Страница:
...Кожух остался на службе. Сказал, дождусь результата - и сразу тебе отзвонюсь. Я же - куда? - домой, конечно. В свой настоящий дом, к стареньким родителям, к маме. К вечному чувству вины, о котором мамуля моя не догадывается, к этому жалящему, разъедающему память чувству, о котором никто никогда не узнает... Но дрогнуло сердце, слетели с губ непрошеные слова: "Здесь притормозите", - и такси выгрузило меня вовсе не там, куда стремился дух умирающего воина. Не решился я - к маме. Реальность корчилась в агонии. Моя огромная и пустая комната с нунчаками на подоконнике не так уж пуста, как шепчутся, вот туда я и приполз за утешением. Мои книги на полу, мои незатейливые спортивные снаряды... электроплитка, где я готовил себе овощи и каши... вовсе не за этим я вернулся. Ожидая ответ из лаборатории и все еще на что-то надеясь, я занялся самолечением. Мальчик наивный, идиот, бывший когда-то учителем... Справочник по токсикологии, который я украл у эксперта, поведал мне мое будущее. Червячок, живший до сих пор в подсознании, выбрался наружу. Не зашло ли действие токсина так далеко, что стало необратимым? - вот, оказывается, о чем я думал несколько последних часов. Я просматривал справочник и... нет, не плакал; глаза раздирала такая же сухость, как и все мое убитое тело. Страшный вопрос разрешился полностью. Чем бы ни накормили меня вчера, будь то вытяжка из бледной поганки, будь то споры ботулизма, - надежды нет. Ответ из лаборатории станет приговором, а приговор вскоре приведут в исполнение... Самолечение, как и следовало ожидать, дало обратный эффект. Опять меня вынесло из всех дырок сразу - и вместе с бессмысленной марганцовкой я освободился от страха. Я перестал наконец бояться! С ледяным спокойствием я сказал себе: вот он, уникальный шанс подняться на новый уровень самопознания. Перепрыгнуть через несколько уровней. Не упусти шанс, человек... Да, я всего лишь школьный учитель. Я - это мой долг, это цепь моей Кармы. Цепь прочна, но чем ее разбить, как не выполненным долгом? Простой кулак превратится в Лучезарную звезду, а удар кулака - в ослепительное прикосновение Мудрости... Лишь настоящий учитель шагнет на эту ступень! Взяв необходимое, я оставил свою келью навсегда. В конце пути меня ждал ты...
ПОДВИЖНЫЕ ИГРЫ В ПОМЕЩЕНИИ
Она - из тех женщин, которые используют вместо зеркальца кухонный нож. Этот нож лежит в кухне отдельно от остальной утвари, чтобы сталь не попортилась. Такова семейная легенда, рассказанная однажды Щюриком. Поэтому я перевожу себя в режим "спинной мозг", чего бы это мне ни стоило. Чтобы никаких нам сюрпризов. Третий глаз на затылке, все интеллигентские рефлексии - в загон! Втягиваю дамочку в квартиру и захлопываю дверь. Одним взглядом она охватывает и разгром в прихожей, и сорванное украшение из пивных пробок, и труп кота на столике, и мою исцарапанную руку. Потом Идея Шакировна видит ноги сына, торчащие из-под бельевого бака, бежит в комнату - еще секунда, и грянул бы взрыв. Ох, наломала бы она дров... Я опережаю ее на эту секунду. - Ида! - зычно (как мне кажется) командую я. - Стой, раз-два! Она стоит. Тем более, мужа своего подвешенного обнаруживает. - Никаких телодвижений, - говорю я, - иначе потолок рухнет. Здесь главное - чем бoльшую глупость сморозишь, тем скорейшего эффекта добьешься. - Землетрясение? - с абсолютным хладнокровием спрашивает Идея Шакировна, осматриваясь. - Так я и знала, когда шла домой, что дома - тоже землетрясение. Голос у нее низкий, властный. Хозяйка. - Сумочку снимите, - прошу я. - Потом плащ. Потом - медленно - подайте все это мне. - С другой стороны, - как ни в чем не бывало продолжает она, - если потолок рухнет, то мой муж освободится от вашей петли. А Ленечка, умничка, уже в укрытии. Причин для волнений нет. Из-за чего вы так волнуетесь, Димочка? Я - волнуюсь? Грандиозная женщина. - Устала, как собака, - жалуется она, - освобождаясь от сумочки и верхней одежды. - Двадцать человек за ночь! Везли и везли. Иногда и двух на всю больницу не наберется, а сегодня наш экспедитор просто уж не знал, куда машины разворачивать... Она взбрыкнула, все-таки взбрыкнула! Пока заговаривала мне зубы, освободила у сумочки защелку... В режиме "спинного мозга" свою реакцию я не контролирую. Некий сверкающий предмет, выпав из ее руки, тяжело брякнув о сервант, а сама шалунья уже лежит, опрокинутая на спину. Доля секунды. Я сажусь рядом, прижав коленом ее рассыпавшиеся по полу волосы. Какие же у нее великолепные волосы рыжие, с зеленоватым отливом, совершенно натуральные... масть Кота Дивуара, надо полагать, подбиралась с толком, отнюдь не случайно... - А ну - кулаком! - яростно шипит женщина, неестественно задрав подбородок. - Добивай, шакал! - Леонид, не снимай бак! - в очередной раз кричит Щюрик. И смех, и грех. - Я не хочу никого избивать, - спокойно говорю я им всем. - Кулак не для того, чтобы бить, а чтобы направлять... Эй, папаша, - зову я Барского, - в какую часть ведра постучать? Поруководи хоть немного процессом воспитания, это же твой ребенок! - Отпусти Иду, ей больно! - кричит он. - В верхнюю часть бака или в нижнюю? - я терпелив. - В нижнюю. - Отлично. Объединив усилия, мы многого добьемся. Я кидаю пробочку от пива. Металл с готовностью отзывается. И Леонид тоже отзывается: - Кто там? В голосе мальчишки - слезы. - Теперь скажи что-нибудь своей жене, - велю я Щюрику. Та, не в силах шевельнуться, с ненавистью смотрит на меня снизу вверх. - Ида, он спятил, - выдавливает из себя урод. - Он решил, что я его отравил. Ты, главное, не принимай поспешных решений. Пользуясь положением, я смотрю поверженной женщине в глаза. - Оставим проблему безумия философам, многие из которых, кстати, истинную мудрость полагают именно безумной. Насчет остального, сказанного вашим мужем, - сущая правда. Жить мне, Идея Шакировна, всего ничего. И терять мне, соответственно, нечего. Ну как, можно рассчитывать на ваше благоразумие? - Буду паинькой, - отвечает она. "Буду паинькой", - густым, сочным контральто - ух, как впечатляет! Я убираю ногу с ее волос. Она свободна. Она, презрительно усмехнувшись, поправляет задравшуюся юбку и желает подняться. - Вам лучше посидеть на ковре, - останавливаю я это движение. - Отползите, пожалуйста, в тот угол. Правильно, сюда. А теперь снимите обувь и бросьте ее в прихожую. Спасибо. - Я женщина восточная, - соглашается Идея Шакировна. - Мое дело повиноваться мужчине. Ваши изысканные, тонкие манеры, какие я имела удовольствие испытать на своей прическе, убеждают лучше любых слов. Даже мой парикмахер не додумался до таких радикальных приемов... Не обращая внимания на эти змеиные укусы, я поднимаю с пола вещицу, при помощи которой хозяйка квартиры только что пыталась атаковать меня. Это была... столовая вилка! Не простая. Огромных размеров, чистого серебра, старинной работы. Широко расставленные и очень острые концы. Настоящее оружие. Неужели медсестра носит в дамской сумочке