Страница:
Вот типичное в этом роде свидетельство одного лейтенанта с броненосца «Севастополь», сделанное им в письме от 5 марта, то есть на другой день после появления «Инструкции для похода и боя»: «Я лично Макарова раньше недолюбливал за его „безбронные суда“, но это, вероятно, была лишь пустая выдумка, теперь же, когда ему приходится на броненосной эскадре иметь дело с броненосной же эскадрой, его выдумки отпали в сторону, и он занялся действительно делом. Представьте себе мое удовольствие, когда вчера в приказе о ведении боя я прочел все то, что я давно уже передумал, из-за чего я имел отчаянные споры, особенно на „Пересвете“. Я считаю это чрезвычайно важным и долго ждал этого приказа, боясь, что вдруг Макаров начнет дурить и ставить на карту все для оправдания своих действий. С каждым его приказом поднимается доверие к нему, а вместе с тем поднимается и уверенность в своих силах и победе»:
У Макарова, который получил полуофициальный титул «дедушки русского минного флота», в распоряжении имелось явно недостаточное количество миноносцев. Но еще горшей, пожалуй, бедой было то, что и эти-то наличные корабли страдали большими конструктивными и техническими недостатками. У русских миноносцев оказалась очень незначительная дальность плавания – запаса пресной воды для паровых котлов хватало всего лишь на 12 часов хода. Уже в первом же пробном плавании Макаров смог лично удостовериться в этом. А ведь адмирал еще по пути в Артур предполагал сразу же начать минные атаки японских баз, расположенных на корейском побережье, и транспортов, перевозящих военные грузы. Пришлось ограничиться действиями на сравнительно близких рубежах.
Почти каждую ночь высылал Макаров миноносцы в разведку или на боевое патрулирование. Он знал, как тяжело экипажам воевать с изношенными, вечно неисправными механизмами. И действительно, на русских минных судах то и дело происходили аварии. Не встретившись иной раз с противником, экипажи кораблей все же часто несли потери. С миноносцев, вернувшихся из похода, нередко спускали на носилках обожженных или обваренных паром кочегаров...
Макаров знал об этом, но снова и снова посылал миноносные отряды в море. Противник не должен иметь покоя.
Разумеется, адмирал всеми силами пытался укрепить состав своего минного флота. «Без миноносцев мы будем как без рук и без глаз», – внушал он морскому ведомству. Макаров предлагал перевести минные корабли в разобранном виде по железной дороге. В принципе это было вполне возможно, и реальный пример такого рода уже имелся. В Порт-Артуре судовые мастерские вполне могли справиться со сборкой небольших кораблей. Но в Морском министерстве, как всегда, не спешили, а потом... а потом спешить оказалось уже незачем: не стало свободной дороги в Артур, не стало и самого Макарова.
Итак, нужных ему позарез миноносцев адмирал не получил. Зато даже при столь кратковременном пребывании на посту командующего флотом на Тихом океане он успел столкнуться со множеством интриг и беспринципного подсиживания, что, к сожалению, так часто сопутствовало всей его деятельности.
Опомнившись от первого приступа панического страха, начал чинить помехи Макарову и адмирал Алексеев. Как видно, не только в Петербурге, но и в Мукдене Того имел активных союзников. Поистине русский флотоводец оказался блокированным в Порт-Артуре со всех 'сторон!
Началось с мелочи. Свои донесения о ходе боевых действий Макаров должен был по субординации посылать Алексееву, как своему, так сказать, непосредственному начальнику. Зная, какое ничтожество представляет собой этот незадачливый бастард, и то, что он все равно ничего не решает, Макаров одновременно посылал свои донесения также и на «высочайшее имя». Авось хоть там разберутся... Алексеев делает ему замечание: «Считаю, что эти донесения не подходят под приказ для донесений на высочайшее имя. Ввиду такого отступления – напомнить приказ». Такого рода мелочные «выговора», демонстративно посылаемые адмиралу, напрягавшему все силы в осажденной крепости, естественно, создавали обстановку нервозности и склок вокруг Макарова.
Дальше – больше. Как известно, начальственный состав Тихоокеанской эскадры подбирал не Макаров. Естественно, что, прибыв в Порт-Артур, он нашел некоторых офицеров слабыми или, во всяком случае, не подходящими для совместной работы с ним. И у него вскоре нашлись безусловные основания для таких перемен. При адмирале Старке корабли эскадры слишком редко совершали совместные плавания и поэтому неважно умели ходить в общем строю. Макарову пришлось заниматься этой, в сущности говоря, учебной работой уже во время войны. Он неоднократно выводил эскадру в море для маневрирования в строю. И вот в один из таких выходов 13 марта произошло столкновение броненосцев «Пересвет» и «Севастополь». К счастью, серьезных повреждений не произошло, но возмутительный случай требовал разбирательства.
Макаров назначил следствие. Комиссия из опытных офицеров установила, что ответственность за аварию несет главным образом командир «Севастополя» Чернышев. Адмирал утвердил заключение следственной комиссии. Командиру «Пересвета» был объявлен выговор, а Чернышева отстранили от должности, ибо он, как говорилось в приказе, «не может в настоящих условиях командовать броненосцем». Все свидетельствуют, что в Порт-Артуре Макаров проявлял необычайную сдержанность в отношениях с людьми. На этот раз он возмутился необычайно. «С такими командирами мне приходится вступать в сражение!» – сказал он своим офицерам, собравшимся у него на совещание.
Макаров назначил командиром «Севастополя» капитана 2-го ранга Н. О. Эссена, который до этого командовал легким крейсером «Новик», а на его место – капитана 2-го ранга М. Ф. Шульца.
