Страница:
Юрий Холодов рассказывает об опытах советских ученых из Ростова-на-Дону М. Уколовой и Г. Химич. Они укрепляли намагниченные кольца стальной проволоки вокруг опухоли (саркомы) белых крыс. Контрольным животным прикрепляли такие же ненамагниченные кольца. У крыс, не подвергавшихся воздействию магнитного поля, ни разу не наблюдалось рассасывания опухоли, в то время как у других подопытных крыс опухоли рассасывались в 60 процентах случаев после применения магнитного поля. Впоследствии лаборатория М. Уколовой поставила интереснейшие опыты в борьбе против раковых опухолей, использовав ионизирующее излучение вкупе с воздействием магнитного поля. "Следовательно, - утверждает Ю. Холодов, - магнитотерапия не должна быть изолирована от общего пути развития медицины..."
Юрий Холодов рассказывает об опытах французских ученых - инженера Приора и онколога Ривире. Они использовали магнитное поле в комбинации с радиоволнами. Крысам прививали раковую опухоль. Животные погибали через 20-30 дней после прививки.
Если на шестой день после прививки крыс помещали в магнитное поле на 20-40 минут, то раковая опухоль через несколько дней исчезала.
Юрий Холодов не настаивает на своих выводах, он не торопится утверждать как незыблемое то, что находится в стадии эксперимента, однако данные, приводимые им, говорят: ученые ищут в точном направлении, если смотреть на факты без предвзятости и без "самозапугивания" прошлой терминологией. (Увы, сие истина: в учебниках и энциклопедиях о магнитобиологии либо ничего не говорилось, либо попросту отрицалось воздействие магнитных полей на живые организмы!)
Юрий Холодов идет значительно дальше, привлекая внимание общественности к проблеме воздействия магнитных полей на микроорганизмы растений, на животных, людей. Поэтому одна из глав его книги посвящена вопросу о том, в какой мере магнитные поля влияют на миграцию птиц и рыб. Ю. Холодов и А. Эльдаров помещали, например, птиц в искусственное магнитное поле и отмечали увеличение двигательной активности в два - четыре раза! До сих пор по традиции обсуждался вопрос о возможной ориентации рыб и птиц по геомагнитному полю в дальних миграциях. Советский ботаник А. Крылов провел опыты на кукурузе и установил, что при прорастании корешки поворачиваются к южному магнитному полюсу в естественных и искусственных условиях.
...Юра у нас в классе считался человеком умеренным, чуждым всякого рода эмоциональным вспышкам: он всегда и все перепроверял по многу раз, прежде чем приходил к какому-то определенному решению. И если, заканчивая свою книгу, Ю. Холодов говорит о том, что "работы по магнитобиологии часто носят эпизодический характер и проводятся лишь благодаря энтузиазму отдельных исследователей", - он говорит истину.
(По-японски "мне нравится" звучит очень красиво: "кони-ти-ва".)
Великолепное блюдо, которым меня угощала Майама-сан, называется "скияки". Мясо нужно жарить на жаровне - самому. Для "скияки" забивают шестимесячных бычков. Перед убоем их два месяца поят пивом и массируют им бока. Можете представить себе, какое это мясо?
На многих перекрестках японских дорог стоят урночки. В урночках желтые флажки. Это для малышей, для школьников. Малыш берет флажок, поднимает его над головой и смело идет по улице. И все машины останавливаются. Это прекрасно: скорость XX века и античное отношение к младенцу.
В раскладе политических структур сегодняшней Японии многие мои собеседники выделяли религиозную организацию "Сока-Гаккай" и партию "Комейто", являющуюся некиим "светским" выражением этой религиозной доктрины.
- Правда, руководители "Сока-Гаккай", имеющие свои разветвленные пропагандистские центры в Японии, Малайзии, США, Сингапуре, не слишком часто беседуют с иностранными журналистами, - заметил один из собеседников. Попробуйте с ними связаться и не очень-то рассчитывайте на успех. Они предпочитают распространять свою литературу, но что касается контактов, здесь они весьма сдержанны.
- Попытка не пытка, - сказал я.
Собеседники насторожились:
- Какая пытка?
(Языковая разобщенность народов - сложная штука. Поди объясни смысл нашей пословицы. Вообще, чтобы быть правильно понятым, надо говорить предельно просто. Но сразу же возникает другая опасность: тебя могут воспринять как запрограммированного конформиста, который не позволяет себе отступлений от единожды выверенной и навсегда затем утвержденной линии.)
- Ах, это пословица... Тогда другое дело. Конечно, конечно, попытайтесь, отчего же не попытаться? Пытаться надо везде и всегда, а в политике особенно.
...Несмотря на то, что снова валит снег, решил ехать в Осака - на строительство "ЭКСПО-70". Друзья отговаривали: было сообщение по радио, что часть поездов остановилась из-за снежных заносов.
Скорость, говорили японские друзья, "ужасная". Поезда идут "всего по 150 километров в час" вместо 250 - по расписанию... "750 километров до Осаки вы будете плестись семь часов, это ведь ужасно, такая трата времени!"
Тем не менее А. Бирюков, зав корпунктом "Правды" в Японии, и я сели в поезд. Двери пневматически захлопнулись, и этот цельнотянутый громадный вагон, состоящий из нескольких вагончиков, слепо и устремленно ринулся в пелену снега.
Но вот поезд прошел какой-то невидимый барьер, и за Иокогамой снег внезапно кончился. Прошло еще полчаса, и изумрудная зелень стала вваливаться в окна. Прошла сонливость и усталость. Поезд ворвался в зеркальность рисовых полей и геометрическую точность чайных плантаций.
В Осаке мы с Бирюковым поселились в "Гранд-отеле". Вечером встретились с Хата-сан - редактором "Асахи", издающейся в Осака. Вместе с ним был бизнесмен Маримото. Провели всю ночь вместе - в клубе бизнесменов и в баре писателей и художников.
Пригласили посмотреть "подпольный" фильм, только что подготовленный к прокату.
Фильм страшный. Сначала он отвращает. Натуралистично снята операция по вращиванию хряща носа - длинные тонкие носы стали сейчас модными, немедленно появилась новая "индустрия" в косметике. Встык - разгром полицией студенческой демонстрации. Показывают операцию по наращиванию женской груди - бюст Аниты Экберг вошел в моду - и встык врезают хронику Вьетнама.
