Страница:
- Можно и постареть...
Ватанабе серьезно ответил:
- Эту опасность мы учли. У нас приняты организационные положения, которые не дадут возможности постареть - ни партии, ни религиозной организации "Сока Гаккай". Мы будем саморегулировать себя. Люди, которые морально постареют, уйдут в сторону.
Я спросил Ватанабе:
- Скажите, Толстой оказал влияние на ваши идейные концепции?
Ватанабе ответил сразу же:
- Нет.
Директор издательского концерна "Комейто" Акия не согласился:
- Толстой в чем-то, бесспорно, оказал на нас влияние. Но я бы уточнил: на нас влияла его проза. Учение Толстого идеалистично, оно не дает ключа к решению главных проблем. И потом - оно рождено христианством, а потому неверно. Возьмите его теорию непротивления злу насилием. Если этого не делают государства, то почему это должны делать люди? Средства коммуникации стали массовыми. Люди видят, как себя ведут государства. А ведь государства - это большие люди. И, увы, маленькие люди подражают этим махинам.
- Нам трудно, - продолжал Ватанабе, - ибо мы ищем пути к сердцам людей. Ватикан пестует веру в Христа около двух тысяч лет, и это - со всеми моральными издержками христианства: с инквизицией, морами, войнами. Тем не менее две тысячи лет - это не шутка. Люди думают: "Миллиарды предков, наши пра-прапрадеды и прадеды, не могли быть глупцами, исповедуя веру в Христа".
- Ваше кредо в международных делах?
- Мы выступаем против агрессии американского империализма во Вьетнаме; мы настаиваем на мирном объединении Вьетнама и Кореи; мы против американского империализма; мы выступаем за запрещение ядерного оружия; мы выступаем за мир во всем мире... Мы верим в то, что вы - нация, стремящаяся к миру. Смешно в это не верить - вы пережили такую страшную войну против фашизма. Мы видим в вашей стране много хорошего. Мы тоже хотим национализации, мы тоже хотим демократического социализма в Японии.
Ватанабе продолжал:
- Вы говорите о необходимости отлаживания серьезных контактов между нашими странами. Верно. Мы тоже об этом говорим. Ну, а почему бы вам, к примеру, не купить у нас автомобили?
- Выгода должна быть двусторонняя. Мы строим свои автомобильные заводы.
- Хорошо. Вы предлагаете развивать торговлю. У нас на побережье двенадцать великолепных портов, а у вас только один. Если вы думаете о перспективном налаживании торговых отношений с нами, то, наверное, стоило бы вам начать строительство портов. Это было бы надежной гарантией для наших торговцев. Мы тогда могли бы - в определенной мере - повлиять на целый ряд промышленных концернов.
Внезапно Ватанабе рассмеялся:
- Хотите признаюсь, почему я так радею о наших отношениях? У меня была русская няня. Она эмигрировала еще до революции. Я ее очень любил и, когда был маленьким, хорошо говорил по-русски. Но я, - он снова улыбнулся, - не буржуй. Няня была членом нашей семьи. Отец был рабочим, квалифицированным рабочим, он погиб на фронте... Знаете, почему я еще так уверен в нашей конечной победе? Либерально-демократическая партия опирается на крестьянство, всячески заигрывает с крестьянством. Но ЛДП - правящая партия, следовательно, она напрямую связана с политикой. А определять политику Японии нельзя без контактов с монополиями. А тем в свою очередь нужны дешевые рабочие руки. Отсюда - постепенная пауперизация японского крестьянства, неустроенность людей, попавших в город, множество личных трагедий. Отсюда рост влияния "Сока Гаккай". Мы не делаем ставку ни на крестьянина, ни на рабочего, ни на студента. Мы ставим на семью. Крестьяне, которые выпадают из привычных сельских условий, разочаровываются в либерально-демократической партии. А поскольку "экономическому чуду" в Японии будет требоваться все большее количество рабочих рук на заводах, то крестьянство будет продолжать разоряться. Таким образом исчезнет политическая база либерально-демократической партии. Помяните мое слово - чем дальше, тем труднее будет ЛДП удерживать власть в своих руках.
- Интеллигенция нас тоже понимает, - заметил Эйносико Акия, - потому что технический прогресс техническим прогрессом, но ведь в Токио нет постоянных национальных выставок живописи, нет серьезного национального музейного богатства. Все это бедно, убого и отдано на откуп тем фирмам, которые не очень-то понимают в искусстве. Это богатые фирмы, поэтому они взяли в свои руки культуру. А наша партия озабочена самовыражением японцев в национальном, культурном, политическом плане. Поэтому не думайте, что мы делаем ставку только на нищих и сирых. Нет, мы ищем базу в самых широких слоях нашего общества.
(Японские коммунисты внимательно изучали доктрину "Сока Гаккай", относясь с известной долей юмора к категорическим утверждениям лидеров "Комейто" об их неминуемой победе. Однако определенным влиянием эта партия обладает, и поэтому сейчас коммунисты, социалисты и "Комейто" составили единый оппозиционный блок на выборах.)
...Вечером - встреча в университете.
- Главное, что определит будущее Японии, - задумчиво говорит мой собеседник, профессор социологии, - это выявление и использование талантов. До сегодняшнего дня наше общество (я имею в виду промышленность и науку) прогрессировало благодаря борьбе "сильных личностей". Следующая фаза развития, к которой мы вот-вот подойдем, будет определяться степенью использования наиболее талантливых.
(Однако если попробовать развить соображение моего собеседника, то родится множество проблем, далеких от решения. Талант - это всегда меньшинство. А общество не может уповать на лотерею. Вытащил красную фишку - обнаружил в десятом классе школы гениального физика, которого собираются исключать за неуспеваемость по словесности и иностранным языкам. Вытащил белую фишку обнаружил в лаборатории скромного паренька, затюканного сослуживцами, который дома рассчитал неведомое уравнение. А сколько нераскрытых талантов по сей день гибнет в беднейших слоях общества капитала, среди тех, кто не может купить будущему Бетховену - рояль, Королеву - "конструктор", а Лавуазье - набор "юного химика"?!
Отличить талант может лишь то общество, где полностью развиваются такие качества человека, как независимость мышления, правдивость, неприятие административной авторитарности, где поощряется поиск, где постулат Карла Маркса "подвергай все сомнению" не вызывает испуганной переглядки власть имущих.)
Завтракал с Дэйвом Конде. Беседовали о "Сока Гаккай".
