Щеглова Ирина. Большая книга ужасов 2014 (сборник)

   И меня залила паника. Дикая, слепящая, дурная.
   Говорят, что многие люди, которые падают с большой высоты, погибают не оттого, что расшибаются, а оттого, что в доли секунды происходит приступ паники. В кровь вгоняется такая доза адреналина, что сердце не выдерживает и просто взрывается!
   Вот и у меня сейчас сердце прыгало, еле удерживаясь на каких-то там тонких ниточках. Мне не хотелось, чтобы все закончилось так тупо. Не хотелось мне окончить свои дни так.
   Снова шаги… Барков вернулся!
   – Спать-то как хочется… – пробормотал Барков. – Всю жизнь не спал…
   Я попробовал предупреждающе пискнуть. Куда там! Я вдруг почувствовал, что плотность, окружавшая меня, окаменела, словно меня залили с макушкой бетоном, и он медленно застывал-застывал… и почти уже совсем застыл.
   Надо было закричать. Сделать что-то. Если Барков сейчас сядет на эту кровать, то все – больше он уже не встанет.
   – Дрема… – зевнул Барков. – Сон. Да здравствует сон…
   Что-то стукнуло. Там, вовне.
   Я почувствовал, как дрожит то, что вокруг меня. Будто напрягаются и расслабляются мускулы. Вот так кошки, когда сидят в засаде и видят какого-нибудь глупого воробья, начинают перебирать мышцы, разогревая их перед броском. Кровать дрожала приблизительно так же.
   С нетерпением.
   С предвкушением.
   И тут же я почувствовал, как что-то поползло по моему телу, теплое, липкое и одновременно шероховатое. Поползло к горлу.
   Сверху на меня опустилось что-то. Не очень тяжелое. Барков.
   И тут же по окружающему меня материалу пробежала судорога. И еще. Я услышал треск и… не знаю, возможно, визг, что ли…
   Свет. Вдруг стало светло! Хватка ослабла. И еще послышался какой-то треск… будто рвущихся сухожилий…
   – Барков! – завопил я. – Это оно!
   – Знаю, – раздался голос. Ко мне просунулась рука. – Держись!
   Я схватился за руку, и Барков рывком вытащил меня наружу. На пол. За мной тянулись какие-то белесые нити разной толщины и с какими-то бляшками внутри. Нити вяло шевелились и пульсировали, Барков взмахнул ножом и перерезал их. Из нитей выплеснулись серые сгустки, меня затошнило.
   – Что это? Что это такое?
   – Не знаю! – заорал в ответ Барков. – Не знаю!
   Барков отшвырнул меня в угол. Он поднял нож так высоко, как только мог, и нанес несколько ударов по кровати. Нож входил в покрывало с чавкающим звуком. Я, конечно, не специалист, однако мне показалось, что так нож входит в мясо. В живое.
   – Что это? – снова закричал я. – Что это вообще?!
   – Я не знаю! – Барков рубил ножом кровать. – Не знаю! Не знаю!
   Потом он остановился. Нож был перепачкан в белой дряни, дрянь стекала по его рукам и животу, Барков весь был в ней перемазан.
   И я тоже был в ней. Было похоже на масло. Кокосовое. Или пальмовое. В общем, белого цвета.
   Я смотрел на кровать.
   Пауза. Пауза тянулась и тянулась, я смотрел в кровать и смотрел, смотрел, не мог оторваться. И это длилось и длилось, не знаю сколько… Пока Барков не толкнул меня в бок, пока я не очнулся.
   – Забавно… – протянул он. – Очень забавно… Никогда такого не видел…
   Я тоже никогда такого не видел. И даже несмотря на то, что сейчас я это видел, я не верил глазам.
   Кровать была не кроватью, а я не знаю… Из распоротого покрывала сочилась мутная полупрозрачная жидкость. А под покрывалом… То, что находилось под ним, было похоже на многослойный пирог с потрохами, грибами и капустой. Пирог разрезали вдоль, и теперь его внутренности вываливались наружу и растекались…
   Ничего мерзопакостнее в своей жизни я не видел. Желудок сжало еще сильнее. Тяжелым спазмом, хуже, чем от курения, хуже, чем от антифриза.