Алексеев назначений Макарова не утвердил (формально он имел на это право). Вместо Эссена наместник предлагал другую кандидатуру. Подобные действия мукденского вельможи являлись не только оскорблением, это был подрыв авторитета адмирала как командующего флотом, это была» прямая попытка создать ему дополнительные трудности в работе. Никаких серьезных оснований отводить предлагаемые перемещения на флоте у Алексеева, разумеется, не имелось. Николай Оттович Эссен был талантливейшим русским моряком. Он блестяще проявил себя в дальнейшем при обороне Артура. Накануне падения крепости он вывел «Севастополь» на внешний рейд и отбивал там яростные атаки японских миноносцев. А потом, в момент предательской капитуляции, затопил броненосец с неспущенным андреевским флагом. Эссен стал позднее адмиралом, и, по общему мнению, он был самый одаренный флотоводец в русском дореволюционном флоте поело Макарова. Любимец офицеров и матросов, Эссен, к сожалению, скончался сравнительно молодым в 1915 году (совпадение: ему тогда исполнилось столько же лет, сколько Макарову в день гибели). Способным моряком показал себя и Михаил Федорович Шульц (он тоже окончил службу в адмиральском звании). И, напротив, Чернышев был откровенно слаб, и вскоре после описываемых событий его уволили в отставку.
Да, Макаров умел разбираться в людях. Еще с молодых лет научился он подбирать себе дельных и одаренных помощников. И к нему всегда тянулись способные и энергичные работники.
Особенно важен правильный подбор людей, когда идет война. Ведь на войне особый спрос с каждого человека, а с командира – вдвойне. И вот – ему снова палки в колеса.
Но тут уж Макаров дал отпор со всей силой своего характера. Ах, вы опять собираетесь мне мешать, вам снова плевать на существо дела?! Ладно, командуйте сами... И он шлет телеграмму Алексееву (и аналогичную Авелану), где в категорической форме заявляет, что после отмены его приказа «мое дальнейшее пребывание в настоящей должности сделается невозможным» и поэтому «прошу о моем отчислении, ибо в такой обстановке я не в силах исполнить возложенное на меня его величеством поручение». Разумеется, его величество был тут ни при чем, но Макаров был очень хорошо искушен в правилах бюрократической «борьбы». Вот так-то, мол: я желаю исполнять государево поручение, а мне мешают...
Алексеев понял, что сейчас сила не на его стороне, и поспешно отступил – не стал настаивать на исполнении своего приказа. Ведь он по-прежнему оставался «начальником» Макарова... Ладно, мы еще прижмем этого строптивого мужлана!
Между тем с приездом Макарова активность русского флота возрастала с каждым днем – Того это видел, пожалуй, лучше всех. Но закупорить внутреннюю гавань Порт-Артура можно было и без эскадренного боя.
Дело в том, что из гавани на внешний рейд имелся один-единственный выход, причем довольно узкий, а главное – неглубокий. Тяжелые броненосцы и крейсера могли выходить в море лишь в так называемую «высокую воду», то есть во время прилива. Стало быть, во время отлива основные силы русского флота не имели возможности покинуть внутреннюю гавань. Разумеется, японцам это было тоже хорошо известно. Макаров не пожелал мириться с этим жестким природным ограничителем. Увы, углублять проход – дело долгое, да и трудноосуществимое во время войны (раньше сделать это, конечно, не догадались!). Адмирал приказал произвести тщательные промеры. Сделали, и оказалось, что при точном и осторожном движении даже в самую низкую воду выход из гавани возможен!
Первый такой выход Макаров осуществил 9 марта. В тот день прилив должен был начаться в 13 часов 30 минут. Но уже с утра корабли русской эскадры стали выходить на внешний рейд. Впоследствии специальная историческая комиссия установила (на основании японских источников), что этот первый выход эскадры в «неположенное» время произвел «ошеломляющее впечатление на неприятеля».
Того предпринял попытку закрыть выход из Порт-артурской гавани способом, давно уже бытовавшим в военно-морском деле. В узком проходе намеренно затопляется корабль – вот и все. Разумеется, это легко сказать и очень трудно сделать, ибо противник всегда бдительно охраняет подобные стратегически важные узости своей акватории. Для выполнения «закупорочных» операций требуются отважные и самоотверженные моряки: шансов вернуться немного. В японском флоте смелых добровольцев нашлось достаточно. Первая попытка закрыть рейд таким способом была предпринята 11 февраля, еще до приказа Макарова. Она окончилась неудачей: все пять японских пароходов, пытавшихся прорваться к проходу, погибли под огнем нашей артиллерии. Их экипажи, как принято говорить в подобных случаях, «на базу не вернулись»... Месяц спустя Того приказал повторить операцию.
Ночь на 14 марта выдалась поначалу ясная, лунная, однако русские миноносцы заняли позиции на ближних подступах к Порт-Артуру – все может случиться. В 2 часа луна зашла. Японцы предвидели это. Под покровом темноты к гавани скрытно, без огней и без сигналов, приближался диверсионный отряд: четыре больших грузовых парохода, вооруженных артиллерией, и шесть миноносцев. Пароходы должны были, невзирая на огонь и любые потери, пробиться к единственному выходу из гавани и затонуть на фарватере. Для быстрого затопления обреченных кораблей в их трюмы закладывались мощные заряды, снабженные взрывателями замедленного действия («адскими машинами», как называли их тогда). Достаточно было затопить один такой пароход на фарватере – и все; русский флот надолго оказался бы запертым в гавани, как в бутылке.
Первым столкнулся с диверсионным отрядом русский миноносец «Сильный». Им командовал отважный лейтенант Е. Ч. Криницкий. Удачной торпедной атакой был подорван японский заградитель, шедший головным. Тонущий корабль круто взял вправо, чтобы успеть выбраться на мелководье. И здесь произошел трагикомичный случай, которые порой играют на войне немаловажную роль. После атаки кто-то из матросов «Сильного» случайно ухватился за рычаг парового свистка. Над морем, заглушая даже звуки пальбы, раздался мощный протяжный гудок. Три других японских заградителя (как выяснилось потом) приняли этот гудок за сигнал своего головного «уклониться вправо» и повернули за ним. Через несколько минут еще два из них в темноте наткнулись на камни. Четвертый, правда, успел отвернуть, но, освещенный прожекторами, был расстрелян огнем русских береговых батарей и кораблей и затонул. Фарватер остался свободен.
Однако бой легких сил у подступов к Артуру продолжался. «Сильный» оказался под жестоким обстрелом. Криницкий и двенадцать матросов были ранены, один офицер и шесть матросов убиты – половина экипажа вышла из строя. Миноносец получил серьезные повреждения и сел на мель. Другие корабли охранения удержали японцев на дальней дистанции.