И все время на экране - поначалу ненавязчиво - мелькают лица странных японцев. Они выше ростом, не такие у них глаза и носы, не такой у них цвет кожи...
Фильм называется "Дети смешанной крови". Это - о детях тех американцев, которые не знают, что у них на островах растут дети - парии общества, изгои, на которых смотрят с презрением и болью, называя их "позором нации".
"Бродяжничая" ночью с Маримото по громадным улицам-барам, улицам-базарам, улицам - публичным домам, улицам-гангстерам, встречаясь с людьми из Гонконга и Пекина, я снова и снова возвращался мыслью к теме - ядерное оружие в Азии.
Сегодня в Осака ажиотаж. Люди в закусочных во время обеденного перерыва оживленно переговариваются, все стремятся успеть вечером к телевизорам. Сегодня будет борьба "сумо": кумир Японии борец Тайхо встречается со своим соперником. Тайхо необыкновенно популярен в Японии. Мне объяснили, что Тайхо на четвертушку русский - у него бабушка из Владивостока.
...Вечером сидели в номере "Осака-грандо" с Аскольдом Бирюковым и ждали телефонного разговора с Москвой. Под нами бесновалась Осака.
...Ах, Осака, Осака, сумасшедший город! Европа, Андромеда, Америка, Азия, Марс! - все здесь смешалось, сплавилось воедино, в яростное сине-желто-красное ночное соцветие реклам, которые слепят, трижды отраженные в мокром асфальте, в стеклах витрин, в жирных капотах черных автомобилей... Осака, Осака, неистовый город, весь в пульсации жизни, ни на минуту не затихающий, весь в гомоне, крике, шуме - самый неяпонский город в Японии, самый японский город в Азии!
Затрещал телефон - сухо и тревожно. Голос московской телефонистки был близким, сонным - дома еще только наступает утро. Продиктовали корреспонденцию в "Правду":
"Прогресс и гармония для человечества" - таков девиз будущей выставки. Поиск гармонии, замышляемой организаторами выставки в Японии, когда в этой стране происходят серьезные социальные сдвиги и столкновения, вызывает скепсис у многих японцев: "Можно ли найти гармонию в обществе, где интересы различных групп подчас диаметрально противоположны?" Когда мы заговорили об этом с инженером из Фукуока и токийским бизнесменом - нашими соседями по столику в ресторане, - оба с сомнением покачали головами. Инженер, что постарше возрастом, вспомнил о "добром старом времени", посетовал на сегодняшний смог, отравляющий жизнь жителям японских городов, из-за которого не часто увидишь яркое утреннее солнце и небесную лазурь.
- Все эти сотни тысяч машин, - сказал он, - потоки автомобилей на земле и над землей (под этим он подразумевал развивающуюся сейчас в Японии систему поднятых на столбах автострад), все эти скоростные устремленности не позволяют рассмотреть ни человека, ни пейзаж - все мелькает и мельтешит. А как можно говорить о гармонии, если вас настойчиво лишают времени для раздумий?
Бизнесмен из Токио, человек сравнительно молодой, со своим собеседником не согласился. Заказав стаканчик "мидзувари" (виски с водой и льдом), он с иронией ответил:
- Может быть, во второй половине двадцатого века скорость и есть высшее проявление гармонии? И разве не верно, что тот, кто быстрей и сильней, в наше время побеждает?
Видимо, столкновение этих двух мнений в какой-то мере типично для сегодняшней Японии. Тем интереснее проект выдающегося японского архитектора Тангэ и его коллег, философски выраженный в оформлении центральной аллеи "ЭКСПО-70". Он включает в себя дворцы-символы: "Солнце" (это энергия, сила), "Юность" (это порыв, скорость) и "Материнство" (это спокойствие и радость). Соединить эту кажущуюся разность философских понятий архитектор решает тем, что особенно ценят в Японии, - деревом, цветком. Три эти дворца являются как бы стволом, на котором держатся цветы-павильоны. Ствол - солнце, юность, материнство, - по замыслу Тангэ, объединяет весь мир.
- Гармония возможна, - утверждает Тангэ.
- Наша "ЭКСПО-70" обязана доказать это, несмотря на все трудности, говорят нам организаторы выставки. - Смог мы выведем за скобки, построив для выставки автомобили, движущиеся на электричестве. Жару парализуем искусственным климатом. Детей займем страной чудес, а любопытных взрослых увлечем экспонатами ста пятидесяти павильонов. Гармония предполагает и любопытство, и отдых, и творчество.
В штаб "ЭКСПО-70" мы попали на следующее утро. Все места в подземных гаражах были "запаркованы" автомобилями. Бесшумные лифты развозили по этажам посетителей из разных стран мира. В полупрозрачных стеклянных кабинах архитекторы и бизнесмены, инженеры и художники вели дискуссии по тем тысячам вопросов, которые чем дальше, тем сильнее оборачиваются в сложнейший комплекс проблем. Весь этот день, проведенный на будущей "ЭКСПО-70", мы испытывали чувство высокой гордости за гигантский прогресс, достигнутый нашей страной. Каждый из японских собеседников подчеркивал талантливую грандиозность Советского павильона, его устремленность в будущее, смелость архитектурной и инженерной мысли, изящество и мощь, - словом, то, что и должно считаться "высшим проявлением гармонии".
Вернулся в Токио.
Позвонили от профессора Софу Тесигахара. Это великий японский художник, "живой классик", автор новой школы "икебана" - аранжировки цветов. Умение из двух цветков сделать чудо, использовав керамический сосуд или несколько камней, - это и есть японская икебана.
Об этой поразительной школе профессор Тесигахара рассказал мне так:
- Бесспорно, икебана - продукт буддистской мысли. Ее создали и распространяли на островах священнослужители. В тринадцатом веке икебана была воспринята военной кастой, которая использовала ее для декоративных целей, поскольку икебана символизирует эстетическую красоту. Занятно: самураям было запрещено трудиться, заниматься "низкой работой", поэтому весь свой досуг они посвящали искусству, а икебана - это ли не высшая степень искусства?! Икебана выставлялась в специально отведенном месте, так называемой "токонома", и до сих пор токонома является важным архитектурным украшением любого японского дома.
