Серегин Михаил. Честное слово вора

   – Сколько?
   – Пять баксов.
   – Ни фига себе! Это у вас пузырь столько стоит?!
   – А ты как думал? У нас это редкость. Если деньгами, то столько. А если рыбкой, то килограмм. Можешь так заплатить, не обижусь.
   – Нет, друг, извиняй, рыбки с собой не захватил. Держи бабками. – Колыма вытащил бумажник одного из спортсменов и вынул из него зелено-серую бумажку.
   – Бывай, – независимо кивнул мужик, принял деньги и вылез из машины.
   Колыма тоже вылез, закрыл за собой дверь. Подойдя к дому, он сильно постучал в дверь. Сначала никакой реакции не было, но после того как Колыма постучал второй раз, изнутри послышались шаги.
   – Кого там принесло? – раздался хриплый голос.
   Дверь отворилась, и на пороге появился Валька Ломаный, высокий сутулый мужик с вытянутым лицом, покрытым оспинами.
   – Привет, Валька! – радостно сказал Колыма, делая шаг навстречу хозяину дома. – Узнаешь кореша?
   Раздражение на лице Вальки сменилось удивлением, а потом радостью.
   – Колян! Ты! – Он шагнул навстречу другу, и они обнялись.
   – Откуда ты тут? Сколько уж не виделись! – Радость хозяина дома была совершенно искренней. – Давай заходи, сейчас ради такой встречи можно будет выпить, я неприкосновенный запас достану.
   – Можно и не доставать, я тоже не с пустыми руками, – ответил Колыма, заходя в дом.
   Первый раз за последние несколько дней он чувствовал себя в полной безопасности.
 

* * *

 
   Колыма и Валя Ломаный сидели за колченогим самодельным столом, на котором стояла ополовиненная бутылка водки, два граненых стакана и тарелка с вареной рыбой, самым популярным в поселке блюдом. Еще на столе лежали несколько кусков хлеба, привезенного Колымой. Вот хлеб в Морском был настоящей роскошью, стоил он здесь раз в двадцать больше, чем в Магадане. Оно и неудивительно: возить его сюда было и трудно, и дорого. Колыма, видя, какими глазами его друг смотрит на хлеб, сам его почти не ел, отговорившись тем, что он сыт. Сейчас друзья выпили по первой, закусили и разговорились.
   – А мореходку помнишь? – спросил Валя. – Мичмана, Санечку?
   – Еще бы… – вздохнул Колыма. – Такое не забывается. Это в моей жизни было самое лучшее время, в детстве-то я мало чего хорошего видел, а сейчас так и вообще все по-другому.
   – Да, – кивнул Валька. – А помнишь, как я плечо сломал?
   Колыма кивнул. Кличка Ломаный прилипла к Вальке Репнину как раз после того, как он, попытавшись сделать стойку на турнике, упал и сломал ключицу.
   – Где-то сейчас наши? Интересно, куда их разбросало?
   – Ну, Саню я недавно видел, он мне и сказал, где тебя найти. Он в порту по-прежнему, рыбачит.
   – Молодец… Интересно, а как остальные? Сане, выходит, повезло, а ведь другие, наверное, как я, мыкаются…
   – А как тебя сюда-то занесло? – спросил Колыма.
   – А куда мне после отсидки было податься? Или сюда или в другую такую же дыру… Где я еще нужен? – горько сказал Ломаный.
   – Ты сидел? За что? – удивленно приподнял брови Колыма.
   – Да понимаешь… Как китобойный флот совсем концы отдал, я без работы остался, без денег. Кроме как в море ходить, я ведь ничего и не умею; ткнулся туда-сюда, попытался в рыболовном флоте место найти, да только там сейчас вакансий нет, тоже сокращение идет, а таких, как я, бедолаг, – навалом. А жить-то надо как-то. Вот полез в магазин, да и попался. Два года дали.
   – Ясно… – кивнул Колыма. – Надо же, не думал я, что ты воровать пойдешь.
