Серебряков Владимир. Из Америки - с любовью

   Итальянцам, разумеется, удалось выяснить, в какой стране указанный пистолет был продан. Продан, кстати, вполне законно, судя по записям в приходных книгах компании. Но страной этой была не Мексика - если бы!.. И не Италия, и не Британский Ливан. "Беретту" приобрел три месяца назад в Канаде некий гражданин Белиза. Мне потребовалось вызвать через элефон карту мира, чтобы выяснить, где находится этот самый Белиз и что собой представляет. Оказалось - британская колония в Центральной Америке; отличается, как и большинство британских колоний, довольно либеральным законодательством в той части, что касается гражданства. Опять тупик. Даже если власти Белиза, раскачавшись и подумав месяца два, ответят на мою просьбу помочь в розыске неизвестного преступника, вряд ли оружие попало в руки нашего липового мексиканца из первых рук. Скорее всего прошло через нескольких владельцев, хотя на "беретту" не жаловались, что этот конкретный пистолет уже разыскивается за чьи-то преступления. Очень профессионально сработано. Никаких концов.
   Сведений по сеньору Гильермо Мартину оказалось еще меньше. Похоже, этот фиктивный мексиканец появился на свет божий только ради того, чтобы въехать на российскую землю по каким-то своим делам и так же необъяснимо покинуть ее как раз вовремя, чтобы избежать встречи с Третьим жандармским управлением в моем лице. Правда, один документ я все же получил - копию декларации, заполненной сеньором Мартином в Шереметьевском воздушном порту при въезде. Никаких запрещенных к ввозу товаров там, конечно, не указывалось. Германских марок и шведских крон при себе не имел, помрачающих сознание средств - не имел, огнестрельного оружия - не имел... По проверке финансовой благонадежности обыску подвергнут не был. Интересно А какой у него номер идекарты?
   - "Все страньше и страньше", сказала Алиса, - пробормотал я вслух.
   Идекарта банка Стилмана - "Стальная мечта". Имеет хождение по всему миру, но только через посредство банковского картеля "Дюмон". В свободном обращении находится лишь на территории Западного полушария (исключая колонии европейских держав) и, сколько мне помнится, в Японии и Корее. Не тот документ, который обычный мексиканский коммерсант выберет для путешествия в Европу. Зато выяснить, каков из себя обладатель счета в банке Стилмана, за пределами Соединенных Штатов почти нереально - не сотрудничает банк ни с полицией, ни с органами МОПТ. традиция такая. В охранке даже ходит фраза, что международные аферисты все без исключения пользуются или "Красным щитом", или "Стальной мечтой" - с первой можно попасть куда угодно, а со второй выкрутиться откуда угодно.
   Обычно я не доверяю интуиции. Слишком ненадежная это субстанция, только мыльные пузыри из нее строить да воздушные замки ей крепить. Но теперь моя интуиция, выработанная четырьмя годами службы в охранке, во весь голос орала, что наткнулись мы с моим юным напарником на след какого-то заговора. Может, маленького, карманного. А может, способного сотрясти мир до основания - кто знает Не то чтобы меня прельщали седовские лавры, но, согласитесь, приятно войти в историю спасителем Отечества, даже если история пишется для служебного пользования.
   Однако в одиночку такие комплоты не раскрывают, как бы старательно ни, утверждали обратное киносценаристы, нужно привлечь Управление уголовной полиции - это самое меньшее. Перерыть домик снова, просеять пыль и вынюхать весь воздух, потом поставить на ноги и местный отдел управления...
   А для начала - позвонить Заброцкому. Он, кажется, обещал сидеть в своем отделе? Вот и посмотрим, на месте ли он.
