Страница:
— Беда у нас, — сказал вместо приветствия Сергачев. — Не уберегли мы Леночку.
— Бля! — выругался Кирей и отшвырнул в кусты стакан с невкусным, но полезным соком. — Что случилось? Костюков живой? Что с этим, как его, доктором?
— Нет нигде доктора, жена его в панике, к ней не приходили, но у дома замечены два топтуна, явно исаевских. Я тоже там пару человечков оставил, на всякий случай.
— Не мало двоих-то будет?
— Мои человечки покруче исаевских будут, одного бы хватило, я уж подстраховался. А Леночка… У нее вчера выходной был, так к ней домой приехали, документ какой-то показали и увезли, для беседы, на пару часов. Матери сказали, чтобы не беспокоилась. Уточним, сказали, ряд вопросов и привезем в целости и сохранности. И все, с концами. Думаю, жива. Но держат где-нибудь на хате, как заложницу. Костюкова нет. К ментам он не попал, я бы знал об этом, значит, живой пока. Ребята мои в диспетчерской, в рабочем журнале нашли записку для него.
Сергачев протянул было бумагу Кирею, но тот отстранился:
— Сам читай, я без очков.
— Да читать-то особо нечего. Что-то про тайник школьный, сам, пишет, свяжусь. Значит, заныкался где-то. И подпись — Петр Чистяков. Выяснил я — они учились вместе с Костюковым, еще со школы дружат, так что, надо думать, это главный фигурант в нашем деле, его искать надо.
— Ну так ищи, ети твою мать, ищи!
— Ищем, Всеволод Иванович.
— Плохо, значит, ищете, если эти суки впереди нас идут… А Исаев… Война будет, Петрович, не с ментами война, а с этим волком позорным и бандой его продажной, вот он у меня уже где.
И Кирей резанул ладонью по горлу.
— Что делать будем, Леша?
Кастет пожал плечами.
— Перво-наперво, мне тачка нужна, мобильник и ствол.
— У меня деньги есть, — оживилась Светлана, — тысяч десять, наверное…
— Это хорошо. У меня вообще-то свои имеются, но и твои в случае чего не помешают. Я отдам, ты не думай.
— Конечно отдашь, Лешенька…
— Добро. Будь дома, я позвоню. Хотя нет. У тебя есть кто-нибудь, ну, переждать день-два?
Светлана задумалась.
— Есть. Комендантша общежития на Наличной. Я же не питерская, когда в Герцена училась — в общаге жила, с комендантшей дружила очень, чаи вместе гоняли… Сейчас.
И она взялась за телефон.
Кастет тем временем окончательно оделся, перед зеркалом провел ладонью по лицу — побриться бы, вспомнил, что видел в ванной бритву, но, сообразив, что используется она для совсем других частей тела, решил оставить модную щетину на месте.
— Порядок! — крикнула из кухни Светлана. — Пиши телефон.
Самое простое дело сейчас в Питере — купить мобилу, так же просто, как водку — на каждом углу. Вот на углу Бассейной и Московского Кастет мобильник и купил. Оплатил все, что положено, причиндалов всяких зачем-то набрал — сумочку, шнурок, чтобы на шею вешать и еще что-то, что сейчас, как сказал продавец, все носят. Для пробы прямо из магазина позвонил Светлане, поцеловал ее в трубку на прощание и пошел ловить тачку.
Добравшись до авторынка на проспекте Энергетиков, приобрел поношенный, но вполне приличный «Гольф», серо-синий цвет которого менеджер мудрено назвал то ли «мокрая лаванда», то ли «душистый асфальт», что-то, в общем, напоминающее строку из песни. Неброский, но радующий глаз цвет.
Заправил полный бак и, отъехав в сторонку, позвонил в «Скипетр» — достать ствол он мог только там. На счастье, к телефону подошел один из его знакомцев, тех, что помогли когда-то с работой.
Молча выслушал замысловатые намеки, понял, о чем идет речь, подумал и предложил встретиться через полчаса у Пяти углов.
Пока Кастет добирался через полгорода на перекресток, известный в народе, как Пять углов, охранник позвонил Сергачеву, так, на всякий случай, не зная ничего о событиях на Карповке и повышенном интересе, проявляемом самим Киреем к особе Кастета.
— Молодец, — сдержанно похвалил охранника Сергачев и набрал номер Кирея.
— Молодец, — обрадовался Кирей, думая о Кастете, желавшем купить пушку, — мочить их всех надо, сволочей.
И Сергачеву:
— Не упусти, Петрович!
К Лехиному приезду Сергачев успел подобрать пару надежных стволов и проинструктировать охранника. Сам же встал у газетного ларька на Владимирском, откуда хорошо просматривался перекресток, и приготовился ждать. Был он, конечно, не сыскарем, но и в его работе приходилось ждать, и ждать подолгу, поэтому он не суетился, устроился поудобнее, привалившись плечом к стене и газетку развернул.
Чтобы время убить и лицо прикрыть в случае чего.
Костюков знал его в лицо, но вряд ли помнил, однако, как говорится, береженого Бог бережет. Ждать долго не пришлось — Костюков приехал даже чуть раньше, оставил машину за углом, на Рубинштейна, и вылез, ища глазами дружка-охранника.
Машину купил, отметил Сергачев. Бумага на заднем стекле «номера в ГАИ». Нашел, значит, тайник, о котором Чистяков писал. Тайник школьных лет, небольшой, наверное, кроме денег, Чистяков туда ничего не положил, а взял ведь из сейфа два хороших ствола, мог бы и оставить, не поместились, значит.
Охранник сел в кастетовскую машину, и они отъехали. Куда они направились, Сергачев знал, его люди уже ожидали там Костюкова, чтобы сесть на хвост. На всякий случай перезвонил старшему группы, описал Лешкин «Гольф» и еще раз повторил:
— Из виду не упускать и беречь от плохих людей!..
Двор, где стояла машина Кости-охранника, был проходным, прямо на Фонтанку. На Рубинштейна, на Фонтанке и прямо во дворе в машинах ждали сергачевские ребята, так что упустить Кастета было невозможно.
Он поставил «Гольф» мордой к воротам, чтобы в случае чего не терять время на разворот, внимательно оглядел двор. Как и во всех питерских дворах, стояли машины, большинство помигивало сигнализацией, только в одной — долбаных «Жигулях» с пятнами шпаклевки на капоте и крыльях, — потягивая пивко, сидели совсем молодые пацаны. Когда к ним из парадной вышли две накрашенные девицы, Кастет окончательно успокоился.
