Щелоков Александр Александрович. Черный трибунал

   Андрей предпочел бы в таких условиях оказаться лицом к лицу с противником. Когда видишь оружие, на тебя направленное, то шансы на успех в борьбе все же выше, чем когда оружие прижато к твоей спине.
   Они проходили мимо зеркального шкафа, когда Андрей увидел отражение появившегося в дверях человека с подвязанным по талии полосатым кухонным полотенцем. Должно быть, он готовил на кухне обед.
   — Э, Месроп, — окликнул вошедший конвоира и произнес какую-то фразу по-армянски.
   В зеркале Андрей увидел, как его тюремщик обернулся. Этого оказалось достаточным. Андрей мгновенно напрягся, резко рванулся вправо и мертвым зажимом перехватил руку конвоира. Рывок вышел быстрым и неожиданным. Армянин не успел на него среагировать. Дернув перехваченную руку на себя, Андрей с силой бросил под нее колено. Громко, словно сухая палка, хрустнула ломающаяся кость. Еще мгновение — и пистолет оказался в ладони Андрея. Не давая опомниться первому, выстрелил ему в живот. Выпучив глаза, округлив рот в беззвучном крике, тот взмахнул руками, будто искал в воздухе опору, и упал на спину, опрокинув стоявшую в углу керамическую вазу. Ваза лопнула с грохотом, походившем на взрыв гранаты. На втором этаже раздались громкие гортанные голоса, по лестнице затопали ноги.
   Держа пистолет наготове, Андрей перепрыгнул через повара, лежавшего среди глиняных осколков, метнулся к выходу. Выскочил в узкий коридор, и тут с двух сторон наперерез бросились двое. Один ударил по ногам, второй кинулся со спины, схватив за шею. Они опрокинули Андрея навзничь, прижали ноги и руки к полу. Он успел судорожно дернуть пальцем. Грохнул выстрел, никому не причинивший вреда. Из распахнутой двери выбежал третий охранник с газовым баллончиком в руке. В нос Андрею ударил уже знакомый запах химии, сознание померкло...
   Первое, что он ощутил, возвращаясь к жизни, — далекие голоса. Они звучали неясно, глухо, словно проходили через вату. Андрей открыл глаза. Он лежал на полу, и над ним, склонившись и нагнув головы, стояли двое мужчин — один чернобровый и горбоносый, второй с шевелюрой, тронутой сединой, в больших модных очках с затемненными стеклами.
   — Ожил, — сказал тот, что в очках.
   — Какой он мужчина! — Горбоносый тронул Андрея ботинком в бок, под ребра. — Я ему совсем немного плеснул. Совсем...
   Андрей попытался сесть, но горбоносый поставил ему ногу на грудь и перенес на нее часть своего веса. Сердито предупредил:
   — Лежи, не дергайся.
   Болела спина.
   — Разреши ему, Акоп, пусть встанет. — Голос, прозвучавший ее стороны, показался знакомым. Андрей скосил глаза и увидел адвоката Золотцева. Одетый в шикарный адидасовский тренировочный костюм, с газетой в руке, он стоял в двери и улыбался. Тот, что в очках, — как понял Андрей, это и был Акоп, — негромко хлопнул в ладоши:
   — Отпусти, Хачатур. Пусть встанет.
   Горбоносый убрал ногу и отступил в сторону: Андрей сел. Голова кружилась. Предметы и лица плыли в глазах, двоились.
   — Зачем стрелял? — спросил Акоп, глядя на Андрея холодным, пустым взглядом. — Человека убил...
   — Тебя бы надо было, — ответил Андрей с безразличием.
   — Ты плохо поступил, лейтенант. — В голосе Акопа звучала укоризна.
   — Старший лейтенант, — поправил его Андрей.
   Акоп удивленно округлил глаза, картинно развел руками:
   — Смотри, какой гордый!
   — Дурной, — отозвался Хачатур. — Не понимает, что у бога все мы лейтенанты. Старших у него нет.