   Меня вывернуло. И еще раз. И опять. Я не мог остановиться, спазмы не прекращались, будто кто-то засунул мне в желудок тошнильную бомбу…
   Вдруг я почувствовал боль. Резкую боль в плече. И пришел в себя. Барков ударил меня, вот откуда боль.
   – Что это? – прошептал я уже более-менее вменяемо.
   – Не знаю, – пожал плечами Барков. – В тысячный раз говорю: я не знаю…
   – Какое-то существо? – спросил я. – Оно живое?
   – Вроде да… Полип какой-то. Мимикрирует под постель. Что-то вроде росянки, активный хищник.
   – Полип…
   Какой же может быть полип? Не полип, а… я просто не знаю что. Никогда больше не лягу спать ни на одну кровать. Никогда! Ни в одну! Сжечь все диваны! Сжечь!
   Барков разглядывал внутренности кровати.
   – Похоже на желудок… Такое бывает у морских животных, – рассказывал он. – Думаю, кровать распространяет вокруг энергетические волны, заманивает жертву, потом спеленывает ее и переваривает… Такое простейшее. Оно вступает в симбиоз с разными существами. Селится на камнях, в раковинах…
   – Не надо, – попросил я. – Не надо дальше…
   Я представил, как меня переваривает кровать. Нет, лучше даже не представлять! Тяжелое зрелище. Хотя, конечно, глубоко символичное. Если бы о том, что со мной случилось, узнала Майя Ивановна Гучковская, она пришла бы в восторг. Стоп. Тут я перегибаю, конечно, в восторг она бы не пришла, но наверняка бы рассказывала всем о столь поучительной истории. Еще бы! Лодырь переварен собственным диваном. Просто Ганс Христиан Андерсен какой-то!
   Вот! Вот к чему привели меня их попытки перевоспитания! Меня чуть не сожрала кровать!
   – Понятно теперь, – покачал головой Барков. – Домик красивый, так и хочется зайти… Кроватка красивая, так и хочется прилечь… Я сам чуть не прилег. Знаешь, что меня смутило?
   Я не знал, что там могло его смутить, но был благодарен тому, что его смутило. Я готов был поставить его смущению настоящий памятник.
   – Вошел в гостиную, а луна светит так ярко, – продолжал Барков. – Поднялся наверх – луна продолжает светить, как ни в чем не бывало. Причем прямо в противоположное окно! Ну, меня и заинтересовало немного, думал, что оптический эффект такой. А оказалось, что совсем не оптический… – Барков осторожно пнул кровать. – Вообще, конечно…
   Он не договорил. Уставился сначала на стену, затем стал оглядывать комнату. Она совершенно не изменилась, как была, так и осталась – чистенькой и аккуратненькой. Игрушечной-игрушечной. Только сейчас мне комната казалась какой-то… ненастоящей.
   Барков шагнул к стене и ткнул ее ножом. Лезвие вошло глубоко в обои с мишками. Петр потянул его назад, но нож не пошел, остался в стене. Застрял.
   Барков отдернул руку. Нож продолжал мелко подрагивать, кто-то там, в глубине стены, постукивал по нему молоточком. Или сама стена пульсировала. Резак проворачивался и вылезал наружу, что-то его выталкивало наружу, медленно так.
   Через короткое время нож упал на пол. Но не брякнул, а как на резину упал, хотя пол был и деревянный, из досок.
   – Значит, весь дом… тоже… – Барков подхватил нож. – Возможно, он растет… на своих жертвах…
   – Что?!
   – Весь дом… – шептал Барков. – Поразительно…
   Стены вдруг шевельнулись. Как живые. Кровать шевельнулась тоже. И я заметил: распоротое брюхо твари начало стягиваться, наружу стала выдавливаться белая слизь…
   Тут все было живое. И я вдруг сообразил: а ведь мы продолжаем оставаться внутри. Возможно, даже в самом желудке.
