Страница:
И сам он, и трое его спутников были молодые крепкие мужики на хороших выносливых лошадях. Все – при оружии и явно знали, как с ним обращаться. И деревню посещали уж точно не в первый раз.
– Здесь даже больше, чем ты обычно берешь… – ответил человек, стоявший перед мордой коня. Старейшина. Если венн что-нибудь понимал, он разрывался между страхом перед приезжими и боязнью унижения в глазах соплеменников. Жилистый рыжебородый мужчина, уже не молодой и видевший жизнь, но еще не согнутый грузом лет. Все правильно, таковы и бывают старейшины деревень. Юнец не набрался ума, не годится быть вождем и старику, более не ищущему объятий жены. Этот был в самой поре. А за спиной у него, как три медведя, стояли здоровенные сыновья. Не иначе, тот самый Летмал с братцами Кроммалом и Данмалом…
На широкой, как грабли, ладони старейшины тускло переливались монеты. Острое зрение позволило Волкодаву рассмотреть среди позеленевшей меди два новеньких сребреника. Те, что Эврих при нем доставал из общего кошелька.
Вожак всадников между тем не торопясь отстегнул от пояса кожаную суму и как бы брезгливо протянул ее старейшине, принимая скудную дань. Сборщики, присланные конисом Кондара?.. – задумался Волкодав. Ой, непохоже. Скорее уж чья-нибудь шайка. Из тех, что предпочитают не грабить местный люд напрямую, а вынуждают платить как бы за охрану от чьих-то возможных набегов…
До сих пор Волкодав полагал, что этим промышляли только островные сегваны, чьи морские дружины издавна наводили страх на жителей побережий.
Один из приспешников вожака, кудрявый, черноволосый молодой малый, вдруг стремительным движением выхватил из налучи снаряженный к стрельбе лук: никто и ахнуть не успел, как свистнула над головами стрела. В двух десятках шагов взвился над травяной крышей землянки пестрый рябой пух. Курица, пригвожденная меткой стрелой, беспомощно трепыхнулась и свесила головку, разинув окровавленный клюв.
– Оп-па!.. – довольный выстрелом, расхохотался юноша. И обратился к стоявшей поблизости молодой женщине: – Ты! Сходи принеси!..
Волкодав про себя выругался. Мало ли что в жизни бывает, особенно в такой беззаконной стране, как этот Нарлак. Но уж женщин с ребятишками могли бы спрятать подальше. Знали ведь – приедут, да такие все добры молодцы, что как бы не начали безобразничать. Нет уж. Подобные дела – они все-таки для мужчин. Женщинам про них не потребно даже и знать…
Молодуха тем временем пугливо взбежала на крышу, не без труда раскачала и вытащила глубоко воткнувшуюся стрелу (.Боевую, бронебойную… ишь ты! – сказал себе венн). Потом вернулась и протянула добычу стрелку, робея и стараясь держаться от него как можно дальше. Парень, широко улыбаясь, спрыгнул наземь, поймал женщину за запястье, притянул к себе и смачно поцеловал в губы. Не умея вырваться, она забилась в его руках точно как та несчастная пеструшка. Забытая курица шмякнулась наземь, широкая ладонь нашарила мягкую женскую грудь, горсть алчно сжалась… Волкодав заметил краем глаза, как дернулся матерый с виду старший сын предводителя… Аетмал?.. жена небось!.. – но в лицо мужику вмиг нацелились два длинных копья, и он, багровея, замер на месте. Вожак всадников и подручные от души веселились, наслаждаясь собственной властью.
– Отпустил бы женщину, парень, – по-нарлакски сказал Волкодав. – Ты ей не в радость.
К нему разом повернулись три головы в клепаных шлемах. Скосил глаза даже тот, что держал плачущую молодуху. Деревенские тоже оглянулись, пораженные неожиданным вмешательством. Всадники действительно наезжали сюда отнюдь не впервой. И временами развлекались еще веселее теперешнего. Но ни разу не получали отпора. При виде воина в кольчуге земледелец робеет. У него все же сидит глубоко внутри запрет на убийство, он знает: отнятие жизни противно Богам, творящим урожай и приплод. Те, что приезжали, такой запрет в себе изжили давным-давно, если когда и был. И это некоторым образом чувствовалось в каждом их движении, в каждом слове. Умирать раньше времени никому не хотелось. Лучше уж потерпеть.
Люди, через головы которых говорил Волкодав, постепенно оправились от первого удивления и подались в стороны, торопливо оставляя между ним и четверкой чистое место. Охотник на кур, назло предупреждению, вновь жестоко щипнул молодуху и наконец выпустил ее, вернее, отбросил, как недопитую кружку. Размазывая слезы, женщина вскочила на ноги и юркнула в ближайшую дверь. Четверо с интересом рассматривали Волкодава, силясь понять, отколь выискался неразумный. Наконец вожак спросил напрямую:
– А ты еще кто таков, чтобы нам указывать? Венн пожал плечами:
– Человек прохожий.
Мыш, оставшийся пошнырять в зарослях жимолости, вылетел из кустарника и сел на столбик плетня, присматривая за происходившим. На него мало кто оглянулся.
– Они с дружком нынче утром пожаловали, господин, у дурочки жить поселились, – пояснил старейшина. И поспешно добавил: – Мы не знаем этого человека! Не наш он!..
Он со страхом и почти с ненавистью поглядывал на Волкодава. Молодухе небось ничего смертельного не грозило. Ну, оттрепал бы ее Сонморов посланник, раз так уж понравилась. Ну, Летмал еще лишний раз бы поколотил, особенно, если зимой вдруг кудрявенького родила бы… Зато теперь-то что будет?
Вожак тронул пятками лошадь и направил ее туда, где стоял Волкодав. Сидевший в седле отлично видел, что незнакомец был безоружен. Если не считать длинного ножа на поясе. Нож был самый настоящий боевой, но хвататься за него чужак не спешил. Просто стоял и спокойно смотрел, и, кажется, даже слегка усмехался.
…И непостижимым образом веяло от него той самой жутью, которую конный нарлак ведал в себе самом… Той же беспощадной готовностью… Этот был воином. Не понаслышке смерть знал.
Не доехав нескольких шагов, предводитель вдруг заорал так, что его конь насторожил уши и присел на задние ноги. Всадник же взметнулся в седле, замахиваясь копьем. Кто-то из деревенских ахнул, шарахнулись бабы, ребятня завизжала. Спокойнее всех остался пришелец из-за реки. Он попросту не двинулся с места, всаднику только показалось, будто серо– зеленые глаза на миг посветлели.
– Что орешь? Лошадь напугал… – сказал Волкодав нарлаку, вынужденному успокаивать завертевшегося коня. Тот, не на шутку раздраженный, огрызнулся:
– Сам штанов не испачкай!
Волкодав улыбнулся, показывая пустую дырку на месте переднего зуба, который ему вышибли еще на каторге:
– А что, надо было бояться?..