   – Да я бы и не пошел, жизнь заставила. А ты как, Коля? Я смотрю, не бедствуешь, в такой тачке прикатил…
   – Эх, Валя, – тяжело вздохнул Колыма. – Я бы лучше без этой тачки обошелся. Да и не моя она.
   – А чья же?
   – Да тех пацанов, которые вчера меня убить хотели. Но я им не дался, а тачку вроде как по наследству получил. Да и не только тачку.
   – Ну даешь, – присвистнул Ломаный. – А за что они тебя замочить-то хотели? И кто?
   – Спортсмены. Люди Медведя. Слыхал о таком?
   – Как не слыхать. А что, война у вас с ними началась, что ли? Ты ведь, кажется, с блатарями дружбу водил, когда мы последний раз виделись?
   – С блатарями. А войны нет пока, просто подставили меня конкретно.
   – Как подставили?
   Колыма медлил меньше секунды. Ломаному он доверял по-настоящему. Это был хороший человек. Верный товарищ, не жадный, скромный, к тому же старый друг. Кому верить, если не ему? А человек, которому можно довериться, очень нужен. Один много не навоюешь: раз повезло, но на второй может и не повезти. Нужно лечь на дно, перекантоваться, а в этом Ломаный ему может помочь.
   – Ты знаешь, кто такой Батя?
   – Спрашиваешь! – возмутился Ломаный. – Еще бы. Смотрящий по области, вор в законе. Но он же сидит сейчас, кажется?
   – То-то и оно, что сидит. Он мне с зоны поручение дал – подогреть областного «хозяина». И доверил мне свое «рыжье» на это дело. И не только на это. «Рыжья» много было. Почти центнер.
   – Ни фига себе, – присвистнул Ломаный.
   Колыма в этот момент внимательно следил за его глазами. Но в них не мелькнуло жадности, только удивление и любопытство. Похоже, и правда не гнилой пацан, не ссучился за то время, что они не виделись.
   – Вот. Я «рыжье» у себя хранил, но три дня назад ночью налетели какие-то суки, двух моих корешей вальнули, а «рыжье» забрали. Но я сумел одного из этих гадов прижать и допросить.
   – И кто это были? Кто их послал?
   – Вот я его об этом как раз и спросил. И знаешь, кого он мне назвал?
   – Ну?
   – Илью Гурченко.
   – Серьезно?! – в глазах Ломаного мелькнуло изумление. – Да не может такого быть! Зачем ему это?!
   – Сезон скоро, игроков много. Только меня в этой истории крайним сделали! – скрипнул зубами Колыма.
   – И никак не предъявишь! – Ломаный поджал губы. Колыма усмехнулся, узнавая этот жест. Валька еще во времена их учебы в мореходке так делал, когда бывал чем-то здорово возмущен. – Это если он от себя действует. А если он просто исполнитель? – продолжил свою мысль Ломаный. – Настоящего-то заказчика боевик мог и не знать, может, Гурченко просто посредник? Если так, то точно ничего не предъявишь.
   – Да уж, – вздохнул Колыма. – Есть, впрочем, один вариант…
   Он еще какое-то время посвящал Ломаного в свои планы, а тот только кивал. Наконец, когда Колыма договорил, Валька спросил:
   – А сейчас-то ты что делать думаешь?
   – Сейчас мне неплохо бы на дно залечь на какое-то время. Но это трудно, меня сейчас все подряд ищут. В Магадане не спрячешься, а на материк тоже не выберешься. И морской порт, и аэропорт наверняка под контролем. А у меня даже документов нет, кроме своих. Может, ты чем поможешь, Валек?
   Ломаный нахмурил брови и некоторое время молчал. Колыма не торопил друга, ждал, пока тот заговорит сам.
   – Есть одна мысль, – наконец сказал Ломаный. – Что, если тебе в артели старательской перекантоваться? Я сам туда податься собираюсь, да и не только я – из поселка нашего все, считай. Вот и давай со мной. Только тачку твою спрятать нужно будет, а лучше и совсем уничтожить, уж больно она приметная.
