Страница:
– Приветствую тебя, Семхон! – восторженно закричал Ванкул.
– А-а, это ты… – грустно посмотрел на него Семен. – Комсомолец?
– Нет!
– Масон?
– Нет!
– Кааронга?
– Конечно, нет! А кто это?
– Не важно! Признавайся: член партии? – продолжал расспросы Семен. Наверное, слово «партия» он перевел слишком буквально, так что Ванкул чуть не обиделся:
– Да ты что?! Он у меня целый!!!
– Ну, значит, укитс, – подвел итог Семен.
– Конечно! – обрадовался Ванкул. – Ты что, меня не узнаешь?
– По такой жизни я скоро и себя узнавать перестану, – пожаловался Семен.
– Это потому, что ты пьешь мало! – заорал профессиональный курьер. – И редко! А пить надо часто, но много, гы-гы-гы! Пойдем, вмажем!
– А у тебя есть? – заинтересовался Семен.
– Н-ну-у… Э-э-э…
– Все ясно: на халяву набиваешься! Но… черт с тобой – пошли!
Семен приобнял Ванкула за плечи и повел к избе. Пьяненький курьер был весьма польщен таким обращением. Он даже не поинтересовался, почему они прошли мимо двери и направились туда, где за учебным бараком красовалась бревенчатая будка школьного туалета. В данный момент там было безлюдно и тихо. Семен прислонил спутника к стене и с задумчивым видом стал ощупывать его голову.
– Э-э, ты чего, Семхон?! Давай по граммульке!
– Пролезет, наверное, – пробормотал Семен, как бы не слыша вопроса.
– Кто пролезет? Куда?!
– В дырку…
– В какую еще дырку?!
– Да вот… Понимаешь, решил я, что сначала буду долго бить тебя кулаками по лицу, потом ногами по яйцам, а потом медленно утоплю в дерьме – его у нас уже достаточно накопилось.
Некоторое время Ванкул молча хлопал глазами.
– Не надо…
– Что «не надо»? Бить? Не-ет, просто утопить – маловато будет!
Спокойно, уверенно и чуть устало Семен посмотрел Ванкулу в глаза. Что уж там увидел курьер в Семеновых зрачках, осталось неясным, только раздался тихий, но весьма характерный звук. Семен чуть отступил назад и глянул на то, что текло из-под рубахи по голым волосатым ногам Ванкула: «Надо же! Молодой здоровый мужик – бицепсы толщиной с мое бедро – и никаких попыток сопротивления, даже инстинкт самосохранения не срабатывает! Крепко, видать, я его сломал в молодости. Впрочем, наверное, в нем и ломать-то нечего было…» Он поморщился и сказал вслух:
– Ладно, уговорил: ниже пояса бить не буду, а то потом придется долго отмываться. Ты на самом деле радоваться должен, а не пугаться: ведь я могу сам с тобой и не возиться, а просто рассказать кое-кому, как ты когда-то с Тимоной… хе-хе! Это с «сестрой»-то! Нишав, конечно, поступит с тобой гораздо смешнее – такой позор для его «семьи»! Ну, благодари меня… пока можешь, – сейчас начнем.
– За что?!
– За что благодарить? За доброту, конечно!
– Но я ничего не сделал!
– С этим трудно не согласиться, – кивнул Семен. – Вот скажи мне: почему я узнал о визите твоего «отца», когда он был уже на подходе? Я тебя для чего столько лет поил волшебным напитком, гад?!
– Я не знал!!! Он не сказал мне!!!
– А может быть, ты просто забыл? Не придал значения такой мелочи?
– Я… Мне…
– Допустим, верю: ты не знал, что «отец» собрался в гости. Это, конечно, проступок, но небольшой – за него я утопил бы тебя не в дерьме, а в воде. Но почему только сейчас выяснилось, что у Нишава есть какой-то помощник или советник?! Который не пьет волшебный напиток и в делах разбирается, наверное, лучше твоего «папаши»! Ты меня за дурака принимаешь или за идиота?! Я же слушаю его речь и понимаю, что послания, которые ты мне привозил, он и сочинял! Знакомое построение фраз, знакомые обороты… Может, Нишав вообще не знает об этих сообщениях?!
Семен приблизился почти вплотную (чтоб только не запачкаться), привстал на цыпочки, левой рукой схватил Ванкула за волосы и прижал его голову к бревнам стены. Он сомкнул указательный и средний пальцы правой руки, чуть согнул их и потянулся к раскрытому в ужасе глазу курьера.
– Сейчас выковырну и заставлю проглотить. Потом второй. Ну?!
– А-а-а…
Веко захлопнулось, и Семен ласково пощупал сквозь него глазное яблоко. Корпус его был ничем не прикрыт, но он не сомневался, что ударить Ванкул не решится.
– Зря глаз закрыл – так больнее будет… Почему ты не сказал мне о существовании какого-то помощника?
– Нет… Нет никакого… – еле слышно выдавил из себя Ванкул. – Не-ету-у…
– Не понял?! – Семен отпустил свою жертву и сделал шаг назад. – Еще раз и, пожалуйста, громко и внятно!
Колени у Ванкула подломились, но он справился и устоял на ногах. Правда, секундой позже он согнулся в поясе, и его обильно вырвало. Семен отошел еще дальше, дождался окончания извержения и вздохнул:
– Что ж ты, сволочь, территорию пачкаешь? Сейчас вылизывать заставлю! Так что ты хотел мне сказать, а? Кажется, про Малхига? Ты, конечно, впервые слышишь это имя?
– Да…
Собеседника пора было бить, но он оказался так грязен, что Семен решил сделать еще одну попытку:
– Наверное, ты просто не замечал его, да? Не обращал внимания, правда? Ведь у Нишава столько помощников! Разве упомнишь каждого?
– Не-ет… Никого не-ет…
– Что, и Малхига нет? А кто есть? Да ты не молчи, а то мне уже скучно становится. Кто есть-то? Ну!!!
– Нишав! – выдохнул Ванкул и рухнул на колени в собственную блевотину. Он закрыл лицо руками и тихо, но очень горестно завыл.
– Всемогущий Умбул, – вздохнул Семен, – с какими людьми приходится иметь дело! С какими людьми… Да и люди ли это?! Давай-ка, парень, все сначала и по порядку. Значит, никаких помощников и советников у Нишава нет – я правильно понял?
– Да…
– А с кем же я болтал полдня? Ну!!!
– С Нишавом…
– Та-ак! – почесал затылок Семен и задал еще один вопрос, ответ на который, пожалуй, уже знал: – А кого же все приветствовали при встрече? Что за человек сидит в цветном шатре и не показывается? Он кто?