   То же самое, кажется, понял и Барков.
   – Уходим! – воскликнул он. – Сейчас же!
   Откуда-то, мне показалось снизу, послышался нелепый хохоток.
   Я метнулся к двери… Двери больше не было. Нет, она была, но я заметил, что коробка срослась с полотном и стенами, теперь дверь была будто нарисована. Дверь была ненастоящей!
   – Двери нет! – крикнул я.
   Барков подскочил ко мне, оттолкнул. Схватил нож и вогнал его в дверь. Почти повис на рукоятке. Но полотно поддавалось плохо, расходилось и тут же стягивалось обратно, нож продвигался вниз медленно.
   – А-а-а! – Барков пнул дверь.
   Совсем как тогда, на распределении, когда нас отправили на Европу. Но двери было все равно, дверь была сильная.
   Тогда Барков уперся в дверь ногами и потащил нож на себя. Нож не поддавался, а потом разом, вдруг, освободился, и Барков оказался на полу.
   Я рванул к окну. Стукнул по стеклу. Стекло спружинило, отбросило мой кулак.
   Окно тоже было ненастоящим. И синяя луна была ненастоящей.
   Мы оказались в ловушке.
   Барков чесал рукой подбородок. Черный пистолет раскачивался на ремешке.
   Пистолет! Если он легко пробивал переборки на грузовом корабле, то «резиновую» стену тоже прорежет…
   – Давай, стреляй! – Я указал на пистолет.
   Барков снял с плеча оружие.
   – Стреляй! Прожги дверь!
   – Нельзя. Батареи разряжены. Мне там снаружи тоже пришлось пострелять. Камнями чуть не завалило… – Барков показал индикатор на рукоятке пистолета. Он светился зеленым.
   Пол вздрогнул, стены перекосились и стали стягиваться к центру.
   – Стрелять пока бессмысленно, – прошептал Барков, – стену не пробьет. Надо подождать хотя бы чуть-чуть…
   – Сколько он будет заряжаться?
   Барков не ответил. Ясно, что быстро оружие готово не будет.
   Барков тер подбородок, быстро оглядывая стягивающуюся комнату. И не мог ничего придумать, по его лицу видно было. По глазам. Я тоже не мог ничего придумать. Пялился только на колышущиеся стены.
   Стены сдвигались. Неравномерно, та, возле которой стояла кровать, быстрее, та, что с окном, медленнее. Пол стал мягким и податливым, ноги начинали в нем тонуть, как в желе.
   Честно говоря, мне не очень было страшно. Я совсем недавно уже так сильно испугался, что испугать меня по второму разу было нелегко. Во всяком случае, сегодня. К тому же сейчас рядом со мной был Барков, а вдвоем всегда гораздо проще и веселее. Мы сидели на живом полу плечом к плечу и глядели на пистолет, на индикатор. До красного уровня оставалось еще три деления.
   – Может, пора? – спросил я.
   По-моему, так пора. Стены были уже близко, с них выпячивались какие-то мелкие отростки, которые жадно тянулись в нашу сторону.
   – Может, ты все-таки выстрелишь?
   – Нельзя. Хватит только на один разряд. Только на один, потом мы уже не сможем…
   Моей шеи коснулось липкое.
   – Стреляй! – зарычал я.
   – А пошло оно… – прошептал Барков, поднял пистолет и уткнул его в приблизившуюся стену.
   И тут произошло следующее. Стены резко сжались. Очень резко, буквально за мгновенье какое-то. Я даже глаза не успел закрыть, как оказался сплющен ими, комната свернулась в трубу, меня мощно поддало в спину, и я вылетел в окно. Как пробка из бутылки.
   А вслед за мной вылетел Барков. Как мяч из теннисной катапульты.
   Я успел сгруппироваться, упал на камни боком, ушибся несильно, только руку чуть не сломал. Баркову тоже повезло – он свалился на склон скалы, проскользнул, скатился к изгороди. И почти сразу засмеялся. От души так, с удовольствием.