— Куда пойдем?
Костя показал взглядом на новенький «Рено Кангу».
— Ого! Хорошо живешь!
— А то! Пошли, я же на службе…
Кастет еще раз оглядел двор, компания в битых «Жигулях» веселилась вовсю — визжали девчонки и попса, ржали над чем-то непотребным парни. Все было нормально.
Пересели в хрюкнувший сигнализацией «Рено», пахло свежей кожей сидений и немного, для знатока, оружейным маслом. Костя перегнулся и достал из-за сиденья добротный «дипломат», потом спортивную сумку.
— Я не понял, чего тебе надо, взял вот…
Он раскрыл «дипломат», и Кастет увидел аккуратно разложенные в поролоновых ячейках автомат, глушитель, прицел, запасной магазин и разные оружейные приспособь!.
— Что это? — удивился Кастет. В армейской жизни с подобным оружием он не сталкивался.
— «Гроза», — коротко ответил Костя, видимо, полагая, что этим все сказано.
Кастет только пожал плечами. Костя посмотрел на него с сожалением.
— Отстал ты от жизни, братан… Штурмовой автомат «Гроза», сделан на базе АК-74, патрон 9 мм, для тебя — полной комплектации — с подствольным гранатометом, глушителем, по науке — прибором бесшумной стрельбы, оптическим прицелом, прицелом ночного видения, лазерным целеуказателем… вроде все перечислил, чего не упомянул —там найдешь.
Он похлопал по чемоданчику.
Кастет почувствовал мужской, охотничий зуд в ладонях, приоткрыл «дипломат», погладил автоматную сталь, осторожно погладил пальцем курок.
— Вещь! —завороженно глядя на «Грозу», прошептал он.
— Вещь, — подтвердил Костя, — на вооружении только у самых специальных войск, ну, и у тебя еще будет.
— Сколько? — осторожно спросил Кастет.
— Договоримся, — коротко ответил охранник, получивший строгий приказ Сергачева продать оружие за любые деньги.
— А для штучной работы… — он открыл сумку и показал лежащий на коробках с патронами массивный револьвер, — служебный револьвер «Кобальт», автор изделия Стечкин, Игорь Яковлевич, калибр 9 мм, под тот же макаровский патрон, заряжается обоймой, по шесть патронов, гильз, сам понимаешь, не оставляет, что тоже удобно. Чего мусорить-то для мусоров!
Оба засмеялись невольному каламбуру.
— Сколько? — опять спросил Леха, внутренне холодея от мысли, что не сможет обладать всем этим богатством.
Костя наклонился к его уху и почему-то шепотом назвал цену.
— За один? — ужаснулся Кастет.
— За все! — быстро ответил охранник. — Вместе с патронами.
И постучал по туго набитой сумке.
Цена была минимальной, но Сергачев приказал отдать даже в долг, если денег у мужика не хватит. Имел, значит, какие-то виды на Кастета.
— Годится! — сразу согласился Леха.
Он тут же отсчитал купюры, передал их под торпедой охраннику и, собираясь выходить, оглядел двор. «Жигулевская» компания разделилась — одна парочка устроилась на заднем сиденье, другая деликатно курила, сидя на пятнистом капоте, и ожидала своей очереди.
— Там в сумке шлейка еще, ну, кобура подмышечная, и еще что-то.
Не мог же Костя сказать, что сумку собирал не он и потому не очень-то и помнил, что там лежит.
— Не-не, —запротестовал он, видя, что Кастет лезет за деньгами, — подарок от фирмы, как оптовому покупателю.
— Проходи, Юрий Васильевич, садись. Коньячку, может? Нет? Правильно — день впереди. А у меня радость, Васильич, не могу с другом не поделиться! Звонили мне сегодня из Москвы, — он поднял глаза к потолку, — домой звонили, понимаешь! Есть шанс, очень большой шанс, что заберут меня туда. Толчок только нужен, дело громкое, и я — в министерстве, а то и…
Исаев откинулся на спинку не по-служебному комфортного кресла и картинно прикрыл ладонью глаза.
— Если бы ты знал, Васильич, кто мне звонил… Понимаешь, ОН сам мне позвонил домой! Тебя я, конечно, с собой заберу, хватит в Питере гнить. Звание внеочередное дадим, давно уж из майоров-то вырос, не мальчик — с одной звездой ходить! Но — нужно дело, громкое раскрытое дело. Организуешь?!
Богданов пожал плечами.
— Ладно, не тороплю, подумай. Но и тянуть особо нельзя, ОН так и сказал — долго не тяни!..
Исаев еще помолчал, потрясенный собственным лучезарным будущим, потом со вздохом вернулся на грешную питерскую землю.
— Что там у нас? — словечко «нас» выделил особо.
— У нас, Виктор Павлович, — Богданов тоже выделил «нас», но совсем другим голосом, — дела обстоят следующим образом. Ладыгина взяли на стоянке, к машине своей пришел. Отвезли на квартиру, на Восьмой Советской. Работали аккуратно, химией, сначала молчал, когда дозу увеличили — заговорил, но недолго. Помер, сердце не выдержало. Врач сказал, что пил, наверное, вчера, а с алкоголем эта самая химия никак не совместима. Рапорт предоставлю.
— Сказал что-нибудь? Имена называл?
— Называл. Костюкова поминал, хозяина квартиры. Наташку, девчонку, с которой пили, и какого-то Петьку. Что за Петька — разбираемся.
— Хорошо. Ищите Петьку, да побыстрей, понял, что у нас впереди? И, знаешь что, не пиши ты этих рапортов, ну их. Мне не бумажки, мне дело нужно.
— Понял, Виктор Павлович. Что с телом делать?
— Ну придумай что-нибудь, в первый раз что ли.
— И еще. Засаду из квартиры снимать? Там волкодавы вторые сутки сидят.
— Какие еще волкодавы? Ах, эти… Пусть еще посидят, меньше под ногами путаться будут. Менять их все равно некем, все люди в разгоне… В общем, так — ты моим делом, конечно, занимайся, но и о большом деле думай, там тебя погоны полковничьи ждут…
Ага, пошел дырки в погонах сверлить, подумал Богданов, но вслух сказал:
— Что-нибудь придумаем, Виктор Павлович. Обязательно придумаем!
«Волкодавами» их прозвали еще на армейской службе в непрестижных внутренних войсках. Два паренька из мелких провинциальных городков со смешными фамилиями Челкин и Копытов быстро сошлись друг с другом, держались вместе и скоро стали одним существом под названием «волкодавы», случалось, что, выкликая наряды, комвзвода старлей Бартенев так и говорил — волкодавы заступают на дежурство по периметру, или там еще куда наряд приходился.
