Серебряков Владимир. Из Америки - с любовью

   Вот поэтому-то меня, только что вернувшегося из Дальнего, где я помогал местной полиции и жандармерии ловить фанатиков-ризалистов из Группы освобождения Филиппин, прежде чем те сумеют привести в действие свои безумные угрозы, отправили, не успел я продышаться, в Ригу - наблюдать за ходом следствия по делу фон Садовица, к вящей радости местных полицейских.
   Чебуреки кончились удивительно быстро, и все же хвостик последнего изрядно поостыл - в здании вокзала было прохладно. Вытерев пальцы салфеткой, я подошел к кабинке элефона и затребовал прогноз погоды. В Риге было чуть теплее, но обещали "кратковременный" дождь.
   Посмотрев на часы, я сообразил, что до моего поезда осталось десять минут - как-то удивительно быстро пробежало время. Я только-только успел купить билет у улыбчивой польки в кассе и вскочить в уютный вагон, как зашипели тормоза и протяжный гудок возвестил об отправлении.
   Народу в поезде было немного. По большей части ехали со мной торговые агенты. Если Рига была крупным портом, то Двинск наравне с Режицей железнодорожным узлом, через который проходило немало товаров, идущих в центральные губернии России и Малороссию, и еще больше - в обратном направлении. Чтобы регулировать этот пестрый поток, требовалось немало народу. Почти исключительно торговлей жили Рига, Либава, Ревель да и прочие поселения в этом обделенном природой краю.
   Я нашел свободный ряд, устроился в самой его середине и достал из чемодана папку.
   Рутений... До вчерашнего дня я и не слышал о таком металле. Не говоря уже о его промышленном значении. Да, судя по осторожным формулировкам подготовленной для меня оперативной сводки, и применялся он нечасто. Самый нестойкий, самый капризный и не самый полезный из платиновых металлов. Все, на что он способен, может выполнять и платина, которая не в пример дешевле. Как мне показалось, основной областью его применения было изготовление памятных медалей академии и Императорского общества содействия наукам. А вот как от него избавиться... Огромные количества лучеактивного рутения рождаются в ядерных топках. Они тормозят цепную реакцию и при вторичной переработке урана и плутона становятся сущим бедствием. Я не химик и деталей процесса не вполне уяснил, зато понял, почему труды профессора фон Задница - тьфу, фон Садовица становились объектом пристального внимания Третьего управления и военного министерства.
   Конечно, скорее всего мы имеем дело с обычной уголовщиной. Убийство при совершении ограбления. Да и примерное поведение профессора не означает совершенно ничего - убить его мог, скажем, муж любовницы. Или любовница. Или, не приведи господи, любовник. Девять шансов из десяти. И все же... Кому может быть выгодна смерть химика? Англичанам? Нет, они, слава богу, удовлетворены тем, что сидят на обломках своей великой империи. Немцам, которые в области ядерной техники зависят от англичан? А кому тогда? Гоминьдановцам? Американцам?
   Очень может быть. И у тех, и у других хватит наглости. Только если китайцы откровенно стремятся ослабить Россию, то у американцев правая рука не знает, что творит левая. Президент Форд может говорить много красивых слов с самыми добрыми, намерениями, но от тех горе-вояк, что едва не развязали войну четыре года назад, ему никуда не деться.
   За окном мелькали ухоженные хутора, поля уже сжатой ржи, ровные ряды капустных кочанов от дороги до горизонта... Здешние жители умели брать все, что возможно, от тощей песчанистой земли, где прежде снимали урожаи валунами на строительство замков. Поезд набирал ход. До конечной станции два с половиной часа с двумя остановками.
   Я решительно сложил бумаги обратно в папку, откинулся в кресле и попытался расслабиться. Приеду в Ригу, и все станет ясно.
   Федеральная территория Аляска,
   14 марта 1975 года, пятница.