этакий антиквариат? Неужели история про нож вместо зеркальца - не сплетня? - А вот перемигиваться друг с другом совсем не обязательно, - предупреждаю я, стоя к женщине спиной. - Я чувствую каждый ваш жест, поймите это наконец. Специально обучался. Если хотите поговорить с мужем - пожалуйста, говорите. - Как дежурство? - спрашивает Щюрик, пытаясь отвлечь жену. Мужественный парень. Черт возьми, он все более мне симпатичен, как в старые добрые времена. - Сумасшедший дом, а не дежурство, - подхватывает она тему. - В терапии бабка одна с ума сошла, всю ночь бродила по палатам, перебудила всех, потом улеглась спать в коридоре, никого не слушая, и под утро умерла. Ужас. А еще... - Идея Шакировна ненадолго примолкает. - Дикость какая-то, мальчики. Андрея Гавриловича убили. Говорят, палками задушили. Я, правда, представить себе этого не могу - чтобы палками... - Нунчаками, - вставляю я. - Чем? - Они же - "нинья" по-японски. Две крепкие палочки, скрепленные короткой стальной цепью. Такими задушить нетрудно. - Про Русских мы уже знаем, - поспешно говорит Щюрик. - Из новостей. Большое горе. Ты была у матери? - Обязательно. - И как она? - Как всегда. Поливает тебя грязью. Я разворачиваюсь к женщине. Антикварная вилка в моей руке - вместо указки. - Простите, что прерываю. Мне просто любопытно. Вы эту штуку всегда с собой таскаете? - Формально вилка не считается холодным оружием, - вместо жены отвечает муж. - По-моему, зря не считается. Эта распугает, кого хочешь. - Коля посоветовал? - Коля. Время абсурда, думаю я, сдерживая спазмы смеха. Время тотального дзена. Смех - основа дзена, равно как и плач... Рассмеяться или заплакать невозможно - умру от боли... - Особенно вилки эффективны в штыковом бою, - размышляю я вслух. Пристегиваются к дезодорантам и пудреницам... - А серебро, кстати, очень не любят... сами понимаете, кто, - кокетливо добавляет дама. - Ночные организмы определенного сорта. - На самом деле вот что удивляет, - продолжаю я с ходу. - С какой стати старшая медсестра дежурит в приемном покое по ночам? Или вас понизили в должности, Идея Шакировна? Супруги молчат. Недоуменно переглядываются. Она берет слово: - Во-первых, людей не хватает. Во-вторых, "скорые" деньги - это не такая уж малая добавка к зарплате, зачем же отказываться? В третьих... какое вам дело? - И ты ей веришь? - обращаюсь я к Щюрику. Теперь - персонально к нему. - Ида, - голос его задрожал. - Идочка... Знаешь, кто убил профессора Русских? Этот человек. Это он, понимаешь! А десять минут назад он пытался убить нашего кота. Он на все способен. Я тебя умоляю, ты только не дразни его. Я с облегчением опускаюсь в кресло. - Слушайте меня внимательно, дети. Прежде чем мы перейдем к следующему уроку, запомните правила техники безопасности. Правила просты: ничего не делать без команды. Самодеятельность карается. В окна тяжелые предметы не швырять, в стены не стучать, не орать. Иначе всё кончится быстрее, чем нам бы всем хотелось. - Что кончится? - с вызовом спрашивает женщина. - ВСЁ! - вколачиваю я в ее личико. Она отшатывается. Я возвращаюсь в кресло. - Ида! - стонет мужчина. - И дома тоже... - искренне обижается она. - Ни сна, ни отдыха... Мечтала, как положу голову на подушку, вытяну ноги... А ведь их всех, конечно, придется убить, неожиданно для себя понимаю я. С непривычки - думать об этом непросто. Но разве не для того я сегодня тренировался, чтобы обратить непривычное в простую и доступную форму! В форму истинной Мудрости... И ребенка? - думаю я. С некоторым усилием: да, конечно. Ребенка - тоже. Моя Реальность - едина для всех, и шагнуть на новый уровень мы сможем только вместе. Они станут ступенькой, а я - тем, кто на ступеньке... Как последний звонок в выпускном классе - один на всех. Дз-зенн! Дз-зенн!
Всплеск на зеркальной глади прошлого {КУРСИВ ВРЕМЕНИ}
...Андрей Гаврилович Русских - известный собачник и к тому же - ранняя пташка. Я с ним частенько встречался на бульваре во время утренних пробежек, совершенно не предполагая, что у нас есть общие знакомые. Вернее сказать - знакомая. Он собаку выгуливал, я - себя. Как по часам, всегда в одно и то же время. У меня - режим, и у него, вероятно, нечто схожее. Такой же основательный, педантичный человек, как и я. В общем, достоин уважения. Был... Единственное, что я ко вчерашнему дню не умел, это лишать живое существо жизни. Но после жертвы, которую я принял от бездомного кота, привыкнуть к новому мироощущению оказалось на удивление легко. Кот - тварь полуразумная, так ведь и не всякий человек отличается от него интеллектом. Профессор Русских, например, не смог выжать из себя даже ту каплю истинного разума, которой он, по слухам, обладал... Я встретил его в крохотном дворике, выводящим на бульвар - ровно в 6:15, как и планировал. Лицо не прятал, зачем? Если кто меня увидит и запомнит, чем мне это повредит? Пес породы ротвеллер, гулявший в одном ошейнике, мгновенно почуял неладное. Нунчаки возникли из вшитого в пиджак чехла словно сами собой тогда он кинулся на меня. Я позволил псу прыгнуть (мимо, разумеется!), и пока он разворачивался, озлобленный неудачей, ударил серией: но носу, по затылку, по хребту. Он словно споткнулся, застыл на секунду, оторопевший. По собачьему носу - это очень больно, это дико. Я нанес последний, акцентированный удар нунчаками - снова по хребту. Хрустнуло. Ноги у зверя подломились. "Что вы творите?!" - завизжал профессор. Жалобно скуля, псина поползла обратно к хозяину. Привык побеждать, тупая башка? Привык ломать слабых? Отвыкай. А хозяин уже бежал прочь с воплем: "Помогите!" Кто же вас услышит в такое время и в таком месте, профессор? Белые ночи только-только начались, светло и пусто. Мертвый дворик, стиснутый равнодушными стенами. Ночь с пятницы на субботу. Кто же вам поможет? Двумя прыжками я догнал его, свалил на песок и стреножил при помощи собачьего поводка, торчавшего у него из кармана. "Что вам нужно?" - выл он, пока я работал. Но лишь достав специально взятый из дому диктофон, лишь включив пленку на запись, я открыл врагу свой голос. "Вы знакомы с госпожой Барской?" - спросил я. "Вас подослал ее муж? - сразу сориентировался он. - Подождите, здесь явное недоразумение!" И я понял, что выбрал верную мишень. И покатился допрос: вопрос-ответ, вопрос-ответ... Я вынул из гинеколога правду. Бывают ситуации, когда методы не важны важна сама правда. Эта ситуация называется войной. Нужные мне ответы были получены, а враг, прошептав напоследок: "Не делайте этого", - лишился чувств... Он потерял сознание! Он ушел на темную сторону своей Реальности, став для меня недосягаемым. Это был знак. Оказывается, Высшее милосердие распространяется даже на таких недолюдей. И тогда я обнял его гордую петушиную шею цепочкой моих нунчак. "Признай всё, как добро, и обретешь Добро", - прочитал я вместо отходной молитвы цитату из Во Го, довершил начатое и удалился, оставив орудие казни на трупе - как клеймо мастера...