Вместе пришли они в армию, вместе и дембельнулись, решив еще на первом году службы, что поедут куда-нибудь в столичный город — в Москву или в Питер и поступят на службу в СОБР или ОМОН. В питерский СОБР их не взяли, отдавая предпочтение десантникам и морпехам, но ОМОН принял их в себя охотно, крепкие парни без особой подготовки, но с пролетарской ненавистью в глазах пришлись там как нельзя кстати.
Ненавидели они многих — столичных «штучек», выдрючивавшихся перед простыми людьми, которые их кормят и поят, а значит, и перед ними, волкодавами. Кто кого при этом поил и кормил, было неясно, но «штучек» они ненавидели крепко. Ненавидели волкодавы также всех «черных», объединяя этим словом и азиатов, в том числе выдрючи-вающихся японцев, и кавказцев, и негров.
Особой ненавистью пользовались геи, наверное потому, что смазливые юноши разного возраста пользовались косметикой — известно ведь, что любая парфюмерия, кроме «Тройного одеколона» и мужских духов «Шипр», применяемых по государственным и полковым праздникам, является первой отличительной чертой гея, педераста и гомосексуалиста в одном лице.
Так вот, при виде смазливых надушенных юношей, игривой походкой проходящих мимо несущих нелегкую службу бойцов особого назначения, в душах и форменных брюках бойцов происходило непонятное и стыдное шевеление, которое можно было подавить только усилением справедливой ненависти и гордого презрения к женоподобным сынам порока.
Оттого с большим и неподдельным желанием волкодавы брались за те задания, где можно было дать выход справедливой своей ненависти, например, разгонять митинги, устраиваемые, как известно, явными и скрытыми геями и лесбиянками, или стоять в оцеплении при эстрадных концертах, зрителями которых являются только представители ненавистной им ориентации, потому что простой русский человек на такой концерт не пойдет, а пойдет в рюмочную, пивбар или, на худой конец, на футбол. Правда, в последнее время, с появлением футбольных фанатов, волкодавы стали склоняться к тому, чтобы отнести болельщиков к категории геев, уж больно не по-русски они себя ведут.
И вот таким мужественным и бескомпромиссным борцам с организованной нечистью довелось на сей раз нести тяжелую и опасную службу, пребывая в квартире опаснейшего преступника, на счету которого сотни загубленных жизней и тысячи совращенных российских дев, каждая из которых могла бы стать достойной спутницей жизни как Челкина, так и Копытова, с гордостью неся по жизни их исконно русские фамилии.
Спасибо, боевой командир товарищ подполковник Исаев рассказал им про необычайное коварство и жестокость ужасного бандита Костюкова, и они утроили бдительность, чутко прислушиваясь ко всем подозрительным шумам и шорохам, доносившимся как извне квартиры пребывания, так и изнутри их пребывающих на сухом пайке организмов. Товарищ подполковник запретил им под любым предлогом покидать охраняемую зону, поэтому, даже отправляя по очереди большую и малую нужду, они не выпускали из рук табельное оружие, пребывая таким образом постоянно на посту.
Тем не менее, когда примерно в 14-30 московского времени в квартире, охраняемой волкодавами, раздался звонок в дверь, он стал для бойцов полной неожиданностью.
Копытов, как более осторожный, на цыпочках подошел к двери и вкрадчиво спросил:
— Кто там?
Мужской голос за дверью ответил:
— Это Костюков Алексей Михайлович, откройте, пожалуйста…
Решил Кастет на квартиру свою съездить, посмотреть, что там творится. Хоть Женя Черных и запретил там показываться, но теперь-то — чего ему бояться! Засада там? Так и хорошо, что засада. Поспрошает он у засады той, что да как, может и о друзьях что узнает.
Да и сколько их там, в засаде? Вот, например, он сам, старший лейтенант Костюков, сколько человек на такое дело отрядил бы? Одного? Одного — нельзя, убьют одного, с кого спросишь? Значит — двоих надо, один из них — старший, с него и спрос будет в случае чего. Больше двоих — резона нет, бардак получается — на такое плевое в общем-то дело много народу отправлять. А с двумя он, Леша Костюков, и без оружия справится. Узнает все и Черных доложит, тот, может, еще и спасибо скажет за проявленную инициативу.
С такими мыслями надел Кастет бронированный жилет под рубашку, поверх — кобуру, револьвер зарядил, в кобуру сунул, в карманы куртки патронов насыпал. Стрелять он не собирался, но — пусть будут! Потом руками помахал, чтобы понять, не мешает ли что, и отправился в путь.
Не думал он, конечно, что вот так, с двумя левыми стволами и полной сумкой патронов, разъезжать по городу вроде как и не следовало бы… А думал он о Светлане, причем никаких скабрезных сцен не представлял, а думал просто — и все.
Но — пронесло, никто его не тормознул, багажник открывать не заставил и руки в гору поднимать не заставлял. Доехал нормально, машину не у парадной поставил, а за углом, у того магазина, где они хлеб той ночью покупали.
Прошел пару раз мимо дома, на набережной покурил, спиной к окнам, но видя все, что сзади происходит, ничего подозрительного не увидел и пошел к себе, можно сказать, домой. На лестнице еще постоял немного, послушал, и только после этого позвонил в дверь своей квартиры под номером одиннадцать.
— Кто там? — спросил незнакомый мужской голос.
— Костюков Алексей Михайлович, — спокойно ответил Леха. — Откройте, пожалуйста…
Волкодав Копытов поискал взглядом дверной глазок, не нашел, потому приоткрыл немного дверь, совсем чуть-чуть, только чтобы понять, кто за дверью стоит и сколько их там есть. Но этого чуть-чуть Кастету вполне хватило, чтобы ногой раскрыть дверь настежь, своротив при этом морду Копытову, но не уронив его на пол, что оказалось весьма полезным для Кастета и очень вредным для Копытова.
Когда раздался звонок, его напарник Челкин не пошел к дверям, а остался в коридоре, широко расставив ноги и держа табельное оружие по-американски, двумя руками. Когда дверь распахнулась и боевой товарищ Копытов, получив дверью по морде, начал было падать, волкодав Челкин нажал на спусковой крючок, но пистолет Макарова промолчал, потому что согласно «Наставлению по стрелковому делу» перед производством выстрела оружие надо снять с предохранителя.