   Сергей Щербаков
   Винтокрыл закладывает крутой вираж, заходя к бухте со стороны гор.
   - Приготовиться! С богом!
   В иллюминаторах виднеются редкие городские огни. Наплывают, накатываются, и кажется, что под гондолой не горняцкий поселок, притулившийся рядом с базой пограничников, а по меньшей мере столица небольшого государства. Брюссель какой-нибудь.
   А вот и база. Катера и сторожевики у пирса, темные казармы. Скорее всего база полупуста - всех выгнали охранять морской рубеж. Тем лучше.
   Винтокрыл разворачивается еще раз, устремляясь к земле по крутой спирали, и выравнивается так неожиданно, что десантников кидает друг на друга.
   - Пошли!
   В распахнутые двери - удар мороза. Винты бьют яростным бесшумным ветром, рождая метель, и солдаты по двое слаженно прыгают в снежные вихри.
   Оживают наушники поясной рации.
   - Рассредоточиться! Казармы окружить! Второму взводу занять оружейный склад!
   Тихо хрустит снег под ногами. Вообще стоит противоестественная тишина. Над головой стремительно проносится войсковой винтокрыл, похожий на распятую черную чайку.
   И внезапно, резко - тихое шлепанье глушеных выстрелов. В ответ раздается грохот "кольта", но почти моментально обрывается. Несколько пуль вонзаются в сугроб совсем рядом. Поганая штука этот сорок пятый калибр.
   - Прикрытие снято, - сообщает рация. - Свет! И ночь превращается в день.
   Рига, 18 сентября 1979 года, вторник.
   Анджей Заброцкий
   Часы над перроном показывали ровно без четверти три - точно, как и мои "офицерские", подаренные братом к двадцатилетию. Я проторчал на вокзале добрых два часа, продрог, несмотря на куртку, и дико проголодался.
   - Поезд из Двинска прибывает на четвертый путь второго перрона.
   - Спасибо, - поблагодарил я девушку-диспечера на тот случай, если громкоговоритель оборудован еще и микрофоном, и отклеился от столба, который подпирал последние полчаса. Если господин специальный агент Щербаков не приедет и этим рейсом, мне придется торчать на вокзале до пяти часов - до следующего двинского поезда. А если этот тип в последний момент решил лететь самолетом... Я зябко поежился под курткой и решил, что, если потайной полицейский и сейчас не объявится, я разорюсь на копейку и позвоню Старику за дальнейшими указаниями.
   - Повторяю, поезд из Двинска прибывает на четвертый путь второго перрона.
   - Уже прибыл, - сообщил я диспетчерше, наблюдая, как мимо меня проплывает туша почтового вагона.
   Пройдя перрон из конца в конец три раза, я дошел до того, что начал задавать всем встречным исключительно идиотский вопрос:
   - Простите, вы не из Питера?
   - Нет. - Красавица в собольей шубке томно взмахнула ресницами. - Я из Москвы, а что?
   - Пошли, Наташа, - прогундосил сопровождавший ее пузан, обладавший, судя по всему, двумя достоинствами - богатством и физической силой, но не наделенный избытком интеллекта. - Нас ждут.
   - Простите, вы... - Я осекся и оглянулся. Тип в гражданской шинели, мимо которого я только что пробежал в третий раз. На опустевшем перроне он был одним из четырех мужчин, считая меня. Он явно кого-то ждал!
   - Простите, вы не из... - Тип как-то странно смотрел на меня. - ... Питера?
   - Из Питера. Вы должны кого-то встретить? Я тихо заскрипел зубами.
   - Если вы господин Щербаков, то вас.
   Рига, 18 сентября 1979 года, вторник.
   Сергей Щербаков
   Заснуть я так и не сумел. Впрочем, какой сон на два часа в середине дня? Так, дрема. В голове метались старые воспоминания, обрывки мыслей, которые я никак не успевал додумать до конца. В конце концов я не выдержал и оставил все попытки отдохнуть, а вместо того вытащил карту Риги и принялся изучать.
