Серегин Михаил. Дорога из пекла

Глава седьмая

   Вдвоем с охранником мы быстро выбрались из барака на улицу.
   Лагерь уже горел. Ближние к горящей стороне леса бараки загорелись первыми, и огонь по крышам быстро перебрался на все близлежащие здания. Нетронутыми пока оставались лишь два строения, расположенные в непосредственной близости от ворот.
   Охранники давно уже ретировались за колючую проволоку и окружали теперь лагерь с трех сторон. Судя по всему, у них был приказ не стрелять до тех пор, пока не будет попыток заключенных перебраться через колючку. Неохраняемой оставалась только та сторона, которая примыкала непосредственно к горящему лесу.
   Заключенные бестолково метались между горящими бараками и производственными корпусами, создавая панику и неразбериху...
   – Поджарят, суки! – орал мужичонка невысокого роста, напяливший на себя телогрейку и шапку-ушанку. – Тащи телогрейки со склада, пока не сгорел!
   Идея показалась мне удачной. От огня лучше беречься в телогрейке, чем в летних рубашках или даже моем защитном комбинезоне.
   – Бегом к складу! – крикнула я охраннику, который ни на шаг от меня не отставал, словно был моим телохранителем...
   Склад оказался в одном из зданий, которые еще не горели. Там уже хозяйничали заключенные из тех, что заботятся не столько о своей жизни, сколько о своем желудке и своем кармане. Народу на складе набилось много. Здесь огня еще не было, и можно было ждать дальше, хотя – чего можно было дождаться? Только того, что и это здание рано или поздно начнет гореть и убегать придется и отсюда. Но бежать уже будет некуда.
   Пользуясь автоматом как дубиной, угрожая и расталкивая заключенных, которые на охранника не обращали практически никакого внимания, мы пробились внутрь. Я искала среди заключенных человека, на которого можно было бы положиться, который мог бы убедить остальных идти через лес. Я прекрасно понимала, что мне, девушке в форме спасателя, никто из них не поверит.
   На меня порой бросали взгляды, не обещающие мне ничего хорошего. Если бы не грозящий со всех сторон смертью огонь, мне недолго удалось бы прожить среди этих людей. Среди них были и воры, и убийцы, и насильники, и каждый из них отбывал наказание за совершенное ими преступление. Но суд оставил их в живых, и никто не мог распоряжаться самовольно их жизнями, как это хотели сделать Краевский с Кузиным. Каждый из них имел право на спасение, как и любой человек, попавший в беду. А беда им грозила серьезная.
   Я машинально отмечала взгляды, которые бросали на меня заключенные. В каждом из них я видела страх, или ненависть, или растерянность, и скользнув по такому лицу глазами, всматривалась в следующее.
   Того, кого я искала, я встретила внутри склада. Мужчина очень высокого роста, физически очень сильный, что сразу становилось понятно при одном только взгляде на его руки и плечи, сидел на подоконнике у выбитого окна и смотрел на горящий лес. Когда мы протискивались через толпу, он посмотрел на меня и усмехнулся.
   «Этот! – тут же решила я. – За этим – они все пойдут!»
   Я подошла прямо к нему и, остановившись у подоконника, тоже посмотрела на лес...
   – Туда надо идти! – сказала я убежденно. – У ворот – перестреляют всех...
   Он молча меня разглядывал почти целую минуту, потом спросил:
   – Ты кто?
   – Я не хочу, чтобы вас всех перестреляли, – сказала я ему, не ответив на вопрос. – И сама жить хочу...
   «Вот так и нужно с ними разговаривать, – приободрила я саму себя. – Неконкретно и многозначительно. Это в их стиле...»
   – Я спрашиваю – зовут как? – перебил он мои мысли. – Меня – Гиря... – Он усмехнулся. – Кулаки у меня – как гири.
   – Ольгой меня зовут... – ответила я, не совсем понимая, что происходит.
