Сегель Яков. Коля из села Снегири

   "Они, наверное, моего "здравствуйте" не услышали или по-русски не понимают", - подумал он и ещё раз сказал погромче:
   - Здравствуйте, кого не видел!!
   В сумраке кабины Николаю Яковлевичу показалось, что чумазый кочегар легонько кивнул ему и улыбнулся, сверкнув белыми зубами, но так, чтобы этого не заметил мрачный машинист.
   А тот только что-то проворчал в ответ и снова стал глядеть в окошко, ожидая, видимо, когда откроют семафор и разрешат ехать.
   - Меня дежурным назначили, - громко сказал Коля. - Не возражаете?.. Маленько посижу с вами, подежурю. Ясно?
   Но Коле опять никто не ответил. Он присел на какую-то железную приступочку и спросил:
   - Тут не помешаю?
   И опять никто не ответил.
   Наконец открыли семафор, машинист что-то буркнул кочегару, потянул за какую-то цепочку, повернул какой-то рычаг, паровоз свистнул, дёрнулся и потянул за собой эшелон.
   И снова под Колей застучали колёса.
   "По-е-ха-ли... по-е-ха-ли... по-е-ха-ли..." - будто выговаривали они.
   А Коля внимательно приглядывался ко всему на паровозе.
   "Ага, - замечал он, - значит, если тот рычаг повернуть - паровоз поедет, а если повернуть в обратную сторону - остановится".
   В это время машинист ещё немного двинул этот рычаг, и колёса под паровозом застучали новую песенку:
   "Едем-едем по-быс-трее... едем-едем по-быс-трее..."
   Машинист передвинул рычаг вперёд до отказа, кочегар подбросил в топку угольку, и колёса под Колей затараторили, как бешеные:
   "Едем-быстро, очень-быстро! Едем-быстро, очень-быстро! Едем-быстро, очень-быстро!"
   Жарко полыхал уголь в топке, в кабине было тепло, паровоз покачивался, как люлька, колёса пели свою песню, и Коля незаметно для себя стал засыпать. Ему казалось, что он покачивается перед окном Прасковьи Кузьминичны и совсем не колёса, а добрая женщина ему поёт:
   - Баю-баюшки-баю, не ложися на краю. Придёт серенький волчок, Колю схватит за бочок...
   Такую же песню пела ему когда-то его бабушка.
   Коле даже успело присниться, что к нему подкрадывается большой серый волк, оскалив жёлтые зубы и, видимо, собираясь укусить.
   В эту секунду что-то очень громко грохнуло, и Коля тут же открыл глаза.
   По-прежнему стучали колёса, но машинист уже не сидел вдалеке у своего окошка, а был совсем рядом. Коле даже показалось, что он хотел схватить его автомат. Сейчас этот машинист определённо напоминал ему волка.
   Молодой кочегар у топки, испуганно приоткрыв рот, смотрел то на машиниста, то на Колю. Наверное, он специально стукнул своей лопатой, чтобы разбудить солдата, предупредить его об опасности.
   Коля на всякий случай взял в руки свой автомат и спросил у машиниста:
   - В чём дело, что нужно?
   Мрачный машинист сразу заулыбался, стал быстро говорить что-то по-своему. Сейчас он был очень похож на хитрого волка.
   Кочегар из-за его спины подавал Коле какие-то таинственные знаки, и Коля понял, что машинист затевает что-то недоброе. А тут ещё и колёса будто предупреждали Колю: "Спать не на-до... спать не на-до..."
   И он решил, что на этот раз не заснёт ни в коем случае. Но Колины глаза сами собой закрывались, закрывались и закрылись. Закрылись всего на несколько секунд, но этих секунд как раз хватило машинисту, чтобы прямо на ходу выпихнуть молоденького кочегара из паровоза. Коля даже не успел помешать ему, как этот волк перевёл рычаг на полный ход и, пока паровоз ещё не разогнался как следует, выпрыгнул из него сам.
   Коля остался на паровозе один, а уголь в топке разгорался всё сильнее и сильнее, и паровоз всё быстрее и быстрее разгонял эшелон.