– Никто… – еле слышно прошептал Ванкул. – Младший «сын»…
– Хватит сидеть! – вяло сказал Семен. – Кишка вывалится или геморрой заработаешь!
– Кого?! – захлопал опухшими глазами Кижуч и начал медленно подниматься с унитаза. – Кого заработаю?
– Болезнь такую, – пояснил Семен. – Это когда злой дух в заднице поселяется. Говорят, очень больно…
– Не-е, – промямлил старейшина и, выбравшись из «санузла», начал продвигаться в сторону двуспального топчана, – злых духов нам не надо. Устал что-то я, Семхон. Годы, знаешь ли…
– Знаю, – кивнул Семен. – Пить надо меньше, а закусывать – больше!
– Меньше? – Кижуч начал заползать на ложе. – Это – мысль! Давай попробуем – наливай!
– Щас, разбежался! – фыркнул Семен.
– Злой ты, Семхон, – вздохнул старейшина и улегся на бок. – Добрее надо быть к людям!
– Я и так добер – дальше некуда! – Наличие данного субъекта на его супружеском ложе Семена никак не устраивало, однако он понимал, что до конца «саммита» все равно нормальной жизни не будет.
– Погоди спать! К тебе вопрос имеется!
– Спар… Спыр… Спраш-вай, разрешаю!
– Вот представь: прихожу я к Костру совета и говорю, что сегодня я не Семхон Длинная Лапа, а, скажем, Серый Лис. Вы мне поверите?
– Гы-гы-гы, а Лис тогда кто?
– А Лис до вечера будет Семхоном!
– Гы-гы, он же тогда твою Ветку… гы-гы. А ты этого вроде не любишь, гы-гы…
– Да не гыгыкай ты! Дело говори! Поверите вы мне или нет?
– Не, ну ты точно… Эта… С дуба упал. Или с этой – как ее? – березы… Чему верить-то?! Ну, Лис, ну, Семхон… Лучше Бизоном стань – у него такая Тим-мона…
– Да она меня одной сиськой придавит, – вздохнул Семен. – Ладно, спи уж…
Снаружи послышались голоса – слишком возбужденные, чтобы предположить, будто их обладатели трезвы. Семен счел за благо покинуть родное жилище, «пока не началось». Это ему удалось, но путь был свободен лишь в одну сторону – к берегу. Там Семен выбрал у мостков лодку поприличней, влез в нее, отвязал ремень и тихо заработал веслами вверх по течению – уже темнело, но ему нужно было побыть одному и подумать.
«Я все время забываю, что здесь иное отношение к СЛОВУ. До былой моей современности дошли лишь глухие отголоски такого отношения. Почему оппонент обидится, если ты его обзовешь идиотом или каким-нибудь малопочтенным животным? Да потому, что в подсознании каждого сидит убеждение: будучи названным, скажем, шакалом, человек в данное животное не превращается, но ему уподобляется. Почему существует древняя традиция похвальбы, преувеличения своих заслуг, достоинств и возможностей? А все та же архаика – утверждая, что он силен, человек и правда как бы становится сильнее. И наоборот, разумеется. На совете пяти племен я, помнится, из-за этого чуть не „сел в лужу". Тогдашний вождь меня выручил: сказал, что только очень сильный человек может говорить о своей слабости, только очень умный – о глупости. То есть „самоуничижение паче гордыни".
Что же произошло с Нишавом? Наше общение я начал с крутейшей похвальбы – представился слабым и робким колдуном из маленького народа. Главному укитсу хватило ума понять это, хватило мужества принять вызов и начать со мной игру. Наверное, он решил, что я хочу войны – и не начал ее, смог не начать! Он понаблюдал за алкоголиком Ванкулом и не только превозмог собственное (мной наколдованное!) желание опохмелиться, но и смог убедить меня, что „попался на удочку"!
Теперь этот визит. Прежде всего, конечно, это демонстрация своей мощи: я, дескать, считаю себя сильнее (или как минимум равным) и могу себе позволить появиться в зоне действия твоей магии. По простой линейной логике мне следовало бы пристрелить этого Нишава и начать военные действия против укитсов. Колдун это учел и устроил подмену. Большинство укитсов и аддоков, конечно, знают его в лицо, однако им было сказано, что Нишав сейчас – вот этот парень. А при нем некто Малхиг. Ну и что с того, что этот Малхиг похож на Нишава – свежий труп тоже похож на живого, однако ни говорить, ни бегать не может. Наверное, тут есть еще какие-то магические тонкости, но я о них просто не знаю.
Если отнестись к делу непредвзято, что я могу предъявить Нишаву? Что меня им много лет пугали? А реально-то что? Укитсы оказались действительно сильны и всепроникающи, однако до сих пор ничего плохого никому не сделали. А этот Нишав-Малхиг – вполне нормальный мужик. Похоже, с ним можно говорить и договариваться!»
Великие колдуны говорили и договаривались несколько дней – до конца «саммита». Среди прочего Семен устроил для Малхига показательный урок. От обилия и «крутизны» чужой «магии» Малхиг в обморок не упал, а под конец даже ошарашил Семена полушутливым предложением наколдовать знаки для обозначения звуков не волшебного, а обычного языка. Повода для отказа, кроме воли на то Умбула, Семен сразу не придумал и пообещал «провентилировать» этот вопрос «в верхах».
Прощальная трапеза была долгой – Сухой Ветке пришлось раз пять подогревать мясо, о котором заболтавшиеся колдуны забывали. Почему-то в этот раз говорил в основном Малхиг. За его словами явно скрывалась какая-то «задняя мысль», и Семен добросовестно пытался ее понять: «Я стараюсь создать политическую ситуацию, при которой „племена и народы" будут заинтересованы друг в друге, будут подчиняться единой власти. Малхиг, похоже, ненавязчиво мне объясняет, что подобная ситуация уже создана – укитсами и лично Нишавом. Не стоит ли, дескать, мне подумать над тем, чтобы объединить древнюю систему „укитсизма" с новомодной системой меновой торговли и школьного образования? М-да-а…»
После торжественного прощания с фальшивым Нишавом делегация укитсов отбыла в обратном направлении. Все остальные тоже собирались в дорогу, и Семен, дабы не нести в одиночку груз ответственности, решил поделиться информацией с главными людьми лоуринов. Им, впрочем, и самим было интересно.
– Ну, и что же сказал тебе этот урод? – как бы мельком поинтересовался Кижуч.
– Да Малхиг почти и не урод, – поправил Медведь. – Это Нишав настоящим придурком оказался! Надо было ехать в такую даль, чтобы просидеть все время в шатре! Он что, там и гадил?
