Щупов Андрей. Hам светят молнии

   - Вы сгущаете краски.. Возможно, подойдут силы с материка? Я слышал, центральный сетевой штаб предпринимает какие-то меры...
   - "Какие-то меры" меня не устраивают. Это во-первых! А во-вторых, не уверен, что это может что-либо изменить. Полковник фыркнул. - Тем паче, что и в штабе мало кто знает, чего же хотят от нас господа пуриты.
   - Их требования изложены во вчерашнем меморандуме...
   - Брось, майор! Какие, к черту, требования? Бред сивой кобылы - этот твой меморандум! Освобождение из-под стражи главных идеологов? Так никто и никого у нас давно не держит под замком. Некого освобождать и неоткуда!.. Или ты всерьез хочешь обсуждать строительство глубоководной штольни? А кому, скажи на милость, она нужна? Конечно, пусть строят, если так приспичило, но мосты-то рвать зачем?
   - Они утверждают, что на земле... - Рушников смешался. То есть, на дне люди совладали со стихией, что на месте столиц возведены акваполисы и кое-где даже добились осушения гигантских глубинных полостей.
   - Подводные пузыри, в которых выращены райские кущи? полковник ядовито усмехнулся. - Ты на самом деле веришь во все эти россказни?
   - Я только пытаюсь объективно оценивать факты. В конце концов инсайты тоже поминают о каких-то штольнях, и люди за ними идут.
   - Боже мой! Какие люди?.. Недозрелые сопляки и спятившие от безделья бараны? Поинтересуйся на досуге, что они вкалывают себе в вены, какие коктейли мешают в кружках, и вы поймете, о каком контингенте идет речь.
   - Я интересовался. Специально запрашивал сводки. И знаете, что сказал мне один из психологов? Вполне популярно объяснил, что пуритизм в сложившихся обстоятельствах естественное явление. Люди не выдерживают замкнутого пространства, их душит обступившая со всех сторон вода. Поэтому годится любая идеология, любой повод, чтобы вырваться наружу.
   - Ностальгия по солнцу и по суше? Возможно. Пусть! Кто бы был против... - Указательный палец полковника закачался перед лицом Рушникова. - Только не за счет чужих жизней, ясно?! Желаете верить в двадцать три луны, - попутного ветра! В слоеную цивилизацию, в глаза дьявола? Пожалуйста! Но это не повод для подрыва мостов. Не повод, дражайший майор!
   - Они полагают, что иными средствами внимание человечества попросту не привлечь.
   - Значит, ты за то, чтобы разрешить им эту чертову штольню? - Павел Матвеевич каркающе рассмеялся. - Весело! Значит, всю наличную сталь бросим под ноги свихнувшимся юнцам, чтобы потом дружными шеренгами устремится вниз в объятия счастливцев из акваполисов. В этом суть твоего предложения?
   - Не знаю... - Рушников смешался. - Разумеется, теорией должны заниматься ученые с политиками. Но мы могли бы по крайней мере обходиться с ними...
   - Не столь жестоко? - полковник хрустнул кулаком. - Ты ошибаешься, Рушников! Ты сострадательный человек, и этим объясняются все твои колебания. И прости мою прямолинейность, майорские погоны тебе не к лицу. По той простой причине, что ты - не военный. Запомни, любая война - это чья-нибудь глупость, поэтому не ищи мудрости в армейских уставах. Не для того они выдумывались. Предназначение армии - сворачивать головы врагам. Безжалостно и без лишних рефлексий. Кроме того, не следует забывать, что пуритами командуют такие, как Бес, обкурившиеся пустобрехи и неврастеники, которых хватало во все времена. Одни из них затевали войны, другие взрывали храмы и палили с небоскребов по пешеходам. Это хронические неудачники, Рушников! Изовравшиеся демагоги, энергетики, не умеющие делать ничего собственными руками. Не спорю, наверное, их тоже можно понять. Более того - их можно даже пожалеть! В конце концов все заслуживают сочувствия. И этих обормотов, вероятно, следовало изучать в каких-нибудь институтских вивариях. Только, увы, мир чуточку изменился. Ни вивариев, ни лечебниц у нас более не осталось. Пуриты впрямую посягают на человеческие жизни, на наши с вами законы. На той же курумской станции, если не ошибаюсь, они расстреляли около десятка местных операторов. Или тебя это не трогает?