- Что вы хотите, у них огромная питательная среда, - говорил Дэйв. Обнищавшие крестьянские массы, которые пришли в услужение к городу; отрыв детей, уехавших на заработки или учебу, от родителей; нарушение всех традиции. А Япония - это прежде всего традиции семьи. Когда человек вырван из семьи и перемалывается молохом города, он обязательно будет искать веру. Учтите правые были до недавнего времени очень сильны в деревне, их пропагандистская машина работала против профсоюзов, против "красных". А "Сока Гаккай" традиционнее и поэтому ближе обездоленным: они "собеседники" в вере, а не борцы за веру... Борьба за веру у них предполагает внутреннее, статичное самосовершенствование, в то время как красные зовут к действию, к классовым сражениям за атеистическую веру Маркса.
Резервы "Сока Гаккай", бесспорно, значительны, и чем дальше станет развиваться научно-техническая революция в Японии, тем важнее будет трансформация отправных позиций партии "Комейто" во всех сферах социальной жизни страны...
Поехал вместе с Дэйвом Конде к австралийцам. По-прежнему "держат" визу. Если не дадут, громыхну от души "по свободе передвижений" для писателя.
Пока мы ехали в посольство, Дэйв Конде жаловался, что Япония самая дорогая страна для иностранцев. Продолжая наш разговор о "Комейто", он отметил, что настойчивость просьб руководителей партии не смешивать их с "Сока Гаккай" продиктована, вероятно, тем, чтобы оставить у партии большую свободу маневров в политических коллизиях.
Встретился с советником по культуре филиппинского посольства мисс Нати Валентине. Она говорила о том, насколько целесообразно патронирование искусства. Но, добавила она, это налагает определенные обязательства на художника. А всякий художник, даже если он "патронирован" лучшей в мире идеей, "Христом или Лениным", - все равно испытывает однозначное влияние.
- Я бы в конкретной ситуации не возражал, окажись вы моим патроном, пошутил я.
Мисс Валентине растрогалась и пообещала приложить все силы, чтобы выбить визу.
- Это довольно трудно, - добавила она, - особенно мне, потому что я должна сдавать дипломатические экзамены. Мы их сдаем периодически, для того чтобы получить очередное повышение.
Как и все женщины Востока, она не дает "скучать" за столом.
- Несмотря на то, что в моих жилах течет китайская кровь, - щебечет она, я себя чувствую испанкой. Это влияние религии. И какая-то прабабка была испанкой. Хотя внешне, вы видите, я китаянка, но Мао я боюсь значительно больше, чем вас.
(Большое спасибо!)
Беседовал с профсоюзными функционерами. В Японии самый высокий класс строительства и самая высокая квартплата, говорили мне собеседники. Древнее искусство - и отсутствие необходимого числа театров; самые совершенные телевизоры - и самое незначительное число телевизионных шедевров; самые совершенные медицинские приборы - и самая дорогая плата за медицинское обслуживание. Чтобы вылечить зуб, нужно уплатить 20 тысяч иен, а это чуть ли не месячная зарплата квалифицированного рабочего.
- Вы обратили внимание, как много громадных реклам на махоньких лачужках в старых районах Токио? - продолжали собеседники. - У нас любят писать: "Самое лучшее в Японии молоко вы можете купить з нашем магазине". А магазин - три квадратных метра. Или: "Самое лучшее в мире стекло вы можете заказать в нашей мастерской". А мастерская - это муж, жена и сын. И гонка за "самым лучшим в мире стеклом" выматывает их, не оставляет времени на раздумья, на то, чтобы, как вы говорите, приобщаться к скоростям нашего века. Вечерние программы телевидения лишь фиксируют события, они никак не подталкивают человека к размышлениям. Мы сейчас начинаем терять традиции. Но в то же время мы живем в период рождения новой, динамической японской нации - нации, которая, сознавая свои достижения, жалеет, что она теряет самое себя. Нас волнуют не столько международные проблемы и связи, хотя контакты японских профсоюзов со всем миром очень широки. Сейчас главное для Японии не на международной арене, а внутри (угроза со стороны ультралевых и милитаристов). Это, происходящее у нас, во многом еще непонятное, будет потом определять и международный курс. "Сначала - здесь, потом - там" - таков наш лозунг, - продолжали мои собеседники. - Политика стала наукой, а не забавой узурпаторов. Узурпатор сейчас смотрит на личного пилота совсем не так, как его предшественник смотрел на своего конюха. Скорость - это опасность. Особенно внутри государства, внутри, а не вовне. Поэтому нас так беспокоит все происходящее дома.
...Я предвижу небывалое промышленное развитие Японии в течение ближайших пяти лет. Тем важнее стоит вопрос, как будет формироваться "моральное лицо" страны, кто будет к кому прислушиваться: бизнесмены и парламентарии к прогрессивным ученым, писателям, художникам или будет выстроен самодовольный курс навязывания "собственного опыта" рабочему и интеллектуальному цвету нации? Или - верх возьмут технократы? Но ведь технократия немыслима без рабочих и без гуманитариев. Страна роботов, слава богу, не может существовать в нашем мире.
Те силы, которые сейчас правят Японией, пытаются сохранить устойчивое "статус кво". На определенном этапе это правомочно. А в будущем?
По мнению моих собеседников, сложность состоит также в том, что рабочий класс Японии имеет ряд особенностей, которые подчас мешают более активной борьбе с хозяевами. Рабочий класс разделен, организован в виде пирамиды. На ее вершине - так называемые "постоянные работники" крупных промышленных предприятий. Вторая ступень, к которой принадлежит большая часть рабочего класса, - труженики мелких предприятий, где, как правило, занято не более 100 человек. Затем - "временные рабочие", пришедшие с полей, куда они возвращаются в период спада. Четвертая ступень - это "вспомогательные рабочие", те, которые сочетают низкую заработную плату в сельском хозяйстве с доходами от любой временной работы. (Это трагедия деревни, где живет более 5,5 миллиона крестьянских семей, из которых лишь 1 миллион получает достаточный доход от земледелия.)
Размеры заработной платы в Японии зависят от числа лет, проработанных на данном предприятии.
- В принципе крупный японский бизнес, бесспорно, преуспел в последние годы, - говорили мои собеседники, - ибо были учтены национальные традиции Японии: отношение к старшим, отношение к более ученым и уважаемым. А это, согласитесь, не очень-то корреспондирует с нормами классовой борьбы, хотя роль профсоюзов в стране растет день от дня и страну сотрясает забастовочное движение.
Проплутав по махоньким улочкам, встретился в помещении "Синари-Кайкан", в Саньо-Роджи, с выдающимся кинорежиссером Имаи.