   – А это надежно будет? Сейчас в области у каждого мента ориентировка на меня есть. А по приискам, я знаю, менты частенько шатаются.
   – Какие менты! – махнул рукой Ломаный. – У нас на сто квадратных километров – один участковый, и тот алкаш. Нальешь ему стопарик-другой, он тебе тут же начинает про летающие тарелки рассказывать, бзик у него такой. Да и того мы раз в полгода видим. А прочие менты сюда в светлое время суток не появляются, чтобы статистику убийств сотрудников правоохранительных органов не увеличивать. Тут ведь народ, сам понимаешь, какой живет: зэки бывшие да бичи. Приложат по голове, а потом десяток свидетелей покажет, что гражданин начальник сам с вездехода свалился, да головой об камешек и стукнулся.
   – А парни из отдела по борьбе с преступлениями в горнорудной отрасли?
   – Гонорейщики-то? Эти да, наезжают иногда. Но они же все бедные, как крысы церковные, с ними договориться – раз плюнуть. Отсыплешь им маленько золотишка, они прииск вообще не осматривают, сколько раз так было. Только знаешь что. – Ломаный слегка помрачнел. – Может, артель это и не очень хорошая мысль. Прииск-то наш ингуши контролируют. Возят нам жрачку, топливо, безопасность гарантируют, технику, если надо, подгоняют, но мы им за это все намытое «рыжье» сдаем по пять баксов за грамм. Так что, если они тебя тоже ищут, то лучше, пожалуй, на прииск не соваться.
   – Ты знаешь, Валек, меня сейчас все ищут. И лучше даже, что прииск «зверьки» держат. Они меня хоть в лицо не знают, только по фоткам. Спрячусь я от них, пожалуй. Они же нечасто приезжают, наверное?
   – Раз в неделю где-то.
   – Ну вот. Я буду в эти дни с прииска уходить или в бараке прятаться, обыскивать-то они их не будут – зачем?
   – Хм… А ты прав, пожалуй. Они в бараки и не суются. Во-первых, делать им там нечего, а во-вторых, у нас там грязно, да и крыши того и гляди обвалятся. Приедут, заберут золото, отдадут жрачку и уедут. Так всегда было.
   – Ну, тогда на том и порешим, – кивнул Колыма. – Давай еще выпьем за удачу.
   Ломаный кивнул, разлил по стаканам остатки водки. Они выпили, закусили рыбой и некоторое время сидели молча.
   – Слушай, Колян, – неожиданно спросил Ломаный, – а что ты с Батей не свяжешься? Кинул бы ему маляву…
   – Есть у меня причины этого не делать, Валек, – ответил Колыма. – Поверь мне, есть. Подумай, сам догадаешься.

Глава 19

   Комната для свиданок на «двадцатке» была оборудована так, как и положено на любой зоне. Здоровенное пустое помещение, перегороженное решеткой пополам, два стола друг напротив друга, маленькое окошечко, через которое пришедший с воли может говорить с арестантом, кабинка для часового, внимательно наблюдающего, чтобы зэку не передали чего неположенного – в общем, все как обычно. Но ради этой встречи правила были нарушены. Один из столов был отодвинут от перегородки и за ним устроились оба встретившихся человека.
   Нарушение правил было ничуть не удивительно, учитывая, какие люди встретились в этой комнате. Одним из них был Батя, а вторым не кто иной, как генерал Панкратов, начальник Управления исполнения наказаний по Магаданской области. Вот уж в этом случае начальник зоны мог не бояться нагоняя за нарушение режима. Приказ он получил от своего начальника, выше которого люди были только в Москве.
   Несмотря на то что Панкратов был одет в модное длинное пальто до полу, пах дорогим одеколоном и был чисто выбрит, а Батя с виду был самым обычным, ничем не примечательным зэком, переговоры шли на равных. Панкратов, уже давно начав брать от блатных взятки, поставил себя с ними на один уровень, а поскольку морально он был куда слабее Бати, то постепенно стал занимать едва ли не подчиненное положение, несмотря на то что, казалось бы, в его руках все козыри.