   - Я полагаю, это был не расстрел. Операторы оказали сопротивление...
   - Правильно! Потому что они обязаны были оказать сопротивление! - прорычал полковник.
   На короткое время под навесом повисло молчание. Переведя дух, Павел Матвеевич заговорил чуть спокойнее:
   - Мне не нравится твое настроение, майор. Очень не нравится!
   Рушников покраснел.
   - Прошу прощения, господин полковник. Я не отказываюсь от выполнения приказов. Меня смущает только суровое отношение к пленным.
   - У нас нет и не может быть пленных. Во всяком случае пока. - Полковник поднялся. - Все! Треп окончен. Пора браться за томагавки.
   - Господин полковник!..
   - Я сказал: все!.. Тебе лично могу обещать: когда операция завершится, с теми, кто попадет нам в руки, разбираться будешь ты лично. Эту честь мы, так и быть, тебе окажем.
   ***
   Спокойно заснуть Егору так и не удалось. Вновь замолотили в дверь, призывно возопив к его совести, к его мужскому достоинству. Узнав голоса Горлика и Деминтаса, Егор удивленно отпер замок. С бутылками наперевес, подобно революционным, вооруженным гранатами матросикам, в купе ввалилась горланящая парочка. От Горлика можно было ожидать чего угодно, но пьяный Деминтас являл собой занимательную редкость. Вероятно, оттого и не пришлось его долго уговаривать. Пораженного Егора взяли голыми руками, без единого выстрела.
   Уже через десять минут они сидели за столом и сумрачно опустошали винный запас.
   - К чему беречься? - горячечно бормотал Деминтас. - Все равно помрем. Жорик вон берегся, а теперь валяется с сотрясом. Спрашивается, зачем, для чего?..
   - Но он оклемается?
   - Конечно, оклемается! Что ему сделается? Только все равно ведь ненадолго. Как себя ни обманывай, как ни выпячивай грудку, - от судьбы не уйдешь. Только она, голуба, и знает наше точное предназначение! Всех приберет! Рано или позно спустит на корм акулам!
   - Не надо про акул, Деминтас!
   - Нет, надо! И именно про акул! Люди привыкли беречься, зачем?.. Я вот врач, а спросите меня, какого рожна я занимаюсь медициной - и вряд ли сумею ответить.
   - Как это не сумеешь? Ты клятву, к примеру, давал! Этому, как его?.. Гиппократу.
   - Ничего я ему не давал! Ни в долг, ни взаймы! - Деминтас вскинул голову. - Кто он вообще этот Гиппократ? Родственник с Соломоновых островов? Папа или дядя?.. Да вы спросите любого студентика, и обнаружится, что ни черташеньки мы о нем не знаем. Древний грек, увлеченный натурфилософией - и все! А он, к вашему сведению, лечил то, за что мы и сейчас не возьмемся. Потому что - слабо! Теодор Морель, личный врач фюрера, не мог вылечить Гитлера от банального сифилиса! И это в двадцатом просвещенном веке! Давал ему чуть ли не до трех десятков лекарств одновременно! Даже непонятно, как при таком варварском лечении фюрер протянул до последнего года войны! А Гиппократ, к вашему сведению, без всякого пеницилина брался за самое страшное и побеждал. Потому что морил голодом пациентов и тем самым к таинству духа приобщал! Дико? А вот хренушки! Оказывается, абсолютно разумный подход. Это мы с вами не умели лечить и не умеем. Настроили хосписов - этих символов человеческого бессилия, придумали клятву идиотскую... Будто в ней все дело! Гиппократ-то не клялся - просто лечил и думал! Башкой, милые мои! Мозгами и сердцем!
   - А вы почему не лечите?
   - Потому что тупицы и снобы! Потому что эгоисты до корней волос!
   - Причем тут эгоизм?