   Пока окрыленный энтузиазмом Андрей мчался на своем "патруле" к "Ориенту" пять кварталов ровным счетом, - я успел привести себя в порядок, одеться сообразно случаю и даже заглянуть в книгу - что там дальше случилось с благородным героем Карраказом? Дальше ухода благородного героя в синюю даль я не дочитал, поскольку ворвался Андрей и потребовал вначале объяснить ему, что такого интересного содержит отчет.
   Получив объяснения, он притих ненадолго.
   - Да, - согласился он с видимой неохотой. - Старику это стоит увидеть.
   До полицейской управы мы добирались пешком, благо дождя не было и моему драгоценному мундиру не угрожало быть промоченным, а мне - простуженным, и дорога заняла на десять минут меньше, чем у Заброцкого на авто. Вот еще один довод в пользу запрещения личных автомобилей - все равно от них в городе никакого проку.
   - Как вы полагаете, Андрей, - осведомился я по дороге, - согласится ваш Старик бросить все силы на расследование или заартачится?
   - Да вообще-то не должен, - с некоторым сомнением откликнулся Заброцкий. Видно же, что дело дохлое Просусолят его, сколько по уставу положено, и отправят в архив. Но это по моему скромному разумению.
   - Не надо самоуничижения, - попросил я. - Вы еще не настолько знамениты.
   Секунду Заброцкий непонимающе смотрел на меня, потом осознал, что это шутка, и улыбнулся.
   По случаю послеобеденного времени в здании полицейской управы было малолюдно - кто разошелся по домам, кто разъехался по местам преступлений. В коридоре же перед дверями кабинета г-на Ковальчика вообще не было ни души.
   Даже эхо стука наших шагов по паркету звучало как-то свободно и гулко.
   Я для проформы постучался в тяжелую дубовую дверь вряд ли по другую ее сторону слышался хоть звук - и, с натугой повернув начищенную львиную голову, отворил упрямую створку.
   Господин Ковальчик сидел за своим монументальным столом и решительно подписывал, не глядя, одну за другой бумажки, перекладывая их из внушительной горки входящих в жалкий холмик исходящих. На меня он поднял взгляд только когда я подошел к столу почти вплотную, причем во взгляде этом не читалось ни приязни, ни даже вежливого терпения.
   - Добрый день, Сергей Александрович, - проговорил Ковальчик с натянутой улыбкой тоном, подразумевающим, что мы очень не вовремя. - С чем пожаловали?
   В абстракции я ему даже сочувствовал - мне и самому куда больше времени приходилось проводить, принося жертвы на алтарь чиновного бумагомарания, чем на заданиях, но и соразмерять свои планы с количеством бумажек на столе губернского чинуши я не намеревался.
   - Добрый день, Михаил Иванович, - поздоровался я в ответ.
   - И что вы собрались мне сообщить по делу? - последние два слова Ковальчик выделил, подразумевая, что если я пришел не по делу, то лучше бы мне не занимать его драгоценное время.
   - По делу фон Садовица? Что оно приобретает весьма неожиданный оборот, ответил я. - Мы с Андреем Войцеховичем выявили подозреваемого.
   - Очень интересно, - проговорил Старик саркастически. - Весь отдел третьи сутки трудится не покладая рук, а вы, Сергей Александрович, в одиночку нашли убийцу.
   - Подозреваемого, - поправил я.
   Старик отложил перышко. Я начал понимать, почему Андрей относился к нему с таким испуганным почтением. Тот внушал уважение одним своим видом - могучий, серьезный. Слуга царю, отец солдатам. Правда, я давно научился не судить о людях по внешности, и все же аура суровой благости немного подействовала и на меня.
   - И кто же ваш, с позволения сказать, подозреваемый? - поинтересовался Ковальчик. - И где прикажете его искать?
   - Искать его бесполезно, - ответил я, немного раздражаясь. Хождение вокруг да около, столь популярное в чиновной среде, меня, как человека в глубине души военного, отталкивало до последней возможности. - Этот человек, если он действительно виновен, покинул Ригу в день убийства, пределы империи - на следующий. По документам он проходит как Гильермо Мартин, но это скорее всего не настоящее его имя. Действовал он как профессиональный убийца - Мы даже не можем как следует зацепиться. Поэтому жизненно необходимо, чтобы ваш отдел, Михаил Иванович, подключился к поиску улик.
