Страница:
— Нет, мне не до этого сегодня было.
— Приезжай, я тебе все подробности расскажу, кучу народа перебили, человек, наверное, сто! Ну, не сто, но все равно много, молодцы какие, правда?! Неделю назад главаря чеченского убили, на Фонтанке, нет, на Карповке, сегодня целую банду, представляешь? Только наши менты чего-то и делают, а все остальные мышей не ловят, правда?
— Мне бы с Васей встретиться, дело у меня к нему.
— Знаю я ваши дела, водку небось пить будете. Водка и у меня в холодильнике стоит, я салатик к твоему приезду сделаю, приедешь?
— Может быть, позже, Ириша, мне сейчас Вася нужен.
— Вася твой живет в казарме пока, при училище, ему не позвонить, ехать надо.
— Ничего, я на колесах, подъеду.
— Лешенька, ты что, машину купил? А какую? А какого цвета? Новую?
— Ириша, я приеду и все расскажу, и на машине покатаю.
— А ты точно приедешь?
— Если быстро освобожусь, то приеду.
— Ты только перед тем как приезжать, позвони на всякий случай, может, девчонки ко мне выберутся, и вообще… Завтра праздник все-таки!
— Договорились, целую в носик!
Последним местом службы капитана Климова была кафедра физвоспитания при военно-морском училище, что на набережной Лейтенанта Шмидта.
Дежурный по училищу, по должности пребывающий трезвым и оттого раздражительным, откликнулся на просьбу вызвать капитана Климова только по предъявлении стодолларовой купюры. Лицо, морщинистое от соленых морских ветров, дующих с Финского залива прямо в форточку дежурки, разгладилось, и тотчас был направлен дневальный со строгим приказом без капитана Климова не возвращаться, а штатский гражданин с иностранной фамилией был даже допущен в дежурку, которая именовалась в училище по-флотски — рубкой.
Вскорости прибыл и капитан Климов, трезвый и грустный. Черная морская форма приятно оттеняла лишенное живых алкогольных красок лицо.
— Не заболел ли ты, брат Вася? — после обмена приветствиями спросил Кастет.
— Довольствия не дали, — мрачно сказал капитан Климов, — обещали ведь, сволочи, выдать к празднику денежное довольствие и хрен на рыло! Пол-училища трезвыми ходят, представляешь?!
Кастет попробовал представить эту ужасающую картину и не смог, фантазии, наверно, не хватило. Зато он смог обнадежить товарища:
— Деньги будут! Пойдем, у Крузенштерна постоим.
Напротив училища, на набережной, стоит памятник кругосветному мореплавателю, тот самый, на который по традиции в ночь выпуска будущие лейтенанты надевают тельняшку. До выпуска оставалось еще полтора месяца, поэтому Иван Федорович стоял в чем мать родила, то есть в чем создал его отец-скульптор — в мундире, при эполетах и кортике.
— Деньги будут, — повторил Кастет, — но ты мне помочь должен, серьезно помочь.
И достал из бумажника еще одну стодолларовую купюру.
Лицо капитана Климова чудесным образом переменилось, словно помолодел капитан.
— Чем могу, помогу! Пойдем, Леха, тут недалеко рюмочная есть, там и поговорим спокойно.
— Нет, Вася, поговорим мы здесь, и деньги ты получишь только после того, как мою просьбу выполнишь. Завтра мне на целый день нужно пятьдесят крепких и надежных парней, работа не опасная, но ответственная и афишировать ее не стоит. Ребят я приодену — куртки, башмаки штатовские армейские, джинсы нормальные. Это все ребятам останется и еще по стохе баксов получат. А ты, когда все кончится, пятьсот получишь.
— Еще пятьсот? — осторожно спросил Климов.
— Хорошо, договорились, еще пятьсот. Стольник сегодня дам, позже.
— Пятикурсников надо брать, со штурманского и минно-трального факультетов, гидрографы, те послабее будут, — рассуждал вслух капитан, — а как их соберешь — завтра праздник, старшие курсы и так-то в казарме не ночуют, а перед праздником — вообще мрак… Погоди, сегодня же Щеглов старшим помощником дежурного, он кого угодно из-под земли достанет!
И капитан Климов резво сорвался с места и, едва не попав под машину, скрылся в дверях училища.
Привел Климов рослого, под два метра, курсанта в ладно сидящей форме с повязкой «помдежа» на рукаве.
— Главный корабельный старшина Щеглов, — представился он.
Кастет внимательно оглядел его — высокий, крепкий, с умным волевым лицом.
— Минер? — спросил он.
— Так точно, минер.
— На выпуске старлея получишь?
— Так точно, при училище оставить хотят, а я на флот прошусь, — и добавил смущенно: — море люблю.
Леха отвел в сторону Климова. Незаметно, в рукопожатии передал ему деньги и продиктовал номер мобильного. Климов испарился.
— Так, главный корабельный старшина, ты задачу знаешь?
— Так точно, капитан Климов объяснил.
— Сможешь завтра, к десяти ноль-ноль, собрать пятьдесят человек?
— Смогу, если надо — сам за двоих встану!
— За двоих вставать не надо, а двойную пайку, как старший, получишь.
И Кастет достал очередную купюру с портретом Бенджамина Франклина, который, кстати, никогда не был президентом США.
— Это аванс, еще столько же завтра вечером, остальным по стольнику. Нормально?
— Нормально, — кивнул Щеглов. — Что делать-то надо будет?
— Да ничего. Поприсутствуете при моей встрече с одним человечком и — все.
— Это опасно? — серьезно спросил Щеглов.
— Нет, не думаю, — так же серьезно ответил Кастет.
Потом быстро, по-деловому, обсудили технические детали — как и где встречаться, как связь поддерживать.
Кастет дал старшине свой номер телефона и спросил:
— Может, трубка тебе нужна?
— Да нет, у меня есть.
На том и расстались.
За эту часть операции Леха был полностью спокоен. Оставалось сделать еще один звонок и встретиться еще с одним человеком.
— Привет, это Леша Костюков.
— Привет, ты чего на работу не ходишь? Запил, что ли?
— Потом объясню, сейчас встретиться надо.
— Давай, встретимся. Сегодня —тридцатое, давай после праздников, числа шестого-седьмого…
— Ты не понял, встретиться надо сейчас!
И сказал это Леха таким голосом, что Башметьев согласился:
— Ладно, давай сейчас. Только я у бабы, понимаешь…
— Диктуй адрес, подъеду посигналю, оденься пока!
Адрес был тот самый, по которому всю свою жизнь был прописан Леха Костюков, поэтому искать дом не пришлось. Башметьев уже курил на тротуаре.
— Что у тебя за дело, меня баба там ждет…
— Ты не в восемнадцатой квартире был?
— В восемнадцатой.
— Бабу не Алеся зовут?