СЛЕДУЮЩИЙ УРОК
Я должен не дышать, иначе я совру Во Го
4. Коан о строгом учителе, пощадившем бабочку
- Ваш муж тут давеча клялся, что полностью доверяет жене. - Спасибо, я в этом не сомневаюсь. - Сказать, почему доверяет? - Вы можете говорить все, что пожелаете, хоть стихи читать, хоть рэп. Кстати, что у вас с голосом? - Голоса у меня нет и больше не будет. Такое бывает, когда концы отдаешь. - Вах! Я и забыла. - Ваш муж доверяет жене только потому, что проверяет каждый ее шаг. Как в поговорке. - Я женщина восточная, ваших поговорок не знаю... Прекрасная, как богиня. Возлежит на ковре в своем углу. Мечет молнии, одна из которых вдруг попадает в меня. Я пытаюсь встать с кресла, я встаю, но силуэт женщины раздваивается. Облепивший меня рой "мушек" вспыхивает, сгорая... Темнота обрушивается, как бетонная плита. А потом я вижу прекрасное женское лицо - над собой. - Всем по местам! - хриплю я, отталкиваясь от ковра рукой. - Учитель еще не подох! Лицо улетает в сторону. От ковра? Я понимаю, что лежу. Лежал. Обморок длился секунду, не больше, и все же... Финал близок. Это очевидно. - Вы так странно дышите, - озабоченно говорит Идея Шакировна. - Все это время, не только сейчас. Вам действительно плохо? Если противник увидел ваше дыхание - вы проиграли, таков закон единоборств... - Я почти мертв, - говорю я равнодушно (равнодушно ли?). - Вчера, в перерыве торжественного мероприятия, где мы якобы случайно встретились, ваш супруг отравил меня. И то, что он до сих пор боится сознаться в этом, сути дела не меняет. Лицо богини непроницаемо. Мы смотрим на Щюрика. Тот стоит, закрыв глаза, и еле заметно покачивается. - Все это к тому, - продолжаю я, - что вам пора понять свое положение. Любой взбрык, и я с чистой совестью положу вас всех. И даже убегать после этого не стану. Лягу здесь же, в компании с остывающими телами, и дождусь неизбежного. Чтобы снова не грохнуться, я держусь за дверной косяк. Стою, согнувшись в поясе. Пустой желудок тяжел, как гиря. Пустой кишечник вот-вот лопнет от натуги. Мочевой пузырь тоже вроде бы не заполнен, однако помочиться хочется дико, и нечем, черт возьми, сколько я не пытался! Что это: дизурия, анурия? А-а, плевать... - Какие страшные вещи вы говорите, - откликается женщина после некоторого размышления. - Чем вы отравлены? - Сначала думал - вытяжкой из бледной поганки или даже чистыми аманитотоксинами. Но теперь ясно, что это, скорее всего, ботулический токсин. - Ботулизм?! Димочка, я наблюдаю за вами вот уже минут двадцать, и мне, как медику, кажется, что вы ошибаетесь. Все-таки я долгое время в инфекционном отделении проработала. Я могла бы вас осмотреть, с вашего разрешения... Но не буду, не буду спорить. Хотя, между нами, ботулизм это нечеловечески страшная симптоматика... Неужели вы всерьез допускаете, что квалификации этого человека, - показывает она на мужа, - достаточно для таких сложных манипуляций с патогенной фауной и флорой? Он же экономист по образованию!.. Вы не позволите взглянуть в ваши зрачки? И спазмы отпускают меня. Нелепость ее вопросов приносит желанное облегчение. Я распрямляюсь. Азарт вскипает во мне, как уха в чане рыбака. Азарт изымаем при помощи марли, добавляем честь воина и снова кипятим. Добавляем благородный кураж, вливаем полстакана крепчайшей мудрости и поджигаем. Вся муть, поднявшаяся со дна, вспыхивает и сгорает. "Тройная" уха готова. Чистый продукт. Совершенство. - Начало второго урока, - объявляю я. - Идея Шакировна, вы готовы? - К чему? - К усвоению нового материала. Слишком уж много вы, как медик, не знаете о своем "экономисте". Меня осматривать, большое спасибо, не надо. Давайте-ка лучше мы вместе убедимся, как он вам доверяет. Подзываю женщину и раскручиваю на ее глазах телефонную трубку. - Видите штучку? - вынимаю я крохотную микросхему. - Думаете, деталь от телефона? Проверьте - все работает и без нее. Это закладка, Идея Шакировна. "Жучок". - В каком смысле? - теряется она. - Подслушивающее устройство. Господин Барский имел странное хобби прослушивать собственный телефон. А также всю квартиру целиком. Думаю, если порыться немного, можно найти похожие штучки и в других местах - на кухне, в столовой, в детской, и уж конечно - в спальне... Будем рыться? - Не надо. Она с интересом поглядывает на Щюрика. - Как вы думаете, зачем он устроил эту студию звукозаписи? - Я у него потом спрошу. - Так он вам и признался! Мне, вон, два часа признаться не может. Я сделаю это за него. - Димaс, - громко и отчетливо произносит Щюрик. - Ты же никогда не был подлецом. - Да и ты, вроде, до сих пор никого не убивал. Итак, подъехал однажды наш герой к Коле Кожуху с несколько щекотливой просьбой. Жена, говорит, к родне в Баку улетает и категорически не хочет, чтобы ее провожали. И вот очень хотелось бы знать, как она прибудет в аэропорт - не с провожатым ли? А то, может, она договорилась встретиться там с кем-нибудь? Может, вообще не одна в полет отправится?.. Поможем, сказал добрый Коля. "Семерочники" всегда не прочь подработать, если клиент свой. Встанет эта небольшая услуга... 200 баксов на группу, ну еще ящик пива в машину, если ребятам ждать придется... Надо ли продолжать? Я прервался, чтобы хоть как-то восстановиться. Мне, педагогу, трудно говорить? Я выдержу это испытание... Женщина молча отошла в свой угол, сползла по стене на ковер и села, неотрывно глядя в пол. - Отлично. В обговоренную заранее минуту приняла группа заказанного фигуранта. Вас, Идея Шакировна. Довели до аэропорта, усадили в самолет. Даже на фотопленку процесс снимали, чтоб у заказчика никаких вопросов. А в "наружке", между прочим, среди фотографов такие профи есть, настоящие снайперы, с любого расстояния лицо в толпе отыщут и зафиксируют. Это мне Кожух рассказал. Они так и называются: "снайперы". Короче, никаких посторонних "лиц" вокруг фигуранта не обнаружилось, женщина как приехала одна в аэропорт, так одна и улетела. Чистенькая. О чем клиенту и было доложено. Каково продолжение этой истории? Наш герой не