Страница:
Таранов принял решение мгновенно. Под шум мотора темной тенью он спрыгнул с крыши. Сейчас все четыре участника сделки находились в секторе обстрела. Он сделал шаг из-за угла и навскидку, не целясь, выстрелил в лобовое стекло «Жигулей». Промахнуться на такой дистанции просто невозможно… Длинный язык пламени полыхнул в темноте, картечь густо покрыла дырками триплекс напротив водительского места. Таранов передернул затвор и выстрелил второй раз – туда, где сидел пассажир. Теперь в машине Филина два трупа… или двое тяжелораненых. В любом случае они уже не опасны. Но оставались еще и тверские! Вероятно, готовые к отпору и – гарантированно – вооруженные. По крайней мере – один из них.
Нападение Таранова было внезапным и молниеносным. Однако любая «молниеносность» предполагает в реальной жизни некую физическую продолжительность. В скоротечном огневом контакте время измеряется секундами и их долями. Выигрывает тот, кто хладнокровней, кто быстрее стреляет, быстрее движется… а главное – быстрее думает. Причем думает на подсознательном, рефлекторном уровне.
…Еще звучал грохот второго выстрела, а Таранов уже летел в сторону, в полете передергивая затвор карабина. На землю он упал одновременно со стреляной гильзой. Спустя полсекунды в то место, где только что стоял Таранов, ударила пуля. Брызнула из стены кирпичная крошка. В ответ Иван выстрелил на вспышку и снова перекатился в сторону. Он ждал выстрела, но никто не стрелял. Ровно бормотал двигатель «Жигулей», моросил дождь… Очевидно, тверской затаился, ожидая, когда Таранов обнаружит себя. В такие игры Иван играл не один раз. Он умел часами стоять или лежать совершенно неподвижно. Но сейчас он не мог позволить себе такой роскоши – всего в трехстах метрах от «диких гаражей» находилась станция метро и железной дороги «Девяткино». Выстрелы там наверняка слышали. Вполне вероятно, что в самое ближайшее время может появиться наряд милиции… А воевать с ментами Таранову вовсе ни к чему. Иван осторожно пошарил по земле и нашел обломок кирпича. Удерживая карабин правой рукой, левой он отбросил четвертинку кирпича в сторону. Обломок покатился по гравию, издавая хорошо слышимый звук… Бах-бах-бах! – ударили три выстрела подряд. А четвертый – заключительный – сделал Таранов…Все было кончено.
«Пост № 3» доложил по рации Шахову:
– Третий – Лидеру: Диспетчер положил всех. Товар взял. Уходит… Как поняли? Прием.
– Понял, – ответил Лидер. И шепотом матюгнулся. Он сидел в своей «шестерке» на углу Гражданского и Суздальского, в километре от места действия. – Понял тебя, третий. Ты тоже можешь уходить… прием.
– Сматываю удочки, – ответил «пост № 3» весело. На «третьем посту» находился действующий сотрудник милицейского СОБРа. Он был вооружен аппаратурой ночного видения, табельным «ПМ» и нетабельным карабином «сайга» с оптическим прицелом. Его задачей было уничтожение Африканца в случае, если тот вдруг будет задержан милицией… Но Африканец ушел, и собровец, довольный тем, что нет нужды проливать кровь, тоже скрылся.
А вот Лидер работой Африканца был совсем не доволен.
– Я не хотел, чтобы триста граммов героина попали в город, – произнес Иван. – Зачем выпускать отраву в город?
– Триста граммов – это не так много, Африканец.
– Конечно, – сказал Иван, – совсем ерунда. Три тысячи доз.
– Не кипятись. Поверь мне, что для Санкт-Петербурга эти три тысячи чеков погоды не сделают. Даже когда перехватывают килограмм-полтора – город не ощущает дефицита… А вот оперативную комбинацию ты нам сорвал. Ты перехватил разовую поставку, а мы хотели раскрыть всю цепочку и заодно спровоцировать большую разборку между Филином и тверскими. А теперь все концы обрублены.
– Ну извини, – буркнул Таранов. Он признал свою ошибку. На журнальном столике между Иваном и Шаховым лежал черный полиэтиленовый пакет, плотно перебинтованный скотчем, – тот самый героин. Триста граммов. Три тысячи ядовитых тварей.
– Чего уж теперь? – картавя, произнес Шахов. – На будущее постарайся избежать… э-э… импровизаций.
– Понял, – сухо ответил Иван. Шахов широко, дружески улыбнулся и сказал:
– Виски? Водочку, коньячку?
– Глоток водки можно.
Шахов поднялся и пересек гостиную, достал из огромного холодильника большую бутылку «Стандарта» и «пепси». Когда выпили, Лидер сказал:
– Кстати, Иван Сергеич, в нашем Клубе все проходят собеседование с Председателем… такова традиция. Завтра мы с тобой поедем в загородную резиденцию, и вы встретитесь с Председателем. Да и поживешь там несколько дней, отдохнешь. Там места отменные, тихие.
– С вашего разрешения, – сказал Таранов, – мы сделаем это через недельку.
– Что так? – осведомился Шахов.
– Личные обстоятельства, – ответил Таранов.
…Он только что вернулся из Крыма. Там, в Симферополе, обосновался после службы командир группы «Африка» полковник Кислицын. Однажды Кислицын позвонил и в разговоре небрежно сообщил: холодновато нынче… Таранов опешил – кодовая фраза «холодно нынче» означала, что Кислицыну срочно требуется помощь. Вдвоем с Валькой Лавровым они вылетели в Крым и помогли Карлсону «согреться». Симферопольским братанам надолго запомнился июль 96 года.
Таранов и Лавров вернулись из Крыма и решили отметить благополучное завершение мероприятия – заскочили в кафушку на Большой Морской. Заказали водочки, салатик… Они только выпили по первой, как в зал вошла Светлана. Разумеется, тогда Таранов не знал, что ее зовут Светланой. Она вошла, и в зале как будто стало тише… и все посмотрели на нее. Она была в длинном легком сарафане, в босоножках на высоченной шпильке, и коса – ах, какая у нее была коса цвета спелой пшеницы! В зале стало тише – примолкли даже братаны за соседним столиком, которые шумно обмывали освобождение некоего Лехи. Сам Леха – здоровенный бугай в майке и штанах «адидас» – окинул Светлану наглым, жадным, раздевающим взглядом… Светлана, слегка щуря глаза, как делают это все близорукие люди, осмотрелась, выискивая свободное место. Таковых не было.