Поразительна разница между европейским и современным японским театральным и - особенно - кинематографическим искусством. У нас сейчас в кинематографе и театре стремятся к раскованной простоте диалога, интонации; у нас стремятся снимать не в декорации, а в бытовом интерьере. Режиссер счастлив, когда открывает актера в "неактере". Порой мы идем к чрезмерному упрощению явления, чтобы обнажить главную проблему, которая тревожит всех. Японца-актера сразу же отличишь по безудержной экзальтированности, по особой манере держать себя. Некоторые актеры, впрочем, поначалу держатся так, словно боятся себя расплескать; только после пяти рюмок саке вы мелеете увидеть пламень, сокрытый в человеке. Изо всех моих друзей-актеров только Маяма и выдающийся режиссер Имаи отличались глубокой сдержанностью. Но здесь уже, видимо, вопрос самоощущения, уровня таланта и меры признания, потому что лишь серьезный успех позволяет художнику быть тем, кто он есть на самом деле.
Европейские фильмы, которые дублированы японцами, подчас несут совершенно другие смысловые нагрузки. Из-за этого часто смещается восприятие фильма: там, где европейский или американский актер говорит тихо, дублирующий японец срывается на крик. И, наоборот, там, где у нас актер должен по смыслу кричать - японец шепчет. Интересная проблема: от того, в какой мере люди научатся точно понимать друг друга, зависит очень многое. Ведь часто мы пугаемся вкрадчивости, излишней, как нам кажется, многозначительности собеседника, который говорит на незнакомом языке, и делаем далеко идущие выводы, основанные лишь на чувстве, рожденном незнанием. Это опасно, сугубо опасно. То, что сейчас в Москве открыто огромное количество школ, где дети изучают иностранный язык с первого класса, - великое дело. Надо только, чтобы встречно - и в Японии, и в Америке, и в Англии, и в Китае, и в Египте - так же серьезно отнеслись к изучению русского языка, ибо однозначное стремление к пониманию это пятьдесят процентов на пути к успеху, если не меньше.
Я убежден, что в недалеком будущем переводчики (я не имею в виду литературный перевод - это искусство) будут уступать свои позиции рабочим, врачам, инженерам, ученым, которые станут "общаться напрямую" со своими коллегами. Уважая "работу" в ее изначальном, высоком смысле, я тем не менее довольно часто испытывал тревогу и разочарование, когда мне приходилось в некоторых странах прибегать к услугам переводчиков. Третье лицо в беседе актеров, художников, режиссеров отнюдь не всегда полезно, ибо понять надо не только смысл слов, но и настрой души...
Чем больше я встречался с японскими художниками (я объединяю в этом понятии литературу, ТВ, живопись, театр), тем больше утверждался в мысли, что они несут на себе печать определенной исключительности, ибо совсем еще недавно лишь лицедеи имели право открыто выражать чувства толпе. А зритель и сейчас как всякий японец - обязан быть сдержанным. Зритель может про себя плакать, смеяться, кричать от радости или боли, но внешне он обязан лишь чуть усмехаться, и лицо его должно быть маской, которая ничего не выражает. "Все выражает лишь иероглиф, в котором сокрыт истинный смысл, но никак не чувство".
Я спросил кинематографистов, почему в Японии художники так много пьют - в сравнении со средним чиновничеством и почти совершенно не пьющими рабочими и студентами.
- Дефицит рабочей силы громадный, - ответили мне, - но и резервы тоже неисчерпаемы - деревня. Им пить нельзя - прогонят с работы, а нас гнать некуда.
Вечером пошли с Дэйвом Конде в "Литгл-клаб" на Гинзе. Здесь собираются американцы, прилетевшие на недельный отдых из Вьетнама. Встретил там Джека Рассела из радио и телевидения "Эн-Би-Си". Он теперь сидит в Сайгоне. Я рассказал, как ВВС США безнравственно - иначе не скажешь - бомбят в Лаосе и на севере Вьетнама мирные объекты.
- На войне как на войне, - ответил Рассел. - У нас на юге еще хуже, там стреляют отовсюду.
Молоденькая красивая девочка из "стриптиза Ватанаси", подсев к нам за столик, рассказывала, что ребята из американской морской пехоты очень быстро напиваются, засыпают прямо на стульях, а во сне часто плачут и кричат.
- Война убивает в мужчине мужчину, - сказала она. - Какой идиот сказал, что война - это мужество? Только любовь - это мужество и сила.
Потом мы пошли с Дэйвом пить кофе в "Манос". У входа - фото казачка в расшитой рубахе и лаптях. "Манос" - русский ресторан. Их здесь несколько. Есть, например, "Волга", построенная в форме маленькой церквушки. (Сколько я потом видел этих "русских" ресторанчиков! Лапти, деревянные скамейки, самовар, шелковые рубахи, вышитые полотенца... Материализованные мечты о России, какой бы ее хотели видеть полуграмотные власовские и прочие недобитки. Снисходительно-барское, "привычное" с времен Шкуро и Кутепова отношение к великому народу, поднявшему в космос и спутник и Гагарина; озлобленная неподготовленность к проблемам, которые выдвинули Королев, Ландау, Шостакович,.. Конечно, креститься на лапоть легче, чем понять гениальную мысль Николая Дубинина, Акселя Берга или Петра Капицы...)
Владелец "Маноса" - канадский грек с английскими усиками, постоянно живущий в Токио, работающий, как говорят, на ЦРУ, великолепно говорящий по-японски и по-китайски, - развел руками:
- У меня запись на столики с утра, сейчас все забито. Громадный интерес к "матушке-России". Только у нас угощают гостей кислыми щами и расстегаями.
Поздно вечером зашли в журналистский клуб. Дэйв раскланялся с Чарли корейцем из Сеула.
- Ничего не поделаешь, - пояснил мне Дэйв, - журналистская солидарность. Я его бью и в статьях и в выступлениях, но мы вынуждены сидеть в одной библиотеке, а это невозможно, если не быть джентльменом.
Только что пришла новая пачка литературы из Пекина - ее здесь распространяют повсюду. Поскольку "культурная революция" в моде, на этом можно заработать. Парадоксы капитализма: зарабатывать деньги на литературе, которая требует "разбить собачьи головы всем японским буржуям".
Посмотрели вечерние сообщения телеграфных агентств. Несколько крупнейших промышленников Японии высказались за признание Китая.
- Что ж, - заметил Дзйв, - голове понадобились руки...
Пригласили в национальную радио- и телевизионную компанию "Эн Эйч Кэй" выступить по радиопрограмме "Вопросы и ответы". Во время интервью интересовались, в частности, отношением советского писателя к левым студентам. Когда я ответил, что левое - это всегда хорошо, интервьюеры мило посмеялись: "Значит, вы за Мао?" Я ответил, что ультралевые, как и ультраправые, всегда в одном блоке - особом блоке "вандалов".