успокоился. Все свои баксы, тайком заработанные и припрятанные от жены, выложил он, чтоб спецтехнику закупить. Опять же через Колю, естественно. И чтоб его обучили, как этой техникой пользоваться. Несколько уроков, и он сам себе "наружка-семерка". Когда жена вернулась от родни, все было готово к новой счастливой жизни. - Я этого вашего Колю в ночном горшке утоплю, если он когда-нибудь в больницу загремит, - глухо молвит старшая медсестра. Все-таки мне удалось пробить ее броню! "Идея Шакировна - шокирована..." Забавная игра слов. Кому, как не учителю литературы, подмечать такие лексические казусы. - И правильно, - соглашаюсь я. - Кожух мне выдал по секрету страшную тайну. Лично ему, когда требуется, ребята из "семерки" ту же работу за сотню баксов делают. Двести - это для "лохов" и "чайников"... - Я вам не верю, - перебивает она меня. - Ложь. - Тогда поверьте своей брошке. Снимите, снимите ее! Она не двигается. Керамическая брошь в форме бабочки, однажды присевшая к ней на кофту, остается в неприкосновенности. - Английская булавка, с помощью которой ваша бабочка крепится к одежде, объясняю я, - вставлена в специальное углубление и залита смолой. Отстегните, посмотрите. (Ничего не происходит.) Но если расковырять эту смолу, в ней обнаружится весьма чувствительный приборчик, который Коля устанавливал собственноручно. Этакая капелька. А еще можно поискать знаете где? - за подкладкой вашей сумочки, это уж совсем несложно. - Прекратите, - требует дама. Или просит. К общению с ней трудно приспособиться - привыкнуть нужно, медленно врастать. Чем, собственно, последние несколько лет я и занимался - то в мечтах, то навещая ее на рабочем посту... Я перемещаюсь к окну, стараясь не споткнуться, и выглядываю во двор. Джип Щюрика - на прежнем месте. - Приемная аппаратура у него в машине, - раскрываю я тайну. - Он ставил авто неподалеку от Волошинской больницы и слушал, слушал, чем там жена занимается... Невероятно романтичная история. Пижонский знак "№1" притягивает мое внимание. Короткий ряд воспоминаний приходит и уходит. А ведь когда-то этот парень и вправду был номером один, который все и всегда делал сам. Что время с ним сделало? Что время с каждым из нас сделало?
Зеркальная гладь прошлого:
...Все и всегда ты делал сам. Даже несмотря на свою вечную невезучесть. И руку, бросая снежок, ты ломал, и очки в выгребную яму ронял... Но чего мы только не вытворяли в отсутствие твоих родителей - если б знали они, из дому боялись бы на минуточку выйти! Ты был лидером, а я - так, привесок, подпевка. Хвостик. По двенадцать лет нам было... Кидали мы порох на раскаленную сковородку - не горстями, конечно, Боже упаси! По одной, по две, по три порошинки за раз, не больше. Ослепительные искры взлетали к потолку, как праздничный фейерверк. Микроскопические ракеты. Завораживающее зрелище. Порох изымался из полусгнивших патронов времен Второй Мировой, которые мы собирали летом на полях былых сражений. Железо сгнивало, а порох почему-то нет. Вынув начинку из гильзы, мы ее сушили. Немецкий порох - маленькие пластиночки квадратной формы. Советский маленькие колбаски-цилиндрики. Советский летал заметно лучше, и потому ценился выше. Ты кидал боезапас на сковородку и преспокойно стоял рядом, наблюдал. Я кидал и отбегал в сторону, боясь, что искра в глаз попадет, или пугливо приседал возле плиты, - но ты никогда надо мной не смеялся... И вот однажды выменял ты где-то здоровенный авиационный патрон, более похожий на снаряд. Может, и вправду снаряд? Сантиметров десять в длину. И пороху, должно быть, там было немеряно, и порох, должно быть, там какой-то особый, новый... Это был праздник. Но как подступиться к шкатулке с драгоценностями, как вскрыть ее? Патрон на удивление хорошо сохранился, никаких следов коррозии. И гильза, и пуля - устрашающей заостренной формы... Вынуть пулю, предложил я. Плоскогубцами. Зажать гильзу в тисках и... Сказано - сделано. Ты прикручиваешь тиски к папиному письменному столу, закрепляешь в них патрон, а я - жмусь на диване в противоположном конце комнаты. Ты дергаешь плоскогубцами, дергаешь - ноль эффекта. Прикипело, выносишь ты приговор. Надо по краям пулю оббить. Идиот, кричу я, вдруг она разрывная? Лучше в самой гильзе дыру проделать и весь порох ссыпать. Чем проделать? Да хоть гвоздем. Патрон уже закреплен, молоток и гвозди - в ящике под шкафом... И работа закипает вновь. Ты колотишь молотком по гвоздю, пробивая в гильзе дыру, а я бегаю по комнате с одной мыслью: лишь бы не грохнуло. Как вдруг... Готово! - радуешься ты. Смотрим. Отверстие, увы, получилось с загнутыми внутрь краями - хоть и немаленькое оно, порох никак не желает высыпаться. Порох-то здесь и вправду был особенный - необычайно крупные такие колбаски. Не вытряхивались, зараза! Надо пилить, сказал тогда я в отчаянии. Взять ножовку по металлу... Работал, разумеется, опять ты, а я выскочил из комнаты. Очень хотелось сбежать из квартиры, но стыд не позволил. Минут пять длилась эта пытка, и капризный патрон сдался-таки! Слышу - зовешь ты меня. Увидел я результат наших совместных трудов и чуть в штаны не наделал от страха. Что ж ты, идиот, говорю, так близко от пули пилил?! Подальше от горловины не мог? Кто же знал, что она такая длинная, улыбаешься ты. А пуля, между прочим, на самом деле оказалась непростой - некое серое вещество было залито в оболочку. Пошла бы ножовка буквально на миллиметр левее... К тому же металл в месте распила раскалился - не дотронуться. Вот в такие опасные игры, было время, мы с тобой играли... Порох, добытый из авиационного патрона, как выяснилось, летать со сковородки наотрез отказался. Просто сгорал, издевательски шипя - и всё удовольствие. Полный облом. Мучения были напрасны. Но дело совсем в другом. В тот раз - да, обошлось, и даже твоя врожденная невезучесть решила постоять в сторонке, хихикая в кулак. Через неделю стало ясно, почему. Через неделю мы с тобой взялись осуществить в ванной запуск баллистической ракеты из наземного положения...