— Алеся! Ты ее знаешь, что ли? Крутая телка, согласись! Дорогая, правда, но того стоит!
Леха согласился, что телка крутая, а о цене сказать ничего не мог, лично ему она стоила несколько лет жизни.
— Дело такое — мне завтра нужен автобус с надежным водилой. Таким, что язык за зубами держать умеет. Поэтому к тебе обратился, как к боевому товарищу.
Насчет боевого братства Леха, конечно, загнул, но капитану Башметьеву польстил. Тот приосанился, словно парадный мундир надел.
— Есть у меня такой водила, — сказал он после долгой паузы.
То ли выбор был слишком велик, то ли мысли об Алесе отвлекали.
— Мужик в годах, пенсионер уже, но водитель классный и автобус у него бегает будьте нате. Дай трубку, прямо сейчас и позвоню. Зовут его — Иван Сергеевич, как Тургенева, легко запомнить, — говорил он, набирая номер. — Сергеич, ты завтра свободен? Заказик для тебя есть, срочный. Вот, передаю трубку, сам поговори.
Леха быстро договорился с Иваном Сергеевичем и, пряча трубку, спросил:
— Не трепач этот твой Тургенев?
— Ты что! Знаешь, какой у него последний заказ был? Он братву на разборку возил, куда-то за город, представляешь! Об этом только он знает и я, ну — еще те пацаны, что в живых остались. Его в ментовку таскали, таскали, да все без толку. Он, как приехал, всю обивку на сиденьях сменил и коврики из салона выкинул, все ж в крови было. А ты говоришь — трепач!
— Спасибо, братишка, выручил!
— Спасибо, оно — сам знаешь… Ты на работу-то думаешь выходить?
— Думаю, — серьезно ответил Кастет, — постоянно думаю.
Башметьев полетел на крыльях любви к страстной, но дорогой Алесе, а Леха задумался о том, ехать ли ему в гостиницу к Жанне или позвонить одинокой девушке Иришке… Мачо — у них свои проблемы!
— Эй, ты думаешь девушку трахать или нет?
— Думаю, — ответил Леха, окончательно просыпаясь, — только об этом и думаю. Но хочется, понимаешь, чего-то нового, необычного, порадовать тебя хочется своей изобретательностью и выдумкой…
— Ты меня хоть миссионерской позицией пока порадуй!
— Миссионерская? Знаю, это когда жена лежит на спине, а муж — на Гавайях, типа, миссионер.
От однообразного секса в миссионерской позиции Леху спас телефонный звонок. Кастет ящерицей выскользнул из-под оскорбленной до глубины телес Жанны и схватился за спасительную трубку.
— Арво Янович, главстаршина Щеглов докладывает. Собрано сорок пять человек, ждем в районе Румянцевского садика.
— Добро! Бери тачку и летом — ко мне, «Невский палас», номер 618. Машину не отпускай, дам денег и поедешь в Апрашку, своим пацанам шмоток купишь — куртки, спортивные штаны, кроссовки, чего там еще надо, чтобы у ребят товарный вид был. И старшего за себя оставь, чтобы не разбежались.
— У меня не разбегутся, — уверенно ответил Щеглов.
Не успел Леха положить трубку — новый звонок.
— Куда транспорт подавать, Арво Янович?
—Добрый день, Иван Сергеевич! Подгоняйте автобус к Румянцевскому садику, знаете, на Васильевском?
— Вестимо, знаю, всю жизнь в Питере. Минут через сорок буду.
Кастет продолжал держать немую пока трубку и бездумно смотрел на Жанну. Та тоже смотрела на него, но с интересом.
— А знаешь, Арво, когда ты приехал вчера днем, от тебя сильно порохом пахло.
— Может быть. Я в тир заезжал, пострелял немного…
— А вечером по телевизору рассказали, что перестрелка была за городом. В то самое время, что тебя не было…
— Правда? Я ж телевизора не смотрел, расскажешь потом?
— Угу! А в тир в следующий раз меня возьми, я тоже пострелять люблю, меня папка научил. У меня и пистолет есть, с разрешением…
— А кто у тебя папка, военный?
— Нет, Арво, папка у меня мент, сейчас, наверно, самый главный в городе, — и поглядела так пристально, Лехину реакцию ожидая.
— Круто! — спокойно сказал Леха и начал одеваться.
— Ждут тебя, Арво, в 12.00 на дамбе, что в Кронштадт ведет. Знаешь?
— Знаю.
— Там, по левой стороне, как из города ехать, машина будет стоять пожарная, красная такая машина, приметная. Вот там, на бережку, тебе стрелка и забита. Мент грозился, что один на стрелку приедет, но не верю я ментам, а ты, Арво Ситтонен, веришь?
— Я — как ты, Гена.
— Ну и правильно… — Есаул помолчал немного и добавил: — Ты, это, после стрелки позвони мне. Ну, что да как, и вообще…
— Лады, Гена, спасибо тебе!
— Чего там, позвони только, обязательно.
Леха задумчиво поглядел на замолкшую трубку, потом на Жанну и вышел в гостиную, где в окружении полиэтиленовых мешков с одеждой пили кофе главстаршина Щеглов и телохранитель Паша. Налил себе из остывающего уже кофейника, сделал глоток. Поморщился.
— Заказать? — Паша поднялся к двери.
— Закажи, сейчас выпьем на дорожку, да поедем.
Вернулся в спальню, где в постели сидела грустная, готовая заплакать Жанна.
— Ты чего? — спросил он, снова доставая трубку.
— Порохом пахнет.
— Что?
— От куртки, говорю, порохом пахнет. В тир опять поедешь?
— Какой тир? Сегодня праздник, 1 Мая, а по праздникам тир не работает.
— А пистолет зачем?
— На всякий случай, сама говорила — перестрелка вчера была, а бедного бизнесмена всякий обидеть может. Пусть будет… — и машинально выщелкнул и проверил обойму.
Потом позвонил «дяде Пете».
Тот отозвался сразу, выслушал внимательно. Сказал:
— Плохо. Место плохое, голое, стрелков там поставить некуда. Может, все-таки дать тебе пару человечков?
— Не надо, спасибо, люди есть.
— Ну, смотри сам… Узнал я — на встречу пойдет капитан Марчук, ты его сразу отличишь, с ним еще двое. Не бойцы, так, вроде телохранителей. Вот и все вроде, удачи тебе, Леха!
Леха в который раз наставлял его:
— Главное — ни во что не вмешивайтесь, стойте такой спокойной, грозной массой в сторонке — и все! Что бы ни происходило — не суйтесь, я сам разберусь.