   — Вот видишь, что говорит знающий человек, — поддержал его Акоп. — А тебе, к сожалению, ума не хватает. Предложили деньги — не взял. Начал следить за нами. И теперь совсем плохо — убил моего человека. Хорошего человека...
   В комнату вошел армянин, кривоногий, длиннорукий. Остановился у порога, что-то сказал Акопу. Тот посмотрел на Андрея, махнул рукой:
   — Пусть заходит.
   Парень удалился, и через минуту в комнату вошел рыжий русак. Он лихо бросил два пальца к спортивной кепочке, отдавая честь. Акоп в ответ небрежно кивнул головой.
   — Что у тебя?
   Рыжий выразительно посмотрел на Андрея, показывая, что не желает говорить в присутствии постороннего. Акоп понял.
   — Давай, — сказал он разрешающе. — Считай, что его уже нет.
   — Мудрак приехал, — доложил Рыжий.
   — Пусть проходит. А ты, Хачатур, убери гостя. Подержи его в кладовке.
   Горбоносый подошел к Андрею и подтолкнул его в спину:
   — Вставай!
   Тычком колена под зад Андрея втолкнули в темную, тесную кладовку. Двери сразу же захлопнулись. Выждав какое-то время, он пошарил по стене и нашел выключатель. Зажег свет. В углу на полу лежал человек с головой, завернутой в полосатое кухонное полотенце. Это был убитый повар. Андрей не раз читал, что при виде своей первой жертвы человека начинает мутить и внезапная рвота буквально выворачивает внутренности. Он с тревогой ожидал появления тошноты, но ничего не почувствовал. Удивляясь своему безразличию и жестокости, сплюнул, выругался и погасил свет. Видеть повара желания не было.
   Снаружи донеслись неясные голоса. Андрей прислонился ухом к фанерной переборке. Сперва ему не удавалось как следует разобрать, кто и о чем говорит, но вдруг слова зазвучали яснее. Кто-то прошел в гостиную и не посчитал нужным притворить за собой дверь...
   В просторной и светлой комнате за большим, обильно накрытым столом, невидимые Андрею, заседали пятеро мужчин. Три армянина — члены оперативного штаба АСАО (Армянской секретной армии освобождения) и двое посторонних — адвокат Золотцев и временно исполнявший обязанности начальника Придонского арсенала майор Российской армии Мудрак. Обсуждался вопрос о снабжении боевиков АСАО оружием и боеприпасами.
   Во главе стола сидел седовласый Акоп Галустян — начальник особой группы Центрального штаба АСАО, властный и убежденный борец за Великую Армению в границах от Черного моря до Каспия, от реки Куры до рек Евфрата и Тигра. В недалеком советском прошлом председатель райпотребсоюза, Акоп Галустян сколотил миллионный капитал и с острой горечью ощущал, насколько сильно принадлежность к компартии мешала ему стать тем, кем позволяло стать огромное денежное состояние. Акоп одним из первых оценил смысл горбачевской перестройки, сделался яростным ее сторонником и защитником. Он быстро понял, насколько важно в новых условиях дать родному народу войну, чтобы тот подольше не разобрался, что теряет.
   Найти повод и место для войны оказалось совсем несложно. Теперь, когда кровь пролилась, Акоп с его связями, напористостью и большим умением вкладывать в дело деньги, а вложив, извлекать из дела прибыль, оказался при АСАО человеком незаменимым. Он доставал оружие и богател при этом. Ведь только наивные люди думают, что война разоряет всех. Нет, умным она позволяет процветать и богатеть. Дуракам, поскольку их большинство, конечно же достаются шишки. А как иначе, милые господа?
   — Что тебе теперь мешает, майор? — спросил Акоп, обращаясь к Мудраку. — Буракова, как ты хотел, убрали. Второй тоже у нас. Уберем. Деньги для тебя готовы. Где оружие? Мы можем взять его завтра.
   — Завтра не выйдет. Нужно не меньше недели, чтобы ослабить режим.