Челкин тут же исправил свою ошибку и произвел четыре прицельных выстрела, однако Кастет, подхватывая падающего Копытова, ловко прикрылся им и три пули завязли в крупном копытовском теле, а четвертая попала в антресоли. Кастет выстрелил только однажды, тоже достаточно ловко, и его выстрел оказался удачным — пуля вошла между маленьких сержантских глазок и, вышибив заднюю часть черепа, разбрызгала мозг сотрудника милиции по стене. Чем, кстати, опровергла распространенное в народе заблуждение, что голова младшего командного состава представляет собой одну сплошную кость.
Кастета, впрочем, это открытие совершенно не обрадовало. Он выглянул на лестницу, посмотрел вверх и вниз, прислушался к тишине. Трудно, конечно, было ожидать, что соседи сбегутся посмотреть на внезапно начавшуюся перестрелку, но позвонить в милицию они вполне могли.
Поэтому Кастет решил не задерживаться больше в своей квартире, заглянул только в комнату, увидел пробитую стену и понял, что Светлана была права, когда рассказывала о событиях, происходивших здесь пару дней назад.
Он успел сделать только один шаг к выходу, а дверь вдруг снова распахнулась настежь.
На пороге стояли два лица кавказской национальности с большими, блестящими никелем револьверами в руках. Они замерли на пороге, увидев трупы омоновцев и неизвестного мужчину, тоже держащего в руках револьвер, правда, не такой красивый, как у них. Выстрелить они не успели, успел выстрелить Кастет, тоже только однажды. Один из кавказцев, получив пулю в грудь, нелепо взмахнул руками, выронил револьвер и повалился на своего спутника, выбив оружие у него из руки. Тот, подержав немного мертвое тело, осторожно опустил его на пол и поднял руки.
Теперь надо не уходить, теперь надо бежать, подумал Кастет.
— Я держу тебя на мушке, ты понял? — сказал он кавказцу. Тот кивнул.
— Теперь — пошли, если что — стреляю!
Кавказец снова кивнул, посмотрел еще раз на своего убитого товарища и вместе с Кастетом пошел вниз.
И снова Кастету повезло, на улице не было слышно воя милицейских сирен, крытые грузовики не выгружали ОМОН, чтобы срочно оцепить дом. Не было ничего этого, вообще пустынно было на улице, только напротив парадной мужик возился в движке старенького «Москвича», да у его «Гольфа» припарковалась иномарка с темными стеклами, в которой, похоже, никого не было. Кастет сел в машину, усадил рядом с собой сына гор и тронулся с места. Куда ехать и что делать дальше, было совершенно непонятно.
Глава 8
— Бля! — выругался Кирей и отшвырнул в кусты стакан с невкусным, но полезным соком. — Что случилось? Костюков живой? Что с этим, как его, доктором?
— Нет нигде доктора, жена его в панике, к ней не приходили, но у дома замечены два топтуна, явно исаевских. Я тоже там пару человечков оставил, на всякий случай.
— Не мало двоих-то будет?
— Мои человечки покруче исаевских будут, одного бы хватило, я уж подстраховался. А Леночка… У нее вчера выходной был, так к ней домой приехали, документ какой-то показали и увезли, для беседы, на пару часов. Матери сказали, чтобы не беспокоилась. Уточним, сказали, ряд вопросов и привезем в целости и сохранности. И все, с концами. Думаю, жива. Но держат где-нибудь на хате, как заложницу. Костюкова нет. К ментам он не попал, я бы знал об этом, значит, живой пока. Ребята мои в диспетчерской, в рабочем журнале нашли записку для него.
Сергачев протянул было бумагу Кирею, но тот отстранился:
— Сам читай, я без очков.
— Да читать-то особо нечего. Что-то про тайник школьный, сам, пишет, свяжусь. Значит, заныкался где-то. И подпись — Петр Чистяков. Выяснил я — они учились вместе с Костюковым, еще со школы дружат, так что, надо думать, это главный фигурант в нашем деле, его искать надо.
— Ну так ищи, ети твою мать, ищи!
— Ищем, Всеволод Иванович.
— Плохо, значит, ищете, если эти суки впереди нас идут… А Исаев… Война будет, Петрович, не с ментами война, а с этим волком позорным и бандой его продажной, вот он у меня уже где.
И Кирей резанул ладонью по горлу.
* * *
Светлана сидела за столом, охватив плечи руками. На забытой сигарете нарос столбик серого пепла, Кастет осторожно взял из руки сигарету, невольно коснувшись тонких холодных пальцев, задержал ладонь, некрепко пожал.— Что делать будем, Леша?
Кастет пожал плечами.
— Перво-наперво, мне тачка нужна, мобильник и ствол.
— У меня деньги есть, — оживилась Светлана, — тысяч десять, наверное…
— Это хорошо. У меня вообще-то свои имеются, но и твои в случае чего не помешают. Я отдам, ты не думай.
— Конечно отдашь, Лешенька…
— Добро. Будь дома, я позвоню. Хотя нет. У тебя есть кто-нибудь, ну, переждать день-два?
Светлана задумалась.
— Есть. Комендантша общежития на Наличной. Я же не питерская, когда в Герцена училась — в общаге жила, с комендантшей дружила очень, чаи вместе гоняли… Сейчас.
И она взялась за телефон.
Кастет тем временем окончательно оделся, перед зеркалом провел ладонью по лицу — побриться бы, вспомнил, что видел в ванной бритву, но, сообразив, что используется она для совсем других частей тела, решил оставить модную щетину на месте.
— Порядок! — крикнула из кухни Светлана. — Пиши телефон.
Самое простое дело сейчас в Питере — купить мобилу, так же просто, как водку — на каждом углу. Вот на углу Бассейной и Московского Кастет мобильник и купил. Оплатил все, что положено, причиндалов всяких зачем-то набрал — сумочку, шнурок, чтобы на шею вешать и еще что-то, что сейчас, как сказал продавец, все носят. Для пробы прямо из магазина позвонил Светлане, поцеловал ее в трубку на прощание и пошел ловить тачку.
Добравшись до авторынка на проспекте Энергетиков, приобрел поношенный, но вполне приличный «Гольф», серо-синий цвет которого менеджер мудрено назвал то ли «мокрая лаванда», то ли «душистый асфальт», что-то, в общем, напоминающее строку из песни. Неброский, но радующий глаз цвет.
Заправил полный бак и, отъехав в сторонку, позвонил в «Скипетр» — достать ствол он мог только там. На счастье, к телефону подошел один из его знакомцев, тех, что помогли когда-то с работой.