Щеглов, одетый в новенькую, скрипящую кожей куртку, спокойно молчал, положив большие ладони на колени. Щеглов был спокоен, а Леха волновался, он всегда волновался, когда приходилось отвечать за чужие жизни, хотя сегодня и опасности-то никакой быть не должно. Не к бандитам, к ментам на стрелку едут, а ментам вроде не с руки ни с того ни с сего стрельбу затевать. Но все равно — волновался — лучше бы один поехал, а получилось так, что нельзя одному…
Пожарную машину видно было издалека. Она стояла на пятачке грязного песка с разбросанными там и сям ржавыми консервными банками и полусгнившим топляком. Посреди площадки — старое кострище, а сбоку, на бетонном блоке, который забыли положить в тело дамбы, сидели три человека — ждали солидного заказчика ста двадцати загранпаспортов.
Организованно, по-военному, выгрузились и пошли на встречу — впереди Кастет, чуть сзади — Паша-телохранитель, еще поодаль — Щеглов во главе своих курсантов. Смотрелись они, надо сказать, солидно, и на марше, и когда живописной черно-кожаной группой расположились среди чахлых кривых кустов. Рослые, плечистые, с короткой курсантской стрижкой — типичная организованная преступная группировка, как ее представляют обыватели и кинорежиссеры.
Навстречу поднялись трое, но вперед пошел один — Марчук.
«Дядя Петя» был прав — спутать его ни с кем было невозможно, он мог, конечно, носить фамилию Голопупенко или Чупырь, но быть Ивановым или Петровым точно не мог — типичный хохол, у которого в кобуре должен лежать бутерброд с салом.
По дороге к кострищу, у которого они и встретились, Леха внимательно, не таясь, огляделся. Место действительно было пустынное, засаду, при всем желании, нигде не укроешь. За спиной, вперед по трассе, виднелись какие-то металлические конструкции, вроде поставленных на попа огромных железных бочек, но до них — километра полтора будет, снайперу оттуда не взять. В заливе, метрах в двухстах, катерок какой-то… Но и катерок этот опасности представлять не мог, ветер был сильный, а с волны стрелять очень трудно. Лехе приходилось однажды.
Сошлись, посмотрели друг на друга, Марчук волновался заметно — курсантская массовка впечатление произвела.
— Извините, я — с товарищами, на пикник, знаете ли, собрались, попутно вот — к вам. Мне передали — у вас вопросы какие-то к нам имеются…
В это время массовка зашевелилась, зашумела — то ли ветер донимать стал, то ли анекдотом кто поделился. Марчук смешался еще больше.
— Да нет, знаете ли, узнать только — как срочно документики нужны и по цене сойдемся ли, хотя, как оптовому заказчику, — он напряженно улыбнулся, — мы скидку сделать можем…
— Зачем же скидку-то, не надо, мы организация кредитоспособная, — и Леха, будто за подтверждением, обернулся к массовке.
Массовка снова оживилась, даже шаг вперед сделала, организованно так, по-военному.
На лицо хохляцкой национальности смотреть было просто жалко.
— Да я ничего, просто пошутил так.
— Неудачное место для шуток вы выбрали, капитан Марчук!
Красное от природы и от неумеренного потребления жиров животного происхождения лицо капитана Марчука вмиг стало бледным.
— Вы меня знаете?
— Ну, вы личность в городе известная, друзья меня давно предупредили — с капитаном Марчуком встречаться будешь, держи с ним ухо востро — он человек хваткий, никому спуску не дает. А я посмотрел — добрый вы человек, даже покладистый, можно с вами дело иметь.
— Конечно можно, — оживился Марчук, — очень даже можно!
— Тогда сделаем так, господин капитан. Я своих пацанов отпущу, пусть без меня на пикник едут, а мы с вами вдвоем пойдем куда-нибудь в тихий укромный ресторан, посидим, о делах поговорим, цену, кстати, обсудим. Я тут что подумал — можно же сделать так: вы даете скидку, хорошую скидку, значительную, а я плачу вам полную стоимость. Разницу эту можете оставить себе, детишкам баранок купите, леденцов каких-нибудь. Любят детишки леденцы-то, небось?
— Любят, — машинально ответил Марчук, не веря своему славянскому счастью.
— Ну вот и договорились. Только на моем «Пассате» поедем, не люблю я на пожарных машинах по ресторанам раскатывать, приметные они очень.
— Конечно, конечно, — быстро согласился Марчук, — только вы о цене, ну, о нашей договоренности, начальству моему не говорите…
— А зачем мне об этом говорить, да я и встречаться с ним не буду, с вашим начальством, я с вами дела буду вести. Очень вы мне по душе пришлись.
Марчук остался у кострища, просчитывая какие блага он может получить от тесного знакомства с новой, но несомненно грозной силой, внезапно появившейся в городе, а Леха возвратился к курсантам.
— Все, пацаны, отработали свое, свободны!
И, повернувшись к Щеглову, начал отсчитывать деньги — пятьдесят зеленых купюр с портретом отца-основателя США Бенджамина Франклина.
— Не надо, — сказал Щеглов, — у меня там сдача осталась, шмотки-то покупал.
— Молчи, — остановил его Кастет, — не путай сдачу с заработной платой! — и передал деньги Щеглову. — Спасибо тебе, главстаршина!
Обнялись на прощание, Кастет спросил:
— Как звать-то тебя, Щеглов?
— Ваня, — сказал тот, смутившись, — Иван Петрович.
И в этот момент, один за другим, раздались два выстрела. Стреляли от залива, с катера, который уже давно тарахтел движком, желая уплывать с нерыбного места, а теперь резво сорвался и, заложив крутой вираж, устремился в открытый морской горизонт.
После первой, ушедшей выше голов, пули Леха толкнул в сторону Щеглова. Выхватил пистолет и, не целясь, выпустил в сторону катера всю обойму, все восемнадцать патронов.
Вторая пуля попала в спину падающему уже Щеглову, тот вскрикнул, схватился за грудь и бесформенно повалился на грязный песок. Леха упал перед ним на колени, осторожно перевернул. Пуля прошла навылет, но крови почти не было и это было плохо — значит, уходит внутрь, в легкие.
Тяжело будет откачать парня, если вообще удастся, подумал Кастет.
За спиной загудел мотор — Паша-телохранитель подогнал «Пассат» к самому месту и уже открывал двери.
— Срочно его в машину, — крикнул Паша курсантам, — двое — со мной! Леха, доберешься на автобусе, с курсантами, а я — к врачу, Сергачев знает — кто и где!
Последние слова сказал, уже захлопывая за собой дверцу, и машина, будто одним прыжком, вылетела на дорогу.
Леха поднялся с колен и медленно пошел в сторону вспотевшего на холодном ветру Марчука. Капитан раз за разом повторял одни и те же слова:
— Это не я, честное слово, это не я…
Когда Кастет подошел ближе, он затараторил:
— Это — не я, клянусь — не я, мне Исаев запретил даже оружие с собой брать, это — не я…
Леха вдруг понял, что все еще держит в руках пистолет, пустой, без патронов, но очень внушительный «бердыш», и ткнул неостывшим стволом в подбородок Марчука.