   — Режим-прижим, — сказал Радамес Балоян, тот самый, которого видел Андрей, — кривоногий, длиннорукий. — Дай мне план базы, я возьму оружие сам, без твоей помощи.
   Радамес в свое время около года учился в Тбилисском военном училище, был оттуда изгнан за неуспеваемость и теперь в АСАО считался крупным военным специалистом. Во всяком случае, в своем кругу его называли «полковником Радамесом» или просто «полковником».
   — План я тебе нарисую хоть сейчас с закрытыми глазами, — сказал Мудрак.
   — С закрытыми не надо, — скрипуче засмеялся Акоп. — Ты лучше закрой глаза, когда деньги будешь считать.
   — Не нравится мне все это, — угрюмо заявил Радамес. — Платим, платим... Зачэм платыт? Пойдем и возьмем.
   Мудрак засмеялся:
   — Это на базаре можно схватить огурец и убежать. У Буракова солдат учили на совесть. Наша охрана не бабки с базара. Они отлично обучены. Хочешь проверить? Попробуй в течение недели проникнуть на территорию. Хоть тайно через заборы, хоть вооруженным налетом. Я готов подождать. Но когда у тебя ничего не выйдет, ты мне заплатишь на двадцать процентов больше, чем я прошу сейчас. На инфляцию.
   — Э, полковник, оставь, — сказал устало Акоп. — Тут уж пробовали их щупать. Мудрак прав. Кроме потери времени, ничего не получим. Надо платить.
   — Видишь, что говорят умные люди? — произнес Мудрак.
   — Бери деньги, — сказал ему Акоп. — И веди моих людей к себе. Прямо сейчас.
   — Нет. — Голос майора звучал твердо, уверенно.
   — Почему? — вскинулся Радамес, и вопрос его прозвучал: «Па-чэ-му?»
   — Тебе жить надоело? Учти, порядки, которые нагородил Бураков, за два дня не изменишь. Отменю я строгий режим, сразу найдутся такие, кто стукнет об этом наверх. Это только кажется, что большевики исчезли. У меня их сколько угодно... Патриоты хреновы!
   — Что предлагаешь?
   — Надо достать грузовик-фургон. Сделайте на борту надпись «Горводопровод».
   — Зачэм?
   — На нашей территории есть водонапорная башня. Принадлежит городу. Твоим людям надо будет поездить к ней дня три-четыре. Как бы для ремонта. Караул привыкнет, и я прикажу пропускать вас без формальностей. Самое трудное во всем этом — достать машину...
   — Слушай, Мудрак, — прозвучал насмешливый голос Акопа. — Ты нас за кого держишь? Это трудности, да?
   — Ой смотри, будь осторожен!
   — Испугался, да? Не бойся. Мне председатель горисполкома свою «Волгу» отдаст. Не веришь? Адвокат подтвердит...
   Кто-то тяжелой поступью прошел мимо кладовки и плотно притворил дверь в гостиную. Сколько ни прислушивался Андрей, услышать ему больше ничего не удалось. Постояв еще немного, он сел на пол и положил голову на колени.
 
   — Выходы!
   Дверь распахнулась, солнечный свет ударил в глаза.
   — Нэ сдох? — спросил Радамес, перекатив круглую голову с плеча на плечо. — Нычего, все впереди.
   — Убью его? — не скрывая злости, спросил Хачатур, стоявший за спиной «полковника». — Он заслужил.
   — Нэт. Лейтенанту смерть будет подарком. Он мне пока нужен живой и здоровый. Я его потом поджарю. Живьем. — Радамес распалялся, наливаясь злобой. Глаза сузились, лицо покраснело. — Как барана. На большом огне...
   Хачатур зло засмеялся:
   — Жарить нельзя. Вся область соберется. На запах. Подумают — в магазины завезли баранину...
   Радамес что-то сказал по-армянски.
   — Завязать глаза? — по-русски спросил Хачатур.
   — Не надо. Дай понюхать химию. Она его хорошо успокаивает...