- Как вы думаете, нашим ультралевым платит Мао?
- Пусть этим вопросом занимаются ваши финансовые инспекторы. Не мешало бы им заняться и теми, кто платит ультраправым, кто финансирует фашизм...
Днем за мной заехал художник Токато, и мы провели с ним вместе день, вечер и ночь. Он рассказал мне, что его отец был самураем, а брат, офицер, умер в Тайшете в 1947-м.
- Обижены на нас?
- Нет, я не имею права быть обиженным. Брат - продукт нашей военной машины, он был силой агрессии, как же я могу обижаться на вас?
В маленький кабачок, где мы сидели, вошел парень, который ел мороженое. Токато вдруг усмехнулся.
- Вот примета времени, понятная только японцу. Еще три года тому назад есть мороженое на улице считалось верхом неприличия. Прогресс, прогресс, во всем прогресс. Но и сейчас, если молодой человек станет есть мороженое на улице, старики и люди среднего возраста будут оглядываться на него с укоризной. Так же, как, например, мы не понимаем вашу приверженность к кефиру. Японцы не употребляют эту пищу. Она кажется нам безвкусной и никчемной. Попробуйте-ка лучше "сио-кара". Она приготовлена из кишечника каракатицы. Между прочим, истинный аромат "сио-кара" придают экскременты каракатицы. А самый наш нежный деликатес - пробуйте, пробуйте - это "икура анко" - икра электрического ската. Вкусно?
Это действительно вкусно.
Потом Токато отвез меня в "Мацуи". Здесь угощают разными сортами саке. Есть саке из Киминои (переводится "ваш источник"). Есть саке из префектуры Ивате - она славится тем, что ее пил поэт Исикава. Есть саке "суисен" "напиток, который поит волшебника".
- Понимаешь, - говорил Токато, - дух самурая - это дух войны. Теперь война не в почете, но дух самурая пытаются сохранить, потому что, с одной стороны, это национальная традиция, а с другой, - громадная идейная сила, которая выгодна власть имущим: ведь идейную силу можно при надобности вооружить. Сейчас в пропаганде проскальзывает такая нотка, что, мол, сегодняшний "самурайский дух" - это дух самообороны, то есть это никак не агрессивно, это направлено только на то, чтобы сохранить Японию. Хотел бы верить, что это так. Но ведь дух самурая может поддержать только старший в семье. Преемственность это наша традиция. А старший в доме помнит о самурае времен 1945 года. И поэтому нельзя сказать, что проблема "самурайского духа" исчезла. Ведь некоторые вспоминают о минувших годах с тоской, ненавидят все новое... Масса людей была воспитана в ненависти к левым, она жила традициями прошлого века. От отца ненависть к новому передается сыну. У нас была мощная армия, ее пронизывал дух реакции. Разве ты думаешь, что все смирились с поражением шовинистической доктрины? Семья - это надежда Японии и одновременно угроза ее будущему. Ведь у нас за телевизор платит не "человек", а "семья". Компания "Эн Эйч Кэй" получает деньги с японских семей, а не с тех, кто покупает телевизор. Купить может сын, платить будет семья. Женятся у нас не люди, а семьи: "Семья Танако женится на семье Масуда". Вновь создаваемые семьи в пригородах и провинциальных центрах, там, где, например, молодые текстильщицы выходят замуж за париев из деревни, - это новые резервы, как это ни странно, для сохранения "самурайского духа", ибо слабым нужны сильные защитники. В принципе самурай это одинокий рыцарь, который творит добро, сражаясь один на один с миром зла. Меня, например, некоторые в семье считают потерянным, ибо я шучу над "самурайским духом", хотя какие-то элементы самурайского воспитания способность сносить лишения, не бояться голода, горя и смерти - помогли мне стать художником, выдержать многолетнюю борьбу за жизнь. - Токато усмехнулся. - Давай выпьем за художников, которые посвятили себя борьбе за свободу народа, но защищают искусство силой "самурайского духа"! (Майама-сан, великая и добрая актриса, говорила: - Когда вам будет плохо и вы не сможете писать, когда вы разлюбите или полюбите, когда ваши дети будут счастливы или будут горевать, запомните, что "кризис" составлен из двух китайских иероглифов: первый означает "опасность", второй - "возможность".)
Опустил в мой прокатный телевизор сто иен. Теперь можно два часа смотреть программу. Показывали выступление гастролирующего в Токио джаза. Мулатка пела песню "Письмо солдату во Вьетнам". Слова чудовищные: "Я помню твой поцелуй, и я не могу без тебя, и я поехала к тебе домой; твой брат - самый ловкий парень в Штатах, а мать была слишком добра к нам".
Падение эстетического эталона свидетельствует о скатывании общества к утилитаризму, но в то же время на фоне упадка всегда ярче видится талантливое. Имена Поллака и Крамера знают не только в Америке, ибо они говорят правду...
В пять утра в отель приехал мой старый друг по Институту востоковедения, дипломат Михаил Ефимов. Отправились на рыбный рынок Цукидзи. Ехали по рассветающей, пустой Гинзе. Красота зданий контрастировала с грязью. Перевернутые урны, окурки, обрывки бумаги. Впервые в Японии я воочию видел нечистоплотность. "Гинза - это не Япония, - сказали мне потом друзья, - это космополитический центр Токио, где развлекаются не так, как это у нас принято, и пьют холодное виски вместо горячего саке". Горели голубые фонари - одинокие на фоне пустого мглистого неба. Бездомные собаки бродили среди машин. Было холодно, и ветер был осенний.
Рынок начинается с паркинга машин. Это очень трудно - в пять утра запарковать машину неподалеку от Цукидзи, потому что сюда на рассвете съезжаются со всего Токио. (Сразу поймал себя на слове - мы привыкли утрировать: если бы весь Токио съехался в Цукидзи, то в городе остановилось бы движение на месяц.)
Следом за паркингом начинается крытый рынок. Вы попадаете в сказочное царство моря. Вы проходите сквозь горы свежих, еще шевелящихся осьминогов, улиток, устриц, морских ежей. Здесь икру продают на пуды. Когда я попросил на рынке попробовать немножечко "икуры" (это красная икра), мне протянули стерильно чистую столовую ложку. Я достал деньги, ко юноша продавец лишь покачал головой: "Не надо денег, ложка икры - это сабис". "Сабис" - японское произношение английского "сервис". Я должен попробовать икру, и если удостоверюсь, что она прекрасна, икринка к икринке, - икры будет продано больше. На здоровье пробуйте, не надо мелочиться в серьезном деле: люди останавливаются около прилавка, - значит, именно там надо покупать!