– Прошу к нам, – сказал, вставая, Леха. Росту в нем было под два метра. На правом плече синела татуировка – гладиатор с мечом в руке. На зоне такие наколки наносят лагерным бойцам. – Прошу к нам, мадмуазель.
«Мадмуазель» прошла мимо, и взгляд Лехи потемнел. Он определенно не привык, чтобы им так откровенно пренебрегали. Один из братков – подвижный, шустрый – схватил Светлану за ремешок сумочки, висящей через плечо.
– Мадмуазель, – сказал он, – составьте компанию, не проходите мимо.
– Извините, не могу, – сказала она и потянула сумочку к себе. Пластиковый карабинчик на ремешке сломался, сумочка упала на пол, раскрылась – раскатилась по полу косметическая дребедень, очки, записная книжка… Она стояла и беспомощно смотрела на кафельный пол… А серебристый цилиндрик губной помады катился, катился и прикатился под ноги Таранову. Иван поднял его и поставил на столик.
– Я те новую куплю, – сказал Леха, имея в виду сумочку, – фирму… давай к нам. Шампусика дернем.
Светлана покраснела. Потом Таранов узнает, что она легко – как ребенок – краснеет…
– Вы – хам, – сказала вдруг Светлана фразу, совершенно неуместную в общении с хамами.
– Что? – удивился Леха. А Светлана присела и стала собирать рассыпавшиеся вещи… и тогда Леха поставил огромную лапу в кожаной кроссовке на очки. Таранов посмотрел на Лаврова… Валька вздохнул и сказал:
– Ну, блин, не дадут спокойно отдохнуть.
Очки хрустнули под подошвой.
– Ах! – вскрикнула пожилая армянка за соседним столиком. Леха повернул ногу туда-сюда так, как если бы тушил окурок. Под ногой захрустело.
– Отставить! – громко скомандовал Таранов. В его сторону повернулись три коротко стриженных головы. Посмотрели без интереса и отвернулись – фраер какой-то.
– Отставить, – повторил Таранов, вставая. – Вещи собрать, извиниться перед женщиной.
Теперь на него смотрели все пятеро братков… из динамиков на стойке бара звучала «Кумпарсита».
– Пошел на хер, штымп, – бросил наконец Леха. Таранов поднялся из-за стола. Валька Лавров по прозвищу Айболит – так его прозвали потому, что в группе «Африка» он совмещал обязанности снайпера и врача – обтер губы салфеткой, тоже встал… под ногой Лехи хрустнула пудреница. Он – закаленный в лагерных сражениях – не принимал этих двух «штымпов» всерьез. Да и соотношение – пятеро против двоих – очевидно было не в пользу «штымпов».
– Надо извиниться, сынок, – сказал, подойдя к тому, что сорвал сумочку, Валентин. В следующую секунду в лицо Айболиту летел кулак. Валька спокойно перехватил руку, сломал ее в запястье и бросил отморозка лицом в стол. И – закрутилось под страстную мелодию «Кумпарситы».
Все братки имели опыт «разборок», а трое из пяти – спортивное прошлое. Но выстоять против офицеров спецназа у них кишка была тонка.
…Леху оставили «на десерт». Не потому, что вкладывали в это какой-то символический смысл, а просто потому, что он сидел в торце стола – дальше всех от Таранова и Лаврова. Когда дошла очередь до Лехи, трое бандитов уже лежали неподвижно, четвертый сидел на полу и стонал, обхватив голову руками.
Таранов повернулся к Лехе, а тот схватил со стола бутылку, ударил ею о столешницу – пакостно оскалилась стеклянными клыками «розочка».
– Ну подходи, подходи, мент, – закричал Леха. Было видно, что на него произвела впечатление быстрая и жестокая расправа… Таранов ухмыльнулся и сказал:
– У тебя еще есть выбор, Леха. Ты можешь извиниться и…
– Отсосешь, сука! – выкрикнул Леха, заводя сам себя.
– Ну, как знаешь, – пожал плечами Таранов и двинулся на бандита. Лагерный боец сделал выпад, а через секунду лежал на полу со сломанной рукой и выбитой челюстью.
– Ах, какое танго у нас получилось трепетное, – с усмешкой произнес Валька. Иван поднял с пола сумочку, сложил в нее рассыпавшиеся вещи.
Светлана стояла, прижав ладони к пылающим щекам, и в глазах ее был ужас.
Он протянул ей сумочку, сказал:
– Вот, возьмите.
– Господи, господи, – пробормотала она и, оттолкнув руку Таранова, выбежала из кафе. Иван растерянно посмотрел на Айболита, потом на сумку – на ней была кровь.
– М-да, – задумчиво сказал Валька, – трепетное танго, Ваня.
Дома Таранов просмотрел содержимое сумочки и нашел в боковом кармашке несколько визиток. На них значилось «Мюллер Светлана Юрьевна. Филолог». И номера телефонов… Он как-то очень обрадовался, когда узнал, что имя незнакомки – Светлана. Имя очень подходило к этой светловолосой женщине с косой… Вечером Таранов позвонил ей на домашний телефон, представился и сказал, что хотел бы передать сумку. Светлана некоторое время молчала, а потом сказала:
– А те… те люди, в кафе… они сильно пострадали?
Таранов хотел было сказать, что, мол, ничего страшного. Да и жалеть их не стоит. Но вместо этого сказал: я сожалею.
Это было в июле 96-го. Тысячу лет назад.
…Голос диктора объявил о прибытии рейса. Иван встрепенулся. А спустя тридцать минут появилась Светлана. Ах, как она шла по залу… ах, как она шла! Сердце ликвидатора Таранова забилось, как у школьника.
Он отобрал у Светланы чемодан на колесиках, вручил цветы и поцеловал в висок, в золото спелой пшеницы.
– У тебя волосы еще пахнут лондонским туманом, – прошептал он ей на ухо.
– Врешь ты все, Ванька, – ответила она. – В Лондоне жара – плюс двадцать пять – никакого тумана… ты меня ждал?