   Вообще у него черта такая. Я заметил – смеяться Барков любит. Не к месту смеяться.
   – Живой? – спросил я.
   – Живой, – ответил Барков.
   – А чего смеешься?
   – А ты не понял, что ли?
   – Нет.
   – Нас выплюнули, – сказал Барков. – Оно испугалось, что я прожгу ему желудок, и выплюнуло нас! Ты ходить можешь?
   Я пошевелил ногами. Встал. Сделал несколько шагов к Баркову.
   Барков тоже поднялся. Он покачивался и выглядел не очень. Каким-то образом его комбинезон превратился в лапшу, в сплошные лохмотья, в рухлядь. Но оружие свое он не потерял. И пистолет, и нож остались при нем.
   Мы повернулись к дому. Дом был уже не дом. Нет, он не утратил формы, но она как-то оплыла, сделалась какой-то другой. Дом стал похож на большой и уже начавший гнить гриб. И он, даже не сдвигаясь с места, умудрялся тянуться к нам.
   Я подхватил камень, сжал его в руке. Барков поднял пистолет.
   – Стреляй! – сказал я. – Стреляй, мы же теперь не внутри! Сожги его!
   Барков выстрелил. Заряд попал под крышу, под шляпку гриба. Дом дернулся. Но не загорелся, не взорвался и не растекся. На белой штукатурной стене образовалось что-то вроде ожога, рана с неприятными красными краями. И мне даже показалось, что запахло горелым мясом. Впрочем, может, так оно и было.
   – Стреляй! Стреляй еще! – завопил я. – Убей гадину! Убей!
   Мне на самом деле очень хотелось увидеть, как эта тварь будет корчиться под вспышками, будет выть, будет умирать.
   – Разряжен, я же говорю… – с досадой покачал головой Барков. – Бластер разряжен…
   Дом вздохнул. Мне так показалось.
   – Уходим отсюда, – Барков закинул оружие за плечо. – Надо искать Лину.
   – Лину… А если ее… – я указал в сторону дома, – если он ее уже съел?
   – Вряд ли. Он был бы сытым. И спокойным. И вряд ли бы на тебя стал нападать. Сытые питоны не охотятся.
   Да уж, точно.
   Я размахнулся и швырнул в сторону дома камень.

Глава 7
Оптимизм

   – Не спрашивай меня ни о чем, – предупредил Барков мои вопросы. – Я пока не хочу говорить на все эти темы.
   – Нет, все-таки я спрошу. Ты вот говорил, что кровать… ну, вроде как полип. А как же тогда весь дом? Полип ведь неразумное животное. Как же он устроил все…
   – Слушай, давай не будем, а?
   Барков злился.
   – Разве такие животные существуют? – упорно продолжал я. – Никогда ничего подобного не слышал.
   – Я тоже никогда ничего подобного не слышал. Послушай, Тимофей, я хочу тебе кое-что сказать… Только обещай, что ты будешь слушать!
   – Обещаю, – согласился я.
   Барков набрал воздуха и выдал откровение:
   – Мне кажется, что мы оказались на очень опасной планете.
   – Я уже догадался.
   – Нет, – Барков пнул камень, – ты не понимаешь. Планета… она вообще-то… В общем, тут может быть опасно все. Поэтому надо быть осторожнее…
   – Я больше ни в один старый дом не полезу!
   – При чем здесь дома? Дом одно дело, но я думаю, что мы встретим еще… Короче, если ты тут что-то увидишь – не приближайся! Любой предмет может быть опасен. Любой! Не приближайся и всегда зови меня. Запомни!
   – Запомнил, – кивнул я. И повторил: – Запомнил.
   – Вот и хорошо. А если вообще говорить, то плохо наше дело.
   – Почему?
   – Плохо, – Барков поежился. – Очень плохо.
   – Да что плохо-то? Ну да, дом-убийца. Будем держаться от него подальше, вот и все. Сюда приходят грузовые корабли, а значит, тут должны бывать люди. Рано или поздно сюда кто-нибудь прилетит. Мы разложим сигнальный костер или из твоего… как его там… бластера пальнем. Нас заметят.