Ватанабе серьезно ответил:
- Эту опасность мы учли. У нас приняты организационные положения, которые не дадут возможности постареть - ни партии, ни религиозной организации "Сока Гаккай". Мы будем саморегулировать себя. Люди, которые морально постареют, уйдут в сторону.
Я спросил Ватанабе:
- Скажите, Толстой оказал влияние на ваши идейные концепции?
Ватанабе ответил сразу же:
- Нет.
Директор издательского концерна "Комейто" Акия не согласился:
- Толстой в чем-то, бесспорно, оказал на нас влияние. Но я бы уточнил: на нас влияла его проза. Учение Толстого идеалистично, оно не дает ключа к решению главных проблем. И потом - оно рождено христианством, а потому неверно. Возьмите его теорию непротивления злу насилием. Если этого не делают государства, то почему это должны делать люди? Средства коммуникации стали массовыми. Люди видят, как себя ведут государства. А ведь государства - это большие люди. И, увы, маленькие люди подражают этим махинам.
- Нам трудно, - продолжал Ватанабе, - ибо мы ищем пути к сердцам людей. Ватикан пестует веру в Христа около двух тысяч лет, и это - со всеми моральными издержками христианства: с инквизицией, морами, войнами. Тем не менее две тысячи лет - это не шутка. Люди думают: "Миллиарды предков, наши пра-прапрадеды и прадеды, не могли быть глупцами, исповедуя веру в Христа".
- Ваше кредо в международных делах?
- Мы выступаем против агрессии американского империализма во Вьетнаме; мы настаиваем на мирном объединении Вьетнама и Кореи; мы против американского империализма; мы выступаем за запрещение ядерного оружия; мы выступаем за мир во всем мире... Мы верим в то, что вы - нация, стремящаяся к миру. Смешно в это не верить - вы пережили такую страшную войну против фашизма. Мы видим в вашей стране много хорошего. Мы тоже хотим национализации, мы тоже хотим демократического социализма в Японии.
Ватанабе продолжал:
- Вы говорите о необходимости отлаживания серьезных контактов между нашими странами. Верно. Мы тоже об этом говорим. Ну, а почему бы вам, к примеру, не купить у нас автомобили?
- Выгода должна быть двусторонняя. Мы строим свои автомобильные заводы.
- Хорошо. Вы предлагаете развивать торговлю. У нас на побережье двенадцать великолепных портов, а у вас только один. Если вы думаете о перспективном налаживании торговых отношений с нами, то, наверное, стоило бы вам начать строительство портов. Это было бы надежной гарантией для наших торговцев. Мы тогда могли бы - в определенной мере - повлиять на целый ряд промышленных концернов.
Внезапно Ватанабе рассмеялся:
- Хотите признаюсь, почему я так радею о наших отношениях? У меня была русская няня. Она эмигрировала еще до революции. Я ее очень любил и, когда был маленьким, хорошо говорил по-русски. Но я, - он снова улыбнулся, - не буржуй. Няня была членом нашей семьи. Отец был рабочим, квалифицированным рабочим, он погиб на фронте... Знаете, почему я еще так уверен в нашей конечной победе? Либерально-демократическая партия опирается на крестьянство, всячески заигрывает с крестьянством. Но ЛДП - правящая партия, следовательно, она напрямую связана с политикой. А определять политику Японии нельзя без контактов с монополиями. А тем в свою очередь нужны дешевые рабочие руки. Отсюда - постепенная пауперизация японского крестьянства, неустроенность людей, попавших в город, множество личных трагедий. Отсюда рост влияния "Сока Гаккай". Мы не делаем ставку ни на крестьянина, ни на рабочего, ни на студента. Мы ставим на семью. Крестьяне, которые выпадают из привычных сельских условий, разочаровываются в либерально-демократической партии. А поскольку "экономическому чуду" в Японии будет требоваться все большее количество рабочих рук на заводах, то крестьянство будет продолжать разоряться. Таким образом исчезнет политическая база либерально-демократической партии. Помяните мое слово - чем дальше, тем труднее будет ЛДП удерживать власть в своих руках.
- Интеллигенция нас тоже понимает, - заметил Эйносико Акия, - потому что технический прогресс техническим прогрессом, но ведь в Токио нет постоянных национальных выставок живописи, нет серьезного национального музейного богатства. Все это бедно, убого и отдано на откуп тем фирмам, которые не очень-то понимают в искусстве. Это богатые фирмы, поэтому они взяли в свои руки культуру. А наша партия озабочена самовыражением японцев в национальном, культурном, политическом плане. Поэтому не думайте, что мы делаем ставку только на нищих и сирых. Нет, мы ищем базу в самых широких слоях нашего общества.
(Японские коммунисты внимательно изучали доктрину "Сока Гаккай", относясь с известной долей юмора к категорическим утверждениям лидеров "Комейто" об их неминуемой победе. Однако определенным влиянием эта партия обладает, и поэтому сейчас коммунисты, социалисты и "Комейто" составили единый оппозиционный блок на выборах.)
...Вечером - встреча в университете.
- Главное, что определит будущее Японии, - задумчиво говорит мой собеседник, профессор социологии, - это выявление и использование талантов. До сегодняшнего дня наше общество (я имею в виду промышленность и науку) прогрессировало благодаря борьбе "сильных личностей". Следующая фаза развития, к которой мы вот-вот подойдем, будет определяться степенью использования наиболее талантливых.
(Однако если попробовать развить соображение моего собеседника, то родится множество проблем, далеких от решения. Талант - это всегда меньшинство. А общество не может уповать на лотерею. Вытащил красную фишку - обнаружил в десятом классе школы гениального физика, которого собираются исключать за неуспеваемость по словесности и иностранным языкам. Вытащил белую фишку обнаружил в лаборатории скромного паренька, затюканного сослуживцами, который дома рассчитал неведомое уравнение. А сколько нераскрытых талантов по сей день гибнет в беднейших слоях общества капитала, среди тех, кто не может купить будущему Бетховену - рояль, Королеву - "конструктор", а Лавуазье - набор "юного химика"?!
Отличить талант может лишь то общество, где полностью развиваются такие качества человека, как независимость мышления, правдивость, неприятие административной авторитарности, где поощряется поиск, где постулат Карла Маркса "подвергай все сомнению" не вызывает испуганной переглядки власть имущих.)
Завтракал с Дэйвом Конде. Беседовали о "Сока Гаккай".