– Не, – ухмыльнулся Бизон, – ему ж в шатер обслуга корыта деревянные с едой носила – наши видели. Туда, значит, с едой, а обратно – наоборот. Бывает же такое?! Слушай, Семхон, а откуда у этих укитсов наши ткани и посуда? Мы же вроде ничего им не давали?
– Откуда, откуда… – буркнул Семен. – От верблюда!
– Ну?! – удивился вождь. – Верблюды в наши края почему-то редко заходят.
– Да это поговорка такая, – махнул рукой Семен. – Не обращай внимания. И ткань, и посуду они вполне могли отнять у имазров или аддоков, но, скорее всего, они ее у них выменяли.
– На что?!
– Да на наш же волшебный напиток! Который мы Нишаву посылали.
– Ты говорил, что он его сам пьет!
– Я говорил, что так думаю – предполагаю то есть. Я ж с ним не пил, правда? А надутый дурак, который изображал здесь Нишава, вовсе и не он, а лишь его обозначение.
– А Нишав, значит, дома остался?
– Нет, он обозначал Малхига.
– Во-от в чем дело, – догадался Кижуч. – То-то ты с ним целыми днями не расставался!
– Когда ж мы бить этих укитсов начнем? – оживился Медведь. – Пора уже!
– Что, – усмехнулся Семен, – в племени лоуринов стало слишком много воинов? Девать некуда?
– Маленько есть, – самодовольно кивнул старейшина. – И какие!
– Знаю, – вздохнул Семен. – Наши воины самые воинственные, старейшины самые мудрые, а женщины самые красивые – кто бы спорил?! Только я думаю, что, пока Нишав жив, воевать мы с укитсами не будем. А будем мы с ними меняться товарами, будем учить в школе их детей.
– А мамонты?
– Нишав готов изменить традиции укитсов в отношении мамонтов. Да, по сути, он их уже изменил.
– Однако!
– Именно так. Поскольку военная угроза уменьшилась, у меня есть кое-какие предложения. В частности, почему бы не начать обучать в школе и девочек?
– Что-о?! – вытаращили глаза старейшины.
– Спокойно! При условии, что женщины прекратят военную подготовку – не их это дело!
– А-а, ну тогда конечно… – облегченно заулыбались руководители.
– Смысл тут не в том, чтобы дать возможность женщинам сплетничать на волшебном языке, а в том, чтобы они собственных детей потихоньку как бы готовили к школе, понимаете? А женщина с пальмой в руках, да еще и украшенная скальпами врагов, это знаете ли… Что ты так смотришь, Веточка? – прервал свою речь Семен. – Сказать что-то хочешь?
– Хочу, – кивнула женщина. – Он скоро умрет.
– Кто?!
– Нишав.
Главные люди лоуринов молча переглянулись – все знали о пророческом даре Сухой Ветки. И никогда не пытались им воспользоваться. Она тоже, казалось бы, о нем забыла или, может быть, его утратила. И вот пожалуйста…
Ни грана дополнительной информации они тогда от Сухой Ветки не получили: что значит «скоро», умрет сам или будет кем-то убит и так далее – ничего этого женщина не знала. Она вообще не могла объяснить, откуда у нее взялась такая уверенность.
Ничего, однако, не случилось ни через месяц, ни через год, ни через два. Семен отправил к укитсам «учителя» – мальчишку-выпускника из аддоков. Через год из одиннадцати привезенных детишек он отобрал пятерых, что заметно увеличило численность первого класса и несколько осложнило обучение. Постепенно юные укитсы слились с общей массой школьников, и Семен почти перестал отличать их от других.
Начало третьего учебного года в расширенном составе неожиданно оказалось задержанным – отпущенные на каникулы ученики-укитсы опаздывали. Семен не давал третьеклассникам нового материала, а заставлял «повторять пройденное» и все больше беспокоился. Наконец кто-то усмотрел в степи караван, и учитель смог вздохнуть с облегчением. Вскоре, однако, выяснилось, что это не укитсы, а имазры, но ни одного ребенка с ними нет, как нет и серьезного груза. Поскольку обращаться с малым арбалетом Сухая Ветка давно научилась, Семен отправил ее на смотровую площадку. Сам же повесил за спину пальму и отправился встречать гостей.
– Приветствуем тебя, Семхон Длинная Лапа, – сказал старший воин, слезая с лошади. – Мы рады видеть тебя в прежнем здравии и силе…
Семен дождался окончания ритуального приветствия и ответил не менее витиевато. Ему очень не хотелось устраивать церемонию приема гостей, и он решился на хамство, которое, впрочем, до сих пор ему с рук сходило:
– Да простят меня великие воины, да не поселится обида в сердцах могучих имазров, но дети племен и кланов ждут, чтобы я продолжил раскрывать им священные тайны. Служение, которое я в меру слабых сил своих пытаюсь исполнять, требует продолжения. Душа моя стонет от горя из-за того, что я не могу длить беседу с вами. Скажи мне, нуждаетесь ли вы в еде или отдыхе? Или, может быть, вы привезли какую-то весть?
– Мы не нуждаемся в еде и отдыхе, – ответил воин и отвел глаза в сторону. – Мы не можем сказать ничего такого, чего не знал бы мудрый Семхон.
Семен изобразил на лице вопрос: «А чего тогда приперлись?» – и молча уставился на гостя. Тот немного помялся и продолжил:
– Понимаешь, Семхон… Мы шли за стадом бизонов к северу от Черного озера. За Длинным Желтым бугром увидели всадников – они уходили куда-то к закату. Я отправил за ними двух людей. Они двигались за чужаками, пока те не миновали Сухой ручей, за которым начинается земля укитсов.
– Это были укитсы?
– Наверное… Они не несли знаков клана, а на наши жесты не отвечали.
– Очень интересно! А дальше что?
– Эти люди оставили на своих следах три кожаных мешка. Мы, конечно, не тронули их. Вернувшись в стойбище, мы рассказали обо всем Ващугу.
– И глава вашего клана очень обрадовался?
– Н-нет… Он совсем не обрадовался… Он велел нам забрать мешки и отвезти их тебе.
– Очень мило, с его стороны! Это, значит, чтоб я чего о нем не подумал. Ладно! Вы, конечно, вернулись на то место и никаких мешков там не обнаружили? Тем не менее ко мне заехать все-таки решили, поскольку таково было желание Ващуга, да?
– Н-нет… Мы нашли их… И привезли. Вот они.
Вся эта комедия начинала Семена раздражать не на шутку: «Опять какие-то недомолвки, обиняки. Мужик прячет глаза как нашкодивший пацан пред лицом грозного родителя. В чем дело?!»
– А ну, дай сюда! – сказал он вслух.