Он ничего не ответил… что тут отвечать?
Их встречу зафиксировала на видеокамеру женщина. Та самая, которая была известна Таранову только по голосу – «пост № 2». Вечером видеокассета с записью встречи ляжет на стол Лидера.
Глава 3
Нападение Таранова было внезапным и молниеносным. Однако любая «молниеносность» предполагает в реальной жизни некую физическую продолжительность. В скоротечном огневом контакте время измеряется секундами и их долями. Выигрывает тот, кто хладнокровней, кто быстрее стреляет, быстрее движется… а главное – быстрее думает. Причем думает на подсознательном, рефлекторном уровне.
…Еще звучал грохот второго выстрела, а Таранов уже летел в сторону, в полете передергивая затвор карабина. На землю он упал одновременно со стреляной гильзой. Спустя полсекунды в то место, где только что стоял Таранов, ударила пуля. Брызнула из стены кирпичная крошка. В ответ Иван выстрелил на вспышку и снова перекатился в сторону. Он ждал выстрела, но никто не стрелял. Ровно бормотал двигатель «Жигулей», моросил дождь… Очевидно, тверской затаился, ожидая, когда Таранов обнаружит себя. В такие игры Иван играл не один раз. Он умел часами стоять или лежать совершенно неподвижно. Но сейчас он не мог позволить себе такой роскоши – всего в трехстах метрах от «диких гаражей» находилась станция метро и железной дороги «Девяткино». Выстрелы там наверняка слышали. Вполне вероятно, что в самое ближайшее время может появиться наряд милиции… А воевать с ментами Таранову вовсе ни к чему. Иван осторожно пошарил по земле и нашел обломок кирпича. Удерживая карабин правой рукой, левой он отбросил четвертинку кирпича в сторону. Обломок покатился по гравию, издавая хорошо слышимый звук… Бах-бах-бах! – ударили три выстрела подряд. А четвертый – заключительный – сделал Таранов…Все было кончено.
«Пост № 3» доложил по рации Шахову:
– Третий – Лидеру: Диспетчер положил всех. Товар взял. Уходит… Как поняли? Прием.
– Понял, – ответил Лидер. И шепотом матюгнулся. Он сидел в своей «шестерке» на углу Гражданского и Суздальского, в километре от места действия. – Понял тебя, третий. Ты тоже можешь уходить… прием.
– Сматываю удочки, – ответил «пост № 3» весело. На «третьем посту» находился действующий сотрудник милицейского СОБРа. Он был вооружен аппаратурой ночного видения, табельным «ПМ» и нетабельным карабином «сайга» с оптическим прицелом. Его задачей было уничтожение Африканца в случае, если тот вдруг будет задержан милицией… Но Африканец ушел, и собровец, довольный тем, что нет нужды проливать кровь, тоже скрылся.
А вот Лидер работой Африканца был совсем не доволен.
* * *
– Зачем ты это сделал, Иван Сергеич? – спросил Шахов.– Я не хотел, чтобы триста граммов героина попали в город, – произнес Иван. – Зачем выпускать отраву в город?
– Триста граммов – это не так много, Африканец.
– Конечно, – сказал Иван, – совсем ерунда. Три тысячи доз.
– Не кипятись. Поверь мне, что для Санкт-Петербурга эти три тысячи чеков погоды не сделают. Даже когда перехватывают килограмм-полтора – город не ощущает дефицита… А вот оперативную комбинацию ты нам сорвал. Ты перехватил разовую поставку, а мы хотели раскрыть всю цепочку и заодно спровоцировать большую разборку между Филином и тверскими. А теперь все концы обрублены.
– Ну извини, – буркнул Таранов. Он признал свою ошибку. На журнальном столике между Иваном и Шаховым лежал черный полиэтиленовый пакет, плотно перебинтованный скотчем, – тот самый героин. Триста граммов. Три тысячи ядовитых тварей.
– Чего уж теперь? – картавя, произнес Шахов. – На будущее постарайся избежать… э-э… импровизаций.
– Понял, – сухо ответил Иван. Шахов широко, дружески улыбнулся и сказал:
– Виски? Водочку, коньячку?
– Глоток водки можно.
Шахов поднялся и пересек гостиную, достал из огромного холодильника большую бутылку «Стандарта» и «пепси». Когда выпили, Лидер сказал:
– Кстати, Иван Сергеич, в нашем Клубе все проходят собеседование с Председателем… такова традиция. Завтра мы с тобой поедем в загородную резиденцию, и вы встретитесь с Председателем. Да и поживешь там несколько дней, отдохнешь. Там места отменные, тихие.
– С вашего разрешения, – сказал Таранов, – мы сделаем это через недельку.
– Что так? – осведомился Шахов.
– Личные обстоятельства, – ответил Таранов.
* * *
Светлана возвратилась из Лондона через Москву. В полдень тринадцатого Таранов встречал ее в Пулково– II. Он немножко волновался – он всегда волновался при виде этой женщины. Иван стоял в зале прибытия с букетом белых лилий и вспоминал, как познакомился со Светланой четыре года назад.…Он только что вернулся из Крыма. Там, в Симферополе, обосновался после службы командир группы «Африка» полковник Кислицын. Однажды Кислицын позвонил и в разговоре небрежно сообщил: холодновато нынче… Таранов опешил – кодовая фраза «холодно нынче» означала, что Кислицыну срочно требуется помощь. Вдвоем с Валькой Лавровым они вылетели в Крым и помогли Карлсону «согреться». Симферопольским братанам надолго запомнился июль 96 года.
Таранов и Лавров вернулись из Крыма и решили отметить благополучное завершение мероприятия – заскочили в кафушку на Большой Морской. Заказали водочки, салатик… Они только выпили по первой, как в зал вошла Светлана. Разумеется, тогда Таранов не знал, что ее зовут Светланой. Она вошла, и в зале как будто стало тише… и все посмотрели на нее. Она была в длинном легком сарафане, в босоножках на высоченной шпильке, и коса – ах, какая у нее была коса цвета спелой пшеницы! В зале стало тише – примолкли даже братаны за соседним столиком, которые шумно обмывали освобождение некоего Лехи. Сам Леха – здоровенный бугай в майке и штанах «адидас» – окинул Светлану наглым, жадным, раздевающим взглядом… Светлана, слегка щуря глаза, как делают это все близорукие люди, осмотрелась, выискивая свободное место. Таковых не было.