   - И чего же вы, Сергей Александрович, ждете от уголовной полиции?
   - Необходимо детально восстановить все обстоятельства убийства, - спокойно начал я, машинально загибая пальцы для памяти, - выяснить, каким образом подозреваемый вышел на покойного профессора, с кем тот общался в городе короче, все то же, чем отдел особо тяжких преступлений занимался и так, но в три раза тщательнее. Всеми силами. Остальные версии, думаю, можно отбросить с ходу.
   В этот момент я поднял взгляд от столешницы с разбросанными бумагами на господина Ковальчика. Произошедшая с тем перемена меня поразила. Куда девалась суровая благообразность, где снисходительно-добрая улыбочка и проницательный взор? Старик синевато побелел лицом, точно упырь, пальцы его цеплялись за стол, точно пытаясь вырвать у того хоть немного твердости.
   - Анджей, - произнес он куда-то за мое плечо - Заброцкому, надо полагать. О своем напарнике я как-то позабыл, думая, что тот по свойственной ему ненавязчивой деликатности остался за дверями. - Анджей, оставьте нас с господином Щербаковым одних. Немедля.
   На окраине Тон-Джанкшна,
   федеральная территория Аляска,
   14 марта 1975 года, пятница.
   Сергей Щербаков
   Пулеметная очередь вспорола стену, как консервный нож - банку тушенки. Рваные края разреза вворачивались внутрь ангара, словно застывшая жестяная волна, с пеной, бурунчиками и барашками.
   - Где засела эта сволочь? - прошептал Князев. - Ничего не видно отсюда.
   - Понятия не имею, - ответил я почти неслышно. - Но надо его как-то достать. Иначе позору не оберешься.
   Еще бы. Один американец против двух взводов знаменитого Северного полка. Под водительством штабс-капитана Щербакова и поручика Князева. С заданием взять и удержать наблюдательный пост и высотку над автострадой близ Тон-Джанкшна. Один американец. А то, что у нас - безответные "сударевы" северной модификации, а у американца - скорострельный станковый пулемет "джерико", никто разбираться не станет. Хотя ведь прикрывает он этим своим пулеметом, зараза, все подходы.
   А взять высотку надо. Городок Тон-Джанкшн, куда нас перебросили из взятого Платинума, стоит на развилке, где сходятся три автострады - на Анкоридж, на Фэрбенкс и на порты Хейнс и Скагуэй, откуда отходят паромы на еще не захваченную нами столицу штата - Юнону. Здесь же, через Тон-Джанкшн, проходит нефтепровод. Оставив город в руках разрозненных американских частей, так и не сумевших оправиться от сокрушительного удара, мы, с одной стороны, давали им шанс отступить в порядке, не сдаваясь на нашу милость, а с другой - рыли сами себе яму. Если американцы решат все же контратаковать, основной сухопутный удар им волей-неволей придется нанести здесь. Хваленая морская пехота, как говорят, уже оправившаяся после аргентинского фиаско, не сможет высадить десант с моря - побережье контролируется Тихоокеанским флотом. Воздух тоже наш. Анкоридж, крупнейший порт Аляски, взят. Остается одно - сгружать живую силу в Хейнсе и Скагуэе и перебрасывать по той самой автостраде.
   Вот поэтому в Тон-Джанкшна сосредоточивались такие силы - почти весь Северный полк, эскадра штурмвинтокрылов, артиллерия, части поддержки. А мы сидим в снегу за пустым ангаром, теряем драгоценное время и никак не можем выкурить из укрытия одного-единственного янки!