   – А Дохляк что тут делает? – спросил он, указывая на стоящего рядом со мной охранника. – Поджариться захотел вместе с нами?
   Странно, но его не беспокоило, что охранник держал в руках автомат. Остальных, кстати, это тоже мало занимало. Словно автомат у него был ненастоящий. Вероятно, эти люди научились определять степень опасности не по тому, есть ли у человека оружие, а по тому, хочет ли и может ли этот человек тебя убить... И они чутко уловили, что у охранника, которого Гиря назвал Дохляком, нет никакого желания в кого-либо стрелять.
   – Он умереть боится, – сказала я.
   – Здесь он зачем? – переспросил Гиря и мотнул головой в сторону ворот. – Почему он не там?
   Я помолчала, размышляя, стоит ли говорить то, что мне известно о намерениях начальника лагеря. Но в первую очередь дело касается жизни этих людей, решила я, значит, они имеют право знать обо всем.
   – У Кузина есть приказ, – сказала я, – уничтожить всех в лагере. Включая охрану, чтобы свидетелей не осталось... Он... – я кивнула в сторону Дохляка, – ...в это поверил. Он жить хочет.
   – И поэтому пошел с тобой? – спросил Гиря.
   – Да, – ответила я.
   Помолчали несколько секунд. Я понимала, что сейчас он решает трудный для себя вопрос – верить мне или нет, неизвестно откуда и зачем появившейся в лагере, несерьезной на вид...
   – Чей приказ? – спросил Гиря.
   Я секунд пять подумала – говорить или не говорить?.. И решила, что эта информация не составляет государственной тайны.
   – Федеральной службы безопасности...
   Гиря усмехнулся недоверчиво.
   – Зачем им это?
   – Выслужиться хотят, – пояснила я. – Вас перестреляют, а в рапорте напишут, что вы массовый побег организовали... А они всех вас при задержании постреляют... Потому, что вы оказали сопротивление... Кузин с пулеметами за воротами вас ждет.
   – Вот сука, Жирный! – выругался Гиря. – Ему два раза уже напильник в брюхо втыкали – живучий, падла! По лагерю последнее время только с двумя автоматчиками ходил, берегся, сука!..
   Он сплюнул.
   – Всех, значит, положить хочет... – не то спросил, не то подтвердил Гиря.
   – А потом от свидетелей избавится, – подтвердила я. – Охранников своих постреляет... В рапорте напишет, что вы их убили...
   – Туда им и дорога! – буркнул Гиря. – Суки – еще те! Им зэка шлепнуть – что комара...
   Он, видно, на что-то решился. Встал с подоконника, и оказалось, что я ему где-то по плечо, не выше... Гиря рывком выдернул автомат из рук Дохляка и неожиданно сунул мне в руки.
   – Держи! – сказал он. – Обращаться с этим, надеюсь, умеешь?
   Я даже оторопела слегка от такой наглости. Это он меня спрашивает, офицера МЧС, которая раз в неделю полдня проводит в тире, совершенствуясь в стрельбе из самых различных видов оружия, включая огнемет... Впрочем, откуда же ему это знать? На лбу у меня не написано – хорошо ли я умею стрелять.
   Но спросила я его совершенно о другом:
   – А почему ты не хочешь оставить его себе?
   Гиря усмехнулся.
   – Если на тебя пятнадцать человек нападут, ты языком от них отбиваться будешь?
   – Хорошо, – согласилась я. – Возьму автомат – уговорил.
   – А мне одолжи вот это, – сказал гиря и ткнул пальцем в наручники, болтающиеся у меня на поясе. – У Дохляка, что ли, отобрала...
   Я машинально кивнула и сунула ему браслеты, которые он тут же спрятал в карман и при этом мрачно усмехнулся.
   Гиря еще раз выглянул в окно, посмотрел – далеко ли еще пламя... И понял, что медлить нельзя... Снопы искр летели по ветру от соседнего, горящего уже здания в нашу сторону.
   – Ладно, Ольга, объясняй, что ты придумала.