После реформы Мейдзи в 1868 году начался период индустриализации Японии. В страну проникала западная идеология. Но мы, японцы, сохранили многие свои традиции, в том числе и японское искусство икебана. Мне скоро будет семьдесят. А когда мне было семь лет, отец, один из лучших мастеров икебана, начал учить меня основам искусства аранжировки цветов. Я работал с отцом до двадцати пяти лет - помогал ему придумывать новые композиции и преподавать. Когда мне исполнилось двадцать шесть, я создал свою школу - "согецу", - которую называют новой. Название состоит из иероглифов, которые означают "трава" и "луна". С моей точки зрения, лишь сочетание этих двух понятий выражает истинное и широкое ощущение вселенной.
Я начал применять новую технику в рамках традиционных материалов. Я позволил себе вместе с цветами использовать голые сучья, а подле ветки цветущей вишни я посчитал уместным камень, обточенный морским прибоем. Сейчас школа согецу имеет миллион последователей в Японии. Говорят, что у нас есть поклонники во всем мире.
Профессор замолчал, закурил. Больше он ничего о себе не рассказывал, но сказать о нем стоит. Он известен не только как мастер икебана, он также великолепный скульптор. Его работы демонстрировались в Париже, в Линкольновском центре в Нью-Йорке. В Турине он был награжден лавровым венком Международного центра эстетических исследований, а в 1961 году ему были присуждены французский орден искусства и литературы и орден Почетного легиона. В 1962 году японское правительство присудило ему премию министра просвещения, как знак высокой оценки его вклада в осуществление программы содействия развитию искусства.
Помимо этого, профессор Тесигахара, как представитель министерства иностранных дел Японии, часто совершает поездки за рубеж. Был он и у нас, в Советском Союзе.
Профессор пригласил меня в солнечный огромный зал, где он проводит образцово-показательные уроки икебана для преподавателей, съезжающихся сюда со всей Японии. Сегодня здесь было около семидесяти женщин и только один мужчина - молодой еще, высокий, сильный, с ранней сединой. Он делал интересную композицию из цветов и неотрывно смотрел на маленькую, великолепно сложенную, очень красивую японку. Женщина только один раз ответила на его взгляд. И стало ясно, почему сюда пришел этот мужчина и почему он делает такую великолепную композицию из цветов и камней. За этим - трагедия, за этим - любовь, горе, но, наверное, и счастье...
Профессор Тесигахара шел по залу, сняв пиджак, без галстука, он шел сквозь почтение, любовь и затаенное ожидание - "вдруг он отметит именно мою работу?" - по громадному холлу, заставленному столиками. На семидесяти столиках вазы, камни, цветы, вода. Каждый выбирает в огромной прихожей цветы и вазы по своему вкусу, каждый углублен в свою композицию, никто не видит работы соседа.
Профессор небольшого роста, очень подвижный, напористо-резкий в суждениях. Но при этом он излучает доброжелательность. Он идет среди композиций своих учеников, как заинтересованное дитя, впервые в жизни увидавшее чудо.
Он останавливается возле одной из своих учениц, долго рассматривает блюдо из голубого стекла, синий цветок. Одинокий, обреченный. И три камня вокруг. И ничего больше. В голубой воде отражается синева цветка, а белые камни становятся похожими на хлопья снега.
- Это искусство, - говорит Софу. - Поздравляю. У следующего столика:
- Вы поклонница Советского Союза? Исповедуете красный цвет? Это хорошо. Наш советский друг должен поаплодировать вам. Прошу вас, Семенов-сан.
Я аплодирую, Тесигахара поддерживает меня, начинает аплодировать весь зал.
- Назовите вашу композицию, - советует профессор, - "Красные гвоздики сорок пятого года"...
Он переходит к следующему столику, усмехается:
- Вы - розовая? Я против розового цвета, он неконкретен. Красное, черное, белое. Полутона оставьте детям. И потом, в композиции есть лишние штрихи. Вы позволите? - спрашивает он ученицу, которая смотрит на него с благоговением.
Тесигахара берет ножницы, срезает несколько веток. И вдруг - получается искусство, великолепная икебана.
- Раскрепостите себя, - советует он. - Искусство - это свобода. Помните только о пропорции объема, высоты и глубины. Все остальное забудьте.
Он переходит к следующему столику. Там композиция из трех ваз. Вода синяя, желтая и розовая. Софу Тесигахара закуривает, щурится.
- Ну что же, - говорит он, - капля воды может быть морем, а здесь достаточно воды для того, чтобы вы увидели тенистый пруд, иву и почувствовали, что скоро зацветет сакура...
Возле икебана, которую составил мужчина, единственный мужчина в зале, Тесигахара стоял долго.
- Вы назвали эту композицию "Одиночество"? - спросил наконец он.
- Нет, - тихо ответил мужчина, - я хочу назвать эту композицию "Ожидание"...
- Тогда дерзайте, - отчего-то рассердившись, сказал профессор и повторил: - Дерзайте же!
Потом он спустился вниз - в огромный зрительный зал, поднялся на сцену, где валялись самые обыкновенные сучья, и подождал, пока ученики расположатся вокруг сцены. Сегодня Тесигахара показывает свою работу. Сегодня он делает икебана без цветов - одни лишь сучья. Он берет несколько голых сучьев, неторопливо рассматривает их. Потом просит ассистентов принести гвозди. Он сколачивает сучья, и я не вижу в этом никакой задумки, мне непонятно, что может родиться из этих беззащитных, голых сучьев. И вдруг рождается чудо. Видимо, художники чувствуют цвет и форму там, где смертным этого не дано. Тесигахара подсветил голые сучья красным и синим цветом, и зал, поднявшись, зааплодировал: на сцене воистину было чудо - диковинный лес, хитросплетение законченных форм, ожидание света после тени; моря после хвойного леса; ясного неба во время ночи...
Профессор хмыкнул.
- Перестаньте, это все просто. Это может каждый, только нужно захотеть и нужно поверить в себя. Тогда вы станете художником. В противном случае не занимайтесь икебана. Если вы чувствуете в себе раба, вы не имеете права прикасаться к мысли о прекрасном.