   Когда поезд подкатил к перрону, часы мои показывали 14.45. Не столь уж плохо. Хотя самолетом все же было бы быстрее. Я уже сидел бы, наверное, в полицейском управлении и сосредоточенно выслушивал затравленных сыщиков. А так мне еще предстоит выходить из теплого вагона, где я успел пригреться, наружу. За окном было даже на вид холодно. Впрочем, не мне, после питерских дождей и ветров, жаловаться.
   На перроне было немноголюдно. Пассажиры торопливо разбредались, закрывая лица от зарядов ледяного дождя, летящих по ветру. А я остался ждать встречающих. Конечно, можно было попытаться отыскать управление самому, тем паче что от вокзала его отделяли две остановки на подземном трамвае, если верить карте. Но блуждать в незнакомом городе мне вовсе не улыбалось. Уж лучше немного потерпеть причуды погоды.
   Однако прошла минута, потом пять, а потом еще чуть-чуть, и я начал серьезно сомневаться, что в здешнем полицейском управлении получили каблограмму. Конечно, инспектор - не бог весть какая шишка, но я бы на месте туземцев встретил себя с фанфарами, приставил бы к себе молодого, зеленого, как огурчик, вьюношу только со студенческой скамьи и предоставил двоим неуделкам взаимно нейтрализоваться.
   К этой минуте на перроне осталось пять человек, считая меня, - дамочка, вылезшая из вагона первого класса и продвигавшаяся исключительно медленно, поскольку после каждого шага дамочка брезгливо подбирала подол платья, опиралась на плечо встретившего ее тучного господина и, кажется, бормотала что-то жалостное, немолодой инвалид, путавшийся между тростью, зонтиком и портфелем, и молодой человек, которого я с первого же взгляда мысленно припечатал ярлычком "хлыщ" - уж больно щегольски был он одет для такой неприютной погоды. Мое внимание он привлек с самого начала исключительно тем, что сновал по перрону туда-сюда наподобие ополоумевшего муравья, явно кого-то поджидая. "Наверное, мамзельку свою", - ехидно подумал я, с трудом подавляя зябкую дрожь. Чем меньше оставалось на перроне приезжих, тем более суматошным становилось его мелькание. В конце концов он, не выдержав, подлетел к брезгливой дамочке, спросил ее о чем-то, отскочил как ошпаренный, метнулся было к инвалиду, но внезапно остановился рядом со мной, видимо, пораженный пришедшей ему в голову мыслью.
   - Простите, - чуть заикаясь, начал он, - вы не из Питера? Вот так так. А я тоже хорош. Хотел зеленого новичка? Вот он, пожалте, с хренком и уксусом - аж скулы сводит.
   - Из Питера, - подтвердил я своим лучшим "допросным" тоном. - Вы должны кого-то встретить?
   На лице юноши отразилась целая гамма чувств - судя по заигравшей на щеках краске, хроматическая, причем преобладающими, как мне померещилось, были досада и разочарование.
   - Если вы господин Щербаков, то вас.
   Рига, 18 сентября 1979 года, вторник.
   Анджей Заброцкий
   - Сначала поедем в управление, - я открыл Щербакову дверцу, а сам обошел "патрульчик" с другой стороны, - а потом вам подберут номер в гостинице.
   Прежде чем сесть, "гороховая шуба" глянул на номерную табличку.
   - Номер не служебный, - разъяснил я, снова скрипнув зубами. - Это личная машина.
   - Понятно. - Шпик захлопнул дверцу и уставился прямо перед собой, как Медный всадник.
   "Что тебе понятно, индюк питерский? - подумал я, с остервенением выжимая газ. - Может, понятно, что деньги на первый взнос подарили мне родители к выпуску, а остальное брат выплачивает? А ты знаешь, откуда у моего брата деньги? Почему Ян Заброцкий в тридцать два года штабс-капитан ВВС".