   Кто-то, видно, шевельнулся неосторожно - "джерико" снова грянул очередью. Выстрелы сливались в сплошной рев. Я уткнулся лицом в снег. Посыпались жестяные щепки.
   - Он так палит, будто у него там патронов три ящика, - заметил Князев.
   - Трех ящиков ему на час не хватило бы, - отозвался - Кроме того, сколько я знаю янки, у него там тридцать три яшика.
   Князев хмыкнул. В Платинуме мы насмотрелись на американскую запасливость. Кто-то в сердцах обозвал их "белками". Те, как известно, тоже держат подчас орехи в кладовках, пока те не сгниют. Количество боеприпасов на складах превосходило всякое воображение, но большая часть - к устарелым "кольтам" и "ремингтонам". Поговаривали, что один ретивый шериф в каком-то городке выбежал давать отпор захватчикам со "Спрингфилдом" образца аж 1903 года. Я представил себе российского... нет, лучше малороссийского городового с трехлинейкой и фыркнул про себя.
   Смешного в этом на самом деле мало. Наша высадка вызывала у американцев или паралич, или приступ истерической отваги, заставлявшей их с белыми от ужаса глазами кидаться на пулемет с пистолетиком. Создавалось впечатление, что воевать они как бы не собирались, - но тогда зачем им армия? На всю Аляску, думаю, набралось бы не больше двух дюжин "джерико". Вот же, называется, не повезло.
   Пулемет заговорил вновь.
   - Кажется, у нашего стрелка начинают нервы сдавать, - откомментировал Князев.
   Огневая точка была расположена идеально. Думаю, кто-то изрядно потрудился над ней. Кстати, вот загадка - кто и когда? Успели так замаскировать за два дня, что прошли с начала вторжения? Верится с трудом. Пулемет стоит на вершине скалы, за естественным выступом. Сзади подхода нет - точней, есть, но только для альпиниста. Почти отвесный склон, на котором даже снег не удерживается. Я бы на месте американцев его еще водичкой полил для надежности. Единственный подступ - со стороны дороги. А туда смотрит пулемет.
   Будь в том пулеметном гнезде я, никто из наших двух взводов не ушел бы живым. Я бы дал нападающим подойти поближе, расслабиться... и потом полоснул бы очередью, не жалея патронов. Янки же оказался не то глуповат, не то неопытен. Он открыл пальбу, едва первые бойцы вывернули из-за поворота, и мы успели рассыпаться и драпануть в лес, под прикрытие тяжелых еловых веток и стен полуразваленного придорожного ангара. Впрочем, против "джерико" никакая хитрость не поможет. По убойной силе эта железка не уступит пушке. О чем убедительно говорят кровавые пятна на снегу у обочины.
   - Норева ко мне! - скомандовал я в полный голос - за ревом "джерико" стрелок собственного крика бы не расслышал.
   Норев подполз как мог близко, скрываясь от стрелка на высотке за буреломом и сугробами. Гром выстрелов стих - не то американец менял пулеметную ленту, не то просто устал. Тишина по контрасту казалась оглушительной. Снег гасил звуки, скрадывал тени.
   - Поручик, - прошептал я Князеву, - кто во втором взводе у нас лучший стрелок?
   - Демичев, - ответил поручик. - Егерям форы даст.
   - Пусть заходит со стороны дороги. Для надежности. Норев, найдите укрытие и попытайтесь снять пулеметчика.
   - Слушаюсь! - прошелестел в ответ Норев. Он всегда не говорил, а шелестел. Более тихого человека в жизни я не встречал. Не то чтобы он не мог говорить громко - нет, когда припадала нужда, он едва ли не громче всех в полку возглашал, скажем, многие лета государю императору. Но в прочие дни сама мысль изъясняться громче шепота вводила его в недоумение. В обыденной жизни он совершенно не выносил шума, и как ему удавалось не обращать внимания на грохот выстрелов, мне оставалось непонятным. Порой мне мерещилось, что он выучился так метко стрелять исключительно ради того, чтобы ему полагался штатный глушитель - как взводному снайперу.