В разгар ночного сражения среди вспышек выстрелов и нервного, бегающего света прожекторов на внешний рейд подошло первое подкрепление – канонерская лодка «Бобр». И лишь когда стало светать, все увидели, что на ней поднят флаг командующего флотом. При первых же выстрелах Макаров поднялся (он спал все это время, не раздеваясь) и вышел на рейд на том корабле, который первым смог это сделать. Адмирал твердо придерживался того принципа, что военачальник должен лично руководить сражением.
Вскоре стрельба стихла: японские миноносцы отошли под прикрытие своих главных сил, русские корабли их не преследовали. Теперь требовалось срочно осмотреть севшие на мель вражеские заградители. Дело опасное, все понимали, что они скорее всего «с начинкой». Макаров вызвал добровольцев («охотников» – говорили тогда). Несколько групп смельчаков во главе с офицерами поднялись на борт японских пароходов и успели перерезать провода «адских машин». Макаров распорядился снять орудия с захваченных судов и передать их для усиления береговых батарей. Он был доволен: хоть и малые, но все-таки трофеи... «Сильный» удалось еще до восхода солнца снять с камней и отвести в порт.
С рассветом Макаров вновь вывел все свои исправные броненосцы и крейсера в море. Эскадра адмирала Того кружила невдалеке, однако на дистанцию огня не сближалась.
Инициатива в войне медленно, но неуклонно начала переходить на нашу сторону.
Макаров понимал, что японцы могут еще раз попытаться закупорить Порт-артурскую гавань тем же способом. Следовало во что бы то ни стало предотвратить подобную возможность. На совещании командиров, которое он собрал, решено было вдоль прохода затопить несколько старых пароходов – они создали бы искусственный и абсолютно непреодолимый барьер для новых вражеских заградителей, буде они появятся снова. Отобрали четыре судна, тщательно выбрали места их затопления. Макаров лично руководил этим делом.
Накануне в Артур приехал знаменитый художник Верещагин. Пожилой уже человек, он по-прежнему оставался неутомимо энергичным и подвижным. Горячий патриот, друг Скобелева и георгиевский кавалер, он не раз делил походные тяготы с русскими солдатами, был участником и очевидцем многих кровопролитных сражений. Верещагин отличался темпераментом страстным и неукротимым, в натуре у него имелось что-то общее с Макаровым. Недаром, видимо, они издавна симпатизировали друг другу. Адмирал встретил художника прямо на улице Артура. Но пригласил он его не на обед и не на чашку чаю.
– Приходите сегодня ко мне, – сказал Макаров, – потом поедем топить судно на рейде – загораживать японцам ход.
В одном из своих писем – последних писем в его долгой жизни – Верещагин рассказывал: «Гигант пароход, смотревший пятиэтажным домом, только что купленный для затопления, стоял, уже накренившись на тот бок, на который он должен был лечь. Было жалко смотреть на молодца, обреченного на смерть, еще не знающего своей участи... „Скорей, скорее!! Все долой! – кричал, горячась, Макаров. – Сейчас переменится ветер и судно поставит прямо“ (а прямо судно было бы ниже, чем боком, потому что оно очень широко). „Можно взрывать!“ Одна за другой две мины в носу и в корме взвили громадные столбы воды и грязи – и судно, вздрогнувши, сначала действительно выпрямилось, а потом стало валиться. Корма скоро заполнилась и села на дно, но нос сильно поднялся кверху, показывая страшную язву, нанесенную ему миной. Адмирал очень горячился: „Значит, переборки не перерубили! Значит, переборки не перерубили?!“ – и ходит по-скобелевски, что твой тигр или белый медведь... Наконец все залилось водой, и судно легло под воду как раз в намеченном месте, так что остался под водой только небольшой знак от одного бока – точно длинная рыба...»
Японцы больше не повторяли попыток закрыть проход в гавань вплоть до последнего дня обороны крепости. Очевидно, разведка донесла Того о принятых Макаровым мерах.
Надо сказать, что японская разведка в течение всей войны работала весьма успешно. Этому способствовало не столько даже разветвленная сеть шпионажа, сколько полнейшее бездействие русского командования в отношении мер безопасности. В вооруженных силах России того времени вообще царила недопустимая беспечность, органы контрразведки действовали из рук вон плохо. Известно, что и сам Макаров в свое время в какой-то мере грешил тем же. Считалось, будто призвание военного человека – сражаться и ничего более, а ловить шпионов – это, мол, занятие низкое, неприятное и недостойное чести офицера. Японцы и другие противники России умело пользовались подобной беспечностью34.
К чести адмирала надо, однако, подчеркнуть, что, прибыв в Артур, он сразу же принял некоторые меры по борьбе с вражеским шпионажем. Уже 29 февраля им отдан был секретный приказ, где строго запрещалось разглашение сведений военного характера в частной переписке. В приказе говорилось: «Воспрещается описывать порядок движения судов... Воспрещается писать о каких-нибудь недостатках наших судов. Воспрещается писать о полученных повреждениях. Воспрещается писать о каких бы то ни было военных предложениях».
Сегодняшнему читателю покажется, пожалуй, странным, но этот макаровский приказ был весьма необычен для обихода русской военной жизни той поры. И действительно, знакомясь со многими письмами участников обороны Порт-Артура, нельзя не поразиться, сколько там можно обнаружить сведений, имеющих, безусловно, секретный характер (чтобы не приводить лишних примеров, сошлемся хоть на цитированное выше письмо Верещагина: подробности затопления судов у фарватера крепости, в нем описанные, несомненно, заинтересовали бы штаб адмирала Того). А ведь все письма эти отправлялись самой обычной почтой и практически никак не контролировались... Вот почему, зная об этом, Макаров заключил свой приказ просьбой отнюдь не приказного характера: «Ввиду полной невозможности проследить за исполнением сего приказа (!) я оставляю на совести каждого следовать моим указаниям с полной строгостью к себе и прошу людей обстоятельных, чтобы они воздержали тех своих товарищей, которые по слабохарактерности могут повредить общему делу одолеть врага».