Первый мешок весил, наверное, килограмма три и был мягким. Горловина обмотана ремешком. Семен попытался развязать незнакомый узел и услышал:
– Семхон! Семхон… Позволь нам… э-э-э… Позволь нам уйти, прежде чем ты откроешь их! Позволь, ведь там может быть…
– Что там может быть? – поднял голову Семен. – Черт с рогами? Вредоносная магия, да?
Немолодой, сурового облика воин смотрел так умоляюще, так заискивающе, что Семен сжалился (точнее, ему просто захотелось поскорее отделаться от гостей) и махнул рукой:
– Пусть будет легким и быстрым ваш путь!
– Пусть не покинет тебя благосклонность Умбула, – радостно забормотал воин, взгромождаясь на спину своей мохнатой лошадки. – Пусть склонит он ухо к твоим словам!
– А что, – усмехнулся Семен, – у Умбула есть уши?
Ответа он уже не получил – всадники развернули лошадей и рысью помчались прочь, даже не соблюдая обычного строя. Впрочем, помчались – это громко сказано, но, похоже, из своих усталых лошадок они безжалостно выжимали последние силы. Семен посмотрел им вслед, пожал плечами и занялся узлом на горловине первого мешка – два других остались лежать на высохшей вытоптанной траве. Узел оказался тугим и каким-то хитрым – кажется, ни аддоки, ни имазры таких не вяжут. Возиться Семену быстро надоело, он вытащил нож, разрезал ремень и вывалил содержимое мешка себе под ноги.
И не понял, что это такое.
Зато запах узнал сразу – тухлятина.
Опустился на корточки, стал рассматривать. И понял.
Но не поверил.
Поднялся и глянул по сторонам: светло-голубое осеннее небо с белыми комьями облаков, желтоватая холмистая степь, за спиной уже серые от времени бревна частокола и засеки. Дальше с боков красно-желтые, а местами еще зеленые заросли речных террас. Из-за верхнего венца бревен на смотровой площадке виднеется голова Сухой Ветки – она ждет разрешения покинуть свой пост, ведь все уже кончилось, гости уехали… «Нет, все только начинается», – подумал Семен. Что-то внутри у него болезненно сжалось, и он вновь посмотрел себе под ноги.
На земле неряшливым холмиком лежали глаза мамонтов.
Точнее, оболочки глазных яблок. Они, вероятно, были предварительно проколоты и выжаты. Скорее всего – выпиты. Потом подсушены. Но не все – некоторые попали в мешок совсем свежими. Вот от них-то в основном и воняло.
Действуя словно во сне, Семен вновь извлек нож, сделал несколько шагов в сторону. Поднял с земли самый большой мешок и полоснул лезвием по завязке. Перевернул и вывалил содержимое.
Оно раскатилось в стороны. Но не далеко, поскольку круглым не было.
Детские головы.
Пять штук.
Ученики вернулись в школу после каникул.
Вскрывая и вытряхивая последний мешок, Семен уже ни о чем не думал. Просто не мог. Темный ком он опознал сразу.
Голова Нишава.
Это случилось осенью. А в конце зимы была оттепель, и в степи образовался наст. Мамонт по кличке Рыжий чуть не погиб, мамонтиха Варя ушла с сородичами.
Глава 8
– А-а, это ты… – грустно посмотрел на него Семен. – Комсомолец?
– Нет!
– Масон?
– Нет!
– Кааронга?
– Конечно, нет! А кто это?
– Не важно! Признавайся: член партии? – продолжал расспросы Семен. Наверное, слово «партия» он перевел слишком буквально, так что Ванкул чуть не обиделся:
– Да ты что?! Он у меня целый!!!
– Ну, значит, укитс, – подвел итог Семен.
– Конечно! – обрадовался Ванкул. – Ты что, меня не узнаешь?
– По такой жизни я скоро и себя узнавать перестану, – пожаловался Семен.
– Это потому, что ты пьешь мало! – заорал профессиональный курьер. – И редко! А пить надо часто, но много, гы-гы-гы! Пойдем, вмажем!
– А у тебя есть? – заинтересовался Семен.
– Н-ну-у… Э-э-э…
– Все ясно: на халяву набиваешься! Но… черт с тобой – пошли!
Семен приобнял Ванкула за плечи и повел к избе. Пьяненький курьер был весьма польщен таким обращением. Он даже не поинтересовался, почему они прошли мимо двери и направились туда, где за учебным бараком красовалась бревенчатая будка школьного туалета. В данный момент там было безлюдно и тихо. Семен прислонил спутника к стене и с задумчивым видом стал ощупывать его голову.
– Э-э, ты чего, Семхон?! Давай по граммульке!
– Пролезет, наверное, – пробормотал Семен, как бы не слыша вопроса.
– Кто пролезет? Куда?!
– В дырку…
– В какую еще дырку?!
– Да вот… Понимаешь, решил я, что сначала буду долго бить тебя кулаками по лицу, потом ногами по яйцам, а потом медленно утоплю в дерьме – его у нас уже достаточно накопилось.
Некоторое время Ванкул молча хлопал глазами.
– Не надо…
– Что «не надо»? Бить? Не-ет, просто утопить – маловато будет!
Спокойно, уверенно и чуть устало Семен посмотрел Ванкулу в глаза. Что уж там увидел курьер в Семеновых зрачках, осталось неясным, только раздался тихий, но весьма характерный звук. Семен чуть отступил назад и глянул на то, что текло из-под рубахи по голым волосатым ногам Ванкула: «Надо же! Молодой здоровый мужик – бицепсы толщиной с мое бедро – и никаких попыток сопротивления, даже инстинкт самосохранения не срабатывает! Крепко, видать, я его сломал в молодости. Впрочем, наверное, в нем и ломать-то нечего было…» Он поморщился и сказал вслух:
– Ладно, уговорил: ниже пояса бить не буду, а то потом придется долго отмываться. Ты на самом деле радоваться должен, а не пугаться: ведь я могу сам с тобой и не возиться, а просто рассказать кое-кому, как ты когда-то с Тимоной… хе-хе! Это с «сестрой»-то! Нишав, конечно, поступит с тобой гораздо смешнее – такой позор для его «семьи»! Ну, благодари меня… пока можешь, – сейчас начнем.
– За что?!
– За что благодарить? За доброту, конечно!
– Но я ничего не сделал!
– С этим трудно не согласиться, – кивнул Семен. – Вот скажи мне: почему я узнал о визите твоего «отца», когда он был уже на подходе? Я тебя для чего столько лет поил волшебным напитком, гад?!
– Я не знал!!! Он не сказал мне!!!
– А может быть, ты просто забыл? Не придал значения такой мелочи?