Всадник снова поставил локоть на луку седла.
– У дуры поселился и сам спятил? – с непритворным изумлением спросил он Волкодава. – Не знаешь, кто такой Сонмор?
Венн про себя сделал окончательный вывод: молодцов прислал вовсе не государь конис. Будь этот Сонмор вельможей, данщик сразу втоптал бы оскорбителя в землю титулами своего господина. Так ведь нет. Сонмора следовало бояться не из-за стародавних заслуг его рода. Свою славу, какой бы она ни была, он нажил себе сам.
Деревенские переминались с ноги на ногу, шептались. Подал голос ребенок, на него шикнули.
– Я не знаю, кто такой Сонмор, – сказал Волкодав. – И знать не хочу. Я только думаю, что он, не в пример тебе, понимает: не мори овец голодом, больше шерсти продашь… – И добавил, повинуясь внезапному вдохновению: – А много он получит из того, что ты здесь собрал? Половину-то довезешь хоть? Или в корчме с дружками пропьешь ?..
Он был заранее уверен, что этих слов данщик не перенесет. Ибо рыльце у него скорее всего в пуху. Так оно и случилось. Новый удар копья, на сей раз безо всякого крика, был уже настоящим. Длинный блестящий наконечник устремился в живот Волкодаву. Всадник, как все нарлаки, бил сверху вниз, занося копье над головой. Таранного удара, любимого велиморцами, здесь почти не знали. Венн убрался вперед и слегка в сторону, уловил копье чуть позади втулки и помог ему взять еще больший разгон, а потом основательно войти в землю. И с удовлетворением заметил, что нападавший едва не вывалился из седла, посунувшись за ускользающим древком.
– Ты тут все дела сделал? – спросил Волкодав, не косясь на схватившегося за налучь стрелка. – Сделал, так езжяй. Я сам в Кондар иду. Буду нужен твоему Сонмору, пускай приходит, поговорим…
Предводителю понадобилось несколько вполне постыдных мгновений, пока он высвобождал копье из плотной утоптанной земли. Было видно: спокойная наглость безоружного чужестранца произвела на него впечатление. Что думать о таком человеке? Непонятно. И как себя с ним вести, тоже – Змеев хвост! – поди еще догадайся…
– Не пойдет к тебе Сонмор! – зло предрек данщик. – Понадобишься – самого за ноги приволокут!..
Волкодав не ответил.
Нарлак махнул своим подчиненным и медленно, шагом, храня неторопливое достоинство, поехал вон из деревни. Трое последовали за вожаком. Один за другим они миновали Волкодава. Молодому стрелку страсть хотелось толкнуть чужака лошадью и попытать его удаль. Он поймал пустой взгляд венна и передумал. Вовремя передумал, надо заметить.
Когда они удалились. Волкодав повернулся и обнаружил, что на него смотрела вся деревня от мала до велика. Иные, помоложе и поглупее, – с восторгом. Старшие, давно ученые жизнью, – недоброжелательно.
– Кто просил тебя вмешиваться, прохожий человек? – первым заговорил старейшина, и в голосе его была злоба. – Ты пришел и ушел, а нам с ними жить!..
Волкодав почесал затылок:
– Деньги, которые ты им заплатил, были на четверть моими. Так что я тут не вовсе чужой…
– Чего ты хочешь? – недобро осведомился старейшина.
– Гороху, – сказал венн. – Кусочек сала, если найдется. Хлеба коврижку и горшочек молока. На два сребреника.
Жена старейшины начала что-то говорить мужу, но тот, не желая слушать бабьих советов, вытянул руку:
– Прогоните его, сыновья!
Удивительное дело, подумал Волкодав, глядя на подходивших к нему троих верзил. Они боялись всадников. Ъсадники побоялись меня. Но вот уехали, и эти люди почему-то решили, будто прямо сейчас меня поколотят… Чудеса…
Таких Летмалов он на своем веку видел достаточно. Здоровенный молодой мужик, на несколько лет моложе его самого. Соплеменники Волкодава сказали бы, дескать, Боги задумывали вылепить быка, но глины чуток не хватило, пришлось переделывать в человека. Одна незадача, успели уже вложить в ту глину бычий умишко. Такие, пока не пробьется борода, что телята: кто поведет, за тем и пойдут. И, случается, вызревают в справных богатырей, незатейливых и чистых душою. Летмал был ростом с венна, но вдвое шире его и, наверное, во столько же раз тяжелее. Такому, чтоб тяжести поднимать, и серьга от грыжи в ухо не требуется. Волкодав мимолетно подумал: этот малый, доведись ему несчастье, вряд ли выжил бы в Самоцветных горах. И еще, что почетное место старейшины вряд ли к нему перейдет. А и перейдет, вмиг под задницей треснет. Вот у младшего, Данмала, соображения побольше. То-то он торопится вслед брату, ловит его за рубаху…
Руки Летмала, казавшиеся из рукавов, были величиной с медвежьи лапы и едва ли не такие же косматые. Они протянулись к неподвижно стоявшему Волкодаву: левая с растопыренными пальцами – схватить за грудки, правая, сомкнутая в кулак, изготовилась свернуть на сторону челюсть. Замахивался Летмал так, как это обычно делают деревенские драчуны, привыкшие хвастаться необоримой силой удара. Волкодав не позволил ему собрать в горсть свой ворот и подавно не стал дожидаться кулака. Он просто подстерег нужный момент, повернулся и присел, коснувшись одним коленом земли. Летмал запнулся и, увлекаемый собственным разгоном, изумленно полетел через венна в дорожную пыль. Упал он тяжело. До сих пор его редко сбивали с ног.
Средний сын старейшины, Кроммал, невнятно выкрикнул по-нарлакски нечто такое, чего при женщинах нипочем не следовало бы повторять, и рванулся отмщать за старшего брата.
– Я Летмала пальцем не трогал, – сказал ему Волкодав. – И тебя трогать не собираюсь…
Данмал, действительно самый смышленый из троих, крепко обхватил Кроммала поперек тела. Тот вырывался.
– Не надо!.. – расслышал Волкодав. – Убьет… Летмал поднялся на ноги и тяжело двинулся на обидчика вдругорядь. Широкое лицо, опушенное мягкой светлой бородкой, было цвета свеклы. Венну не хотелось снова отправлять его наземь, ибо во второй раз это пришлось бы делать уже убедительнее. Так, чтобы встал к вечеру.
– Могли бы и словами сказать, что на откуп деньги нужны… – укорил он старейшину. – А то сразу синяки ставить…
Тем временем Летмал, зверея, шагнул навстречу неминуемому… Но тут между ним и Волкодавом ринулся Мыш. Свирепый маленький хищник повис в воздухе перед молодым нарлаком, кровожадно ощерил пасть и зашипел ему в глаза. Летмал невольно шарахнулся, отмахиваясь руками.