   Я вздохнула и подумала:
   «Ну, наконец-то, – теперь быстро, очень быстро... Если всех собрать быстро – мы сумеем прорваться в лес...»
   – Уходить нужно через огонь! – сказала я. – Это единственный путь, где стрелять не будут – некому! Туда и пойдем... Я не знаю – что там, дальше... Но главное – там можно пройти живыми. Больше – нигде нельзя... И еще – Кузина там нет.
   – Сгорим! – засомневался Гиря. – Не пройдем!
   – Надевайте телогрейки, берите в руки что-нибудь вроде щитов – закрываться от искр и горящих веток... Под этим прикрытием мы растаскиваем колючую проволоку со стороны леса.
   – Там нет уже колючки, – перебил меня Гиря. – Сам Кузин приказал забор убрать – нас на работу гонял, – траншею в лесу заставлял копать... Пожар хотел остановить. Не вышло...
   – У него не вышло, а у нас выйдет, – заявила я уверенно.
   – Дай бог, – отозвался Гиря...
   С этими словами он пошел к выходу, легко раздвигая людей своей фигурой. Я поспешила за ним, держа автомат таким образом, чтобы он сразу бросался в глаза всем, кто попытается на меня напасть... Охранник, больной туберкулезом, не отставал от меня ни на шаг.
   Мы выбрались на улицу.
   – Передай там, – сказал Гиря пожилому заключенному, что стоял рядом с ним, – всем на прогулку... Да побыстрее, мать вашу!
   Тот исчез за спинами остальных. Я только теперь обратила внимание, что почти все заключенные были пожилого возраста, молодых не было вообще. Лет сорока – тридцати пяти я увидела всего нескольких человек... Остальным – явно за пятьдесят.
   «Странно, – подумала я. – Вот уж не предполагала, что лагеря у нас теперь специализируются по возрастам... А где же, кстати, обитатели остальных бараков? Заключенных здесь должно быть гораздо больше...»
   Жаркая мгновенная мысль пронеслась у меня в голове и обожгла сознание:
   «Неужели – сгорели? Не может быть!..»
   – Гиря, – спросила я, – почему народу так мало? Где остальные?
   – Все здесь, – ответил он. – Этот лагерь закрывать должны были, нас переводить по другим зонам. Они уже два года к консервации готовятся.
   – Сколько же вас? – спросила я.
   – Пятьдесят четыре человека, – ответил Гиря. – Все на месте...
   Между тем на улице образовалась небольшая толпа в телогрейках и шапках-ушанках. Гирю все слушались беспрекословно.
   Я поняла, что совершенно точно выделила из множества этих людей неформального лидера. И сумела с ним договориться. Впрочем, сама ситуация мне помогала. Лидер – всегда человек умный. И Гиря, как умный человек, и без меня прекрасно понял, что выхода у них нет. А тут я – невесть откуда свалившийся на него союзник... Стоит ли разбираться – откуда и зачем свалившийся? Будет время – разберемся! Если живы останемся... Люди, попавшие в критическую ситуацию, любому союзнику рады...
   Мы стояли в небольшом дворике, укрываясь от огня и от наблюдателей-охранников, расположившихся вдоль колючей проволоки... Гиря влез на кучу ржавых радиаторов парового отопления и стал очень высоким. Он возвышался над толпой заключенных, словно памятник Маяковскому на площади перед концертным залом имени Чайковского...
   – Мужики! – крикнул Гиря, перекрывая говор толпы. – Жить хотите?
   – Нет, умник! – крикнул в ответ пожилой зэк с густой бородой и в толстых роговых очках. – Мы сгореть хотим заживо, как Жанна д’Арк!
   Я удивилась. Тот, кто кричал, производил впечатление интеллигентного человека. Внешне, по крайней мере, он вовсе не был похож на преступника...