- Что вы хотите, у них огромная питательная среда, - говорил Дэйв. Обнищавшие крестьянские массы, которые пришли в услужение к городу; отрыв детей, уехавших на заработки или учебу, от родителей; нарушение всех традиции. А Япония - это прежде всего традиции семьи. Когда человек вырван из семьи и перемалывается молохом города, он обязательно будет искать веру. Учтите правые были до недавнего времени очень сильны в деревне, их пропагандистская машина работала против профсоюзов, против "красных". А "Сока Гаккай" традиционнее и поэтому ближе обездоленным: они "собеседники" в вере, а не борцы за веру... Борьба за веру у них предполагает внутреннее, статичное самосовершенствование, в то время как красные зовут к действию, к классовым сражениям за атеистическую веру Маркса.
Резервы "Сока Гаккай", бесспорно, значительны, и чем дальше станет развиваться научно-техническая революция в Японии, тем важнее будет трансформация отправных позиций партии "Комейто" во всех сферах социальной жизни страны...
Поехал вместе с Дэйвом Конде к австралийцам. По-прежнему "держат" визу. Если не дадут, громыхну от души "по свободе передвижений" для писателя.
Пока мы ехали в посольство, Дэйв Конде жаловался, что Япония самая дорогая страна для иностранцев. Продолжая наш разговор о "Комейто", он отметил, что настойчивость просьб руководителей партии не смешивать их с "Сока Гаккай" продиктована, вероятно, тем, чтобы оставить у партии большую свободу маневров в политических коллизиях.
Встретился с советником по культуре филиппинского посольства мисс Нати Валентине. Она говорила о том, насколько целесообразно патронирование искусства. Но, добавила она, это налагает определенные обязательства на художника. А всякий художник, даже если он "патронирован" лучшей в мире идеей, "Христом или Лениным", - все равно испытывает однозначное влияние.
- Я бы в конкретной ситуации не возражал, окажись вы моим патроном, пошутил я.
Мисс Валентине растрогалась и пообещала приложить все силы, чтобы выбить визу.
- Это довольно трудно, - добавила она, - особенно мне, потому что я должна сдавать дипломатические экзамены. Мы их сдаем периодически, для того чтобы получить очередное повышение.
Как и все женщины Востока, она не дает "скучать" за столом.
- Несмотря на то, что в моих жилах течет китайская кровь, - щебечет она, я себя чувствую испанкой. Это влияние религии. И какая-то прабабка была испанкой. Хотя внешне, вы видите, я китаянка, но Мао я боюсь значительно больше, чем вас.
(Большое спасибо!)
Беседовал с профсоюзными функционерами. В Японии самый высокий класс строительства и самая высокая квартплата, говорили мне собеседники. Древнее искусство - и отсутствие необходимого числа театров; самые совершенные телевизоры - и самое незначительное число телевизионных шедевров; самые совершенные медицинские приборы - и самая дорогая плата за медицинское обслуживание. Чтобы вылечить зуб, нужно уплатить 20 тысяч иен, а это чуть ли не месячная зарплата квалифицированного рабочего.
- Вы обратили внимание, как много громадных реклам на махоньких лачужках в старых районах Токио? - продолжали собеседники. - У нас любят писать: "Самое лучшее в Японии молоко вы можете купить з нашем магазине". А магазин - три квадратных метра. Или: "Самое лучшее в мире стекло вы можете заказать в нашей мастерской". А мастерская - это муж, жена и сын. И гонка за "самым лучшим в мире стеклом" выматывает их, не оставляет времени на раздумья, на то, чтобы, как вы говорите, приобщаться к скоростям нашего века. Вечерние программы телевидения лишь фиксируют события, они никак не подталкивают человека к размышлениям. Мы сейчас начинаем терять традиции. Но в то же время мы живем в период рождения новой, динамической японской нации - нации, которая, сознавая свои достижения, жалеет, что она теряет самое себя. Нас волнуют не столько международные проблемы и связи, хотя контакты японских профсоюзов со всем миром очень широки. Сейчас главное для Японии не на международной арене, а внутри (угроза со стороны ультралевых и милитаристов). Это, происходящее у нас, во многом еще непонятное, будет потом определять и международный курс. "Сначала - здесь, потом - там" - таков наш лозунг, - продолжали мои собеседники. - Политика стала наукой, а не забавой узурпаторов. Узурпатор сейчас смотрит на личного пилота совсем не так, как его предшественник смотрел на своего конюха. Скорость - это опасность. Особенно внутри государства, внутри, а не вовне. Поэтому нас так беспокоит все происходящее дома.
...Я предвижу небывалое промышленное развитие Японии в течение ближайших пяти лет. Тем важнее стоит вопрос, как будет формироваться "моральное лицо" страны, кто будет к кому прислушиваться: бизнесмены и парламентарии к прогрессивным ученым, писателям, художникам или будет выстроен самодовольный курс навязывания "собственного опыта" рабочему и интеллектуальному цвету нации? Или - верх возьмут технократы? Но ведь технократия немыслима без рабочих и без гуманитариев. Страна роботов, слава богу, не может существовать в нашем мире.
Те силы, которые сейчас правят Японией, пытаются сохранить устойчивое "статус кво". На определенном этапе это правомочно. А в будущем?
По мнению моих собеседников, сложность состоит также в том, что рабочий класс Японии имеет ряд особенностей, которые подчас мешают более активной борьбе с хозяевами. Рабочий класс разделен, организован в виде пирамиды. На ее вершине - так называемые "постоянные работники" крупных промышленных предприятий. Вторая ступень, к которой принадлежит большая часть рабочего класса, - труженики мелких предприятий, где, как правило, занято не более 100 человек. Затем - "временные рабочие", пришедшие с полей, куда они возвращаются в период спада. Четвертая ступень - это "вспомогательные рабочие", те, которые сочетают низкую заработную плату в сельском хозяйстве с доходами от любой временной работы. (Это трагедия деревни, где живет более 5,5 миллиона крестьянских семей, из которых лишь 1 миллион получает достаточный доход от земледелия.)
Размеры заработной платы в Японии зависят от числа лет, проработанных на данном предприятии.
- В принципе крупный японский бизнес, бесспорно, преуспел в последние годы, - говорили мои собеседники, - ибо были учтены национальные традиции Японии: отношение к старшим, отношение к более ученым и уважаемым. А это, согласитесь, не очень-то корреспондирует с нормами классовой борьбы, хотя роль профсоюзов в стране растет день от дня и страну сотрясает забастовочное движение.
Проплутав по махоньким улочкам, встретился в помещении "Синари-Кайкан", в Саньо-Роджи, с выдающимся кинорежиссером Имаи.