   Индюк.
   Глава 2
   "САНКТ-ПЕТЕРБУРЖСКИЕ ВЕДОМОСТИ"
   18 сентября 1979 года
   Не успела стихнуть одна бескровная война в киномире - скандальный процесс о плагиате, на протяжении трех недель привлекавший внимание "желтой прессы", как готова разразиться новая. Известный актер Николай Зверев заявил вчера, что отказывается от съемок в пятисерийной эпопее "Ермак". Напомним, что двумя днями раньше режиссер Сергей Бондарчук, уже снискавший себе известность батальным кинополотном "Малая земля", прославившим подвиги русской морской пехоты на Тихом океане, назвал Зверева исполнителем главной роли в новом фильме, съемки которого готовы начаться будущей весной. Пока неясно, была ли то оплошность со стороны режиссера или, как утверждает сам Бондарчук, актер отказался от уже взятых им на себя по договору обязательств..."
   Рига, 18 сентября 1979 года, вторник.
   Сергей Щербаков
   Хотя карта не соврала и езды до полицейского управления было от силы минут пять, все же я был рад, что у моего стручка оказалась машина От одного взгляда на серые улицы под серым небом хотелось ежиться и сворачиваться в клубок.
   Интересно, однако, откуда у него свой автомобиль? То ли бабушка-миллионерша подарила... Один бог и ведает. Да и вообще интересная у него фамилия. Скорей всего поляк.
   Не доверяю я полякам. Наверное, это у меня семейное. Отец еще рассказывал, как они под Варшавой стояли в сорок третьем. Всякое бывало - и стекло толченое в каше солдаты находили, и сахар в бензобаках, и пушки немецкие наводились на наши позиции с прямо-таки противоестественной точностью. Хватало иуд Вроде бы и немного их, если здраво рассудить, а они как та ложка дегтя. Это уже потом, когда ясно стало, что урок немцам преподадут во второй раз, как-то поутихли саботажники, вспомнили, почему половина Варшавской губернии по сию пору в уссурийской тайге панами сидит. Но это уже после прорыва было.
   - Проспект Трех Императоров, - проговорил Заброцкий, притормаживая перед поворотом на широкую и, по всему видно, центральную улицу, пересекавшую парк.
   - Что-то я такого по карте не припомню, - усомнился я. "Никак разыгрываешь?"
   - А на картах не все пишут, - усмехнулся он. - На плане города он честь по чести проспект Александра Третьего. А проспект Трех Императоров - это от Ратушной площади до Новой Гертрудинской церкви, потому что тут каждые пару кварталов памятник - здесь, видите, Петру Великому, старинный памятник, дальше Александру Миротворцу, а за полицейским управлением, почти перед самой церковью, - Михаилу... э-э... Суровому.
   - "Топтыгину" сказать побоялись? - попытался я пошутить.
   Юноша резко покосился на меня.
   - Вы к нам по уголовному делу приехали или мелкое вольнодумство выкорчевывать?
   Ох, горяч. Того и гляди вспыхнет. И с чувством юмора плоховато.
   - Упаси боже, пан Заброцкий. Неблагодарная это работа.
   - Можно просто "господин Заброцкий", - чопорно ответил мой шофер. Переигрываешь, парень. - А еще лучше - Анджей.
   - Простите, а по отчеству?
   - Войцехович.
   - Хорошо, Андрей Войцехович. - Мой спутник брезгливо повел верхней губой, точно унюхал дохлую кошку. - А меня зовут Сергей. Сергей Александрович Щербаков. К вашим услугам.
   Заброцкий молча кивнул. Мы подъезжали к перекрестку за памятником Александру Второму; движение здесь было бурное, и водителю требовалось все внимание, чтобы не покалечить автомобиль.