   Впрочем, кое-какие козыри были и у Бати. Во-первых, он прекрасно знал, что Панкратов сильно зависит от денег, которые получает от блатных; а во-вторых, обладал очень нехилым компроматом на генерала – например, информацией о взятках и сведениями о кое-каких неприглядных слабостях «хозяина». Начиная от пока еще легкого пристрастия к кокаину, который ему он же и поставлял, и заканчивая любовью к совсем молоденьким девушкам, связи с которыми вообще-то по закону караются нехилыми сроками. Конечно, при желании и Панкратов мог устроить Бате кучу неприятностей, но ему никогда не хватало духу хотя бы пригрозить этим блатному, он чувствовал, что смотрящий сильнее его, и давно уже не пытался это оспаривать.
   – Ну, с чем пожаловал? – спросил смотрящий у генерала сразу после того, как они поздоровались.
   – Думаю, через пару недель тебя освободят, – стараясь говорить спокойно и даже немного равнодушно, сообщил начальник УИНа. – Уже и бумаги на пересуд отослали. Только… – Он слегка замялся.
   – Что такое? – нахмурился смотрящий.
   – Не вздумай переиграть! Ты мне десять килограммов должен!
   – Ты что, моему слову не веришь?! – возмущенно сказал Батя. – Я вор, но слово свое держу, сам знаешь. За базар отвечаю конкретно. Как только смогу, расплачусь. Я тебя когда-нибудь обманывал?!
   – Ты-то не обманывал, спору нет, – задумчиво сказал Панкратов. – Но вот если тебя обманут…
   – Ты о чем это?
   – Золото-то твое Коля Колыма закрысил, говорят. И никто «рыжье» пока не нашел, как я слышал, – ни наши, ни ваши. И сам Колыма как сквозь землю провалился. Слухи про него всякие ходят, а самого его нигде нет.
   – А что ты про него слышал? Что с ним?
   – Его ищут. И не только мы и твои люди. Ингуши тоже ищут и спортсмены. Один раз его в порту увидели, кто-то Медведю стукнул, он туда четырех своих бойцов послал.
   – Ну и чем кончилось? – с непроницаемым лицом спросил смотрящий, не показывая, что уже знает об этом происшествии.
   – Троих он пристрелил, а четвертого кипятком обварил до полусмерти. Парень сейчас в реанимации лежит, выживет ли, нет ли – неясно. И тачку он у них угнал. Мы как узнали, ее в ориентировку ГАИ поставили, но без толку. Как сквозь землю провалилась. В общем, спортсменов Колыма нехило отоварил.
   – Тупые качки, – ухмыльнулся Батя, сверкнув золотыми фиксами. – А как «звери»?
   – Большой войной в городе пахнет. Между Гамзаевым с его «Ингушзолотом» и спортсменами. Я сегодня видел начальника СКМ, это его мнение.
   – Да? – Батя талантливо притворился удивленным. – А из-за чего же это? Жили-жили, пусть не очень дружно, но мирно, и вдруг – нате вам… Что стряслось-то?
   – Причина-то ясна. Сезон скоро начнется, они друг у дружки прииски оттяпать хотят, а кто на кого первым наехал, теперь уж и не поймешь. У Гамзаева сына убить пытались, гранату ему в окно швырнули, а у Медведя джип с водилой взорвали, он сам по случайности жив остался. В общем, война, считай, уже началась.
   – Ну и что ты насчет этой войны думаешь? – спокойно поинтересовался Батя.
   – Да пусть они друг друга поубивают! Что ингуши, что спортсмены – беспредельщики и отморозки. Вот и пусть между собой грызутся. Воздух в городе чище станет.