– Прошу к нам, – сказал, вставая, Леха. Росту в нем было под два метра. На правом плече синела татуировка – гладиатор с мечом в руке. На зоне такие наколки наносят лагерным бойцам. – Прошу к нам, мадмуазель.
«Мадмуазель» прошла мимо, и взгляд Лехи потемнел. Он определенно не привык, чтобы им так откровенно пренебрегали. Один из братков – подвижный, шустрый – схватил Светлану за ремешок сумочки, висящей через плечо.
– Мадмуазель, – сказал он, – составьте компанию, не проходите мимо.
– Извините, не могу, – сказала она и потянула сумочку к себе. Пластиковый карабинчик на ремешке сломался, сумочка упала на пол, раскрылась – раскатилась по полу косметическая дребедень, очки, записная книжка… Она стояла и беспомощно смотрела на кафельный пол… А серебристый цилиндрик губной помады катился, катился и прикатился под ноги Таранову. Иван поднял его и поставил на столик.
– Я те новую куплю, – сказал Леха, имея в виду сумочку, – фирму… давай к нам. Шампусика дернем.
Светлана покраснела. Потом Таранов узнает, что она легко – как ребенок – краснеет…
– Вы – хам, – сказала вдруг Светлана фразу, совершенно неуместную в общении с хамами.
– Что? – удивился Леха. А Светлана присела и стала собирать рассыпавшиеся вещи… и тогда Леха поставил огромную лапу в кожаной кроссовке на очки. Таранов посмотрел на Лаврова… Валька вздохнул и сказал:
– Ну, блин, не дадут спокойно отдохнуть.
Очки хрустнули под подошвой.
– Ах! – вскрикнула пожилая армянка за соседним столиком. Леха повернул ногу туда-сюда так, как если бы тушил окурок. Под ногой захрустело.
– Отставить! – громко скомандовал Таранов. В его сторону повернулись три коротко стриженных головы. Посмотрели без интереса и отвернулись – фраер какой-то.
– Отставить, – повторил Таранов, вставая. – Вещи собрать, извиниться перед женщиной.
Теперь на него смотрели все пятеро братков… из динамиков на стойке бара звучала «Кумпарсита».
– Пошел на хер, штымп, – бросил наконец Леха. Таранов поднялся из-за стола. Валька Лавров по прозвищу Айболит – так его прозвали потому, что в группе «Африка» он совмещал обязанности снайпера и врача – обтер губы салфеткой, тоже встал… под ногой Лехи хрустнула пудреница. Он – закаленный в лагерных сражениях – не принимал этих двух «штымпов» всерьез. Да и соотношение – пятеро против двоих – очевидно было не в пользу «штымпов».
– Надо извиниться, сынок, – сказал, подойдя к тому, что сорвал сумочку, Валентин. В следующую секунду в лицо Айболиту летел кулак. Валька спокойно перехватил руку, сломал ее в запястье и бросил отморозка лицом в стол. И – закрутилось под страстную мелодию «Кумпарситы».
Все братки имели опыт «разборок», а трое из пяти – спортивное прошлое. Но выстоять против офицеров спецназа у них кишка была тонка.
…Леху оставили «на десерт». Не потому, что вкладывали в это какой-то символический смысл, а просто потому, что он сидел в торце стола – дальше всех от Таранова и Лаврова. Когда дошла очередь до Лехи, трое бандитов уже лежали неподвижно, четвертый сидел на полу и стонал, обхватив голову руками.
Таранов повернулся к Лехе, а тот схватил со стола бутылку, ударил ею о столешницу – пакостно оскалилась стеклянными клыками «розочка».
– Ну подходи, подходи, мент, – закричал Леха. Было видно, что на него произвела впечатление быстрая и жестокая расправа… Таранов ухмыльнулся и сказал:
– У тебя еще есть выбор, Леха. Ты можешь извиниться и…
– Отсосешь, сука! – выкрикнул Леха, заводя сам себя.
– Ну, как знаешь, – пожал плечами Таранов и двинулся на бандита. Лагерный боец сделал выпад, а через секунду лежал на полу со сломанной рукой и выбитой челюстью.
– Ах, какое танго у нас получилось трепетное, – с усмешкой произнес Валька. Иван поднял с пола сумочку, сложил в нее рассыпавшиеся вещи.
Светлана стояла, прижав ладони к пылающим щекам, и в глазах ее был ужас.
Он протянул ей сумочку, сказал:
– Вот, возьмите.
– Господи, господи, – пробормотала она и, оттолкнув руку Таранова, выбежала из кафе. Иван растерянно посмотрел на Айболита, потом на сумку – на ней была кровь.
– М-да, – задумчиво сказал Валька, – трепетное танго, Ваня.
Дома Таранов просмотрел содержимое сумочки и нашел в боковом кармашке несколько визиток. На них значилось «Мюллер Светлана Юрьевна. Филолог». И номера телефонов… Он как-то очень обрадовался, когда узнал, что имя незнакомки – Светлана. Имя очень подходило к этой светловолосой женщине с косой… Вечером Таранов позвонил ей на домашний телефон, представился и сказал, что хотел бы передать сумку. Светлана некоторое время молчала, а потом сказала:
– А те… те люди, в кафе… они сильно пострадали?
Таранов хотел было сказать, что, мол, ничего страшного. Да и жалеть их не стоит. Но вместо этого сказал: я сожалею.
Это было в июле 96-го. Тысячу лет назад.
…Голос диктора объявил о прибытии рейса. Иван встрепенулся. А спустя тридцать минут появилась Светлана. Ах, как она шла по залу… ах, как она шла! Сердце ликвидатора Таранова забилось, как у школьника.
Он отобрал у Светланы чемодан на колесиках, вручил цветы и поцеловал в висок, в золото спелой пшеницы.
– У тебя волосы еще пахнут лондонским туманом, – прошептал он ей на ухо.
– Врешь ты все, Ванька, – ответила она. – В Лондоне жара – плюс двадцать пять – никакого тумана… ты меня ждал?
Он ничего не ответил… что тут отвечать?