Макаров распорядился принять и необходимые меры внешнего, так сказать, охранения. И это было как нельзя более своевременно. 13 марта русские корабли (кстати говоря, шедшие под флагом самого адмирала) задержали невдалеке от Порт-Артура японский буксир, который тащил за собой китайскую джонку (небольшое парусное судно), там находилось десять японцев и одиннадцать китайцев. Показания задержанных были весьма сбивчивы и противоречивы, а японцы оказались к тому же в китайских костюмах и даже... привязали к своим прическам косицы (во время правления в Китае маньчжурской династии все подданные Срединной империи обязаны были носить косы). Но вот еще одна характерная деталь: захваченные на шпионском буксире документы некому было прочесть: в Порт-Артуре не нашлось ни одного человека, который смог бы перевести письменный японский текст!
Вокруг крепости кружились и различные нейтральные суда с подозрительными корреспондентами на борту. Суда эти время от времени посылали в эфир какие-то радиограммы. Куда? Ясно, что не в Лондон и не в Берлин – тогдашняя радиосвязь действовала на крошечные расстояния. Макаров приказал задерживать такие суда. Задержали. Оказалось, что, помимо корреспондентов, на борту некоторых находились и японцы (в гражданском, разумеется, платье).
В канун русско-японской войны появился новый вид военно-морской техники, которому суждено было впоследствии сыграть столь важную боевую роль: подводные лодки.
Внимательно следивший за всем новым, Макаров пристально интересовался этим делом. Он знал, что и японцы усиленно работали над подводным оружием. Уже 29 февраля он издал первый в морской истории приказ о средствах борьбы с вражескими подводными лодками. За ним последовали еще несколько подобных инструкций и разъяснений на ту же тему. Во взаимодействии с армейским командованием Макаров разработал специальную систему наблюдения за появлением лодок противника вблизи крепости. Все это в совокупности представляло собой принципиально новый вид морской тактики – противолодочную оборону.
Первая в мире подводная лодка была сконструирована и построена в России. Однако бездарные руководители морского ведомства и здесь проявили столь свойственную им равнодушную медлительность, отчего введение в строй готовых кораблей недопустимо задержалось. К началу, войны в Артур не поступила ни одна лодка. Макаров настойчиво требовал прислать в его распоряжение подводный корабль, полностью снаряженный в Петербурге. Лодку наконец отправили по железной дороге, но в осажденный Артур она не смогла попасть.
Макаров обдумывал уже дальние перспективы войны. Прежде всего он намеревался, конечно, усилить наступательные действия. С этой целью он начал разрабатывать план постановки минных заграждений около корейских портов, которые использовались Японией для высадки своих войск. Кроме того, адмирал отдал приказ о минировании ближайших подступов к Порт-Артуру. Это было тем более необходимо, что к Макарову поступали сведения о предполагаемой высадке японского десанта в непосредственной близости от крепости. Учитывая превосходство противника на суше и на море, нельзя было исключать возможность полной изоляции Артура. Предвидя это, Макаров еще 29 февраля отдал приказ об экономии продовольствия. Любопытная деталь: адмирал предложил прочесть приказ на всех судах и объявить командам, что в случае бережливого отношения к продуктам матросы будут получать денежное вознаграждение; причем предписал обсуждать эти вопросы регулярно и гласно на собрании всего экипажа. Такого еще не делалось в старом российском флоте.
Все тяготы войны Макаров разделял со своими боевыми товарищами. Себе он не собирался делать никаких исключений и поблажек. Даже в отношении питания (хотя в крепости не наблюдалось пока – недостатка продовольствия да и сообщение еще не было прервано). Здесь уместно полностью привести один его приказ, который лучше всяких эпитетов охарактеризует эту достойную щепетильность русского адмирала:
«29 февраля 1904 года. Рейд Порт-Артура.
Ввиду необходимости часто переносить флаг с одного судна на другое или на миноносец предлагаю впредь во всех случаях, когда я внезапно приеду в море для того, чтобы остаться на продолжительное время, записывать меня и прибывших со мной чинов штаба на довольствие, а в случае недостатка провизии – на матросскую порцию, и тотчас же делать распоряжение, чтобы ко времени раздачи пищи была готова таковая для меня и для чинов штаба без всяких улучшений против обыкновенной нормы.
Для восстановления произведенных расходов деньги требовать по моем отбытии от моего штаба.
Вице-адмирал Макаров».
В Артуре, как и везде, где довелось ему служить, Макаров примером собственной неукротимой энергии и предприимчивости будил инициативу в окружающих его людях.
...Лейтенант Николай Шрейбер еще в бытность свою в Петербурге увлекался идеей использования в морском деле... воздушных змеев. Да-да, тех самых змеев, которые так любят запускать наши мальчишки в летнюю пору. Вспомним детство: для того чтобы змей стал парить в воздухе, надо бежать с ним быстро-быстро. А военный корабль, слава богу, «бежит» неплохо. Шрейбер после долгих усилий смог запускать с корабля огромный змей, а на нем устанавливать фотоаппарат. С большой высоты уже при тогдашней технике можно было получать вполне удовлетворительные снимки горизонта. И на снимке мог быть обнаружен невидимый с мачт противник...
В Артуре у Шрейбера дело пошло сперва туго, все отмахивались от его «затеи». Однако настойчивый лейтенант смог добиться приема у Макарова. Уж как ни был занят адмирал, но оригинального изобретателя он выслушал. А выслушав, приказал ему помочь. Стали готовить змеев-гигантов для запуска с крейсера «Всадник». Тут как раз другой лейтенант, Михаил Лавров, предложил наладить разведку на воздушных шарах и по собственной инициативе начал шить такой шар. Макаров и его ободрил. Предприимчивые лейтенанты уже носились с планами создания специального воздухоплавательного отделения (!) при штабе, но... вскоре адмирала не стало. И тогда Шрейбер написал такие вот горькие слова: «...Макаров погиб! Это был нравственный удар также, от которого не могли оправиться даже самые энергичные люди. Произошла путаница... на змеи стали смотреть как на какую-то затею» 35. Из «затеи» ничего не вышло, а жаль: через десяток лет, в первую мировую войну, змеи применялись артиллеристами во многих армиях, в том числе и в русской. Не были использованы в Артуре и воздушные шары. А лейтенант Лавров погиб при защите горы «Высокой».