   – Хоть ты и большой начальник, гражданин хороший, а все равно дурак! – с усмешкой сказал смотрящий. – Я тебе одну притчу расскажу. Есть на Востоке одна такая казнь – привязывают человека к столбу и оставляют на весь день привязанным, чтобы из него мухи, слепни и прочие твари летучие кровь сосали. Так вот, привязал однажды правитель провинившегося подданного к столбу, облепили его мухи и сосут кровь. Но шел мимо добрый человек и согнал с него всех мух. Но стоять рядом не стал, конечно, пошел дальше своей дорогой. И тут же на привязанного новые мухи насели и кусать его стали хуже, чем прежние. А почему, спрашивается? Да потому, что те, которых добрый прохожий согнал, крови уже напились и были сытые. А новые голодные сели и заново кусать стали. Так что, прежде чем кровососов уничтожать, трижды подумать надо. Свято место пусто не бывает.
   – Ты про то говоришь, что если ингуши и спортсмены друг друга перебьют, то их место кто-то другой займет? – осторожно спросил Панкратов.
   – Кто-то другой наверняка займет, – кивнул Батя. – Вопрос – кто.
   Последние слова он произнес так веско и многозначительно, что Панкратов не нашелся, что ответить. Однако в голове у него мелькнула мысль, что из всех жителей Магадана от свары Медведя и Гамзаева этот фиксатый старик выиграет, пожалуй, больше всех. Два его врага дерутся, а он в стороне. Впрочем, додумать эту мысль до конца Панкратов не успел – Батя продолжил разговор, вернувшись к старой теме:
   – Ладно, с войной еще неизвестно что будет, время покажет. А насчет Колымы, ты, гражданин начальник, не беспокойся. Ищут его мои люди, и найдут. И «рыжье» найдут, меня безнаказанно еще никто не обкрадывал. Так что свои десять килограммов ты при любом раскладе получишь, не менжуйся. Как только, так сразу. Считай, что я на вольняшке в долг буду жить. За твой счет, дорогой начальничек.

Глава 20

   Отношения между завязанными на золотодобычу группировками в Магадане никогда не были особенно безоблачными. Сейчас таких группировок существовало три: «Ингушзолото», спортсмены под предводительством Медведя и блатные. Особенно не любили друг друга спортсменская группировка и «Ингушзолото». Так уж сложилось, что несколько лет подряд они только и делали, что постоянно перебегали друг другу дорогу. Спортсмены, как правило, несли потери большие, чем ингуши, но у них никогда не бывало проблем с пополнением. До полномасштабной войны ни разу, правда, не доходило, все конфликты пока удавалось спускать на тормозах, но напряжение копилось уже давно.
   И вот наконец война грянула. И спортсмены, и ингуши считали себя правыми и несправедливо обиженными, и та и другая группировки, чтобы сохранить свое «лицо», должны были отомстить противникам. Тем более что и те и другие давно хотели помериться силами по-крупному, считая себя круче соперника, который постоянно мешал занять подобающее место под солнцем.
   А подобающим для себя местом под солнцем спортсмены и ингуши считали полный контроль всей золотодобычи в области. И ни Гамзаев, ни Медведь не подозревали, что на самом деле их искусно стравили, столкнули лбами. Каждый из них считал, что противник просто неожиданно обнаглел до предела и решил хапнуть кусок не по зубам. Впрочем, поверить в это было несложно, все предпосылки для такого вывода у противоборствующих сторон имелись.
   Самая главная из них заключалась в том, что сейчас именно эти две группировки являлись основными конкурентами в золотодобывающем бизнесе Магадана. Все прибыльные участки в области были поделены на три неравные части. Две – примерно равные – контролировали ингуши и спортсмены, а одна – значительно менее прибыльная – оставалась за блатными, возглавляемыми Батей. Но сейчас блатные оказались совершенно не при делах. Только Гамзаев все еще слегка опасался, что они нападут на него, мстя за украденное золото смотрящего, которое, как он был уверен, на самом деле увели спортсмены.
   Однако блатные не рыпались. То ли сил у них не хватало, то ли какие другие соображения были. Да и то сказать, Батя-то пока на зоне, а что блатари без него могут?