Молча выслушал замысловатые намеки, понял, о чем идет речь, подумал и предложил встретиться через полчаса у Пяти углов.
Пока Кастет добирался через полгорода на перекресток, известный в народе, как Пять углов, охранник позвонил Сергачеву, так, на всякий случай, не зная ничего о событиях на Карповке и повышенном интересе, проявляемом самим Киреем к особе Кастета.
— Молодец, — сдержанно похвалил охранника Сергачев и набрал номер Кирея.
— Молодец, — обрадовался Кирей, думая о Кастете, желавшем купить пушку, — мочить их всех надо, сволочей.
И Сергачеву:
— Не упусти, Петрович!
К Лехиному приезду Сергачев успел подобрать пару надежных стволов и проинструктировать охранника. Сам же встал у газетного ларька на Владимирском, откуда хорошо просматривался перекресток, и приготовился ждать. Был он, конечно, не сыскарем, но и в его работе приходилось ждать, и ждать подолгу, поэтому он не суетился, устроился поудобнее, привалившись плечом к стене и газетку развернул.
Чтобы время убить и лицо прикрыть в случае чего.
Костюков знал его в лицо, но вряд ли помнил, однако, как говорится, береженого Бог бережет. Ждать долго не пришлось — Костюков приехал даже чуть раньше, оставил машину за углом, на Рубинштейна, и вылез, ища глазами дружка-охранника.
Машину купил, отметил Сергачев. Бумага на заднем стекле «номера в ГАИ». Нашел, значит, тайник, о котором Чистяков писал. Тайник школьных лет, небольшой, наверное, кроме денег, Чистяков туда ничего не положил, а взял ведь из сейфа два хороших ствола, мог бы и оставить, не поместились, значит.
Охранник сел в кастетовскую машину, и они отъехали. Куда они направились, Сергачев знал, его люди уже ожидали там Костюкова, чтобы сесть на хвост. На всякий случай перезвонил старшему группы, описал Лешкин «Гольф» и еще раз повторил:
— Из виду не упускать и беречь от плохих людей!..
Двор, где стояла машина Кости-охранника, был проходным, прямо на Фонтанку. На Рубинштейна, на Фонтанке и прямо во дворе в машинах ждали сергачевские ребята, так что упустить Кастета было невозможно.
Он поставил «Гольф» мордой к воротам, чтобы в случае чего не терять время на разворот, внимательно оглядел двор. Как и во всех питерских дворах, стояли машины, большинство помигивало сигнализацией, только в одной — долбаных «Жигулях» с пятнами шпаклевки на капоте и крыльях, — потягивая пивко, сидели совсем молодые пацаны. Когда к ним из парадной вышли две накрашенные девицы, Кастет окончательно успокоился.
— Куда пойдем?
Костя показал взглядом на новенький «Рено Кангу».
— Ого! Хорошо живешь!
— А то! Пошли, я же на службе…
Кастет еще раз оглядел двор, компания в битых «Жигулях» веселилась вовсю — визжали девчонки и попса, ржали над чем-то непотребным парни. Все было нормально.
Пересели в хрюкнувший сигнализацией «Рено», пахло свежей кожей сидений и немного, для знатока, оружейным маслом. Костя перегнулся и достал из-за сиденья добротный «дипломат», потом спортивную сумку.
— Я не понял, чего тебе надо, взял вот…
Он раскрыл «дипломат», и Кастет увидел аккуратно разложенные в поролоновых ячейках автомат, глушитель, прицел, запасной магазин и разные оружейные приспособь!.
— Что это? — удивился Кастет. В армейской жизни с подобным оружием он не сталкивался.
— «Гроза», — коротко ответил Костя, видимо, полагая, что этим все сказано.
Кастет только пожал плечами. Костя посмотрел на него с сожалением.
— Отстал ты от жизни, братан… Штурмовой автомат «Гроза», сделан на базе АК-74, патрон 9 мм, для тебя — полной комплектации — с подствольным гранатометом, глушителем, по науке — прибором бесшумной стрельбы, оптическим прицелом, прицелом ночного видения, лазерным целеуказателем… вроде все перечислил, чего не упомянул —там найдешь.
Он похлопал по чемоданчику.
Кастет почувствовал мужской, охотничий зуд в ладонях, приоткрыл «дипломат», погладил автоматную сталь, осторожно погладил пальцем курок.
— Вещь! —завороженно глядя на «Грозу», прошептал он.
— Вещь, — подтвердил Костя, — на вооружении только у самых специальных войск, ну, и у тебя еще будет.
— Сколько? — осторожно спросил Кастет.
— Договоримся, — коротко ответил охранник, получивший строгий приказ Сергачева продать оружие за любые деньги.
— А для штучной работы… — он открыл сумку и показал лежащий на коробках с патронами массивный револьвер, — служебный револьвер «Кобальт», автор изделия Стечкин, Игорь Яковлевич, калибр 9 мм, под тот же макаровский патрон, заряжается обоймой, по шесть патронов, гильз, сам понимаешь, не оставляет, что тоже удобно. Чего мусорить-то для мусоров!
Оба засмеялись невольному каламбуру.
— Сколько? — опять спросил Леха, внутренне холодея от мысли, что не сможет обладать всем этим богатством.
Костя наклонился к его уху и почему-то шепотом назвал цену.
— За один? — ужаснулся Кастет.
— За все! — быстро ответил охранник. — Вместе с патронами.
И постучал по туго набитой сумке.
Цена была минимальной, но Сергачев приказал отдать даже в долг, если денег у мужика не хватит. Имел, значит, какие-то виды на Кастета.
— Годится! — сразу согласился Леха.
Он тут же отсчитал купюры, передал их под торпедой охраннику и, собираясь выходить, оглядел двор. «Жигулевская» компания разделилась — одна парочка устроилась на заднем сиденье, другая деликатно курила, сидя на пятнистом капоте, и ожидала своей очереди.
— Там в сумке шлейка еще, ну, кобура подмышечная, и еще что-то.
Не мог же Костя сказать, что сумку собирал не он и потому не очень-то и помнил, что там лежит.
— Не-не, —запротестовал он, видя, что Кастет лезет за деньгами, — подарок от фирмы, как оптовому покупателю.