– Я… Мне…
– Допустим, верю: ты не знал, что «отец» собрался в гости. Это, конечно, проступок, но небольшой – за него я утопил бы тебя не в дерьме, а в воде. Но почему только сейчас выяснилось, что у Нишава есть какой-то помощник или советник?! Который не пьет волшебный напиток и в делах разбирается, наверное, лучше твоего «папаши»! Ты меня за дурака принимаешь или за идиота?! Я же слушаю его речь и понимаю, что послания, которые ты мне привозил, он и сочинял! Знакомое построение фраз, знакомые обороты… Может, Нишав вообще не знает об этих сообщениях?!
Семен приблизился почти вплотную (чтоб только не запачкаться), привстал на цыпочки, левой рукой схватил Ванкула за волосы и прижал его голову к бревнам стены. Он сомкнул указательный и средний пальцы правой руки, чуть согнул их и потянулся к раскрытому в ужасе глазу курьера.
– Сейчас выковырну и заставлю проглотить. Потом второй. Ну?!
– А-а-а…
Веко захлопнулось, и Семен ласково пощупал сквозь него глазное яблоко. Корпус его был ничем не прикрыт, но он не сомневался, что ударить Ванкул не решится.
– Зря глаз закрыл – так больнее будет… Почему ты не сказал мне о существовании какого-то помощника?
– Нет… Нет никакого… – еле слышно выдавил из себя Ванкул. – Не-ету-у…
– Не понял?! – Семен отпустил свою жертву и сделал шаг назад. – Еще раз и, пожалуйста, громко и внятно!
Колени у Ванкула подломились, но он справился и устоял на ногах. Правда, секундой позже он согнулся в поясе, и его обильно вырвало. Семен отошел еще дальше, дождался окончания извержения и вздохнул:
– Что ж ты, сволочь, территорию пачкаешь? Сейчас вылизывать заставлю! Так что ты хотел мне сказать, а? Кажется, про Малхига? Ты, конечно, впервые слышишь это имя?
– Да…
Собеседника пора было бить, но он оказался так грязен, что Семен решил сделать еще одну попытку:
– Наверное, ты просто не замечал его, да? Не обращал внимания, правда? Ведь у Нишава столько помощников! Разве упомнишь каждого?
– Не-ет… Никого не-ет…
– Что, и Малхига нет? А кто есть? Да ты не молчи, а то мне уже скучно становится. Кто есть-то? Ну!!!
– Нишав! – выдохнул Ванкул и рухнул на колени в собственную блевотину. Он закрыл лицо руками и тихо, но очень горестно завыл.
– Всемогущий Умбул, – вздохнул Семен, – с какими людьми приходится иметь дело! С какими людьми… Да и люди ли это?! Давай-ка, парень, все сначала и по порядку. Значит, никаких помощников и советников у Нишава нет – я правильно понял?
– Да…
– А с кем же я болтал полдня? Ну!!!
– С Нишавом…
– Та-ак! – почесал затылок Семен и задал еще один вопрос, ответ на который, пожалуй, уже знал: – А кого же все приветствовали при встрече? Что за человек сидит в цветном шатре и не показывается? Он кто?
– Никто… – еле слышно прошептал Ванкул. – Младший «сын»…
– Хватит сидеть! – вяло сказал Семен. – Кишка вывалится или геморрой заработаешь!
– Кого?! – захлопал опухшими глазами Кижуч и начал медленно подниматься с унитаза. – Кого заработаю?
– Болезнь такую, – пояснил Семен. – Это когда злой дух в заднице поселяется. Говорят, очень больно…
– Не-е, – промямлил старейшина и, выбравшись из «санузла», начал продвигаться в сторону двуспального топчана, – злых духов нам не надо. Устал что-то я, Семхон. Годы, знаешь ли…
– Знаю, – кивнул Семен. – Пить надо меньше, а закусывать – больше!
– Меньше? – Кижуч начал заползать на ложе. – Это – мысль! Давай попробуем – наливай!
– Щас, разбежался! – фыркнул Семен.
– Злой ты, Семхон, – вздохнул старейшина и улегся на бок. – Добрее надо быть к людям!
– Я и так добер – дальше некуда! – Наличие данного субъекта на его супружеском ложе Семена никак не устраивало, однако он понимал, что до конца «саммита» все равно нормальной жизни не будет.
– Погоди спать! К тебе вопрос имеется!
– Спар… Спыр… Спраш-вай, разрешаю!
– Вот представь: прихожу я к Костру совета и говорю, что сегодня я не Семхон Длинная Лапа, а, скажем, Серый Лис. Вы мне поверите?
– Гы-гы-гы, а Лис тогда кто?
– А Лис до вечера будет Семхоном!
– Гы-гы, он же тогда твою Ветку… гы-гы. А ты этого вроде не любишь, гы-гы…
– Да не гыгыкай ты! Дело говори! Поверите вы мне или нет?
– Не, ну ты точно… Эта… С дуба упал. Или с этой – как ее? – березы… Чему верить-то?! Ну, Лис, ну, Семхон… Лучше Бизоном стань – у него такая Тим-мона…
– Да она меня одной сиськой придавит, – вздохнул Семен. – Ладно, спи уж…
Снаружи послышались голоса – слишком возбужденные, чтобы предположить, будто их обладатели трезвы. Семен счел за благо покинуть родное жилище, «пока не началось». Это ему удалось, но путь был свободен лишь в одну сторону – к берегу. Там Семен выбрал у мостков лодку поприличней, влез в нее, отвязал ремень и тихо заработал веслами вверх по течению – уже темнело, но ему нужно было побыть одному и подумать.
«Я все время забываю, что здесь иное отношение к СЛОВУ. До былой моей современности дошли лишь глухие отголоски такого отношения. Почему оппонент обидится, если ты его обзовешь идиотом или каким-нибудь малопочтенным животным? Да потому, что в подсознании каждого сидит убеждение: будучи названным, скажем, шакалом, человек в данное животное не превращается, но ему уподобляется. Почему существует древняя традиция похвальбы, преувеличения своих заслуг, достоинств и возможностей? А все та же архаика – утверждая, что он силен, человек и правда как бы становится сильнее. И наоборот, разумеется. На совете пяти племен я, помнится, из-за этого чуть не „сел в лужу". Тогдашний вождь меня выручил: сказал, что только очень сильный человек может говорить о своей слабости, только очень умный – о глупости. То есть „самоуничижение паче гордыни".
Что же произошло с Нишавом? Наше общение я начал с крутейшей похвальбы – представился слабым и робким колдуном из маленького народа. Главному укитсу хватило ума понять это, хватило мужества принять вызов и начать со мной игру. Наверное, он решил, что я хочу войны – и не начал ее, смог не начать! Он понаблюдал за алкоголиком Ванкулом и не только превозмог собственное (мной наколдованное!) желание опохмелиться, но и смог убедить меня, что „попался на удочку"!