— Ресторан отменяется! Ты мне за это ответишь, лично ты! И завтра же, ты понял — завтра! — сведешь меня с Исаевым, больше ни с кем и никогда я разговаривать не буду! Только с ним! Все понял, гнида, повтори!
— Завтра свести вас с Исаевым, только с ним, — послушно повторила гнида.
— Пока свободен, — сказал Кастет и пошел к молчаливой курсантской толпе.
Кастет попросил остановить сразу за Ушаковским мостом, чтобы пешком дойти до резиденции Киреева и по пути разобраться в случившемся.
Выходя, он сунул десять сотенных банкнот — в два раза больше оговоренной платы — водителю Ивану Сергеевичу. Тот, не считая, небрежно, как сдачу в булочной, сунул деньги в карман, молча открыл дверь и на прощание покачал головой, не столько в знак расставания, сколько с укором и осуждением. Да Леха и сам мучил себя, понимая, что никак уберечь Щеглова от чужой пули он не мог.
Покинув автобус, Кастет сразу набрал номер Сергачева, сказал только:
— Сейчас буду, — и, не дожидаясь ответа, выключил телефон.
Кто мог стрелять в него?
Сергачев? Глупо. У Сергачева была масса возможностей избавиться от Кастета. Не с зыбкой волны Финского залива, когда пуля досталась совсем постороннему человеку, бывшему, как теперь говорят, не при делах, а со стопроцентной гарантией, руками того же Севастьянова. Но в деревне Пепекюля Севастьянов стрелял не в него, а в Ха-лила, того самого Халила, в чьей жизни был так заинтересован Петр Петрович. Выходит, телохранитель Володя играл против Сергачева, но за кого?
И что обозначает странное поведение Петьки Чистякова? Пусть он по пьяни вскрыл сейф и взял деньги, как утверждает Сергачев — миллион долларов, но, протрезвившись-то, он должен был понять, что этим подставляет своего друга, причем так подставляет, что теперь Кастет непременно должен найти Чистякова и самолично оторвать ему яйца, руки, ноги и голову — и именно в такой очередности. Может, где-нибудь на Тау Кита подобное поведение считается в порядке вещей, а здесь, на Земле, за такие вещи убивают…
И много еще безответных вопросов клубилось в голове Леши Костюкова, пока он неспешно брел на встречу с Петром Петровичем Сергачевым.
Глава 7
— Приезжай, я тебе все подробности расскажу, кучу народа перебили, человек, наверное, сто! Ну, не сто, но все равно много, молодцы какие, правда?! Неделю назад главаря чеченского убили, на Фонтанке, нет, на Карповке, сегодня целую банду, представляешь? Только наши менты чего-то и делают, а все остальные мышей не ловят, правда?
— Мне бы с Васей встретиться, дело у меня к нему.
— Знаю я ваши дела, водку небось пить будете. Водка и у меня в холодильнике стоит, я салатик к твоему приезду сделаю, приедешь?
— Может быть, позже, Ириша, мне сейчас Вася нужен.
— Вася твой живет в казарме пока, при училище, ему не позвонить, ехать надо.
— Ничего, я на колесах, подъеду.
— Лешенька, ты что, машину купил? А какую? А какого цвета? Новую?
— Ириша, я приеду и все расскажу, и на машине покатаю.
— А ты точно приедешь?
— Если быстро освобожусь, то приеду.
— Ты только перед тем как приезжать, позвони на всякий случай, может, девчонки ко мне выберутся, и вообще… Завтра праздник все-таки!
— Договорились, целую в носик!
Последним местом службы капитана Климова была кафедра физвоспитания при военно-морском училище, что на набережной Лейтенанта Шмидта.
Дежурный по училищу, по должности пребывающий трезвым и оттого раздражительным, откликнулся на просьбу вызвать капитана Климова только по предъявлении стодолларовой купюры. Лицо, морщинистое от соленых морских ветров, дующих с Финского залива прямо в форточку дежурки, разгладилось, и тотчас был направлен дневальный со строгим приказом без капитана Климова не возвращаться, а штатский гражданин с иностранной фамилией был даже допущен в дежурку, которая именовалась в училище по-флотски — рубкой.
Вскорости прибыл и капитан Климов, трезвый и грустный. Черная морская форма приятно оттеняла лишенное живых алкогольных красок лицо.
— Не заболел ли ты, брат Вася? — после обмена приветствиями спросил Кастет.
— Довольствия не дали, — мрачно сказал капитан Климов, — обещали ведь, сволочи, выдать к празднику денежное довольствие и хрен на рыло! Пол-училища трезвыми ходят, представляешь?!
Кастет попробовал представить эту ужасающую картину и не смог, фантазии, наверно, не хватило. Зато он смог обнадежить товарища:
— Деньги будут! Пойдем, у Крузенштерна постоим.
Напротив училища, на набережной, стоит памятник кругосветному мореплавателю, тот самый, на который по традиции в ночь выпуска будущие лейтенанты надевают тельняшку. До выпуска оставалось еще полтора месяца, поэтому Иван Федорович стоял в чем мать родила, то есть в чем создал его отец-скульптор — в мундире, при эполетах и кортике.
— Деньги будут, — повторил Кастет, — но ты мне помочь должен, серьезно помочь.
И достал из бумажника еще одну стодолларовую купюру.
Лицо капитана Климова чудесным образом переменилось, словно помолодел капитан.
— Чем могу, помогу! Пойдем, Леха, тут недалеко рюмочная есть, там и поговорим спокойно.
— Нет, Вася, поговорим мы здесь, и деньги ты получишь только после того, как мою просьбу выполнишь. Завтра мне на целый день нужно пятьдесят крепких и надежных парней, работа не опасная, но ответственная и афишировать ее не стоит. Ребят я приодену — куртки, башмаки штатовские армейские, джинсы нормальные. Это все ребятам останется и еще по стохе баксов получат. А ты, когда все кончится, пятьсот получишь.
— Еще пятьсот? — осторожно спросил Климов.
— Хорошо, договорились, еще пятьсот. Стольник сегодня дам, позже.
— Пятикурсников надо брать, со штурманского и минно-трального факультетов, гидрографы, те послабее будут, — рассуждал вслух капитан, — а как их соберешь — завтра праздник, старшие курсы и так-то в казарме не ночуют, а перед праздником — вообще мрак… Погоди, сегодня же Щеглов старшим помощником дежурного, он кого угодно из-под земли достанет!
И капитан Климов резво сорвался с места и, едва не попав под машину, скрылся в дверях училища.
Привел Климов рослого, под два метра, курсанта в ладно сидящей форме с повязкой «помдежа» на рукаве.
— Главный корабельный старшина Щеглов, — представился он.