Поразительна разница между европейским и современным японским театральным и - особенно - кинематографическим искусством. У нас сейчас в кинематографе и театре стремятся к раскованной простоте диалога, интонации; у нас стремятся снимать не в декорации, а в бытовом интерьере. Режиссер счастлив, когда открывает актера в "неактере". Порой мы идем к чрезмерному упрощению явления, чтобы обнажить главную проблему, которая тревожит всех. Японца-актера сразу же отличишь по безудержной экзальтированности, по особой манере держать себя. Некоторые актеры, впрочем, поначалу держатся так, словно боятся себя расплескать; только после пяти рюмок саке вы мелеете увидеть пламень, сокрытый в человеке. Изо всех моих друзей-актеров только Маяма и выдающийся режиссер Имаи отличались глубокой сдержанностью. Но здесь уже, видимо, вопрос самоощущения, уровня таланта и меры признания, потому что лишь серьезный успех позволяет художнику быть тем, кто он есть на самом деле.
Европейские фильмы, которые дублированы японцами, подчас несут совершенно другие смысловые нагрузки. Из-за этого часто смещается восприятие фильма: там, где европейский или американский актер говорит тихо, дублирующий японец срывается на крик. И, наоборот, там, где у нас актер должен по смыслу кричать - японец шепчет. Интересная проблема: от того, в какой мере люди научатся точно понимать друг друга, зависит очень многое. Ведь часто мы пугаемся вкрадчивости, излишней, как нам кажется, многозначительности собеседника, который говорит на незнакомом языке, и делаем далеко идущие выводы, основанные лишь на чувстве, рожденном незнанием. Это опасно, сугубо опасно. То, что сейчас в Москве открыто огромное количество школ, где дети изучают иностранный язык с первого класса, - великое дело. Надо только, чтобы встречно - и в Японии, и в Америке, и в Англии, и в Китае, и в Египте - так же серьезно отнеслись к изучению русского языка, ибо однозначное стремление к пониманию это пятьдесят процентов на пути к успеху, если не меньше.
Я убежден, что в недалеком будущем переводчики (я не имею в виду литературный перевод - это искусство) будут уступать свои позиции рабочим, врачам, инженерам, ученым, которые станут "общаться напрямую" со своими коллегами. Уважая "работу" в ее изначальном, высоком смысле, я тем не менее довольно часто испытывал тревогу и разочарование, когда мне приходилось в некоторых странах прибегать к услугам переводчиков. Третье лицо в беседе актеров, художников, режиссеров отнюдь не всегда полезно, ибо понять надо не только смысл слов, но и настрой души...
Чем больше я встречался с японскими художниками (я объединяю в этом понятии литературу, ТВ, живопись, театр), тем больше утверждался в мысли, что они несут на себе печать определенной исключительности, ибо совсем еще недавно лишь лицедеи имели право открыто выражать чувства толпе. А зритель и сейчас как всякий японец - обязан быть сдержанным. Зритель может про себя плакать, смеяться, кричать от радости или боли, но внешне он обязан лишь чуть усмехаться, и лицо его должно быть маской, которая ничего не выражает. "Все выражает лишь иероглиф, в котором сокрыт истинный смысл, но никак не чувство".
Я спросил кинематографистов, почему в Японии художники так много пьют - в сравнении со средним чиновничеством и почти совершенно не пьющими рабочими и студентами.
- Дефицит рабочей силы громадный, - ответили мне, - но и резервы тоже неисчерпаемы - деревня. Им пить нельзя - прогонят с работы, а нас гнать некуда.
Вечером пошли с Дэйвом Конде в "Литгл-клаб" на Гинзе. Здесь собираются американцы, прилетевшие на недельный отдых из Вьетнама. Встретил там Джека Рассела из радио и телевидения "Эн-Би-Си". Он теперь сидит в Сайгоне. Я рассказал, как ВВС США безнравственно - иначе не скажешь - бомбят в Лаосе и на севере Вьетнама мирные объекты.
- На войне как на войне, - ответил Рассел. - У нас на юге еще хуже, там стреляют отовсюду.
Молоденькая красивая девочка из "стриптиза Ватанаси", подсев к нам за столик, рассказывала, что ребята из американской морской пехоты очень быстро напиваются, засыпают прямо на стульях, а во сне часто плачут и кричат.
- Война убивает в мужчине мужчину, - сказала она. - Какой идиот сказал, что война - это мужество? Только любовь - это мужество и сила.
Потом мы пошли с Дэйвом пить кофе в "Манос". У входа - фото казачка в расшитой рубахе и лаптях. "Манос" - русский ресторан. Их здесь несколько. Есть, например, "Волга", построенная в форме маленькой церквушки. (Сколько я потом видел этих "русских" ресторанчиков! Лапти, деревянные скамейки, самовар, шелковые рубахи, вышитые полотенца... Материализованные мечты о России, какой бы ее хотели видеть полуграмотные власовские и прочие недобитки. Снисходительно-барское, "привычное" с времен Шкуро и Кутепова отношение к великому народу, поднявшему в космос и спутник и Гагарина; озлобленная неподготовленность к проблемам, которые выдвинули Королев, Ландау, Шостакович,.. Конечно, креститься на лапоть легче, чем понять гениальную мысль Николая Дубинина, Акселя Берга или Петра Капицы...)
Владелец "Маноса" - канадский грек с английскими усиками, постоянно живущий в Токио, работающий, как говорят, на ЦРУ, великолепно говорящий по-японски и по-китайски, - развел руками:
- У меня запись на столики с утра, сейчас все забито. Громадный интерес к "матушке-России". Только у нас угощают гостей кислыми щами и расстегаями.
Поздно вечером зашли в журналистский клуб. Дэйв раскланялся с Чарли корейцем из Сеула.
- Ничего не поделаешь, - пояснил мне Дэйв, - журналистская солидарность. Я его бью и в статьях и в выступлениях, но мы вынуждены сидеть в одной библиотеке, а это невозможно, если не быть джентльменом.
Только что пришла новая пачка литературы из Пекина - ее здесь распространяют повсюду. Поскольку "культурная революция" в моде, на этом можно заработать. Парадоксы капитализма: зарабатывать деньги на литературе, которая требует "разбить собачьи головы всем японским буржуям".
Посмотрели вечерние сообщения телеграфных агентств. Несколько крупнейших промышленников Японии высказались за признание Китая.
- Что ж, - заметил Дзйв, - голове понадобились руки...
Пригласили в национальную радио- и телевизионную компанию "Эн Эйч Кэй" выступить по радиопрограмме "Вопросы и ответы". Во время интервью интересовались, в частности, отношением советского писателя к левым студентам. Когда я ответил, что левое - это всегда хорошо, интервьюеры мило посмеялись: "Значит, вы за Мао?" Я ответил, что ультралевые, как и ультраправые, всегда в одном блоке - особом блоке "вандалов".
