Настоящий, взрослый стыд пришел позже.
Столько лет минуло, а я до сих пор не могу простить себе того позорного вопроса. За все надо платить. Сегодня – счет прислали мне…
Прости меня, мама.
Именно после трех месяцев обескураживающей слабости и появилось у меня желание заняться боевыми искусствами. Во-первых, чтобы никогда в жизни больше не болеть, но в главных – чтобы научиться владеть своим страхом. Наивное, детское желание, однако… Я сделал первый шаг. Затем второй, занявшись поисками Равновесия. Я поднялся на уровень, с которого только и возможно очертить границы своей Реальности – чтобы управлять ею. Потом было осознание Кармы и Ее цепей, смирение, счастье каждодневных тренировок. Были ученики и была великая цель – вылепить из них совершенных людей, способных объединить в себе сразу три сущности: воина, ученого и поэта…
И вдруг выясняется, что самый первый шаг – овладение своим страхом, – я так и не сделал! Тогда, много лет назад – не сделал… А сегодня, пометавшись по городу, который быстро растворяется в моем сознании; сегодня, познав тайну собственной смерти, – сумел ли я сделать этот шаг? В великую ночь с пятницы на субботу…
6. Дз-зенн! Дз-зенн! (Звонок с урока)
10:35, – машинально отмечаю я, вставая. Точное время правды. Прежде чем взяться за телефон, я возвращаю Щюрика в прежнее вертикальное положение и натягиваю шнур – как оно все и должно быть. Ноги у него, правда, свободны, однако надежд ему это не добавляет, потому что ресурс надежд исчерпан полностью.
– Всем смирно, – командую. – Спинной мозг бдит.
Переносная телефонная трубка лежит там, где я оставил ее – на тумбочке в коридоре. Люблю порядок, особенно в мелочах. Здесь, в коридоре, и состоится решающий разговор, итогом которого будет… будет…
Страха – нет.
Ни единой молекулы страха, как и воздуха. Совершенно нечем дышать. Прихожая тесновата для моей головы. Хватаюсь за пульс – и не могу найти.
Неужели не успею…
– Майора Неживого, пожалуйста, – посылаю я в мировой эфир.
Я позвонил Вите на службу. В девять у них «летучка», которой пора бы уже закончиться. А служба у них, как известно, начинается с того, что кого-нибудь из стажеров посылают с бидончиком в пивной бар на улице Чайковского…
Позвали!
– Здравия желаю, – говорю. – Есть новости?
Телефон взрывается.
– Ты где мудями машешь, супермен? С семи утра тебя разыскиваю!
– Я звоню от Барских…
– Новости ему! – кипятится Неживой. – Ты держишься за что-нибудь? Новости такие, что держись!
Я пытаюсь держаться за зонтик, висящий на оленьих рогах. Обрывается и то, и другое.
Телефонная трубка медленно-медленно падает на пол, кувыркаясь в полете.
Всё вокруг – медленное и торжественное, как видео-повтор решающего гола. Квартира искажается, комнаты наслаиваются одна на другую. «Всем стоять!» – хриплю я и бросаюсь в щель между комнатами, которая вот-вот сомкнется, но изображение вдруг сворачивается в кровавую кляксу, и, споткнувшись обо что-то (телефонную трубку?), я слышу собственное трагическое: «А-а!..»
Звук остается.
– По-моему, лучше его не трогать, – звучит с неба роскошное контральто. Идея Шакировна. Идочка.
– Что с ним? – доносится из-за горизонта еле слышный крик Щюрика.
– Ничего хорошего. Может, спазм коронарных сосудов… не знаю. Ты видел, как он дышал?
– Как?
– Как марафонец, добежавший до Афин.
– Он жив?
– Слушай, мне страшно до него дотрагиваться…
Космическим холодом веет от слов женщины. Абсолютный ноль сочувствия. Кровавая клякса растворяется, и к звуку прибавляется картинка. Вероятно, я лежу на кухне: ножки табуретов и ножки стола, как стволы колдовского леса, окружают мое погибшее тело. В недосягаемой выси плывет белоснежным облаком кухонная стенка, уставленная бокалами, вазочками, рюмками, увешанная ковшиками, ситечками и прочей утварью.
Где-то сигналит телефон. Никто не обращает на него внимания. Щюрик, по-видимому, до сих пор связан.
– Он жив, – с абсолютным хладнокровием сообщает Ида. – Смотрит на меня.
– Твой нож, – говорю я ей. – Который вместо зеркала. Где он?