Кастет внимательно оглядел его — высокий, крепкий, с умным волевым лицом.
— Минер? — спросил он.
— Так точно, минер.
— На выпуске старлея получишь?
— Так точно, при училище оставить хотят, а я на флот прошусь, — и добавил смущенно: — море люблю.
Леха отвел в сторону Климова. Незаметно, в рукопожатии передал ему деньги и продиктовал номер мобильного. Климов испарился.
— Так, главный корабельный старшина, ты задачу знаешь?
— Так точно, капитан Климов объяснил.
— Сможешь завтра, к десяти ноль-ноль, собрать пятьдесят человек?
— Смогу, если надо — сам за двоих встану!
— За двоих вставать не надо, а двойную пайку, как старший, получишь.
И Кастет достал очередную купюру с портретом Бенджамина Франклина, который, кстати, никогда не был президентом США.
— Это аванс, еще столько же завтра вечером, остальным по стольнику. Нормально?
— Нормально, — кивнул Щеглов. — Что делать-то надо будет?
— Да ничего. Поприсутствуете при моей встрече с одним человечком и — все.
— Это опасно? — серьезно спросил Щеглов.
— Нет, не думаю, — так же серьезно ответил Кастет.
Потом быстро, по-деловому, обсудили технические детали — как и где встречаться, как связь поддерживать.
Кастет дал старшине свой номер телефона и спросил:
— Может, трубка тебе нужна?
— Да нет, у меня есть.
На том и расстались.
За эту часть операции Леха был полностью спокоен. Оставалось сделать еще один звонок и встретиться еще с одним человеком.
* * *
Леха настойчиво звонил Башметьеву, тому самому транспортному капитану, что устроил его в «Суперавто». Домашний телефон упорно не отвечал, абонент трубки был «временно недоступен». Но Кастет был упорен, и мобильный Башметьева наконец отозвался.— Привет, это Леша Костюков.
— Привет, ты чего на работу не ходишь? Запил, что ли?
— Потом объясню, сейчас встретиться надо.
— Давай, встретимся. Сегодня —тридцатое, давай после праздников, числа шестого-седьмого…
— Ты не понял, встретиться надо сейчас!
И сказал это Леха таким голосом, что Башметьев согласился:
— Ладно, давай сейчас. Только я у бабы, понимаешь…
— Диктуй адрес, подъеду посигналю, оденься пока!
Адрес был тот самый, по которому всю свою жизнь был прописан Леха Костюков, поэтому искать дом не пришлось. Башметьев уже курил на тротуаре.
— Что у тебя за дело, меня баба там ждет…
— Ты не в восемнадцатой квартире был?
— В восемнадцатой.
— Бабу не Алеся зовут?
— Алеся! Ты ее знаешь, что ли? Крутая телка, согласись! Дорогая, правда, но того стоит!
Леха согласился, что телка крутая, а о цене сказать ничего не мог, лично ему она стоила несколько лет жизни.
— Дело такое — мне завтра нужен автобус с надежным водилой. Таким, что язык за зубами держать умеет. Поэтому к тебе обратился, как к боевому товарищу.
Насчет боевого братства Леха, конечно, загнул, но капитану Башметьеву польстил. Тот приосанился, словно парадный мундир надел.
— Есть у меня такой водила, — сказал он после долгой паузы.
То ли выбор был слишком велик, то ли мысли об Алесе отвлекали.
— Мужик в годах, пенсионер уже, но водитель классный и автобус у него бегает будьте нате. Дай трубку, прямо сейчас и позвоню. Зовут его — Иван Сергеевич, как Тургенева, легко запомнить, — говорил он, набирая номер. — Сергеич, ты завтра свободен? Заказик для тебя есть, срочный. Вот, передаю трубку, сам поговори.
Леха быстро договорился с Иваном Сергеевичем и, пряча трубку, спросил:
— Не трепач этот твой Тургенев?
— Ты что! Знаешь, какой у него последний заказ был? Он братву на разборку возил, куда-то за город, представляешь! Об этом только он знает и я, ну — еще те пацаны, что в живых остались. Его в ментовку таскали, таскали, да все без толку. Он, как приехал, всю обивку на сиденьях сменил и коврики из салона выкинул, все ж в крови было. А ты говоришь — трепач!
— Спасибо, братишка, выручил!
— Спасибо, оно — сам знаешь… Ты на работу-то думаешь выходить?
— Думаю, — серьезно ответил Кастет, — постоянно думаю.
Башметьев полетел на крыльях любви к страстной, но дорогой Алесе, а Леха задумался о том, ехать ли ему в гостиницу к Жанне или позвонить одинокой девушке Иришке… Мачо — у них свои проблемы!
* * *
Кастет проснулся оттого, что на него вскарабкалась Жанна. Девушка с тяжелым характером и нелегким телом.— Эй, ты думаешь девушку трахать или нет?
— Думаю, — ответил Леха, окончательно просыпаясь, — только об этом и думаю. Но хочется, понимаешь, чего-то нового, необычного, порадовать тебя хочется своей изобретательностью и выдумкой…
— Ты меня хоть миссионерской позицией пока порадуй!
— Миссионерская? Знаю, это когда жена лежит на спине, а муж — на Гавайях, типа, миссионер.
От однообразного секса в миссионерской позиции Леху спас телефонный звонок. Кастет ящерицей выскользнул из-под оскорбленной до глубины телес Жанны и схватился за спасительную трубку.
— Арво Янович, главстаршина Щеглов докладывает. Собрано сорок пять человек, ждем в районе Румянцевского садика.
— Добро! Бери тачку и летом — ко мне, «Невский палас», номер 618. Машину не отпускай, дам денег и поедешь в Апрашку, своим пацанам шмоток купишь — куртки, спортивные штаны, кроссовки, чего там еще надо, чтобы у ребят товарный вид был. И старшего за себя оставь, чтобы не разбежались.
— У меня не разбегутся, — уверенно ответил Щеглов.
Не успел Леха положить трубку — новый звонок.
— Куда транспорт подавать, Арво Янович?
—Добрый день, Иван Сергеевич! Подгоняйте автобус к Румянцевскому садику, знаете, на Васильевском?
— Вестимо, знаю, всю жизнь в Питере. Минут через сорок буду.
Кастет продолжал держать немую пока трубку и бездумно смотрел на Жанну. Та тоже смотрела на него, но с интересом.
— А знаешь, Арво, когда ты приехал вчера днем, от тебя сильно порохом пахло.
— Может быть. Я в тир заезжал, пострелял немного…
— А вечером по телевизору рассказали, что перестрелка была за городом. В то самое время, что тебя не было…
— Правда? Я ж телевизора не смотрел, расскажешь потом?
— Угу! А в тир в следующий раз меня возьми, я тоже пострелять люблю, меня папка научил. У меня и пистолет есть, с разрешением…
— А кто у тебя папка, военный?