Теперь этот визит. Прежде всего, конечно, это демонстрация своей мощи: я, дескать, считаю себя сильнее (или как минимум равным) и могу себе позволить появиться в зоне действия твоей магии. По простой линейной логике мне следовало бы пристрелить этого Нишава и начать военные действия против укитсов. Колдун это учел и устроил подмену. Большинство укитсов и аддоков, конечно, знают его в лицо, однако им было сказано, что Нишав сейчас – вот этот парень. А при нем некто Малхиг. Ну и что с того, что этот Малхиг похож на Нишава – свежий труп тоже похож на живого, однако ни говорить, ни бегать не может. Наверное, тут есть еще какие-то магические тонкости, но я о них просто не знаю.
Если отнестись к делу непредвзято, что я могу предъявить Нишаву? Что меня им много лет пугали? А реально-то что? Укитсы оказались действительно сильны и всепроникающи, однако до сих пор ничего плохого никому не сделали. А этот Нишав-Малхиг – вполне нормальный мужик. Похоже, с ним можно говорить и договариваться!»
Великие колдуны говорили и договаривались несколько дней – до конца «саммита». Среди прочего Семен устроил для Малхига показательный урок. От обилия и «крутизны» чужой «магии» Малхиг в обморок не упал, а под конец даже ошарашил Семена полушутливым предложением наколдовать знаки для обозначения звуков не волшебного, а обычного языка. Повода для отказа, кроме воли на то Умбула, Семен сразу не придумал и пообещал «провентилировать» этот вопрос «в верхах».
Прощальная трапеза была долгой – Сухой Ветке пришлось раз пять подогревать мясо, о котором заболтавшиеся колдуны забывали. Почему-то в этот раз говорил в основном Малхиг. За его словами явно скрывалась какая-то «задняя мысль», и Семен добросовестно пытался ее понять: «Я стараюсь создать политическую ситуацию, при которой „племена и народы" будут заинтересованы друг в друге, будут подчиняться единой власти. Малхиг, похоже, ненавязчиво мне объясняет, что подобная ситуация уже создана – укитсами и лично Нишавом. Не стоит ли, дескать, мне подумать над тем, чтобы объединить древнюю систему „укитсизма" с новомодной системой меновой торговли и школьного образования? М-да-а…»
После торжественного прощания с фальшивым Нишавом делегация укитсов отбыла в обратном направлении. Все остальные тоже собирались в дорогу, и Семен, дабы не нести в одиночку груз ответственности, решил поделиться информацией с главными людьми лоуринов. Им, впрочем, и самим было интересно.
– Ну, и что же сказал тебе этот урод? – как бы мельком поинтересовался Кижуч.
– Да Малхиг почти и не урод, – поправил Медведь. – Это Нишав настоящим придурком оказался! Надо было ехать в такую даль, чтобы просидеть все время в шатре! Он что, там и гадил?
– Не, – ухмыльнулся Бизон, – ему ж в шатер обслуга корыта деревянные с едой носила – наши видели. Туда, значит, с едой, а обратно – наоборот. Бывает же такое?! Слушай, Семхон, а откуда у этих укитсов наши ткани и посуда? Мы же вроде ничего им не давали?
– Откуда, откуда… – буркнул Семен. – От верблюда!
– Ну?! – удивился вождь. – Верблюды в наши края почему-то редко заходят.
– Да это поговорка такая, – махнул рукой Семен. – Не обращай внимания. И ткань, и посуду они вполне могли отнять у имазров или аддоков, но, скорее всего, они ее у них выменяли.
– На что?!
– Да на наш же волшебный напиток! Который мы Нишаву посылали.
– Ты говорил, что он его сам пьет!
– Я говорил, что так думаю – предполагаю то есть. Я ж с ним не пил, правда? А надутый дурак, который изображал здесь Нишава, вовсе и не он, а лишь его обозначение.
– А Нишав, значит, дома остался?
– Нет, он обозначал Малхига.
– Во-от в чем дело, – догадался Кижуч. – То-то ты с ним целыми днями не расставался!
– Когда ж мы бить этих укитсов начнем? – оживился Медведь. – Пора уже!
– Что, – усмехнулся Семен, – в племени лоуринов стало слишком много воинов? Девать некуда?
– Маленько есть, – самодовольно кивнул старейшина. – И какие!
– Знаю, – вздохнул Семен. – Наши воины самые воинственные, старейшины самые мудрые, а женщины самые красивые – кто бы спорил?! Только я думаю, что, пока Нишав жив, воевать мы с укитсами не будем. А будем мы с ними меняться товарами, будем учить в школе их детей.
– А мамонты?
– Нишав готов изменить традиции укитсов в отношении мамонтов. Да, по сути, он их уже изменил.
– Однако!
– Именно так. Поскольку военная угроза уменьшилась, у меня есть кое-какие предложения. В частности, почему бы не начать обучать в школе и девочек?
– Что-о?! – вытаращили глаза старейшины.
– Спокойно! При условии, что женщины прекратят военную подготовку – не их это дело!
– А-а, ну тогда конечно… – облегченно заулыбались руководители.
– Смысл тут не в том, чтобы дать возможность женщинам сплетничать на волшебном языке, а в том, чтобы они собственных детей потихоньку как бы готовили к школе, понимаете? А женщина с пальмой в руках, да еще и украшенная скальпами врагов, это знаете ли… Что ты так смотришь, Веточка? – прервал свою речь Семен. – Сказать что-то хочешь?
– Хочу, – кивнула женщина. – Он скоро умрет.
– Кто?!
– Нишав.
Главные люди лоуринов молча переглянулись – все знали о пророческом даре Сухой Ветки. И никогда не пытались им воспользоваться. Она тоже, казалось бы, о нем забыла или, может быть, его утратила. И вот пожалуйста…
Ни грана дополнительной информации они тогда от Сухой Ветки не получили: что значит «скоро», умрет сам или будет кем-то убит и так далее – ничего этого женщина не знала. Она вообще не могла объяснить, откуда у нее взялась такая уверенность.
Ничего, однако, не случилось ни через месяц, ни через год, ни через два. Семен отправил к укитсам «учителя» – мальчишку-выпускника из аддоков. Через год из одиннадцати привезенных детишек он отобрал пятерых, что заметно увеличило численность первого класса и несколько осложнило обучение. Постепенно юные укитсы слились с общей массой школьников, и Семен почти перестал отличать их от других.