* * *
Исаев вызвал майора Богданова в необычную для себя рань — в десять утра. Был в мундире, что тоже непривычно. Свеж, подтянут и лихорадочно весел.— Проходи, Юрий Васильевич, садись. Коньячку, может? Нет? Правильно — день впереди. А у меня радость, Васильич, не могу с другом не поделиться! Звонили мне сегодня из Москвы, — он поднял глаза к потолку, — домой звонили, понимаешь! Есть шанс, очень большой шанс, что заберут меня туда. Толчок только нужен, дело громкое, и я — в министерстве, а то и…
Исаев откинулся на спинку не по-служебному комфортного кресла и картинно прикрыл ладонью глаза.
— Если бы ты знал, Васильич, кто мне звонил… Понимаешь, ОН сам мне позвонил домой! Тебя я, конечно, с собой заберу, хватит в Питере гнить. Звание внеочередное дадим, давно уж из майоров-то вырос, не мальчик — с одной звездой ходить! Но — нужно дело, громкое раскрытое дело. Организуешь?!
Богданов пожал плечами.
— Ладно, не тороплю, подумай. Но и тянуть особо нельзя, ОН так и сказал — долго не тяни!..
Исаев еще помолчал, потрясенный собственным лучезарным будущим, потом со вздохом вернулся на грешную питерскую землю.
— Что там у нас? — словечко «нас» выделил особо.
— У нас, Виктор Павлович, — Богданов тоже выделил «нас», но совсем другим голосом, — дела обстоят следующим образом. Ладыгина взяли на стоянке, к машине своей пришел. Отвезли на квартиру, на Восьмой Советской. Работали аккуратно, химией, сначала молчал, когда дозу увеличили — заговорил, но недолго. Помер, сердце не выдержало. Врач сказал, что пил, наверное, вчера, а с алкоголем эта самая химия никак не совместима. Рапорт предоставлю.
— Сказал что-нибудь? Имена называл?
— Называл. Костюкова поминал, хозяина квартиры. Наташку, девчонку, с которой пили, и какого-то Петьку. Что за Петька — разбираемся.
— Хорошо. Ищите Петьку, да побыстрей, понял, что у нас впереди? И, знаешь что, не пиши ты этих рапортов, ну их. Мне не бумажки, мне дело нужно.
— Понял, Виктор Павлович. Что с телом делать?
— Ну придумай что-нибудь, в первый раз что ли.
— И еще. Засаду из квартиры снимать? Там волкодавы вторые сутки сидят.
— Какие еще волкодавы? Ах, эти… Пусть еще посидят, меньше под ногами путаться будут. Менять их все равно некем, все люди в разгоне… В общем, так — ты моим делом, конечно, занимайся, но и о большом деле думай, там тебя погоны полковничьи ждут…
Ага, пошел дырки в погонах сверлить, подумал Богданов, но вслух сказал:
— Что-нибудь придумаем, Виктор Павлович. Обязательно придумаем!
* * *
Волкодавы сидели на кастетовской квартире уже сутки. Обещанная подмога так и не пришла, смены тоже не было, но это бойцов не смущало — был поставлен приказ — сидеть в засаде, вот они и сидели. Поступит другой приказ, начнут исполнять его.«Волкодавами» их прозвали еще на армейской службе в непрестижных внутренних войсках. Два паренька из мелких провинциальных городков со смешными фамилиями Челкин и Копытов быстро сошлись друг с другом, держались вместе и скоро стали одним существом под названием «волкодавы», случалось, что, выкликая наряды, комвзвода старлей Бартенев так и говорил — волкодавы заступают на дежурство по периметру, или там еще куда наряд приходился.
Вместе пришли они в армию, вместе и дембельнулись, решив еще на первом году службы, что поедут куда-нибудь в столичный город — в Москву или в Питер и поступят на службу в СОБР или ОМОН. В питерский СОБР их не взяли, отдавая предпочтение десантникам и морпехам, но ОМОН принял их в себя охотно, крепкие парни без особой подготовки, но с пролетарской ненавистью в глазах пришлись там как нельзя кстати.
Ненавидели они многих — столичных «штучек», выдрючивавшихся перед простыми людьми, которые их кормят и поят, а значит, и перед ними, волкодавами. Кто кого при этом поил и кормил, было неясно, но «штучек» они ненавидели крепко. Ненавидели волкодавы также всех «черных», объединяя этим словом и азиатов, в том числе выдрючи-вающихся японцев, и кавказцев, и негров.
Особой ненавистью пользовались геи, наверное потому, что смазливые юноши разного возраста пользовались косметикой — известно ведь, что любая парфюмерия, кроме «Тройного одеколона» и мужских духов «Шипр», применяемых по государственным и полковым праздникам, является первой отличительной чертой гея, педераста и гомосексуалиста в одном лице.
Так вот, при виде смазливых надушенных юношей, игривой походкой проходящих мимо несущих нелегкую службу бойцов особого назначения, в душах и форменных брюках бойцов происходило непонятное и стыдное шевеление, которое можно было подавить только усилением справедливой ненависти и гордого презрения к женоподобным сынам порока.
Оттого с большим и неподдельным желанием волкодавы брались за те задания, где можно было дать выход справедливой своей ненависти, например, разгонять митинги, устраиваемые, как известно, явными и скрытыми геями и лесбиянками, или стоять в оцеплении при эстрадных концертах, зрителями которых являются только представители ненавистной им ориентации, потому что простой русский человек на такой концерт не пойдет, а пойдет в рюмочную, пивбар или, на худой конец, на футбол. Правда, в последнее время, с появлением футбольных фанатов, волкодавы стали склоняться к тому, чтобы отнести болельщиков к категории геев, уж больно не по-русски они себя ведут.
И вот таким мужественным и бескомпромиссным борцам с организованной нечистью довелось на сей раз нести тяжелую и опасную службу, пребывая в квартире опаснейшего преступника, на счету которого сотни загубленных жизней и тысячи совращенных российских дев, каждая из которых могла бы стать достойной спутницей жизни как Челкина, так и Копытова, с гордостью неся по жизни их исконно русские фамилии.
Спасибо, боевой командир товарищ подполковник Исаев рассказал им про необычайное коварство и жестокость ужасного бандита Костюкова, и они утроили бдительность, чутко прислушиваясь ко всем подозрительным шумам и шорохам, доносившимся как извне квартиры пребывания, так и изнутри их пребывающих на сухом пайке организмов. Товарищ подполковник запретил им под любым предлогом покидать охраняемую зону, поэтому, даже отправляя по очереди большую и малую нужду, они не выпускали из рук табельное оружие, пребывая таким образом постоянно на посту.
Тем не менее, когда примерно в 14-30 московского времени в квартире, охраняемой волкодавами, раздался звонок в дверь, он стал для бойцов полной неожиданностью.