– Зачем тебе нож?
Я хочу привстать и осмотреться. С первого раза не получается, но я упрям. Словно ниоткуда возникает надо мной женщина с искривленным от ненависти лицом. В ее руке пляшет кухонный тесак. У ножа – наборная рукоятка, какие в тюрьмах делают. Неужели тот самый? И впрямь – необычная вещь. В отполированном лезвии отражается майское солнце.
– Зачем тебе нож? – повторяет Ида вопрос. – Кулаков мало?
Свободной рукой она придерживает простынку между ног. Какие, право, мы стеснительные, женщины Востока…
– Я должен не дышать, иначе я совру, – отвечаю максимально честно. – Дай мне нож.
– Псих!!!
Ее чувственный рот застывает в спазме. Линия губ изломана. Когда она замахивается – обеими руками, – стыдливую простыню срывает с бедер, открывая взгляду мертвеца живой родник. Когда она бьет, то беспомощная, казалось бы, жертва принимает разящую сталь плечом, а не грудью… Кое-какие рефлексы у меня еще работают! Поймав женщину за шею, решаю, что с этой героиней делать. На долю секунды она цепенеет.
Сломать?
Легко…
Нет, пусть посмотрит, как уходят из Реальности истинные дзены! Пшла вон!
Падает опрокинутая ею микроволновая печь. Она сама падает, и больше я ее не вижу…
Тесак вошел мне в плечо сантиметра на полтора. Чепуха. Поднимаю упавшее оружие, обнаруживаю в холеном лезвии свое одухотворенное лицо.
«Зеркало без подставки не замутится», – примерно так написал на стене шаолиньского монастыря одиннадцатилетний пацан, ставший впоследствии Шестым Патриархом. Под зеркалом он подразумевал сознание, которое не может загрязниться контактом с повседневностью. Изначальная чистота лишена возможности загрязниться. Нужно только найти его, свое сознание.
Я нашел, что искал.
Хочешь освободиться сам – освободи вместе с собой других, даже если тебя об этом не просят. Я освободил бездомного кота от вечной его помойки. Проблемный мальчик Леня патологически зависел от родителей? Теперь он свободен – на всю оставшуюся жизнь! Я освободил Щюрика от иллюзий и заодно научил этого горе-отца не перекладывать воспитание ребенка на чужие плечи. Идею Шакировну – избавил от самого себя. Даже профессора Русских освободил от явных проблем в его сексуальной жизни.
Наконец, главное. Каждого из обитателей этой квартиры я научил никому не доверять – в точности, как сам я однажды посмел не верить собственной матери… Я роздал им всю мою Карму. Я очистился.
Значит, можно уходить.
«Дураки вы все! – говорил Шестой Патриарх своим ученикам, горюющим о скорой кончине учителя. – Если б знали вы, куда я ухожу, вы бы смеялись и плясали от радости!»
Я пока еще в сознании. Правда, весь в холодном поту, и волны странной дрожи прокатываются по телу, и грудь стянута, словно ремнями, и прямая кишка тщетно пытается выдавить наружу хоть что-нибудь. Мне плохо… Это сердечный приступ.
И это – вовсе не та смерть, которой достоин учитель!
Какой дорогой уходят из жизни великие? Увы, не успел я договорить с Витей Неживым, не услышал окончательный диагноз, но ведь и без того ясно, что он собирался сказать… и без того – все предельно ясно…
Истинные дзены уходят, останавливая дыхание. Вызываемая ими гипоксия должна быть так глубока и необратима, что гибель физического тела превращается в естественный и совершенно безболезненный ритуал. Разумеется, никакие препараты не применяются. Нужно подрезать уздечку своего языка, затем – одно легкое усилие – и язык проглатывается, полностью перекрывая гортань…
По легенде именно так ушел Будда.
Вот для чего мне нужен нож, идиотка ты малограмотная.
Будда – не бог, а состояние души, так говорят великие. Степень святости, степень открытости сознания у великих не замутнена страхом… В последний раз я смотрю на себя в зеркало. Еще смотрю, еще. Никак не оторвать взгляд… Пора в путь. Записная книжка с цитатами? Тоже здесь, под рукой. Жаль, нельзя взять ее с собой. Знаешь ли ты, загадочный Во Го, не ответивший ни на одно из моих писем, что я тебя все-таки выследил – и настоящую фамилию знаю, и адрес. Когда-нибудь мы с тобой встретимся, если тебе, как и мне, удастся прервать цепь своих перерождений. Ты писал:
...