   - Да при том, что вся суть нашего первейшего лекарства кроется в эгоизме! Зарядка, диеты, кросс по лужайкам - все красивые словеса и голимый эгоизм на деле! Ибо нет жертвенности, - нет и главного.
   - Разве в здоровом теле не здоровый дух? - поддел его Егор.
   Деминтас шумно высморкался в пятнистый платок, этим же платком протер запотевшие очки, и неожиданно проясневшие глаза доктора показались Егору совершенно трезвыми. С иными умниками такое и впрямь случается. Ноги кренделя выписывают, руки не гнутся, а голова, как ни странно, работает - возможно, даже яснее прежнего.
   - Года три-четыре назад я бы запросто ответил на ваш вопрос. Раньше я все про все знал...
   - Говори ему "ты"! - разобиделся Горлик. - Чего мы как неродные! Я, к примеру, тебе тычу и ему тычу, значит и вам надо между собой тыкать. Логично? По-моему, да.
   - А по-моему, нет!
   - Почему?
   - Потому что свыкнуться - это не тыкнуться.
   - Вы отвлеклись, - напомнил Егор.
   - Чепуха! - Деминтас беспечно отмахнулся. - О чем ни говори, все пути ведут в Рим. Раньше толковали о женщинах, теперь о смерти. Вот и я говорю, что отношение к истинам меняется. Смешно, правда? Истины не меняются, а наше к ним отношение меняется. Бродим вокруг дуба, трогаем его за златую цепь, за разные там ветки и делаем выводы. Как те слепцы, что ощупывали слона. Мда... - Врач встряхнулся. - Так вот, дорогие мои! Сначала природные факторы заболеваний вытеснялись техногенными, и только под самый занавес вдруг выяснилось, что мы попросту эволюционировали до понимания космического фактора - то бишь не радиации с ультрафиолетом, а фактора Божественного. Бердяев писал об этом два столетия назад, а до господ жирафов дошло только сейчас. Можете кричать "ура", но мне почему-то не хочется.
   - Эволюция, к примеру, - явление естественное! - Горлик разлил вино по стаканам. - Даже мы с Егором... Вообще вся наша пишущая братия, включая того же Путятина, доперла! Нет, мы, конечно, не Бердяевы, но только вообразите на минуту, если бы мы все кропали об одном и том же! Можете себе такое представить?
   - А вы и так кропаете об одном и том же.
   - Как это?
   - Да очень просто. Все те же ветки одного и того же дуба. Только кто-то желуди рвет, кто-то в дупло заглядывает, а кто-то лопатой к корням подкапывается, - Деминтас хохотнул. Это уж кому что легче дается.
   - Я, к примеру, не согласен!.. - Горлик готов был поспорить, но Егор, поморщившись, тронул его за рукав.
   - Ты бы не перебивал, лады? - Егор не требовал, просил. Ему и впрямь интереснее было послушать Деминтаса. Не каждый день тот разражался подобными монологами, а все, что мог сказать по тому или иному поводу Горлик, Егор знал наперед.
   - Продолжайте, Деминтас.
   - Да продолжать-то, собственно, нечего. Просто раньше я верил в жизнь. Верил и вечно чего-то ждал. Что вот, мол, грянет блистательное завтра, и человечество враз преобразится. Либо люди прозреют, либо объявится некое знание, от которого пусть не всем, но многим станет легче. Под этим углом и рассматривал все сущее. Даже торсионными полями пытался заниматься, в физические клубы записывался. Не потому что очень любил физику, - потому что постоянно ждал глобального обновления. В природе, в сознании, всюду... А торсионные поля и впрямь казались вещью увлекательнейшей! Уже только потому, что переворачивали все с ног на голову. Ну, да вы слышали, наверное.
   - Не слышал, - Егор покачал головой.
   - Тогда совсем коротко... Про гравитационные поля и электромагнитные вы знаете. Первые порождаются массой объекта, вторые - зарядом. Так вот торсионные поля наводятся спином или угловым моментом вращения...
   - Ты еще кориолесово ускорение вспомни! - гоготнул Горлик. - С детства не любил "термех".