   Коля выглянул в окно, встречный ветер сорвал с его головы пилотку и унёс в конец эшелона. Коля увидел все вагоны до последнего. В них сейчас совершенно спокойно ехали солдаты и их командиры и даже думать не думали, какая опасность нависла над ними. Кто-то спал, кто-то пришивал пуговицу, кто-то писал письмо домой, а кто-то просто смотрел, как мимо него проплывает страна Румыния с лесистыми горами и зелёными лугами...
   Эшелон нёсся под уклон всё быстрее и быстрее, и если Коля не сможет сейчас убавить его скорость, притормозить, то вон на том повороте паровоз и вагоны начнут сходить с рельсов, переворачиваться, полетят под откос, и погибнет вся его бригада.
   "Всё про-пало... всё про-пало... всё пропало..." - выстукивали колёса. Но только одну секунду Коля был растерян, в следующую - он бросился вперёд, рванул тормоз и повис на том самом рычаге.
   Паровозные колёса остановились и даже завертелись назад, залязгали буфера, зашипели тормоза вдоль всего эшелона, вагоны покатились медленнее, медленнее и... остановились совсем.
   Эшелон с людьми не доехал до опасного поворота совсем немного.
   Стало так тихо, что Коля услышал, как где-то из паровоза капает вода.
   Потом раздались голоса, топот сапог, и к паровозу прибежали дежурный по эшелону с несколькими караульными. Они заглянули в кабину и сначала никого там не увидели. Потом услышали чьё-то всхлипывание - в тёмном углу плакал Николай Яковлевич, плакал тихонько, как маленький.
   А через несколько минут на паровоз поднялся генерал. Ему уже успели рассказать обо всём, но он сделал вид, будто не заметил, что солдат плакал.
   - Жарковато тут! - Он протянул Коле свой носовой платок. - Утрись, гвардеец, вспотел. - И обнял Колю: - Спасибо тебе, сынок!
   Ну а потом... потом генерал приказал:
   - Наградить младшего сержанта Исаева медалью "За отвагу"!
   Глава десятая
   Кем стать?
   В детстве Николай Яковлевич мечтал поскорее вырасти и стать паромщиком на пароме.
   Паром - это такой большой плот из толстых брёвен, на котором через реку с берега на берег могли переплыть сразу два грузовика, четыре лошади с телегами и человек двадцать народу.
   Этот паром уже давно бы уплыл вниз, по реке вместе со своим грузом, но его крепко удерживал толстый стальной канат, протянутый через реку.
   Сзади на корме парома ворочалось огромное весло-руль. Повернёшь его вправо - и быстрое течение несёт паром к правому берегу, Повернёшь весло-руль влево - и сама река тащит паром к левому берегу.
   Маленький Коля любил смотреть, как этим веслом управляет могучий Наум - их паромщик. Всё у него было могучее: и длинные ручищи с огромными мозолистыми ладонями, и жилистая, загорелая шея, и голос, сильный и хриплый, как пароходный гудок.
   Когда паромщик Наум здоровался с Колей за руку, тому казалось, что он пожимает лошадиное копыто - такая жёсткая ладонь была у Наума.
   Паромщик раза два позволил Николаю Яковлевичу подержаться за весло-руль, и маленький Коля тогда же окончательно и бесповоротно решил стать, когда вырастет, паромщиком.
   Но скоро про паром забыли - автомобили, лошади и люди стали переправляться на другой берег по новенькому мосту.
   Правда, мост этот получился немного узковатым, и машина с правого берега не могла проехать по нему, пока не пропустит машину с левого берега, но всё-таки мост был лучше, чем старый паром, а могучий Наум сплёл себе из тонких ремешков большой кнут и перешёл в пастухи.
   По пути в школу Коля всегда немного задерживался у моста, чтобы поболтать с шофёрами о том о сём, постукать каблуками по шинам, как это делали они, а иногда, если разрешали, то и посидеть в кабине, поскользить ладонями по чёрной гладкости руля.
   Там же, у моста, Николай Яковлевич окончательно и бесповоротно решил стать шофёром. Шофёром, и никем другим!