У Макарова, который получил полуофициальный титул «дедушки русского минного флота», в распоряжении имелось явно недостаточное количество миноносцев. Но еще горшей, пожалуй, бедой было то, что и эти-то наличные корабли страдали большими конструктивными и техническими недостатками. У русских миноносцев оказалась очень незначительная дальность плавания – запаса пресной воды для паровых котлов хватало всего лишь на 12 часов хода. Уже в первом же пробном плавании Макаров смог лично удостовериться в этом. А ведь адмирал еще по пути в Артур предполагал сразу же начать минные атаки японских баз, расположенных на корейском побережье, и транспортов, перевозящих военные грузы. Пришлось ограничиться действиями на сравнительно близких рубежах.
Почти каждую ночь высылал Макаров миноносцы в разведку или на боевое патрулирование. Он знал, как тяжело экипажам воевать с изношенными, вечно неисправными механизмами. И действительно, на русских минных судах то и дело происходили аварии. Не встретившись иной раз с противником, экипажи кораблей все же часто несли потери. С миноносцев, вернувшихся из похода, нередко спускали на носилках обожженных или обваренных паром кочегаров...
Макаров знал об этом, но снова и снова посылал миноносные отряды в море. Противник не должен иметь покоя.
Разумеется, адмирал всеми силами пытался укрепить состав своего минного флота. «Без миноносцев мы будем как без рук и без глаз», – внушал он морскому ведомству. Макаров предлагал перевести минные корабли в разобранном виде по железной дороге. В принципе это было вполне возможно, и реальный пример такого рода уже имелся. В Порт-Артуре судовые мастерские вполне могли справиться со сборкой небольших кораблей. Но в Морском министерстве, как всегда, не спешили, а потом... а потом спешить оказалось уже незачем: не стало свободной дороги в Артур, не стало и самого Макарова.
Итак, нужных ему позарез миноносцев адмирал не получил. Зато даже при столь кратковременном пребывании на посту командующего флотом на Тихом океане он успел столкнуться со множеством интриг и беспринципного подсиживания, что, к сожалению, так часто сопутствовало всей его деятельности.
Опомнившись от первого приступа панического страха, начал чинить помехи Макарову и адмирал Алексеев. Как видно, не только в Петербурге, но и в Мукдене Того имел активных союзников. Поистине русский флотоводец оказался блокированным в Порт-Артуре со всех 'сторон!
Началось с мелочи. Свои донесения о ходе боевых действий Макаров должен был по субординации посылать Алексееву, как своему, так сказать, непосредственному начальнику. Зная, какое ничтожество представляет собой этот незадачливый бастард, и то, что он все равно ничего не решает, Макаров одновременно посылал свои донесения также и на «высочайшее имя». Авось хоть там разберутся... Алексеев делает ему замечание: «Считаю, что эти донесения не подходят под приказ для донесений на высочайшее имя. Ввиду такого отступления – напомнить приказ». Такого рода мелочные «выговора», демонстративно посылаемые адмиралу, напрягавшему все силы в осажденной крепости, естественно, создавали обстановку нервозности и склок вокруг Макарова.
Дальше – больше. Как известно, начальственный состав Тихоокеанской эскадры подбирал не Макаров. Естественно, что, прибыв в Порт-Артур, он нашел некоторых офицеров слабыми или, во всяком случае, не подходящими для совместной работы с ним. И у него вскоре нашлись безусловные основания для таких перемен. При адмирале Старке корабли эскадры слишком редко совершали совместные плавания и поэтому неважно умели ходить в общем строю. Макарову пришлось заниматься этой, в сущности говоря, учебной работой уже во время войны. Он неоднократно выводил эскадру в море для маневрирования в строю. И вот в один из таких выходов 13 марта произошло столкновение броненосцев «Пересвет» и «Севастополь». К счастью, серьезных повреждений не произошло, но возмутительный случай требовал разбирательства.
Макаров назначил следствие. Комиссия из опытных офицеров установила, что ответственность за аварию несет главным образом командир «Севастополя» Чернышев. Адмирал утвердил заключение следственной комиссии. Командиру «Пересвета» был объявлен выговор, а Чернышева отстранили от должности, ибо он, как говорилось в приказе, «не может в настоящих условиях командовать броненосцем». Все свидетельствуют, что в Порт-Артуре Макаров проявлял необычайную сдержанность в отношениях с людьми. На этот раз он возмутился необычайно. «С такими командирами мне приходится вступать в сражение!» – сказал он своим офицерам, собравшимся у него на совещание.
Макаров назначил командиром «Севастополя» капитана 2-го ранга Н. О. Эссена, который до этого командовал легким крейсером «Новик», а на его место – капитана 2-го ранга М. Ф. Шульца.
Алексеев назначений Макарова не утвердил (формально он имел на это право). Вместо Эссена наместник предлагал другую кандидатуру. Подобные действия мукденского вельможи являлись не только оскорблением, это был подрыв авторитета адмирала как командующего флотом, это была» прямая попытка создать ему дополнительные трудности в работе. Никаких серьезных оснований отводить предлагаемые перемещения на флоте у Алексеева, разумеется, не имелось. Николай Оттович Эссен был талантливейшим русским моряком. Он блестяще проявил себя в дальнейшем при обороне Артура. Накануне падения крепости он вывел «Севастополь» на внешний рейд и отбивал там яростные атаки японских миноносцев. А потом, в момент предательской капитуляции, затопил броненосец с неспущенным андреевским флагом. Эссен стал позднее адмиралом, и, по общему мнению, он был самый одаренный флотоводец в русском дореволюционном флоте поело Макарова. Любимец офицеров и матросов, Эссен, к сожалению, скончался сравнительно молодым в 1915 году (совпадение: ему тогда исполнилось столько же лет, сколько Макарову в день гибели). Способным моряком показал себя и Михаил Федорович Шульц (он тоже окончил службу в адмиральском звании). И, напротив, Чернышев был откровенно слаб, и вскоре после описываемых событий его уволили в отставку.