Их встречу зафиксировала на видеокамеру женщина. Та самая, которая была известна Таранову только по голосу – «пост № 2». Вечером видеокассета с записью встречи ляжет на стол Лидера.
Глава 3
«КАРАВАН» ГОТОВИТСЯ В ПУТЬ
За девятьсот километров от Санкт-Петербурга, в древнем Владимире, в это же время говорили о поставках наркотиков из Таджикистана. Здесь не употребляли слов «Операция „Караван“„, но зато часто говорили слова «золотая жила“.
В гостиной Владимира Дмитриевича Сороки горел камин. Особой нужды в этом не было, но Сорока любил посидеть у камина, говорил, что живое тепло полезно для его застуженного на Севере организма. Сорока был вором в законе и в криминальном мире известен с погонялом Козырь. В сумме Козырь отсидел без малого семнадцать лет из пятидесяти трех. Если бы в начале его воровской карьеры кто-нибудь сказал Козырю, что у него будет свой дом с камином, несколько автомобилей, загородная вилла… что он будет «дружить» с чиновниками из городской администрации, а с ментами общаться через своего персонального адвоката, – он бы не поверил. Да в те годы вору и не положено было быть богатым. Случались, конечно, удачные дела. Тогда шиковали – такси, кабаки, лабухам – десятки в саксофон… Однажды Козырь подломил крутую хату и взял хорошо. В числе прочего – бриллиантовые запонки. Загуляли на малине в Сухуми. Когда деньги кончились, он обменял запонки на две бутылки коньяку. Вот тебе и весь блеск бриллиантов… Вот тебе и счастье воровское. И ведь не жалел тогда ни о чем!
Но времена меняются, и люди меняются. Козырь один из первых в воровском мире понял, что времена переменились, – в середине семидесятых советский строй уже находился в стадии разложения. Торгаши, цеховики, спекулянты, валютчики и проститутки расплодились, как мухи на навозной куче… Так стоит ли «ставить» их квартиры? Рисковать? Садиться? Они ведь и сами дадут… если убедительно «попросить». Козырь сколотил команду и начал «просить». И деньги потекли. Свою «перестройку» Козырь начал на десятилетие раньше Горбачева. В результате к середине девяностых он вошел в круг самых богатых людей Владимира.
Итак, в гостиной пылал камин. Около камина сидели хозяин и его гости: главный финансист группировки Лев Григорьевич Тойфер по прозвищу Еврей и двое бригадиров – Волк и Танцор. Обсуждали возможность открытия «таджикского канала».
– Это – золотая жила, – убежденно произнес Волк. Он едва дождался возвращения Козыря из Нижнего Новгорода. Волку не терпелось доложить, что на днях в Москве, в ресторане «Прага», Волк носом к носу столкнулся с одним из знакомых по первой ходке. Сухроб Курбонов – в те годы простой счетовод из Куляба – вошел в «Прагу» в сопровождении молодого человека, чем-то на Сухроба похожего, и двух шикарных телок фотомодельного вида. На плечи бывшего счетовода был небрежно накинут плащ – явно очень дорогой, руки в перстнях перебирали четки. Все это великолепие охраняли четверо строгих таджиков.
Сам Волк – человек, к слову, наглый и без всяких комплексов – к Сухробу подойти не решился, быстро просек, что теперь они на разных уровнях. Впрочем, и в лагере «простой счетовод» был на особом положении и срок до конца не отбыл – говорили, что его выкупили родственники за пятьдесят тысяч рублей. А «Жигули» в ту пору стоили шесть тысяч.
Сухроб сам узнал Волка и даже как будто обрадовался. Подошел, обнял, назвал братом… умилился, вспоминая молодость и зону в степи на границе с Киргизией.
В тот день загуляли крепко. Но даже во время загула Сухроб решал какие-то вопросы. Молодой человек, оказавшийся младшим братом Сухроба, тоже назначал какие-то встречи, говорил по телефону. Его звали Ниез.
– Деловые люди? – спросил Волк у окосевшей от кокаина фотомодельки. Оба брата одновременно говорили по телефонам.
– Ага… героином торгуют.
Волк даже протрезвел от таких слов… Героин! Героин из Таджикистана! Напрямую! Без посредников! Это же черт знает какие бабки.
Волк выбрал момент и закинул удочку Сухробу. Сухроб сверкнул трезвыми глазами и ничего в тот раз не ответил. Но на другой день младший Курбонов между делом произнес пару фраз… Нет, не так. Он произнес целый монолог о том, что весной далеко-далеко в горах дехкане роняют в почву маковое семя. А благословенное светило обливает землю животворящим теплом. И тянутся к солнцу нежные зеленые стебельки. Тянутся все выше, выше, крепнут под ласковым ветерком. И – взрываются красным цветом маки. Яростен маковый взрыв… но недолог. Неделя – и вот уже бессильно болтаются круглые головки мака. Вот тогда дехкане начинают по капле, по две собирать сок. Тысячи, десятки, сотни тысяч дехкан подставляют свои спины палящему солнцу. Они бредут по террасам, по горным склонам, они собирают великую, взращенную солнцем и ветром силу терьяка. И в Афганистане, за Пянджем, несущим горные воды, дехкане тоже сеют мак, уважаемый Роман…
Половины этого цветистого монолога, произнесенного скромным и утонченным Ниезом, Волк не понял. Но понял другое: героина – завались. Золотая жила!
– Это – золотая жила, – произнес Волк. Еврей покивал головой, начал расспрашивать об оптовых ценах, но Волк и сам еще ничего толком не знал. А Танцор сказал:
– Рынок наркоты реально уже распилен. В него вклиниться трудно. Понадобится расчищать территорию.
Танцор сильно недолюбливал Волка и злился, что это Волк, а не он, Танцор, нашел «золотую жилу». Тем более, что Волк дал понять: таджики будут работать только с Волком… если вообще будут. Они – ребята осторожные.
– Ладно, – подвел итог разговора Козырь. – Ты, Волк, держишь эту тему… когда твой чурка прилетает?
– Через неделю. Но, конечно, не лично – присылает Ниеза.
– Встречай. Работай. Покажем, что мы здесь не лыком шиты. Если дело выгорит, то – действительно – золотая жила. А территорию расчистим.