ПОДВИЖНЫЕ ИГРЫ В ПОМЕЩЕНИИ
Она - из тех женщин, которые используют вместо зеркальца кухонный нож. Этот нож лежит в кухне отдельно от остальной утвари, чтобы сталь не попортилась. Такова семейная легенда, рассказанная однажды Щюриком. Поэтому я перевожу себя в режим "спинной мозг", чего бы это мне ни стоило. Чтобы никаких нам сюрпризов. Третий глаз на затылке, все интеллигентские рефлексии - в загон! Втягиваю дамочку в квартиру и захлопываю дверь. Одним взглядом она охватывает и разгром в прихожей, и сорванное украшение из пивных пробок, и труп кота на столике, и мою исцарапанную руку. Потом Идея Шакировна видит ноги сына, торчащие из-под бельевого бака, бежит в комнату - еще секунда, и грянул бы взрыв. Ох, наломала бы она дров... Я опережаю ее на эту секунду. - Ида! - зычно (как мне кажется) командую я. - Стой, раз-два! Она стоит. Тем более, мужа своего подвешенного обнаруживает. - Никаких телодвижений, - говорю я, - иначе потолок рухнет. Здесь главное - чем бoльшую глупость сморозишь, тем скорейшего эффекта добьешься. - Землетрясение? - с абсолютным хладнокровием спрашивает Идея Шакировна, осматриваясь. - Так я и знала, когда шла домой, что дома - тоже землетрясение. Голос у нее низкий, властный. Хозяйка. - Сумочку снимите, - прошу я. - Потом плащ. Потом - медленно - подайте все это мне. - С другой стороны, - как ни в чем не бывало продолжает она, - если потолок рухнет, то мой муж освободится от вашей петли. А Ленечка, умничка, уже в укрытии. Причин для волнений нет. Из-за чего вы так волнуетесь, Димочка? Я - волнуюсь? Грандиозная женщина. - Устала, как собака, - жалуется она, - освобождаясь от сумочки и верхней одежды. - Двадцать человек за ночь! Везли и везли. Иногда и двух на всю больницу не наберется, а сегодня наш экспедитор просто уж не знал, куда машины разворачивать... Она взбрыкнула, все-таки взбрыкнула! Пока заговаривала мне зубы, освободила у сумочки защелку... В режиме "спинного мозга" свою реакцию я не контролирую. Некий сверкающий предмет, выпав из ее руки, тяжело брякнув о сервант, а сама шалунья уже лежит, опрокинутая на спину. Доля секунды. Я сажусь рядом, прижав коленом ее рассыпавшиеся по полу волосы. Какие же у нее великолепные волосы рыжие, с зеленоватым отливом, совершенно натуральные... масть Кота Дивуара, надо полагать, подбиралась с толком, отнюдь не случайно... - А ну - кулаком! - яростно шипит женщина, неестественно задрав подбородок. - Добивай, шакал! - Леонид, не снимай бак! - в очередной раз кричит Щюрик. И смех, и грех. - Я не хочу никого избивать, - спокойно говорю я им всем. - Кулак не для того, чтобы бить, а чтобы направлять... Эй, папаша, - зову я Барского, - в какую часть ведра постучать? Поруководи хоть немного процессом воспитания, это же твой ребенок! - Отпусти Иду, ей больно! - кричит он. - В верхнюю часть бака или в нижнюю? - я терпелив. - В нижнюю. - Отлично. Объединив усилия, мы многого добьемся. Я кидаю пробочку от пива. Металл с готовностью отзывается. И Леонид тоже отзывается: - Кто там? В голосе мальчишки - слезы. - Теперь скажи что-нибудь своей жене, - велю я Щюрику. Та, не в силах шевельнуться, с ненавистью смотрит на меня снизу вверх. - Ида, он спятил, - выдавливает из себя урод. - Он решил, что я его отравил. Ты, главное, не принимай поспешных решений. Пользуясь положением, я смотрю поверженной женщине в глаза. - Оставим проблему безумия философам, многие из которых, кстати, истинную мудрость полагают именно безумной. Насчет остального, сказанного вашим мужем, - сущая правда. Жить мне, Идея Шакировна, всего ничего. И терять мне, соответственно, нечего. Ну как, можно рассчитывать на ваше благоразумие? - Буду паинькой, - отвечает она. "Буду паинькой", - густым, сочным контральто - ух, как впечатляет! Я убираю ногу с ее волос. Она свободна. Она, презрительно усмехнувшись, поправляет задравшуюся юбку и желает подняться. - Вам лучше посидеть на ковре, - останавливаю я это движение. - Отползите, пожалуйста, в тот угол. Правильно, сюда. А теперь снимите обувь и бросьте ее в прихожую. Спасибо. - Я женщина восточная, - соглашается Идея Шакировна. - Мое дело повиноваться мужчине. Ваши изысканные, тонкие манеры, какие я имела удовольствие испытать на своей прическе, убеждают лучше любых слов. Даже мой парикмахер не додумался до таких радикальных приемов... Не обращая внимания на эти змеиные укусы, я поднимаю с пола вещицу, при помощи которой хозяйка квартиры только что пыталась атаковать меня. Это была... столовая вилка! Не простая. Огромных размеров, чистого серебра, старинной работы. Широко расставленные и очень острые концы. Настоящее оружие. Неужели медсестра носит в дамской сумочке этакий антиквариат? Неужели история про нож вместо зеркальца - не сплетня? - А вот перемигиваться друг с другом совсем не обязательно, - предупреждаю я, стоя к женщине спиной. - Я чувствую каждый ваш жест, поймите это наконец. Специально обучался. Если хотите поговорить с мужем - пожалуйста, говорите. - Как дежурство? - спрашивает Щюрик, пытаясь отвлечь жену. Мужественный парень. Черт возьми, он все более мне симпатичен, как в старые добрые времена. - Сумасшедший дом, а не дежурство, - подхватывает она тему. - В терапии бабка одна с ума сошла, всю ночь бродила по палатам, перебудила всех, потом улеглась спать в коридоре, никого не слушая, и под утро умерла. Ужас. А еще... - Идея Шакировна ненадолго примолкает. - Дикость какая-то, мальчики. Андрея Гавриловича убили. Говорят, палками задушили. Я, правда, представить себе этого не могу - чтобы палками... - Нунчаками, - вставляю я. - Чем? - Они же - "нинья" по-японски. Две крепкие палочки, скрепленные короткой стальной цепью. Такими задушить нетрудно. - Про Русских мы уже знаем, - поспешно говорит Щюрик. - Из новостей. Большое горе. Ты была у матери? - Обязательно. - И