   Я зарылся поглубже в сугроб и попытался не обращать внимания на тающий у щек снег. Сколько нам еще ждать, одним святым ведомо. Говорили, что во времена Мировой войны сибирские егеря могли сутками просиживать в засадах, чтобы снять одного-единственного офицера противника. Дорого бы я дал за то, чтобы иметь в своем распоряжении эти самые сутки. Да, а еще противотанковую ракету, раз уж пошли такие мечтания. Но кто мог предположить, что нам эти ракеты понадобятся на Аляске, где танкам одна дорога - по автостраде, не съезжая? Не было тут американских танков, вот и остались мы без ракет, с одними подствольниками, от которых сейчас все равно никакого проку.
   Ждать пришлось не долго. Минут через двадцать очередную паузу между пароксизмами беспрядочной пальбы прервал одиночный выстрел. Я затаил дыхание. Секунда тянулась бесконечно. А потом взревел "джерико".
   Похоже, наш янки решил извести весь свой запас патронов. Пули секли ветки, долбили стволы, тонули в снегу, врезались в землю, отскакивали от камней, резали стены брошенного ангара, как ножницы. Я попытался протереть землю животом, уйти в нее, как крот, спасаясь от смертоносных плевков. А потом пулемет смолк и больше не открывал огня.
   Лишь через несколько минут кто-то осмелился шевельнуть на пробу веткой. И лишь когда я встал во весь рост, изобразив из себя живую мишень на фоне стены, поднялись на ноги остальные. Норева видно не было. Этого одного мне хватило, чтобы понять, кто сделал первый, неудачный выстрел. Но я все же приказал найти тело.
   Очередь из "джерико" разорвала худощавого Норева в распластанные клочья, в которых мало что осталось человеческого - только багрянец крови.
   - Седых, Коничев, Алаев - пойдете со мной. Осмотрим высоту, - распорядился я, отворачиваясь. Не знаю почему, но мне стыдно было смотреть на останки Норева. Каким-то смутным образом я чувствовал ответственность за его гибель. Поручик Князев - оставляю на вас похоронный наряд.
   Хоронить, конечно, никого не будем - как тут прокопаешь каменистую, промерзлую землю? Да и некому помолиться за упокой души тех троих, что уже никогда не вернутся Домой с Аляски. Но тела надо собрать, сложить у дороги, пометить видно, чтобы потом наших парней похоронили по православному обычаю.
   Пулеметное гнездо при ближайшем рассмотрении оказалось довольно грубым. Мы подходили к нему с невольной опаской, будто ожидая, что "джерико" вот-вот оживет. Я поймал себя на том, что думаю об оружии, а не о человеке, который нажимал на курок, словно это злая воля пулемета держала нас столько времени на снегу. Но перед нами была всего лишь наспех сложенная из камней стенка с амбразурой. Спереди ее закрывали насыпанные сугробы, с обратной стороны Подпирали набитые чем-то мешки. "Джерико" зло поблескивал на нас, дерзко уставившись в небо пучком стволов.
   Рядом с пулеметом лежал стрелок. Пуля Демичева попала ему в скулу и вышла, разворотив череп, за правым ухом. Исполненное тоскливого ужаса лицо осталось почти не тронутым. "Мальчишка", - подумал я. Светловолосый, худой, нескладный. Сколько же ему лет? Восемнадцать? Ему бы подснежники сейчас девкам дарить, а не лежать в снегу на никому не нужном холме в никому не нужной Аляске. Впрочем, чего взять с американцев, которые единственные, наверное, из цивилизованных народов до сих пор считают, что защищать Отечество - это не почетное право, а повинность, которую должны отбывать все мальчишки именно в те годы, когда это им более чем противопоказано, потому что именно в эти годы смерть наиболее нелепа и ужасна...