   Дальше мы ехали молча, да, по правде сказать, и ехали-то недолго - три квартала. Я рассеянно любовался видами Риги. Посмотреть было на что - ни судьба, ни долг не заносили меня раньше в такие вот совсем не российские города. Даже Дальний казался как-то роднее. Я уже успел обратить внимание, что и здесь, как в Двинске, вывески на русском языке попадались не всегда, зато много было латиницы - немецкий язык, польский. Да и архитектура тут была совсем иная несхожая со столичным классицизмом или московским "русским барокко". Добротный немецкий довоенный модерн и послевоенный неомодерн. Точно где-нибудь в Киле или Карлмарксштадте... Нет, Карлмарксштадт тоже, что называется "шпеернули", превратив в образчик монументального социалистического строительства. Есть у меня тайная мечта - побывать в тех странах, куда меня не пустят никогда: в Германии, в Британии... Только вот нельзя. Агентам тайной полиции не разрешается выезжать за пределы империи и ее доминионов иначе как по служебной необходимости. Исключения делаются, но только для посещения союзных государств. Так что из всей Европы мне светят разве что Рим с Парижем. И то если начальство смилостивится. Что ж, буду довольствоваться суррогатной лифляндской Германией.
   Полицейское управление размещалось в массивном здании, вовсе не имевшем архитектурного стиля. У парадного толпился народ, двое постовых волокли сопротивлявшегося долговязого парня, не обращая внимания на его истошную божбу и вопли, и Заброцкий после недолгого раздумья повел меня черным ходом с угла. По крутой лестнице мы поднялись на третий этаж, где и размещалась собственно уголовная полиция.
   - Я смотрю, вещей у вас, Сергей Александрович, не много, - заметил Заброцкий, пока мы шли по коридору. - Но, может, заглянем в отдел, прежде чем идти к Старику, - разденемся?..
   Видно было, что ему просто хочется скинуть куртку - топили в управлении отменно.
   - Пойдемте, - согласился я. - Кстати же, а почему "к Старику"?
   Юноша нервно огляделся.
   - Сорвалось по привычке, - пояснил он. - Прозвище такое заглазное. Вообще-то к господину Ковальчику Михаилу Ивановичу.
   - Хоть какое-то разнообразие, - подумал я вслух. - Как правило, все говорят одинаково - "к Самому". "Сам" сказал, "Сам" решил...
   Заброцкий попытался скрыть улыбку. Нет, все-таки он не безнадежен.
   В отделе особо тяжких преступлений было тихо. Очевидно, все сотрудники разошлись по делам. Пахло присутственным местом - бумагами, пылью, чернилами и множеством прошедших через эту комнату людей.
   Я с наслаждением сбросил с плеч тяжелую шинель. Заброцкий тем временем избавился от своей пижонской курточки. Под ней оказалась форменная рубашка. Одно из двух - или он полный идиот, или ему просто нечего надеть
   - Ну, - проговорил мой Вергилий рижского розлива, - пойдемте, Сергей Александрович.
   Я шагнул было к двери, и тут мое внимание привлек значок, приколотый к рубашке. Я присмотрелся.
   - Простите, Андрей Войцехович, - осторожно поинтересовался я, - вы из Приморья родом?
   - Родом я из Польши, - ответил он довольно холодно. - Но семья моя живет в Приморье Предупреждаю ваш следующий вопрос - это настоящий значок.
   Я беззвучно присвистнул. Вот вам и пижон, фертик в курточке. А тебе, Сергей, урок - не суди о людях по одежке.
   - Что ж, пойдемте к вашему Старику, - проговорил я.
   - А где вы сталкивались с егерями? - спросил Заброцкий, выводя меня из кабинета. Кажется, он отходил так же быстро, как вставал на дыбы.
   - В Дальнем, - машинально брякнул я и тут же попытался исправить ошибку: По делам службы.
   Слава богу, мой спутник понял намек и больше вопросов не задавал.
   Дальний (Далянь), 19 июля 1978 года, среда.