Идем к нему в кабинет. Надписывая мне свою книгу "Композиции", Тесигахара продолжает:
- Икебана - это любой человек, умеющий оживлять свои чувства. Япония страна цветов в любой сезон. Цветы принадлежат в равной мере и бедным и богатым. Почему я добился успеха? Вероятно, потому, что я понял самое главное - соотношение цвета и пространства. Я это понял, когда мне было двадцать лет. Но в течение шести лет я скрывал это от отца, потому что он был сторонником классической икебана. Я отделился в свою школу, когда понял, что икебана - это не просто любовь к цветам и умение составлять букеты, а искусство высшей гармонии. Моим вторым учителем в икебана стала живопись.
Я спросил профессора, как соотнести современные скорости с классикой икебана.
- По-моему, - ответил он, - скорость не мешает икебана. Я, как вы могли заметить, оживляю посредством скоростных форм классическую школу, опошленную поздним средневековьем, когда нужно было только следовать лучшим образцам. А я беру голые сучья, которые прежней икебана были чужды, в средние века такая икебана подверглась бы остракизму. Я считаю, что все окружающее нас есть предмет для оживления в икебана. Если вам захочется подготовиться к новой книге, - закончил он, - отойти от суеты, сделать "шаг в сторону" - займитесь икебана, и вы почувствуете счастье перед началом новой вашей работы... А моя книга, быть может, вам хоть чуть-чуть да поможет.
...Встретился в государственном телевидении "Эн Эйч Кэй" с господином Иде. Известный писатель, он заключил договор с ТВ на серию двадцатиминутных спектаклей, которые передаются каждый день. Называется эта программа "Набуку и ее бабушка". Программа очень популярна. Это история девушки Набуку, которая приехала в Токио с острова Кюсю и не попала в университет. Она живет у бабушки; появляются новые друзья; на каждом шагу девушку подстерегают соблазны.
Я спросил писателя:
- Конец будет трагичным?
- Нет, - усмехнулся он. - Нашу программу смотрит более семи миллионов женщин, они мне этого не простят. Некая "вилка" существует между тем, что хочет видеть на экране ТВ молодое поколение и чего не желает видеть поколение старшее, в руках которого - власть. Я могу лишь поднимать вопросы, прикасаться к проблеме, но я не вправе давать рецепты "действием", кроме традиционного повторения азбучных истин: "Послушание, честность, уважение к старшим". Но ничего... Получив деньги на ТВ, - а здесь хорошо платят, - я смогу сесть за книгу. Там я хозяин самому себе. Познакомился с продюсером Итисима. Он говорил о трудностях: его группа, осуществляющая постановку "Набуку", не имеет отпуска в течение года; "каждую пятницу мы трепещем: Иде делает свои драмы ежемесячно, и мы не вправе торопить его, ибо бытовую драму только тогда будут смотреть, если в ней - новости этого месяца. Впрочем, пока Иде работает, как хронометр. Я веду переговоры с администрацией по поводу отпусков. Если откажут, придется пойти на забастовку..."
- Вы сами выбрали для постановки эту бытовую драму?
Он подвел меня к окнам "Эн Эйч Кэй". Открылся великолепный вид на Олимпийский стадион.
- Здесь, - сказал он, - во время войны был военный плац. Когда я сейчас смотрю на то, что мы смогли построить, я понимаю, что значит для моей родины мир. Может быть, программа Иде традиционна, но зато она вся пронизана идеей мира.
...Позвонили из ведущего токийского театра Мингэй: "Труппа приглашает советского писателя на дружескую встречу". Приехал в театр, там репетировали пьесу Киити Ахаси "Знак Зеро" - о бомбежке Хиросимы. Это история главного врача госпиталя и его коллег-врачей. Через их руки проходят обреченные; врачи бессильны, они лишь фиксируют начало смерти. В пьесе чувствуется присутствие Брехта. Ахаси, впрочем, мне сказал:
- Я нахожусь под влиянием Брехта, считаю его великим художником нашего века и не мыслю без него японскую сцену.
В пьесе есть сильные эпизоды. Конец войны. Умирают солдаты. Они тревожатся не о себе, а о своих военачальниках - традиция милитаристской Японии. Когда кто-то говорит в палате, что армия (действие происходит в августе 1945 года) нанесла ответный удар по американскому побережью, умирающие солдаты начинают плакать от счастья и аплодировать. Люди слепы и наивны в своей вере. Когда молодой врач, который должен избавить их от мучений в последние дни перед смертью, пытается говорить им правду, они восстают против него, они готовы его убить.
Интересна едена беседы обреченных солдат, попавших под действие радиации, с Уилфредом Барчетом. Этот прогрессивный журналист выведен в пьесе под своей фамилией. Он рассказывает несчастным, зачем он сюда приехал. Он хочет бороться против атомной угрозы. Он обходит людей с рукопожатием. И только один человек, который потерял в Хиросиме всех своих близких, отворачивается от него. Интересно, что сидевшие рядом со мной актеры, их друзья, рабочие сцены, явно были не согласны с этим несчастным, который отказался пожать руку честному англичанину лишь потому, что он - белый.
Занятна актерская трактовка образа Барчета: сухая Деловитость, напористость, раскованность в позе и в манере говорить. Всякое иное поведение европейца или американца кажется японцам неестественным.
(Видимо, это отношение к американцам очень точно понял Грэм Грин, когда он роман назвал "Тихий американец". Вероятно, именно "тихие американцы" кажутся людям Востока подозрительными, поскольку они не укладываются в привычные, сложившиеся рамки восприятия. На шумного американца или европейца здесь смотрят доброжелательней, чем на тихого. Если тихий, значит, что-то у него на уме хитрое.)
Режиссер спектакля Хаякава великолепно знает наши театральные новости. Больше всего он любит Ливанова и Товстоногова.
- Вы успели посмотреть в Ленинграде новую вещь Товстоногова? - атаковал он меня вопросами. - А как там идет "Чайка" в постановке Бориса Ливанова? Я слыхал, были какие-то сложности?