   А потом я разглядел еще кое-что. И понял, отчего глаза у моих спутников стали холоднее снега. Левая рука мальчишки была прикована к станку пулемета наручниками. Такими же, какие висели на ремне у приснопамятного шерифа со "Спрингфилдом"...
   Рига, 20 сентября 1979 года, четверг.
   Анджей Заброцкий
   Я стоял под дверями и лениво ковырял паркет носком ботинка. Паркет не поддавался.
   Что за чертовщина? С каких это пор меня стали, посреди разговора выставлять за дверь, точно нашкодившего мальчишку? И с каких пор Старик начал белеть лицом в беседе с заезжими жандармами? Работать со Стариком, конечно, не сахар - он двумя словами может человека в тонкий блин раскатать, уделает как бог черепаху и глазом не моргнет, - но одного у него не отнять: справедлив Старик до щепетильности. Так что же он взъярился?
   Итак, мило беседуют они уже четверть часа. Что за притча? О чем говорить-то столько времени? Жаль, управа наша выстроена на редкость добротно. Сквозь могучие двойные двери даже сирена пожарная не прокричится.
   Неподатливый паркет уже надоел мне до чертиков, и я перенес внимание на потолок - высокий, пересеченный декоративными арками. По свежей побелке ползла снулая осенняя муха, примериваясь, где бы учинить шкоду. Я попытался играть с собой в угадайку - куда свернет муха в своих блужданиях в следующий раз? Но быстро обнаружил, что муха читает мои мысли и из принципа поступает наоборот. Потом насекомое улетело, зевая на ходу, и я остался совершенно один. Тараканов, что ли, запустить под плинтусы на следующий раз?
   Двери распахнулись с таким грохотом, что я невольно вжал голову в плечи, ожидая обвала. Щербаков ринулся по коридору с такой прытью, что я его едва нагнал. Лицо у потайного полицейского было мрачнее тучи.
   - Сергей Александрович?.. - робко начал я.
   Щербаков остановился так внезапно, что я налетел на него, и постоял секунду, ритмично сжимая кулаки. Думаю, в этот момент ему отчаянно хотелось передавить ручищами глотку Старика, хотя я понятия не имел, чем тот заслужил подобное обращение.
   - Андрей Войцехович, - медленно и раздельно проговорил он, - скажите, будьте любезны, где у вас тут поблизости найдется аптека?
   - Э... э... - я запнулся, не ожидая этакого вопроса. - За углом напротив... э... управы.
   - X...хорошо, - Щербаков кивком поблагодарил меня и с места взял такой разгон, что я, поспевая за ним, переходил порой на бег.
   По лестнице и через вестибюль мы проследовали в молчании - Щербаков в угрюмом, а я в ошарашенном. Только на улице агент бросил в асфальт краткое и веское: "Сволочь!", и поинтересовался зачем-то:
   - Крупная аптека?
   - Достаточно, - ответствовал я, окончательно сбитый с толку.
   - Это хорошо, - заключил Щербаков.
   Аптека действительно располагалась по другую сторону проспекта Трех императоров, на самом углу со Столбовой улицей. Над входом красовалась массивная вывеска - змея, пускающая в бронзовую чашу зеленый стеклянный яд.
   Пока Щербаков беседовал с пожилым аптекарем, я почтительно стоял в сторонке, озирая медные ступки, пестики, связки сушеных травок и прочие принадлежности аптечного Деда. Потом потайной агент потянул из кармана бумажник, отсчитал несколько серебряных монеток и получил в обмен тальную коробочку вроде портсигара. Меня даже интерес разобрал - что же это за лекарство в таком загадочном виде да еще за такие деньги?
   Любопытство свое я смог удовлетворить быстро. Одним резким движением Щербаков раскрыл коробочку, вытащил оттуда сигарету, сунул в зубы и двинулся к выходу, на ходу нашаривая по карманам шведские спички. Вот так так, а я - то думал, он не курит...