«Для мысли нет временной тверди – она вечна. Поэтому первым шагом к разрушению цепей является признание вечности мысли…»
Но если мысль вечна, то животный страх умирающей плоти просто смешон! Оставим всё животное – животным…
Ритуал естественен и прекрасен.
Превращаю зеркало обратно в нож. Открываю рот пошире, упираю язык в нёбо и чиркаю по уздечке лезвием. Рот наполняется кровью. Странное ощущение: язык словно теряет связь со мной, обретая собственную волю и разум. Словно некое животное заползло в теплую пещеру и укладывается на ночлег, выбирая позу поудобнее. Что теперь? Как проглотить ЭТО – не теоретически, а практически? Наверное, на вдохе… Одно хорошее усилие…
Не получается.
Нужно состояние души, равное достижению Нирваны. Пусть я не оставил после себя следов: учений, писаний, достойных учеников, монастырей, произведений искусства… не это важно. Один глоток – и гортань закупорена. Легко и беззаботно, как птичка зернышко склевала.
Не получается…
Рвотный рефлекс. Упрямый язык, пользуясь свободой воли, стоит горбом – или это я сам его выплевываю?.. Нужно расслабиться. Нужно качественно иное расслабление, до окаменения – почти паралич. Когда энергия из человеческого тела возвращается к истокам – в Небо, в Землю, к Предкам, – ты становишься статуей. Как это сделал Будда. Идеал. Ну же! Один хороший глоток…
Я переворачиваюсь на живот и запихиваю упирающуюся тварь себе в горло. Язык рвется назад, но я держу его сильную тушу обеими руками. Не получилось красиво – получится некрасиво. Для истинного дзена не важен ни результат, ни, тем более, процесс. Восемь пальцев в рот, локти под себя. Не вырваться. Прощай, дыхание, изучению которого я подарил столько лет. Значение имеет только миг, когда понимаешь, что смысла нет ни в чем, даже в самом этом миге понимания…
Становится нестерпимо жарко.
Язык Вергилия, язык Рабле… Язык телячий в сметане…
Прости меня, мама!
Лопается гигантский пузырь; яичный желток растекается по тарелке; захлопываются двери метро; сверло вгрызается в пенопласт… Стремительный выпад противника, и я пропускаю прямой удар в солнечное сплетение. Лучезарный кулак! Золотой его блеск слепит глаза. Кто противник? Не видно. Я рефлекторно приседаю в позе гунбу, собираю остатки Ци, чтобы достойно принять новый удар… но все это не нужно. Реальность начинает движение, как перрон вокзала, назад – в прошлое, в про
шлое, в прошлое, в прошлое…
(КОНЕЦ КУРСИВА ВРЕМЕНИ) Зеркальная гладь замутилась
(КОНЕЦ КУРСИВА ВРЕМЕНИ) Зеркальная гладь замутилась
7. Может ли учитель с копытами – наравне с другими животными – иметь природу Будды? (Зачетный коан)
…Идея Шакировна, хватаясь руками за дверцу холодильника, с трудом встала. Человек, расположившийся в проходе между столом и буфетом, уже не дергался, не корчился, вообще не шевелился. Агония длилась недолго. Тело лежало, поджав колени к животу, соединив локти на груди, запихав в рот едва ли не все пальцы рук. Окровавленные плечо и подбородок, синюшный цвет лица…
Мое тело.
Телефон сигналил и сигналил, однако женщина прежде всего набросила на себя халат. Потом вошла в спальню и сорвала с сына пустой бак. Потом – освободила мужа. Тот упал на диван, попытался вскочить, снова упал и снова попытался встать. Жена принесла из прихожей вопящую телефонную трубку и подала ее мужу.
Звонил Витя Неживой.
– Что за финты! – зарычал мировой эфир голосом майора. – Дим
А
с у тебя? Сюда его, живо!
– Где Клочков? – спросил Щюрик у супруги.
– Умер, – констатировала та. – Подойти не может, – громко и прямо в трубку, чтобы всем слышно было.
– Умер? – задохнулся от ярости офицер. – Приколы прикалываете? Да я вас урою за такие шутки!
– Он и правда отравился! – закричал в ответ Щюрик. – Взял и откинул копыта! Сразу, как тебе звонить начал!
Неживой ненадолго заткнулся.
– Из-за этого отравления Клочкову башню совсем свернуло! – докричал свое Щюрик. – Рассказать – невозможно!