Спустя три дня Ниез улетел. Конкретно ничего так и не было сказано… Прозвучали какие-то неопределенные формальные заявления о дружбе, вот и все. На Востоке всегда говорят о дружбе, даже когда держат в рукаве халата нож. Ниез улетел, но сказал, что через месячишко вернется. Волк сиял, как нобелевский лауреат.
Последнее время Граф несколько раз наведывался во Владимир – он собирался нанести визит барыге. Барыга был в прошлом комсомольским работником, поднялся на приватизации, а последние годы специализировался на экспорте девушек в заморские бордели.
Граф готовил визит к комсомольцу-сутенеру. Он изучил распорядок дня не только барыги, но и его соседей по подъезду. Он познакомился с замками – вполне, кстати, приличные замочки. Два из них – швейцарского производства, не всякому по зубам. На Западе фирма-производитель сделала им очень хорошую рекламу, да и у нас дилеры фирмы преподносят их как «невскрываемые». Стоили они весьма немало и для большинства российских граждан были недоступны… и ни к чему: для многих стоимость качественной двери с парой таких замков была вполне сопоставима со стоимостью «ценностей» в доме.
А замочки эти Граф уже вскрывал в Петербурге и в Петрозаводске. «Невскрываемые» сдавались без большого напряга – был бы инструмент качественный. И «умные» руки. И то, и другое у Графа было, поэтому он совершенно не опасался «швейцарцев». А вот третий замок вызывал у Шувалова искреннее уважение – это был механизм индивидуального изготовления. Граф даже знал человека, который строит такие замки на «Красном Сормове». Сормовский специалист сам был когда-то квартирным вором, но в восьмидесятых влюбился, завязал и… стал делать замки. Столкнувшись впервые с его изделием, Граф спасовал и даже послал ему поздравительную открытку… Но через полгода он взял этот замок! Сормовский спец понял, кто сумел победить механизм, и, в свою очередь, послал открытку Графу… следующий механизм, пообещал он, будет хитрее. Граф не был уверен, что когда-нибудь еще столкнется с конструкцией бывшего коллеги, – ан вот, столкнулся. Он, однако, с замочком познакомился поближе… поколдовал с ним раз, другой – безуспешно… а на третий раз понял, как можно вскрыть сормовское чудо, заказал в Сестрорецке «хитрую» отмычку.
Значительно хуже обстояло дело с сигнализацией. Здесь Граф был не силен, а толковый электронщик, которого он привлекал в помощь, «отдыхал» нынче в зоне под Горно-Алтайском. А без спеца по сигнализациям к барыге можно и не соваться… Наводчик, который Графа на барыгу вывел, сказал:
– А чего заморачиваться, Граф? Прихватить барыгу за вымя, когда будет домой возвращаться. Ствол к башке приставить и…
– Я не налетчик, – ответил Граф. И стал искать подходящего помощника… Графу было немножко грустно: он предполагал, что, возможно, это его последнее серьезное дело. У Василия Тимофеевича уже изрядно барахлило сердце… он был едва ли не «последний из могикан». Уйдет он, уйдут еще несколько стариков. И останутся не признающие никаких законов уроды. Их интересы, как правило, не простираются дальше водки, анаши и баб. Работать красиво они не умеют, а учиться не хотят. Зачем? Взять хитрый замок – сложно, а ударить человека кастетом по голове – большого ума не надо… Графу было грустно.
Он оглянулся и посмотрел на громаду собора – спаси нас, Господи.
Полковник Кондратьев придавал первостепенное значение информации из Владимира. Он видел за ней не только килограммы героина, но и возможный выход на генералов МВД, которые тайно курировали наркоторговлю. Доказать связь высших чинов с наркоторговлей было практически невозможно. Но успех операции «Караван» давал надежду, что это удастся сделать.
Полковник Кондратьев всю жизнь прослужил в органах государственной безопасности, пережил трагедию развала Комитета и, вынужденный уйти на пенсию, реализовал себя в создании Организации.
Все началось почти случайно – на футбольном матче отставной полковник ФСБ Кондратьев встретил давнего знакомого, отставного подполковника МВД Шахова. После игры, где «Зенит» потерпел очередное поражение, зашли в кафе выпить и поговорить. Вообще-то сотрудники этих двух ведомств не очень друг друга любят.
Но Шахов и Кондратьев оба были уже пенсионеры, оба были огорчены поражением «Зенита» и общий язык за коньяком нашли… Они, кстати, несколько раз пересекались по службе и относились друг к другу с уважением.
За стопкой коньяка будущие Председатель и Лидер потолковали о футболе, отечественном бардаке и развале… В разговоре коснулись и наркомании. Тем паче, что она – наркомания – предстала перед ними совершенно зримо и наглядно: за соседним столиком (вернее, под столиком) «лицо кавказской национальности» передало двум подросткам шприц. Подростки с ходу удалились в сортир.
Шахов сказал мрачно:
– Извините, Евгений Дмитриевич, отлучусь в туалет.
Кондратьев усмехнулся понимающе:
– Сходите, Игорь Палыч, сходите.
В туалете Шахов отобрал у салажат шприц и раздавил его ногой на полу. Салагам дал по подзатыльнику. Когда вернулся в зал, Кондратьев сидел за столиком «лица» и очень вежливо с ним беседовал. «Лицо» сделалось бледным-бледным, только щетина сине-черная выделялась. «Лицо» сориентировалось неправильно и стало предлагать деньги. Тогда ему предложили пройти в туалет – для совершения сделки. В туалете у него вежливо взяли доллары, потом совсем невежливо отобрали порошок. И все это спустили в унитаз. Когда «лицо» поняло, что его развели, оно пришло в ярость. Но ему быстро и без всяких киношных эффектов расквасили нос и отбили «хозяйство».
В гостиной Владимира Дмитриевича Сороки горел камин. Особой нужды в этом не было, но Сорока любил посидеть у камина, говорил, что живое тепло полезно для его застуженного на Севере организма. Сорока был вором в законе и в криминальном мире известен с погонялом Козырь. В сумме Козырь отсидел без малого семнадцать лет из пятидесяти трех. Если бы в начале его воровской карьеры кто-нибудь сказал Козырю, что у него будет свой дом с камином, несколько автомобилей, загородная вилла… что он будет «дружить» с чиновниками из городской администрации, а с ментами общаться через своего персонального адвоката, – он бы не поверил. Да в те годы вору и не положено было быть богатым. Случались, конечно, удачные дела. Тогда шиковали – такси, кабаки, лабухам – десятки в саксофон… Однажды Козырь подломил крутую хату и взял хорошо. В числе прочего – бриллиантовые запонки. Загуляли на малине в Сухуми. Когда деньги кончились, он обменял запонки на две бутылки коньяку. Вот тебе и весь блеск бриллиантов… Вот тебе и счастье воровское. И ведь не жалел тогда ни о чем!