как она? - Как всегда. Поливает тебя грязью. Я разворачиваюсь к женщине. Антикварная вилка в моей руке - вместо указки. - Простите, что прерываю. Мне просто любопытно. Вы эту штуку всегда с собой таскаете? - Формально вилка не считается холодным оружием, - вместо жены отвечает муж. - По-моему, зря не считается. Эта распугает, кого хочешь. - Коля посоветовал? - Коля. Время абсурда, думаю я, сдерживая спазмы смеха. Время тотального дзена. Смех - основа дзена, равно как и плач... Рассмеяться или заплакать невозможно - умру от боли... - Особенно вилки эффективны в штыковом бою, - размышляю я вслух. Пристегиваются к дезодорантам и пудреницам... - А серебро, кстати, очень не любят... сами понимаете, кто, - кокетливо добавляет дама. - Ночные организмы определенного сорта. - На самом деле вот что удивляет, - продолжаю я с ходу. - С какой стати старшая медсестра дежурит в приемном покое по ночам? Или вас понизили в должности, Идея Шакировна? Супруги молчат. Недоуменно переглядываются. Она берет слово: - Во-первых, людей не хватает. Во-вторых, "скорые" деньги - это не такая уж малая добавка к зарплате, зачем же отказываться? В третьих... какое вам дело? - И ты ей веришь? - обращаюсь я к Щюрику. Теперь - персонально к нему. - Ида, - голос его задрожал. - Идочка... Знаешь, кто убил профессора Русских? Этот человек. Это он, понимаешь! А десять минут назад он пытался убить нашего кота. Он на все способен. Я тебя умоляю, ты только не дразни его. Я с облегчением опускаюсь в кресло. - Слушайте меня внимательно, дети. Прежде чем мы перейдем к следующему уроку, запомните правила техники безопасности. Правила просты: ничего не делать без команды. Самодеятельность карается. В окна тяжелые предметы не швырять, в стены не стучать, не орать. Иначе всё кончится быстрее, чем нам бы всем хотелось. - Что кончится? - с вызовом спрашивает женщина. - ВСЁ! - вколачиваю я в ее личико. Она отшатывается. Я возвращаюсь в кресло. - Ида! - стонет мужчина. - И дома тоже... - искренне обижается она. - Ни сна, ни отдыха... Мечтала, как положу голову на подушку, вытяну ноги... А ведь их всех, конечно, придется убить, неожиданно для себя понимаю я. С непривычки - думать об этом непросто. Но разве не для того я сегодня тренировался, чтобы обратить непривычное в простую и доступную форму! В форму истинной Мудрости... И ребенка? - думаю я. С некоторым усилием: да, конечно. Ребенка - тоже. Моя Реальность - едина для всех, и шагнуть на новый уровень мы сможем только вместе. Они станут ступенькой, а я - тем, кто на ступеньке... Как последний звонок в выпускном классе - один на всех. Дз-зенн! Дз-зенн!
Всплеск на зеркальной глади прошлого {КУРСИВ ВРЕМЕНИ}
...Андрей Гаврилович Русских - известный собачник и к тому же - ранняя пташка. Я с ним частенько встречался на бульваре во время утренних пробежек, совершенно не предполагая, что у нас есть общие знакомые. Вернее сказать - знакомая. Он собаку выгуливал, я - себя. Как по часам, всегда в одно и то же время. У меня - режим, и у него, вероятно, нечто схожее. Такой же основательный, педантичный человек, как и я. В общем, достоин уважения. Был... Единственное, что я ко вчерашнему дню не умел, это лишать живое существо жизни. Но после жертвы, которую я принял от бездомного кота, привыкнуть к новому мироощущению оказалось на удивление легко. Кот - тварь полуразумная, так ведь и не всякий человек отличается от него интеллектом. Профессор Русских, например, не смог выжать из себя даже ту каплю истинного разума, которой он, по слухам, обладал... Я встретил его в крохотном дворике, выводящим на бульвар - ровно в 6:15, как и планировал. Лицо не прятал, зачем? Если кто меня увидит и запомнит, чем мне это повредит? Пес породы ротвеллер, гулявший в одном ошейнике, мгновенно почуял неладное. Нунчаки возникли из вшитого в пиджак чехла словно сами собой тогда он кинулся на меня. Я позволил псу прыгнуть (мимо, разумеется!), и пока он разворачивался, озлобленный неудачей, ударил серией: но носу, по затылку, по хребту. Он словно споткнулся, застыл на секунду, оторопевший. По собачьему носу - это очень больно, это дико. Я нанес последний, акцентированный удар нунчаками - снова по хребту. Хрустнуло. Ноги у зверя подломились. "Что вы творите?!" - завизжал профессор. Жалобно скуля, псина поползла обратно к хозяину. Привык побеждать, тупая башка? Привык ломать слабых? Отвыкай. А хозяин уже бежал прочь с воплем: "Помогите!" Кто же вас услышит в такое время и в таком месте, профессор? Белые ночи только-только начались, светло и пусто. Мертвый дворик, стиснутый равнодушными стенами. Ночь с пятницы на субботу. Кто же вам поможет? Двумя прыжками я догнал его, свалил на песок и стреножил при помощи собачьего поводка, торчавшего у него из кармана. "Что вам нужно?" - выл он, пока я работал. Но лишь достав специально взятый из дому диктофон, лишь включив пленку на запись, я открыл врагу свой голос. "Вы знакомы с госпожой Барской?" - спросил я. "Вас подослал ее муж? - сразу сориентировался он. - Подождите, здесь явное недоразумение!" И я понял, что выбрал верную мишень. И покатился допрос: вопрос-ответ, вопрос-ответ... Я вынул из гинеколога правду. Бывают ситуации, когда методы не важны важна сама правда. Эта ситуация называется войной. Нужные мне ответы были получены, а враг, прошептав напоследок: "Не делайте этого", - лишился чувств... Он потерял сознание! Он ушел на темную сторону своей Реальности, став для меня недосягаемым. Это был знак. Оказывается, Высшее милосердие распространяется даже на таких недолюдей. И тогда я обнял его гордую петушиную шею цепочкой моих нунчак. "Признай всё, как добро, и обретешь Добро", - прочитал я вместо отходной молитвы цитату из Во Го, довершил начатое и удалился, оставив орудие казни на трупе - как клеймо мастера...