– Хватит! – сказал Волкодав. – Я ухожу.
Он свистнул, подзывая Мыша, повернулся и пошел вон из деревни. Мыш вцепился в плечо, потом перебрался на голову, чтобы удобней было оскорбительно шипеть и плеваться в сторону недругов. До самого кустарника Волкодав ждал камня в спину. Не говоря уже о стреле: мало ли что удумает озлобленный народ… Красноватые сполохи, всегда предварявшие нападение, так и не протянулись к нему. На счастье деревенских.
Венн отболтал весь язык, объясняясь сперва с данщиками, потом со старейшиной и его сыновьями. Поэтому у него не было никакой охоты еще о чем-то рассказывать Эвриху и Сигине. Он и не стал.
Подбитый глаз молодого арранта закрылся и заплыл, но второй смотрел вопросительно.
– Они там небогато живут… – проворчал в конце концов Волкодав. – Пусть их…
Сигина, выглянувшая из землянки, ничего не сказала. Только пронзительно глянула на венна, и он долго потом не мог отделаться от беспокоящего чувства: эта женщина откуда-то в точности знала все, что произошло с ним в деревне… Откуда бы?
Еще он слегка удивился про себя тому, что жидкой, отдающей плесенью каши в котле оказалось как раз на три полные миски. Можно подумать, Сигина предвидела нынче гостей. Потом он вспомнил, что Сумасшедшая со дня на день ожидала прихода несуществующих сыновей, и это все объяснило.
Вечером, когда солнце уже опускалось за небоскат, к землянке Сигины пришла тихая молодая женщина. Волкодав издалека заметил ее и узнал жену Летмала, которую так грубо тискал кудрявый стрелок. Она несмело подошла ближе, и венн, встав, поклонился:
– Добрый вечер, дочь славной матери… Глядя на него, поднялся и Эврих, чтобы поприветствовать женщину по-аррантски. Молодуха еле слышно пролепетала что-то в ответ. Необычное внимание двоих путешественников, обращавшихся с ней, как с госпожой, больше путало ее, нежели радовало. Зато пушистый белый песик, прибежавший с нею вместе, никаких сомнений не испытал: сразу подскочил к Волкодаву и завертел хвостом, восторженно тявкая и напрашиваясь на ласку.
Женщина поискала глазами Сигину, но та возилась в землянке. Рано утром предполагалось двинуться в путь, и она перебирала свои скудные пожитки, решая, что брать с собой, что не брать.
– Матушка Сигина… – окликнула молодуха. Она держала в руках небольшой сверток. Если у Волкодава еще не отшибло нюх, в свертке было съестное.
Сигина не услышала голоса, и венн сказал:
– Госпожа Сигина там… в доме.
Женщина стала спускаться по оплывшей земляной лесенке, пугливо оглядываясь на странного бородатого чужеземца, вздумавшего почтить ее вставанием. Она-то на лавку присесть не смела ни при муже, ни при свекоре со свекровью, ни при мужниных братьях… Беленький кобелек ластился, вскидывал передние лапки ему на колено. Мыш, сидевший на плече, ревниво поглядывал вниз, скаля на песика острые зубы.
– Рейтамира, доченька! – обрадовалась в землянке Сигина. Волкодав про себя сделал вывод, что молодая женщина с красивым и звучным именем Рейтамира время от времени подкармливала деревенскую дурочку. Хотя дома ее за это вряд ли хвалили. Еще он видел, что Летмал успел уже сорвать злобу на безответной жене. И при этом не оставил синяков, которые могли бы заметить люди. Вот на это у подобных тупиц почему-то всегда хватало ума. Венну достаточно было посмотреть, как она шла, и внутри холодной гадюкой шевельнулось желание сходить в деревню еще. Он хотел поделиться своим наблюдением с Эврихом, но передумал. И женщине срам, и арранта зря печалить не стоило.
Рейтамира вновь вышла наружу, отворачиваясь и пряча мокрые глаза. Она обняла Сигину и попрощалась с нею уже вовсе неслышно. Похоже, ее не на шутку подкосил предстоявший уход Сумасшедшей. Да. Не с кем станет посоветоваться и поговорить, не у кого будет всплакнуть на плече… Волкодав подошел к женщине и сказал ей:
– Дело к ночи, госпожа… Позволь, провожу до деревни.
Рейтамира отшатнулась, вскинула на него глаза… Что всегда поражало его в женщинах, так это их способность с первого взгляда заглянуть в самую душу. А может, это он сам, как все мужчины его племени, не мог от них ничего утаить?.. Вот даже и забитая жена нарлакского лоботряса немедленно поняла: венн имел в виду только то, что сказал. Он в самом деле хотел проводить ее до деревни, проследив, чтобы не случилось беды. А вовсе не дожидался удобного случая потребовать с нее награды за то, что отогнал распустившего руки молодого стрелка.
– Спасибо, добрый человек… – отозвалась она. – Только я… муж осерчает…
– А мужу твоему, – тихо сказал венн, – ничего не надо растолковать? А то я с радостью…
– Что ты!.. – испугалась она. – Что ты… что ты… Отвернулась – и пошла обратно домой. Шла медленно, с большой неохотой, низко опустив голову, обмотанную, по нарлакскому обычаю, «наметом» – куском вышитой ткани вроде длинного, спадавшего на спину полотенца…
– Может, мне все-таки здесь остаться? – появляясь из землянки и с сомнением глядя вслед молодухе, проговорила Сигина. – Совсем одну девочку брошу… Нехорошо!
– Муж у нее, по-моему, скотина порядочная… – хмуро проговорил Эврих.
– Бьет, – сказал Волкодав. Эврих про себя полагал, что не всякий мужчина так уж не прав, когда бьет жену. Но на всякий случай оставил свое мнение при себе.
– Рейтамира второй год замужем, – пояснила Сигина. – Деревня бедная, кто сюда дочку отдаст? Да за Летмала?.. Вот и взял сироту. А она еще и дите ему все никак не родит… Я и то уж решила: как придут мои сыновья…
Что именно должны были совершить для Рейтамиры ее сыновья, так и осталось никому не известным. Со стороны кустарника, оборвав заливистую соловьиную трель, прозвучал и тут же затих жалобный, отчаянный вскрик. Потом собачье тявканье, оборвавшееся судорожным визгом. Закат еще не отгорел до конца; Сигина и двое встрепенувшихся мужчин увидели несчастную молодуху, что было сил бежавшую через пустошь обратно к землянке. Летмал быстро догонял ее. Вот догнал… Сшиб наземь и с налету ударил ногой. Потом еще.
– …Потаскуха..! – нарушил вечернюю тишину его рык. – Убью…
Волкодав сорвался с места чуть раньше, Эврих кинулся вдогонку. Он бегал очень неплохо. Но в неверном гаснущем свете ему то и дело мерещилось, будто впереди стелился над песком и жилистой травкой косматый большой пес. За которым, как известно, не угнаться. И от которого не удрать.