   - Эта не "термех", это другое. Начни человечество этим заниматься, как знать, возможно, и не было бы всей этой водяной свистопляски. Топливная энергетика, электромагнетизм, фармакология - все было бы иным.
   - Так уж и иным?
   - Качественно иным! Не вы первые иронизируете по этому поводу. Нильс Бор в свое время не верил в практическое применение атомной энергии, а Герц полагал нереальной дистанционную связь с помощью электромагнитных волн. Даже Эйнштейн еще за десять лет до появления атомной бомбы считал абсолютно невозможным создание ядерного оружия. А уж сколько ушатов грязи вылили на головы апологетов экстрасенсорики!
   - Так твои торсионные поля - что-то вроде телепатии?
   - Тьфу ты! - Деминтас и впрямь сплюнул. Досадливо пробормотал: - Мы генерируем тепло, злобу и глупость. Третье тоже, к сожалению, передается с помощью торсионного излучения.
   - Я и толкую: телепатия!
   Деминтас повернулся к Егору.
   - Меня-то, честно говоря, на первых порах интересовала возможность перезаписи лекарств на экологически чистые носители. И даже не лекарств, а этакого субстрата здоровья.
   - Бррр!.. - Горлик помотал головой. - Не понимаю.
   Деминтас по-прежнему на него не глядел, обращаясь главным образом к Егору.
   - В качестве иллюстрации - простейший опыт Фолля. Две пробирки с намотанным на них медным проводом. В одной лекарственный раствор, в другой дистиллированная вода. Если исключить влияние чужеродных магнитных полей, то спустя энное время лечебные свойства передадутся обычной воде. Вот вам и решение проблем химического зашлаковывания человека!
   - Так просто?
   - Вовсе нет. Я привел самое удобоваримое и наглядное... Деминтас вздохнул. - В качестве носителей здоровой и нездоровой информации могут выступать самые разные субстанции - от еды и питья до одежды и авторучек. Интересная книга, прочитанная трижды или четырежды, доставляет большее наслаждение, ибо несет на себе торсионный заряд восторга предыдущих читателей.
   - А иконы, литье, другие предметы искусства?
   Деминтас многозначительно шевельнул бровями.
   - Все то же самое. Эффект любого кумира кроется в том же торсионном шлейфе, что подпитывается энергией поклонников. Мы воспринимаем не образ, а ореол. Человек умирает, его нет, но мы и тогда поклоняемся праху. На самом же деле - не праху, а торсионному призраку, что живет до тех пор, пока жив хоть один фанат и последователь кумира. В общем, с какого конца ни зайди, тема - благодатнейшая! С лихвой хватило бы на весь грядущий век. Но, увы, не успели. Даже торсионные двигатели, которыми намеревались оборудовать все поднятые на мосты локомотивы, в конце концов так и оставили на земле. Не решились рисковать, а доводить до ума опытные образцы было уже некогда. Трубы Иерихона протрубили отбой, и с тех самых пор... С тех самых пор, милые мои, занимать меня стала одна-единственная тема - тема смерти!
   Егор поневоле припомнил свою недавнюю игру с револьвером и опустил глаза.
   - Вы превратились в пессимиста?
   - Ничего подобного! Просто я собрался с духом и вознамерился взглянуть на наш развеселый дуб сверху. Или снизу, - это уж как пожелаете. Надоело, знаете ли, ходить вокруг да около точно пушкинскому коту! Дайте мне точку опоры, говаривал Архимед, - вот и я жажду подобной точки, тем более, что точка такая имеется. Смерть! Да, да! Именно смерть - та площадка, с которой многое можно увидеть и понять. Надо только взойти на нее. Хотя бы умозрительно. И тогда изменится все разом. Даже болезни! Потому как и они - наша исконная неизбежность, то, во что нужно всматриваться с уважением и вниманием. Не лечить и выкорчевывать, а воспринимать, как стимул и помощь в постижении мира.
   - Уважение к болезням?