   На улице петербургский гость остановился, зажег сигарету и глубоко, нервически затянулся. Вокруг распространился характерный запах гашиша.
   Еще веселее. Признаться, не думал, что в охранку берут людей с подобными пороками. Хотя, если подумать, вряд ли Сергей Александрович все свободное время проводит за кальяном. Вот уже четвертый день прошел с его приезда, а закурил он в первый раз.
   - К...конопляные листья, - проговорил он после четвертой затяжки, когда руки перестали искать несуществующее горло.
   - Что? - переспросил я.
   - Конопляные листья, - с усмешкой повторил он - Врачи рекомендуют в качестве успокоительного средства, особенно для невротиков, склонных к меланхолии.
   - Не хотел бы вас обидеть, - заметил я, - но вы, Сергей Александрович, не очень похожи на невротика. Даже склонного к меланхолии.
   Агент сделал еще затяжку.
   - Спасибо, - ответил он. - Но я... не выношу самодовольных старых пней.
   Такое определение Старика несколько меня удивило Правда, лишь несколько.
   - Как я понял, Старик был не в восторге? - поинтересовался я осторожно.
   - Хуже, - Щербаков с изумлением воззрился на обжегший ему пальцы окурок, потянулся было за портсигарчиком, но остановился, чем меня здорово обрадовал видел я накурившихся гашиша, сам пробовал. С непривычки голову ведет ой как сильно Не хватало мне еще агента охранки в состоянии риз на своем горбу тащить в "Ориент" - Пойдемте. По дороге расскажу. Не в восторге - это еще слабо сказано. Для начала он не поверил ни единому моему слову. Счел меня
   параноиком, а вас... хм... легковерным юнцом. Так мало того, я его, видите ли, оскорбил до глубины души - приказы ему принялся отдавать прилюдно, в смысле при вас. Авторитет подрывать. С-сволочь. Схлестнулись мы...
   Я представил, как немецкий "элефант" пытается проехать Зимний дворец насквозь. Впечатляющее, должно быть, зрелище. Жаль, что меня из кабинета выставили.
   - Так что господин Ковальчик вообще отказал мне в неформальном сотрудничестве, - продолжал Щербаков, чуть торопясь. - Понимаете, что это значит? По глазам вижу, что еще нет. Это значит, что за каждый документ мне придется расписываться да еще заверять, что имею право на него хоть глазком взглянуть. А уж попросить о чем-то и думать забудьте! Само собой, право у меня такое есть Даже право приказывать имеется. Только вот ради одного приказа мне столько бумаги измарать надобно будет, что, пока я закончу, и нужда схлынет. Короче говоря, мы застряли.
   Он помолчал немного, пока мы пережидали семафорчик у перекрестка. Когда поднялся белый флажок, агент добавил:
   - Кстати, Андрей Войцехович, вас по-прежнему оставили при моей персоне. Но от расследования дела фон Садовица вы, по сути дела, отстранены. Так что, получается, я и вас под монастырь подвел.
   - Да ничего, - рассеянно отмахнулся я, поглощенный размышлениями, и добавил немного невпопад: - Вот сейчас в "Ориент" вернемся, там и поговорим.
   Глава 7
   "САНКТ-ПЕТЕРБУРЖСКИЕ ВЕДОМОСТИ",
   21 сентября 1979 года
   Без помпы и излишнего суесловия была отмечена в Берлине десятилетняя годовщина со дня смерти бывшего министра культуры Социалистической Республики Германия Адольфа Гитлера. На скромной церемонии, символично состоявшейся в берлинском Дворце Отечества, присутствовали соратники этого известного деятеля экс-канцлер Альберт Шпеер, бывший председатель ДСДАП Ганс-Фридрих Либкхнет, а также нынешний министр культуры Вольфганг Бауэр.