 
   В третий раз за день Андрей пришел в себя, лежа на спине. Вокруг кромешная тьма. Понял, что лежит на цементном сыром полу. Тупо болел затылок. Должно быть, ударился головой, когда бросали на пол. Стараясь определить, насколько сильно разбился, потрогал голову. Крови не было. Это уже неплохо. Нащупав рукой стену, он осторожно поднялся. Стал продвигаться вправо, стараясь найти дверь. В темноте уперся в железный ящик, обошел его, снова вернулся к стене. Наткнулся на стол. Держась за него рукой, двинулся дальше. Опять оказался у стены. В одном из углов, обшаривая стену, пальцами нащупал выключатель. Осторожно повернул вертушку. Узилище осветилось ярким светом. Выждал, когда привыкнут глаза, огляделся. Видок у него был аховый. Брюки перепачканы пылью и грязью. На левом колене изрядная дыра. Должно быть, его волокли по полу.
   Помещение, в котором он оказался, имело размеры не более десяти квадратных метров. Дверей здесь не было. Он поднял глаза и понял: бросили в бетонный погреб. В потолке — железный люк. Под люком на полу просматривались глубокие царапины. Здесь, скорее всего, стояла железная лестница, но ее подняли наверх. То, что он принял за стол, оказалось слесарным верстаком с привернутыми к нему тисками. За верстаком у стены лежал штабель новых автомобильных покрышек и колесных дисков. В углу стояли два новеньких жигулевских радиатора и несколько гидравлических домкратов. Поднатужившись, Андрей передвинул к люку верстак, взобрался на него, попробовал поднять крышку. Под напором ладоней металл чуть дрогнул, но с места не сдвинулся. Стало ясно: крышку держит наружный запор или тяжелый груз.
   Огорченный открытием, Андрей сел на верстак, спустил ноги вниз. Взгляд остановился на домкрате. Спрыгнув с верстака, он подтащил к нему железный ящик. Поставил домкрат на ящик и погнал подъемник вверх. Сооружение заскрипело, но крышка люка с места не сдвинулась. Тогда Андрей поставил на ящик еще один домкрат, направив опорную лапку в угол крышки. Стал качать приводы подъемников сразу двумя руками. Люк заскрипел, и между полом и крышкой образовалась расширяющаяся щель. Когда она достигла ширины двух пальцев, Андрей приблизил к щели ухо и прислушался. Наверху все было тихо. Тем не менее он сполз с верстака и занялся поисками подходящего оружия. Пошуровав по сусекам инструментального ящика, нашел молоток с длинной ручкой, взвесил его в руке, сунул за пояс. Появляться наверху безоружным было бы неразумно.
   Вооружившись, снова принялся за домкраты. Когда крышка приподнялась настолько, что в щель стало возможно просунуть голову, Андрей вогнал в образовавшийся прогал автопокрышку. Застраховавшись, налег на люк всей силой. Металл подался, наверху с крышки что-то с грохотом скатилось. Люк распахнулся.
   Андрей быстро выбрался наружу и оказался в огромном металлическом ангаре. На бетонном полу у самого люка насыпана куча отвеянной пшеницы, лежали металлические ящики и бочки. У больших выездных ворот, плотно запертых снаружи, стоял конторский стол, заляпанный чернилами. Открыв ящик, под бумагами Андрей обнаружил заряженную ракетницу. Не взводя курка, сунул ее за пояс рядом с молотком.
   Возле ребристой металлической стены высился штабель стандартных армейских ящиков, добротно сколоченных, аккуратно окрашенных в темно-зеленый цвет. Он отщелкнул тугие пружинные запоры и откинул крышку. В ящике лежали хорошо промасленные ручные противотанковые гранатометы. В ящиках, громоздившихся у стен, лежали боеприпасы: снаряды для малокалиберных пушек, гранаты, патроны. Заводская смазка, сохранившаяся на них, не оставляла сомнений: оружие попало сюда прямо из армейских складов. Дойдя до бидонов, постучал по боку одного из них согнутым пальцем. Металл звучал глухо. Тогда он потянул рычаг, запиравший крышку, осторожно ее приподнял. Бидон до краев заполняла желтоватая студенистая масса. Он поднял с пола щепочку, ковырнул и вытащил на свет трясущийся комочек, похожий на яблочное желе. Поднес к носу и понюхал. Пахло бензином. Он понял: это напалм.