   – Вот! – Гиря ткнул пальцем в меня, не обращая внимания на выкрик человека с бородой, которого я сразу же окрестила Профессором, до того он был похож на одного из моих преподавателей. – Вот девчонка! Она моложе многих из вас раза в два, однако панике не поддалась. Наверное, она смотрит на вас, как на сброд всякий... Да вы сброд и есть... Тьфу! Смотреть на вас противно... Так вот она, в отличие от всех вас, не только хочет отсюда ноги сделать, она еще и думает!
   – Откуда она взялась? – крикнул кто-то. – Утка подсадная.
   – Я сама под статьей! – заорала я, пытаясь кричать погромче, чтобы меня слышали все. – Меня Кузин сегодня в карцер посадил... Решайте! Здесь сидеть – сгорим! В ворота ломиться – постреляют на колючке! Одна дорога – в лес! Там можно пройти...
   – В лес – это уголовное правонарушение, которое будет квалифицировано как побег, – возразил Профессор. – Мне, например, всего два года осталось, зачем мне еще пятерик на себя вешать...
   Гул голосов после его реплики прозвучал очень одобрительно...
   – Кто это? – спросила я Гирю, спрыгнувшего с радиаторов. – Он не похож на уголовника...
   – Политический, – буркнул тот. – Он к власти рвался... Повесили на него в свое время ограбление сберкассы, вот и попал к нам в зону... Теперь здесь права качать пробует...
   – Нужно послать к Кузину кого-нибудь, – продолжал Профессор. – Пообещать, что ни один из нас шага в сторону не сделает, когда из ворот выйдет... Пусть везут в другую зону... Кто пойдет? Может, ты, Гиря?
   Тот усмехнулся.
   – Нет уж, спасибо! Я под пули лезть вовсе не хочу...
   Гиря пошарил глазами по толпе вокруг себя...
   – Вот! – воскликнул он. – Дохляк пойдет... Его они не тронут – свой все-таки...
   Толпа вновь прогудела одобрительно.
   Охранник, который все время стоял возле меня, понял, что сопротивляться воле большинства бессмысленно. Он только глянул на автомат и сказал с надеждой в голосе:
   – Я без оружия не пойду. Меня сразу – под трибунал, за потерю личного оружия. Меня Кузин своими руками расстреляет.
   – Ладно, – сказал Гиря. – Пойдешь с оружием...
   Он отобрал у меня автомат, отстегнул магазин, сунул в карман телогрейки и только после этого протянул разряженный автомат охраннику.
   – На свое оружие, – сказал он при этом. – Объяснишь Кузину, что мы требуем... Нет, скажи – просим нас эвакуировать отсюда куда угодно. Обещаем не разбегаться и вести себя как примерные мальчики – тихо и скромно... Если в нас не станут стрелять...
   – Это бесполезно, – перебила я его. – Я же говорила тебе – Кузин расстреляет каждого, кто попытается выйти из лагеря. Он нам братскую могилу здесь устроил... Осталось закопать только...
   – Ты же видишь, – не верят тебе, – ответил мне Гиря. – Пусть убедятся...
   Я не поняла его фразы. Он, видимо, очень хорошо знал этого подлеца Кузина, знал, чего от того можно ждать... Знал лучше меня...
   Я хлопнула туберкулезного охранника по плечу и уверенным тоном сказала:
   – Раз решил – иди! Помни только, о чем я тебя предупредила... Держись поближе к лесу. И если начнется пальба – ныряй в елки...
   – Давай, Дохляк, двигай! – крикнул Профессор. – Мы тут поджаримся скоро...
   – Ну, прощай, – сказал мне охранник. – Спасибо тебе...
   – За что? – не поняла я.
   – Так... Просто – спасибо, – вздохнул он. – Не знаю, как и зовут тебя...
   – Ольгой меня зовут, – ответила я. – Может быть, встретимся еще!
   – Вряд ли. – Он снова вздохнул и сказал: – Пора мне...
   Потом помолчал секунду и добавил:
   – Если вспоминать будешь про меня... Петром меня зовут.