СЛЕДУЮЩИЙ УРОК
Я должен не дышать, иначе я совру Во Го
4. Коан о строгом учителе, пощадившем бабочку
- Ваш муж тут давеча клялся, что полностью доверяет жене. - Спасибо, я в этом не сомневаюсь. - Сказать, почему доверяет? - Вы можете говорить все, что пожелаете, хоть стихи читать, хоть рэп. Кстати, что у вас с голосом? - Голоса у меня нет и больше не будет. Такое бывает, когда концы отдаешь. - Вах! Я и забыла. - Ваш муж доверяет жене только потому, что проверяет каждый ее шаг. Как в поговорке. - Я женщина восточная, ваших поговорок не знаю... Прекрасная, как богиня. Возлежит на ковре в своем углу. Мечет молнии, одна из которых вдруг попадает в меня. Я пытаюсь встать с кресла, я встаю, но силуэт женщины раздваивается. Облепивший меня рой "мушек" вспыхивает, сгорая... Темнота обрушивается, как бетонная плита. А потом я вижу прекрасное женское лицо - над собой. - Всем по местам! - хриплю я, отталкиваясь от ковра рукой. - Учитель еще не подох! Лицо улетает в сторону. От ковра? Я понимаю, что лежу. Лежал. Обморок длился секунду, не больше, и все же... Финал близок. Это очевидно. - Вы так странно дышите, - озабоченно говорит Идея Шакировна. - Все это время, не только сейчас. Вам действительно плохо? Если противник увидел ваше дыхание - вы проиграли, таков закон единоборств... - Я почти мертв, - говорю я равнодушно (равнодушно ли?). - Вчера, в перерыве торжественного мероприятия, где мы якобы случайно встретились, ваш супруг отравил меня. И то, что он до сих пор боится сознаться в этом, сути дела не меняет. Лицо богини непроницаемо. Мы смотрим на Щюрика. Тот стоит, закрыв глаза, и еле заметно покачивается. - Все это к тому, - продолжаю я, - что вам пора понять свое положение. Любой взбрык, и я с чистой совестью положу вас всех. И даже убегать после этого не стану. Лягу здесь же, в компании с остывающими телами, и дождусь неизбежного. Чтобы снова не грохнуться, я держусь за дверной косяк. Стою, согнувшись в поясе. Пустой желудок тяжел, как гиря. Пустой кишечник вот-вот лопнет от натуги. Мочевой пузырь тоже вроде бы не заполнен, однако помочиться хочется дико, и нечем, черт возьми, сколько я не пытался! Что это: дизурия, анурия? А-а, плевать... - Какие страшные вещи вы говорите, - откликается женщина после некоторого размышления. - Чем вы отравлены? - Сначала думал - вытяжкой из бледной поганки или даже чистыми аманитотоксинами. Но теперь ясно, что это, скорее всего, ботулический токсин. - Ботулизм?! Димочка, я наблюдаю за вами вот уже минут двадцать, и мне, как медику, кажется, что вы ошибаетесь. Все-таки я долгое время в инфекционном отделении проработала. Я могла бы вас осмотреть, с вашего разрешения... Но не буду, не буду спорить. Хотя, между нами, ботулизм это нечеловечески страшная симптоматика... Неужели вы всерьез допускаете, что квалификации этого человека, - показывает она на мужа, - достаточно для таких сложных манипуляций с патогенной фауной и флорой? Он же экономист по образованию!.. Вы не позволите взглянуть в ваши зрачки? И спазмы отпускают меня. Нелепость ее вопросов приносит желанное облегчение. Я распрямляюсь. Азарт вскипает во мне, как уха в чане рыбака. Азарт изымаем при помощи марли, добавляем честь воина и снова кипятим. Добавляем благородный кураж, вливаем полстакана крепчайшей мудрости и поджигаем. Вся муть, поднявшаяся со дна, вспыхивает и сгорает. "Тройная" уха готова. Чистый продукт. Совершенство. - Начало второго урока, - объявляю я. - Идея Шакировна, вы готовы? - К чему? - К усвоению нового материала. Слишком уж много вы, как медик, не знаете о своем "экономисте". Меня осматривать, большое спасибо, не надо. Давайте-ка лучше мы вместе убедимся, как он вам доверяет. Подзываю женщину и раскручиваю на ее глазах телефонную трубку. - Видите штучку? - вынимаю я крохотную микросхему. - Думаете, деталь от телефона? Проверьте - все работает и без нее. Это закладка, Идея Шакировна. "Жучок". - В каком смысле? - теряется она. - Подслушивающее устройство. Господин Барский имел странное хобби прослушивать собственный телефон. А также всю квартиру целиком. Думаю, если порыться немного, можно найти похожие штучки и в других местах - на кухне, в столовой, в детской, и уж конечно - в спальне... Будем рыться? - Не надо. Она с интересом поглядывает на Щюрика. - Как вы думаете, зачем он устроил эту студию звукозаписи? - Я у него потом спрошу. - Так он вам и признался! Мне, вон, два часа признаться не может. Я сделаю это за него. - Димaс, - громко и отчетливо произносит Щюрик. - Ты же никогда не был подлецом. - Да и ты, вроде, до сих пор никого не убивал. Итак, подъехал однажды наш герой к Коле Кожуху с несколько щекотливой просьбой. Жена, говорит, к родне в Баку улетает и категорически не хочет, чтобы ее провожали. И вот очень хотелось бы знать, как она прибудет в аэропорт - не с провожатым ли? А то, может, она договорилась встретиться там с кем-нибудь? Может, вообще не одна в полет отправится?.. Поможем, сказал добрый Коля. "Семерочники" всегда не прочь подработать, если клиент свой. Встанет эта небольшая услуга... 200 баксов на группу, ну еще ящик пива в машину, если ребятам ждать придется... Надо ли продолжать? Я прервался, чтобы хоть как-то восстановиться. Мне, педагогу, трудно говорить? Я выдержу это испытание... Женщина молча отошла в свой угол, сползла по стене на ковер и села, неотрывно глядя в пол. - Отлично. В обговоренную заранее минуту приняла группа заказанного фигуранта. Вас, Идея Шакировна. Довели до аэропорта, усадили в самолет. Даже на фотопленку процесс снимали, чтоб у заказчика никаких вопросов. А в "наружке", между прочим, среди фотографов такие профи есть, настоящие снайперы, с любого расстояния лицо в толпе отыщут и зафиксируют. Это мне Кожух рассказал. Они так и называются: "снайперы". Короче, никаких посторонних "лиц" вокруг фигуранта не обнаружилось, женщина как приехала одна в аэропорт, так одна и улетела. Чистенькая. О чем клиенту и было доложено. Каково продолжение этой истории? Наш герой не