Начало третьего учебного года в расширенном составе неожиданно оказалось задержанным – отпущенные на каникулы ученики-укитсы опаздывали. Семен не давал третьеклассникам нового материала, а заставлял «повторять пройденное» и все больше беспокоился. Наконец кто-то усмотрел в степи караван, и учитель смог вздохнуть с облегчением. Вскоре, однако, выяснилось, что это не укитсы, а имазры, но ни одного ребенка с ними нет, как нет и серьезного груза. Поскольку обращаться с малым арбалетом Сухая Ветка давно научилась, Семен отправил ее на смотровую площадку. Сам же повесил за спину пальму и отправился встречать гостей.
– Приветствуем тебя, Семхон Длинная Лапа, – сказал старший воин, слезая с лошади. – Мы рады видеть тебя в прежнем здравии и силе…
Семен дождался окончания ритуального приветствия и ответил не менее витиевато. Ему очень не хотелось устраивать церемонию приема гостей, и он решился на хамство, которое, впрочем, до сих пор ему с рук сходило:
– Да простят меня великие воины, да не поселится обида в сердцах могучих имазров, но дети племен и кланов ждут, чтобы я продолжил раскрывать им священные тайны. Служение, которое я в меру слабых сил своих пытаюсь исполнять, требует продолжения. Душа моя стонет от горя из-за того, что я не могу длить беседу с вами. Скажи мне, нуждаетесь ли вы в еде или отдыхе? Или, может быть, вы привезли какую-то весть?
– Мы не нуждаемся в еде и отдыхе, – ответил воин и отвел глаза в сторону. – Мы не можем сказать ничего такого, чего не знал бы мудрый Семхон.
Семен изобразил на лице вопрос: «А чего тогда приперлись?» – и молча уставился на гостя. Тот немного помялся и продолжил:
– Понимаешь, Семхон… Мы шли за стадом бизонов к северу от Черного озера. За Длинным Желтым бугром увидели всадников – они уходили куда-то к закату. Я отправил за ними двух людей. Они двигались за чужаками, пока те не миновали Сухой ручей, за которым начинается земля укитсов.
– Это были укитсы?
– Наверное… Они не несли знаков клана, а на наши жесты не отвечали.
– Очень интересно! А дальше что?
– Эти люди оставили на своих следах три кожаных мешка. Мы, конечно, не тронули их. Вернувшись в стойбище, мы рассказали обо всем Ващугу.
– И глава вашего клана очень обрадовался?
– Н-нет… Он совсем не обрадовался… Он велел нам забрать мешки и отвезти их тебе.
– Очень мило, с его стороны! Это, значит, чтоб я чего о нем не подумал. Ладно! Вы, конечно, вернулись на то место и никаких мешков там не обнаружили? Тем не менее ко мне заехать все-таки решили, поскольку таково было желание Ващуга, да?
– Н-нет… Мы нашли их… И привезли. Вот они.
Вся эта комедия начинала Семена раздражать не на шутку: «Опять какие-то недомолвки, обиняки. Мужик прячет глаза как нашкодивший пацан пред лицом грозного родителя. В чем дело?!»
– А ну, дай сюда! – сказал он вслух.
Первый мешок весил, наверное, килограмма три и был мягким. Горловина обмотана ремешком. Семен попытался развязать незнакомый узел и услышал:
– Семхон! Семхон… Позволь нам… э-э-э… Позволь нам уйти, прежде чем ты откроешь их! Позволь, ведь там может быть…
– Что там может быть? – поднял голову Семен. – Черт с рогами? Вредоносная магия, да?
Немолодой, сурового облика воин смотрел так умоляюще, так заискивающе, что Семен сжалился (точнее, ему просто захотелось поскорее отделаться от гостей) и махнул рукой:
– Пусть будет легким и быстрым ваш путь!
– Пусть не покинет тебя благосклонность Умбула, – радостно забормотал воин, взгромождаясь на спину своей мохнатой лошадки. – Пусть склонит он ухо к твоим словам!
– А что, – усмехнулся Семен, – у Умбула есть уши?
Ответа он уже не получил – всадники развернули лошадей и рысью помчались прочь, даже не соблюдая обычного строя. Впрочем, помчались – это громко сказано, но, похоже, из своих усталых лошадок они безжалостно выжимали последние силы. Семен посмотрел им вслед, пожал плечами и занялся узлом на горловине первого мешка – два других остались лежать на высохшей вытоптанной траве. Узел оказался тугим и каким-то хитрым – кажется, ни аддоки, ни имазры таких не вяжут. Возиться Семену быстро надоело, он вытащил нож, разрезал ремень и вывалил содержимое мешка себе под ноги.
И не понял, что это такое.
Зато запах узнал сразу – тухлятина.
Опустился на корточки, стал рассматривать. И понял.
Но не поверил.
Поднялся и глянул по сторонам: светло-голубое осеннее небо с белыми комьями облаков, желтоватая холмистая степь, за спиной уже серые от времени бревна частокола и засеки. Дальше с боков красно-желтые, а местами еще зеленые заросли речных террас. Из-за верхнего венца бревен на смотровой площадке виднеется голова Сухой Ветки – она ждет разрешения покинуть свой пост, ведь все уже кончилось, гости уехали… «Нет, все только начинается», – подумал Семен. Что-то внутри у него болезненно сжалось, и он вновь посмотрел себе под ноги.
На земле неряшливым холмиком лежали глаза мамонтов.
Точнее, оболочки глазных яблок. Они, вероятно, были предварительно проколоты и выжаты. Скорее всего – выпиты. Потом подсушены. Но не все – некоторые попали в мешок совсем свежими. Вот от них-то в основном и воняло.
Действуя словно во сне, Семен вновь извлек нож, сделал несколько шагов в сторону. Поднял с земли самый большой мешок и полоснул лезвием по завязке. Перевернул и вывалил содержимое.
Оно раскатилось в стороны. Но не далеко, поскольку круглым не было.
Детские головы.
Пять штук.
Ученики вернулись в школу после каникул.
Вскрывая и вытряхивая последний мешок, Семен уже ни о чем не думал. Просто не мог. Темный ком он опознал сразу.
Голова Нишава.
Это случилось осенью. А в конце зимы была оттепель, и в степи образовался наст. Мамонт по кличке Рыжий чуть не погиб, мамонтиха Варя ушла с сородичами.
Глава 8
ВЕТКА
Сухая Ветка убрала со стола горшок с остатками мяса, пустые миски и поставила вместо них три глиняные кружки с дымящимся «чаем». В обычных условиях и вождь, и старейшины при вкушении пищи не использовали такого большого количества посуды. Здесь же – в жилище Семхона – пользование индивидуальной миской и ложкой было ритуалом, который давно уже сделался привычным.
То, что происходило в избе, наверное, можно было бы назвать советом, но его участники ни названием, ни процедурой не озаботились. Мероприятие продолжалось уже третий день и никого не радовало. Главный фигурант – Семхон Длинная Лапа – постоянно отсутствовал.