   Но через год, когда он однажды увидел высоко в небе самолёт, его мечта снова круто изменилась. Коля совершенно забыл, что ещё совсем недавно хотел стать шофёром, а немного раньше - паромщиком. Теперь он твёрдо знал, что будет лётчиком, и только лётчиком.
   Потом началась война, и все люди должны были на время отложить свои мечты, надо было сперва победить врага. И Коля тоже отложил свою мечту, но не забыл о ней.
   Однажды он со своей частью штурмом брал небольшой венгерский город, в котором засели немецкие фашисты. И хотя шёл горячий бой, Николай Яковлевич успел заметить на окраине города несколько самолётов.
   После боя солдатам и офицерам дали немного отдохнуть в этом городе, помыться, поесть, отоспаться.
   Но спать Коля, конечно, не стал. Почистил и смазал свою пушку, умылся сам, перекусил побыстрее и, спросив разрешения у командира, бегом отправился поглядеть на те самолёты.
   Глава одиннадцатая
   Коля-лётчик
   Вот они.
   Стоят на краю огромного ровного поля-аэродрома, а кругом - ни одной живой души.
   Коля кружил около этих, таких привлекательных, машин и даже поглаживал их ласково по нагретым солнцем бокам.
   Это были спортивные самолёты. Только летать они не могли. Крылья у них были сняты и лежали рядом в специальных ящиках. Но ведь и Николай Яковлевич не собирался летать - так, только посмотрит, и всё.
   Парашютист-десантник Исаев уже много раз бывал в воздухе, летал на разных самолётах, прыгал с парашютом, но никогда ещё не заглядывал в кабину пилота и тем более не сидел в его кресле. А так хотелось!..
   Коля оглянулся. Если поблизости действительно никого нет, то он, пожалуй, заберётся в кабину.
   Никого.
   Коля поставил ногу на специальную ступеньку и через несколько секунд уже сидел на месте лётчика.
   Сколько же перед ним оказалось разных непонятных приборов с белыми стрелками, сколько рычажков, кнопок!
   Ноги Николая Яковлевича упирались в какие-то педали. "Чтоб рулить", догадался он, легонько нажал на левую педаль, за спиной его что-то скрипнуло, и, оглянувшись, он увидел, как большая лопасть на хвосте самолёта повернулась влево. Коля нажал на правую педаль, и лопасть повернулась вправо.
   "Ясно! - обрадовался он. - Как на пароме весло!"
   Теперь можно было лететь, и Коля полетел. Как будто полетел. Самолёт, конечно, продолжал стоять на месте, но Николай Яковлевич представил себе, что летит над высокими горами, покрытыми снегом, потом - над морями; пролетев их, он полетел над лесами, полями, и вдруг... вдруг кто-то очень громко произнёс за его спиной:
   - Здравствуй! До свидания! Пожалуйста! Спасибо!
   Коля мигом схватился за автомат.
   Внизу, на траве, у самолёта стоял пожилой мужчина с седыми усами.
   - Вы кто? - И Коля специально приподнял свой автомат, чтобы тот, с усами, видел, что он вооружён. - Кто вы?!
   Незнакомец заулыбался, ткнул пальцем себя в грудь и прокричал, смешно коверкая русские слова:
   - Я есть один мужчина, один старый мадьяр.
   Ему казалось, что, если он будет говорить очень громко, его будет легче понять.
   - Ясно, - кивнул Николай Яковлевич и спрыгнул на зелёную траву. Мадьяр по-нашему - венгр. - Автомат Коля продолжал держать наготове. - А откуда знаете русский язык?
   - О! - радостно воскликнул усатый. - Я понимайт русский давно! Ещё пятнадцатом годе, молодой, я попадал русский плен. Это ещё первый война. Я жил русский город Кострома. Хороший город! Добрые люди! Я любит русский человек. Я не любит фашист. Фашист не есть человек.
   - Это точно, - согласился Коля. - Какие же они люди?
   - Я не любит фашист, - повторил усатый и спросил, показав на самолёт: - Ты хотит летит?