Но времена меняются, и люди меняются. Козырь один из первых в воровском мире понял, что времена переменились, – в середине семидесятых советский строй уже находился в стадии разложения. Торгаши, цеховики, спекулянты, валютчики и проститутки расплодились, как мухи на навозной куче… Так стоит ли «ставить» их квартиры? Рисковать? Садиться? Они ведь и сами дадут… если убедительно «попросить». Козырь сколотил команду и начал «просить». И деньги потекли. Свою «перестройку» Козырь начал на десятилетие раньше Горбачева. В результате к середине девяностых он вошел в круг самых богатых людей Владимира.
Итак, в гостиной пылал камин. Около камина сидели хозяин и его гости: главный финансист группировки Лев Григорьевич Тойфер по прозвищу Еврей и двое бригадиров – Волк и Танцор. Обсуждали возможность открытия «таджикского канала».
– Это – золотая жила, – убежденно произнес Волк. Он едва дождался возвращения Козыря из Нижнего Новгорода. Волку не терпелось доложить, что на днях в Москве, в ресторане «Прага», Волк носом к носу столкнулся с одним из знакомых по первой ходке. Сухроб Курбонов – в те годы простой счетовод из Куляба – вошел в «Прагу» в сопровождении молодого человека, чем-то на Сухроба похожего, и двух шикарных телок фотомодельного вида. На плечи бывшего счетовода был небрежно накинут плащ – явно очень дорогой, руки в перстнях перебирали четки. Все это великолепие охраняли четверо строгих таджиков.
Сам Волк – человек, к слову, наглый и без всяких комплексов – к Сухробу подойти не решился, быстро просек, что теперь они на разных уровнях. Впрочем, и в лагере «простой счетовод» был на особом положении и срок до конца не отбыл – говорили, что его выкупили родственники за пятьдесят тысяч рублей. А «Жигули» в ту пору стоили шесть тысяч.
Сухроб сам узнал Волка и даже как будто обрадовался. Подошел, обнял, назвал братом… умилился, вспоминая молодость и зону в степи на границе с Киргизией.
В тот день загуляли крепко. Но даже во время загула Сухроб решал какие-то вопросы. Молодой человек, оказавшийся младшим братом Сухроба, тоже назначал какие-то встречи, говорил по телефону. Его звали Ниез.
– Деловые люди? – спросил Волк у окосевшей от кокаина фотомодельки. Оба брата одновременно говорили по телефонам.
– Ага… героином торгуют.
Волк даже протрезвел от таких слов… Героин! Героин из Таджикистана! Напрямую! Без посредников! Это же черт знает какие бабки.
Волк выбрал момент и закинул удочку Сухробу. Сухроб сверкнул трезвыми глазами и ничего в тот раз не ответил. Но на другой день младший Курбонов между делом произнес пару фраз… Нет, не так. Он произнес целый монолог о том, что весной далеко-далеко в горах дехкане роняют в почву маковое семя. А благословенное светило обливает землю животворящим теплом. И тянутся к солнцу нежные зеленые стебельки. Тянутся все выше, выше, крепнут под ласковым ветерком. И – взрываются красным цветом маки. Яростен маковый взрыв… но недолог. Неделя – и вот уже бессильно болтаются круглые головки мака. Вот тогда дехкане начинают по капле, по две собирать сок. Тысячи, десятки, сотни тысяч дехкан подставляют свои спины палящему солнцу. Они бредут по террасам, по горным склонам, они собирают великую, взращенную солнцем и ветром силу терьяка. И в Афганистане, за Пянджем, несущим горные воды, дехкане тоже сеют мак, уважаемый Роман…
Половины этого цветистого монолога, произнесенного скромным и утонченным Ниезом, Волк не понял. Но понял другое: героина – завались. Золотая жила!
– Это – золотая жила, – произнес Волк. Еврей покивал головой, начал расспрашивать об оптовых ценах, но Волк и сам еще ничего толком не знал. А Танцор сказал:
– Рынок наркоты реально уже распилен. В него вклиниться трудно. Понадобится расчищать территорию.
Танцор сильно недолюбливал Волка и злился, что это Волк, а не он, Танцор, нашел «золотую жилу». Тем более, что Волк дал понять: таджики будут работать только с Волком… если вообще будут. Они – ребята осторожные.
– Ладно, – подвел итог разговора Козырь. – Ты, Волк, держишь эту тему… когда твой чурка прилетает?
– Через неделю. Но, конечно, не лично – присылает Ниеза.
– Встречай. Работай. Покажем, что мы здесь не лыком шиты. Если дело выгорит, то – действительно – золотая жила. А территорию расчистим.
* * *
Ниез Курбонов прилетел в сопровождении телохранителей с мудреными именами: Махмадали и Баходир. Волк сразу назвал их Миша и Боря. Таджики белозубо улыбались. Визит Ниеза продлился три дня и внешне свелся к кутежам, но было совершенно очевидно, что Ниез присматривается. Изучает Волка, пытается определить его вес, его уровень, его связи. В лагере Волк был обычным гладиатором, ходил под человеком из «дангаринского клана». Русскому трудно понять отношения между кланами, а для таджика это очень важно… Ниез, получивший блестящее европейское образование, умный и наблюдательный, был прислан старшим братом на предварительную разведку. Волк, простой, как «ТТ», был Ниезу виден насквозь… Но нужно было убедиться, что Волк еще и надежен, как тот самый «ТТ». Что за Волком стоят серьезные люди, а не какая-то шушера.Спустя три дня Ниез улетел. Конкретно ничего так и не было сказано… Прозвучали какие-то неопределенные формальные заявления о дружбе, вот и все. На Востоке всегда говорят о дружбе, даже когда держат в рукаве халата нож. Ниез улетел, но сказал, что через месячишко вернется. Волк сиял, как нобелевский лауреат.