Что до самого Волкодава, он только видел, как близился тяжелый силуэт Летмала и его перекошенная яростью паскудная рожа. Мыш беззвучно скользил по воздуху впереди всех. Девять шагов. Сын старейшины, ничего не замечая кругом, занес ногу для очередного пинка. Семь шагов. Мыш с пронзительным воплем метнулся перед лицом Летмала, прочертив по щеке острыми коготками, и тот, ухнув, наподдал воздух, не попав в скорчившуюся Рейтамиру. Три шага. Проплыла над клочковатой травой тень пса, распластавшегося в прыжке. Одна нога Волкодава с силой врезалась Летмалу в голову, другая в грудь. От такого удара вылетали, крошась, хорошие двери, скрепленные железными полосами, а люди валились замертво. Летмал оказался покрепче иной стены и не только остался в живых, но даже не обеспамятел. Его просто унесло на три сажени назад, шарахнуло оземь и прокатило по травке. Волкодав тоже упал, вернее, слегка коснулся рукой земли – и тотчас, став на ноги, двинулся к Летмалу странно плывущим, не вполне человеческим шагом.
Подоспевший Эврих понял, что без его помощи тут как-нибудь обойдутся, и занялся Рейтамирой, неподвижно уткнувшейся лицом в землю. Вышитый намет размотался и съехал у нее с головы, и сделалось видно, какие густые, роскошные волосы под ним укрывались. Молодой аррант перевернул легкое тело. Рейтамира не открывала глаз, изо рта по подбородку растекалась темная кровь. Эврих ужаснулся, решив было, что Летмал успел отшибить ей нутро, но тут же с облегчением убедился – у женщины были просто разбиты губы. Эврих уложил ее поудобнее и бережно обнял, устроив клонившуюся голову у себя на плече… и вдруг отчетливо понял: если произойдет чудо и Летмал каким-то образом сумеет миновать Волкодава, он, Эврих из Феда, ни под каким видом не позволит скоту даже пальцем к ней прикоснуться. Вот не позволит. И все.
Чуда, однако, ждать не приходилось. Поднявшийся Летмал вытащил из поясных ножен длинный охотничий нож, зарычал и устремился на Волкодава. Он мог, наверное, испугать кого угодно, – здоровенный верзила, широкий, как стог, и притом хмельной от бешеной ярости. В его убогом рассудке две мысли сразу не помещались, и потому, натолкнувшись на неожиданного противника, о жене он успел призабыть. Вспомнит, когда выпустит кишки ее непрошеным защитничкам. Одному, потом и второму. Он был ловок с ножом.
Волкодав шел ему навстречу, плыл, крался, тек над землей. Своего ножа он не доставал. И так обойдемся.
Зачем жить ублюдку, способному день за днем избивать беспомощную женщину? Сироту, по чьей-то злой прихоти отданную ему на ложе? Зачем?.. Что с него может быть хорошего? А, Мать Кендарат?.. Какое добро он когда-либо сумеет постичь?..
Летмал надул щеки, вытаращил глаза, размашисто шагнул вперед… и пырнул венна длинным ножом, целя в живот. Пока он готовился, замахивался и делал шаг, Волкодав при желании успел бы сделать с ним многое. Например, скользнуть вперед, припадая к траве, и прицельно вмазать опять же ногой, начисто лишив мужского достоинства.
Я с ним разговаривал…
Венн ограничился тем, что слегка отступил в сторону, пропуская мимо себя руку Летмала с ножом и одновременно разворачиваясь ему за плечо. Летмал ощутил, возле основания шеи чужую ладонь, и его, семипудового, вдруг осадило вниз, да так, что согнулись коленки и разом стало не до того, чтобы кого-то бить: на ногах удержаться бы!.. Так бывает, когда неожиданно хватают за лодыжки из-под воды. Черный страх сдавил сердце, Летмал судорожно рванулся вверх и вперед, но стало еще хуже. Пока он силился выпрямиться, цепляя руками воздух, что-то мягко подхватило его под челюсть и начало… сворачивать голову…
Летмал заорал во всю силу легких, поняв, что его убивают. Такого ужаса он в своей жизни не испытывал еще никогда. Но Волкодав убивать его не намеревался. Хотя искушение было сверх всякой меры. Пригнув к земле, он безжалостно завернул Летмалу кисть и взял нож, выпущенный онемевшими пальцами. Почти сразу сын старейшины с изумлением обнаружил, что его выпустили. Даже и рука осталась при нем. И голова, кажется, тоже. Он стал подниматься, точно сбитый с ног бык. И, как тот бык, медленно переваривал случившееся, тугодумно соображая, как же быть дальше.
Ради тебя, Мать Кендарат. Ради тебя…
– Иди отсюда! – хмуро сказал ему Волкодав. Он стоял между нарлаком и Эврихом с Рейтамирой. В это время молодая женщина шевельнулась, почувствовала бережное объятие, смутно напомнившее ей о чем-то очень хорошем, потом ощутила боль в боку и бедре, сразу все вспомнила, приоткрыла глаза, увидела над собой Эвриха, а поодаль своего мужа со сжатыми кулаками… и старшего из чужеземцев, заступавшего ему путь. «Беги, добрый человек, он убьет тебя!..» – захотелось ей крикнуть, но крика не получилось, только жалобный стон без слов, полный отчаяния.
По мнению Волкодава, Летмалу уже полагалось бы уразуметь, что миновать его он не сумеет. Вот тут он ошибался. Стоило Рейтамире пошевелиться, и Летмал обратил на нее налитый кровью взгляд. Ни разу никто еще не мешал ему срывать на ней дурной нрав. Не помешают и теперь. Не имело никакого значения даже то, что рослый венн все еще стоял на пути, держа отобранный нож. Летмал зарычал и рванулся вперед…
Терпение Волкодава лопнуло, как тетива, перетертая костяными пятками стрел. Наверное, скудное у него было терпение. Наверное, Мать Кендарат снова строго осудила бы его. Ну и пускай. Сам он полагал, что цацкался с обидчиком женщин уже сверх приличия. Кулак Летмала, тяжелый, как мельничный жернов, устремился ему в лицо, но вместо столкновения с податливой плотью провалился неизвестно куда. Волкодав выбросил вперед руку и ткнул молодого нарлака согнутым пальцем в то место тела, которое еще на каторге показал ему рано поседевший мономатанец. На языке чернокожего племени оно называлось «помолчи немножко». Величиной оно было не больше ежевичной ягоды и располагалось у каждого человека по– разному, да и тыкать в него следовало строго определенным образом… Волкодав справился. Из могучего тела словно бы разом выдернули все кости, обратив его в студень. Летмал распластался на траве и безвольно обмяк. Он оставался в сознании и, видимо, от испуга терял последний рассудок. Но не мог пошевелить даже губами. Только глаза вращались и полоумно лезли вон из орбит.