   Он закинул автомат за спину и выбрался на открытое пространство. Пятьдесят пять пар глаз напряженно смотрели ему в спину.
   Петр не бежал к воротам, он шел медленно, словно нехотя...
   – Не торопится, сучонок! – сказал кто-то над самым моим ухом.
   Я оглянулась. Профессор стоял у меня за спиной и смотрел прямо мне в глаза сквозь свои толстые очки. Взгляд у него был очень умный и очень настороженный. Как у лидера меньшинства в Госдуме...
   – Что? – спросила я. – Ты мне дыру в затылке протрешь.
   – Если тебя Кузин послал, чтобы в ловушку нас заманить, – сказал Профессор тихо и угрожающе, – я тебя своими руками разорву на части...
   Я невольно посмотрела на его руки. Он заметил мой взгляд и усмехнулся. Кулаки у него были, конечно, не такие огромные, как у Гири, но мне показалось, что ему не составит труда осуществить свою угрозу... Пожалуй, без оружия я с ним не справлюсь. Никакие спецприемы мне против него не помогут, да и владею я ими не столь виртуозно, как звезды Голливуда...
   – Вы сами рветесь в ловушку, – ответила я и отвернулась...
   – Крыша горит! – раздался истошный крик кого-то из зэков.
   Толпа заволновалась, но все продолжали смотреть, как охранник идет к воротам. Ему осталось буквально несколько метров...
   – У нас остались минуты, – сказала я Гире. – Больше ждать нельзя. Если здание загорится, мы отсюда уже не выберемся...
   – Подожди! – крикнул в ответ Гиря.
   Он по-прежнему не сводил своих глаз с сутулой спины Петра.
   Петр подошел к лагерным воротам. Створки их были прикрыты и замотаны с наружной стороны проволокой, а не заперты на замок.
   Петр что-то крикнул другим охранникам, стоящим метрах в двадцати от ворот. Те не ответили и не шелохнулись. Они так же, как и заключенные, смотрели на фигуру одинокого человека, торчащую возле ворот... Петр крикнул еще раз и вновь не получил ответа...
   Он просунул руки сквозь колючку и начал разматывать проволоку.
   – Что он возится, урод! – прошипел за моей спиной Профессор.
   Наконец Петр отмотал проволоку от створок ворот и отбросил ее в сторону. Он взялся за одну створку, слегка приподнял ее, чтобы нижний край не задевал за землю, и отвел в сторону.
   В ту же секунду прозвучала автоматная очередь. Петр зашатался, отпустил ворота и повернулся лицом к бараку, к нам... Я не видела его лица, но и без того знала, что на нем написаны недоумение и обида. И еще, пожалуй, – покорность судьбе...
   Петр сделал шаг назад, споткнулся обо что-то и упал спиной на воротную створку. По ей он сполз вниз не до конца, а, зацепившись за острые концы колючей проволоки, повис на ней, слегка склонившись вперед и уронив голову на грудь...
   – Кто хочет еще попробовать? – крикнул Гиря. – Может, ты? Или ты?
   Никто ему не ответил.
   – Может, ты? – уже тише спросил он Профессора. – Не желаешь?
   – Нет! – твердо ответил тот. – Это решение было ошибочным. У нас остается всего один путь – прорываться через лес.
   – Эй! – крикнул Гиря. – Кто жить хочет – надевай телогрейки и бегом через лес... Если быстро бежать – сгореть не успеешь. Главное – не останавливаться... Как на гарь выскочишь, так считай – спасся... Там уже – решай как знаешь...
   Несколько человек побежали, не дожидаясь конца его речи... Бежать предстояло мимо двух горящих зданий, буквально – между двух огромных костров. К ним даже подходить было трудно, не то чтобы стоять между ними – волосы на голове вспыхивали, и лицо обжигал нестерпимый жар... Пятеро заключенных бросились между горящими бараками по узкому проходу, уже перегороженному кое-где свалившимися с крыш горящими бревнами...