Да, Макаров умел разбираться в людях. Еще с молодых лет научился он подбирать себе дельных и одаренных помощников. И к нему всегда тянулись способные и энергичные работники.
Особенно важен правильный подбор людей, когда идет война. Ведь на войне особый спрос с каждого человека, а с командира – вдвойне. И вот – ему снова палки в колеса.
Но тут уж Макаров дал отпор со всей силой своего характера. Ах, вы опять собираетесь мне мешать, вам снова плевать на существо дела?! Ладно, командуйте сами... И он шлет телеграмму Алексееву (и аналогичную Авелану), где в категорической форме заявляет, что после отмены его приказа «мое дальнейшее пребывание в настоящей должности сделается невозможным» и поэтому «прошу о моем отчислении, ибо в такой обстановке я не в силах исполнить возложенное на меня его величеством поручение». Разумеется, его величество был тут ни при чем, но Макаров был очень хорошо искушен в правилах бюрократической «борьбы». Вот так-то, мол: я желаю исполнять государево поручение, а мне мешают...
Алексеев понял, что сейчас сила не на его стороне, и поспешно отступил – не стал настаивать на исполнении своего приказа. Ведь он по-прежнему оставался «начальником» Макарова... Ладно, мы еще прижмем этого строптивого мужлана!
* * *
Тем временем эскадра адмирала Того продолжала ближнюю блокаду Артура. Японский командующий делал это методично и целеустремленно. Ему хотелось запереть русский флот в гавани, чтобы безраздельно господствовать в море: армия микадо, начавшая вторжение в Маньчжурию, целиком зависела от надежности морских перевозок.Между тем с приездом Макарова активность русского флота возрастала с каждым днем – Того это видел, пожалуй, лучше всех. Но закупорить внутреннюю гавань Порт-Артура можно было и без эскадренного боя.
Дело в том, что из гавани на внешний рейд имелся один-единственный выход, причем довольно узкий, а главное – неглубокий. Тяжелые броненосцы и крейсера могли выходить в море лишь в так называемую «высокую воду», то есть во время прилива. Стало быть, во время отлива основные силы русского флота не имели возможности покинуть внутреннюю гавань. Разумеется, японцам это было тоже хорошо известно. Макаров не пожелал мириться с этим жестким природным ограничителем. Увы, углублять проход – дело долгое, да и трудноосуществимое во время войны (раньше сделать это, конечно, не догадались!). Адмирал приказал произвести тщательные промеры. Сделали, и оказалось, что при точном и осторожном движении даже в самую низкую воду выход из гавани возможен!
Первый такой выход Макаров осуществил 9 марта. В тот день прилив должен был начаться в 13 часов 30 минут. Но уже с утра корабли русской эскадры стали выходить на внешний рейд. Впоследствии специальная историческая комиссия установила (на основании японских источников), что этот первый выход эскадры в «неположенное» время произвел «ошеломляющее впечатление на неприятеля».
Того предпринял попытку закрыть выход из Порт-артурской гавани способом, давно уже бытовавшим в военно-морском деле. В узком проходе намеренно затопляется корабль – вот и все. Разумеется, это легко сказать и очень трудно сделать, ибо противник всегда бдительно охраняет подобные стратегически важные узости своей акватории. Для выполнения «закупорочных» операций требуются отважные и самоотверженные моряки: шансов вернуться немного. В японском флоте смелых добровольцев нашлось достаточно. Первая попытка закрыть рейд таким способом была предпринята 11 февраля, еще до приказа Макарова. Она окончилась неудачей: все пять японских пароходов, пытавшихся прорваться к проходу, погибли под огнем нашей артиллерии. Их экипажи, как принято говорить в подобных случаях, «на базу не вернулись»... Месяц спустя Того приказал повторить операцию.
Ночь на 14 марта выдалась поначалу ясная, лунная, однако русские миноносцы заняли позиции на ближних подступах к Порт-Артуру – все может случиться. В 2 часа луна зашла. Японцы предвидели это. Под покровом темноты к гавани скрытно, без огней и без сигналов, приближался диверсионный отряд: четыре больших грузовых парохода, вооруженных артиллерией, и шесть миноносцев. Пароходы должны были, невзирая на огонь и любые потери, пробиться к единственному выходу из гавани и затонуть на фарватере. Для быстрого затопления обреченных кораблей в их трюмы закладывались мощные заряды, снабженные взрывателями замедленного действия («адскими машинами», как называли их тогда). Достаточно было затопить один такой пароход на фарватере – и все; русский флот надолго оказался бы запертым в гавани, как в бутылке.
Первым столкнулся с диверсионным отрядом русский миноносец «Сильный». Им командовал отважный лейтенант Е. Ч. Криницкий. Удачной торпедной атакой был подорван японский заградитель, шедший головным. Тонущий корабль круто взял вправо, чтобы успеть выбраться на мелководье. И здесь произошел трагикомичный случай, которые порой играют на войне немаловажную роль. После атаки кто-то из матросов «Сильного» случайно ухватился за рычаг парового свистка. Над морем, заглушая даже звуки пальбы, раздался мощный протяжный гудок. Три других японских заградителя (как выяснилось потом) приняли этот гудок за сигнал своего головного «уклониться вправо» и повернули за ним. Через несколько минут еще два из них в темноте наткнулись на камни. Четвертый, правда, успел отвернуть, но, освещенный прожекторами, был расстрелян огнем русских береговых батарей и кораблей и затонул. Фарватер остался свободен.
Однако бой легких сил у подступов к Артуру продолжался. «Сильный» оказался под жестоким обстрелом. Криницкий и двенадцать матросов были ранены, один офицер и шесть матросов убиты – половина экипажа вышла из строя. Миноносец получил серьезные повреждения и сел на мель. Другие корабли охранения удержали японцев на дальней дистанции.
