обо всех вместе.
Примечания
{1}Мерная линия - специально оборудованный участок моря вблизи береговой черты для измерения скорости хода корабля.