   – Ну да, пальнем…
   Барков снова поежился. И я поежился. Ничего, как-нибудь выживем.
   – Костер развести не получится, конечно, – сказал я. – Дров нет.
   – С дровами как раз не проблема, – возразил Барков.
   Он извлек из-под истрепанного комбинезона длинную штуку, больше всего похожую на… обычную палочку. Собрал в пирамидку пяток небольших камней, чиркнул по ним своей палочкой, и я с удивлением увидел, как по камням побежал голубенький огонек, а еще через секунду они и вовсе загорелись.
   – Зажигалка черных егерей? – спросил я.
   – Ага, – подтвердил Барков.
   – А где рюкзак?
   Я только сейчас вдруг заметил, что рюкзака у Баркова нет.
   – Потерял, пока падал. Попал в восходящий поток, рюкзак сорвало. Надо его найти обязательно, там много полезностей… Найдем.
   – Вот и я думаю, – бодро сказал я. – Огонь уже есть. С огнем можно жить. Планета пустынная, но грузовые автоматы сюда прилетают…
   – Ну да, – напряженно кивнул Барков, – автоматы прилетают… Хорошо, конечно, только… Ты помнишь ящик?
   – Какой? Тот, который был в трюме? В котором я дыру проделал? Ну да, помню. Черный. И что? При чем тут ящик?
   Барков прикусил губу.
   – Его ведь сбросили с большой высоты. Корабль даже не приземлился, а потом все равно провели зачистку «термитом». А такую зачистку производят только на планетах с повышенной ксеноактивностью.
   Я поморщился. Повышенную ксеноактивность у нас нашли на Соседе, так там десять минут нельзя продержаться. Сразу вдохнешь пух-осу – и все, труп. Тут что, тоже ксеноактивность такая, как на Соседе?
   – Дом, «термит», автоматические корабли… Очень нехорошие признаки. Если я правильно понимаю обстановку…
   – И что за обстановка?
   – Надо поскорее найти Лину, – не ответив, сменил тему Барков. – Знаешь, Тим, такие дома, как тот, что мы видели, такие дома могут быть только… только в одном месте… – нагнетал загадочность Барков.
   – В каком месте? – спросил я.
   – Видишь ли, все это мне кое-что напоминает, некую легенду. И если мы попали в то место…
   Как же мне не нравится, когда люди начинают себя так вести! Они просто специально провоцируют вопросы, чтобы потом на них не отвечать.
   Поэтому я и не стал особо ничего спрашивать.
   – Да уж, – сказал я, – плохо. Всем плохо. Груше… то есть Лине, сейчас, наверное, тоже плохо. А нам ничего. Жаль только, что рюкзак твой потерялся. Что еще в нем, кстати, есть?
   – А кто его знает, что там еще…
   – Ты не знаешь, что у тебя есть в рюкзаке?
   – Знаю, но не до конца. Там ракеты еще должны быть, еще что-то…
   Барков пожал плечами.
   – Вообще-то рюкзак не мой, – признался Барков. – У моего дяди таких рюкзаков полным-полно, я и позаимствовал один.
   – В каком смысле – позаимствовал? – не понял я.
   – Ну как-как… Спер!
   – Спер?
   – Спер, – несколько раздраженно подтвердил Барков. – Стянул, стибрил, увел. Короче, украл.
   – Украл? – Сезон удивлений продолжался.
   – Да, украл. А что было делать? Я ему говорю: дядя Джиг, дай, пожалуйста, рюкзак. А он только смеется. Сам виноват. Осуждаешь?
   – Не знаю…
   Я на самом деле не знал. Нет, конечно, украсть рюкзак у дяди – вообще что-то сверх. Но, с другой стороны, Барков все детство провел на «Блэйке», а у них там то ли восточная деспотия была, то ли вообще драконат… Так что судить Баркова мне, пожалуй, не стоило. Кто знает, как бы я сам себя повел, прожив там пару лет? К тому же если бы не Барков, то меня сейчас бы уже не было. Два раза бы не было. Сначала меня растворил бы «термит», потом сожрала бы кровать…
   Я снова вздрогнул, вспомнив мерзкий дом.