   Медведь, который не был причастен ни к нападению на блатных, ни к пропаже золота, ни к покушению на сына Расула Гамзаева, воспринял взрыв своего джипа как необоснованное нападение на себя и начал активно готовиться к войне. Собственно, у него не было другого выбора. Если бы он этого не сделал, то его же собственные люди этого не поняли бы. Многие из них имели к ингушам давний счет. Да и сам Медведь мог много чего им припомнить.
   «Звери» были далеко не ангелами и в прошлом неоднократно покушались на владения спортсменов. Вспомнить хотя бы историю с бригадой Бритого, которую ингуши вырезали, сработав под ментов. Правда, Медведь тогда сумел отомстить и отстоять свои прииски, но сама эта попытка глубоко запала ему в память.
   Как и его лохматый тезка, лидер «оргспортивности» был необычайно злопамятен. Его люди прошлись по спортклубам города, набирая молодежь, закупили большую партию оружия и, не скрывая своих намерений, заявили, что теперь прииски ингушей принадлежат им. Спортсмены начали терроризировать работавших на «Ингушзолото» старателей. Но это было тактической ошибкой.
   Начинать надо было не с этого, а с боевиков и руководства противников. Медведь понимал это, но проблема заключалась в том, что ему нужно было некоторое время для подготовки к полномасштабной войне, а чтобы пугать безоружных рабочих, кроме страшной рожи и крепких кулаков, не нужно ничего.
   А Расул Гамзаев был свято уверен, что спортсмены сначала подставили его с наездом на блатных, сымитировав почерк ингушей, а потом еще и попытались убить его сына. В этом убеждал и звонок на мобильник, и прошлые действия спортсменов. Гамзаев тоже был злопамятен и прекрасно помнил, как в прошлом году несколько качков пытались по беспределу отобрать один из самых доходных приисков «Ингушзолота» и попутно завалили нескольких соплеменников Гамзаева, попытавшихся дать им отпор.
   Качков тогда, правда, довольно быстро замочили ребята из вызванного подкрепления, а Медведь на стрелке клятвенно заверял, что это не его люди, а какие-то левые беспредельщики, но через одного из своих информаторов Гамзаев узнал, что на самом деле Медведь отдал этим парням тайный приказ наехать на ингушей – не иначе решил проверить «Ингушзолото» на прочность. Но поскольку тогда официально Медведь отморозков своими не признал и не поддержал, то повода для большой войны не было. И вот, как считал Гамзаев, в этом году Медведь, видимо, захотел наступать всеми силами.
   Гамзаев решил, что если качки хотят в очередной раз нарваться, то это можно устроить. Последняя серьезная разборка между этими группировками, случившаяся в двухтысячном году, закончилась гибелью Штангиста, тогдашнего лидера спортсменов. Именно после этого Медведь и выдвинулся у них на самый верх. Лидер «Ингушзолота» решил, что теперь пришла его очередь, и отдал приказ на уничтожение Медведя.
   У ингушей было среди спортсменов несколько подкупленных агентов: одним из них был тот самый Гарик, третий охранник автостоянки, исчезнувший после взрыва джипа Медведя. Он-то и подложил в машину взрывчатку, но вместо обещанных пятидесяти штук баксов в качестве награды получил восемнадцать граммов свинца – одну пулю в спину и одну в голову. «Ингушзолото» не любило разбрасываться деньгами, а пользы от сделавшего свое дело спортсмена больше не предвиделось.
   Со взрыва джипа Медведя война могла считаться официально объявленной. Тут-то и сыграло свою роль преимущество группировки Гамзаева – ингуши могли позволить себе действовать тут же, без подготовки. Гамзаев не мог позволить войне затянуться, потому что тогда решающим стал бы численный перевес. Расул начал действовать первым. Преимущество ингушей заключалось в том, что их группировка, хоть и более малочисленная, была более сплоченной и подготовленной, чем «оргспортивность». Нужна была серия быстрых операций, которые обезглавили и деморализовали бы противника.
   Именно такую серию и спланировал Расул Гамзаев.