   Сергей Щербаков
   Красные флажки полицейского кордона окаймляли улицу, точно по ней вот-вот пронесется охота в погоне за волком. Но минуты шли, а охоты все не было.
   - Скоро еще? - спросил я не оборачиваясь.
   - Сказали, едут, ваше сокблагародие, - ответил Чжоу. По-русски он говорил бегло, но чуть шепелявил.
   Едут. А пока они едут, волки готовятся. Вон они, затаились за ставнями, ждут.
   Дом стоял одиноко - сзади и слева к нему примыкал огороженный колючей проволокой пустырь, сдававшийся под застройку, но пока не нашедший подходящего хозяина, от ближайшего дома справа его отделял проезд. Даже не дом, а так фанза китайская. Ризалисты засели там, когда стало ясно что уйти из города им не удастся. Было их там не меньше дюжины, включая человека, за которым Третье управление охотилось давно и безуспешно, - Бениньо Аквина, известного под кличкой Каброн, бывшего соратника Магсайсая разошедшегося со стариком на религиозной почве. Не самый опасный из руководителей подпольщиков, но один из самых горластых. А вместе с ним в доме находились заложники взятые Каброном от безнадежности. Двадцать восемь гимназистов, классная дама и шофер автобуса
   Зазвонил телефон. Чжоу поднял трубку, спросил что-то по-китайски, потом осторожно подал телефон мне.
   - Алло? - Я вцепился в трубку, как держат ядовитую змею, двумя пальцами, с такой силой, что пластик начал прогибаться.
   - Мы хотим говорить с губернатором Порт-Артура, - донесся хрипловатый голос. Это был не Каброн - тот хвастался, что не знает ни слова ни по-русски, ни по-английски, дескать, языки угнетателей учить не стоит. Поэтому все переговоры велись через рядовых членов банды.
   - Губернатор не будет с вами говорить, - повторил я уже в третий раз, пока вы не отпустите детей.
   - Если вы не выполните то, что мы говорим, мы будем убивать детей. По одному. Пока не начнете исполнять наши приказы. - Это я уже знал. Пока что Каброн не привел в действие ни одной из своих угроз, но время шло. Отчасти поэтому я и не пытался связаться с губернатором, хотя мог бы. Я предпочел позвонить коменданту базы, как только жандармы окружили здание.
   - Подождите, - выговорил я неохотно. - Ваших товарищей сейчас привезут.
   - Нам не нужно, чтобы наших собратьев везли сюда, - раздраженно ответил голос. В трубке затрещало. - Их должны освободить. Немедленно.
   Ризалисты передали нам список вожаков движения, находящихся в российских тюрьмах, - полтора десятка человек. Трое из них содержались в Далянском централе, остальные - кто по урановым рудникам, кто на Чертовом острове. Но, что вытащить человека с рудничной каторги не может даже квантунский губернатор, бомбистам явно не приходило в голову. Я не разубеждал их. Все равно освобождение их товарищей не входило в мои планы.
   - Мы будем вести обмен, - возразил я. - Ваши люди на наших детей.
   Наступила пауза.
   - Я не могу сам разрешить такое, - произнес наконец мой собеседник. - Я должен посоветоваться с Каброном.
   - Буду ждать. - В трубке раздались гудки.
   Ты еще не знаешь, как и чего я буду ждать.
   Грузовики вывернули из-за угла неожиданно и тихо. Только что не было их, а через секунду на мостовую уже выпрыгивали поджарые фигуры с винтовками в руках. Два взвода Третьего резервного Уссурийского егерского полка выделил мне комендант. Егеря рассыпались цепочкой, быстро и спокойно, как на учениях, окружая дом.
   Телефон зазвонил снова.
   - Что это значит? - осведомился все тот же голос в трубке. - Кто эти люди?
   - Они обеспечивают безопасность мирных обывателей, - ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал достаточно жалко. - Они не станут приближаться к дому, если вы нас не вынудите. Одну секунду... - Ко мне подбежал молодой егерский штабс-капитан, молодцевато отдал честь, потом сообразил, что я, в сущности, лицо гражданское, и смешался.