   Оставшиеся напряженно следили на ними, понимая, что от того, удастся ли их попытка, зависит слишком многое. Фактически – останутся ли в живых все обитатели лагеря... В том числе – и я. Поэтому я следила за ними столь же напряженно.
   Один за другим они ныряли в пекло и скрывались из вида в клубах дыма, от которого уже и нам становилось трудно дышать.
   Тот, кто бежал пятым, последним, слегка прихрамывал на бегу и неуклюже подскакивал, когда нужно было перепрыгнуть горящее бревно. Он был коротко острижен, шапку он потерял, когда только выбежал из нашего барака, и то и дело хватался руками за голову. Очевидно, жар от горящих зданий был нестерпимый. Ожоги головы ему уже обеспечены... Если, конечно...
   Я не успела додумать «...если, конечно, добежит», как хромой споткнулся, нога его зацепилась за кусок проволоки, и он налетел на того, кто бежал впереди. Толкнув его в спину, хромой упал, падая, ухватился за телогрейку бегущего перед ним, и оба они покатились по горящей земле... Дым спрятал их обоих, и никто из нас так и не понял, чем падение закончилось.
   Толпа вокруг меня затаила дыхание...
   – Угробил Ваську, падла хромая! – пробормотал Профессор за моей спиной.
   Гиря снова залез на кучу радиаторов и закричал:
   – Бежать по одному, через десять метров. Быстро бежать! Метров через триста асфальтированный плац, где Кузин охранников гонял. Там можно передохнуть. Но недолго. Пару секунд. И – в лес. Так же быстро... И еще – увижу, что какая– нибудь сука свалит кого, как эта тварь хромая, – лучше сразу в огонь прыгайте. В землю вобью...
   Гиря спрыгнул вниз и сказал нам с Профессором:
   – Мы с вами последними побежим, втроем...
   Я кивнула, это было логично и понятно. Мы как бы приняли на себя ответственность за этих людей, когда убеждали их бежать в горящий лес. Значит, нам последними и бежать... Еще неизвестно, кто в выигрыше – тот, кто бежит в неизвестность, рискуя сгореть заживо, либо тот, кто остается в загорающемся бараке, рискуя дождаться горящего бревна с крыши себе на голову или оказаться под рухнувшей пылающей стеной...
   Неизвестно еще, как поведет себя Кузин в этой ситуации. Ведь его план срывается. Выждав, когда загорится барак, и не дождавшись ни одного из заключенных в воротах, он поймет, что мы нашли другой путь, и пустится нас преследовать... Не горящего бревна, так пули охранника можешь дождаться...
   – А почему, собственно, последними? – запротестовал Профессор. – Я не понимаю, почему я должен ждать до самого конца...
   – А мы будем ждать! – заорал вдруг Гиря. – Это мы с тобой Дохляка под пули послали! А он тоже живой человек был!
   Он взял Профессора за отвороты телогрейки и с силой швырнул в стену барака. Тот стукнулся о стену спиной, отлетел от нее и, мрачно уставившись на Гирю, стал сжимать и разжимать кулаки.
   – Я же тебя зарою, пидор! – процедил он сквозь зубы... – Дай только выбраться отсюда...
   – За пидора ответишь... – сказал ему Гиря и отвернулся от Профессора.
   Заключенные один за другим исчезали в дыму. Мы были последними, и нам пришлось ждать минут десять, пока живая цепочка зэков звено за звеном ныряла в дым и сполохи вырывающегося из него пламени...
   Наконец мы остались втроем у горящего уже здания барака. Огонь подталкивал нас, заставлял торопиться. В телогрейке было ужасно жарко, но без нее – еще хуже, пламя горящего впереди здания обжигало кожу на лице даже с тридцати метров. Бежать нужно было обязательно в телогрейке, для нас это была единственная возможность хоть как-то защититься от жара и пламени...
   – Беги! – подтолкнул меня в спину Гиря. – И осторожней! Этот гад за тобой побежит.