   Неизвестный кукловод, стравивший Гамзаева и Медведя, мог порадоваться. Он виртуозно достиг своей цели.

Глава 21

   Андрей Анатольевич Тюпов, больше известный в Магадане под кличкой Тюпа, возвращался из главного офиса группировки спортсменов к себе домой. Он сидел на заднем сиденье своей новенькой белой «Хонды», устало прикрыв глаза и запрокинув голову. За последние двое суток спать Тюпе пришлось не больше пяти часов, и сейчас это наконец начало сказываться на его самочувствии. Тюпов был одним из самых близких приближенных Медведя и, по мнению представителей остальных группировок, самым опасным после него человеком.
   Пожалуй, это и в самом деле было так. В отличие от большинства качков, лозунгом всей жизни которых было: «Сила есть – ума не надо!» Тюпа, который в свое время пришел в группировку из секции карате, где успел получить последний коричневый пояс, умел работать не только кулаками, но и головой. Во многом именно благодаря ему группировка Медведя сумела так круто приподняться.
   Именно Тюпа первым из всех спортсменов несколько лет назад дошел до нехитрой истины, что добытые деньги можно не только весело просвистывать в кабаках, но и вкладывать в какие-то серьезные дела, которые потом дадут прибыль. Именно Тюпову в свое время удалось наладить взаимовыгодные контакты с двумя магаданскими бизнесменами, фирмы которых теперь трудолюбиво трудились на ниве отмывки черного нала, поставляемого спортсменами. И именно Тюпа сумел наладить отношения с некоторыми политиками и крупными милицейскими чинами области. Это стоило немалых денег, но результат себя окупал.
   По большому счету, практически все дела, которые группировка Медведя вела с кем-то посторонним, не считая старателей, вел именно Тюпов, и поэтому он был практически незаменим. Медведю такая ситуация не очень-то нравилась, он опасался, что Тюпа может стать для него опасным конкурентом и попытается занять его место.
   Медведь несколько раз предпринимал попытки выйти на бизнесменов и чиновников лично или с помощью каких-то других посредников, но все эти попытки последовательно проваливались. И Медведю, и его посланникам не хватало ловкости, тонкости, мягкости. Да что там – элементарной вежливости и хорошего воспитания, без которых по-настоящему большие дела просто не делаются. Бритым черепом и широкими плечами хорошо старателей пугать, а если метить выше, то нужно и вести себя соответствующе.
   Именно так и вел себя Тюпа, который постепенно становился чужим в родной группировке, но зато был теперь вхож в иные сферы. Он обзавелся несколькими клубными костюмами и целой коллекцией модных галстуков, бросил жлобскую привычку таскать на шее полукилограммовую золотую цепь, перестал употреблять в речи не те слова… В общем, стал на вид очень приличным деловым человеком, с которым не стыдно иметь дело ни честному предпринимателю, ни депутату областной думы.
   Как ни печально, но обычно карьеры таких молодых людей кончаются тем, что они и правда пытаются стать круче лидера своей группировки и заканчивают жизнь от неизлечимой болезни – передозировки свинца в организме. Но Тюпа оказался куда умнее большинства себе подобных и к Медведю относился подчеркнуто лояльно. Честно выполнял все его поручения, не грубил, превосходства показать не пытался и людей на свою сторону не переманивал.
   Может быть, дело было в том, что он попросту понимал – один человек не может успеть и ходить на приемы к лучшим людям города, и стрелять по люстрам в кабаке, веселя родную братву. Необходимо разделение труда. Медведь со временем тоже это понял и немного успокоился, хотя в голове его еще довольно долго крутились мысли о том, что не мешало бы все же Тюпу устранить и заменить кем-нибудь попроще. Но подходящей кандидатуры не было, дела группировки все больше завязывались на Тюпу, а когда ему, наконец, удалось каким-то образом найти выход на по-настоящему серьезных торговцев оружием, у которых можно было достать все что угодно – от перочинного ножика и до авиационной бомбы средней мощности, – Тюпа стал по-настоящему незаменим.