   Николай Яковлевич усмехнулся:
   - Я бы не против. А как на нём полетишь? Крыльев-то нет.
   - Крыльев нет - летать не можно, - согласился старый венгр, но хитро поднял вверх палец: - Летать не можно - кататься можно!
   Коля заволновался:
   - А как?!
   - Я есть их мотор-майстер, - гордо сказал старый венгр и похлопал ладонью по самолёту. - Я - заводить, ты - кататься. Хорошо-пожалуйста?
   - Пожалуйста, - неуверенно пожал плечами Николай Яковлевич. - Можно попробовать. - Ему, конечно, очень хотелось покататься на самолёте, хотя бы по земле, порулить, и всё.
   Мотор-майстер что-то сделал с мотором, потом забрался в кабину, на что-то там нажал, и вдруг... вдруг самолётный винт шевельнулся, повернулся разок, ещё разок, ещё, выстрелил дымным облачком и... завертелся. Быстрее, быстрее, быстрее. Скоро винта не стало видно, он превратился в сплошной блестящий круг.
   Моторист поманил Колю в кабину, прокричал ему в ухо и показал, на что нажимать, чтобы мотор работал ещё быстрее, и самолёт покатился вперёд. И как поворачивать - показал, и как его потом останавливать. Показал и спрыгнул на землю.
   - Давай-давай! - закричал он Коле снизу и помахал рукой.
   Николай Яковлевич закусил от волнения губу, прищурился и двинул нужный рычаг вперёд, как показал ему старый моторист.
   Мотор оглушительно выстрелил, чихнул, завертелся, как бешеный, и самолёт покатился по зелёной траве аэродрома.
   Быстрее... быстрее... быстрее.
   - Ура-а-а! - завопил Коля от радости и попробовал повернуть самолёт вправо. Послушная бескрылка повернулась. - Ура-а-а! - снова завопил Коля и повернул направо ещё раз. Он возвращался на то место, где оставил старого моториста. В эти минуты Николай Яковлевич чувствовал себя настоящим лётчиком.
   Но теперь мотор-майстер уже не улыбался, а испуганно махал руками, показывал куда-то, хотел что-то объяснить.
   Коля заглушил мотор и в тишине услышал, как где-то гудит другой самолётный мотор.
   Коля поднял голову - в небе не было никаких самолётов, а старый мадьяр, побледнев от страха, показывал на другой край аэродрома, где стояли большие авиационные ангары, и шёпотом повторял только одно русское слово:
   - Там!.. Там!.. Там!..
   Остальные русские слова он, наверное, от испуга забыл.
   - А ну спокойно! - прикрикнул Коля. - Где? Кто? Что?!
   Но седоусый не мог трясущимися губами произнести ни слова и только тянул руку в сторону ангаров. Там можно было разглядеть каких-то людей. Они бегали у больших ворот, заносили внутрь какие-то длинные ящики, снова выбегали, суетились, видимо, спешили.
   Отсюда было трудно разглядеть, но Коле показалось, что одеты они в серо-зелёную военную форму.
   - Немцы, что ли? - спросил он.
   - Да, да, да! - зашептал старый мадьяр. - Там есть фашист! - Теперь он вспомнил и другие русские слова и торопился объяснить Коле: - Там плохой немец, там фашист-немец! Он хотит убегайт, он хотит улетайт! Ты его ловит - он не бегит, ты его не ловит - он бегит! Пожалуйста!.. Спасибо!..
   И Николай Яковлевич понял: у ангаров - фашисты, они хотят скрыться, их надо задержать.
   Но как?!
   Не станет же он стрелять в них отсюда из автомата - во-первых, далеко, не попасть, а во-вторых, выстрелы могут только спугнуть их.
   Что делать?! Что делать?!
   Вдруг старый мадьяр спрятался за Колину спину и, показывая оттуда рукой в поле, зашептал так тихо, как будто немцы у ангаров могли его услышать:
   - Там... там! Фашист-шишка, большой фашист!.. Там...
   Через поле к ангарам мчалась длинная чёрная машина. Серо-зелёные фигурки засуетились, забегали, будто только её и ждали, стали открывать широкие ворота.