Медведь неловко взял кружку, отхлебнул ароматную желтоватую жидкость, обжегся, поставил обратно на стол, схватил валявшийся рядом нож и с силой воткнул клинок в темную от времени плаху столешницы.
– Хватит! Хватит болтать!!!
– Зря ты стол портишь, – вздохнул Бизон. – Семхон ругаться будет…
– Плевать! Вы что, не понимаете, что происходит?! Сколько слов ни говори, а суть-то не меняется: аддоки с имазрами пустили на свою землю чужаков!
– Укитсы для них не чужаки, – поправил Кижуч, – скорее уж мы.
– Плевать! Они же, как муравьи, расползаются во все стороны, забирают нашу добычу, убивают наших людей! Четверых хьюггов убили!!! Что, не так, что ли?!
– М-да, – покачал плешивой головой Кижуч, – похоже, Семхон своего добился – хьюгги стали для тебя своими.
– Да, стали! Что в этом такого?! А пангиры?! Тех двоих укитсы и убили – я в этом не сомневаюсь!
– Семхон говорит, что это может быть недоразумением, – не очень уверенно сказал Бизон.
– Знаю я, что он говорит!!! – заорал Медведь.
– Семхон считает, что плохой мир лучше хорошей войны, – продолжил вождь. – Может быть, даже наверное, в данном случае он не прав. Но надо продержаться хотя бы до зимы – тогда мы сможем быстро передвигаться по снегу, а они…
– Так-то оно так… – с сомнением проговорил Кижуч. – Только до снега укитсы окончательно скрутят имазров и аддоков, заставят их пролить нашу кровь. Тогда и у нас, и у них не будет другого выхода, кроме войны. Вся эта орава навалится на лоуринов и хьюггов.
– Черт бы побрал этих нелюдей! – простонал Медведь. – Как только река замерзнет, их просто всех вырежут. И десяток самострелов им не поможет! Семхон, конечно, скажет, что их нужно защищать…
– А ты так не считаешь? – усмехнулся Кижуч. – Служение есть Служение – мы его приняли.
– Приняли, приняли! Ну, и что?! Предложи что-нибудь вместо войны! Причем – немедленной! Каждый потерянный день делает сильнее наших врагов, а не нас!
– Вообще-то, они еще не объявили себя нашими врагами…
– Вообще-то! – передразнил Медведь. – Семхон просто не желает сражаться! Он размяк и протух в своей школе. Убили пятерых его учеников, убили союзника, которому он переправил целое озеро волшебного напитка, а ему все мало!
– Не шумите, старейшины, – попросил Бизон. – Я понимаю, почему вы злитесь. Мир вокруг нас сильно изменился, он стал сложным. Семхон очень многое дал нам, но лишил одного – власти над собой. Вы злитесь, потому что понимаете: только он, начав войну, может закончить ее победой. Разве не так?
Старейшины потупились и промолчали. Вождь продолжил:
– Плохо, конечно, что все зависит от одного человека, но это так. За ним пойдут хьюгги – все, кто может носить оружие, а за мной или за вами – нет. Он способен вернуть бывших союзников или заставить их соблюдать нейтралитет, а мы – нет. Я не уверен даже, что в трудный момент наши женщины-воительницы будут мне подчиняться…
То, что происходило в избе, наверное, можно было бы назвать советом, но его участники ни названием, ни процедурой не озаботились. Мероприятие продолжалось уже третий день и никого не радовало. Главный фигурант – Семхон Длинная Лапа – постоянно отсутствовал.
Медведь неловко взял кружку, отхлебнул ароматную желтоватую жидкость, обжегся, поставил обратно на стол, схватил валявшийся рядом нож и с силой воткнул клинок в темную от времени плаху столешницы.
– Хватит! Хватит болтать!!!
– Зря ты стол портишь, – вздохнул Бизон. – Семхон ругаться будет…
– Плевать! Вы что, не понимаете, что происходит?! Сколько слов ни говори, а суть-то не меняется: аддоки с имазрами пустили на свою землю чужаков!
– Укитсы для них не чужаки, – поправил Кижуч, – скорее уж мы.
– Плевать! Они же, как муравьи, расползаются во все стороны, забирают нашу добычу, убивают наших людей! Четверых хьюггов убили!!! Что, не так, что ли?!
– М-да, – покачал плешивой головой Кижуч, – похоже, Семхон своего добился – хьюгги стали для тебя своими.
– Да, стали! Что в этом такого?! А пангиры?! Тех двоих укитсы и убили – я в этом не сомневаюсь!
– Семхон говорит, что это может быть недоразумением, – не очень уверенно сказал Бизон.
– Знаю я, что он говорит!!! – заорал Медведь.
– Семхон считает, что плохой мир лучше хорошей войны, – продолжил вождь. – Может быть, даже наверное, в данном случае он не прав. Но надо продержаться хотя бы до зимы – тогда мы сможем быстро передвигаться по снегу, а они…
– Так-то оно так… – с сомнением проговорил Кижуч. – Только до снега укитсы окончательно скрутят имазров и аддоков, заставят их пролить нашу кровь. Тогда и у нас, и у них не будет другого выхода, кроме войны. Вся эта орава навалится на лоуринов и хьюггов.
– Черт бы побрал этих нелюдей! – простонал Медведь. – Как только река замерзнет, их просто всех вырежут. И десяток самострелов им не поможет! Семхон, конечно, скажет, что их нужно защищать…
– А ты так не считаешь? – усмехнулся Кижуч. – Служение есть Служение – мы его приняли.
– Приняли, приняли! Ну, и что?! Предложи что-нибудь вместо войны! Причем – немедленной! Каждый потерянный день делает сильнее наших врагов, а не нас!
– Вообще-то, они еще не объявили себя нашими врагами…
– Вообще-то! – передразнил Медведь. – Семхон просто не желает сражаться! Он размяк и протух в своей школе. Убили пятерых его учеников, убили союзника, которому он переправил целое озеро волшебного напитка, а ему все мало!
– Не шумите, старейшины, – попросил Бизон. – Я понимаю, почему вы злитесь. Мир вокруг нас сильно изменился, он стал сложным. Семхон очень многое дал нам, но лишил одного – власти над собой. Вы злитесь, потому что понимаете: только он, начав войну, может закончить ее победой. Разве не так?
Старейшины потупились и промолчали. Вождь продолжил:
– Плохо, конечно, что все зависит от одного человека, но это так. За ним пойдут хьюгги – все, кто может носить оружие, а за мной или за вами – нет. Он способен вернуть бывших союзников или заставить их соблюдать нейтралитет, а мы – нет. Я не уверен даже, что в трудный момент наши женщины-воительницы будут мне подчиняться…