В разгар ночного сражения среди вспышек выстрелов и нервного, бегающего света прожекторов на внешний рейд подошло первое подкрепление – канонерская лодка «Бобр». И лишь когда стало светать, все увидели, что на ней поднят флаг командующего флотом. При первых же выстрелах Макаров поднялся (он спал все это время, не раздеваясь) и вышел на рейд на том корабле, который первым смог это сделать. Адмирал твердо придерживался того принципа, что военачальник должен лично руководить сражением.
Вскоре стрельба стихла: японские миноносцы отошли под прикрытие своих главных сил, русские корабли их не преследовали. Теперь требовалось срочно осмотреть севшие на мель вражеские заградители. Дело опасное, все понимали, что они скорее всего «с начинкой». Макаров вызвал добровольцев («охотников» – говорили тогда). Несколько групп смельчаков во главе с офицерами поднялись на борт японских пароходов и успели перерезать провода «адских машин». Макаров распорядился снять орудия с захваченных судов и передать их для усиления береговых батарей. Он был доволен: хоть и малые, но все-таки трофеи... «Сильный» удалось еще до восхода солнца снять с камней и отвести в порт.
С рассветом Макаров вновь вывел все свои исправные броненосцы и крейсера в море. Эскадра адмирала Того кружила невдалеке, однако на дистанцию огня не сближалась.
Инициатива в войне медленно, но неуклонно начала переходить на нашу сторону.
Макаров понимал, что японцы могут еще раз попытаться закупорить Порт-артурскую гавань тем же способом. Следовало во что бы то ни стало предотвратить подобную возможность. На совещании командиров, которое он собрал, решено было вдоль прохода затопить несколько старых пароходов – они создали бы искусственный и абсолютно непреодолимый барьер для новых вражеских заградителей, буде они появятся снова. Отобрали четыре судна, тщательно выбрали места их затопления. Макаров лично руководил этим делом.
Накануне в Артур приехал знаменитый художник Верещагин. Пожилой уже человек, он по-прежнему оставался неутомимо энергичным и подвижным. Горячий патриот, друг Скобелева и георгиевский кавалер, он не раз делил походные тяготы с русскими солдатами, был участником и очевидцем многих кровопролитных сражений. Верещагин отличался темпераментом страстным и неукротимым, в натуре у него имелось что-то общее с Макаровым. Недаром, видимо, они издавна симпатизировали друг другу. Адмирал встретил художника прямо на улице Артура. Но пригласил он его не на обед и не на чашку чаю.
– Приходите сегодня ко мне, – сказал Макаров, – потом поедем топить судно на рейде – загораживать японцам ход.
В одном из своих писем – последних писем в его долгой жизни – Верещагин рассказывал: «Гигант пароход, смотревший пятиэтажным домом, только что купленный для затопления, стоял, уже накренившись на тот бок, на который он должен был лечь. Было жалко смотреть на молодца, обреченного на смерть, еще не знающего своей участи... „Скорей, скорее!! Все долой! – кричал, горячась, Макаров. – Сейчас переменится ветер и судно поставит прямо“ (а прямо судно было бы ниже, чем боком, потому что оно очень широко). „Можно взрывать!“ Одна за другой две мины в носу и в корме взвили громадные столбы воды и грязи – и судно, вздрогнувши, сначала действительно выпрямилось, а потом стало валиться. Корма скоро заполнилась и села на дно, но нос сильно поднялся кверху, показывая страшную язву, нанесенную ему миной. Адмирал очень горячился: „Значит, переборки не перерубили! Значит, переборки не перерубили?!“ – и ходит по-скобелевски, что твой тигр или белый медведь... Наконец все залилось водой, и судно легло под воду как раз в намеченном месте, так что остался под водой только небольшой знак от одного бока – точно длинная рыба...»
Японцы больше не повторяли попыток закрыть проход в гавань вплоть до последнего дня обороны крепости. Очевидно, разведка донесла Того о принятых Макаровым мерах.
Надо сказать, что японская разведка в течение всей войны работала весьма успешно. Этому способствовало не столько даже разветвленная сеть шпионажа, сколько полнейшее бездействие русского командования в отношении мер безопасности. В вооруженных силах России того времени вообще царила недопустимая беспечность, органы контрразведки действовали из рук вон плохо. Известно, что и сам Макаров в свое время в какой-то мере грешил тем же. Считалось, будто призвание военного человека – сражаться и ничего более, а ловить шпионов – это, мол, занятие низкое, неприятное и недостойное чести офицера. Японцы и другие противники России умело пользовались подобной беспечностью34.
К чести адмирала надо, однако, подчеркнуть, что, прибыв в Артур, он сразу же принял некоторые меры по борьбе с вражеским шпионажем. Уже 29 февраля им отдан был секретный приказ, где строго запрещалось разглашение сведений военного характера в частной переписке. В приказе говорилось: «Воспрещается описывать порядок движения судов... Воспрещается писать о каких-нибудь недостатках наших судов. Воспрещается писать о полученных повреждениях. Воспрещается писать о каких бы то ни было военных предложениях».
Сегодняшнему читателю покажется, пожалуй, странным, но этот макаровский приказ был весьма необычен для обихода русской военной жизни той поры. И действительно, знакомясь со многими письмами участников обороны Порт-Артура, нельзя не поразиться, сколько там можно обнаружить сведений, имеющих, безусловно, секретный характер (чтобы не приводить лишних примеров, сошлемся хоть на цитированное выше письмо Верещагина: подробности затопления судов у фарватера крепости, в нем описанные, несомненно, заинтересовали бы штаб адмирала Того). А ведь все письма эти отправлялись самой обычной почтой и практически никак не контролировались... Вот почему, зная об этом, Макаров заключил свой приказ просьбой отнюдь не приказного характера: «Ввиду полной невозможности проследить за исполнением сего приказа (!) я оставляю на совести каждого следовать моим указаниям с полной строгостью к себе и прошу людей обстоятельных, чтобы они воздержали тех своих товарищей, которые по слабохарактерности могут повредить общему делу одолеть врага».