– Здесь даже больше, чем ты обычно берешь… – ответил человек, стоявший перед мордой коня. Старейшина. Если венн что-нибудь понимал, он разрывался между страхом перед приезжими и боязнью унижения в глазах соплеменников. Жилистый рыжебородый мужчина, уже не молодой и видевший жизнь, но еще не согнутый грузом лет. Все правильно, таковы и бывают старейшины деревень. Юнец не набрался ума, не годится быть вождем и старику, более не ищущему объятий жены. Этот был в самой поре. А за спиной у него, как три медведя, стояли здоровенные сыновья. Не иначе, тот самый Летмал с братцами Кроммалом и Данмалом…
На широкой, как грабли, ладони старейшины тускло переливались монеты. Острое зрение позволило Волкодаву рассмотреть среди позеленевшей меди два новеньких сребреника. Те, что Эврих при нем доставал из общего кошелька.
Вожак всадников между тем не торопясь отстегнул от пояса кожаную суму и как бы брезгливо протянул ее старейшине, принимая скудную дань. Сборщики, присланные конисом Кондара?.. – задумался Волкодав. Ой, непохоже. Скорее уж чья-нибудь шайка. Из тех, что предпочитают не грабить местный люд напрямую, а вынуждают платить как бы за охрану от чьих-то возможных набегов…
До сих пор Волкодав полагал, что этим промышляли только островные сегваны, чьи морские дружины издавна наводили страх на жителей побережий.
Один из приспешников вожака, кудрявый, черноволосый молодой малый, вдруг стремительным движением выхватил из налучи снаряженный к стрельбе лук: никто и ахнуть не успел, как свистнула над головами стрела. В двух десятках шагов взвился над травяной крышей землянки пестрый рябой пух. Курица, пригвожденная меткой стрелой, беспомощно трепыхнулась и свесила головку, разинув окровавленный клюв.
– Оп-па!.. – довольный выстрелом, расхохотался юноша. И обратился к стоявшей поблизости молодой женщине: – Ты! Сходи принеси!..
Волкодав про себя выругался. Мало ли что в жизни бывает, особенно в такой беззаконной стране, как этот Нарлак. Но уж женщин с ребятишками могли бы спрятать подальше. Знали ведь – приедут, да такие все добры молодцы, что как бы не начали безобразничать. Нет уж. Подобные дела – они все-таки для мужчин. Женщинам про них не потребно даже и знать…
Молодуха тем временем пугливо взбежала на крышу, не без труда раскачала и вытащила глубоко воткнувшуюся стрелу (.Боевую, бронебойную… ишь ты! – сказал себе венн). Потом вернулась и протянула добычу стрелку, робея и стараясь держаться от него как можно дальше. Парень, широко улыбаясь, спрыгнул наземь, поймал женщину за запястье, притянул к себе и смачно поцеловал в губы. Не умея вырваться, она забилась в его руках точно как та несчастная пеструшка. Забытая курица шмякнулась наземь, широкая ладонь нашарила мягкую женскую грудь, горсть алчно сжалась… Волкодав заметил краем глаза, как дернулся матерый с виду старший сын предводителя… Аетмал?.. жена небось!.. – но в лицо мужику вмиг нацелились два длинных копья, и он, багровея, замер на месте. Вожак всадников и подручные от души веселились, наслаждаясь собственной властью.
– Отпустил бы женщину, парень, – по-нарлакски сказал Волкодав. – Ты ей не в радость.
К нему разом повернулись три головы в клепаных шлемах. Скосил глаза даже тот, что держал плачущую молодуху. Деревенские тоже оглянулись, пораженные неожиданным вмешательством. Всадники действительно наезжали сюда отнюдь не впервой. И временами развлекались еще веселее теперешнего. Но ни разу не получали отпора. При виде воина в кольчуге земледелец робеет. У него все же сидит глубоко внутри запрет на убийство, он знает: отнятие жизни противно Богам, творящим урожай и приплод. Те, что приезжали, такой запрет в себе изжили давным-давно, если когда и был. И это некоторым образом чувствовалось в каждом их движении, в каждом слове. Умирать раньше времени никому не хотелось. Лучше уж потерпеть.
Люди, через головы которых говорил Волкодав, постепенно оправились от первого удивления и подались в стороны, торопливо оставляя между ним и четверкой чистое место. Охотник на кур, назло предупреждению, вновь жестоко щипнул молодуху и наконец выпустил ее, вернее, отбросил, как недопитую кружку. Размазывая слезы, женщина вскочила на ноги и юркнула в ближайшую дверь. Четверо с интересом рассматривали Волкодава, силясь понять, отколь выискался неразумный. Наконец вожак спросил напрямую:
– А ты еще кто таков, чтобы нам указывать? Венн пожал плечами:
– Человек прохожий.
Мыш, оставшийся пошнырять в зарослях жимолости, вылетел из кустарника и сел на столбик плетня, присматривая за происходившим. На него мало кто оглянулся.
– Они с дружком нынче утром пожаловали, господин, у дурочки жить поселились, – пояснил старейшина. И поспешно добавил: – Мы не знаем этого человека! Не наш он!..
Он со страхом и почти с ненавистью поглядывал на Волкодава. Молодухе небось ничего смертельного не грозило. Ну, оттрепал бы ее Сонморов посланник, раз так уж понравилась. Ну, Летмал еще лишний раз бы поколотил, особенно, если зимой вдруг кудрявенького родила бы… Зато теперь-то что будет?
Вожак тронул пятками лошадь и направил ее туда, где стоял Волкодав. Сидевший в седле отлично видел, что незнакомец был безоружен. Если не считать длинного ножа на поясе. Нож был самый настоящий боевой, но хвататься за него чужак не спешил. Просто стоял и спокойно смотрел, и, кажется, даже слегка усмехался.
…И непостижимым образом веяло от него той самой жутью, которую конный нарлак ведал в себе самом… Той же беспощадной готовностью… Этот был воином. Не понаслышке смерть знал.
Не доехав нескольких шагов, предводитель вдруг заорал так, что его конь насторожил уши и присел на задние ноги. Всадник же взметнулся в седле, замахиваясь копьем. Кто-то из деревенских ахнул, шарахнулись бабы, ребятня завизжала. Спокойнее всех остался пришелец из-за реки. Он попросту не двинулся с места, всаднику только показалось, будто серо– зеленые глаза на миг посветлели.
– Что орешь? Лошадь напугал… – сказал Волкодав нарлаку, вынужденному успокаивать завертевшегося коня. Тот, не на шутку раздраженный, огрызнулся:
– Сам штанов не испачкай!
Волкодав улыбнулся, показывая пустую дырку на месте переднего зуба, который ему вышибли еще на каторге:
– А что, надо было бояться?..
Всадник снова поставил локоть на луку седла.