- Как вы думаете, нашим ультралевым платит Мао?
- Пусть этим вопросом занимаются ваши финансовые инспекторы. Не мешало бы им заняться и теми, кто платит ультраправым, кто финансирует фашизм...
Днем за мной заехал художник Токато, и мы провели с ним вместе день, вечер и ночь. Он рассказал мне, что его отец был самураем, а брат, офицер, умер в Тайшете в 1947-м.
- Обижены на нас?
- Нет, я не имею права быть обиженным. Брат - продукт нашей военной машины, он был силой агрессии, как же я могу обижаться на вас?
В маленький кабачок, где мы сидели, вошел парень, который ел мороженое. Токато вдруг усмехнулся.
- Вот примета времени, понятная только японцу. Еще три года тому назад есть мороженое на улице считалось верхом неприличия. Прогресс, прогресс, во всем прогресс. Но и сейчас, если молодой человек станет есть мороженое на улице, старики и люди среднего возраста будут оглядываться на него с укоризной. Так же, как, например, мы не понимаем вашу приверженность к кефиру. Японцы не употребляют эту пищу. Она кажется нам безвкусной и никчемной. Попробуйте-ка лучше "сио-кара". Она приготовлена из кишечника каракатицы. Между прочим, истинный аромат "сио-кара" придают экскременты каракатицы. А самый наш нежный деликатес - пробуйте, пробуйте - это "икура анко" - икра электрического ската. Вкусно?
Это действительно вкусно.
Потом Токато отвез меня в "Мацуи". Здесь угощают разными сортами саке. Есть саке из Киминои (переводится "ваш источник"). Есть саке из префектуры Ивате - она славится тем, что ее пил поэт Исикава. Есть саке "суисен" "напиток, который поит волшебника".
- Понимаешь, - говорил Токато, - дух самурая - это дух войны. Теперь война не в почете, но дух самурая пытаются сохранить, потому что, с одной стороны, это национальная традиция, а с другой, - громадная идейная сила, которая выгодна власть имущим: ведь идейную силу можно при надобности вооружить. Сейчас в пропаганде проскальзывает такая нотка, что, мол, сегодняшний "самурайский дух" - это дух самообороны, то есть это никак не агрессивно, это направлено только на то, чтобы сохранить Японию. Хотел бы верить, что это так. Но ведь дух самурая может поддержать только старший в семье. Преемственность это наша традиция. А старший в доме помнит о самурае времен 1945 года. И поэтому нельзя сказать, что проблема "самурайского духа" исчезла. Ведь некоторые вспоминают о минувших годах с тоской, ненавидят все новое... Масса людей была воспитана в ненависти к левым, она жила традициями прошлого века. От отца ненависть к новому передается сыну. У нас была мощная армия, ее пронизывал дух реакции. Разве ты думаешь, что все смирились с поражением шовинистической доктрины? Семья - это надежда Японии и одновременно угроза ее будущему. Ведь у нас за телевизор платит не "человек", а "семья". Компания "Эн Эйч Кэй" получает деньги с японских семей, а не с тех, кто покупает телевизор. Купить может сын, платить будет семья. Женятся у нас не люди, а семьи: "Семья Танако женится на семье Масуда". Вновь создаваемые семьи в пригородах и провинциальных центрах, там, где, например, молодые текстильщицы выходят замуж за париев из деревни, - это новые резервы, как это ни странно, для сохранения "самурайского духа", ибо слабым нужны сильные защитники. В принципе самурай это одинокий рыцарь, который творит добро, сражаясь один на один с миром зла. Меня, например, некоторые в семье считают потерянным, ибо я шучу над "самурайским духом", хотя какие-то элементы самурайского воспитания способность сносить лишения, не бояться голода, горя и смерти - помогли мне стать художником, выдержать многолетнюю борьбу за жизнь. - Токато усмехнулся. - Давай выпьем за художников, которые посвятили себя борьбе за свободу народа, но защищают искусство силой "самурайского духа"! (Майама-сан, великая и добрая актриса, говорила: - Когда вам будет плохо и вы не сможете писать, когда вы разлюбите или полюбите, когда ваши дети будут счастливы или будут горевать, запомните, что "кризис" составлен из двух китайских иероглифов: первый означает "опасность", второй - "возможность".)
Опустил в мой прокатный телевизор сто иен. Теперь можно два часа смотреть программу. Показывали выступление гастролирующего в Токио джаза. Мулатка пела песню "Письмо солдату во Вьетнам". Слова чудовищные: "Я помню твой поцелуй, и я не могу без тебя, и я поехала к тебе домой; твой брат - самый ловкий парень в Штатах, а мать была слишком добра к нам".
Падение эстетического эталона свидетельствует о скатывании общества к утилитаризму, но в то же время на фоне упадка всегда ярче видится талантливое. Имена Поллака и Крамера знают не только в Америке, ибо они говорят правду...
В пять утра в отель приехал мой старый друг по Институту востоковедения, дипломат Михаил Ефимов. Отправились на рыбный рынок Цукидзи. Ехали по рассветающей, пустой Гинзе. Красота зданий контрастировала с грязью. Перевернутые урны, окурки, обрывки бумаги. Впервые в Японии я воочию видел нечистоплотность. "Гинза - это не Япония, - сказали мне потом друзья, - это космополитический центр Токио, где развлекаются не так, как это у нас принято, и пьют холодное виски вместо горячего саке". Горели голубые фонари - одинокие на фоне пустого мглистого неба. Бездомные собаки бродили среди машин. Было холодно, и ветер был осенний.
Рынок начинается с паркинга машин. Это очень трудно - в пять утра запарковать машину неподалеку от Цукидзи, потому что сюда на рассвете съезжаются со всего Токио. (Сразу поймал себя на слове - мы привыкли утрировать: если бы весь Токио съехался в Цукидзи, то в городе остановилось бы движение на месяц.)
Следом за паркингом начинается крытый рынок. Вы попадаете в сказочное царство моря. Вы проходите сквозь горы свежих, еще шевелящихся осьминогов, улиток, устриц, морских ежей. Здесь икру продают на пуды. Когда я попросил на рынке попробовать немножечко "икуры" (это красная икра), мне протянули стерильно чистую столовую ложку. Я достал деньги, ко юноша продавец лишь покачал головой: "Не надо денег, ложка икры - это сабис". "Сабис" - японское произношение английского "сервис". Я должен попробовать икру, и если удостоверюсь, что она прекрасна, икринка к икринке, - икры будет продано больше. На здоровье пробуйте, не надо мелочиться в серьезном деле: люди останавливаются около прилавка, - значит, именно там надо покупать!