   Только теперь, увидев все, что припас для своих боевиков Акоп Галустян, Андрей по-настоящему оценил деятельность этого человека. Страшнее всего было то, что она велась почти открыто, а те, кому надлежало отвечать за безопасность государства и общества, делали вид, что ничего не видят, ни о чем не догадываются.
   Схватив бидон за ручки, Андрей вытряхнул на пол весь содержавшийся в нем студень. Разбросал его по сторонам, стремясь погуще заляпать ящики с боеприпасами. Затем открыл новый бидон и протянул его по полу, проложив густой след до самого выхода. По штабелю снарядных ящиков Андрей забрался к узкому окошку, расположенному метрах в трех от пола. Ногой высадил стекло вместе с рамой. Высунул голову наружу, огляделся. Хранилище стояло на краю огромного озимого поля рядом с лесопосадкой. Вокруг никого не было видно, лишь от шоссе, пролегавшего где-то за селениями, доносился шум проезжавших автомобилей.
   Опустив ноги на внешнюю сторону стены, Андрей уперся спиной в оконный проем и вынул ракетницу. Ослепительно полыхнувший заряд ударился о желтый студень, густо покрывавший пол. Желе вспыхнуло, задымило черной копотью. Пожар быстро разгорался. Через минуту пламя уже рвалось и гудело, продвигаясь по проложенной для него студенистой дорожке.
   Андрей ухватился руками за край проема, осторожно оттолкнулся и спрыгнул вниз. Быстрым шагом направился туда, где шумело шоссе.
   Тягучая южная духота нависла над землей. Андрей шагал вдоль лесопосадки, то и дело оглядываясь по сторонам. Тяжелая ракетница оттягивала брюки, била по бедру, на каждом шагу напоминая о своем присутствии.
   Вскоре Андрей выбрался на автостраду. Над полотном дороги струилось зыбкое марево. Казалось, машины плывут по водной глади, то появляясь из-за волн, то исчезая.
   Заметив зеленый микроавтобус «рафик», бежавший в сторону города, Андрей поднял руку. Скрипнув тормозами, машина остановилась.
   — Куда? — спросил водитель, молодой, белобрысый, вихрастый.
   — В город. Возьмешь?
   — Сидай!
   Андрей открыл дверцу. Машина тронулась и понеслась.
   — Что там горит, не знаешь? — спросил водитель. — Дым аж до неба.
   — А черт их разберет! — ответил Андрей с безразличием. — Гори оно все ясным пламенем.
   У Заречья шоссе плавно закруглялось, делая поворот в сторону Придонска. Перед глазами во всю ширь открылось озимое поле. Из-за лесопосадки, как атомный черный гриб, к небу тянулся огромный столб дыма. Бросив туда взгляд, Андрей с безразличием отвернулся. Усталость взяла свое, и он опустил голову на грудь. До самого города» ехали молча.
   Дома, даже не вымыв рук, он позвонил Катричу. Тот ждать себя ней заставил. Вошел, поставил на пол у двери черный чемоданчик, порывисто сжал протянутую руку.
   — Целый? Ну, молодец! Это главное. Где они тебя взяли?
   Андрей смутился. Он предполагал, что его рассказ о приключениях станет сюрпризом, и собирался понаблюдать, как его воспримет Катрич. А тот, оказывается, уже обо всем догадался сам.
   — Давай рассказывай, — торопил Катрич. — Мне важно знать, где они тебя прихватили?
   Андрею не хотелось связывать имя Наташи с грязной историей и он снова замялся.
   — Какая разница — где?
   Катрич и тут понял, в чем дело. Спросил напрямую:
   — Кто она?
   Андрей недовольно скривился:
   — Биографию в письменном виде или как?