   Из чёрного автомобиля вылез какой-то длинный человек и быстро прошёл в ангар.
   - Давай-давай! - шёпотом закричал мотор-майстер прямо в ухо Николаю Яковлевичу. - Ты не ловит - он бегит! Давай-давай!
   - А как давай?! - в отчаянии простонал Коля. В это время он увидел, как из распахнутых ворот ангара медленно стал выезжать большой двухмоторный самолёт. - Как давай?! - Но вдруг, вспомнив что-то, Коля крикнул старому мадьяру: - Мотор давай! Заводи давай!!
   Ему пришёл на память один замечательный случай.
   Ещё в самом начале войны, когда фашистские самолёты по ночам бомбили Москву, среди наших лётчиков храбро сражался в воздухе один паренёк. Звали его Витя, фамилия - Талалихин.
   Однажды в ночном бою у него кончились все патроны, а вражеский самолёт уже прорвался к Москве, чтобы сбросить там свои смертоносные бомбы.
   И тогда этот паренёк, Витя Талалихин, направил свой маленький истребитель прямо на огромный вражеский бомбардировщик. Стрелять Вите было нечем, и он ударил своим самолётом фашиста в хвост.
   Бомбардировщик рухнул на землю и взорвался на тех самых бомбах, которые приготовил для мирных жителей.
   Наш истребитель тоже упал, но Витя в ту ночь успел спастись на парашюте.
   Наутро вся страна узнала о замечательном подвиге Виктора Талалихина, которому присвоили звание Героя Советского Союза.
   Теперь и Николай Яковлевич знал, что ему делать.
   Мотор его бескрылого самолётика уже работал. Сейчас... Сейчас и он кое-что попробует. Только бы успеть, только бы успеть.
   Коля снова вспомнил о Викторе Талалихине.
   - Ну погоди! - прошептал он и до конца повернул рукоятку газа вперёд. Маленький бескрылый самолёт тронулся с места и начал разгоняться.
   А тяжёлая фашистская машина уже выруливала на бетонную полосу. Сейчас она разгонится и взлетит, и значит, удерут враги, которым нельзя позволить удрать.
   Громадный фашистский самолёт бежал по бетону, всё увеличивая скорость, а лёгонькая Колина бескрылка спешила, торопилась ему наперерез.
   Кто быстрее?! Кто быстрее?! Кто быстрее?!!
   Фашисты думали, что они всех перехитрили и уже никто им не помешает скрыться.
   "Только бы скорее взлететь!" - думали они. Ведь эти фашисты хорошо понимали, что если их поймают, то обязательно станут судить, а потом строго накажут за всё зло, которое они причинили людям.
   Теперь Колина бескрылка подпрыгивала по траве совсем рядом с бетонной полосой, а по гладкому бетону стремительно разгонялся фашистский самолёт.
   В эти секунды Коля даже не думал об опасности.
   Он уже было решил обогнать самолёт врага, выкатиться перед его носом и преградить путь беглецам, но тут же раздумал: а вдруг его самолётик проскочит мимо и тогда фашисты смогут взлететь?!
   "Нет, - быстро соображал Коля. - Надо как-то по-другому..."
   Сейчас оба самолёта катились рядом друг с другом.
   Внезапно прозрачный козырёк перед Колиными глазами прошили вражеские пули - это фашисты заметили Николая Яковлевича и открыли по нему огонь из автоматов.
   И тут Коля поступил так, как Виктор Талалихин.
   Правда, у Колиного самолёта не было крыльев, так ведь фашистская машина тоже ещё не оторвалась от земли.
   Коля дал мотору самые большие обороты, и его маленькая бескрылка бросилась на самолёт врага.
   На миг Коля увидел перепуганные лица фашистов. Потом их знак свастику, похожую на раскоряченного паука, сидящего в белом кругу на хвосте самолёта.
   Наверное, такого же отвратительного паука увидел в московском небе Виктор Талалихин, когда бросил свой истребитель на вражеский бомбардировщик.