   - Верно! Болезнь - кара и наказание, болезнь - опыт и подсказка. Нечто нашептывает нам на ухо, и все, что от нас требуется, это насторожиться и прислушаться. Чего, казалось бы, проще! Но нет, мы глотаем антибиотики, режем опухоли, сбиваем температуру, не понимая того, что в иных случаях болезнь - дар, которого мы просто пока не в состоянии оценить. Готовность к торсионному перебросу в иное состояние. Сытый голодного не разумеет, как здоровый больного. Один лишь шажочек в этом загадочном направлении, всего один! - и занавес начнет подыматься! Потому что мертвые знают то, что недоступно живым... - глаза Деминтаса горели лихорадочным огнем. - Не ждите того дня, когда прекратятся ваши страдания, ибо это будет днем вашей смерти, - говаривал Теннесси Уильямс. Красиво? - да! Но верно ли? День смерти - великий день! Ради него мы живем и мучимся несколько десятилетий, ему посвящаем всю свою жизнь. Толстой очень точно приблизился к описанию смерти на примере Болконского. Это и впрямь час, когда земное отступает в сторону, становится чужим. Глупец оказывается один на один с самим собой, мудрец напротив прозревает, краем уха и краем глаза видя и слыша приближение того извечного и великого, что ждет нас всех за чертой последнего вздоха. Ибо там все! И свет, и знание, и любовь. Сколько раз мы являемся в этот мир? Что такое наше видимое тело, и существует ли что-либо помимо него? Что вечно, а что умирает через девять и через сорок дней? И умирает ли вообще? Может, попросту улетает? Сначала от тела, а потом от планеты? Не зря ведь люди вспоминают под гипнозом о прошлых веках, о времени, проведенном в леопардовой или волчьей шкуре, о прохладе морских глубин, о высотах, в которых они порхали с легкостью лесных пичуг...
   - Лес! - вздохнул Горлик. - Знали бы вы, господа, как я тоскую, к примеру, о лесе. Шелестящая листва, звон мошкары, солнце! Вдвоем с сестрой мы убегали доить березы. Напивались сока до такой степени, что животы барабанами раздувало. Черт подери! Почему все так закончилось?
   - Потому что детство, Горлик, всегда проходит. Это одна из земных аксиом! - Деминтас был недоволен, что его перебили. - Времечко, когда деревья были большими, а яблоки казались величиной с глобус. Детство подобно той же воде. Было - и нет, утекло. Иные пропускают его меж пальцев, другие выпивают в пару глотков.
   - Наверное, я его выпил, - с печалью вымолвил Горлик. Потому что помню все до денечка. Оно где-то тут - над желудком...
   На какое-то время за столом повисло молчание. Собеседники осмысливали сказанное, пробовали слова на вкус. Каждый погрузился в свое. Горлик убегал мыслями к березовому соку, Егор отчего-то вспоминал свои детские прыжки с подскоком. Мальчишеское тело легко преодолевало земную гравитацию, требовало вычурных движений, словно и впрямь одна из прошлых жизней была заполнена конским галопом. Отдыхая на даче у бабушки, Егор любил бегать по лесным склонам, взлетая иногда на немыслимую высоту. Мгновения стремительного переноса по воздуху впечатались в память накрепко.
   - Словом... - Деминтас оглядел собеседников мутным взором. - Здоровое тело - это только здоровое тело и ничего больше! Оно может радовать дух, но с тем же успехом может угнетать и расслаблять. Последнее, кстати, случается значительно чаще.
   - Вы против здоровья?
   - Вовсе нет. Безусловно, тело - вещь приятная во многих отношениях, однако второстепенность его очевидна. - Деминтас отхлебнул из бокала и отчаянно поморщился. Он словно специально отравлял себя, дабы стимулировать высвобождение от яда потоком откровенных и потому особо жалящих слов. Очевидна, если в шеренге приоритетов мы поставим смерть на свое законное первое место.
   - Первое? По-моему, это чересчур, - подал голос Горлик. Я понимаю, чудовищная загадка, величие темного покрова и все такое, но коли уж мы явлены этому свету, зачем думать о смерти? Надо, наверное, как-то жить.
   - Давайте! - легко согласился Деминтас. - Только сразу возникает вопрос: для чего жить? Для какого такого мифического результата?
   - Как это для какого?
   - Вы ни разу не задумывались о смысле жизни?