Занятна манера вести репетицию. Режиссер не вмешивается и не прерывает актеров во время прогона спектакля. Только после окончания репетиции он выходит на площадку и разбирает с актером жест, интонацию, особенно жест. Интонация вторична, потому что интонации у японцев в чем-то однозначны и стереотипны. (Я вспоминал китайские и вьетнамские театры: даже "молчаливое" появление актера вызывало громкую реакцию зала, потому что грим состоит из символов: злодея сразу же заявляют злодеем, добряка - добряком. Что бы герой ни говорил со сцены, зрителям заранее ясно - лжет он, хитрит или предельно правдив. Грим - визитная карточка персонажа вьетнамского, китайского театра и традиционного японского Кабуки. В других японских театрах функцию грима несет жест. По тому, как актер движется, зрители понимают, что он играет - добро или зло.)
Юрий Холодов рассказывает об опытах французских ученых - инженера Приора и онколога Ривире. Они использовали магнитное поле в комбинации с радиоволнами. Крысам прививали раковую опухоль. Животные погибали через 20-30 дней после прививки.
Если на шестой день после прививки крыс помещали в магнитное поле на 20-40 минут, то раковая опухоль через несколько дней исчезала.
Юрий Холодов не настаивает на своих выводах, он не торопится утверждать как незыблемое то, что находится в стадии эксперимента, однако данные, приводимые им, говорят: ученые ищут в точном направлении, если смотреть на факты без предвзятости и без "самозапугивания" прошлой терминологией. (Увы, сие истина: в учебниках и энциклопедиях о магнитобиологии либо ничего не говорилось, либо попросту отрицалось воздействие магнитных полей на живые организмы!)
Юрий Холодов идет значительно дальше, привлекая внимание общественности к проблеме воздействия магнитных полей на микроорганизмы растений, на животных, людей. Поэтому одна из глав его книги посвящена вопросу о том, в какой мере магнитные поля влияют на миграцию птиц и рыб. Ю. Холодов и А. Эльдаров помещали, например, птиц в искусственное магнитное поле и отмечали увеличение двигательной активности в два - четыре раза! До сих пор по традиции обсуждался вопрос о возможной ориентации рыб и птиц по геомагнитному полю в дальних миграциях. Советский ботаник А. Крылов провел опыты на кукурузе и установил, что при прорастании корешки поворачиваются к южному магнитному полюсу в естественных и искусственных условиях.
...Юра у нас в классе считался человеком умеренным, чуждым всякого рода эмоциональным вспышкам: он всегда и все перепроверял по многу раз, прежде чем приходил к какому-то определенному решению. И если, заканчивая свою книгу, Ю. Холодов говорит о том, что "работы по магнитобиологии часто носят эпизодический характер и проводятся лишь благодаря энтузиазму отдельных исследователей", - он говорит истину.
(По-японски "мне нравится" звучит очень красиво: "кони-ти-ва".)
Великолепное блюдо, которым меня угощала Майама-сан, называется "скияки". Мясо нужно жарить на жаровне - самому. Для "скияки" забивают шестимесячных бычков. Перед убоем их два месяца поят пивом и массируют им бока. Можете представить себе, какое это мясо?
На многих перекрестках японских дорог стоят урночки. В урночках желтые флажки. Это для малышей, для школьников. Малыш берет флажок, поднимает его над головой и смело идет по улице. И все машины останавливаются. Это прекрасно: скорость XX века и античное отношение к младенцу.
В раскладе политических структур сегодняшней Японии многие мои собеседники выделяли религиозную организацию "Сока-Гаккай" и партию "Комейто", являющуюся некиим "светским" выражением этой религиозной доктрины.
- Правда, руководители "Сока-Гаккай", имеющие свои разветвленные пропагандистские центры в Японии, Малайзии, США, Сингапуре, не слишком часто беседуют с иностранными журналистами, - заметил один из собеседников. Попробуйте с ними связаться и не очень-то рассчитывайте на успех. Они предпочитают распространять свою литературу, но что касается контактов, здесь они весьма сдержанны.
- Попытка не пытка, - сказал я.
Собеседники насторожились:
- Какая пытка?
(Языковая разобщенность народов - сложная штука. Поди объясни смысл нашей пословицы. Вообще, чтобы быть правильно понятым, надо говорить предельно просто. Но сразу же возникает другая опасность: тебя могут воспринять как запрограммированного конформиста, который не позволяет себе отступлений от единожды выверенной и навсегда затем утвержденной линии.)
- Ах, это пословица... Тогда другое дело. Конечно, конечно, попытайтесь, отчего же не попытаться? Пытаться надо везде и всегда, а в политике особенно.
...Несмотря на то, что снова валит снег, решил ехать в Осака - на строительство "ЭКСПО-70". Друзья отговаривали: было сообщение по радио, что часть поездов остановилась из-за снежных заносов.
Скорость, говорили японские друзья, "ужасная". Поезда идут "всего по 150 километров в час" вместо 250 - по расписанию... "750 километров до Осаки вы будете плестись семь часов, это ведь ужасно, такая трата времени!"
Тем не менее А. Бирюков, зав корпунктом "Правды" в Японии, и я сели в поезд. Двери пневматически захлопнулись, и этот цельнотянутый громадный вагон, состоящий из нескольких вагончиков, слепо и устремленно ринулся в пелену снега.
Но вот поезд прошел какой-то невидимый барьер, и за Иокогамой снег внезапно кончился. Прошло еще полчаса, и изумрудная зелень стала вваливаться в окна. Прошла сонливость и усталость. Поезд ворвался в зеркальность рисовых полей и геометрическую точность чайных плантаций.
В Осаке мы с Бирюковым поселились в "Гранд-отеле". Вечером встретились с Хата-сан - редактором "Асахи", издающейся в Осака. Вместе с ним был бизнесмен Маримото. Провели всю ночь вместе - в клубе бизнесменов и в баре писателей и художников.
Пригласили посмотреть "подпольный" фильм, только что подготовленный к прокату.
Фильм страшный. Сначала он отвращает. Натуралистично снята операция по вращиванию хряща носа - длинные тонкие носы стали сейчас модными, немедленно появилась новая "индустрия" в косметике. Встык - разгром полицией студенческой демонстрации. Показывают операцию по наращиванию женской груди - бюст Аниты Экберг вошел в моду - и встык врезают хронику Вьетнама.
И все время на экране - поначалу ненавязчиво - мелькают лица странных японцев. Они выше ростом, не такие у них глаза и носы, не такой у них цвет кожи...
Фильм называется "Дети смешанной крови". Это - о детях тех американцев, которые не знают, что у них на островах растут дети - парии общества, изгои, на которых смотрят с презрением и болью, называя их "позором нации".