– Кто бы говорил про его башню… – произнес майор совершенно другим тоном. – Знаешь, зачем я вам названивал? Хотел успокоить этого психа. Результаты всех исследований – отрицательные. И пусть он дурака не валяет. Какое, в жопу, отравление… Откинул, значит, копыта?
– Похоже на то.
– Что за бред! – сказал Неживой с отвращением. Он поразмыслил секунду-другую и вдруг уточнил: – Ты ведь шутил насчет своей конфетки? Или нет?
– А ты что, НЕ шутил?
Неживой миролюбиво хмыкнул:
– Пиво за мной, убогий. Согласен, я проспорил.
– Из-за твоего пива он чуть всех нас не уложил! Ты где был, трепло?!
Неживой зевнул.
– Трупом твоего профессора занимался. Давай колись, это ты его… под шумок, да?
Собеседник чуть слюной не подавился, пытаясь что-то ответить.
– Не бзди, не бзди, – успокоил его майор. – Нунчаки – с отпечатками пальцев, плюс к тому свидетели есть. Зато профессора – нет. Что и требовалось доказать. Гениальная комбинация, я в восторге.
– Это я в восторге! (
Голос Щюрика задребезжал, как дюралевый бак.) Кому он больше мешал, мне или твоему генералу с его сыночком-аспирантом? И кому из нас с тобой лишние звезды на погонах понадобились?
– Хватит ветры пускать, – злобно сказал Неживой. – Ты, вообще, думай, когда свой рот опорожняешь.
Он выразительно постучал пальцем по микрофону.
– А тебе что, так трудно было догадаться, где Клочкова искать?! – напомнил Щюрик.
Офицер нехорошо усмехнулся.
– Зачем искать? Может, ты тоже кому-нибудь сильно помешал, звездочет.
Друзья долго молчали.
– Опять шутка? – бросил Щюрик в пустоту.
На том конце, зажав трубку ладонью, неразборчиво общались. Наконец пустота откликнулась:
– Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется. Еще Чехов сказал. Мне тут подсказывают, что это не я тебе, а ты мне должен пиво проставить.
– С какой стати?
– На всякий случай. Я, вот, с Клочковым полночи нянчился и почти поверил, что ему каюк настает. Чуть у самого башня не рухнула. Ё-моё, думаю, как же так… А потом эксперт позвонил, мозги мне поправил. Так что есть вопрос. Клиент точно сам по себе откинулся? Твердым предметом к его голове не прикладывались?
– Такому приложишь, как же.
– Мы к вам едем, – принял решение майор. – Вызывайте «скорую» и ничего не трогайте… Эх, жалко дурака. Дим
А
с, мастер хренов. Нет, ну что за дурак!.. – подытожил он с искренней обидой.
На том и расстались.
– У клиента третий глаз на затылке, – всхлипнул Щюрик – уже в короткие гудки.
Его сильно трясло: он влез в брюки, в шерстяную рубашку, и все равно не помогало. А еще он смешно хромал на обе ноги сразу. Идея Шакировна, наоборот, держалась исключительно спокойно.
– Есть новости? – осторожно спросила она, выждав минуту.
– Неживой говорит – не было никакого яду.
– А что за генерал?
– Какой-то его начальник. У сына этого генерала проблемы с диссертацией, потому что Русских оппонентом был. Ой, да не хочу я о них о всех говорить…
– Александр, у меня ни с кем ничего не было, – бросила женщина в воздух словно бы невзначай. – Ни с Гаврилычем, ни с этим, с каратистом твоим…
Муж как бы не услышал.
– Не травил я никого, – сказал он невпопад. – Не травил, понимаешь?
Разговор забуксовал. Супруги Барские проследовали на кухню: мужчина – первый, женщина – вторая. Некоторое время они разглядывали труп. Мой труп…
– Какого черта он подумал, что концы отдает? – то ли спросил Щюрик непонятно кого, то ли просто удивился. – Отчего он, вообще, умер, если не от яда?
Из спальни пришли звуки. Кто-то кидал пивные пробки в бельевой бак.
– Леонид! – крикнул отец, мгновенно вернувшись в свою реальность. – Сиди, где сидел, никуда не ходи!
Звуки кончились.
Тогда глава семьи, стараясь не коснуться мертвеца, гадливо поднял с пола записную книжку. Раскрыл наугад и зачем-то прочитал вслух:
...
«Есть ли я? Есть. Есть ли я вне вашего восприятия? Я только там и есть».