   - Отчего же? Разумеется, задумывался! Все-таки я писатель, в некотором роде был попросту обязан...
   Глаза Деминтаса полыхнули парой орудийных выстрелов. На мгновение он напомнил Егору кобру с раздувшимся капюшоном.
   - Так для чего же мы живем, голубчик?
   - Ну... Вероятно, для восприятия красоты, для того, чтобы помогать ближним, делать их чище, мудрее.
   - Кто же спорит! - Деминтас скривился. - Но для чего все это?
   - Что для чего?
   - Я спрашиваю, для чего помогать и зачем восхищаться? В чем ваш конкретный смысл?
   - Ммм... Честно говоря, так вот сразу я не готов. Горлик бросил взгляд на Егора, и последний, помешкав, протянул коллеге руку помощи.
   - Вы хотите сказать, что все наши лучшие деяния - только ступеньки перед пъедесталом? Своего рода - разминка перед главным?
   - Точно! - Деминтас кивнул. - И этот пъедестал, господа, - наше главное событие жизни. Ее терновый венец и чарующий финиш! Уйти более лучшим, чем ты пришел, или, как уверял братец Шиллер: когда явился ты на Божий свет, ты плакал, но другие ликовали; живи же так, чтоб уходя из мира, другие плакали, а ты спокоен был.
   - Сафо говорил иначе: "Если бы смерть была благом - боги не были бы бессмертны."
   - Сафо был варваром, хотя и умным. Тот же Плутарх утверждал другое. Дескать, медицина заставляет нас умирать продолжительнее и мучительнее. Красиво, да? И это уже про меня, понимаете? В мой огород камушек! - Деминтас яростно ткнул себя в грудь. - Я-то помню, как нас учили лечить. По трупам шагали! Ставим, к примеру, укольчик бедному орангутангу и выжигаем из гипоталамуса осморецепторы. Занятная процедура, правда? Сто очкастых рыл собирается вокруг и смотрит. Потому что действительно есть, на что полюбоваться. Знаете, как ведет себя после такой операции собрат-обезьянин? А ведет он себя преинтереснейше! Он не ощущает ни голода, ни жажды, не пьет и не ест, хотя, разумеется, нуждается в этом. А мы кропаем в блокнотики и говорим: ага, понятно! Дескать, вот он, падла, научный анализ! Знания через чужую боль и кровь.
   - Что ты, к примеру, хочешь этим сказать?
   - Ничего, - Деминтас покачал головой. - Только то, что медицина и впрямь заставляет нас умирать продолжительнее и мучительнее. Сказано, что называется, не в бровь, а в глаз!
   - Любите цитаты?
   - Как раз нет. Но если не слушают тебя, отчего не привести в пример какого-нибудь Софокла с Гераклитом. Торсионные призраки тем и сильны, что их уже нет. И, увы, мало кого интересует, что зачастую для изречения тех или иных истин вполне достает собственного ума.
   - Вы действительно так полагаете?
   Деминтас остро взглянул в глаза Егору и неожиданно рассмеялся.
   - Пожалуй, я рад, что вы такой, какой вы есть.
   - Хотите сказать, что я не дурак?
   - Выражаясь проще - да. Видите ли, общение с дураками расслабляет. Возникает ложное ощущение собственной значимости, а я этого не люблю. Поэтому рад любому умному собеседнику. В настоящее время - вам.
   - Еще бы! У Егора три литературных премии, - горячо заговорил Горлик. - Пятнадцать книг и серия журнальных публикаций.
   - Пятнадцать книг? Это, верно, килограммов десять? Что ж, впечатляет... - продолжая улыбаться, Деминтас протянул руку к непочатой бутылке, сковырнув пробку, аккуратно разлил вино.
   - Ну-с, мсье Егор. За ваши публикации и книги, которые никто и никогда уже не прочтет. Кстати, за ваши, Горлик, тоже!
   Егор согласно кивнул, Горлик тоненько хихикнул. Спевка, судя по всему, состоялась. За куплетом наступала очередь припева.