"Бродяжничая" ночью с Маримото по громадным улицам-барам, улицам-базарам, улицам - публичным домам, улицам-гангстерам, встречаясь с людьми из Гонконга и Пекина, я снова и снова возвращался мыслью к теме - ядерное оружие в Азии.
Сегодня в Осака ажиотаж. Люди в закусочных во время обеденного перерыва оживленно переговариваются, все стремятся успеть вечером к телевизорам. Сегодня будет борьба "сумо": кумир Японии борец Тайхо встречается со своим соперником. Тайхо необыкновенно популярен в Японии. Мне объяснили, что Тайхо на четвертушку русский - у него бабушка из Владивостока.
...Вечером сидели в номере "Осака-грандо" с Аскольдом Бирюковым и ждали телефонного разговора с Москвой. Под нами бесновалась Осака.
...Ах, Осака, Осака, сумасшедший город! Европа, Андромеда, Америка, Азия, Марс! - все здесь смешалось, сплавилось воедино, в яростное сине-желто-красное ночное соцветие реклам, которые слепят, трижды отраженные в мокром асфальте, в стеклах витрин, в жирных капотах черных автомобилей... Осака, Осака, неистовый город, весь в пульсации жизни, ни на минуту не затихающий, весь в гомоне, крике, шуме - самый неяпонский город в Японии, самый японский город в Азии!
Затрещал телефон - сухо и тревожно. Голос московской телефонистки был близким, сонным - дома еще только наступает утро. Продиктовали корреспонденцию в "Правду":
"Прогресс и гармония для человечества" - таков девиз будущей выставки. Поиск гармонии, замышляемой организаторами выставки в Японии, когда в этой стране происходят серьезные социальные сдвиги и столкновения, вызывает скепсис у многих японцев: "Можно ли найти гармонию в обществе, где интересы различных групп подчас диаметрально противоположны?" Когда мы заговорили об этом с инженером из Фукуока и токийским бизнесменом - нашими соседями по столику в ресторане, - оба с сомнением покачали головами. Инженер, что постарше возрастом, вспомнил о "добром старом времени", посетовал на сегодняшний смог, отравляющий жизнь жителям японских городов, из-за которого не часто увидишь яркое утреннее солнце и небесную лазурь.
- Все эти сотни тысяч машин, - сказал он, - потоки автомобилей на земле и над землей (под этим он подразумевал развивающуюся сейчас в Японии систему поднятых на столбах автострад), все эти скоростные устремленности не позволяют рассмотреть ни человека, ни пейзаж - все мелькает и мельтешит. А как можно говорить о гармонии, если вас настойчиво лишают времени для раздумий?
Бизнесмен из Токио, человек сравнительно молодой, со своим собеседником не согласился. Заказав стаканчик "мидзувари" (виски с водой и льдом), он с иронией ответил:
- Может быть, во второй половине двадцатого века скорость и есть высшее проявление гармонии? И разве не верно, что тот, кто быстрей и сильней, в наше время побеждает?
Видимо, столкновение этих двух мнений в какой-то мере типично для сегодняшней Японии. Тем интереснее проект выдающегося японского архитектора Тангэ и его коллег, философски выраженный в оформлении центральной аллеи "ЭКСПО-70". Он включает в себя дворцы-символы: "Солнце" (это энергия, сила), "Юность" (это порыв, скорость) и "Материнство" (это спокойствие и радость). Соединить эту кажущуюся разность философских понятий архитектор решает тем, что особенно ценят в Японии, - деревом, цветком. Три эти дворца являются как бы стволом, на котором держатся цветы-павильоны. Ствол - солнце, юность, материнство, - по замыслу Тангэ, объединяет весь мир.
- Гармония возможна, - утверждает Тангэ.
- Наша "ЭКСПО-70" обязана доказать это, несмотря на все трудности, говорят нам организаторы выставки. - Смог мы выведем за скобки, построив для выставки автомобили, движущиеся на электричестве. Жару парализуем искусственным климатом. Детей займем страной чудес, а любопытных взрослых увлечем экспонатами ста пятидесяти павильонов. Гармония предполагает и любопытство, и отдых, и творчество.
В штаб "ЭКСПО-70" мы попали на следующее утро. Все места в подземных гаражах были "запаркованы" автомобилями. Бесшумные лифты развозили по этажам посетителей из разных стран мира. В полупрозрачных стеклянных кабинах архитекторы и бизнесмены, инженеры и художники вели дискуссии по тем тысячам вопросов, которые чем дальше, тем сильнее оборачиваются в сложнейший комплекс проблем. Весь этот день, проведенный на будущей "ЭКСПО-70", мы испытывали чувство высокой гордости за гигантский прогресс, достигнутый нашей страной. Каждый из японских собеседников подчеркивал талантливую грандиозность Советского павильона, его устремленность в будущее, смелость архитектурной и инженерной мысли, изящество и мощь, - словом, то, что и должно считаться "высшим проявлением гармонии".
Вернулся в Токио.
Позвонили от профессора Софу Тесигахара. Это великий японский художник, "живой классик", автор новой школы "икебана" - аранжировки цветов. Умение из двух цветков сделать чудо, использовав керамический сосуд или несколько камней, - это и есть японская икебана.
Об этой поразительной школе профессор Тесигахара рассказал мне так:
- Бесспорно, икебана - продукт буддистской мысли. Ее создали и распространяли на островах священнослужители. В тринадцатом веке икебана была воспринята военной кастой, которая использовала ее для декоративных целей, поскольку икебана символизирует эстетическую красоту. Занятно: самураям было запрещено трудиться, заниматься "низкой работой", поэтому весь свой досуг они посвящали искусству, а икебана - это ли не высшая степень искусства?! Икебана выставлялась в специально отведенном месте, так называемой "токонома", и до сих пор токонома является важным архитектурным украшением любого японского дома.
После реформы Мейдзи в 1868 году начался период индустриализации Японии. В страну проникала западная идеология. Но мы, японцы, сохранили многие свои традиции, в том числе и японское искусство икебана. Мне скоро будет семьдесят. А когда мне было семь лет, отец, один из лучших мастеров икебана, начал учить меня основам искусства аранжировки цветов. Я работал с отцом до двадцати пяти лет - помогал ему придумывать новые композиции и преподавать. Когда мне исполнилось двадцать шесть, я создал свою школу - "согецу", - которую называют новой. Название состоит из иероглифов, которые означают "трава" и "луна". С моей точки зрения, лишь сочетание этих двух понятий выражает истинное и широкое ощущение вселенной.