– Что это? – безразлично поинтересовалась женщина.
– Цитатник, – ответил Щюрик, отчего-то возбудившись. – Вот, слушай…
...
«Эта книга – не этап моего развития, но выражение благодарности людям за возможность ее написания».
– Я имела в виду – откуда цитаты?
– Не знаю и знать не хочу! – взвизгнул мужчина, замахал руками, чуть ли не запрыгал на месте, потеряв над собой контроль. Его уродливое лицо стало в этот момент просто страшным.
Чувства освобожденного заложника наконец нашли хоть какой-то выход!
С явным наслаждением перешагнув через труп, он оказался возле газовой плиты. Запалил конфорку и сунул бумажный трофей в синее пламя. Записная книжка погибать не желала, занималась огнем неохотно, и пришлось сначала содрать с нее обложку, а потом, перекладывая горящий брикет из руки в руку, медленно поворачивать ее и стряхивать пепел в сковородку. На изнаночной стороне обложки выделялась одна-единственная запись, исполненная крупными буквами:
...
«ВСЁ В ВАШИХ ВОЗМОЖНОСТЯХ, ЛЮДИ».
– Из-за этой лжи, – сказал Щюрик с ожесточением, – хорошие учителя и становятся шизофрениками. Или, наоборот, шизофреники становятся учителями…
Когда с жертвоприношением было покончено, когда не осталось в сковороде ничего, кроме пепла, заговорила Идея Шакировна:
– Странно. В том, что ты прочитал, нет ни намека на агрессию. И на ложь это не похоже… Хотя, какой-нибудь придурок даже из Толкового словаря сделает себе цитатник, мудрости которого будет поклоняться, как Корану. Дело не в придурках и не в их цитатниках. Есть люди, которым нужно постоянно получать подтверждение, что они все ближе и ближе к своему супер-высшему смыслу. Но силы человека ограничены. Вот и гробят они себя, когда доходят до предела физических возможностей.
(Мудрая восточная женщина, думаю я… Спасибо тебе. Спасибо за понимание…)
– Ты это к чему? – с подозрением спросил муж.
– К чему? На твой вопрос отвечаю. От чего этот каратист подох, если его никто не травил? (
Она ткнула мое тело босой ногой.) Переоценил себя. Видела я в токсикологии таких сильных парней. Почему-то особенно много их попадается как раз среди спортсменов. А их кумир, Брюс Ли, умер, кстати говоря, от простого аспирина, который ему подсунули сердобольные киношники.
– Ну и плевать. Звоним в «скорую»?
– Может, еще и первую помощь окажем?
– Неживой сказал, вызывайте «скорую».
– Делай, что хочешь…
Странное отчуждение разрасталось, налипало, как снежный ком. Снег – в мае? Недоверие принесло с собой мороз и пургу – тотальное недоверие, которому хозяева случайно распахнули дверь квартиры. Это была чужая Карма…
И тогда Идея Шакировна остановила всё.
Она остановила мужа, суетящегося возле телефона, взяла его за плечи, повернула к себе, встряхнула.
– Александр, – сказала она, поймав и удержав его бегающий взгляд. – Это неправда.
– Что неправда? – якобы не понял тот.
– Про меня с Русских. Он же старый и неопрятный! От него, не поверишь, иногда пованивало! От зав. отделением гинекологии – ты можешь себе такое представить?
– Конечно, неправда, – мгновенно согласился Щюрик, бесцельно крутя в руках телефонную трубку.
Кожа на его скулах натягивалась и обвисала, натягивалась и обвисала.
– Стой, не отворачивайся. В детской комнате между нами знаешь что было? Твой Клочков заставил меня на кровати прыгать и оргазм изображать. А ты что подумал?
– Примерно то и подумал.
– Тогда в чем дело?
– Ни в чем. Устал очень.
– Я, между прочим, ночь не спала! – вдруг закричала женщина. – Говорила же, пациентка в больнице умерла! Все дежурство на ногах, потом – мать радости добавила… Ну-ка, повторяй за мной, – решительно потребовала она. – Ничего ТАКОГО не было. Ну?
– Зачем?
– Я же вижу, о чем ты думаешь. Повторяй!
– Ничего ТАКОГО не было, – послушно отзывается муж.
– Еще раз!
– Ничего ТАКОГО не было…
– А теперь скажи: «НИЧЕГО такого не было».
– НИЧЕГО такого не было.
– А теперь: «Ничего такого НЕ БЫЛО».