   ***
   Дважды налетали разрозненные стаи мышей, но от них отмахивались, как от докучливой мошкары. Только ворчуну сержанту маленькие коготки располосовали ухо и оцарапали щеку, в остальном обошлось без потерь. Фонари все-таки пришлось включить. В целях безопасности. До позиций пуритов было далековато, а вот волны бушевали совсем рядышком. Полковник справедливо рассудил, что добровольцев переться в полной темноте по притопленным сферам можно и не найти. Правда, обнаружился другой коварный минус: в свете фонарей в прозрачной глубине под ногами тотчас замелькали мощные черные тела. То ли мелькали они там постоянно, то ли хищников привлекло сияние ламп. Так или иначе, но людишки попятились.
   - Мать честная! Сколько их там!
   - Да уж... Не хотел бы я подскользнуться.
   - Типун тебе на язык!..
   - Разговорчики! - полковник первым шагнул вперед. - Тут и ползти всего ничего, а эти дуры, если не трепыхаться, не кинутся. В общем проверить обвязку - и за мной!
   Не очень-то он верил в то, что говорил, но, кажется, подействовало. Вниз старались не смотреть, цеплялись за скользкие поручни, животами приникали к металлу, усеянному пупырьем заклепок. Павел Матвеевич, оглядываясь, видел, что пошли все. Значит, действительно отобрали кого следовало. Мимолетно подумалось, что не мешало бы захватить с собой несговорчивого майора. Чтобы растряс жирок, пацифист задрипанный, да вкусил почем фунт лиха! Полковник смутно подозревал, что из-за таких вот в сущности неплохих людей и затевались на земле самые страшные смуты. Ржавые доброхоты, болтуны и пентюхи, понятия не имеющие о реалиях! Конечно же, человечество - не стадо, и, конечно же, имеет ценность каждая отдельно взятая жизнь, все правильно и понятно до оскомины, да только предназначены сии правила вовсе не для тех, кто стоит у кормила. Если президент перестает быть тираном и впадает в Достоевщину, если забывает о технике дрессуры и выпускает из рук кнут, то гнать и гнать надобно такого в три шеи. Потому что наломает дров похлеще любого дуче и фюрера. Сначала ринется в конверсию, потом вляпается в войну, затем передерется с собственным разобиженным народом и вовсе опустит руки. Дескать, хотел, как лучше, ребята! Правда, хотел!.. Павел Матвеевич фыркнул. Мысленным диалогом он сознательно ярил себя, синтезировал мужество, которое убывало по мере того, как росла высота. Сферы заметно раскачивало, дождь хлестал по глазам, холодеющие пальцы все чаще соскальзывали с поручней. И это только начало! Дальше пойдет хуже. Стальная дуга достигнет пика и станет клониться к воде, а метров семь-восемь придется и вовсе плыть. Пустяки, конечно, но кто-нибудь обязательно дрогнет. Ну никак без этого не обойдется! Значит, что? Значит, придется стрелять. Для того и навинчен глушитель. При удачном стечении обстоятельств - по акулам, при неудачном...
   Полковник повернул голову, рассматривая ползущую за ним вереницу людей, еще раз от души обругал Рушникова. Ведь не дурак, кажется! Изучал, верно, историю, периоды смут и революций, а поди ж ты! Так и не понял, курдюк жалостливый, что ни одному из доброхотов так и не удалось превратить землю в централизованный Эдем. В кладбище, в гигантскую свалку - это пожалуйста, но никогда в нечто приближенное к райским кущам! И ведь всегда в избытке находились разномастные пророки. Вещали, кликушествовали до потери пульса. Так ли уж сложно было прислушаться? Кажется, отец Авель предсказал некогда взятие Москвы, ее последующее сожжение. Что же с ним сделали после этого? Медовыми пряниками накормили, деньгами одарили? Фига-с два! Взяли и заточили в тюрьму. Уже потом, когда все сбылось, старца расковали и отпустили. Но опять же с непременным условием - молчать в тряпочку и не трепать языком попусту. А он и не трепал, пытался помочь, как мог. И конечно, сохранились кое-какие письмена, кое-какие протоколы. На досуге венценосцы их рассеянно листали. Выводы вряд ли делали правильные, но любопытство проявляли...