   – Давай я тебе расскажу про дядю? – вдруг предложил Барков.
   Я хотел было ему сказать, что думаю про него и его дядю, но вдруг подумал: а что, может быть, и неплохая идея. Надо успокоиться и привести мысли в порядок, рассказ про дядю тут вполне подойдет. Поэтому я сказал:
   – Ну, давай, рассказывай про своего дядю.
   – Мой дядя – самый могучий дядя, – тут же сообщил Барков. – Он до сих пор собирает всевозможную ерунду, приспособления вроде бесполезные, но в то же время и очень полезные: пилюли невидимости, парашютные капсулы, пищевые капсулы, капсулы интеллекта… Дядя их разыскивает, ну а некоторые сам изготовляет. Он умелец. Мой дядя в черные егеря сразу после школы записался. Ну, не в сами егеря, а в егерскую школу. Три года на Марсе, потом еще четыре на внешних рубежах. Готовили их как не знаю вообще кого, мой дядя и сейчас зверь настоящий, он парней из карантинной службы один четверых уложит с завязанными глазами!
   Барков зачем-то ткнул двумя пальцами в небо.
   А я подумал, что бойцы карантинной службы тоже не младенцы. К нам в школу они приходят иногда на физкультуру – такие вещи показывают, что просто глазам не веришь. Я сам видел, как один карантинщик держал в зубах раскаленную докрасна кочергу от камина. Но спорить с Барковым не стал. Оно ж понятно: собственный дядя всегда самый-самый. Вот мой дядя Иван, он в Бразилии живет, мог сожрать в одно рыло сорок три дуриана. Рекорд во всей Южной Америке, между прочим…
   Ну вот, на меня эта барковщина начала действовать. Вон тоже как стал выражаться – «в одно рыло». Знакомы всего ничего, а Барков на меня уже повлиял. Еще пара недель, и начнешь метать копье и рвать зубами сырое мясо. Какого-нибудь местного утконоса… При чем здесь утконос? И копье? Ах, ну да, сушеный утконос был на милой сердцу Груши «Чучундре». То есть «Валендре».
   Я вспомнил о «Чучундре» и тут же с тоской подумал о глетчерах, ледниках и комфортабельных подземельях Европы. И Европа показалась мне самым прекрасным местом во всей Галактике.
   – Потом началась пандемия на Светозаре, – продолжал рассказывать Барков, – и черных егерей бросили туда…
   Про пандемию на Светозаре я не слышал. И про Светозар тоже сам не слышал. Не знаю, может, это была одна из научных планет, их сейчас много. Испытывают на них разную машинистику.
   – Там была научная база, ученые с какими-то экзовирусами там работали, хотели осчастливить всех, ну и доработались. Мобильное бешенство. В результате почти полтора года егеря отлавливали по джунглям обезумевших научных сотрудников, которые кусались, царапались, рвали друг друга и все время бежали, бежали, бежали. Половину так и не удалось найти, кстати. А как закончились дела на Светозаре, так сразу начался Большой Побег…
   Я и про Большой Побег ничего, к счастью, не знал. Видимо, история одна из тех, которые случились тридцать-сорок лет назад во времена активного освоения космоса, во времена бравых черных егерей и всяких там романтиков. Те истории мало кому известны. Их не принято вспоминать, их больно вспоминать, информация о них хранилась так, что найти ее нелегко.
   – Потом дяде отстрелили руку, и он вышел в отставку. А потом и вообще егерей распустили. Вот ты говоришь, я спер рюкзак…
   Я, между прочим, совсем не говорил, что он спер рюкзак.
   – Так у дяди моего рюкзаков тех девать некуда – на стенке рядком висят. Восемнадцать штук. А спит он в специальной камере. Ну, если вдруг ночью высадятся вредные инопланетяне, то чтобы они не успели накачать его своими мерзкими спорами.
   – Ты серьезно? – удивился я.