— Нет, Арво, папка у меня мент, сейчас, наверно, самый главный в городе, — и поглядела так пристально, Лехину реакцию ожидая.
— Круто! — спокойно сказал Леха и начал одеваться.
* * *
Гена Есаул позвонил ровно в десять. Разговор был коротким.— Ждут тебя, Арво, в 12.00 на дамбе, что в Кронштадт ведет. Знаешь?
— Знаю.
— Там, по левой стороне, как из города ехать, машина будет стоять пожарная, красная такая машина, приметная. Вот там, на бережку, тебе стрелка и забита. Мент грозился, что один на стрелку приедет, но не верю я ментам, а ты, Арво Ситтонен, веришь?
— Я — как ты, Гена.
— Ну и правильно… — Есаул помолчал немного и добавил: — Ты, это, после стрелки позвони мне. Ну, что да как, и вообще…
— Лады, Гена, спасибо тебе!
— Чего там, позвони только, обязательно.
Леха задумчиво поглядел на замолкшую трубку, потом на Жанну и вышел в гостиную, где в окружении полиэтиленовых мешков с одеждой пили кофе главстаршина Щеглов и телохранитель Паша. Налил себе из остывающего уже кофейника, сделал глоток. Поморщился.
— Заказать? — Паша поднялся к двери.
— Закажи, сейчас выпьем на дорожку, да поедем.
Вернулся в спальню, где в постели сидела грустная, готовая заплакать Жанна.
— Ты чего? — спросил он, снова доставая трубку.
— Порохом пахнет.
— Что?
— От куртки, говорю, порохом пахнет. В тир опять поедешь?
— Какой тир? Сегодня праздник, 1 Мая, а по праздникам тир не работает.
— А пистолет зачем?
— На всякий случай, сама говорила — перестрелка вчера была, а бедного бизнесмена всякий обидеть может. Пусть будет… — и машинально выщелкнул и проверил обойму.
Потом позвонил «дяде Пете».
Тот отозвался сразу, выслушал внимательно. Сказал:
— Плохо. Место плохое, голое, стрелков там поставить некуда. Может, все-таки дать тебе пару человечков?
— Не надо, спасибо, люди есть.
— Ну, смотри сам… Узнал я — на встречу пойдет капитан Марчук, ты его сразу отличишь, с ним еще двое. Не бойцы, так, вроде телохранителей. Вот и все вроде, удачи тебе, Леха!
* * *
В «Пассате» ехали Паша, Кастет и главстаршина Щеглов.Леха в который раз наставлял его:
— Главное — ни во что не вмешивайтесь, стойте такой спокойной, грозной массой в сторонке — и все! Что бы ни происходило — не суйтесь, я сам разберусь.
Щеглов, одетый в новенькую, скрипящую кожей куртку, спокойно молчал, положив большие ладони на колени. Щеглов был спокоен, а Леха волновался, он всегда волновался, когда приходилось отвечать за чужие жизни, хотя сегодня и опасности-то никакой быть не должно. Не к бандитам, к ментам на стрелку едут, а ментам вроде не с руки ни с того ни с сего стрельбу затевать. Но все равно — волновался — лучше бы один поехал, а получилось так, что нельзя одному…
Пожарную машину видно было издалека. Она стояла на пятачке грязного песка с разбросанными там и сям ржавыми консервными банками и полусгнившим топляком. Посреди площадки — старое кострище, а сбоку, на бетонном блоке, который забыли положить в тело дамбы, сидели три человека — ждали солидного заказчика ста двадцати загранпаспортов.
Организованно, по-военному, выгрузились и пошли на встречу — впереди Кастет, чуть сзади — Паша-телохранитель, еще поодаль — Щеглов во главе своих курсантов. Смотрелись они, надо сказать, солидно, и на марше, и когда живописной черно-кожаной группой расположились среди чахлых кривых кустов. Рослые, плечистые, с короткой курсантской стрижкой — типичная организованная преступная группировка, как ее представляют обыватели и кинорежиссеры.
Навстречу поднялись трое, но вперед пошел один — Марчук.
«Дядя Петя» был прав — спутать его ни с кем было невозможно, он мог, конечно, носить фамилию Голопупенко или Чупырь, но быть Ивановым или Петровым точно не мог — типичный хохол, у которого в кобуре должен лежать бутерброд с салом.
По дороге к кострищу, у которого они и встретились, Леха внимательно, не таясь, огляделся. Место действительно было пустынное, засаду, при всем желании, нигде не укроешь. За спиной, вперед по трассе, виднелись какие-то металлические конструкции, вроде поставленных на попа огромных железных бочек, но до них — километра полтора будет, снайперу оттуда не взять. В заливе, метрах в двухстах, катерок какой-то… Но и катерок этот опасности представлять не мог, ветер был сильный, а с волны стрелять очень трудно. Лехе приходилось однажды.
Сошлись, посмотрели друг на друга, Марчук волновался заметно — курсантская массовка впечатление произвела.
— Извините, я — с товарищами, на пикник, знаете ли, собрались, попутно вот — к вам. Мне передали — у вас вопросы какие-то к нам имеются…
В это время массовка зашевелилась, зашумела — то ли ветер донимать стал, то ли анекдотом кто поделился. Марчук смешался еще больше.
— Да нет, знаете ли, узнать только — как срочно документики нужны и по цене сойдемся ли, хотя, как оптовому заказчику, — он напряженно улыбнулся, — мы скидку сделать можем…
— Зачем же скидку-то, не надо, мы организация кредитоспособная, — и Леха, будто за подтверждением, обернулся к массовке.
Массовка снова оживилась, даже шаг вперед сделала, организованно так, по-военному.
На лицо хохляцкой национальности смотреть было просто жалко.
— Да я ничего, просто пошутил так.
— Неудачное место для шуток вы выбрали, капитан Марчук!
Красное от природы и от неумеренного потребления жиров животного происхождения лицо капитана Марчука вмиг стало бледным.
— Вы меня знаете?
— Ну, вы личность в городе известная, друзья меня давно предупредили — с капитаном Марчуком встречаться будешь, держи с ним ухо востро — он человек хваткий, никому спуску не дает. А я посмотрел — добрый вы человек, даже покладистый, можно с вами дело иметь.
— Конечно можно, — оживился Марчук, — очень даже можно!
— Тогда сделаем так, господин капитан. Я своих пацанов отпущу, пусть без меня на пикник едут, а мы с вами вдвоем пойдем куда-нибудь в тихий укромный ресторан, посидим, о делах поговорим, цену, кстати, обсудим. Я тут что подумал — можно же сделать так: вы даете скидку, хорошую скидку, значительную, а я плачу вам полную стоимость. Разницу эту можете оставить себе, детишкам баранок купите, леденцов каких-нибудь. Любят детишки леденцы-то, небось?