успокоился. Все свои баксы, тайком заработанные и припрятанные от жены, выложил он, чтоб спецтехнику закупить. Опять же через Колю, естественно. И чтоб его обучили, как этой техникой пользоваться. Несколько уроков, и он сам себе "наружка-семерка". Когда жена вернулась от родни, все было готово к новой счастливой жизни. - Я этого вашего Колю в ночном горшке утоплю, если он когда-нибудь в больницу загремит, - глухо молвит старшая медсестра. Все-таки мне удалось пробить ее броню! "Идея Шакировна - шокирована..." Забавная игра слов. Кому, как не учителю литературы, подмечать такие лексические казусы. - И правильно, - соглашаюсь я. - Кожух мне выдал по секрету страшную тайну. Лично ему, когда требуется, ребята из "семерки" ту же работу за сотню баксов делают. Двести - это для "лохов" и "чайников"... - Я вам не верю, - перебивает она меня. - Ложь. - Тогда поверьте своей брошке. Снимите, снимите ее! Она не двигается. Керамическая брошь в форме бабочки, однажды присевшая к ней на кофту, остается в неприкосновенности. - Английская булавка, с помощью которой ваша бабочка крепится к одежде, объясняю я, - вставлена в специальное углубление и залита смолой. Отстегните, посмотрите. (Ничего не происходит.) Но если расковырять эту смолу, в ней обнаружится весьма чувствительный приборчик, который Коля устанавливал собственноручно. Этакая капелька. А еще можно поискать знаете где? - за подкладкой вашей сумочки, это уж совсем несложно. - Прекратите, - требует дама. Или просит. К общению с ней трудно приспособиться - привыкнуть нужно, медленно врастать. Чем, собственно, последние несколько лет я и занимался - то в мечтах, то навещая ее на рабочем посту... Я перемещаюсь к окну, стараясь не споткнуться, и выглядываю во двор. Джип Щюрика - на прежнем месте. - Приемная аппаратура у него в машине, - раскрываю я тайну. - Он ставил авто неподалеку от Волошинской больницы и слушал, слушал, чем там жена занимается... Невероятно романтичная история. Пижонский знак "№1" притягивает мое внимание. Короткий ряд воспоминаний приходит и уходит. А ведь когда-то этот парень и вправду был номером один, который все и всегда делал сам. Что время с ним сделало? Что время с каждым из нас сделало?
Зеркальная гладь прошлого:
...Все и всегда ты делал сам. Даже несмотря на свою вечную невезучесть. И руку, бросая снежок, ты ломал, и очки в выгребную яму ронял... Но чего мы только не вытворяли в отсутствие твоих родителей - если б знали они, из дому боялись бы на минуточку выйти! Ты был лидером, а я - так, привесок, подпевка. Хвостик. По двенадцать лет нам было... Кидали мы порох на раскаленную сковородку - не горстями, конечно, Боже упаси! По одной, по две, по три порошинки за раз, не больше. Ослепительные искры взлетали к потолку, как праздничный фейерверк. Микроскопические ракеты. Завораживающее зрелище. Порох изымался из полусгнивших патронов времен Второй Мировой, которые мы собирали летом на полях былых сражений. Железо сгнивало, а порох почему-то нет. Вынув начинку из гильзы, мы ее сушили. Немецкий порох - маленькие пластиночки квадратной формы. Советский маленькие колбаски-цилиндрики. Советский летал заметно лучше, и потому ценился выше. Ты кидал боезапас на сковородку и преспокойно стоял рядом, наблюдал. Я кидал и отбегал в сторону, боясь, что искра в глаз попадет, или пугливо приседал возле плиты, - но ты никогда надо мной не смеялся... И вот однажды выменял ты где-то здоровенный авиационный патрон, более похожий на снаряд. Может, и вправду снаряд? Сантиметров десять в длину. И пороху, должно быть, там было немеряно, и порох, должно быть, там какой-то особый, новый... Это был праздник. Но как подступиться к шкатулке с драгоценностями, как вскрыть ее? Патрон на удивление хорошо сохранился, никаких следов коррозии. И гильза, и пуля - устрашающей заостренной формы... Вынуть пулю, предложил я. Плоскогубцами. Зажать гильзу в тисках и... Сказано - сделано. Ты прикручиваешь тиски к папиному письменному столу, закрепляешь в них патрон, а я - жмусь на диване в противоположном конце комнаты. Ты дергаешь плоскогубцами, дергаешь - ноль эффекта. Прикипело, выносишь ты приговор. Надо по краям пулю оббить. Идиот, кричу я, вдруг она разрывная? Лучше в самой гильзе дыру проделать и весь порох ссыпать. Чем проделать? Да хоть гвоздем. Патрон уже закреплен, молоток и гвозди - в ящике под шкафом... И работа закипает вновь. Ты колотишь молотком по гвоздю, пробивая в гильзе дыру, а я бегаю по комнате с одной мыслью: лишь бы не грохнуло. Как вдруг... Готово! - радуешься ты. Смотрим. Отверстие, увы, получилось с загнутыми внутрь краями - хоть и немаленькое оно, порох никак не желает высыпаться. Порох-то здесь и вправду был особенный - необычайно крупные такие колбаски. Не вытряхивались, зараза! Надо пилить, сказал тогда я в отчаянии. Взять ножовку по металлу... Работал, разумеется, опять ты, а я выскочил из комнаты. Очень хотелось сбежать из квартиры, но стыд не позволил. Минут пять длилась эта пытка, и капризный патрон сдался-таки! Слышу - зовешь ты меня. Увидел я результат наших совместных трудов и чуть в штаны не наделал от страха. Что ж ты, идиот, говорю, так близко от пули пилил?! Подальше от горловины не мог? Кто же знал, что она такая длинная, улыбаешься ты. А пуля, между прочим, на самом деле оказалась непростой - некое серое вещество было залито в оболочку. Пошла бы ножовка буквально на миллиметр левее... К тому же металл в месте распила раскалился - не дотронуться. Вот в такие опасные игры, было время, мы с тобой играли... Порох, добытый из авиационного патрона, как выяснилось, летать со сковородки наотрез отказался. Просто сгорал, издевательски шипя - и всё удовольствие. Полный облом. Мучения были напрасны. Но дело совсем в другом. В тот раз - да, обошлось, и даже твоя врожденная невезучесть решила постоять в сторонке, хихикая в кулак. Через неделю стало ясно, почему. Через неделю мы с тобой взялись осуществить в ванной запуск баллистической ракеты из наземного положения...