Я начал применять новую технику в рамках традиционных материалов. Я позволил себе вместе с цветами использовать голые сучья, а подле ветки цветущей вишни я посчитал уместным камень, обточенный морским прибоем. Сейчас школа согецу имеет миллион последователей в Японии. Говорят, что у нас есть поклонники во всем мире.
Профессор замолчал, закурил. Больше он ничего о себе не рассказывал, но сказать о нем стоит. Он известен не только как мастер икебана, он также великолепный скульптор. Его работы демонстрировались в Париже, в Линкольновском центре в Нью-Йорке. В Турине он был награжден лавровым венком Международного центра эстетических исследований, а в 1961 году ему были присуждены французский орден искусства и литературы и орден Почетного легиона. В 1962 году японское правительство присудило ему премию министра просвещения, как знак высокой оценки его вклада в осуществление программы содействия развитию искусства.
Помимо этого, профессор Тесигахара, как представитель министерства иностранных дел Японии, часто совершает поездки за рубеж. Был он и у нас, в Советском Союзе.
Профессор пригласил меня в солнечный огромный зал, где он проводит образцово-показательные уроки икебана для преподавателей, съезжающихся сюда со всей Японии. Сегодня здесь было около семидесяти женщин и только один мужчина - молодой еще, высокий, сильный, с ранней сединой. Он делал интересную композицию из цветов и неотрывно смотрел на маленькую, великолепно сложенную, очень красивую японку. Женщина только один раз ответила на его взгляд. И стало ясно, почему сюда пришел этот мужчина и почему он делает такую великолепную композицию из цветов и камней. За этим - трагедия, за этим - любовь, горе, но, наверное, и счастье...
Профессор Тесигахара шел по залу, сняв пиджак, без галстука, он шел сквозь почтение, любовь и затаенное ожидание - "вдруг он отметит именно мою работу?" - по громадному холлу, заставленному столиками. На семидесяти столиках вазы, камни, цветы, вода. Каждый выбирает в огромной прихожей цветы и вазы по своему вкусу, каждый углублен в свою композицию, никто не видит работы соседа.
Профессор небольшого роста, очень подвижный, напористо-резкий в суждениях. Но при этом он излучает доброжелательность. Он идет среди композиций своих учеников, как заинтересованное дитя, впервые в жизни увидавшее чудо.
Он останавливается возле одной из своих учениц, долго рассматривает блюдо из голубого стекла, синий цветок. Одинокий, обреченный. И три камня вокруг. И ничего больше. В голубой воде отражается синева цветка, а белые камни становятся похожими на хлопья снега.
- Это искусство, - говорит Софу. - Поздравляю. У следующего столика:
- Вы поклонница Советского Союза? Исповедуете красный цвет? Это хорошо. Наш советский друг должен поаплодировать вам. Прошу вас, Семенов-сан.
Я аплодирую, Тесигахара поддерживает меня, начинает аплодировать весь зал.
- Назовите вашу композицию, - советует профессор, - "Красные гвоздики сорок пятого года"...
Он переходит к следующему столику, усмехается:
- Вы - розовая? Я против розового цвета, он неконкретен. Красное, черное, белое. Полутона оставьте детям. И потом, в композиции есть лишние штрихи. Вы позволите? - спрашивает он ученицу, которая смотрит на него с благоговением.
Тесигахара берет ножницы, срезает несколько веток. И вдруг - получается искусство, великолепная икебана.
- Раскрепостите себя, - советует он. - Искусство - это свобода. Помните только о пропорции объема, высоты и глубины. Все остальное забудьте.
Он переходит к следующему столику. Там композиция из трех ваз. Вода синяя, желтая и розовая. Софу Тесигахара закуривает, щурится.
- Ну что же, - говорит он, - капля воды может быть морем, а здесь достаточно воды для того, чтобы вы увидели тенистый пруд, иву и почувствовали, что скоро зацветет сакура...
Возле икебана, которую составил мужчина, единственный мужчина в зале, Тесигахара стоял долго.
- Вы назвали эту композицию "Одиночество"? - спросил наконец он.
- Нет, - тихо ответил мужчина, - я хочу назвать эту композицию "Ожидание"...
- Тогда дерзайте, - отчего-то рассердившись, сказал профессор и повторил: - Дерзайте же!
Потом он спустился вниз - в огромный зрительный зал, поднялся на сцену, где валялись самые обыкновенные сучья, и подождал, пока ученики расположатся вокруг сцены. Сегодня Тесигахара показывает свою работу. Сегодня он делает икебана без цветов - одни лишь сучья. Он берет несколько голых сучьев, неторопливо рассматривает их. Потом просит ассистентов принести гвозди. Он сколачивает сучья, и я не вижу в этом никакой задумки, мне непонятно, что может родиться из этих беззащитных, голых сучьев. И вдруг рождается чудо. Видимо, художники чувствуют цвет и форму там, где смертным этого не дано. Тесигахара подсветил голые сучья красным и синим цветом, и зал, поднявшись, зааплодировал: на сцене воистину было чудо - диковинный лес, хитросплетение законченных форм, ожидание света после тени; моря после хвойного леса; ясного неба во время ночи...
Профессор хмыкнул.
- Перестаньте, это все просто. Это может каждый, только нужно захотеть и нужно поверить в себя. Тогда вы станете художником. В противном случае не занимайтесь икебана. Если вы чувствуете в себе раба, вы не имеете права прикасаться к мысли о прекрасном.
Идем к нему в кабинет. Надписывая мне свою книгу "Композиции", Тесигахара продолжает:
- Икебана - это любой человек, умеющий оживлять свои чувства. Япония страна цветов в любой сезон. Цветы принадлежат в равной мере и бедным и богатым. Почему я добился успеха? Вероятно, потому, что я понял самое главное - соотношение цвета и пространства. Я это понял, когда мне было двадцать лет. Но в течение шести лет я скрывал это от отца, потому что он был сторонником классической икебана. Я отделился в свою школу, когда понял, что икебана - это не просто любовь к цветам и умение составлять букеты, а искусство высшей гармонии. Моим вторым учителем в икебана стала живопись.