– У дуры поселился и сам спятил? – с непритворным изумлением спросил он Волкодава. – Не знаешь, кто такой Сонмор?
Венн про себя сделал окончательный вывод: молодцов прислал вовсе не государь конис. Будь этот Сонмор вельможей, данщик сразу втоптал бы оскорбителя в землю титулами своего господина. Так ведь нет. Сонмора следовало бояться не из-за стародавних заслуг его рода. Свою славу, какой бы она ни была, он нажил себе сам.
Деревенские переминались с ноги на ногу, шептались. Подал голос ребенок, на него шикнули.
– Я не знаю, кто такой Сонмор, – сказал Волкодав. – И знать не хочу. Я только думаю, что он, не в пример тебе, понимает: не мори овец голодом, больше шерсти продашь… – И добавил, повинуясь внезапному вдохновению: – А много он получит из того, что ты здесь собрал? Половину-то довезешь хоть? Или в корчме с дружками пропьешь ?..
Он был заранее уверен, что этих слов данщик не перенесет. Ибо рыльце у него скорее всего в пуху. Так оно и случилось. Новый удар копья, на сей раз безо всякого крика, был уже настоящим. Длинный блестящий наконечник устремился в живот Волкодаву. Всадник, как все нарлаки, бил сверху вниз, занося копье над головой. Таранного удара, любимого велиморцами, здесь почти не знали. Венн убрался вперед и слегка в сторону, уловил копье чуть позади втулки и помог ему взять еще больший разгон, а потом основательно войти в землю. И с удовлетворением заметил, что нападавший едва не вывалился из седла, посунувшись за ускользающим древком.
– Ты тут все дела сделал? – спросил Волкодав, не косясь на схватившегося за налучь стрелка. – Сделал, так езжяй. Я сам в Кондар иду. Буду нужен твоему Сонмору, пускай приходит, поговорим…
Предводителю понадобилось несколько вполне постыдных мгновений, пока он высвобождал копье из плотной утоптанной земли. Было видно: спокойная наглость безоружного чужестранца произвела на него впечатление. Что думать о таком человеке? Непонятно. И как себя с ним вести, тоже – Змеев хвост! – поди еще догадайся…
– Не пойдет к тебе Сонмор! – зло предрек данщик. – Понадобишься – самого за ноги приволокут!..
Волкодав не ответил.
Нарлак махнул своим подчиненным и медленно, шагом, храня неторопливое достоинство, поехал вон из деревни. Трое последовали за вожаком. Один за другим они миновали Волкодава. Молодому стрелку страсть хотелось толкнуть чужака лошадью и попытать его удаль. Он поймал пустой взгляд венна и передумал. Вовремя передумал, надо заметить.
Когда они удалились. Волкодав повернулся и обнаружил, что на него смотрела вся деревня от мала до велика. Иные, помоложе и поглупее, – с восторгом. Старшие, давно ученые жизнью, – недоброжелательно.
– Кто просил тебя вмешиваться, прохожий человек? – первым заговорил старейшина, и в голосе его была злоба. – Ты пришел и ушел, а нам с ними жить!..
Волкодав почесал затылок:
– Деньги, которые ты им заплатил, были на четверть моими. Так что я тут не вовсе чужой…
– Чего ты хочешь? – недобро осведомился старейшина.
– Гороху, – сказал венн. – Кусочек сала, если найдется. Хлеба коврижку и горшочек молока. На два сребреника.
Жена старейшины начала что-то говорить мужу, но тот, не желая слушать бабьих советов, вытянул руку:
– Прогоните его, сыновья!
Удивительное дело, подумал Волкодав, глядя на подходивших к нему троих верзил. Они боялись всадников. Ъсадники побоялись меня. Но вот уехали, и эти люди почему-то решили, будто прямо сейчас меня поколотят… Чудеса…
Таких Летмалов он на своем веку видел достаточно. Здоровенный молодой мужик, на несколько лет моложе его самого. Соплеменники Волкодава сказали бы, дескать, Боги задумывали вылепить быка, но глины чуток не хватило, пришлось переделывать в человека. Одна незадача, успели уже вложить в ту глину бычий умишко. Такие, пока не пробьется борода, что телята: кто поведет, за тем и пойдут. И, случается, вызревают в справных богатырей, незатейливых и чистых душою. Летмал был ростом с венна, но вдвое шире его и, наверное, во столько же раз тяжелее. Такому, чтоб тяжести поднимать, и серьга от грыжи в ухо не требуется. Волкодав мимолетно подумал: этот малый, доведись ему несчастье, вряд ли выжил бы в Самоцветных горах. И еще, что почетное место старейшины вряд ли к нему перейдет. А и перейдет, вмиг под задницей треснет. Вот у младшего, Данмала, соображения побольше. То-то он торопится вслед брату, ловит его за рубаху…
Руки Летмала, казавшиеся из рукавов, были величиной с медвежьи лапы и едва ли не такие же косматые. Они протянулись к неподвижно стоявшему Волкодаву: левая с растопыренными пальцами – схватить за грудки, правая, сомкнутая в кулак, изготовилась свернуть на сторону челюсть. Замахивался Летмал так, как это обычно делают деревенские драчуны, привыкшие хвастаться необоримой силой удара. Волкодав не позволил ему собрать в горсть свой ворот и подавно не стал дожидаться кулака. Он просто подстерег нужный момент, повернулся и присел, коснувшись одним коленом земли. Летмал запнулся и, увлекаемый собственным разгоном, изумленно полетел через венна в дорожную пыль. Упал он тяжело. До сих пор его редко сбивали с ног.
Средний сын старейшины, Кроммал, невнятно выкрикнул по-нарлакски нечто такое, чего при женщинах нипочем не следовало бы повторять, и рванулся отмщать за старшего брата.
– Я Летмала пальцем не трогал, – сказал ему Волкодав. – И тебя трогать не собираюсь…
Данмал, действительно самый смышленый из троих, крепко обхватил Кроммала поперек тела. Тот вырывался.
– Не надо!.. – расслышал Волкодав. – Убьет… Летмал поднялся на ноги и тяжело двинулся на обидчика вдругорядь. Широкое лицо, опушенное мягкой светлой бородкой, было цвета свеклы. Венну не хотелось снова отправлять его наземь, ибо во второй раз это пришлось бы делать уже убедительнее. Так, чтобы встал к вечеру.
– Могли бы и словами сказать, что на откуп деньги нужны… – укорил он старейшину. – А то сразу синяки ставить…
Тем временем Летмал, зверея, шагнул навстречу неминуемому… Но тут между ним и Волкодавом ринулся Мыш. Свирепый маленький хищник повис в воздухе перед молодым нарлаком, кровожадно ощерил пасть и зашипел ему в глаза. Летмал невольно шарахнулся, отмахиваясь руками.
– Хватит! – сказал Волкодав. – Я ухожу.