— Любят, — машинально ответил Марчук, не веря своему славянскому счастью.
— Ну вот и договорились. Только на моем «Пассате» поедем, не люблю я на пожарных машинах по ресторанам раскатывать, приметные они очень.
— Конечно, конечно, — быстро согласился Марчук, — только вы о цене, ну, о нашей договоренности, начальству моему не говорите…
— А зачем мне об этом говорить, да я и встречаться с ним не буду, с вашим начальством, я с вами дела буду вести. Очень вы мне по душе пришлись.
Марчук остался у кострища, просчитывая какие блага он может получить от тесного знакомства с новой, но несомненно грозной силой, внезапно появившейся в городе, а Леха возвратился к курсантам.
— Все, пацаны, отработали свое, свободны!
И, повернувшись к Щеглову, начал отсчитывать деньги — пятьдесят зеленых купюр с портретом отца-основателя США Бенджамина Франклина.
— Не надо, — сказал Щеглов, — у меня там сдача осталась, шмотки-то покупал.
— Молчи, — остановил его Кастет, — не путай сдачу с заработной платой! — и передал деньги Щеглову. — Спасибо тебе, главстаршина!
Обнялись на прощание, Кастет спросил:
— Как звать-то тебя, Щеглов?
— Ваня, — сказал тот, смутившись, — Иван Петрович.
И в этот момент, один за другим, раздались два выстрела. Стреляли от залива, с катера, который уже давно тарахтел движком, желая уплывать с нерыбного места, а теперь резво сорвался и, заложив крутой вираж, устремился в открытый морской горизонт.
После первой, ушедшей выше голов, пули Леха толкнул в сторону Щеглова. Выхватил пистолет и, не целясь, выпустил в сторону катера всю обойму, все восемнадцать патронов.
Вторая пуля попала в спину падающему уже Щеглову, тот вскрикнул, схватился за грудь и бесформенно повалился на грязный песок. Леха упал перед ним на колени, осторожно перевернул. Пуля прошла навылет, но крови почти не было и это было плохо — значит, уходит внутрь, в легкие.
Тяжело будет откачать парня, если вообще удастся, подумал Кастет.
За спиной загудел мотор — Паша-телохранитель подогнал «Пассат» к самому месту и уже открывал двери.
— Срочно его в машину, — крикнул Паша курсантам, — двое — со мной! Леха, доберешься на автобусе, с курсантами, а я — к врачу, Сергачев знает — кто и где!
Последние слова сказал, уже захлопывая за собой дверцу, и машина, будто одним прыжком, вылетела на дорогу.
Леха поднялся с колен и медленно пошел в сторону вспотевшего на холодном ветру Марчука. Капитан раз за разом повторял одни и те же слова:
— Это не я, честное слово, это не я…
Когда Кастет подошел ближе, он затараторил:
— Это — не я, клянусь — не я, мне Исаев запретил даже оружие с собой брать, это — не я…
Леха вдруг понял, что все еще держит в руках пистолет, пустой, без патронов, но очень внушительный «бердыш», и ткнул неостывшим стволом в подбородок Марчука.
— Ресторан отменяется! Ты мне за это ответишь, лично ты! И завтра же, ты понял — завтра! — сведешь меня с Исаевым, больше ни с кем и никогда я разговаривать не буду! Только с ним! Все понял, гнида, повтори!
— Завтра свести вас с Исаевым, только с ним, — послушно повторила гнида.
— Пока свободен, — сказал Кастет и пошел к молчаливой курсантской толпе.
* * *
Обратно, в город, возвращались в тишине. Курсанты мрачно поглядывали на Кастета, и Леха понимал, что если бы в случившемся была хоть доля его вины — ему не сдобровать. Но все понимали — стреляли-то в него, в Леху, а главстаршина — случайная жертва непонятных разборок.Кастет попросил остановить сразу за Ушаковским мостом, чтобы пешком дойти до резиденции Киреева и по пути разобраться в случившемся.
Выходя, он сунул десять сотенных банкнот — в два раза больше оговоренной платы — водителю Ивану Сергеевичу. Тот, не считая, небрежно, как сдачу в булочной, сунул деньги в карман, молча открыл дверь и на прощание покачал головой, не столько в знак расставания, сколько с укором и осуждением. Да Леха и сам мучил себя, понимая, что никак уберечь Щеглова от чужой пули он не мог.
Покинув автобус, Кастет сразу набрал номер Сергачева, сказал только:
— Сейчас буду, — и, не дожидаясь ответа, выключил телефон.
Кто мог стрелять в него?
Сергачев? Глупо. У Сергачева была масса возможностей избавиться от Кастета. Не с зыбкой волны Финского залива, когда пуля досталась совсем постороннему человеку, бывшему, как теперь говорят, не при делах, а со стопроцентной гарантией, руками того же Севастьянова. Но в деревне Пепекюля Севастьянов стрелял не в него, а в Ха-лила, того самого Халила, в чьей жизни был так заинтересован Петр Петрович. Выходит, телохранитель Володя играл против Сергачева, но за кого?
И что обозначает странное поведение Петьки Чистякова? Пусть он по пьяни вскрыл сейф и взял деньги, как утверждает Сергачев — миллион долларов, но, протрезвившись-то, он должен был понять, что этим подставляет своего друга, причем так подставляет, что теперь Кастет непременно должен найти Чистякова и самолично оторвать ему яйца, руки, ноги и голову — и именно в такой очередности. Может, где-нибудь на Тау Кита подобное поведение считается в порядке вещей, а здесь, на Земле, за такие вещи убивают…
И много еще безответных вопросов клубилось в голове Леши Костюкова, пока он неспешно брел на встречу с Петром Петровичем Сергачевым.
Глава 7
СТРЕЛЬБА В «ЗАНЗИБАРЕ»
Петр Петрович дожидался Кастета в караулке — домике с тыльной стороны ворот, — площадью поболе иного дачного «особняка» на шести сотках где-нибудь в дачмассиве Пупышево. Понаблюдал в монитор, как Леха задумчиво докуривает сигарету перед воротами, и вышел ему навстречу.
— Здравствуй, Алексей! Оперируют сейчас твоего курсанта, жить будет. В клинике он, в военно-полевой хирургии. Лучшая клиника в стране, между прочим, лучше госпиталя Бурденко. А ташкентский госпиталь им теперь даже в подметки не годится.
В годы Афганской войны ташкентский госпиталь был первым военно-медицинским стационаром на Большой земле. Через него прошли сотни раненых в неправой войне солдат, побывал там и старлей Костюков, продолживший лечение в московском Бурденко.
— Что с ним?
— А то сам не знаешь? Сквозной огнестрел, правое легкое пробито, крови много потерял… Паше спасибо — быстро довез, а то бы — кранты парню. Звонил он сейчас, врачи говорят — опасности для жизни нет… Пойдем, Леша, потихоньку, на веранде нас Женя Черных дожидается.