Макаров распорядился принять и необходимые меры внешнего, так сказать, охранения. И это было как нельзя более своевременно. 13 марта русские корабли (кстати говоря, шедшие под флагом самого адмирала) задержали невдалеке от Порт-Артура японский буксир, который тащил за собой китайскую джонку (небольшое парусное судно), там находилось десять японцев и одиннадцать китайцев. Показания задержанных были весьма сбивчивы и противоречивы, а японцы оказались к тому же в китайских костюмах и даже... привязали к своим прическам косицы (во время правления в Китае маньчжурской династии все подданные Срединной империи обязаны были носить косы). Но вот еще одна характерная деталь: захваченные на шпионском буксире документы некому было прочесть: в Порт-Артуре не нашлось ни одного человека, который смог бы перевести письменный японский текст!
Вокруг крепости кружились и различные нейтральные суда с подозрительными корреспондентами на борту. Суда эти время от времени посылали в эфир какие-то радиограммы. Куда? Ясно, что не в Лондон и не в Берлин – тогдашняя радиосвязь действовала на крошечные расстояния. Макаров приказал задерживать такие суда. Задержали. Оказалось, что, помимо корреспондентов, на борту некоторых находились и японцы (в гражданском, разумеется, платье).
В канун русско-японской войны появился новый вид военно-морской техники, которому суждено было впоследствии сыграть столь важную боевую роль: подводные лодки.
Внимательно следивший за всем новым, Макаров пристально интересовался этим делом. Он знал, что и японцы усиленно работали над подводным оружием. Уже 29 февраля он издал первый в морской истории приказ о средствах борьбы с вражескими подводными лодками. За ним последовали еще несколько подобных инструкций и разъяснений на ту же тему. Во взаимодействии с армейским командованием Макаров разработал специальную систему наблюдения за появлением лодок противника вблизи крепости. Все это в совокупности представляло собой принципиально новый вид морской тактики – противолодочную оборону.
Первая в мире подводная лодка была сконструирована и построена в России. Однако бездарные руководители морского ведомства и здесь проявили столь свойственную им равнодушную медлительность, отчего введение в строй готовых кораблей недопустимо задержалось. К началу, войны в Артур не поступила ни одна лодка. Макаров настойчиво требовал прислать в его распоряжение подводный корабль, полностью снаряженный в Петербурге. Лодку наконец отправили по железной дороге, но в осажденный Артур она не смогла попасть.
Макаров обдумывал уже дальние перспективы войны. Прежде всего он намеревался, конечно, усилить наступательные действия. С этой целью он начал разрабатывать план постановки минных заграждений около корейских портов, которые использовались Японией для высадки своих войск. Кроме того, адмирал отдал приказ о минировании ближайших подступов к Порт-Артуру. Это было тем более необходимо, что к Макарову поступали сведения о предполагаемой высадке японского десанта в непосредственной близости от крепости. Учитывая превосходство противника на суше и на море, нельзя было исключать возможность полной изоляции Артура. Предвидя это, Макаров еще 29 февраля отдал приказ об экономии продовольствия. Любопытная деталь: адмирал предложил прочесть приказ на всех судах и объявить командам, что в случае бережливого отношения к продуктам матросы будут получать денежное вознаграждение; причем предписал обсуждать эти вопросы регулярно и гласно на собрании всего экипажа. Такого еще не делалось в старом российском флоте.
Все тяготы войны Макаров разделял со своими боевыми товарищами. Себе он не собирался делать никаких исключений и поблажек. Даже в отношении питания (хотя в крепости не наблюдалось пока – недостатка продовольствия да и сообщение еще не было прервано). Здесь уместно полностью привести один его приказ, который лучше всяких эпитетов охарактеризует эту достойную щепетильность русского адмирала:
«29 февраля 1904 года. Рейд Порт-Артура.
Ввиду необходимости часто переносить флаг с одного судна на другое или на миноносец предлагаю впредь во всех случаях, когда я внезапно приеду в море для того, чтобы остаться на продолжительное время, записывать меня и прибывших со мной чинов штаба на довольствие, а в случае недостатка провизии – на матросскую порцию, и тотчас же делать распоряжение, чтобы ко времени раздачи пищи была готова таковая для меня и для чинов штаба без всяких улучшений против обыкновенной нормы.
Для восстановления произведенных расходов деньги требовать по моем отбытии от моего штаба.
Вице-адмирал Макаров».
В Артуре, как и везде, где довелось ему служить, Макаров примером собственной неукротимой энергии и предприимчивости будил инициативу в окружающих его людях.
...Лейтенант Николай Шрейбер еще в бытность свою в Петербурге увлекался идеей использования в морском деле... воздушных змеев. Да-да, тех самых змеев, которые так любят запускать наши мальчишки в летнюю пору. Вспомним детство: для того чтобы змей стал парить в воздухе, надо бежать с ним быстро-быстро. А военный корабль, слава богу, «бежит» неплохо. Шрейбер после долгих усилий смог запускать с корабля огромный змей, а на нем устанавливать фотоаппарат. С большой высоты уже при тогдашней технике можно было получать вполне удовлетворительные снимки горизонта. И на снимке мог быть обнаружен невидимый с мачт противник...
В Артуре у Шрейбера дело пошло сперва туго, все отмахивались от его «затеи». Однако настойчивый лейтенант смог добиться приема у Макарова. Уж как ни был занят адмирал, но оригинального изобретателя он выслушал. А выслушав, приказал ему помочь. Стали готовить змеев-гигантов для запуска с крейсера «Всадник». Тут как раз другой лейтенант, Михаил Лавров, предложил наладить разведку на воздушных шарах и по собственной инициативе начал шить такой шар. Макаров и его ободрил. Предприимчивые лейтенанты уже носились с планами создания специального воздухоплавательного отделения (!) при штабе, но... вскоре адмирала не стало. И тогда Шрейбер написал такие вот горькие слова: «...Макаров погиб! Это был нравственный удар также, от которого не могли оправиться даже самые энергичные люди. Произошла путаница... на змеи стали смотреть как на какую-то затею» 35. Из «затеи» ничего не вышло, а жаль: через десяток лет, в первую мировую войну, змеи применялись артиллеристами во многих армиях, в том числе и в русской. Не были использованы в Артуре и воздушные шары. А лейтенант Лавров погиб при защите горы «Высокой».