Он свистнул, подзывая Мыша, повернулся и пошел вон из деревни. Мыш вцепился в плечо, потом перебрался на голову, чтобы удобней было оскорбительно шипеть и плеваться в сторону недругов. До самого кустарника Волкодав ждал камня в спину. Не говоря уже о стреле: мало ли что удумает озлобленный народ… Красноватые сполохи, всегда предварявшие нападение, так и не протянулись к нему. На счастье деревенских.
Венн отболтал весь язык, объясняясь сперва с данщиками, потом со старейшиной и его сыновьями. Поэтому у него не было никакой охоты еще о чем-то рассказывать Эвриху и Сигине. Он и не стал.
Подбитый глаз молодого арранта закрылся и заплыл, но второй смотрел вопросительно.
– Они там небогато живут… – проворчал в конце концов Волкодав. – Пусть их…
Сигина, выглянувшая из землянки, ничего не сказала. Только пронзительно глянула на венна, и он долго потом не мог отделаться от беспокоящего чувства: эта женщина откуда-то в точности знала все, что произошло с ним в деревне… Откуда бы?
Еще он слегка удивился про себя тому, что жидкой, отдающей плесенью каши в котле оказалось как раз на три полные миски. Можно подумать, Сигина предвидела нынче гостей. Потом он вспомнил, что Сумасшедшая со дня на день ожидала прихода несуществующих сыновей, и это все объяснило.
Вечером, когда солнце уже опускалось за небоскат, к землянке Сигины пришла тихая молодая женщина. Волкодав издалека заметил ее и узнал жену Летмала, которую так грубо тискал кудрявый стрелок. Она несмело подошла ближе, и венн, встав, поклонился:
– Добрый вечер, дочь славной матери… Глядя на него, поднялся и Эврих, чтобы поприветствовать женщину по-аррантски. Молодуха еле слышно пролепетала что-то в ответ. Необычное внимание двоих путешественников, обращавшихся с ней, как с госпожой, больше путало ее, нежели радовало. Зато пушистый белый песик, прибежавший с нею вместе, никаких сомнений не испытал: сразу подскочил к Волкодаву и завертел хвостом, восторженно тявкая и напрашиваясь на ласку.
Женщина поискала глазами Сигину, но та возилась в землянке. Рано утром предполагалось двинуться в путь, и она перебирала свои скудные пожитки, решая, что брать с собой, что не брать.
– Матушка Сигина… – окликнула молодуха. Она держала в руках небольшой сверток. Если у Волкодава еще не отшибло нюх, в свертке было съестное.
Сигина не услышала голоса, и венн сказал:
– Госпожа Сигина там… в доме.
Женщина стала спускаться по оплывшей земляной лесенке, пугливо оглядываясь на странного бородатого чужеземца, вздумавшего почтить ее вставанием. Она-то на лавку присесть не смела ни при муже, ни при свекоре со свекровью, ни при мужниных братьях… Беленький кобелек ластился, вскидывал передние лапки ему на колено. Мыш, сидевший на плече, ревниво поглядывал вниз, скаля на песика острые зубы.
– Рейтамира, доченька! – обрадовалась в землянке Сигина. Волкодав про себя сделал вывод, что молодая женщина с красивым и звучным именем Рейтамира время от времени подкармливала деревенскую дурочку. Хотя дома ее за это вряд ли хвалили. Еще он видел, что Летмал успел уже сорвать злобу на безответной жене. И при этом не оставил синяков, которые могли бы заметить люди. Вот на это у подобных тупиц почему-то всегда хватало ума. Венну достаточно было посмотреть, как она шла, и внутри холодной гадюкой шевельнулось желание сходить в деревню еще. Он хотел поделиться своим наблюдением с Эврихом, но передумал. И женщине срам, и арранта зря печалить не стоило.
Рейтамира вновь вышла наружу, отворачиваясь и пряча мокрые глаза. Она обняла Сигину и попрощалась с нею уже вовсе неслышно. Похоже, ее не на шутку подкосил предстоявший уход Сумасшедшей. Да. Не с кем станет посоветоваться и поговорить, не у кого будет всплакнуть на плече… Волкодав подошел к женщине и сказал ей:
– Дело к ночи, госпожа… Позволь, провожу до деревни.
Рейтамира отшатнулась, вскинула на него глаза… Что всегда поражало его в женщинах, так это их способность с первого взгляда заглянуть в самую душу. А может, это он сам, как все мужчины его племени, не мог от них ничего утаить?.. Вот даже и забитая жена нарлакского лоботряса немедленно поняла: венн имел в виду только то, что сказал. Он в самом деле хотел проводить ее до деревни, проследив, чтобы не случилось беды. А вовсе не дожидался удобного случая потребовать с нее награды за то, что отогнал распустившего руки молодого стрелка.
– Спасибо, добрый человек… – отозвалась она. – Только я… муж осерчает…
– А мужу твоему, – тихо сказал венн, – ничего не надо растолковать? А то я с радостью…
– Что ты!.. – испугалась она. – Что ты… что ты… Отвернулась – и пошла обратно домой. Шла медленно, с большой неохотой, низко опустив голову, обмотанную, по нарлакскому обычаю, «наметом» – куском вышитой ткани вроде длинного, спадавшего на спину полотенца…
– Может, мне все-таки здесь остаться? – появляясь из землянки и с сомнением глядя вслед молодухе, проговорила Сигина. – Совсем одну девочку брошу… Нехорошо!
– Муж у нее, по-моему, скотина порядочная… – хмуро проговорил Эврих.
– Бьет, – сказал Волкодав. Эврих про себя полагал, что не всякий мужчина так уж не прав, когда бьет жену. Но на всякий случай оставил свое мнение при себе.
– Рейтамира второй год замужем, – пояснила Сигина. – Деревня бедная, кто сюда дочку отдаст? Да за Летмала?.. Вот и взял сироту. А она еще и дите ему все никак не родит… Я и то уж решила: как придут мои сыновья…
Что именно должны были совершить для Рейтамиры ее сыновья, так и осталось никому не известным. Со стороны кустарника, оборвав заливистую соловьиную трель, прозвучал и тут же затих жалобный, отчаянный вскрик. Потом собачье тявканье, оборвавшееся судорожным визгом. Закат еще не отгорел до конца; Сигина и двое встрепенувшихся мужчин увидели несчастную молодуху, что было сил бежавшую через пустошь обратно к землянке. Летмал быстро догонял ее. Вот догнал… Сшиб наземь и с налету ударил ногой. Потом еще.
– …Потаскуха..! – нарушил вечернюю тишину его рык. – Убью…
Волкодав сорвался с места чуть раньше, Эврих кинулся вдогонку. Он бегал очень неплохо. Но в неверном гаснущем свете ему то и дело мерещилось, будто впереди стелился над песком и жилистой травкой косматый большой пес. За которым, как известно, не угнаться. И от которого не удрать.