   И маленькая бескрылка отчаянно врезалась в огромный хвост фашистского самолёта, ударила по свастике винтом, мотором, всей своей небольшой тяжестью.
   Коля успел услышать грохот, треск, успел почувствовать запах горелого металла, в лицо ему плеснуло горячее масло, он ударился обо что-то головой и... потерял сознание.
   Очнулся он уже на зелёной траве.
   Над ним хлопотал молодой солдат.
   - Ты кто? - спросил Николай Яковлевич.
   - "Кто-кто"! - повторил солдат женским голосом. - Санинструктор, вот кто.
   Только тут Коля разглядел, что этот солдат - девушка.
   - А чего ты тут делаешь? - спросил Николай Яковлевич.
   - "Чего-чего"... - обиделась девушка. - Тебя спасаю, вот чего.
   Николай Яковлевич даже удивился:
   - А чего меня спасать?!
   Теперь удивилась девушка-санинструктор:
   - Как это, чего?! - У неё даже поднялись брови. - Ты же раненый! - И она поднесла к Колиному лицу своё круглое зеркальце: - Погляди-ка!
   Из зеркальца на Николая Яковлевича смотрел незнакомый, забинтованный младший сержант с разбитым носом и синяком вокруг левого глаза.
   Наверное, Николай Яковлевич разглядывал бы себя и ещё, но вдруг девушка-санинструктор вскочила, как пружина, и звонко доложила:
   - Товарищ гвардии генерал! Младший сержант, не знаю, как его фамилия, очнулся и разговаривает!
   - Исаев его фамилия. - Генерал присел на корточки рядом с Колей. - А звать его, как меня - Николай Яковлевич. Ну, гвардеец, как себя чувствуешь?
   Коля хотел было тут же вскочить и крикнуть: "Нормально, товарищ гвардии генерал!" Но генерал придержал его рукой:
   - Пока полежи, Николай Яковлевич, отдышись. Ты хоть знаешь, кого задержал?
   Но Николай Яковлевич вообще не помнил, что с ним произошло. Он, видно, так сильно ударился, что сейчас никак не мог понять, о чём его спрашивают, почему у него забинтована голова и даже где он находится.
   Коля с трудом скосил глаза и увидел в стороне десятка два фашистских офицеров в шинелях серо-зелёного цвета и среди них того длинного, которого мотор-майстер назвал большой фашистской шишкой.
   Пленных охраняли наши солдаты.
   Сейчас фашисты уже не суетились, и вид у них был довольно унылый.
   - Очень опасные преступники, - сказал генерал, посмотрев в их сторону, и вдруг спросил Колю: - Одного понять не могу, как ты-то здесь оказался, да ещё на самолёте?
   Коля смутился, покраснел даже и признался:
   - Виноват, товарищ гвардии генерал, очень покататься захотелось. Виноват...
   - Что захотелось?! - не поверил своим ушам генерал.
   - Покататься, - повторил Коля со вздохом. - Порулить.
   Тут фашисты испуганно вздрогнули и посмотрели туда, где лежал отважный гвардеец. Они никогда ещё не слышали такого богатырского хохота. Это хохотал генерал Николай Яковлевич Зубарев. Хохотал громко, заразительно, до слёз.
   И снова, как тогда, давно, когда оба Николая Яковлевича ещё только познакомились, вслед за генералом стали смеяться те, кто стоял поближе, потом те, кто стоял подальше, потом захихикала девушка-санинструктор, а вслед за всеми смех разобрал и Колю Исаева. Он смеялся, сам не понимая почему, и с каждой минутой чувствовал себя всё лучше и лучше.
   Глава двенадцатая
   Немецкий язык
   Шло время, шла война.
   Наша армия освобождала от фашистов всё новые города и целые страны.
   Теперь Коля Исаев немного прихрамывал: в одном бою его ранило в левую ногу, но в госпиталь ехать он отказался.
   - Что вы, в самом деле?! - возмутился он. - Войне скоро конец, а я буду в госпитале отдыхать и не увижу, как она кончится?! Дудки! Буду воевать до полной победы и сам эту войну прикончу!
   Никто не стал ему возражать. А что спорить, если он прав?