   — Не валяй дурака. — Катрич шуточного тона не принял. — Если тебя повязали, наша бочка где-то течет...
   Андрей насторожился. Мысль о том, что кто-то заранее предугадал его действия и подстерег у подъезда Наташи, как-то ему раньше не приходила в голову.
   — Почему ты решил, что есть течь? — спросил он удивленно.
   — За тобой следили?
   — В тот раз вроде нет.
   — Вот видишь! А меня беспокоят два факта. Первый — это появление у тебя адвоката с деньгами. Второй — засада там, где ты ее не ждал. Так ведь было?
   — Если это, — сказал Андрей с облегчением, — то мою знакомую подозревать бессмысленно.
   — И все же, кто она?
   — Дочь Кострова. Михаила Васильевича...
   Нетрудно было заметить, как сразу иссяк охотничий азарт Катрича.
   — Ладно, — произнес он уныло. — О ней потом. Теперь сюрприз. Ты знаешь, что приехал твой брат?
   — Николка? Где он?
   — Укатил на дачу. Там, я думаю, ему будет чуть спокойней. Обещал ему, что как только ты объявишься, сразу заберу его оттуда.
   — Он в курсе?
   — Да, конечно. Я не счел возможным от него скрывать правду.
   — Надо срочно ехать за ним. Если меня станут искать, то верняком доберутся и до дачи.
   — Едем вдвоем.
   — Нет. Справлюсь один. — Андрею не хотелось признаваться, что его машина так и осталась возле дома Наташи и ему за ней надо ехать туда. «Машину перегоню потом», — решил Андрей.
   — Как хочешь, — с неожиданной легкостью согласился Катрич. — Только будь осторожен.
   Зазвонил телефон. Андрей порывисто снял трубку, приложил к уху, но, увидев, что Катрич прижал палец к губам, не произнес ни слова.
   — Андрюша, это ты? — раздался знакомый взволнованный голос.
   — Да! — ответил он с радостью.
   — Я очень беспокоилась. Ты так внезапно исчез. Что случилось?
   — Ничего особенного. Обычные дела.
   — Ты можешь приехать? — Он уловил в ее голосе умоляющие нотки. Заколебался, но, взглянув на хмурого Катрича, ответил уклончиво:
   — Не сейчас. Мне срочно нужно на дачу. Там брат, Николка. вернусь в город.
   — Это не опасно, Андрюша? — Голос Наташи звенел тревожно.
   — Почему ты так решила?
   — Я боюсь за тебя. Где ваша дача?
   — Не волнуйся. Это в Никандровке. Место там людное. Да, кстати, дядя Миша не появился?
   — Все в порядке. Он дома. — Ее голос дрогнул. — Спасибо тебе за тот вечер...
   Андрей ощутил, как в приятной истоме зашлось сердце. Сдерживая трепет, сказал: «Я позвоню» — и повесил трубку.
   — Едешь? Тогда держи. — Катрич достал пистолет и протянул Андрею. — Патрон в патроннике.
   — Лучше перебдеть, чем недобдеть, — язвительно заметил Андрей. — Так, что ли?
   — Ничего формулировочка! — усмехнулся Катрич. — Отучила власть господ офицеров иметь при себе оружие. Отучила!
   — Ладно тебе, сегодня все готовы на армию бочку катить. Давай, двинулись.
   — Я иду первым, — предупредил Катрич. — Оценю обстановку. Если тихо — махну рукой.
   Андрей взглянул на него скептически:
   — Думаешь, они уже здесь? Мало верю.
   Тем не менее Катрич вышел первым, миновал двор и уже на улице, остановившись под фонарем, поднял руку, предупреждая, что все чисто.
   Сунув руки в карманы, Андрей быстро вышел из подъезда, свернул за угол дома и направился к трамваю. Пересекая Некрасовский переулок, он понял — «хвост» все же есть. На этот раз за ним следовал массивный, рано начавший лысеть парень. Его лобастая голова в свете уличных фонарей блестела как стекло.