Я спросил профессора, как соотнести современные скорости с классикой икебана.
- По-моему, - ответил он, - скорость не мешает икебана. Я, как вы могли заметить, оживляю посредством скоростных форм классическую школу, опошленную поздним средневековьем, когда нужно было только следовать лучшим образцам. А я беру голые сучья, которые прежней икебана были чужды, в средние века такая икебана подверглась бы остракизму. Я считаю, что все окружающее нас есть предмет для оживления в икебана. Если вам захочется подготовиться к новой книге, - закончил он, - отойти от суеты, сделать "шаг в сторону" - займитесь икебана, и вы почувствуете счастье перед началом новой вашей работы... А моя книга, быть может, вам хоть чуть-чуть да поможет.
...Встретился в государственном телевидении "Эн Эйч Кэй" с господином Иде. Известный писатель, он заключил договор с ТВ на серию двадцатиминутных спектаклей, которые передаются каждый день. Называется эта программа "Набуку и ее бабушка". Программа очень популярна. Это история девушки Набуку, которая приехала в Токио с острова Кюсю и не попала в университет. Она живет у бабушки; появляются новые друзья; на каждом шагу девушку подстерегают соблазны.
Я спросил писателя:
- Конец будет трагичным?
- Нет, - усмехнулся он. - Нашу программу смотрит более семи миллионов женщин, они мне этого не простят. Некая "вилка" существует между тем, что хочет видеть на экране ТВ молодое поколение и чего не желает видеть поколение старшее, в руках которого - власть. Я могу лишь поднимать вопросы, прикасаться к проблеме, но я не вправе давать рецепты "действием", кроме традиционного повторения азбучных истин: "Послушание, честность, уважение к старшим". Но ничего... Получив деньги на ТВ, - а здесь хорошо платят, - я смогу сесть за книгу. Там я хозяин самому себе. Познакомился с продюсером Итисима. Он говорил о трудностях: его группа, осуществляющая постановку "Набуку", не имеет отпуска в течение года; "каждую пятницу мы трепещем: Иде делает свои драмы ежемесячно, и мы не вправе торопить его, ибо бытовую драму только тогда будут смотреть, если в ней - новости этого месяца. Впрочем, пока Иде работает, как хронометр. Я веду переговоры с администрацией по поводу отпусков. Если откажут, придется пойти на забастовку..."
- Вы сами выбрали для постановки эту бытовую драму?
Он подвел меня к окнам "Эн Эйч Кэй". Открылся великолепный вид на Олимпийский стадион.
- Здесь, - сказал он, - во время войны был военный плац. Когда я сейчас смотрю на то, что мы смогли построить, я понимаю, что значит для моей родины мир. Может быть, программа Иде традиционна, но зато она вся пронизана идеей мира.
...Позвонили из ведущего токийского театра Мингэй: "Труппа приглашает советского писателя на дружескую встречу". Приехал в театр, там репетировали пьесу Киити Ахаси "Знак Зеро" - о бомбежке Хиросимы. Это история главного врача госпиталя и его коллег-врачей. Через их руки проходят обреченные; врачи бессильны, они лишь фиксируют начало смерти. В пьесе чувствуется присутствие Брехта. Ахаси, впрочем, мне сказал:
- Я нахожусь под влиянием Брехта, считаю его великим художником нашего века и не мыслю без него японскую сцену.
В пьесе есть сильные эпизоды. Конец войны. Умирают солдаты. Они тревожатся не о себе, а о своих военачальниках - традиция милитаристской Японии. Когда кто-то говорит в палате, что армия (действие происходит в августе 1945 года) нанесла ответный удар по американскому побережью, умирающие солдаты начинают плакать от счастья и аплодировать. Люди слепы и наивны в своей вере. Когда молодой врач, который должен избавить их от мучений в последние дни перед смертью, пытается говорить им правду, они восстают против него, они готовы его убить.
Интересна едена беседы обреченных солдат, попавших под действие радиации, с Уилфредом Барчетом. Этот прогрессивный журналист выведен в пьесе под своей фамилией. Он рассказывает несчастным, зачем он сюда приехал. Он хочет бороться против атомной угрозы. Он обходит людей с рукопожатием. И только один человек, который потерял в Хиросиме всех своих близких, отворачивается от него. Интересно, что сидевшие рядом со мной актеры, их друзья, рабочие сцены, явно были не согласны с этим несчастным, который отказался пожать руку честному англичанину лишь потому, что он - белый.
Занятна актерская трактовка образа Барчета: сухая Деловитость, напористость, раскованность в позе и в манере говорить. Всякое иное поведение европейца или американца кажется японцам неестественным.
(Видимо, это отношение к американцам очень точно понял Грэм Грин, когда он роман назвал "Тихий американец". Вероятно, именно "тихие американцы" кажутся людям Востока подозрительными, поскольку они не укладываются в привычные, сложившиеся рамки восприятия. На шумного американца или европейца здесь смотрят доброжелательней, чем на тихого. Если тихий, значит, что-то у него на уме хитрое.)
Режиссер спектакля Хаякава великолепно знает наши театральные новости. Больше всего он любит Ливанова и Товстоногова.
- Вы успели посмотреть в Ленинграде новую вещь Товстоногова? - атаковал он меня вопросами. - А как там идет "Чайка" в постановке Бориса Ливанова? Я слыхал, были какие-то сложности?
Занятна манера вести репетицию. Режиссер не вмешивается и не прерывает актеров во время прогона спектакля. Только после окончания репетиции он выходит на площадку и разбирает с актером жест, интонацию, особенно жест. Интонация вторична, потому что интонации у японцев в чем-то однозначны и стереотипны. (Я вспоминал китайские и вьетнамские театры: даже "молчаливое" появление актера вызывало громкую реакцию зала, потому что грим состоит из символов: злодея сразу же заявляют злодеем, добряка - добряком. Что бы герой ни говорил со сцены, зрителям заранее ясно - лжет он, хитрит или предельно правдив. Грим - визитная карточка персонажа вьетнамского, китайского театра и традиционного японского Кабуки. В других японских театрах функцию грима несет жест. По тому, как актер движется, зрители понимают, что он играет - добро или зло.)