– Ну, не было, не было! Отстань…
Супруги целуются. Сухими, бесчувственными губами.
И чувство возвращается…
«Лысик мой, – прошептала женщина. – Шайтан хотел нас с тобой поссорить. Никто нас не поссорит, правда?» «Правда», – прошептал счастливый мужчина.
И только теперь в семью возвратилась частица былого доверия.
– Про «жучки» – тоже неправда, – твердо заявил Щюрик. – Наверное, этот ненормальный сам их насовал, пока я был связан. И про аэропорт. И в машине нашей нет никакого «спецприемника». Неживой приедет – спроси у него, он подтвердит!
– Конечно, подтвердит, – пропела Идея Шакировна и засмеялась. – Чтобы Неживой – и не подтвердил?
Через мгновение они оба хохотали, неожиданно для себя оказавшись друг у друга в объятиях…
Мудрая восточная женщина все понимала.
* * *
Мальчик Леня, временно забытый взрослыми, тихонько вылез из своего убежища за креслом. Бак для грязного белья давно был отброшен в сторону, но этот реквизит уже не требовался ученику для повторения урока. – Если Неизвестно-Кто будет ломиться в дверь, – бормотал он, просачиваясь в детскую комнату, – нужно бежать на балкон и кричать во все горло. Неизвестно-Кто хитрый, он умеет говорить даже девчоночьим голосом. Его слово ужасно сильное, но я ушел подальше и не слышу. У него есть петарды, но я ему не верю…
Компьютер в детской все еще работал. Мальчик подсел к дисплею, сбросил игру и вошел в Интернет (подобные элементарные операции были ему по силам). Вызвал одну из виртуальных поисковых машин и набрал на клавиатуре:
«Во Го».
Подумал и дописал: «Скачать».
Как хорошо, что родители этого не видели.
Точка познания истины
Бессмертная душа умершего гостя заполняет комнаты до краев, заползает в углы, в трещинки на потолке, заглядывает под ковры, высовывается в форточку… слушает невнятные речи одинокого Леонида, кружит вокруг смеющихся супругов Барских – и умиляется…
Скелеты в шкафах бессильно клацают зубами… темная сторона Реальности – светла и прекрасна…
От чего же на самом деле умер этот великий человек, чье тело отдано в дар самым близким его друзьям?! Вскрытие вскоре подтвердит, что яда, как ни странно, не было и в помине. От чего же тогда? Не от закупорившего же гортань языка? Может быть, от чувства вины, первопричина которой, как теперь выяснилось, и вправду была не в прошлом, а в будущем?
Все эти вопросы – суета.
Бессмертная душа мастера счастлива. Она точно знает, что свободна, наконец свободна – ведь цепи Кармы разорваны!.. мурр, мурр, как спел бы Кот Дивуар… впрочем, этот зверь – иностранец, поэтому сказал бы он так: «miaou, miaou» или, возможно, «purr, purr»…
Эй, при чем здесь «мурр» и «miaou»?
Цепь разорвана! Тяжкий Путь перерождений закончен, впереди Нирвана… однако, правда ли это?
Убивая кота, не становишься ли ты котом? Вечный вопрос, ответ на который – вот он, уже зачат, уже копошится в теплом чреве.
Котенок. Совершенное тело будущего зверя…
Тьфу, при чем здесь котята?! Брысь, сомнения, – радуется душа мастера. Ведь жертва принята, и нет тому более убедительного доказательства, чем образ Лучезарного кулака, осветившего мой последний миг…
Из тени вдруг выползает страх – единственный поводырь ослепших, потерявших опору душ. Опять страх.
Закончен ли Путь? Звено цепи лопнуло, освобожденная конструкция рушится вниз. Священный металл высекает искру жизни, – и конец разорванной цепи оказывается всего лишь началом новой…
Опять цепь перерождений? Не может быть!
Ослепшая душа мастера силится возмутиться, но вместо ответа получается почему-то…
– Мурр!
Кто я? Не хочу, не хочу!
Страх превращается в ужас. Новое, совершенное тело скоро впитает своего хозяина. Ужас превращается в счастье…
Брюхатая кошка в соседней квартире сонно потянулась.
2001
Примечания
1
Дзен – система взглядов и физических упражнений, ведущих к состоянию озарения (просветления), конечная цель которых– достижение Нирваны (
информация для тех, кто успел забыть)
2
Язык Вергилия
3
Язык Рабле
4
Язык Пушкина