Копытов, как более осторожный, на цыпочках подошел к двери и вкрадчиво спросил:
— Кто там?
Мужской голос за дверью ответил:
— Это Костюков Алексей Михайлович, откройте, пожалуйста…
* * *
Выбрался Леха из центра, нашел дом, что сто лет стоит, капремонта дожидается, во двор заехал, встал, капот открыл, будто ремонтирует что в машине, а сам в сумке рыться начал. Кроме револьвера, патронов и подмышечной кобуры на самом дне нашел еще бронежилет. Хотел было Косте-охраннику позвонить, про жилет напомнить, а вместо этого Светлане позвонил, в общежитие, сказал ей пару слов нежных, каких с курсантства не говорил, откуда взялись только, и засобирался на дело.Решил Кастет на квартиру свою съездить, посмотреть, что там творится. Хоть Женя Черных и запретил там показываться, но теперь-то — чего ему бояться! Засада там? Так и хорошо, что засада. Поспрошает он у засады той, что да как, может и о друзьях что узнает.
Да и сколько их там, в засаде? Вот, например, он сам, старший лейтенант Костюков, сколько человек на такое дело отрядил бы? Одного? Одного — нельзя, убьют одного, с кого спросишь? Значит — двоих надо, один из них — старший, с него и спрос будет в случае чего. Больше двоих — резона нет, бардак получается — на такое плевое в общем-то дело много народу отправлять. А с двумя он, Леша Костюков, и без оружия справится. Узнает все и Черных доложит, тот, может, еще и спасибо скажет за проявленную инициативу.
С такими мыслями надел Кастет бронированный жилет под рубашку, поверх — кобуру, револьвер зарядил, в кобуру сунул, в карманы куртки патронов насыпал. Стрелять он не собирался, но — пусть будут! Потом руками помахал, чтобы понять, не мешает ли что, и отправился в путь.
Не думал он, конечно, что вот так, с двумя левыми стволами и полной сумкой патронов, разъезжать по городу вроде как и не следовало бы… А думал он о Светлане, причем никаких скабрезных сцен не представлял, а думал просто — и все.
Но — пронесло, никто его не тормознул, багажник открывать не заставил и руки в гору поднимать не заставлял. Доехал нормально, машину не у парадной поставил, а за углом, у того магазина, где они хлеб той ночью покупали.
Прошел пару раз мимо дома, на набережной покурил, спиной к окнам, но видя все, что сзади происходит, ничего подозрительного не увидел и пошел к себе, можно сказать, домой. На лестнице еще постоял немного, послушал, и только после этого позвонил в дверь своей квартиры под номером одиннадцать.
— Кто там? — спросил незнакомый мужской голос.
— Костюков Алексей Михайлович, — спокойно ответил Леха. — Откройте, пожалуйста…
Волкодав Копытов поискал взглядом дверной глазок, не нашел, потому приоткрыл немного дверь, совсем чуть-чуть, только чтобы понять, кто за дверью стоит и сколько их там есть. Но этого чуть-чуть Кастету вполне хватило, чтобы ногой раскрыть дверь настежь, своротив при этом морду Копытову, но не уронив его на пол, что оказалось весьма полезным для Кастета и очень вредным для Копытова.
Когда раздался звонок, его напарник Челкин не пошел к дверям, а остался в коридоре, широко расставив ноги и держа табельное оружие по-американски, двумя руками. Когда дверь распахнулась и боевой товарищ Копытов, получив дверью по морде, начал было падать, волкодав Челкин нажал на спусковой крючок, но пистолет Макарова промолчал, потому что согласно «Наставлению по стрелковому делу» перед производством выстрела оружие надо снять с предохранителя.
Челкин тут же исправил свою ошибку и произвел четыре прицельных выстрела, однако Кастет, подхватывая падающего Копытова, ловко прикрылся им и три пули завязли в крупном копытовском теле, а четвертая попала в антресоли. Кастет выстрелил только однажды, тоже достаточно ловко, и его выстрел оказался удачным — пуля вошла между маленьких сержантских глазок и, вышибив заднюю часть черепа, разбрызгала мозг сотрудника милиции по стене. Чем, кстати, опровергла распространенное в народе заблуждение, что голова младшего командного состава представляет собой одну сплошную кость.
Кастета, впрочем, это открытие совершенно не обрадовало. Он выглянул на лестницу, посмотрел вверх и вниз, прислушался к тишине. Трудно, конечно, было ожидать, что соседи сбегутся посмотреть на внезапно начавшуюся перестрелку, но позвонить в милицию они вполне могли.
Поэтому Кастет решил не задерживаться больше в своей квартире, заглянул только в комнату, увидел пробитую стену и понял, что Светлана была права, когда рассказывала о событиях, происходивших здесь пару дней назад.
Он успел сделать только один шаг к выходу, а дверь вдруг снова распахнулась настежь.
На пороге стояли два лица кавказской национальности с большими, блестящими никелем револьверами в руках. Они замерли на пороге, увидев трупы омоновцев и неизвестного мужчину, тоже держащего в руках револьвер, правда, не такой красивый, как у них. Выстрелить они не успели, успел выстрелить Кастет, тоже только однажды. Один из кавказцев, получив пулю в грудь, нелепо взмахнул руками, выронил револьвер и повалился на своего спутника, выбив оружие у него из руки. Тот, подержав немного мертвое тело, осторожно опустил его на пол и поднял руки.
Теперь надо не уходить, теперь надо бежать, подумал Кастет.
— Я держу тебя на мушке, ты понял? — сказал он кавказцу. Тот кивнул.
— Теперь — пошли, если что — стреляю!
Кавказец снова кивнул, посмотрел еще раз на своего убитого товарища и вместе с Кастетом пошел вниз.
И снова Кастету повезло, на улице не было слышно воя милицейских сирен, крытые грузовики не выгружали ОМОН, чтобы срочно оцепить дом. Не было ничего этого, вообще пустынно было на улице, только напротив парадной мужик возился в движке старенького «Москвича», да у его «Гольфа» припарковалась иномарка с темными стеклами, в которой, похоже, никого не было. Кастет сел в машину, усадил рядом с собой сына гор и тронулся с места. Куда ехать и что делать дальше, было совершенно непонятно.
Глава 8
ПЛОХИ ТВОИ ДЕЛА, КАСТЕТ!
В тот день по городу дежурил капитан Марчук, один из людей Исаева, он-то и принял сообщение о перестрелке в доме на Карповке.