   К этому времени наша армия уже очистила от фашистов Венгрию и привела военная судьба младшего сержанта Исаева вместе с его гвардейской частью в другую страну - Австрию.
   Будь у Николая Яковлевича свободное время, он, наверное, полюбовался бы и на высокие горы Альпы, которых никогда не видал, на их голубые снежные вершины, на зелёные альпийские луга, по которым никогда не гулял, на синие озёра, на дома под красными черепичными крышами, - не страна, а сказка... Если б не война, если бы не горели эти красивые дома, не гибли люди!
   "Эх! - думал Николай Яковлевич. - Сюда, в эту Австрию, хорошо бы не воевать приехать, а в гости!.. Вот тогда можно было бы погулять не спеша по горам, покупаться в озёрах, пособирать в лесах грибы, подружиться с австрийскими ребятами и девчатами. А приходится вот доколачивать фашистов, освобождать от них и эту страну".
   Здесь, в Австрии, все жители говорили по-немецки, и Николай Яковлевич решил попробовать поговорить с ними на их языке.
   Правда, Коля немного опасался, потому что хорошо помнил отметку, которую ему поставила их учительница Альбертина Александровна за его "ушасный немецкий язык".
   - Ах, Исаеф, Исаеф! - огорчалась тогда милая Альбертина Александровна. - Фы такой спосопный малыш и так не люпите немецкий язык! Когда-нипуть фам очень нушен пудет этот язык, фы станете вспоминать вашу Альпертину Александровну, но пудет поздно... Ах, Исаеф, Исаеф! Ставлю вам очень серенькую отметку "миттельмейсих" - "посредственно".
   И всё-таки теперь Николаю Яковлевичу очень хотелось поговорить по-немецки с кем-нибудь из местного населения.
   В каком-то небольшом австрийском городке он подошёл к одной симпатичной старушке и громко сказал:
   - Гутен таг!
   Эти немецкие слова Коля отлично помнил, они означали "Добрый день!", и их учительница Альбертина Александровна всегда, входя в класс, произносила с улыбкой:
   - Гутен таг!
   Коля точно так же улыбнулся этой незнакомой австрийской старушке, но она почему-то побледнела и даже отскочила от Коли.
   Что такое?! Может, он неправильно произнёс по-немецки это дружеское приветствие? Или старушка глуховата и не поняла его?
   Коля постарался и вспомнил ещё три немецких слова:
   - Шпрехен зи дойч?
   Испуганная старушка ещё больше удивилась этому вопросу - русский военный спрашивал, говорит ли она по-немецки. Смешно! Да этот язык - её родной язык, в Австрии все говорят только по-немецки.
   Смешно! Но испуганной старушке было сейчас вовсе не до смеха. Фашисты рассказывали столько страшных историй про русских солдат! Что ей теперь делать?!
   "Ясно, глухая, бедняжка", - решил Коля Исаев и крикнул старушке прямо в ухо что было силы:
   - Шпрехен зи дойч?
   Старушка совсем растерялась и поспешно закивала:
   - Яволь, яволь! Натюрлих!
   Николай Яковлевич вспомнил, что означают эти слова. "Конечно, конечно! Естественно!" - сказала старушка.
   Коля снова улыбнулся симпатичной старушке и вспомнил ещё одно слово: "Данке!" - что по-русски означало "спасибо".
   Вспомнил Коля и что говорят по-немецки, когда прощаются "Ауфвидерзеен", то есть "До свиданья", но говорить этого не стал: зачем же прощаться, когда ещё можно побеседовать?
   От Колиной улыбки старушка вроде бы осмелела и потянулась руками к его стриженой голове, сказав при этом:
   - Гибен зи мир битте дайне копф!
   Слова эти Коля не понял, но голову наклонить догадался.
   Старушка быстро ощупала Колину голову своими дрожащими пальцами со всех сторон, сказала:
   - Гут! - и... заплакала.
   Плакала она от радости. Оказывается, фашисты пугали их, говорили, что у всех советских солдат есть рога, но никаких рогов она у этого улыбающегося русского парнишки не обнаружила.