   – Вполне. Думаешь, почему черных егерей распустили? Они хотели себе оборудовать астероид, так сказать, последний рубеж обороны от вся и всех. А такого нельзя было допустить. Теперь последний рубеж обороны у дяди дома. Все ветераны-егеря параноики. Кстати, бластера в рюкзаке не было, бластер он мне отдельно подарил.
   – Бластер – это от слова «взрывать»? – спросил я.
   – Не знаю точно. Кажется, у того, кто придумал оружие, собаку так звали. Бластер – по-английски Бобик, кажется.
   Барков улыбнулся мыслям.
   – Дядя тогда сказал, что бластер счастливый, из него он подстрелил бронтокрыла.
   Я промолчал. Дико, конечно. Взрослый дядька дарит своему племяннику оружие, способное прострелить навылет кашалота… Однако паранойя барковского дяди нам пошла на пользу. Я подумал, что мне тоже, пожалуй, стоит завести такой вот бластер. Буду спать с ним в обнимку.
   Интересно, кто такой бронтокрыл? Что-то про таких не слышал… Но я и про пилюли невидимости не слышал…
   – Дядя вообще-то у меня хороший. Рыбалку любит. Предлагал мне жить у него, но я не захотел. Я в капсуле и на «Блэйке» наспался… Погоди!
   Барков стал прислушиваться. Я тоже прислушался, но ничего не услышал.
   – Тут ночью особо опасно, – сказал вдруг Барков.
   И потрогал оружие. Кажется, сам вид оружия внушал ему уверенность.
   – Как ты думаешь, где Груша? – спросил я. – Есть предположения?
   – Нет, – честно ответил Барков. – Мне кажется… Да чего гадать, все равно без толку… Давай лучше поедим. На голодный желудок мозги совсем не работают.
   Барков сунул руку за пазуху и извлек на свет продолговатую синенькую коробочку. Сколько их у него, интересно, коробочек разных? Коробочник он просто, наш Барков!
   – Скатерть-самобранка? – поинтересовался я.
   – Почти.
   Коробочка содержала синие же и продолговатые капсулы. Много капсул.
   – В каждой недельная норма, – прокомментировал Барков. – И воды, и еды. Плюс витамины, микроэлементы и средства для форсирования иммунитета.
   Барков кинул одну капсулу мне, я зажал ее в кулаке.
   – То есть если я съем одну, то целую неделю могу не есть, не пить? И болеть к тому же не буду?
   – Примерно так. На первое время нам хватит. Но все равно воду надо искать. Приятного аппетита.
   Я проглотил капсулу. А Барков сказал то, что мне совсем не понравилось, испортил аппетит.
   – Хорошо бы продержаться, – вот что сказал он. И повторил: – Хорошо бы нам продержаться…
   – Слушай, Петь, ты все-таки что-то знаешь? – попробовал я выдавить из него хоть немного информации. – Расскажи, а? В конце концов мы тут вместе застряли…
   – Да нет, – отмахнулся Барков. – Понимаешь, у меня нет информации толком, а просто так рассказывать…
   – Что там было? – Я махнул рукой куда-то, примерно в сторону дома. – Что, а? Такое разве бывает? Только не надо плести мне тут про полипов и хамелеонов…
   Барков корябал подбородок.
   – Ну скажи, что за дом такой? – настаивал я.
   – Ведь сказал уже, – пожал плечами Петр. – Я считаю, что это какое-то животное. Оно сначала было небольшое и охотилось на мелкую дичь. А потом постепенно, за много-много времени… возможно, за сотни лет даже… существо выросло…
   – Ты хочешь сказать, что дом вырос… поедая людей, что ли?
   Последние слова я произнес совсем негромко.
   Барков кивнул.
   – А как же тогда… как же тогда сходство? Ведь там все было как настоящее – столы, стулья, диван… Разве существо могло знать, как все это выглядит?
   – Оно, конечно, не могло знать само… но те, кто попался к нему, могли знать…
   Получалось, что он… оно… ну, короче, существо вроде как высасывало из мозга информацию…