   На остановке толпились поздние пассажиры. Сумерки маскировали грязь и запущенность улиц, все выглядело, как в недалеком прошлом, будто не случалось перестройки, не царствовали вокруг беспредел и разруха.
   Подошел трамвай. Скрипя, распахнулись двери. Андрей вскочил в вагон с передней площадки. Лобастый последовал за ним через заднюю дверь. Работал он погано, и «срисовать» его не составляли труда. Подумав, Андрей стал протискиваться через вагон. «Простите, простите», — говорил он, раздвигая плечами толпившихся пассажиров, и шел в конец вагона. Лобастая голова с большими залысинами торчала в углу задней площадки, возвышаясь над остальными. Выбравшись к двери, Андрей вплотную приблизился к лобастому. Взглянул в водянистые глаза под белесыми бровями и вдруг громко на весь вагон сказал:
   — Миха! Кого я вижу?! Давно из зоны? Лобастый, растерявшись, недовольно буркнул: — Мужик, ты ошибся!
   Тем не менее на площадке сразу стало свободней. При упоминании о зоне просвещенная публика предпочла перебраться в вагон. И тут, не давая возможности лобастому что-либо предпринять, Андрей со словами «Да брось ты, Миха!» нанес ему мощный удар в солнечное сплетение. Лобастый согнулся, как переломленная ветка, открыл рот, беззвучно глотая воздух, будто окунь, выброшенный на песок. Андрей еще раз врезал ему под дых и левой прихватил осевшее тело, не давая упасть. Прижал коленом к стенке. Быстро обстукал бока, вынул из правого кармана нож с выкидным лезвием. Поднес к самому носу лобастого, нажал на предохранительную кнопку. Клинок высверкнул наружу бесшумно и быстро.
   — Так ты меня не узнаешь? — спросил Андрей, играя ножичком у носа.
   — Нет, мужик, ты ошибся, — промямлил лобастый и сел на пол.
   — Тогда бывай! — сказал Андрей и выскочил в открывшуюся дверь.
   В вагоне за все время никто не счел возможным высказать своего отношения к происходившему. Да и где было набраться смелости обывателям, у которых из-под носа украли страну, их Родину, а они и рот не открыли, чтобы хоть со стороны и в спину бросить ворам ругательство?
 
   За два года, которые Андрей не видел Николку, брат вытянулся, раздался в плечах, возмужал. Его взгляды на жизнь обрели четкость и логическую определенность. Убийство отца наложилось на катастрофу, в которую государство ввергла перестройка, приведшая к распаду старых связей. В одночасье рухнуло все: уверенность в завтрашнем дне, надежда на возможное благополучие, вера в силу закона, в могущество армии, в офицерскую честь и гордость. Но это не сломило юношу, он лишь укрепился во мнении, что обрести и утвердить свои права можно только в борьбе за них. Всякий, кто не принимал этой мысли, по его мнению, не заслуживал уважения. Об этом Андрей был поставлен в известность без особых предисловий.
   — Вы, господа офицеры, — сказал Николка, когда они возвращались в город, — можно считать, Россию профурыкали. Это всем вам публично навалили на макушки дерьма и прикрыли форменным маршалом Шапошниковым. Порядок вроде бы соблюден, а пахнет от вас сильно.
   — Круто судишь, курсант, — без особых эмоций оценил выпад брата Андрей. — При чем тут мы, офицеры? Что может сделать Ванька-взводный, если колонна под руководством генералов поперла не в ту степь?
   — Ванька-взводный многое может, — возразил Николка. — Важно только почувствовать себя на острие. Пересвет никогда взводным не был, а с его подачи началась Куликовская битва. Битва за Русь.
   — Что предлагаешь?
   — Начать.
   — Что именно?
   — Если наше государство не в состоянии решить по закону отцовское дело, давай поставим в нем точку сами.
   — Я этим в последние дни только и занимаюсь.
   — Пока не поставлена точка, твоим стараниям грош цена.
   — В такой игре, как эта, на кону двоеточие. И решит все тот, кто поставит свою точку первым: я или они.