Прежде чем высылать горячую группу, он связался с Богдановым. Тот выслушал информацию, вспомнил недобрым словом волкодавов, к месту и не к месту достающих стволы, и решил сам поехать на место происшествия.
То, что он увидел в квартире номер одиннадцать, потрясло майора. Богданов ожидал чего угодно — трупы мирных жителей, по-соседски зашедших занять ложечку уксуса, а вместо этого схлопотавших в лоб по «горячей девятке», сантехников с водопроводчиками, приехавших на устранение внезапной аварии и лежащих теперь лицом в пол, ноги на ширине плеч… Да мало ли кто еще мог подвернуться под горячую руку истосковавшимся по живому делу волкодавам…
Вместо этого — сержант Челкин, напрочь лишенный задней части головы, старший сержант Копытов с тремя несовместимыми с жизнью огнестрельными ранениями в области туловища и неизвестное лицо кавказской национальности с одним, но несомненно смертельным ранением в область сердца.
В довершение поразительной картины происшествия наличествовали четыре ствола — два табельных Макарова, принадлежащих омоновцам, из которых один, копытовский, преспокойно продолжал пребывать в кобуре.
И два огромных блестящих револьвера, лежащих рядом с кавказцем.
Прибывший эксперт, тоже из своих, исаевских, еще больше усилил бардак, царящий в богдановской голове. Из пистолета Челкина было произведено четыре выстрела, и, судя по количеству трупов и дырок, три из них достались старшему сержанту Копытову, а один — неизвестному кавказцу.
А вот страшные револьверы вообще не стреляли и, по утверждению эксперта-криминалиста, стрелять не могли в принципе. Потому что были сувенирной имитацией револьвера «Смит-и-Вессон» образца 1869 года. Так называемая модель номер 3, калибр 0,44. Сувенирные поделки один к одному повторяли классический револьвер за исключением одной маленькой детали — стреляли они специальными капсюлями, производящими много шума, но неспособными причинить вред человеку. Ну, разве, если выстрелить над самым ухом, вызывали кратковременную, быстро проходящую глухоту.
Так что, из чего завалили самого Челкина, было неясно.
Ситуация сложилась очень непростая. Убийство двух сотрудников милиции замять невозможно, да и нужно ли… Богданов достал мобильник и набрал номер подполковника Исаева.
Исаев выслушал доклад, помолчал, то ли обдумывал услышанное, то ли дожевывал закуску — из трубки доносился радостный смех толстозадой секретарши Наденьки, звон стекла, мужские голоса.
— Ты думай сам, мозгой шевели… По-всякому повернуть можно, решай на месте. У меня сейчас совещание, так что вся надежда на тебя…
Исаев под веселый смех совещавшихся положил трубку.
Новое назначение обмывают, перевод в Москву, подумал Богданов, не рано ли… А что, может — и не рано.
И в голове майора тут же родился план, показавшийся очень даже неплохим.
И он набрал номер дежурного по городу капитана Марчука.
— Срочно высылай группу, эксперт уже здесь. Дальше — объявляй по городу план «перехват», ищем Костюкова Алексея Михайловича, 1965 года рождения, проживающего по указанному адресу, фотографии предоставлю, при задержании соблюдать особую осторожность — преступник вооружен.
— Что там, грохнули кого-нибудь? — поинтересовался Марчук.
Прежде чем высылать горячую группу, он связался с Богдановым. Тот выслушал информацию, вспомнил недобрым словом волкодавов, к месту и не к месту достающих стволы, и решил сам поехать на место происшествия.
То, что он увидел в квартире номер одиннадцать, потрясло майора. Богданов ожидал чего угодно — трупы мирных жителей, по-соседски зашедших занять ложечку уксуса, а вместо этого схлопотавших в лоб по «горячей девятке», сантехников с водопроводчиками, приехавших на устранение внезапной аварии и лежащих теперь лицом в пол, ноги на ширине плеч… Да мало ли кто еще мог подвернуться под горячую руку истосковавшимся по живому делу волкодавам…
Вместо этого — сержант Челкин, напрочь лишенный задней части головы, старший сержант Копытов с тремя несовместимыми с жизнью огнестрельными ранениями в области туловища и неизвестное лицо кавказской национальности с одним, но несомненно смертельным ранением в область сердца.
В довершение поразительной картины происшествия наличествовали четыре ствола — два табельных Макарова, принадлежащих омоновцам, из которых один, копытовский, преспокойно продолжал пребывать в кобуре.
И два огромных блестящих револьвера, лежащих рядом с кавказцем.
Прибывший эксперт, тоже из своих, исаевских, еще больше усилил бардак, царящий в богдановской голове. Из пистолета Челкина было произведено четыре выстрела, и, судя по количеству трупов и дырок, три из них достались старшему сержанту Копытову, а один — неизвестному кавказцу.
А вот страшные револьверы вообще не стреляли и, по утверждению эксперта-криминалиста, стрелять не могли в принципе. Потому что были сувенирной имитацией револьвера «Смит-и-Вессон» образца 1869 года. Так называемая модель номер 3, калибр 0,44. Сувенирные поделки один к одному повторяли классический револьвер за исключением одной маленькой детали — стреляли они специальными капсюлями, производящими много шума, но неспособными причинить вред человеку. Ну, разве, если выстрелить над самым ухом, вызывали кратковременную, быстро проходящую глухоту.
Так что, из чего завалили самого Челкина, было неясно.
Ситуация сложилась очень непростая. Убийство двух сотрудников милиции замять невозможно, да и нужно ли… Богданов достал мобильник и набрал номер подполковника Исаева.
Исаев выслушал доклад, помолчал, то ли обдумывал услышанное, то ли дожевывал закуску — из трубки доносился радостный смех толстозадой секретарши Наденьки, звон стекла, мужские голоса.
— Ты думай сам, мозгой шевели… По-всякому повернуть можно, решай на месте. У меня сейчас совещание, так что вся надежда на тебя…
Исаев под веселый смех совещавшихся положил трубку.
Новое назначение обмывают, перевод в Москву, подумал Богданов, не рано ли… А что, может — и не рано.
И в голове майора тут же родился план, показавшийся очень даже неплохим.
И он набрал номер дежурного по городу капитана Марчука.
— Срочно высылай группу, эксперт уже здесь. Дальше — объявляй по городу план «перехват», ищем Костюкова Алексея Михайловича, 1965 года рождения, проживающего по указанному адресу, фотографии предоставлю, при задержании соблюдать особую осторожность — преступник вооружен.
— Что там, грохнули кого-нибудь? — поинтересовался Марчук.