* * *
Василий Тимофеевич Шувалов вышел из Успенского собора. Он не был религиозен, да и окрестился-то только в восьмидесятых годах… Он вышел из собора, медленно пошел прочь. Он еще ощущал невероятную, наполненную нечеловеческой мощью энергетику громадного собора, его загадочную, витающую в высоте купола силу… Спаси нас, Господи!Последнее время Граф несколько раз наведывался во Владимир – он собирался нанести визит барыге. Барыга был в прошлом комсомольским работником, поднялся на приватизации, а последние годы специализировался на экспорте девушек в заморские бордели.
Граф готовил визит к комсомольцу-сутенеру. Он изучил распорядок дня не только барыги, но и его соседей по подъезду. Он познакомился с замками – вполне, кстати, приличные замочки. Два из них – швейцарского производства, не всякому по зубам. На Западе фирма-производитель сделала им очень хорошую рекламу, да и у нас дилеры фирмы преподносят их как «невскрываемые». Стоили они весьма немало и для большинства российских граждан были недоступны… и ни к чему: для многих стоимость качественной двери с парой таких замков была вполне сопоставима со стоимостью «ценностей» в доме.
А замочки эти Граф уже вскрывал в Петербурге и в Петрозаводске. «Невскрываемые» сдавались без большого напряга – был бы инструмент качественный. И «умные» руки. И то, и другое у Графа было, поэтому он совершенно не опасался «швейцарцев». А вот третий замок вызывал у Шувалова искреннее уважение – это был механизм индивидуального изготовления. Граф даже знал человека, который строит такие замки на «Красном Сормове». Сормовский специалист сам был когда-то квартирным вором, но в восьмидесятых влюбился, завязал и… стал делать замки. Столкнувшись впервые с его изделием, Граф спасовал и даже послал ему поздравительную открытку… Но через полгода он взял этот замок! Сормовский спец понял, кто сумел победить механизм, и, в свою очередь, послал открытку Графу… следующий механизм, пообещал он, будет хитрее. Граф не был уверен, что когда-нибудь еще столкнется с конструкцией бывшего коллеги, – ан вот, столкнулся. Он, однако, с замочком познакомился поближе… поколдовал с ним раз, другой – безуспешно… а на третий раз понял, как можно вскрыть сормовское чудо, заказал в Сестрорецке «хитрую» отмычку.
Значительно хуже обстояло дело с сигнализацией. Здесь Граф был не силен, а толковый электронщик, которого он привлекал в помощь, «отдыхал» нынче в зоне под Горно-Алтайском. А без спеца по сигнализациям к барыге можно и не соваться… Наводчик, который Графа на барыгу вывел, сказал:
– А чего заморачиваться, Граф? Прихватить барыгу за вымя, когда будет домой возвращаться. Ствол к башке приставить и…
– Я не налетчик, – ответил Граф. И стал искать подходящего помощника… Графу было немножко грустно: он предполагал, что, возможно, это его последнее серьезное дело. У Василия Тимофеевича уже изрядно барахлило сердце… он был едва ли не «последний из могикан». Уйдет он, уйдут еще несколько стариков. И останутся не признающие никаких законов уроды. Их интересы, как правило, не простираются дальше водки, анаши и баб. Работать красиво они не умеют, а учиться не хотят. Зачем? Взять хитрый замок – сложно, а ударить человека кастетом по голове – большого ума не надо… Графу было грустно.
Он оглянулся и посмотрел на громаду собора – спаси нас, Господи.
* * *
А Председатель в Санкт-Петербурге получил информацию, что, вероятно, завязываются деловые отношения между командой Козыря и таджиками. Агентом была проститутка, у которой частенько бывал Волк и которая даже не подозревала о существовании в Санкт– Петербурге некоего отставного полковника ФСБ. Проститутка барабанила оперу из Владимирского уголовного розыска. А уж опер давал информацию человеку Председателя.Полковник Кондратьев придавал первостепенное значение информации из Владимира. Он видел за ней не только килограммы героина, но и возможный выход на генералов МВД, которые тайно курировали наркоторговлю. Доказать связь высших чинов с наркоторговлей было практически невозможно. Но успех операции «Караван» давал надежду, что это удастся сделать.
Полковник Кондратьев всю жизнь прослужил в органах государственной безопасности, пережил трагедию развала Комитета и, вынужденный уйти на пенсию, реализовал себя в создании Организации.
Все началось почти случайно – на футбольном матче отставной полковник ФСБ Кондратьев встретил давнего знакомого, отставного подполковника МВД Шахова. После игры, где «Зенит» потерпел очередное поражение, зашли в кафе выпить и поговорить. Вообще-то сотрудники этих двух ведомств не очень друг друга любят.
Но Шахов и Кондратьев оба были уже пенсионеры, оба были огорчены поражением «Зенита» и общий язык за коньяком нашли… Они, кстати, несколько раз пересекались по службе и относились друг к другу с уважением.
За стопкой коньяка будущие Председатель и Лидер потолковали о футболе, отечественном бардаке и развале… В разговоре коснулись и наркомании. Тем паче, что она – наркомания – предстала перед ними совершенно зримо и наглядно: за соседним столиком (вернее, под столиком) «лицо кавказской национальности» передало двум подросткам шприц. Подростки с ходу удалились в сортир.
Шахов сказал мрачно:
– Извините, Евгений Дмитриевич, отлучусь в туалет.
Кондратьев усмехнулся понимающе:
– Сходите, Игорь Палыч, сходите.
В туалете Шахов отобрал у салажат шприц и раздавил его ногой на полу. Салагам дал по подзатыльнику. Когда вернулся в зал, Кондратьев сидел за столиком «лица» и очень вежливо с ним беседовал. «Лицо» сделалось бледным-бледным, только щетина сине-черная выделялась. «Лицо» сориентировалось неправильно и стало предлагать деньги. Тогда ему предложили пройти в туалет – для совершения сделки. В туалете у него вежливо взяли доллары, потом совсем невежливо отобрали порошок. И все это спустили в унитаз. Когда «лицо» поняло, что его развели, оно пришло в ярость. Но ему быстро и без всяких киношных эффектов расквасили нос и отбили «хозяйство».