Что до самого Волкодава, он только видел, как близился тяжелый силуэт Летмала и его перекошенная яростью паскудная рожа. Мыш беззвучно скользил по воздуху впереди всех. Девять шагов. Сын старейшины, ничего не замечая кругом, занес ногу для очередного пинка. Семь шагов. Мыш с пронзительным воплем метнулся перед лицом Летмала, прочертив по щеке острыми коготками, и тот, ухнув, наподдал воздух, не попав в скорчившуюся Рейтамиру. Три шага. Проплыла над клочковатой травой тень пса, распластавшегося в прыжке. Одна нога Волкодава с силой врезалась Летмалу в голову, другая в грудь. От такого удара вылетали, крошась, хорошие двери, скрепленные железными полосами, а люди валились замертво. Летмал оказался покрепче иной стены и не только остался в живых, но даже не обеспамятел. Его просто унесло на три сажени назад, шарахнуло оземь и прокатило по травке. Волкодав тоже упал, вернее, слегка коснулся рукой земли – и тотчас, став на ноги, двинулся к Летмалу странно плывущим, не вполне человеческим шагом.
Подоспевший Эврих понял, что без его помощи тут как-нибудь обойдутся, и занялся Рейтамирой, неподвижно уткнувшейся лицом в землю. Вышитый намет размотался и съехал у нее с головы, и сделалось видно, какие густые, роскошные волосы под ним укрывались. Молодой аррант перевернул легкое тело. Рейтамира не открывала глаз, изо рта по подбородку растекалась темная кровь. Эврих ужаснулся, решив было, что Летмал успел отшибить ей нутро, но тут же с облегчением убедился – у женщины были просто разбиты губы. Эврих уложил ее поудобнее и бережно обнял, устроив клонившуюся голову у себя на плече… и вдруг отчетливо понял: если произойдет чудо и Летмал каким-то образом сумеет миновать Волкодава, он, Эврих из Феда, ни под каким видом не позволит скоту даже пальцем к ней прикоснуться. Вот не позволит. И все.
Чуда, однако, ждать не приходилось. Поднявшийся Летмал вытащил из поясных ножен длинный охотничий нож, зарычал и устремился на Волкодава. Он мог, наверное, испугать кого угодно, – здоровенный верзила, широкий, как стог, и притом хмельной от бешеной ярости. В его убогом рассудке две мысли сразу не помещались, и потому, натолкнувшись на неожиданного противника, о жене он успел призабыть. Вспомнит, когда выпустит кишки ее непрошеным защитничкам. Одному, потом и второму. Он был ловок с ножом.
Волкодав шел ему навстречу, плыл, крался, тек над землей. Своего ножа он не доставал. И так обойдемся.
Зачем жить ублюдку, способному день за днем избивать беспомощную женщину? Сироту, по чьей-то злой прихоти отданную ему на ложе? Зачем?.. Что с него может быть хорошего? А, Мать Кендарат?.. Какое добро он когда-либо сумеет постичь?..
Летмал надул щеки, вытаращил глаза, размашисто шагнул вперед… и пырнул венна длинным ножом, целя в живот. Пока он готовился, замахивался и делал шаг, Волкодав при желании успел бы сделать с ним многое. Например, скользнуть вперед, припадая к траве, и прицельно вмазать опять же ногой, начисто лишив мужского достоинства.
Я с ним разговаривал…
Венн ограничился тем, что слегка отступил в сторону, пропуская мимо себя руку Летмала с ножом и одновременно разворачиваясь ему за плечо. Летмал ощутил, возле основания шеи чужую ладонь, и его, семипудового, вдруг осадило вниз, да так, что согнулись коленки и разом стало не до того, чтобы кого-то бить: на ногах удержаться бы!.. Так бывает, когда неожиданно хватают за лодыжки из-под воды. Черный страх сдавил сердце, Летмал судорожно рванулся вверх и вперед, но стало еще хуже. Пока он силился выпрямиться, цепляя руками воздух, что-то мягко подхватило его под челюсть и начало… сворачивать голову…
Летмал заорал во всю силу легких, поняв, что его убивают. Такого ужаса он в своей жизни не испытывал еще никогда. Но Волкодав убивать его не намеревался. Хотя искушение было сверх всякой меры. Пригнув к земле, он безжалостно завернул Летмалу кисть и взял нож, выпущенный онемевшими пальцами. Почти сразу сын старейшины с изумлением обнаружил, что его выпустили. Даже и рука осталась при нем. И голова, кажется, тоже. Он стал подниматься, точно сбитый с ног бык. И, как тот бык, медленно переваривал случившееся, тугодумно соображая, как же быть дальше.
Ради тебя, Мать Кендарат. Ради тебя…
– Иди отсюда! – хмуро сказал ему Волкодав. Он стоял между нарлаком и Эврихом с Рейтамирой. В это время молодая женщина шевельнулась, почувствовала бережное объятие, смутно напомнившее ей о чем-то очень хорошем, потом ощутила боль в боку и бедре, сразу все вспомнила, приоткрыла глаза, увидела над собой Эвриха, а поодаль своего мужа со сжатыми кулаками… и старшего из чужеземцев, заступавшего ему путь. «Беги, добрый человек, он убьет тебя!..» – захотелось ей крикнуть, но крика не получилось, только жалобный стон без слов, полный отчаяния.
По мнению Волкодава, Летмалу уже полагалось бы уразуметь, что миновать его он не сумеет. Вот тут он ошибался. Стоило Рейтамире пошевелиться, и Летмал обратил на нее налитый кровью взгляд. Ни разу никто еще не мешал ему срывать на ней дурной нрав. Не помешают и теперь. Не имело никакого значения даже то, что рослый венн все еще стоял на пути, держа отобранный нож. Летмал зарычал и рванулся вперед…
Терпение Волкодава лопнуло, как тетива, перетертая костяными пятками стрел. Наверное, скудное у него было терпение. Наверное, Мать Кендарат снова строго осудила бы его. Ну и пускай. Сам он полагал, что цацкался с обидчиком женщин уже сверх приличия. Кулак Летмала, тяжелый, как мельничный жернов, устремился ему в лицо, но вместо столкновения с податливой плотью провалился неизвестно куда. Волкодав выбросил вперед руку и ткнул молодого нарлака согнутым пальцем в то место тела, которое еще на каторге показал ему рано поседевший мономатанец. На языке чернокожего племени оно называлось «помолчи немножко». Величиной оно было не больше ежевичной ягоды и располагалось у каждого человека по– разному, да и тыкать в него следовало строго определенным образом… Волкодав справился. Из могучего тела словно бы разом выдернули все кости, обратив его в студень. Летмал распластался на траве и безвольно обмяк. Он оставался в сознании и, видимо, от испуга терял последний рассудок. Но не мог пошевелить даже губами. Только глаза вращались и полоумно лезли вон из орбит.