   Я поглубже натянула на голову шапку-ушанку, еще раз проверила, быстро ли развязывается веревка, которой я затянула телогрейку. Застегиваться на пуговицы нельзя было ни в коем случае. Если телогрейка загорится, мне придется сбрасывать ее очень быстро. Это только кажется, что человек может бежать в горящей одежде долго... На самом деле одежда, в том числе и телогрейка, прогорает очень быстро, у меня останется меньше минуты. Огонь проберется сквозь вату, которой она набита, и гореть начнет уже мой спецкомбинезон... А он очень тонкий по сравнению с ватником... Поэтому, если у меня возникнут какие-то проблемы с пуговицами, я рискую получить обширные ожоги от горящей одежды. В таких случаях одежда должна сбрасываться одним-двумя движениями, не больше... Иначе – сгоришь вместе с ней.
   Признаюсь, бежать в дым, за которым не видно, куда ты бежишь, и знать, что там можно запросто встретить свою смерть, было страшно. Но еще страшнее стало, когда я вынырнула из полосы дыма и оказалась фактически перед одним пылающим костром, перегородившим мне дорогу. Бараки прогорели уже так, что видны были каркасы двухэтажных зданий... С трудом угадывался путь, по которому мне нужно промчаться с максимальной скоростью.
   Самое узкое место, как мне объяснил Гиря, – только вначале, всего метров десять, дальше здания отступают друг от друга и будет полегче. Но бежать по этому внутреннему двору гораздо дольше – метров сто пятьдесят. Затем – открытое место, где можно притормозить и отдышаться, если, конечно, дым позволит там вообще дышать... Чуть правее стоит бочка с водой... Если вода в ней не высохла, если ее не вылил на себя какой-нибудь идиот из тех, кто бежал впереди, можно заново смочить обрывок одеяла, которым я зажимаю рот, чтобы не задохнуться в дыму...
   Потом еще рывок, и я окажусь на асфальтированном пятачке, лагерном плацу, где охранники занимались строевой подготовкой, когда на Кузина находила блажь их муштровать... Плац небольшой, но он стоит в стороне от зданий и к лесу – неблизко, на нем можно еще раз передохнуть...
   Я бросилась вперед. Все оказалось не совсем так, как меня предупреждал Гиря.
   Первые десять метров, хотя у меня и было такое впечатление, что я нырнула в огромный духовой шкаф, бежала я легко и даже успела подумать, что ничего особенно страшного в том, чтобы пробежать сквозь пожар, наверное, нет. Все путешествие казалось мне неторопливой экзотической пробежкой вдоль кратера действующего вулкана. Не столько страшно, сколько интересно...
   Я даже успела вспомнить, что ни разу не видела вулкан вблизи, несмотря на то что работаю спасателем довольно давно. На Камчатке побывать не довелось ни разу, последнее извержение Кракатау произошло, когда я была еще совсем зеленой студенткой и за границу меня еще не посылали... Интересно – очень жарко стоять рядом с потоком лавы?.. Обязательно попробую при случае...
   Я захотела посмотреть на бегу, что же вокруг меня творится, и, повернув голову направо, подняла взгляд от земли под ногами на горящее здание...
   Жар с такой силой ударил мне в лицо, что я едва не упала, словно от настоящего удара. Лишь на долю секунды я повернулась лицом к огню, а мне показалось, что эта секунда длится вечно. Нестерпимо заболела кожа на лице, ресницы вспыхнули и свернулись... Ноги без всякого приказа головы увеличили скорость раза в два и вынесли меня из узкого прохода между зданиями...
   Тут действительно было пошире. Пекло, наверное, меньше, но я этого не могла понять, поскольку мое обожженное лицо очень болезненно реагировало на любой жар – и от очень сильного костра, и от еле-еле тлеющего уголька... Пробежав метров пятьдесят, я поняла, как чувствует себя рождественская индейка в духовке.