Пошли неторопливо по аллее, засаженной голубыми елями. В солнечный майский день казалось, что уже наступило лето. А с летом вернулась беззаботная счастливая жизнь. Теперь Лехе вся его минувшая жизнь казалась одним сплошным, лишенным серьезных проблем праздником. Так взрослые люди, вспоминая свое детство, называют его счастливым, хотя дети плачут и страдают никак не меньше взрослых. Просто причина их страданий —лопнувший шарик, потерянная игрушка, сломанный карандаш — кажется повзрослевшему человеку мелким, недостойным внимания пустяком. Так же, свысока, смотрел Леха на заботы своей прошлой жизни.
Женя Черных сидел на залитой солнцем веранде и пил оранжевого цвета сок.
— Грейпфрутовый? — спросил Петр Петрович. Черных кивнул.
— Здесь всех поят грейпфрутовым соком, — пожаловался Сергачев, — прямо санаторий какой-то, центр здорового образа жизни!
При виде Кастета Женя Черных попытался встать.
— Он встает у нас, встает, и даже ходит понемногу. Мы ему лекарство выписали из Швейцарии…
— Из Голландии, — поправил Черных.
— Вот видишь, Леша, из Голландии. Массажистку приставили, два раза в день массаж делает — спины, ног, вообще нижнего тела. Как массажистка-то справляется, не обижает?
При упоминании о массажистке Черных почему-то покраснел.
— Присаживайся, Леша, соку будешь, или чего покрепче?
— Покрепче. Кофе — крепкий и без сахара.
— Я же говорю — санаторий, люди от водки отказываются!
В ожидании кофе серьезных разговоров вести не стали, и Кастет спросил:
— А где же Вероника Михайловна? — он привык видеть маму и сына Черных вместе.
— А мама с Всеволодом Ивановичем куда-то уехала, — ответил Женя и опять покраснел.
— Все мы взрослые люди, и я скажу, Лешенька, тут нешуточный роман затевается. Думаю, скоро свадьбу играть будем.
— Ну что вы, Петр Петрович, если два немолодых уже человека проводят свободное время вместе — это совсем не обозначает приближение свадьбы.
— Обозначает, мой юный друг, еще как обозначает. Уж поверьте моему опыту. Кирей — вор в законе, правильный вор, старой закваски. У него никогда ни семьи, ни жены не было, а тут встретил на старости лет родственную душу. Вы, Леша, не знаете, наверное, но авторитетные воры — очень начитанные люди. Не скажу образованные, для образования система нужна, но начитанные. Судите сами — в колонии времени много, авторитетный вор, он ведь не работает, как мужики, если играет, то не в карты, а в нарды и то — нечасто, вот и читал народ все подряд, благо культурное развитие администрацией поощрялось, вроде как шаг на пути к честной жизни. Вот и повстречал Кирей на старости лет немолодую и тоже весьма начитанную даму, свою половинку, так сказать. Так что — не миновать нам свадьбы!
— Здравствуй, Алексей! Оперируют сейчас твоего курсанта, жить будет. В клинике он, в военно-полевой хирургии. Лучшая клиника в стране, между прочим, лучше госпиталя Бурденко. А ташкентский госпиталь им теперь даже в подметки не годится.
В годы Афганской войны ташкентский госпиталь был первым военно-медицинским стационаром на Большой земле. Через него прошли сотни раненых в неправой войне солдат, побывал там и старлей Костюков, продолживший лечение в московском Бурденко.
— Что с ним?
— А то сам не знаешь? Сквозной огнестрел, правое легкое пробито, крови много потерял… Паше спасибо — быстро довез, а то бы — кранты парню. Звонил он сейчас, врачи говорят — опасности для жизни нет… Пойдем, Леша, потихоньку, на веранде нас Женя Черных дожидается.
Пошли неторопливо по аллее, засаженной голубыми елями. В солнечный майский день казалось, что уже наступило лето. А с летом вернулась беззаботная счастливая жизнь. Теперь Лехе вся его минувшая жизнь казалась одним сплошным, лишенным серьезных проблем праздником. Так взрослые люди, вспоминая свое детство, называют его счастливым, хотя дети плачут и страдают никак не меньше взрослых. Просто причина их страданий —лопнувший шарик, потерянная игрушка, сломанный карандаш — кажется повзрослевшему человеку мелким, недостойным внимания пустяком. Так же, свысока, смотрел Леха на заботы своей прошлой жизни.
Женя Черных сидел на залитой солнцем веранде и пил оранжевого цвета сок.
— Грейпфрутовый? — спросил Петр Петрович. Черных кивнул.
— Здесь всех поят грейпфрутовым соком, — пожаловался Сергачев, — прямо санаторий какой-то, центр здорового образа жизни!
При виде Кастета Женя Черных попытался встать.
— Он встает у нас, встает, и даже ходит понемногу. Мы ему лекарство выписали из Швейцарии…
— Из Голландии, — поправил Черных.
— Вот видишь, Леша, из Голландии. Массажистку приставили, два раза в день массаж делает — спины, ног, вообще нижнего тела. Как массажистка-то справляется, не обижает?
При упоминании о массажистке Черных почему-то покраснел.
— Присаживайся, Леша, соку будешь, или чего покрепче?
— Покрепче. Кофе — крепкий и без сахара.
— Я же говорю — санаторий, люди от водки отказываются!
В ожидании кофе серьезных разговоров вести не стали, и Кастет спросил:
— А где же Вероника Михайловна? — он привык видеть маму и сына Черных вместе.
— А мама с Всеволодом Ивановичем куда-то уехала, — ответил Женя и опять покраснел.
— Все мы взрослые люди, и я скажу, Лешенька, тут нешуточный роман затевается. Думаю, скоро свадьбу играть будем.
— Ну что вы, Петр Петрович, если два немолодых уже человека проводят свободное время вместе — это совсем не обозначает приближение свадьбы.
— Обозначает, мой юный друг, еще как обозначает. Уж поверьте моему опыту. Кирей — вор в законе, правильный вор, старой закваски. У него никогда ни семьи, ни жены не было, а тут встретил на старости лет родственную душу. Вы, Леша, не знаете, наверное, но авторитетные воры — очень начитанные люди. Не скажу образованные, для образования система нужна, но начитанные. Судите сами — в колонии времени много, авторитетный вор, он ведь не работает, как мужики, если играет, то не в карты, а в нарды и то — нечасто, вот и читал народ все подряд, благо культурное развитие администрацией поощрялось, вроде как шаг на пути к честной жизни. Вот и повстречал Кирей на старости лет немолодую и тоже весьма начитанную даму, свою половинку, так сказать. Так что — не миновать нам свадьбы!