   - Начинаем, - шепнул я, прикрыв трубку рукой.
   - С кого?
   - Неважно. - Я снова поднес микрофон ко рту. - Выгляните в окно.
   Егеря уже рассеялись и заняли укрытия, сменив жандармов. Я мысленно вздохнул с облегчением. Армии я по старой привычке доверял больше.
   Двое егерей вывели на середину пустой улицы филиппинца в арестантской робе. Кандалы с него сняли, оставив только наручники.
   - Видите? - спросил я. - Да. - Я махнул рукой. Три пули пробили грудь ризалиста в ту же секунду, как голова его раскололась в кровавом всплеске. Тело мягко рухнуло на мостовую. Егеря кинулись в стороны и залегли.
   - А теперь слушай меня, - произнес я, и мне уже не было нужды скрывать свои чувства. - Если вы немедленно не выпустите детей, мы будем расстреливать ваших командиров каждые две минуты. Сначала здесь. Потом в тюрьмах. А когда они кончатся, мы войдем внутрь, и вы позавидуете убитым.
   В трубке слышалось напряженное дыхание. Потом на другом конце провода бурно заспорили на тагалогском.
   - Мы будем убивать заложников, - без особого убеждения проговорил мой собеседник.
   - Стоит хотя бы одному волосу упасть с их головы, - прошептал я, - и ваши товарищи будут расстреляны немедленно и все. Ты меня слышишь?
   - Что будет с нами? - спросил голос.
   - Ты еще осмеливаешься спрашивать, что будет с вами? - прошептал я так, что, наверное, вся улица услышала. - Вы сдадитесь на милость закона. И молитесь господу богу, чтобы закон проявил к вам милость. У вас осталось тридцать секунд.
   - Подождите, мы...
   - Двадцать.
   - Не надо!..
   - Выводите детей.
   В трубке опять заспорили разом несколько голосов.
   - Десять, - проговорил я сдавленным голосом и поднял руку. Штабс-капитан напрягся. - Девять... восемь... семь...
   По счету "ноль" я махнул рукой. На мостовую вытолкнули второго филиппинца. Он уже понял, что его ждет. Вскрикнув по-заячьи, он зигзагами помчался к дому. Первая пуля попала ему в ногу, и ризалист с разбегу упал на одно колено. Из окон началась беспорядочная пальба - видно, бомбисты надеялись таким образом остановить снайперов. Но следующие три пули нашли цель с пугающей точностью.
   - Выводите детей, - приказал я, когда тело в полосатой робе перестало дергаться.
   Из трубки донесся какой-то странный звук. Что фанатик плачет, я понял, только когда дверь распахнулась и из здания на обрамленную алыми флажками улицу хлынули гимназисты с белыми от ужаса и мокрыми от слез лицами.
   Рига, 18 сентября 1979 года, вторник.
   Анджей Заброцкий
   С чувством громадного облегчения я избавился от румынской душегубки и остался в одной форменной рубашке. Слава богу, что хоть личное оружие я держу в конторском сейфе, а не таскаю с собой, как, к примеру, тот же Приходько. Видок бы у меня был - вылитый сержант Седов. Питерский следопыт со смеху бы умер.
   - Ну, - проговорил я, видя, что потайной полицейский уже выпутался из своей шинели, - пойдемте, Сергей Александрович.
   Их превосходительство шагнул к двери, но застыл на полушаге, точно в детской игре "Море волнуется - раз...".
   - Простите, Андрей Войцехович, - осторожно поинтересовался он, - вы из Приморья родом?
   Я чуть не застонал. К тому, что меня зовут Андреем, я уже давно привык - в России все живем - и не обращал на это ровно никакого внимания. Но сочетание "Андрей Войцехович" было для меня внове и бесило почему-то со страшной силой.